Сандерс Лоуренс. Желания Элен

   — Что-нибудь скверное?
   — Он сказал, что меня поставят на место. Дадут мне понять, что я ниггер. И мой брат сказал, что это меня сломит. Сказал, что лучше оставить фантазии и понять наконец, кто я на самом деле.
   Неожиданно он нагнулся и посмотрел в окно. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел вниз.
   — Снег все идет, — сказал он. — Но меньше. Похоже, там холодно. Ничего хорошего.
   Элен скинула туфли. Перебралась с ногами на кровать, прислонилась спиной к спинке кровати. Подобрала колени и обхватила их руками. Положила подбородок на голые коленки и почувствовала маленькую мышцу, о которой говорил Гарри.
   — Гарри, должна тебе сказать, что я не тот человек, с которым стоит говорить на эту тему. Я правда об этом ничего не знаю. Наверное, мне следовало бы знать. Наверное, мне следовало бы читать передовицы газет. Но расовые проблемы, политика, Вьетнам и полеты на Луну — все это меня не трогает. Я любила Джона Ф.Кеннеди; он был такой симпатичный. Боже, я плакала, когда его убили. Но все остальное… все остальное меня просто не интересует. Меня волнует работа, личная жизнь и мое будущее. Остальное меня не трогает. У меня многие вызывают жалость, мне жалко всех… Это не так-то легко. Я хочу сказать, быть живым не так-то легко.
   — Я знаю, малыш. Я прекрасно это знаю! Мне холодно. Потрогай мои руки…
   Он подошел к Элен и остановился перед ней. Она взяла его руки, поднесла их к своим щекам.
   — Боже, милый, да ты совсем замерз. Давай, залезай под одеяло. На минутку, только чтобы согреться.
   — Да. Ладно. Я замерз. Одежду снимать не будем. Просто полежим немного под одеялом, пока я не согреюсь.
   Он снял ботинки. Она взбила подушки, расправила простыню и постелила одеяло. Они забрались в кровать, одетые и прижались друг к другу. Их шепот разносился в полумраке спальни.
   — Ты дрожишь, дорогой? — спросила она.
   — Немножко. Не знаю, что со мной такое. Вдруг мне стало очень холодно.
   — Ты сейчас согреешься. Придвигайся поближе. Прижмись ко мне ногами.
   — У меня ноги как лед, малыш.
   — Ничего. Прижимайся. Вот так. Как теперь? Лучше?
   Они лежали, обнявшись. Спрятавшись от всего мира. Она придвинулась еще ближе к нему.
   — Гарри.
   — Что?
   — Ты хочешь?
   — Чего? Я…
   — Дай, я попробую.
   — О, Элен, Элен… Я не могу передать, как ты дорога мне.
   — Ш-ш-ш… Не говори ничего.
   Она провела ладонями по его телу. Он потянулся к ней, но она оттолкнула его руки. Она относилась к этому серьезно. Это было важно для нее. Он подался вперед и запечатлел два сочных поцелуя в стекла ее роговых очков.
   — Теперь я ничего не вижу, — заворчала она.
   — Хорошо. Это хорошо. На меня не надо смотреть.
   Он закрыл глаза, и теперь только Господь Мог мог видеть их. Элен делала все, что могла. Она представила себе, что они на необитаемом острове. Одни на всем белом свете.
   Но ничего не вышло.
   — Ничего не выйдет, — сказал он.
   — Не думай ни о чем. Предоставь дело мне…
   Но ничего не получилось: так иногда бывает. Молнию заклинило на его брюках. У нее затекла левая нога. Потом ей нестерпимо захотелось чихнуть. У него забурчало в животе. А еще — жара под одеялом. Пот. И никакого движения, ничего. Тщетные усилия.
   — Перестань, — громко сказал он. — Ничего не выйдет, малыш. Ничего не выйдет.
   Он откинул одеяло, сел и потер лицо ладонями.
   Элен Майли осталась под одеялом. Она сняла еще влажные очки и положила их на столик у кровати. Она лежала и наблюдала за тем, как он меряет шагами комнату. Его длинная тень неясно скользила по стенам.
   — Забавно, — проговорил он наконец. — Очень забавно.
   — Что забавно?
   — Я. С каждым днем я становлюсь все более и более белым. Теперь вот его не могу поднять.
   — Гарри…
   — О, боже, — выдохнул он. — Ну и ну. Это просто что-то.
   — Гарри, да мало ли что может быть. Простуда. Грипп. Вирус.
   — Или как я сказал — рана в душе.
   — Что ты собираешься делать?
   — Делать? Не знаю. Что-нибудь. Придумаю что-нибудь.
   Она выбралась из-под одеяла. Села на край кровати, ногами касаясь пола. Попыталась прикурить сигарету, но руки тряслись, и ничего не вышло. Спичка погасла. Она сломала сигарету и бросила ее на пол.
   Согнувшись, опустив голову, она обхватила себя за плечи. Гарри подошел к ней и мягко положил ладонь ей на голову.
   — Элен, что ты делаешь? Ты плачешь? Господи боже мой, ты плачешь из-за меня?
   Она всхлипнула.
   — Я плачу из-за нас. Из-за всех нас.
   — О, малыш, малыш, — проникновенно заговорил он. — Все не так плохо. Перестань. Перестань плакать, слышишь? Мы прорвемся. Так ведь всегда было, верно? Со мной все будет хорошо. Я что-нибудь придумаю. Все будет в порядке, Элен.
   — Гарри, ты обещаешь? Все будет хорошо?
   — Конечно. Перестань плакать…
   Он сел на кровать рядом с ней, положил руку ей на плечо и привлек ее к себе. Постепенно ее плач стих. Она положила ему голову на грудь. Она прижалась к нему, как испуганная маленькая девочка прижимается к отцу в поисках защиты.
   Он коснулся ее лица. Он вытер пальцем ее слезы, погладил тугие завитки ее волос, дотронулся до ее губ, подбородка, шеи.
   — О, господи, — вздохнула она. — Столько всего навалилось.
   — Дело в том, — заявил он, — дело в том, что нам никогда не дадут еще один шанс. Понимаешь? Когда становишься старым, то понимаешь, что делал в жизни не так, и только тогда знаешь, как надо делать. «В следующий раз сделаю лучше», — говоришь себе. Но следующего раза не будет. Или ты делаешь все с первого раза правильно или ты — конченый человек. Я прав? Да, я прав…
   Они сидели на краю кровати, спрятавшись от мира в объятиях друг друга и все еще дрожа…

21

   — Элен, — сказал Ричард Фэй, — ты — одна большая эрогенная зона.
   Это искреннее признание было вызвано реакцией Элен на то, что он всего лишь провел пальцами по ее обнаженной спине и чуть ущипнул туго натянутую кожу на ребрах. Она вцепилась в матрас и так заработала ногами, словно пыталась догнать уходящий автобус.
   — Просто я очень чувствительная, — задыхаясь, пробормотала она. — Просто очень чувствительная.
   Он рассмеялся и наклонился, чтобы укусить ее за аппетитную ягодицу. Даже не кусить, а так — ущипнуть губами.
   Он встал и голый прошелся по ее спальне. Было время, когда собственная нагота вызывала у него одно желание — поскорее скрыть ее. Но теперь…
   — Посмотри на меня, — похвастался он, хлопая себя по животу ладонью.
   — Сбросил еще пять фунтов. Живот исчезает. Согласись, Элен, живот определенно исчезает.
   Она перевернулась, села, натянула простыню, согнула колени, оперлась на них локтями, прикурила сигарету и критически осмотрела его.
   — Да, — кивнула она, — ты правда хорошо выглядишь. Что говорит по этому поводу Эдит?
   — Она говорит, что я похудел. Она говорит, что я мало ем.
   — Какие у вас сейчас отношения?
   — Нормальные. Нейтралитет. Ищу себе квартиру; я об этом говорил. Но квартиру не так-то легко найти.
   — Я знаю.
   — Кстати, она больше не зовет меня Дикки. Теперь она зовет меня Ричард.
   — Это хорошо. Юк, ты должен что-нибудь сделать с варикозными венами на ногах.
   — Сделаю непременно, но сначала приготовлю нам выпить. О'кей?
   — Хорошо. Только не лей так много воды. В прошлый раз виски почти не чувствовалось.
   Он взял стаканы и вышел из спальни. Элен сидела, склонив голову на колени, и курила. Она гордилась им, гордилась тем, что он сделал ради нее, и еще больше радовалась тому, что он сам собой гордится. Мешки у него под глазами исчезли. Живот уменьшился до разумных пределов. Иногда под слоем подкожного жира можно было даже найти его ребра. Она посмотрела на туалетный столик, где стоял принесенный им букет маргариток, и улыбнулась.
   Он присел на край кровати, подал ей стакан, и они молча стали пить. Потом он просунул руку под простыню и слегка сжал ее ногу.
   — Отдай мне свою ногу, — сказал он.
   — С чего это вдруг?
   — У тебя их две, а у меня ни одной.
   — У тебя есть свои ноги.
   — Мне они не нравятся. Из-за варикозного расширения вен. Я хочу твою ногу.
   — Не получишь.
   — Тоже мне друг называется.
   Он поднялся и начал голым расхаживать по комнате, время от времени прикладываясь к своему стакану.
   — Элен, — твердо произнес он, — мы должны изменить наш образ жизни.
   — Как это?
   — Мы никогда ничего не делаем. Никуда не ходим.
   — Мы ходили сегодня вечером обедать в ресторан.
   — Да, а что потом? В постель и пьем, пьем, пьем! Даже в кино не ходим.
   — Хочешь пойти в кино, Юк? Сейчас я встану и оденусь.
   — Нет, я не хочу в кино. Но мы никогда не ходим на концерты, в театр, на балет, в музей. У нас нет культурной жизни, дорогая моя Элен. Мы либо едим, либо пьем, либо лежим в постели — иногда то, другое и третье одновременно. А там огромный мир за окном, мисс Майли, — проповедовал он, величественно размахивая рукой. — Там красота, истина и многое другое, ради чего стоит жить.
   — И что же ты предлагаешь, мой господин?
   — Тихо, — распорядился он. — Господин будет думать.
   Господин думал, продолжая расхаживать по комнате со своим мерно болтающимся туда и сюда никчемным половым органом. Потом он внезапно остановился и повернулся к Элен лицом.
   — У тебя есть чемоданы?
   — Конечно. Целых три. Один большой, другой поменьше, третий совсем маленький с молнией по периметру. Все — голубые. Пластик, но выглядит почти как кожа.
   — Помнишь тот полосатый халат, который ты купила мне и который я еще ни разу не надевал? Он все еще у тебя?
   — Конечно. Он где-то здесь! А в чем дело?
   В его глазах появился знакомый ей демонический блеск — он что-то замышлял.
   — У тебя есть кольцо — любое, какое налезет тебе на средний палец левой руки? Даже если оно с камушками, его можно повернуть, чтобы оно выглядело как обручальное.
   — Наверное, — слабо откликнулась она, — наверное у меня есть такое кольцо.
   Он подошел к ней, сел рядом на кровать и взял ее за руку.
   — Элен, — вдохновенно начал он. — У меня есть идея. Если она тебе не понравится и ты не согласишься в ней участвовать, я не буду с тобой разговаривать до конца жизни. А должен тебя предупредить, что я собираюсь жить вечно, поскольку недостоин того, чтобы умереть.
   — Ладно, Юк, что за идея?
   — У тебя есть наличные деньги в доме?
   — Да.
   — Сколько?
   — Восемьдесят или девяносто долларов. Что-то около этого.
   — Замечательно. И у меня сто десять. Теперь вот что… У меня с собой есть кредитные карточки. Я позвоню в авиакомпанию и забронирую два места на рейс до Вашингтона, штат Колумбия. Я позвоню в гостиницу в Вашингтоне — в самую дорогую, роскошную и модную гостиницу и закажу, если удастся, номер для новобрачных. Потом сложишь свои вещи в средний чемодан и в тот, что похож на шляпную коробку с молнией по периметру — пихай все, что нам может потребоваться для одного незабываемого дня в столице. А потом мы отправимся в Вашингтон посмотреть как цветет вишня.
   — Юк, опомнись, на дворе же ноябрь!
   — Значит, мы посмотрим на деревья, покрывающиеся вишневым цветом весной. Посетим Белый Дом, Капитолий и Смитсоновский институт. Обойдем все исторические места Вашингтона и впитаем, так сказать, культурное наследие страны. Художественные галереи, библиотеки, памятник Вашингтону, мемориал Линкольна. Мы ощутим волнение и благоговейный трепет и проведем очень культурный день. А к завтрашнему вечеру мы вернемся. Значит так, мы прямо сейчас летим в Вашингтон.
   Элен не надо было упрашивать.
   — Поехали! — завопила она, вскакивая с кровати.
   Пока он принимал душ, она наполнила мисочки в клетке попугая водой и кормом, затем сняла с верхней полки шкафа два чемодана и начала складывать в них вещи. Сколько вещей нужно на один день? Она положила халаты и нижнее белье, свитер, вязаный костюм, всю свою косметику. Чемоданы все равно выглядели пустыми и подозрительно легкими. Тогда она бросила несколько книг и бутылку виски, чтобы коридорный в гостинице ничего не заподозрил.
   Фэй вылетел из ванной, и в нее влетела Элен. Когда она вышла, он был уже одет и держал в руках бумажник с кредитными карточками.
   — Я только что позвонил Эдит и сказал ей, что проведу уик-энд с другом.
   — И как ей это понравилось?
   Юк оскалился в ехидной улыбке.
   — Ей это не понравилось.
   Он позвонил в авиакомпанию и выяснил, что они могут попасть на рейс в Вашингтон, штат Колумбия, если успеют добраться до аэропорта «Ла Гардия» к десяти часам. Он позвонил в централизованную гостиничную службу; его соединили с Вашингтоном, и он зарезервировал номер для двоих. Номер для новобрачных был занят восьмидесятидвухлетним сенатором и его двадцатитрехлетней невестой, но администратор пообещал оставить очень неплохой двухместный номер с видом на Белый дом.
   Они спустились вниз с чемоданами в половине десятого. Псевдообручальное кольцо на левой руке Элен скрывала перчатка. Консьерж вышел на середину улицы, и заложив два пальца в рот, принялся свистеть.
   — Аэропорт «Ла Гардия», — сказал Фэй водителю подъехавшего такси. — Как можно скорее, мы должны успеть на самолет.
   — Вы в своем уме? — осведомился водитель. — Вы хотите, чтобы я в такое время ехал в «Ла Гардия»? А откуда я знаю удастся ли мне заполучить пассажира в обратный конец. Встану там в очередь, местные ребята мне башку проломят. Думаешь, я поеду…
   — Двадцать долларов, — сказал Фэй.
   — Положите багаж на переднее сидение, — распорядился таксист. — Тогда вам, ребята, будет удобнее сзади.
   По дороге выяснилось, что у таксиста был девятнадцатилетний сын, который необъяснимым образом влюбился в пятидесятилетнюю овдовевшую бабушку, владевшую кошерными ^{note 25} мясными лавками и палаткой на Эссексском рынке, где торговали пикулями. Теперь вопрос был в том… вопрос был… Впрочем, вопрос так и не был толком поставлен, но все трое предложили свои варианты ответов — вполне логичные, и поездка прошла в непринужденной, дружественной обстановке.
   В аэропорту выяснилось, что у них еще полно времени. Они даже зашли в бар, где Элен сняла перчатки, а Фэй сказа бармену:
   — Моя жена хотела бы виски с содовой, и я тоже не отказался бы от стаканчика.
   Бармен не моргнул и глазом. Он даже не взглянул на руку Элен, которую та положила на стойку.
   Фэй поднял свой стакан и чокнулся с Элен.
   — Все будет хорошо, — заверил он ее.
   Ничего особенного не произошло за время их полета в Вашингтон, если не считать откровения Ричарда Фэя.
   — Я люблю путешествовать, — сказала Элен, глядя в окно. — Люблю бывать в разных местах. Я бы хотела побывать везде. Юк, если бы тебе предложили выбрать, где бы ты хотел оказаться сейчас?
   — Сейчас? — переспросил он.
   — Да.
   — Где бы я хотел оказаться?
   — Да.
   — Я бы хотел лежать обнаженным между твоих обнаженных бедер.
   Она смущенно улыбнулась и сжала его руку.
   Им повезло с такси, что Элен истолковала, как доброе предзнаменование. В гостиницу их отвез таксист, чья жена страдала хроническим гайморитом. Фэй зарегистрировал их в гостинице как мистера и миссис Фэй из Нью-Йорка. А Элен небрежно продемонстрировала свое кольцо, положив левую руку на стойку рядом с регистрационной книгой.
   Столетний посыльный донес до номера их чемоданы, показал, где включается свет, как открываются и закрываются двери, спустил и поднял французские шторы и улыбнулся. Ричард дал ему пять долларов.
   — Мы хотели бы… — сказал он, — мы с женой хотели бы, чтобы вы принесли четыре высоких стакана, четыре бутылочки с содовой и четыре бутылочки имбирного пива. Еще мы хотели бы путеводитель по Вашингтону с иллюстрациями и описаниями важнейших исторических мест и достопримечательностей, которые мы с женой должны обязательно посетить.
   — Буду счастлив помочь, — изрек гостиничный гуру.
   Они огляделись — номер был замечательным. В гостиной стояли диван, мягкие кресла, журнальный столик, цветной телевизор, обеденный стол на четверых и подобие маленького бара, где можно было готовить коктейли. Стены были украшены акварелями, изображавшими всадников, берущих барьеры.
   В спальне были две большие кровати, что-то вроде козетки, два туалетных столика с зеркалами и еще один цветной телевизор. Там же находился огромный шкаф, в котором можно было жить, с неснимаемыми распялками, закрепленными на металлической перекладине. Над одной кроватью висела гравюра, изображающая переход Джорджа Вашингтона через Делавар, над другой — тот же Джордж Вашингтон приносил клятву на Библии, вступая на пост президента. Гостиница называлась «Пирс Франклина».
   Огромная, сверкающая ванная была уставлена стаканами в оберточной бумаге, изобиловала полотенцами, аспирином, разными сортами мыла, зубной пасты, шампуней и всего, что только можно было придумать. Количество полотенец не поддавалось подсчету, и сколько угодно гигиенических салфеток.
   — Бог мой! — сказала Элен, прижимая руки к лицу. — Потрясающе!
   Коридорный вернулся со льдом, напитками и туристским путеводителем. Фэй вновь предложил ему чаевые, но он скромно отклонил предложение и с поклоном удалился.
   Фэй повесил на дверь табличку «Не беспокоить». Они смешали себе коктейли и пошли вместе в душ. В этом не было никакой необходимости, но гостиничный номер был так великолепен, что им и самим захотелось сиять чистотой прежде, чем они лягут в постель.
   Тщательно и сосредоточенно они намылили друг друга — все, как положено, без дураков, смыли пену и вытерли друг друга замечательными полотенцами, душистыми полотенцами, использовав их в два раза больше, чем было нужно.
   Затем они вдвоем легли в одну постель, но не стали ничего делать. Элен была в короткой ночной сорочке. Ричард надел полосатый халат, который ему купила Элен. Она поцеловала его в щеку и повернулась к нему спиной. Он надел очки для чтения, маленькие забавные очки с половинками линз, в которых все — мужчины, женщины, дети и кокер-спаниели становились похожими на Бенжамина Франклина. Он включил лампу над столом и начал листать путеводитель по Вашингтону.
   — Итак, — произнес он, — Вашингтон, штат Колумбия, является столицей Соединенных Штатов Америки.
   — М-м-м, — промычала она, протягивая назад руку, чтобы убедиться в том, что он рядом.
   — Его культурное наследие, — продолжал он читать путеводитель, — накапливалось в течение многих десятков лет, начиная с тех времен, когда первые поселенцы…
   Он оглянулся и увидел, что она уже спит — Морфей похитил ее у него. Она слегка похрапывала — не то, чтобы громко и раскатисто храпела, а так — посвистывала носом.
   Он выключил лампу над кроватью, пододвинулся к ней поближе, даже застонав от удовольствия и тоже погрузился в сон.
 
   Она проснулась первой и сначала чуть-чуть приоткрыла глаза, но странная обстановка заставила ее тут же широко раскрыть их, и она принялась соображать, где она очутилась и кто это рядом. Наконец все встало на свои места: было воскресное утро, она находилась в Вашингтоне, в гостиничном номере со стариной Юком Фэем. Они собирались посетить сегодня исторические достопримечательности и провести культурный день.
   Она улыбнулась и повернулась к нему. Он спал, свернувшись калачиком, подтянув ноги к груди и зажав руки между колен. Она склонилась над ним. От него веяло теплом.
   Она осторожно откинула подол его полосатого халата, придвинулась поближе, согнула ноги точно так же, как у него, и прижалась к его телу, так что они оказались как ложка в ложке. Потом она обняла его и очень медленно, очень нежно, очень аккуратно взяла в свою теплую ладонь его пенис.
   — Эй там! — бодро откликнулся Фэй.
   — Ты не спишь, Ричард?
   — Нет, сплю. Я сплю и мне снится, что какое-то странное существо обнюхивает мою задницу и делает разные другие вещи, о которых ничего не говорится в «Домашнем спутнике женщины».
   Она прыснула со смеху и прижалась к нему еще крепче. Это ей нравилось больше всего. Не секс даже. Секс — это замечательно, но еще замечательнее… еще замечательнее была близость, нагота, поцелуи и все такое. Она любила, когда мужчины облизывали ее, а она облизывала их. Это было так мило, так нежно… Среди этого чертова мира они были вдвоем, оставались вдвоем… Это было лучше всего. И черт с ним, со всем остальным. Ведь все мы умрем рано или поздно. Разве не так?
   Не трудно догадаться, что от одного до другого — один шаг, и вскоре все превратилось в пот и стоны. Они запутались в его халате, ее сорочке и розовых простынях. И в конце концов как одержимые начали срывать с себя все подряд, задыхаясь, дрожа и говоря такие вещи, которые потом не могли вспомнить — что, впрочем, было к лучшему. Сначала она была сверху, потом — он, они начали на кровати и свалились на пол, они весело взвизгивали, хохотали, их руки, пальцы, ноги, стопы, языки, даже ресницы — все стремилось лишь к тому, чтобы ласкать другого, пока оба не слились в едином вопле восторга, ощущая, как расслабленно тает их плоть.
   Через некоторое время Ричард Фэй поднялся с ковра, пошатываясь, подошел к окну, выглянул и увидел Белый дом.
   Он первым принял душ, вышел и снова надел халат. Они не взяли ему тапочки, поэтому он шлепал по полу босиком, что, впрочем, его совсем не смущало — ковры в номере были мягкими и густыми. Затем Элен пошла в душ, а Фэй тем временем пробежал глазами меню и заказал завтрак в номер.
   Когда в номере оказался сервировочный столик, Элен уже восседала в халате за обеденным столом, поглаживая щеку рукой, на которой поблескивало перевернутое колечко.
   Что за завтрак это был; Что-За-Завтрак! Главным блюдом был пирог из обильно приправленной специями свинины, какого они не пробовали ни разу в жизни. А дальше: яйца-паштет, картошка по-домашнему, оладьи и черничный джем. Они начали с холодной дыни, а завершили трапезу теплым яблочным пирогом, покрытым кусочком сыра. В меню этот завтрак именовался «Кокадулл особый» ^{note 26}, что, по мнению Фэя, не свидетельствовало о высоком художественном вкусе составителей меню.
   — Не нальешь ли мне еще чашечку кофе, жена моя? — попросил он, направляясь в спальню за очками, шариковой ручкой и иллюстрированным путеводителем по Вашингтону.
   — Тотчас, муж мой, — покорно ответствовала она, наливая кофе и добавляя сверху чуть-чуть сливок, как он любил.
   — Итак, — сказал он, возвращаясь на место. — Я думаю, мы должны последовательно и продуманно составить нашу экскурсию по Вашингтону. В конце концов у нас есть всего десять часов и мы не должны терять ни минуты.
   Он развернул карту, прикрепленную к внутренней стороне обложки путеводителя. Элен наклонилась к нему, продолжая курить и время от времени прихлебывая кофе. Она смотрела, как он внимательно разглядывал карту через половинки своих нелепых линз.
   — Итак, — повторил он, тыкая пальцем в карту, — здесь расположен наш отель. Здесь мы с тобой. Я нарисую тут маленький крестик.
   — Нарисуй два крестика: один — ты, другой — я.
   — Хорошо, два маленьких крестика. Мне кажется вполне разумным, Элен, что прежде всего мы должны посетить Белый дом. Он совсем рядом. Смотри, нужно только пройти через парк.
   — Ну, не знаю, — сказала она с сомнением, — я хочу сказать, не можем же мы просто так ввалиться к ним, Юк?
   — Я уже подумал об этом, — кивнул он. — Ты видела кондитерскую в холле отеля? Я думаю, мы вполне можем принести им коробку леденцов.
   — Отлично, — одобрила она. — Или ирисок.
   — Купим и то, и другое, — решил он. — В конце концов кто-то из них любит леденцы, а кто-то ириски. Но, Элен, мы пробудем там недолго; мы должны дать им понять это с самого начала. Никакого обеда. Они занятые люди. Мы просто зайдем, посмотрим, отдадим леденцы и скажем, что нам пора бежать. Мы определенно не сможем пообедать с ними.
   — А что если они станут настаивать? Невежливо будет отказываться.
   — Хм, я думаю, мы просто должны будем проявить твердость. Ладно, давай глянем, что там пишут о Белом доме.
   Он углубился в чтение, пока она жевала кусочек сыра и курила вторую сигарету.
   — Какой замечательный путеводитель, — сказал он. — Некоторые из приведенных здесь фактов в самом деле необычны. Послушай: «Один из интереснейших залов Белого дома — так называемый зал Парчези. Ни один из посетителей не должен пропустить этот исторический зал, расположенный на третьем этаже. Многие туристы полагают, что зал был так назван потому, что с первых дней существования Республики первые люди государства играли в этом зале в парчези, — но это не так. На самом деле, этот зал был назван по имени Алдо Парчези, особого посланника герцога Тосканского, который поперхнулся куском салями на обеде, устроенном в его честь президентом Миллардом Филмором, и умер. Смотри примечание номер шесть». Посмотрим, где у нас примечание номер шесть? Интересно, правда ведь, Элен.
   — Невероятно, — покачала она головой.
   — Ага, вот и примечание номер шесть. Оно гласит: «Другой малоизвестный факт о торжественном обеде, на котором умер сеньор Парчезе. На нем впервые публично появился Джеймс Г.Блейн, который впоследствии стал сенатором, несмотря на известную песенку, сочиненную в насмешку над ним его политическими оппонентами. В ней были такие слова: „Блейн, Блейн, Блейн безбородый лжец из штата Мейн“. Особенный интерес для историков представляет тот факт, что Блейн был совсем не безбородый, а напротив носил длинную рыжую бороду. К тому же известно, что он был не из штата Мейн. Но его политические оппоненты указывали в свое оправдание, что было бы очень трудно петь: „Блейн, Блейн, Блейн, бородатый лжец из штата Массачусетс“. Элен, как замечательно узнавать малоизвестные анекдоты из национальной истории, не так ли?