Страница:
Д. Милютин неоднократно писал, что Александр II не скрывал своей радости при получении каждой телеграммы о победе германских войск: немедленно посылал королю Вильгельму поздравительные телеграммы, а по временам Георгиевские кресты, притом в таком большом числе, что щедрость эта возбуждала в петербургском обществе сетования и насмешки. О явном сочувствии Пруссии свидетельствовало и то, что несмотря на нейтралитет, в германской армии были русские офицеры, врачи, лазареты. Даже после Седанской победы немцев, несмотря на возникшие уже у Александра II опасения возможных последствий столь стремительных успехов Пруссии, позиция его не изменилась. 6 ноября 1870 г. он писал великой княгине Елене Павловне: «Я, как и Вы, оплакиваю новые потери славной прусской гвардии». Тьер, прибывший в Петербург с важной миссией склонить Россию к более активной поддержке Франции, уехал, не добившись результата. Когда побежденная Франция во время мирных переговоров всячески старалась заручиться содействием России против непомерных притязаний Пруссии, Александр II остался неприступен. Французский посол в Петербурге маркиз Ж. де Габриак, которому выпала трудная задача бороться с этим прусофильством, в телеграмме от 19 февраля 1871 г. министру иностранных дел Жюлю Фавру так определил ситуацию: «Вы могли убедиться из обмена телеграммами между прусским королем и императором Александром — обмена, который даже здесь произвел скверное впечатление, — что нам нечего ждать от России… Россия нейтральна, но ее нейтралитет дружественен Франции; император нейтрален, но его нейтралитет благоприятен Пруссии. Ну а император Александр управляет страной, лишенной инициативы, еще привыкшей к абсолютизму. Страна может устраивать заговоры, когда ее доводят до крайности, но не способна к открытому воздействию на власть».
Об этом «благоприятном» Пруссии нейтралитете российского императора очень выразительно говорят его пометки на дипломатических документах — телеграммах и докладах русских послов, а также переписке между французским послом и его министром, которая перехватывалась и расшифровывалась в Петербурге. Некоторые из этих заметок носят очень непосредственный, почти наивный характер, отражая истинные чувства Александра II. Например, когда французское правительство заявило 2 января 1871 г. из Бордо протест против бомбардировки немцами Парижа, указывая, что «эта бомбардировка является возвращением к варварству, которое должно вызвать общее негодование со стороны цивилизованных правительств и народов», Александр написал на перехваченной депеше: «А Кремль, который они взорвали!» Память, как всегда, не изменила Александру II, что никак нельзя сказать о его дальновидности. Он в полной мере не осознал и не почувствовал угрозу в образовании объединенной Германской империи, в опасном для России соседстве милитаризованной сильной державы. Он не понял, что Франкфуртский мир, перекроивший границы в центре Европы, чреват политической нестабильностью и в перспективе общеевропейской войной, что предвидели многие политики и дипломаты того времени. Александр II так и не уступил всем отчаянным просьбам французского правительства «порекомендовать умеренность своему дяде» в территориальных притязаниях к Франции.
Только в одном случае он отрешится от позиции равнодушного созерцания — когда осознает общеевропейскую опасность коммунистического движения. После падения Парижской коммуны Александр II был солидарен с требованием французского правительства о выдаче коммунаров, укрывавшихся в чужих странах. Свою точку зрения он выразил в резолюции на докладе управляющего Министерством иностранных дел В. И. Вестмана, заменявшего Горчакова: «Я рассматриваю этот вопрос, как вопрос самой большой важности для будущего всехправительств. По моему приказу министр юстиции составил по этому поводу докладную записку, которую я сам передал в Берлине императору-королю, желая, чтобы инициатива исходила не от меня, а от Пруссии. Теперь я ожидаю результатов». Он считал вполне целесообразным организацию международной борьбы с революционным движением, с Интернационалом.
Еще до Парижской коммуны Бисмарк под впечатлением революционных событий во Франции в сентябре 1870 г., приведших к свержению Второй империи и провозглашению республики, обратился в Александру II через прусского посла Рейсса с предложением организовать совместную борьбу против социалистического движения. 24 сентября Рейсс сообщил ответ российского императора: он «настоятельно желает создания ассоциации монархических элементов против революции». Так что в этом вопросе — борьбы с революцией — позиция Александра II была последовательной и твердой.
Для внешнеполитической ориентации Александра II этого времени характерно не только укрепление отношений с Германией, но и сближение с Австро-Венгрией. В 1872 г. он принял приглашение прибыть в Берлин, когда там находился император Франц-Иосиф, а затем в 1873 г., впервые после Крымской войны, посетил Вену. В октябре того же года сложился Союз трех императоров — России, Пруссии, Австрии. Александр II вернулся к тому, от чего отказался в начале своего царствования, наметившаяся тогда новая ориентация на сближение с Францией так и не осуществилась в его правление. Противодействие Александра II в 1875 г. новым притязаниям Германии к Франции сгладило прежние обиды французов, но изменило общей ситуации. Хотя Союз трех императоров и не был возрождением Священного союза, сошедшего со сцены вместе с Венской системой, но несомненно, что Александр в новых международных условиях предпочел соглашение с прежними партнерами решительным переменам в дипломатии, предпочел, как он говорил, «традиционный союз», несмотря на опасения Горчакова, на мнение прессы, почти единодушно высказывавшейся за сближение с Францией.
Неудивительно поэтому, что энергичная и активная внешняя политика и масштабность имперских притязаний требовали очень значительных сил и большого напряжения финансов. Численность армии и расходы на нее были непомерно велики. Военная направленность бюджета страны отражена в Государственной росписи, которая впервые стала публиковаться после отмены крепостного права. Военные расходы составляли в 60-70-е гг. третью часть бюджета. И это в то время, когда на осуществление выкупной операции крестьянской реформы государство вовсе не тратило бюджетных средств. Более того, оно получило значительную прибыль к 1881 г., а крестьяне продолжали платить выкупные до 1906 г. Министр финансов М. X. Рейтерн (1862-1878) с самого начала своего управления убеждал Александра II в крайней обременительности бюджета непроизводительными расходами, в необходимости денежно-валютной реформы и обеспечения рубля золотым запасом для успешного развития реформ и обновления России. Но имперская политика и традиционное имперское мышление победили. Решающим событием оказалась русско-турецкая война в конце царствования Александра II, спустя только 20 лет после Крымской войны и двух лет после принятия основной из военных реформ.
Александр II не без колебаний и не вдруг решился на объявление войны. Еще в августе 1876 г., перед отъездом на отдых в Ливадию, в разговоре с министром финансов М. X. Рейтерном о политических делах «он, как и прежде, весьма сильно выражал решимость не давать Россию завлечь в войну. Он не без горечи говорил об агитации славянофильской — о желании некоторых лиц выставить не его представителем интересов России». Действительно, давление общественного мнения, славянских комитетов, выступавших в защиту единоверных славянских народов, томящихся под турецким игом, было сильным. И спустя месяц настроение его изменилось. В начале октября между Александром II и Рейтерном, вызванным в Ливадию, произошло драматическое объяснение, в котором окончательно определилась позиция императора. Александр требовал от министра финансов средств для предстоящей войны. Рейтерн со своей стороны предпринял отчаянную попытку противостоять влиянию на царя военных и всех сторонников разрешения ближневосточного кризиса военным путем. Он подал Александру II записку, в которой доказывал, что «война остановит правильное развитие гражданских и экономических начинаний (Великих реформ), составляющих славу царствования Его Величества, она причинит России неисправимое разорение и приведет ее в положение финансового и экономического расстройства, представляющего приготовленную почву для революционной и социалистической пропаганды, к которой наш век и без того уже слишком склонен». Рейтерн убеждал, что европейские державы не позволят России в полной мере воспользоваться плодами побед, что огромные затраты на войну сорвут подготовленную финансовую реформу, что политические последствия непредсказуемы. Александр II с раздражением и неприязнью вернул записку, не обсудив ее с другими министрами, и, как пересказывает Рейтерн, упрекнул, «что я вовсе не указываю на средства для ведения войны и предлагаю унизить Россию. Что этого ни он, ни сын его не допустят». Александр пренебрег здравыми доводами своего министра. Денежно-валютная реформа, подготовленная Рейтерном, в которой так нуждалась страна, находившаяся в процессе крупномасштабных внутренних преобразований, оказалась сорванной. Александр II дал приказ о мобилизации армии, а в апреле 1877 года подписал манифест о начале военных действий.
21 мая, на 60-м году жизни, Александр II выехал из Петербурга в действующую армию и покинул ее только 3 декабря 1877 г. — после падения Плевны, предрешившего исход войны. Он считал своим долгом находиться со своей армией, хотя бы в тылу, где были раненые. Он говорил, покидая столицу: «Я еду братом милосердия». Он терпеливо переносил трудности походного быта, плохие дороги, сохранял строгий режим дня, вставал в семь-восемь часов утра, даже если накануне приходилось лечь глубокой ночью. Он обходил палаты раненых, иногда заходил в операционную, утешал отчаявшихся, награждал отличившихся, всех подбадривал, глаза его часто увлажнялись слезами. В человечности и милосердии отказать Александру II нельзя. Но, к великому огорчению военного министра Д. А. Милютина, попытки самодержца вмешаться в руководство военными делами и порывы «принять участие в бою» вносили только напряжение и сумятицу. В судьбах народов южнославянского мира война сыграла огромную освободительную, прогрессивную роль. Для России последствия этой победоносной войны были неоднозначны. Несомненно, военные успехи и приобретения повысили престиж державы и оттеснили мучительную для россиян память о крымском поражении. Но война потребовала 1 113 348 517 рублей (при общем бюджете в 1878 г. в 600 398 425 рублей), курс рубля понизился с 86 коп. золотом в 1875 г. до 63 коп. в 1878-1880 гг. Денежно-валютная реформа была сорвана. Рейтерн подал в отставку, признав полное поражение своих планов своей политики, продолжавших курс Великих реформ.
Завершение войны сначала Сан-Стефанским миром, а затем решениями Берлинского конгресса, сильно урезавшими его, оставило в обществе горечь разочарования и в итогах победы, стоившей народу многочисленных человеческих жертв, и в возможностях и способностях правительства. Сам канцлер Горчаков, представлявший Россию на конгрессе, в записке Александру II отмечал: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере». Император пометил: «И в моей также».
Дипломатическое поражение России было очевидно и для власти, и для общества. Это не способствовало умиротворению общественно-политической ситуации в стране, как рассчитывало правительство, начиная войну. Напротив, конфронтация усилилась. Как когда-то конституция Царства Польского, данная Александром I, так теперь конституция Болгарии, только что освобожденной русскими, усилила недовольство общества властью. Политические ошибки на престоле повторялись с удивительной последовательностью, уроки истории оставались невостребованными. Патриотический подъем, вызванный войной за освобождение славян, только на короткое время приглушил деятельность революционного народничества, но затем она активизировалась с новой силой. Террор стал основным средством борьбы, а главной мишенью ее — сам император. Одно за другим следовали покушения на Александра II: совершенное А. К. Соловьевым 2 апреля 1879 года, взрыв царского поезда осенью того же года, взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года, стоивший многих человеческих жизней. Два последних покушения были осуществлены уже после вынесения смертного приговора Александру II Исполнительным комитетом «Народной воли» 20 августа 1879 года.
Наступили последние, самые драматические годы его жизни. По настоянию охраны он меняет маршрут своих перемещений, отказывается от прогулок пешком и заменяет их прогулками в саду Аничкова дворца, куда отправляется в открытой карете, окруженный казаками. Он все больше погружается в личную жизнь, тоже полную переживаний. Теперь под одной крышей в Зимнем дворце живут больная, увядающая императрица Мария Александровна и молодая, красивая княжна Екатерина Михайловна Долгорукая, без которой император уже не может провести ни дня, с которой создана новая семья с тремя детьми (две дочери — Ольга и Екатерина, сын Георгий, второй мальчик умер). Императрица скончалась в конце мая 1880 года, и Александр II, едва прошло 40 дней после ее смерти, 18 июля вступил в морганатический брак с княжной Долгорукой. Князь В. Барятинский, брат мужа младшей дочери Александра II — княгини Екатерины Александровны Юрьевской, в своих воспоминаниях пишет, что в день свадьбы Александр II сказал: «Четырнадцать лет я ожидал этого дня, я боюсь моего счастья! Только бы Бог не лишил меня его слишком рано».
В тот же день он издал указ правительствующему Сенату в котором, объявляя о свершившемся, предписывал дать Екатерине Михайловне Долгорукой титул и фамилию светлейшей княгини Юрьевской (по имени Юрия Долгорукова, к которому восходил ее род), так же как и их троим детям, и присвоить им права законных детей. Указ этот был тайной, как в первое время и сам брак, о котором знали только несколько доверенных лиц, присутствовавших на самой церемонии. Брак Александра II произвел удручающее впечатление на семью императора, на лиц, близких к ней, и вообще на многих представителей «верхов». Некоторые мемуаристы считают, что княгиня Юрьевская надеялась стать императрицей и искала в этом содействия у нового могущественного правителя М. Т. Лорис-Меликова.
Назначенный сначала председателем Верховной распорядительной комиссии, а потом министром внутренних дел, бывший харьковский генерал-губернатор, герой последней русско-турецкой войны, завоеватель Карса, М. Т. Лорис-Меликов стал чем-то вроде диктатора. Умный, энергичный и вместе гибкий, либеральный Лорис-Меликов увидел корень зла в разладе между неограниченной самодержавной властью и просвещенной частью общества. Его политика «волчьей пасти и лисьего хвоста», направленная на решительное подавление революционного движения, одновременно намечала продолжение проведенных Александром II реформ: расширение местного самоуправления, облегчение условий для печати, смягчение цензурных притеснений, завершение крестьянской реформы обязательным выкупом, отставка реакционного министра народного просвещения Д. А. Толстого и др. Но главным в его планах был проект, который сводился к учреждению Общей комиссии, куда кроме назначенных правительством лиц входили бы представители от земств и городов. Эта Комиссия должна была рассматривать все проекты преобразований. Наряду с ней должны были действовать две подкомиссии: финансовая и хозяйственно-административная. После рассмотрения законодательных проектов комиссиями они должны были вноситься на окончательное обсуждение Государственного совета, в который Лорис-Меликов предлагал послать представителей общественных учреждений.
Зная упорное нежелание Александра II дать стране конституцию, Лорис-Меликов осторожно искал подхода к самодержцу. Возможно, на этом пути он надеялся на содействие княгини Юрьевской, со своей стороны обещая поддержку в возведении ее в императорское достоинство. Барятинский рассказывает, что «в Ливадии Лорис-Меликов вел долгие беседы с Государем в присутствии его супруги о политических делах и о новых реформах. Иногда вскользь во время разговора он делал смутные намеки на то, что народ был бы счастлив иметь царицу — русскую по крови. Делая эти намеки, он сознавал, что отзывается на сокровенные намерения Государя и тем самым все более завоевывает себе его расположение, необходимое для проведения реформ. Александр II мечтал короновать княгиню Екатерину Михайловну императрицей всероссийской, выполнить намеченные государственные преобразования, а затем отречься от престола в пользу цесаревича и уехать о женой и детьми в Ниццу…» Источником этих сведений были предания семьи княгини Юрьевской, они требуют подтверждений и проверки. Но несомненно, что две «диктатуры сердца» (любимой женщины и сильного правителя) переплелись в последний год жизни Александра II и властвовали над ним. По-прежнему влюбленный, погруженный в свою личную жизнь, занятый мельчайшими подробностями ее устройства, вплоть до одежды слуг Ливадийского дворца, куда впервые отправлялась на отдых княгиня Юрьевская после бракосочетания, но усталый от бремени государственных дел, от конфронтации в обществе, преследуемый террористами, Александр II склоняется к решению, которое категорически отрицал все годы своего царствования. Вот что поведал Д. Милютину об этом последнем акте государственной деятельности императора спустя два месяца великий князь Владимир Александрович (третий сын Александра II): «…в самое утро злополучного дня 1-го марта покойный император, утвердив своей подписью представленный доклад Секретной комиссии и выждав выхода Лорис-Меликова из кабинета, обратился к присутствовавшим великим князьям с такими словами: „Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции“. Однако до публикации правительственного сообщения Александр II решил рассмотреть проект 4 марта в Совете министров.
Террористический акт 1 марта сорвал этот план. Марк Алданов пишет, что княгиня Юрьевская очень просила Александра II не ездить в этот день на развод войск, поостеречься возможных покушений. Но он беззаботно ответил ей, уходя, что гадалка предсказала ему смерть при седьмом покушении, а теперь если и будет, то только шестое.
Спустя немного времени на Екатерининском канале прозвучало два взрыва. Организаторами покушения 4 марта были А И. Желябов — крестьянин по происхождению, и С. Л. Перовская — представительница аристократического рода. Первая бомба, брошенная Н. Рысаковым, разорвалась рядом с каретой, и сам Александр II остался невредимым.
В отсчитанные судьбой последние минуты жизни очень характерно проявилась его личность и натура. Как пишет П. А. Кропоткин, «несмотря на настоятельные убеждения кучера не выходить из кареты… Александр II все-таки вышел. Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов… Я мог заглянуть в глубь его сложной души… и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля». Вторая бомба, брошенная И. И. Гриневицким, достигла цели. «Вскоре, доставленный в Зимний дворец, в 3 1/2 часа пополудни он скончался от потери крови. Умирал Александр II на солдатской кровати, покрытой старой военной шинелью, которая служила ему домашним халатом. Это описание еще раз воскрешает слова Николая I, который хотел видеть в своем наследнике „военного в душе“.
1 марта трагически пресекло и государственные преобразования, призванные увенчать «великие реформы», и романтические мечты монарха о личном счастье.
Накануне перемещения останков Александра II из Зимнего дворца в Петропавловской собор княгиня Юрьевская остригла свои великолепные волосы и положила их к рукам усопшего супруга. По настоянию Александра III она с детьми вскоре покинула Петербург и Россию, взяв с собой на память из личных вещей Александра II все, что относилось к трагедии 1 марта, включая нательный крест, бывший на нем, и его семейные иконы. За границей она жила в Ницце и Париже, где для нее были куплены дома. О средствах к жизни позаботился заблаговременно Александр II, который перевел на ее имя за два месяца до смерти около 3,3 млн. руб. из своего капитала, составлявшего более 14,6 млн. руб. Она умерла в Ницце 15 февраля 1922 г. на 75-м году жизни, оставшись до конца дней верной своей любви, как пишут мемуаристы. В 1931 г. реликвии, принадлежащие ей и вывезенные из России, попали на аукционы в Париже и Лондоне и были распроданы, включая маску, снятую с Александра II 3 марта 1881 г. Столь же трагическим, как личная судьба Александра II, был и исход его последнего государственного деяния. Как свидетельствуют очевидцы, настроение в Зимнем дворце изменилось поразительно быстро, сразу же в день смерти Александра II: «Чувствовалось, что все сподвижники покойного Императора уже если не в опале, то недолго будут продолжать вести государственные дела». Лорис-Меликова открыто упрекали в случившемся. Заседание, назначенное Александром II на 4 марта, состоялось в присутствии Александра III 8 марта. Драматичность столкновения сторонников проекта Лорис-Меликова (великий князь Константин Николаевич, Д. Милютин, А. А. Абаза, Валуев) и оппозиции, нашедшей особенно яркое выражение в мрачно-обличительной речи К. П. Победоносцева, хорошо известна. Заседание не приняло решений, но фактически предрешило вопрос. 29 апреля, неожиданно для большинства, появился манифест, составленный Победоносцевым, провозгласивший волю императора охранять незыблемыми устои самодержавия. Лорис-Меликов, Милютин, Абаза, Сабуров вышли в отставку, великий князь Константин Николаевич был уволен с поста генерал-адмирала и главы морского ведомства, а также председателя Государственного совета. Мирный путь движения к правовому государству и конституции был исчерпан. Трагедия царя-освободителя обернулась трагедией России. «Грустно действительное положение России, и страшно подумать о том, что ожидает ее в будущем», — записал в своем дневнике в июне 1881 г. Д. А. Милютин, навсегда покинувший Петербург и поселившийся в Крыму, как и опальный брат Александра II великий князь Константин Николаевич. Что так страшило одного из самых последовательных и долговечных (20 лет на посту министра) деятелей Великих реформ и всего царствования Александра II? «Какова же будет их программа?» — задавался вопросом Милютин, оценивая Победоносцева, его компанию, наступление нового правления. И отвечал уже через две недели после трагедии 1 марта: «Реакция под маскою народности и православия — это верный путь к гибели для государства».
Возможность трагического финала вступления России на путь либеральных преобразований осознавалась еще накануне отмены крепостного права одним из убежденных реформаторов А. И. Головниным. Он писал 24 июля 1860 г. из Петербурга А. И. Барятинскому после двухмесячной ознакомительной поездки по центральным, исконно русским губерниям: «Признаюсь, что будущее кажется мне крайне беспокойным. „…“ Рассматривая вблизи состояние страны и вспоминая бюджет государства, я нахожу, что за последние 40 лет правительство много брало у этого народа (крестьянства. — Л. 3.), а дало ему очень мало. Оно брало людьми, прямыми и косвенными налогами, тяжелыми работами и т.д., — брало большую часть его доходов, а затем народ, благодаря дурной администрации, платил гораздо более, нежели казна получала. „…“ Деньги, получаемые с податей, не тратились на их настоящие потребности, наиболее необходимые (народное образование, Церковь, дороги, суды и т. д. — Л. 3.). Все это было большой несправедливостью, а так как каждая несправедливость всегда наказывается, то я уверен, что наказание это не заставит себя ждать. Оно настанет, когда крестьянские дети, которые теперь еще только грудные младенцы, вырастут и поймут все то, о чем я только что говорил. Это может случиться в царствование внука настоящего государя. „…“ Император прекратит одну из наибольших несправедливостей, которая длилась целые века, — крепостную зависимость, и этой прекрасной мерой он стяжает себе бессмертие во всемирной истории и величайшее имя в истории народной цивилизации. Благодаря этой мере и покорению Кавказа слава уже приобретена; он приготовляет мирное царствование для своего сына. Он мог бы удвоить славу и завещать внутренний мир своему внуку, если бы захотел устранить другую несправедливость, о которой я только что говорил». Однако этого не произошло. И внук увидел непокорное, поднявшееся на борьбу крестьянство еще в 1905— 1906 гг., а затем и в 1917 г., который подвел черту для всей фамилии Романовых и для российской монархии в целом. И если первое — конец Романовых — не очень пугало самого Александра II в начале 1860-х гг., когда он посылал брата, великого князя Константина Николаевича, наместником в Царство Польское ввиду назревавшего там мятежа, то второе — конец монархии — воспринималось как крах российской государственности и Великой Державы.
Об этом «благоприятном» Пруссии нейтралитете российского императора очень выразительно говорят его пометки на дипломатических документах — телеграммах и докладах русских послов, а также переписке между французским послом и его министром, которая перехватывалась и расшифровывалась в Петербурге. Некоторые из этих заметок носят очень непосредственный, почти наивный характер, отражая истинные чувства Александра II. Например, когда французское правительство заявило 2 января 1871 г. из Бордо протест против бомбардировки немцами Парижа, указывая, что «эта бомбардировка является возвращением к варварству, которое должно вызвать общее негодование со стороны цивилизованных правительств и народов», Александр написал на перехваченной депеше: «А Кремль, который они взорвали!» Память, как всегда, не изменила Александру II, что никак нельзя сказать о его дальновидности. Он в полной мере не осознал и не почувствовал угрозу в образовании объединенной Германской империи, в опасном для России соседстве милитаризованной сильной державы. Он не понял, что Франкфуртский мир, перекроивший границы в центре Европы, чреват политической нестабильностью и в перспективе общеевропейской войной, что предвидели многие политики и дипломаты того времени. Александр II так и не уступил всем отчаянным просьбам французского правительства «порекомендовать умеренность своему дяде» в территориальных притязаниях к Франции.
Только в одном случае он отрешится от позиции равнодушного созерцания — когда осознает общеевропейскую опасность коммунистического движения. После падения Парижской коммуны Александр II был солидарен с требованием французского правительства о выдаче коммунаров, укрывавшихся в чужих странах. Свою точку зрения он выразил в резолюции на докладе управляющего Министерством иностранных дел В. И. Вестмана, заменявшего Горчакова: «Я рассматриваю этот вопрос, как вопрос самой большой важности для будущего всехправительств. По моему приказу министр юстиции составил по этому поводу докладную записку, которую я сам передал в Берлине императору-королю, желая, чтобы инициатива исходила не от меня, а от Пруссии. Теперь я ожидаю результатов». Он считал вполне целесообразным организацию международной борьбы с революционным движением, с Интернационалом.
Еще до Парижской коммуны Бисмарк под впечатлением революционных событий во Франции в сентябре 1870 г., приведших к свержению Второй империи и провозглашению республики, обратился в Александру II через прусского посла Рейсса с предложением организовать совместную борьбу против социалистического движения. 24 сентября Рейсс сообщил ответ российского императора: он «настоятельно желает создания ассоциации монархических элементов против революции». Так что в этом вопросе — борьбы с революцией — позиция Александра II была последовательной и твердой.
Для внешнеполитической ориентации Александра II этого времени характерно не только укрепление отношений с Германией, но и сближение с Австро-Венгрией. В 1872 г. он принял приглашение прибыть в Берлин, когда там находился император Франц-Иосиф, а затем в 1873 г., впервые после Крымской войны, посетил Вену. В октябре того же года сложился Союз трех императоров — России, Пруссии, Австрии. Александр II вернулся к тому, от чего отказался в начале своего царствования, наметившаяся тогда новая ориентация на сближение с Францией так и не осуществилась в его правление. Противодействие Александра II в 1875 г. новым притязаниям Германии к Франции сгладило прежние обиды французов, но изменило общей ситуации. Хотя Союз трех императоров и не был возрождением Священного союза, сошедшего со сцены вместе с Венской системой, но несомненно, что Александр в новых международных условиях предпочел соглашение с прежними партнерами решительным переменам в дипломатии, предпочел, как он говорил, «традиционный союз», несмотря на опасения Горчакова, на мнение прессы, почти единодушно высказывавшейся за сближение с Францией.
Неудивительно поэтому, что энергичная и активная внешняя политика и масштабность имперских притязаний требовали очень значительных сил и большого напряжения финансов. Численность армии и расходы на нее были непомерно велики. Военная направленность бюджета страны отражена в Государственной росписи, которая впервые стала публиковаться после отмены крепостного права. Военные расходы составляли в 60-70-е гг. третью часть бюджета. И это в то время, когда на осуществление выкупной операции крестьянской реформы государство вовсе не тратило бюджетных средств. Более того, оно получило значительную прибыль к 1881 г., а крестьяне продолжали платить выкупные до 1906 г. Министр финансов М. X. Рейтерн (1862-1878) с самого начала своего управления убеждал Александра II в крайней обременительности бюджета непроизводительными расходами, в необходимости денежно-валютной реформы и обеспечения рубля золотым запасом для успешного развития реформ и обновления России. Но имперская политика и традиционное имперское мышление победили. Решающим событием оказалась русско-турецкая война в конце царствования Александра II, спустя только 20 лет после Крымской войны и двух лет после принятия основной из военных реформ.
Александр II не без колебаний и не вдруг решился на объявление войны. Еще в августе 1876 г., перед отъездом на отдых в Ливадию, в разговоре с министром финансов М. X. Рейтерном о политических делах «он, как и прежде, весьма сильно выражал решимость не давать Россию завлечь в войну. Он не без горечи говорил об агитации славянофильской — о желании некоторых лиц выставить не его представителем интересов России». Действительно, давление общественного мнения, славянских комитетов, выступавших в защиту единоверных славянских народов, томящихся под турецким игом, было сильным. И спустя месяц настроение его изменилось. В начале октября между Александром II и Рейтерном, вызванным в Ливадию, произошло драматическое объяснение, в котором окончательно определилась позиция императора. Александр требовал от министра финансов средств для предстоящей войны. Рейтерн со своей стороны предпринял отчаянную попытку противостоять влиянию на царя военных и всех сторонников разрешения ближневосточного кризиса военным путем. Он подал Александру II записку, в которой доказывал, что «война остановит правильное развитие гражданских и экономических начинаний (Великих реформ), составляющих славу царствования Его Величества, она причинит России неисправимое разорение и приведет ее в положение финансового и экономического расстройства, представляющего приготовленную почву для революционной и социалистической пропаганды, к которой наш век и без того уже слишком склонен». Рейтерн убеждал, что европейские державы не позволят России в полной мере воспользоваться плодами побед, что огромные затраты на войну сорвут подготовленную финансовую реформу, что политические последствия непредсказуемы. Александр II с раздражением и неприязнью вернул записку, не обсудив ее с другими министрами, и, как пересказывает Рейтерн, упрекнул, «что я вовсе не указываю на средства для ведения войны и предлагаю унизить Россию. Что этого ни он, ни сын его не допустят». Александр пренебрег здравыми доводами своего министра. Денежно-валютная реформа, подготовленная Рейтерном, в которой так нуждалась страна, находившаяся в процессе крупномасштабных внутренних преобразований, оказалась сорванной. Александр II дал приказ о мобилизации армии, а в апреле 1877 года подписал манифест о начале военных действий.
21 мая, на 60-м году жизни, Александр II выехал из Петербурга в действующую армию и покинул ее только 3 декабря 1877 г. — после падения Плевны, предрешившего исход войны. Он считал своим долгом находиться со своей армией, хотя бы в тылу, где были раненые. Он говорил, покидая столицу: «Я еду братом милосердия». Он терпеливо переносил трудности походного быта, плохие дороги, сохранял строгий режим дня, вставал в семь-восемь часов утра, даже если накануне приходилось лечь глубокой ночью. Он обходил палаты раненых, иногда заходил в операционную, утешал отчаявшихся, награждал отличившихся, всех подбадривал, глаза его часто увлажнялись слезами. В человечности и милосердии отказать Александру II нельзя. Но, к великому огорчению военного министра Д. А. Милютина, попытки самодержца вмешаться в руководство военными делами и порывы «принять участие в бою» вносили только напряжение и сумятицу. В судьбах народов южнославянского мира война сыграла огромную освободительную, прогрессивную роль. Для России последствия этой победоносной войны были неоднозначны. Несомненно, военные успехи и приобретения повысили престиж державы и оттеснили мучительную для россиян память о крымском поражении. Но война потребовала 1 113 348 517 рублей (при общем бюджете в 1878 г. в 600 398 425 рублей), курс рубля понизился с 86 коп. золотом в 1875 г. до 63 коп. в 1878-1880 гг. Денежно-валютная реформа была сорвана. Рейтерн подал в отставку, признав полное поражение своих планов своей политики, продолжавших курс Великих реформ.
Завершение войны сначала Сан-Стефанским миром, а затем решениями Берлинского конгресса, сильно урезавшими его, оставило в обществе горечь разочарования и в итогах победы, стоившей народу многочисленных человеческих жертв, и в возможностях и способностях правительства. Сам канцлер Горчаков, представлявший Россию на конгрессе, в записке Александру II отмечал: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере». Император пометил: «И в моей также».
Дипломатическое поражение России было очевидно и для власти, и для общества. Это не способствовало умиротворению общественно-политической ситуации в стране, как рассчитывало правительство, начиная войну. Напротив, конфронтация усилилась. Как когда-то конституция Царства Польского, данная Александром I, так теперь конституция Болгарии, только что освобожденной русскими, усилила недовольство общества властью. Политические ошибки на престоле повторялись с удивительной последовательностью, уроки истории оставались невостребованными. Патриотический подъем, вызванный войной за освобождение славян, только на короткое время приглушил деятельность революционного народничества, но затем она активизировалась с новой силой. Террор стал основным средством борьбы, а главной мишенью ее — сам император. Одно за другим следовали покушения на Александра II: совершенное А. К. Соловьевым 2 апреля 1879 года, взрыв царского поезда осенью того же года, взрыв в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года, стоивший многих человеческих жизней. Два последних покушения были осуществлены уже после вынесения смертного приговора Александру II Исполнительным комитетом «Народной воли» 20 августа 1879 года.
Наступили последние, самые драматические годы его жизни. По настоянию охраны он меняет маршрут своих перемещений, отказывается от прогулок пешком и заменяет их прогулками в саду Аничкова дворца, куда отправляется в открытой карете, окруженный казаками. Он все больше погружается в личную жизнь, тоже полную переживаний. Теперь под одной крышей в Зимнем дворце живут больная, увядающая императрица Мария Александровна и молодая, красивая княжна Екатерина Михайловна Долгорукая, без которой император уже не может провести ни дня, с которой создана новая семья с тремя детьми (две дочери — Ольга и Екатерина, сын Георгий, второй мальчик умер). Императрица скончалась в конце мая 1880 года, и Александр II, едва прошло 40 дней после ее смерти, 18 июля вступил в морганатический брак с княжной Долгорукой. Князь В. Барятинский, брат мужа младшей дочери Александра II — княгини Екатерины Александровны Юрьевской, в своих воспоминаниях пишет, что в день свадьбы Александр II сказал: «Четырнадцать лет я ожидал этого дня, я боюсь моего счастья! Только бы Бог не лишил меня его слишком рано».
В тот же день он издал указ правительствующему Сенату в котором, объявляя о свершившемся, предписывал дать Екатерине Михайловне Долгорукой титул и фамилию светлейшей княгини Юрьевской (по имени Юрия Долгорукова, к которому восходил ее род), так же как и их троим детям, и присвоить им права законных детей. Указ этот был тайной, как в первое время и сам брак, о котором знали только несколько доверенных лиц, присутствовавших на самой церемонии. Брак Александра II произвел удручающее впечатление на семью императора, на лиц, близких к ней, и вообще на многих представителей «верхов». Некоторые мемуаристы считают, что княгиня Юрьевская надеялась стать императрицей и искала в этом содействия у нового могущественного правителя М. Т. Лорис-Меликова.
Назначенный сначала председателем Верховной распорядительной комиссии, а потом министром внутренних дел, бывший харьковский генерал-губернатор, герой последней русско-турецкой войны, завоеватель Карса, М. Т. Лорис-Меликов стал чем-то вроде диктатора. Умный, энергичный и вместе гибкий, либеральный Лорис-Меликов увидел корень зла в разладе между неограниченной самодержавной властью и просвещенной частью общества. Его политика «волчьей пасти и лисьего хвоста», направленная на решительное подавление революционного движения, одновременно намечала продолжение проведенных Александром II реформ: расширение местного самоуправления, облегчение условий для печати, смягчение цензурных притеснений, завершение крестьянской реформы обязательным выкупом, отставка реакционного министра народного просвещения Д. А. Толстого и др. Но главным в его планах был проект, который сводился к учреждению Общей комиссии, куда кроме назначенных правительством лиц входили бы представители от земств и городов. Эта Комиссия должна была рассматривать все проекты преобразований. Наряду с ней должны были действовать две подкомиссии: финансовая и хозяйственно-административная. После рассмотрения законодательных проектов комиссиями они должны были вноситься на окончательное обсуждение Государственного совета, в который Лорис-Меликов предлагал послать представителей общественных учреждений.
Зная упорное нежелание Александра II дать стране конституцию, Лорис-Меликов осторожно искал подхода к самодержцу. Возможно, на этом пути он надеялся на содействие княгини Юрьевской, со своей стороны обещая поддержку в возведении ее в императорское достоинство. Барятинский рассказывает, что «в Ливадии Лорис-Меликов вел долгие беседы с Государем в присутствии его супруги о политических делах и о новых реформах. Иногда вскользь во время разговора он делал смутные намеки на то, что народ был бы счастлив иметь царицу — русскую по крови. Делая эти намеки, он сознавал, что отзывается на сокровенные намерения Государя и тем самым все более завоевывает себе его расположение, необходимое для проведения реформ. Александр II мечтал короновать княгиню Екатерину Михайловну императрицей всероссийской, выполнить намеченные государственные преобразования, а затем отречься от престола в пользу цесаревича и уехать о женой и детьми в Ниццу…» Источником этих сведений были предания семьи княгини Юрьевской, они требуют подтверждений и проверки. Но несомненно, что две «диктатуры сердца» (любимой женщины и сильного правителя) переплелись в последний год жизни Александра II и властвовали над ним. По-прежнему влюбленный, погруженный в свою личную жизнь, занятый мельчайшими подробностями ее устройства, вплоть до одежды слуг Ливадийского дворца, куда впервые отправлялась на отдых княгиня Юрьевская после бракосочетания, но усталый от бремени государственных дел, от конфронтации в обществе, преследуемый террористами, Александр II склоняется к решению, которое категорически отрицал все годы своего царствования. Вот что поведал Д. Милютину об этом последнем акте государственной деятельности императора спустя два месяца великий князь Владимир Александрович (третий сын Александра II): «…в самое утро злополучного дня 1-го марта покойный император, утвердив своей подписью представленный доклад Секретной комиссии и выждав выхода Лорис-Меликова из кабинета, обратился к присутствовавшим великим князьям с такими словами: „Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции“. Однако до публикации правительственного сообщения Александр II решил рассмотреть проект 4 марта в Совете министров.
Террористический акт 1 марта сорвал этот план. Марк Алданов пишет, что княгиня Юрьевская очень просила Александра II не ездить в этот день на развод войск, поостеречься возможных покушений. Но он беззаботно ответил ей, уходя, что гадалка предсказала ему смерть при седьмом покушении, а теперь если и будет, то только шестое.
Спустя немного времени на Екатерининском канале прозвучало два взрыва. Организаторами покушения 4 марта были А И. Желябов — крестьянин по происхождению, и С. Л. Перовская — представительница аристократического рода. Первая бомба, брошенная Н. Рысаковым, разорвалась рядом с каретой, и сам Александр II остался невредимым.
В отсчитанные судьбой последние минуты жизни очень характерно проявилась его личность и натура. Как пишет П. А. Кропоткин, «несмотря на настоятельные убеждения кучера не выходить из кареты… Александр II все-таки вышел. Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов… Я мог заглянуть в глубь его сложной души… и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля». Вторая бомба, брошенная И. И. Гриневицким, достигла цели. «Вскоре, доставленный в Зимний дворец, в 3 1/2 часа пополудни он скончался от потери крови. Умирал Александр II на солдатской кровати, покрытой старой военной шинелью, которая служила ему домашним халатом. Это описание еще раз воскрешает слова Николая I, который хотел видеть в своем наследнике „военного в душе“.
1 марта трагически пресекло и государственные преобразования, призванные увенчать «великие реформы», и романтические мечты монарха о личном счастье.
Накануне перемещения останков Александра II из Зимнего дворца в Петропавловской собор княгиня Юрьевская остригла свои великолепные волосы и положила их к рукам усопшего супруга. По настоянию Александра III она с детьми вскоре покинула Петербург и Россию, взяв с собой на память из личных вещей Александра II все, что относилось к трагедии 1 марта, включая нательный крест, бывший на нем, и его семейные иконы. За границей она жила в Ницце и Париже, где для нее были куплены дома. О средствах к жизни позаботился заблаговременно Александр II, который перевел на ее имя за два месяца до смерти около 3,3 млн. руб. из своего капитала, составлявшего более 14,6 млн. руб. Она умерла в Ницце 15 февраля 1922 г. на 75-м году жизни, оставшись до конца дней верной своей любви, как пишут мемуаристы. В 1931 г. реликвии, принадлежащие ей и вывезенные из России, попали на аукционы в Париже и Лондоне и были распроданы, включая маску, снятую с Александра II 3 марта 1881 г. Столь же трагическим, как личная судьба Александра II, был и исход его последнего государственного деяния. Как свидетельствуют очевидцы, настроение в Зимнем дворце изменилось поразительно быстро, сразу же в день смерти Александра II: «Чувствовалось, что все сподвижники покойного Императора уже если не в опале, то недолго будут продолжать вести государственные дела». Лорис-Меликова открыто упрекали в случившемся. Заседание, назначенное Александром II на 4 марта, состоялось в присутствии Александра III 8 марта. Драматичность столкновения сторонников проекта Лорис-Меликова (великий князь Константин Николаевич, Д. Милютин, А. А. Абаза, Валуев) и оппозиции, нашедшей особенно яркое выражение в мрачно-обличительной речи К. П. Победоносцева, хорошо известна. Заседание не приняло решений, но фактически предрешило вопрос. 29 апреля, неожиданно для большинства, появился манифест, составленный Победоносцевым, провозгласивший волю императора охранять незыблемыми устои самодержавия. Лорис-Меликов, Милютин, Абаза, Сабуров вышли в отставку, великий князь Константин Николаевич был уволен с поста генерал-адмирала и главы морского ведомства, а также председателя Государственного совета. Мирный путь движения к правовому государству и конституции был исчерпан. Трагедия царя-освободителя обернулась трагедией России. «Грустно действительное положение России, и страшно подумать о том, что ожидает ее в будущем», — записал в своем дневнике в июне 1881 г. Д. А. Милютин, навсегда покинувший Петербург и поселившийся в Крыму, как и опальный брат Александра II великий князь Константин Николаевич. Что так страшило одного из самых последовательных и долговечных (20 лет на посту министра) деятелей Великих реформ и всего царствования Александра II? «Какова же будет их программа?» — задавался вопросом Милютин, оценивая Победоносцева, его компанию, наступление нового правления. И отвечал уже через две недели после трагедии 1 марта: «Реакция под маскою народности и православия — это верный путь к гибели для государства».
Вместо эпилога
Дело и слава царствования Александра II — Великие реформы, которыми начинался перелом, поворот России от крепостничества к свободе, оказались в конечном итоге подчинены той государственности, которая сложилась на основе крепостного права, а в конце концов погребены под ней. Развязка этой трагической истории произойдет уже в двадцатом веке, когда будет убит последний реформатор самодержавия П. А. Столыпин. Будет убит в Киеве в 1911 г., куда он отправился на торжественное открытие памятника царю-освободителю в связи с полувековым юбилеем отмены крепостного права. В столе Столыпина останется пакет проектов реформ, продолжающих преобразования России. Однако самодержцами и реформаторами время было безвозвратно упущено. Россия стояла на пороге войны и революций, которые потрясут мир.Возможность трагического финала вступления России на путь либеральных преобразований осознавалась еще накануне отмены крепостного права одним из убежденных реформаторов А. И. Головниным. Он писал 24 июля 1860 г. из Петербурга А. И. Барятинскому после двухмесячной ознакомительной поездки по центральным, исконно русским губерниям: «Признаюсь, что будущее кажется мне крайне беспокойным. „…“ Рассматривая вблизи состояние страны и вспоминая бюджет государства, я нахожу, что за последние 40 лет правительство много брало у этого народа (крестьянства. — Л. 3.), а дало ему очень мало. Оно брало людьми, прямыми и косвенными налогами, тяжелыми работами и т.д., — брало большую часть его доходов, а затем народ, благодаря дурной администрации, платил гораздо более, нежели казна получала. „…“ Деньги, получаемые с податей, не тратились на их настоящие потребности, наиболее необходимые (народное образование, Церковь, дороги, суды и т. д. — Л. 3.). Все это было большой несправедливостью, а так как каждая несправедливость всегда наказывается, то я уверен, что наказание это не заставит себя ждать. Оно настанет, когда крестьянские дети, которые теперь еще только грудные младенцы, вырастут и поймут все то, о чем я только что говорил. Это может случиться в царствование внука настоящего государя. „…“ Император прекратит одну из наибольших несправедливостей, которая длилась целые века, — крепостную зависимость, и этой прекрасной мерой он стяжает себе бессмертие во всемирной истории и величайшее имя в истории народной цивилизации. Благодаря этой мере и покорению Кавказа слава уже приобретена; он приготовляет мирное царствование для своего сына. Он мог бы удвоить славу и завещать внутренний мир своему внуку, если бы захотел устранить другую несправедливость, о которой я только что говорил». Однако этого не произошло. И внук увидел непокорное, поднявшееся на борьбу крестьянство еще в 1905— 1906 гг., а затем и в 1917 г., который подвел черту для всей фамилии Романовых и для российской монархии в целом. И если первое — конец Романовых — не очень пугало самого Александра II в начале 1860-х гг., когда он посылал брата, великого князя Константина Николаевича, наместником в Царство Польское ввиду назревавшего там мятежа, то второе — конец монархии — воспринималось как крах российской государственности и Великой Державы.