Страница:
Почти триста лет прошло с получения последнего загадочного сообщения от Фрэнка Маркуса — сообщения, пришедшего в тот момент, когда он, оптэлектронный Ник, был единственным находящимся в сознании существом на борту яхты. Но память Ника до сих пор хранила практически без искажений каждое слово Маркуса, вплоть до малейших оттенков интонации. Это был странный, но в высшей степени человеческий голос. Его производил механический речевой аппарат, но аппаратом этим, несомненно, управляли нейроны живого человеческого мозга.
Ник прекрасно осознавал, что должна пройти, быть может, целая эпоха — тысячи или десятки тысяч лет, — прежде чем его память угаснет.
И еще Ник понимал, что если ему наконец-то удастся добиться осуществления вновь появившейся у него мечты о теле из плоти, — когда ему это удастся, — то такая продолжительность жизни будет частью того, с чем ему придется расстаться.
Но последнее послание Фрэнка Маркуса по-прежнему ставило его в тупик. Он тысячу раз прокручивал эти слова и эти звуки в одном или другом банке собственной памяти, изо всех сил стараясь отыскать им «правильное истолкование.
Это сообщение казалось очень важным, если судить по тону, и исходило оно от человека, который, по общему мнению, скорее умер бы, чем стал бы сотрудничать с берсеркерами. От человека, который чтил жизнь так же сильно, как берсеркеры ненавидели ее. От того, кто лелеял и хранил — некоторые сказали бы, что вопреки всякому здравому смыслу, — последние несколько горсточек живой плоти, в которой он был рожден, и кто возил повсюду свои бренные останки в бронированных контейнерах. От самого полковника Маркуса.
Ник никогда не сомневался, что это послание, казавшееся ему столь важным, действительно пришло от Фрэнка. Все без исключения берсеркеры терпели полный провал в попытках имитировать голоса человеческих существ, точно так же, как и в попытках замаскироваться под человеческую внешность. Каковы бы ни были настоящие причины такой неполноценности, она создавала впечатление, что машины-убийцы настолько ненавидят жизнь, что не могут принять даже жалкое подобие ее. Или же они слишком презирали людское сопротивление, чтобы вкладывать в эти попытки маскировки серьезные усилия. Даже когда берсеркеры считали необходимым или уместным говорить на человеческом языке, их голоса были не более чем жалкой пародией на речь. В большинстве случаев эта пародия была неуклюже склеена из настоящих голосов, из записей звуков, издаваемых пленниками под пыткой.
Ник совсем недолго был знаком с полковником, но, если бы его спросили, он ответил бы, что из всех людей, которых ему приходилось когда-либо встречать, Фрэнк Маркус был наименее склонен к самоубийству. Бросок Маркуса к вражескому кораблю был чем угодно, но только не доблестным самопожертвованием. Если все шансы были безнадежно против полковника Маркуса — ситуация, в которой он оказывался достаточно часто, — что ж, пусть будет так. В любой ситуации он неизменно пытался уничтожить врага, уцелеть самому и победить.
Ник испытывал к Фрэнку огромное уважение, несмотря на то что сам Маркус относился к Хоксмуру с презрением. Нет, » презрение» было не совсем верным словом. Фрэнк был совершенно не способен чувствовать презрение к компьютерной программе — точно так же, как, например, расходовать энергию на то, чтобы презирать карту или пар] пассатижей. Все это были полезные инструменты, заслуживающие хорошего отношения и правильного применения.
Разведчики продвигались вперед. Иногда они сбивались в группу, иногда вытягивались в цепочку вдоль коридора или двух параллельных коридоров, но всегда старательно поддерживали контакт друг с другом.
К немалому всеобщему удивлению, однажды они увидели нечто напоминающее зеленые растения. И действительно: где-то внутри этого… этой… штуки за стеклом зеленела растительность.
Столь невероятное зрелище чрезвычайно заинтриговало Гавота. Молодой человек захотел даже повернуть назад и посмотреть на это поближе.
Но Принсеп настоял на том, чтобы неуклонно продвигаться к цели, ради которой они и предприняли свое опасное путешествие. Он строго напомнил всем увлекающимся натурам о том, что любое притягательное, загадочное или интересное зрелище, открывшееся им в боковом коридоре, может оказаться частью хитрой смертоносной ловушки.
— У берсеркера было время, чтобы подготовиться к нашему вторжению. Чтобы проработать план и зарядить оружие, какое у него осталось, — поддержал командира Динант.
— А я бы сказала, что он мертв или настолько близок к состоянию мертвеца, что это уже без разницы, — возразила лейтенант Тонгрес. — Мы бродим у него в кишках, а он до сих пор нас не прикончил.
Люди двинулись дальше.
Время от времени кто-нибудь из разведчиков бормотал что-то в свой передатчик, словно моля о помощи.
Перед отлетом с Иматры Принсеп вызывал подкрепление, и его подчиненные были абсолютно уверены, что рано или поздно это подкрепление непременно прибудет, двинется в том же направлении, что и они, и примется прочесывать космос, стараясь отыскать их. Но слова «рано или поздно» и «в том же направлении» успокаивали мало. Не было практически никаких гарантий, что поиск окажется успешным, даже если и будет активным, — но зато были все причины опасаться, что активным он не будет. Если мыслить реалистично, шансы на то, что спасательная экспедиция — иматранская или любая другая — действительно найдет их в ближайшем будущем, были исчезающе малы.
А на станции берсеркер-абордажник, заявивший, что он полковник Маркус, настояв на обществе Ховелера, мирно отправился на лабораторную палубу. Доносящийся из чуждой машины голос полковника сообщил, что у него уже чертовски долгое время не было возможности хоть с кем-нибудь побеседовать. Впрочем, по его голосу нельзя было сказать, что эта деталь особо волновала полковника.
Анюта Задор встретила их у дверей главной лаборатории. Несмотря на сильную примесь африканской крови в ее жилах, ее лицо побелело при виде спутника Ховелера.
Беспомощно заикаясь, Ховелер попытался объяснить происходящее. Но стоявшему рядом с ним механизму, казалось, не терпелось начать разговор. Мужской голос с явным соларианским выговором резко произнес:
— Послушайте, ребята, то, что вы видите, — это не берсеркер. Это я, Фрэнк Маркус, зложить в ящике. Я могу все объяснить — более или менее. Я залез в этот новый ящик, потому что такое положение давало мне определенные преимущества в моей нынешней работе.
И машина действительно изложила свой вариант. По ее словам, в любой битве против общего неживущего врага ценность полковника (в отставке) Фрэнка Маркуса или любого другого сходным образом оснащенного соларианца заключалась по большей части в том, что этот человек в своем ящике или ящиках, куда не поместится нормальное тело взрослого человека, мог сымитировать маленькую машину-берсеркера; причем сымитировать так, что одурачил бы даже настоящего берсеркера — особенно если тот не станет слишком сильно интересоваться этой мелюзгой.
Анюта Задор ошеломленно произнесла:
— Но мы все были уверены, что Маркус погиб! Ховелер кивнул:
— Я был совершенно уверен, что полковник погибнет, даже если берсеркер не сразу распознает в этой железке человека. Все равно берсеркер счел бы эту штуку чем-то опасным.
Машина фыркнула и рассмеялась — совершенно по-человечески:
— Верно, меня могли опознать. Зная это, я, вероятно, нашел бы какой-нибудь способ выйти из положения: «Ну да, вот он я. И что вы намерены с этим делать?»
Затем голос полковника, исходивший из механизма, который как две капли воды походил на берсеркера, поведал обоим ученым о том, что он явился на станцию для выполнения своей нынешней работы — охраны ценного груза.
Уже совершенно замороченные, Задор и Ховелер согласились, что груз в биллион протожизней очень ценен.
Полковник — его слушатели больше не сомневались, что это и вправду он, — сказал:
— Верно. Не спорю. Но это не совсем тот груз, о котором беспокоится мой работодатель.
Станция содрогнулась от близкого взрыва. Ховелер спросил:
— Что это за драка вокруг станции? Кто нападает?
— Берсеркеры, кто же еще? — И с этими словами полковник покинул их, отправившись на свой пост — туда, где он наилучшим образом мог защищать палубу с репликаторами.
Но, уже стоя в дверях, он обратил назад что-то вроде глаза на металлическом стебельке и добавил:
— Если кто-то из вас или вы оба захотите составить мне компанию, я расскажу, как провел последние три сотни лет.
Несмотря на удивительные вещи, которые Фрэнк успел мельком увидеть в течение некоторого времени после своего недавнего пробуждения в недрах гигантского корабля, он продолжал неистово цепляться за свою изначальную уверенность в том, что он находится в плену у берсеркера; все прочие версии он считал результатом хитрых трюков берсеркера.
Однако машина, игнорируя отношение Фрэнка, на хорошем соларианском языке заявила, что она приняла его на службу, поскольку он является наилучшим орудием для борьбы с настоящими берсеркерами. Никто другой не сможет делать это так же хорошо.
И полковнику очень быстро пришлось расстаться со своей убежденностью, поскольку машина предъявила ему слишком много доказательств — доказательств, которые он вынужден был принять. Загадочные объекты, на которые Фрэнк успел бросить один только взгляд, перед тем как его взяли в плен и уложили спать, теперь были представлены на его полное обозрение.
Наконец Маркус признал:
— Ладно, ладно, ты не берсеркер — или, по крайней мере, ты самый чудной берсеркер, которого я когда-либо… видишь ли, стандартный образец поведения очень прост. Берсеркер видит жизнь, берсеркер убивает. Именно так.
После этих слов Фрэнк умолк, вздохнул и сдался окончательно. Вздох был исполнен очень реалистично; хорошая имитация звука, издаваемого настоящими органическими легкими. Фрэнк так долго практиковался в этом эффекте, что теперь проделывал его бессознательно.
— Но ты не действуешь по этому образцу. И не действовал. Ты убиваешь, но ты не живешь для того, чтобы убивать. Ладно, я сдаюсь. Ты выглядишь совершенно как берсеркер, но ты не берсеркер. Ты не можешь им быть. Но тогда, черт побери, что ты такое?
И машина ответила ему. И предоставила доказательства, которые подтверждали ее слова.
Фрэнк обдумал все увиденное и услышанное.
— Маточные репликаторы, — произнес он наконец. — Ведь верно? Именно они были нужны тебе все это время.
ГЛАВА 29
ГЛАВА 30
Ник прекрасно осознавал, что должна пройти, быть может, целая эпоха — тысячи или десятки тысяч лет, — прежде чем его память угаснет.
И еще Ник понимал, что если ему наконец-то удастся добиться осуществления вновь появившейся у него мечты о теле из плоти, — когда ему это удастся, — то такая продолжительность жизни будет частью того, с чем ему придется расстаться.
Но последнее послание Фрэнка Маркуса по-прежнему ставило его в тупик. Он тысячу раз прокручивал эти слова и эти звуки в одном или другом банке собственной памяти, изо всех сил стараясь отыскать им «правильное истолкование.
Это сообщение казалось очень важным, если судить по тону, и исходило оно от человека, который, по общему мнению, скорее умер бы, чем стал бы сотрудничать с берсеркерами. От человека, который чтил жизнь так же сильно, как берсеркеры ненавидели ее. От того, кто лелеял и хранил — некоторые сказали бы, что вопреки всякому здравому смыслу, — последние несколько горсточек живой плоти, в которой он был рожден, и кто возил повсюду свои бренные останки в бронированных контейнерах. От самого полковника Маркуса.
Ник никогда не сомневался, что это послание, казавшееся ему столь важным, действительно пришло от Фрэнка. Все без исключения берсеркеры терпели полный провал в попытках имитировать голоса человеческих существ, точно так же, как и в попытках замаскироваться под человеческую внешность. Каковы бы ни были настоящие причины такой неполноценности, она создавала впечатление, что машины-убийцы настолько ненавидят жизнь, что не могут принять даже жалкое подобие ее. Или же они слишком презирали людское сопротивление, чтобы вкладывать в эти попытки маскировки серьезные усилия. Даже когда берсеркеры считали необходимым или уместным говорить на человеческом языке, их голоса были не более чем жалкой пародией на речь. В большинстве случаев эта пародия была неуклюже склеена из настоящих голосов, из записей звуков, издаваемых пленниками под пыткой.
Ник совсем недолго был знаком с полковником, но, если бы его спросили, он ответил бы, что из всех людей, которых ему приходилось когда-либо встречать, Фрэнк Маркус был наименее склонен к самоубийству. Бросок Маркуса к вражескому кораблю был чем угодно, но только не доблестным самопожертвованием. Если все шансы были безнадежно против полковника Маркуса — ситуация, в которой он оказывался достаточно часто, — что ж, пусть будет так. В любой ситуации он неизменно пытался уничтожить врага, уцелеть самому и победить.
Ник испытывал к Фрэнку огромное уважение, несмотря на то что сам Маркус относился к Хоксмуру с презрением. Нет, » презрение» было не совсем верным словом. Фрэнк был совершенно не способен чувствовать презрение к компьютерной программе — точно так же, как, например, расходовать энергию на то, чтобы презирать карту или пар] пассатижей. Все это были полезные инструменты, заслуживающие хорошего отношения и правильного применения.
Разведчики продвигались вперед. Иногда они сбивались в группу, иногда вытягивались в цепочку вдоль коридора или двух параллельных коридоров, но всегда старательно поддерживали контакт друг с другом.
К немалому всеобщему удивлению, однажды они увидели нечто напоминающее зеленые растения. И действительно: где-то внутри этого… этой… штуки за стеклом зеленела растительность.
Столь невероятное зрелище чрезвычайно заинтриговало Гавота. Молодой человек захотел даже повернуть назад и посмотреть на это поближе.
Но Принсеп настоял на том, чтобы неуклонно продвигаться к цели, ради которой они и предприняли свое опасное путешествие. Он строго напомнил всем увлекающимся натурам о том, что любое притягательное, загадочное или интересное зрелище, открывшееся им в боковом коридоре, может оказаться частью хитрой смертоносной ловушки.
— У берсеркера было время, чтобы подготовиться к нашему вторжению. Чтобы проработать план и зарядить оружие, какое у него осталось, — поддержал командира Динант.
— А я бы сказала, что он мертв или настолько близок к состоянию мертвеца, что это уже без разницы, — возразила лейтенант Тонгрес. — Мы бродим у него в кишках, а он до сих пор нас не прикончил.
Люди двинулись дальше.
Время от времени кто-нибудь из разведчиков бормотал что-то в свой передатчик, словно моля о помощи.
Перед отлетом с Иматры Принсеп вызывал подкрепление, и его подчиненные были абсолютно уверены, что рано или поздно это подкрепление непременно прибудет, двинется в том же направлении, что и они, и примется прочесывать космос, стараясь отыскать их. Но слова «рано или поздно» и «в том же направлении» успокаивали мало. Не было практически никаких гарантий, что поиск окажется успешным, даже если и будет активным, — но зато были все причины опасаться, что активным он не будет. Если мыслить реалистично, шансы на то, что спасательная экспедиция — иматранская или любая другая — действительно найдет их в ближайшем будущем, были исчезающе малы.
А на станции берсеркер-абордажник, заявивший, что он полковник Маркус, настояв на обществе Ховелера, мирно отправился на лабораторную палубу. Доносящийся из чуждой машины голос полковника сообщил, что у него уже чертовски долгое время не было возможности хоть с кем-нибудь побеседовать. Впрочем, по его голосу нельзя было сказать, что эта деталь особо волновала полковника.
Анюта Задор встретила их у дверей главной лаборатории. Несмотря на сильную примесь африканской крови в ее жилах, ее лицо побелело при виде спутника Ховелера.
Беспомощно заикаясь, Ховелер попытался объяснить происходящее. Но стоявшему рядом с ним механизму, казалось, не терпелось начать разговор. Мужской голос с явным соларианским выговором резко произнес:
— Послушайте, ребята, то, что вы видите, — это не берсеркер. Это я, Фрэнк Маркус, зложить в ящике. Я могу все объяснить — более или менее. Я залез в этот новый ящик, потому что такое положение давало мне определенные преимущества в моей нынешней работе.
И машина действительно изложила свой вариант. По ее словам, в любой битве против общего неживущего врага ценность полковника (в отставке) Фрэнка Маркуса или любого другого сходным образом оснащенного соларианца заключалась по большей части в том, что этот человек в своем ящике или ящиках, куда не поместится нормальное тело взрослого человека, мог сымитировать маленькую машину-берсеркера; причем сымитировать так, что одурачил бы даже настоящего берсеркера — особенно если тот не станет слишком сильно интересоваться этой мелюзгой.
Анюта Задор ошеломленно произнесла:
— Но мы все были уверены, что Маркус погиб! Ховелер кивнул:
— Я был совершенно уверен, что полковник погибнет, даже если берсеркер не сразу распознает в этой железке человека. Все равно берсеркер счел бы эту штуку чем-то опасным.
Машина фыркнула и рассмеялась — совершенно по-человечески:
— Верно, меня могли опознать. Зная это, я, вероятно, нашел бы какой-нибудь способ выйти из положения: «Ну да, вот он я. И что вы намерены с этим делать?»
Затем голос полковника, исходивший из механизма, который как две капли воды походил на берсеркера, поведал обоим ученым о том, что он явился на станцию для выполнения своей нынешней работы — охраны ценного груза.
Уже совершенно замороченные, Задор и Ховелер согласились, что груз в биллион протожизней очень ценен.
Полковник — его слушатели больше не сомневались, что это и вправду он, — сказал:
— Верно. Не спорю. Но это не совсем тот груз, о котором беспокоится мой работодатель.
Станция содрогнулась от близкого взрыва. Ховелер спросил:
— Что это за драка вокруг станции? Кто нападает?
— Берсеркеры, кто же еще? — И с этими словами полковник покинул их, отправившись на свой пост — туда, где он наилучшим образом мог защищать палубу с репликаторами.
Но, уже стоя в дверях, он обратил назад что-то вроде глаза на металлическом стебельке и добавил:
— Если кто-то из вас или вы оба захотите составить мне компанию, я расскажу, как провел последние три сотни лет.
Несмотря на удивительные вещи, которые Фрэнк успел мельком увидеть в течение некоторого времени после своего недавнего пробуждения в недрах гигантского корабля, он продолжал неистово цепляться за свою изначальную уверенность в том, что он находится в плену у берсеркера; все прочие версии он считал результатом хитрых трюков берсеркера.
Однако машина, игнорируя отношение Фрэнка, на хорошем соларианском языке заявила, что она приняла его на службу, поскольку он является наилучшим орудием для борьбы с настоящими берсеркерами. Никто другой не сможет делать это так же хорошо.
И полковнику очень быстро пришлось расстаться со своей убежденностью, поскольку машина предъявила ему слишком много доказательств — доказательств, которые он вынужден был принять. Загадочные объекты, на которые Фрэнк успел бросить один только взгляд, перед тем как его взяли в плен и уложили спать, теперь были представлены на его полное обозрение.
Наконец Маркус признал:
— Ладно, ладно, ты не берсеркер — или, по крайней мере, ты самый чудной берсеркер, которого я когда-либо… видишь ли, стандартный образец поведения очень прост. Берсеркер видит жизнь, берсеркер убивает. Именно так.
После этих слов Фрэнк умолк, вздохнул и сдался окончательно. Вздох был исполнен очень реалистично; хорошая имитация звука, издаваемого настоящими органическими легкими. Фрэнк так долго практиковался в этом эффекте, что теперь проделывал его бессознательно.
— Но ты не действуешь по этому образцу. И не действовал. Ты убиваешь, но ты не живешь для того, чтобы убивать. Ладно, я сдаюсь. Ты выглядишь совершенно как берсеркер, но ты не берсеркер. Ты не можешь им быть. Но тогда, черт побери, что ты такое?
И машина ответила ему. И предоставила доказательства, которые подтверждали ее слова.
Фрэнк обдумал все увиденное и услышанное.
— Маточные репликаторы, — произнес он наконец. — Ведь верно? Именно они были нужны тебе все это время.
ГЛАВА 29
Тяжеловооруженный и закованный в броню Дирак гонялся за последней оптэлектронной версией своего сына по Вестминстерскому аббатству, созданному в виртуальной реальности десякуба.
А сын гонялся за Дираком.
Премьеру искренне хотелось, чтобы у него была возможность выключить хотя бы часть этих проклятых изображений. Но в данный момент все иллюзии были под полным контролем Ника, и Ник отлично умел с ними обращаться.
Дирак уже не в первый раз говорил себе, что виртуальные личности, программы, имеют свои недостатки, точно так же, как люди из плоти и крови. Один из недостатков виртуальных личностей заключался в том, что такое существо, как Ник, невозможно заставить страдать на самом деле.
Свет, падающий через графическое изображение витражей, раскрашивал виртуальные камни древних башен в неяркие пастельные цвета и заставлял могильные плиты, монументы и колонны отбрасывать глубокие тени. Чем дальше продвигался Дирак, тем сильнее он был уверен, что в аббатстве находится кто-то еще, помимо него и Ника. Эта уверенность была вызвана почти не уловимыми для сознания звуками и движением. Но когда этот «кто-то еще» промелькнул в переходе, над которым возвышалось виртуальное изображение статуи ангела, оказалось, что это всего лишь Женни. Премьер решил, что Женни всего лишь женщина и совершенно не склонна к насилию. А значит, на данный момент она не представляет для него никакой опасности и ее можно пока оставить в покое.
Долгая погоня через виртуальные измерения десякуба увела Дирака на некоторое расстояние к востоку от главного алтаря, в глубь королевских усыпальниц. И тут его взгляд уловил еще какие-то подозрительные движения, необычное шевеление среди детально проработанного миража. Премьер бросился туда и схватился закованной в броню рукой за крышку огромного каменного саркофага. Полифазная материя дна и стенок десякуба мгновенно перестроилась, чтобы приспособиться к визуальным сигналам, поступающим с коры его головного мозга, и при помощи обратной связи сформировала твердый край, за который, собственно, премьер и ухватился.
В неистовом порыве премьер Дирак вскрыл место последнего успокоения Елизаветы Первой и Марии, сводных сестер. Но в этом времени и в этом месте в саркофаге не лежали останки древних королев. Из гробницы с криком выскочила куда более современная женщина.
Дирак выкрикнул в лицо жене проклятие и отшвырнул ее прочь — кричащее привидение среди памятников и могил.
Он пробирался между виртуальными гробницами и статуями, тоже похожий на призрака из плоти.
Огонь был открыт без предупреждения. Но пули отскочили от тяжелого скафандра премьера. Ударивший в него залп развернул Дирака и заставил пошатнуться, но не более того. Чтобы сбить премьера с ног, следовало стрелять под большим углом и с меньшего расстояния.
Дирак стиснул зубы, но не стал стрелять в ответ. Лучше подождать, пока цель не будет ясно видна. Он не хотел разносить эту установку на кусочки, как вышло с десякубом на яхте. Он намеревался проделать на ней большую часть работы по проектированию новой колонии.
Ник Третий, по-прежнему успешно скрывавшийся от глаз Дирака, начал выкрикивать угрозы и проклятия.
Его отец выругался в ответ и бросился в погоню.
— Будь я проклят, — бормотал Дирак себе под нос, — будь я проклят, если позволю убить или побить себя какой-то записанной личности — или, если рассматривать все традиционно, с точки зрения закона, — какой-то компьютерной программе, которая ведет себя так, будто верит, что она — записанная личность.
И Дирак продолжал погоню, не забывая, впрочем, что он смертен и уязвим. Сейчас он находился у входа в огромную величественную часовню Генриха Седьмого, своды которой возносились над головой, словно кроны деревьев в чаще леса. Дирак всегда отвергал идею страховочной записи своего сознания. Премьер наслаждался жизнью во плоти и намеревался сохранить свое тело.
Не раз за все эти годы Дирак оценивал возможность сделать с себя запись — в качестве страховки от несчастного случая или убийства. Были моменты, когда эта идея казалась соблазнительной, но премьер всегда отвергал ее, поскольку в результате такой процедуры вполне мог появиться очень серьезный потенциальный противник.
Премьер даже представлял себе, каково это — подвергнуться записи, разделить самую свою сущность на две половины: вот он надевает шлем, потом снимает его, и ничего не изменяется. И в то же самое время, и с такой же эффективностью он надевает тот же самый шлем, а потом постепенно осознает, что навсегда распростился со своей плотью. Нет. Это слишком неприятное вторжение в самый центр его существа.
Теперь он вышел из огромной часовни Генриха, позволив своим инстинктам вести его назад, к центру всего аббатства — духовному, если не геометрическому центру. Впереди него маячила часовня Эдуарда Исповедника, храм во храме, возведенная над усыпальницей из зеленого порфирита. В давние века — в настоящем аббастве — в этой часовне свершались порой чудеса. Так рассказывали.
Премьер вошел в часовню.
Внезапно перед ним появился пустой шлем скафандра Ника, превращенный иллюзией в средневековый шлем. В тот же миг альфа-триггерный карабин Дирака одним выстрелом сбил Ника-скафандр с ног. Тот рухнул и отлетел в угол часовни-иллюзии.
Дирак ликующе умехнулся:
— Тебе снова надо перепрограммироваться, молодой человек! Я же говорил, что ты никогда ничему не научишься! Я же говорил…
Дирак так и не успел закончить свою мысль, поскольку в этот самый момент Варвара Энгайдин, тайком последовавшая за своим бывшим любовником в аббатство, подошла к Дираку сзади и выстрелила ему в спину.
Премьер лежал навзничь и знал, что умирает. На этот раз тяжелый скафандр спас его от мгновенной смерти, но и только.
Ему смутно почудилось, что откуда-то появилась Фрейя и склонилась над ним. Ее длинные волосы развевались на незримом ветру. Дирак не мог разобрать, что она говорит, но, судя по всему, ему в конце концов придется быть записанным.
Чем дальше продвигался командор Принсеп со своей маленькой группой, тем больше путались его мысли. Это невозможно, это безумие, на борту берсеркера не может быть столько пригодного для жизни пространства! В течение долгих минут они двигались через это пространство, войдя в него через настоящий, действующий воздушный шлюз, что уже само по себе было невероятным открытием. Управляющие системы и разметка этого шлюза не соответствовали ни одной системе соларианской конструкции, однако функционировал он совершенно нормально.
— Данная штука — корабль для живых существ. Иначе просто не может быть! — Эти слова произнес Ник — резким яростным шепотом. Он понимал, что они совершенно запутались в бесчисленных предположениях.
Другие члены отряда, не торопившиеся расстегивать шлемы и скафандры, уставились на пустой шлем, произнесший эти слова.
Кто-то возразил:
— Но это не может быть кораблем для живых существ-Ну а что это тогда такое?
— Эти проклятые машины никогда не построят целый корабль, чтобы содержать доброжилов! Они не смогут, да и не станут этого делать-Всякое может быть…
— Нет! Не такой боевой корабль, как этот.
Они по-прежнему не встретили никакого реального противника. С оружием наготове люди продолжали осторожно пробираться по одному из этих невероятных, неуместных, заполненных воздухом коридоров, пронизывающих брюхо чудовища.
В некоторых коридорах переборки за долгие века были стерты до гладкости боками передвигавшихся по этим коридорам обслуживающих машин. Но кое-где, то здесь, то там, попадались знаки, явно предназначенные для прочтения глазами живых существ. Эти надписи, располагавшиеся по большей части возле отверстий и контрольных панелей, были начертаны безошибочно узнаваемым шрифтом Строителей. Некоторые надписи продолжали слабо светиться, но из остальных время и изношенность вытянули всю энергию.
Следуя вдоль определенных линий и кабелей, которые по внешнему виду можно было счесть передающими кабелями устройств ввода информации и контроля, через изогнутые коридоры и широкие трубопроводы, избегая встреч с любыми движущимися механизмами, попадавшимися им на глаза, разведчики двигались вперед, по-прежнему разыскивая мозг берсеркера, чтобы уничтожить его.
Но вместо этого они попали в помещение, которое выглядело совершенно иначе.
— Взгляните-ка на это.
— Черт бы вас побрал, соблюдайте же радиомолчание-Нет. Радиомолчание отменяется. Это больше не имеет значения. Посмотрите сюда.
Те, кого вызывали, подошли посмотреть. И обнаружили, что находятся в помещении со стальными сводами. Вся палуба в этом помещении была тесно уставлена плоскими и объемными экранами, а также креслами.
Экраны были испещрены информацией, записанной чужими, совершенно непонятными символами.
В центре сводчатой комнаты на возвышении стояли три кресла, или ложа, странной формы. Они были несколько больше и сложнее, чем те, которые стояли на нижнем уровне помещения. Эти три центральных кресла были плотно окружены наиболее загадочным оборудованием; два из них были развернуты спинками к вошедшим в помещение людям.
Это помещение могло быть только мостиком, главной рубкой, командным пунктом — как ни назови. Предположение о том, что отсюда, из этого изолированного и защищенного места, можно управлять всей огромной машиной, было ошеломляющим.
Люди смотрели друг на друга в изумлении. Никто из соларианцев никогда прежде не видел и не слышал, чтобы на берсеркере могло быть нечто подобное.
Не считая странных кресел или амортизационных лож — а их здесь был не один десяток, включая те, что стояли в дальних углах помещения, — здесь находились визуальные дисплеи, некоторые совершенно нечеловеческие, некоторые почти знакомые, до боли.
А вдруг все это — лишь виртуальная реальность, уловка берсеркера, иллюзия? Но нет. Оборудование, находившееся в помещении, до малейшего кусочка было таким же твердым, каким выглядело. Никакой виртуальной реальности, никакой полифазной материи здесь не было.
Войдя в помещение, соларианцы моментально застыли в тревоге и немом удивлении. Такая огромная, всеобъемлющая масса контрольного оборудования не могла быть построена для доброжилов.
Откуда-то снаружи слабо доносились вой, свист, удары и содрогания неистовой битвы.
Аппаратура и мебель в этом помещении были разработаны для существ примерно той же величины, силы и гибкости, что и люди земной расы; но тела этих существ явно отличались от соларианских стандартов по некоторым важным показателям. Во-первых, освещение было разработано для иного зрения. Во-вторых, предполагаемые обитатели этой комнаты должны были быть несколько выше и изрядно тоньше, чем соларианцы. Форма и расположение приборов тоже указывали на определенные отличия.
— Нет… — Динант никак не мог поверить своим глазам. Гавот пробормотал:
— Значит, какой-то трюк. Чертова машина сконструировала реальную имитацию какого-то человеческого корабля.
— Не соларианского корабля, — заметил Принсеп. — И я думаю, это не имитация.
— Эта комната наполнена воздухом, пригодным для дыхания. — Кажется, произнося эти слова, лейтенант Тонгрес готова была расстегнуть шлем, заявив тем самым, что она принимает этот мираж как данность.
Гавот был сбит с толку.
— Значит, какой-нибудь кармпанский корабль? Кажется, это предположение почти рассмешило командора.
— Когда это кармпане строили такие корабли или хотя бы хотели их строить? Нет, это и не кармпанский корабль.
И тут все разведчики умолкли.
Потому что центральное кресло на возвышении, до этого стоявшее к ним спиной, развернулось. И оно было занято.
Занято фигурой, неожиданно знакомой им, поскольку она словно сошла с древних видеозаписей, которые приходилось видеть любому из членов группы. Но это не была видеозапись. Перед разведчиками сидел живой Строитель. Возможно, он был во что-то одет — трудно было сказать, так это или нет, — но никакого оружия при нем заметно не было. Он — или, может быть, она — сидел, глядя на них единственным глазом, расположенным чуть ниже лба, на середине ширины лица. Яркий зрачок этого глаза двигался из стороны в сторону с огромной скоростью, и это отчего-то вызывало у людей воспоминание о насекомых. Существо, сидевшее на ложе, было, по соларианским стандартам, нечеловечески худым.
В нижней части лица — лица, принадлежащего живому существу, чьи предки никогда не видели света звезды по имени Солнце, — задвигались кожа и плоть. Откуда-то из складок этой обвисшей шафраново-желтой кожи послышался голос, негромкий поток щелканья и посвистывания. Звуки усиливались и переводились на понятный язык при помощи скрытого где-то искусственного речевого устройства.
Перед ними был Строитель. Вне всякого сомнения, живой Строитель. Легендарный реликт, до невероятного живой, встал (или встала) из кресла и устремил — или устремила — на диверсантов свой ртутно-подвижный глаз серого или голубого цвета.
— Я исполняю обязанности капитана этого корабля, — сказало существо, стоящее на возвышении, — и я приветствую вас на его борту.
А сын гонялся за Дираком.
Премьеру искренне хотелось, чтобы у него была возможность выключить хотя бы часть этих проклятых изображений. Но в данный момент все иллюзии были под полным контролем Ника, и Ник отлично умел с ними обращаться.
Дирак уже не в первый раз говорил себе, что виртуальные личности, программы, имеют свои недостатки, точно так же, как люди из плоти и крови. Один из недостатков виртуальных личностей заключался в том, что такое существо, как Ник, невозможно заставить страдать на самом деле.
Свет, падающий через графическое изображение витражей, раскрашивал виртуальные камни древних башен в неяркие пастельные цвета и заставлял могильные плиты, монументы и колонны отбрасывать глубокие тени. Чем дальше продвигался Дирак, тем сильнее он был уверен, что в аббатстве находится кто-то еще, помимо него и Ника. Эта уверенность была вызвана почти не уловимыми для сознания звуками и движением. Но когда этот «кто-то еще» промелькнул в переходе, над которым возвышалось виртуальное изображение статуи ангела, оказалось, что это всего лишь Женни. Премьер решил, что Женни всего лишь женщина и совершенно не склонна к насилию. А значит, на данный момент она не представляет для него никакой опасности и ее можно пока оставить в покое.
Долгая погоня через виртуальные измерения десякуба увела Дирака на некоторое расстояние к востоку от главного алтаря, в глубь королевских усыпальниц. И тут его взгляд уловил еще какие-то подозрительные движения, необычное шевеление среди детально проработанного миража. Премьер бросился туда и схватился закованной в броню рукой за крышку огромного каменного саркофага. Полифазная материя дна и стенок десякуба мгновенно перестроилась, чтобы приспособиться к визуальным сигналам, поступающим с коры его головного мозга, и при помощи обратной связи сформировала твердый край, за который, собственно, премьер и ухватился.
В неистовом порыве премьер Дирак вскрыл место последнего успокоения Елизаветы Первой и Марии, сводных сестер. Но в этом времени и в этом месте в саркофаге не лежали останки древних королев. Из гробницы с криком выскочила куда более современная женщина.
Дирак выкрикнул в лицо жене проклятие и отшвырнул ее прочь — кричащее привидение среди памятников и могил.
Он пробирался между виртуальными гробницами и статуями, тоже похожий на призрака из плоти.
Огонь был открыт без предупреждения. Но пули отскочили от тяжелого скафандра премьера. Ударивший в него залп развернул Дирака и заставил пошатнуться, но не более того. Чтобы сбить премьера с ног, следовало стрелять под большим углом и с меньшего расстояния.
Дирак стиснул зубы, но не стал стрелять в ответ. Лучше подождать, пока цель не будет ясно видна. Он не хотел разносить эту установку на кусочки, как вышло с десякубом на яхте. Он намеревался проделать на ней большую часть работы по проектированию новой колонии.
Ник Третий, по-прежнему успешно скрывавшийся от глаз Дирака, начал выкрикивать угрозы и проклятия.
Его отец выругался в ответ и бросился в погоню.
— Будь я проклят, — бормотал Дирак себе под нос, — будь я проклят, если позволю убить или побить себя какой-то записанной личности — или, если рассматривать все традиционно, с точки зрения закона, — какой-то компьютерной программе, которая ведет себя так, будто верит, что она — записанная личность.
И Дирак продолжал погоню, не забывая, впрочем, что он смертен и уязвим. Сейчас он находился у входа в огромную величественную часовню Генриха Седьмого, своды которой возносились над головой, словно кроны деревьев в чаще леса. Дирак всегда отвергал идею страховочной записи своего сознания. Премьер наслаждался жизнью во плоти и намеревался сохранить свое тело.
Не раз за все эти годы Дирак оценивал возможность сделать с себя запись — в качестве страховки от несчастного случая или убийства. Были моменты, когда эта идея казалась соблазнительной, но премьер всегда отвергал ее, поскольку в результате такой процедуры вполне мог появиться очень серьезный потенциальный противник.
Премьер даже представлял себе, каково это — подвергнуться записи, разделить самую свою сущность на две половины: вот он надевает шлем, потом снимает его, и ничего не изменяется. И в то же самое время, и с такой же эффективностью он надевает тот же самый шлем, а потом постепенно осознает, что навсегда распростился со своей плотью. Нет. Это слишком неприятное вторжение в самый центр его существа.
Теперь он вышел из огромной часовни Генриха, позволив своим инстинктам вести его назад, к центру всего аббатства — духовному, если не геометрическому центру. Впереди него маячила часовня Эдуарда Исповедника, храм во храме, возведенная над усыпальницей из зеленого порфирита. В давние века — в настоящем аббастве — в этой часовне свершались порой чудеса. Так рассказывали.
Премьер вошел в часовню.
Внезапно перед ним появился пустой шлем скафандра Ника, превращенный иллюзией в средневековый шлем. В тот же миг альфа-триггерный карабин Дирака одним выстрелом сбил Ника-скафандр с ног. Тот рухнул и отлетел в угол часовни-иллюзии.
Дирак ликующе умехнулся:
— Тебе снова надо перепрограммироваться, молодой человек! Я же говорил, что ты никогда ничему не научишься! Я же говорил…
Дирак так и не успел закончить свою мысль, поскольку в этот самый момент Варвара Энгайдин, тайком последовавшая за своим бывшим любовником в аббатство, подошла к Дираку сзади и выстрелила ему в спину.
Премьер лежал навзничь и знал, что умирает. На этот раз тяжелый скафандр спас его от мгновенной смерти, но и только.
Ему смутно почудилось, что откуда-то появилась Фрейя и склонилась над ним. Ее длинные волосы развевались на незримом ветру. Дирак не мог разобрать, что она говорит, но, судя по всему, ему в конце концов придется быть записанным.
Чем дальше продвигался командор Принсеп со своей маленькой группой, тем больше путались его мысли. Это невозможно, это безумие, на борту берсеркера не может быть столько пригодного для жизни пространства! В течение долгих минут они двигались через это пространство, войдя в него через настоящий, действующий воздушный шлюз, что уже само по себе было невероятным открытием. Управляющие системы и разметка этого шлюза не соответствовали ни одной системе соларианской конструкции, однако функционировал он совершенно нормально.
— Данная штука — корабль для живых существ. Иначе просто не может быть! — Эти слова произнес Ник — резким яростным шепотом. Он понимал, что они совершенно запутались в бесчисленных предположениях.
Другие члены отряда, не торопившиеся расстегивать шлемы и скафандры, уставились на пустой шлем, произнесший эти слова.
Кто-то возразил:
— Но это не может быть кораблем для живых существ-Ну а что это тогда такое?
— Эти проклятые машины никогда не построят целый корабль, чтобы содержать доброжилов! Они не смогут, да и не станут этого делать-Всякое может быть…
— Нет! Не такой боевой корабль, как этот.
Они по-прежнему не встретили никакого реального противника. С оружием наготове люди продолжали осторожно пробираться по одному из этих невероятных, неуместных, заполненных воздухом коридоров, пронизывающих брюхо чудовища.
В некоторых коридорах переборки за долгие века были стерты до гладкости боками передвигавшихся по этим коридорам обслуживающих машин. Но кое-где, то здесь, то там, попадались знаки, явно предназначенные для прочтения глазами живых существ. Эти надписи, располагавшиеся по большей части возле отверстий и контрольных панелей, были начертаны безошибочно узнаваемым шрифтом Строителей. Некоторые надписи продолжали слабо светиться, но из остальных время и изношенность вытянули всю энергию.
Следуя вдоль определенных линий и кабелей, которые по внешнему виду можно было счесть передающими кабелями устройств ввода информации и контроля, через изогнутые коридоры и широкие трубопроводы, избегая встреч с любыми движущимися механизмами, попадавшимися им на глаза, разведчики двигались вперед, по-прежнему разыскивая мозг берсеркера, чтобы уничтожить его.
Но вместо этого они попали в помещение, которое выглядело совершенно иначе.
— Взгляните-ка на это.
— Черт бы вас побрал, соблюдайте же радиомолчание-Нет. Радиомолчание отменяется. Это больше не имеет значения. Посмотрите сюда.
Те, кого вызывали, подошли посмотреть. И обнаружили, что находятся в помещении со стальными сводами. Вся палуба в этом помещении была тесно уставлена плоскими и объемными экранами, а также креслами.
Экраны были испещрены информацией, записанной чужими, совершенно непонятными символами.
В центре сводчатой комнаты на возвышении стояли три кресла, или ложа, странной формы. Они были несколько больше и сложнее, чем те, которые стояли на нижнем уровне помещения. Эти три центральных кресла были плотно окружены наиболее загадочным оборудованием; два из них были развернуты спинками к вошедшим в помещение людям.
Это помещение могло быть только мостиком, главной рубкой, командным пунктом — как ни назови. Предположение о том, что отсюда, из этого изолированного и защищенного места, можно управлять всей огромной машиной, было ошеломляющим.
Люди смотрели друг на друга в изумлении. Никто из соларианцев никогда прежде не видел и не слышал, чтобы на берсеркере могло быть нечто подобное.
Не считая странных кресел или амортизационных лож — а их здесь был не один десяток, включая те, что стояли в дальних углах помещения, — здесь находились визуальные дисплеи, некоторые совершенно нечеловеческие, некоторые почти знакомые, до боли.
А вдруг все это — лишь виртуальная реальность, уловка берсеркера, иллюзия? Но нет. Оборудование, находившееся в помещении, до малейшего кусочка было таким же твердым, каким выглядело. Никакой виртуальной реальности, никакой полифазной материи здесь не было.
Войдя в помещение, соларианцы моментально застыли в тревоге и немом удивлении. Такая огромная, всеобъемлющая масса контрольного оборудования не могла быть построена для доброжилов.
Откуда-то снаружи слабо доносились вой, свист, удары и содрогания неистовой битвы.
Аппаратура и мебель в этом помещении были разработаны для существ примерно той же величины, силы и гибкости, что и люди земной расы; но тела этих существ явно отличались от соларианских стандартов по некоторым важным показателям. Во-первых, освещение было разработано для иного зрения. Во-вторых, предполагаемые обитатели этой комнаты должны были быть несколько выше и изрядно тоньше, чем соларианцы. Форма и расположение приборов тоже указывали на определенные отличия.
— Нет… — Динант никак не мог поверить своим глазам. Гавот пробормотал:
— Значит, какой-то трюк. Чертова машина сконструировала реальную имитацию какого-то человеческого корабля.
— Не соларианского корабля, — заметил Принсеп. — И я думаю, это не имитация.
— Эта комната наполнена воздухом, пригодным для дыхания. — Кажется, произнося эти слова, лейтенант Тонгрес готова была расстегнуть шлем, заявив тем самым, что она принимает этот мираж как данность.
Гавот был сбит с толку.
— Значит, какой-нибудь кармпанский корабль? Кажется, это предположение почти рассмешило командора.
— Когда это кармпане строили такие корабли или хотя бы хотели их строить? Нет, это и не кармпанский корабль.
И тут все разведчики умолкли.
Потому что центральное кресло на возвышении, до этого стоявшее к ним спиной, развернулось. И оно было занято.
Занято фигурой, неожиданно знакомой им, поскольку она словно сошла с древних видеозаписей, которые приходилось видеть любому из членов группы. Но это не была видеозапись. Перед разведчиками сидел живой Строитель. Возможно, он был во что-то одет — трудно было сказать, так это или нет, — но никакого оружия при нем заметно не было. Он — или, может быть, она — сидел, глядя на них единственным глазом, расположенным чуть ниже лба, на середине ширины лица. Яркий зрачок этого глаза двигался из стороны в сторону с огромной скоростью, и это отчего-то вызывало у людей воспоминание о насекомых. Существо, сидевшее на ложе, было, по соларианским стандартам, нечеловечески худым.
В нижней части лица — лица, принадлежащего живому существу, чьи предки никогда не видели света звезды по имени Солнце, — задвигались кожа и плоть. Откуда-то из складок этой обвисшей шафраново-желтой кожи послышался голос, негромкий поток щелканья и посвистывания. Звуки усиливались и переводились на понятный язык при помощи скрытого где-то искусственного речевого устройства.
Перед ними был Строитель. Вне всякого сомнения, живой Строитель. Легендарный реликт, до невероятного живой, встал (или встала) из кресла и устремил — или устремила — на диверсантов свой ртутно-подвижный глаз серого или голубого цвета.
— Я исполняю обязанности капитана этого корабля, — сказало существо, стоящее на возвышении, — и я приветствую вас на его борту.
ГЛАВА 30
После небольшой паузы командор Принсеп справился с потрясением и ответил на краткую приветственную речь Строителя; но сам командор впоследствии так и не мог вспомнить, что же он говорил. Тощая оранжево-желтая фигура, стоявшая на возвышении, слушала льющиеся из машины потоки свиста и щелканья, в которые аппарат-переводчик преобразовывал слова Принсепа.
Люди с первого же момента поверили, что капитан корабля — настоящий и что он вправду здесь присутствует. Ни Принсеп, ни любой из его товарищей не испытывали ни малейших сомнений относительно природы существа, находящегося перед ними. Все они бессчетное количество раз видели изображения Строителей, извлеченные из драгоценной горстки чужих видеозаписей, которые были старше, нежели соларианское человечество. Копии этих видеозаписей были включены во все основные энциклопедии, во все более-менее обширные банки данных. Изображения Строителей были так же широко известны, как изображения соларианцев, с самого изобретения фотографии.
На большинстве древних изображений, вне зависимости от их четкости и увеличения, создатели берсеркеров представали едва ли чем-то большим, нежели узкие мазки оранжевой мерцающей субстанции. Теперь, впервые в истории, соларианцы собственными глазами увидели, что оранжевый цвет и яркость — это эффект, создаваемый непонятного вида одеждой; остававшаяся на виду кожа — лицо, руки и часть груди — была тускло-желтого цвета.
Прежде чем командор и его отряд оправились от шока, на них обрушился другой. Разведчики не смогли сдержать изумленных возгласов — на возвышении, на расстоянии вытянутой руки от капитана, появился представитель их собственной расы. Из другого кресла поднялся молодой человек, русоволосый мужчина в обычном скафандре космонавта, — до этого момента его скрывала от взглядов присутствующих высокая спинка кресла.
Люди с первого же момента поверили, что капитан корабля — настоящий и что он вправду здесь присутствует. Ни Принсеп, ни любой из его товарищей не испытывали ни малейших сомнений относительно природы существа, находящегося перед ними. Все они бессчетное количество раз видели изображения Строителей, извлеченные из драгоценной горстки чужих видеозаписей, которые были старше, нежели соларианское человечество. Копии этих видеозаписей были включены во все основные энциклопедии, во все более-менее обширные банки данных. Изображения Строителей были так же широко известны, как изображения соларианцев, с самого изобретения фотографии.
На большинстве древних изображений, вне зависимости от их четкости и увеличения, создатели берсеркеров представали едва ли чем-то большим, нежели узкие мазки оранжевой мерцающей субстанции. Теперь, впервые в истории, соларианцы собственными глазами увидели, что оранжевый цвет и яркость — это эффект, создаваемый непонятного вида одеждой; остававшаяся на виду кожа — лицо, руки и часть груди — была тускло-желтого цвета.
Прежде чем командор и его отряд оправились от шока, на них обрушился другой. Разведчики не смогли сдержать изумленных возгласов — на возвышении, на расстоянии вытянутой руки от капитана, появился представитель их собственной расы. Из другого кресла поднялся молодой человек, русоволосый мужчина в обычном скафандре космонавта, — до этого момента его скрывала от взглядов присутствующих высокая спинка кресла.