Страница:
— Дорогая, я хочу пожелать тебе всего самого наилучшего, — сердечно сказала Элен Майли. — Когда свадьба?
— Мы не говорили о конкретном сроке. Я подумала, что он и так сделал достаточно для первой ночи и решила не давить на него. Он помянул что-то о длительной помолвке, но на счет этого я еще с ним поговорю. Я не очень-то верю в длительные помолвки, а ты?
— Нет, черт возьми. Окрути его поскорее, дорогая.
— Это я и собираюсь сделать, — горделиво сказала Пегги, и Элен различила нотки превосходства в ее тоне — превосходства женщины, имеющей собственного мужчину. — Слушай, ладно, я пожалуй направлюсь к дому. Как насчет ланча завтра? Я хочу услышать все подробности твоего свидания с Юком.
— Рассказывать особо нечего, но насчет ланча я с удовольствием. Я позвоню тебе завтра утром. И еще раз всего самого наилучшего, Пегги. Я надеюсь, ты будешь счастлива.
— Спасибо тебе большое. Мне только очень хочется, Элен, чтобы ты тоже нашла себе мужчину. Было бы замечательно, если бы мы отпраздновали две свадьбы одновременно, правда?
— Великолепно, — без воодушевления согласилась Элен. — Доброй ночи, дорогая, и спасибо, что позвонила.
Она опустила трубку на рычажок. Посмотрела на Рокко, который спал, свернувшись калачиком в углу дивана.
— Пегги выходит замуж, Рокко, — сказала она.
Он поднял голову и зевнул.
— Рокко, сладкий малыш, — пробормотала Элен. — Ты любишь меня, Рокко, сладкий мой?
Она устало поднялась на ноги и замерла. Квартира внезапно показалась ей огромной, пустынной, пугающей. Она прошлась по комнатам, закрывая все двери и окна, выключая везде свет.
Когда она остановилась перед клеткой попугая с покрывалом в руках, птица вскочила вдруг на верхнюю жердочку и отважно уставилась на Элен.
— Фоку, — защебетала птица. — Фокуфокуфоку.
— Спасибо тебе большое, — с горечью произнесла Элен. — Ты теперь наверное очень гордишься собой, маленький негодник?
Она прошла в спальню, сняла халат и села перед зеркалом. Накрутила волосы на бигуди, намазала лицо кремом и закрепила липкую ленту, которую мысленно называла «Нет двойному подбородку!» Она посмотрела на себя в зеркало.
— Тварь из грязного болота, — проговорила она загробным голосом.
Рокко взглянул на нее, встревоженно заворчал, затем лег на свою подстилку и свернулся там клубком.
— Доброй ночи, Рокко, детка, — вздохнула она.
Она выключила свет, широко открыла в спальне окно и забралась в постель. Она чувствовала себя страшно уставшей. Она лежала, сопротивляясь желанию принять снотворное, надеясь уснуть, пытаясь вспомнить имя мальчика из ее школы, которого исключили за то, что он просверлил дырку в стене женской уборной. Вильям, решила она. Вильям Джеймсон.
Вскоре она задремала, лежа на спине, голая, забыв про одеяло.
Поначалу ей показалось, что жужжание — это часть сна, в который она погружалась: Вильям Джеймсон сверлил дыру в стене ее спальни. Затем она проснулась, сообразив, что это звонок в дверь. Она встала, оступилась в потьмах, выругалась, щелкнула выключателем лампы у кровати, с трудом отыскала шлепанцы и пошатываясь вышла в коридор. Она остановилась у входной двери.
— Кто там? — спросила она.
— Юк. Юк Фэй.
Только благодаря ленте, стягивающей подбородок, у нее не отвисла челюсть.
— Уже поздно, — пробормотала она. — Уходи.
— Нет, не поздно, — сказал он. — Я хочу поговорить с тобой, Элен.
— Я не хочу с тобой разговаривать. Давай, проваливай отсюда.
— Пожалуйста, Элен…
Тут она вспомнила о бигудях, креме и ленте.
— Боже мой, — громко сказала она. Потом: — Ладно. Сейчас я открою дверь. Но мне нужно время вернуться в спальню. Я совершенно голая. Затем ты войдешь, закроешь дверь, накинешь цепочку и пройдешь в гостиную.
— Спасибо тебе, Элен, — покорно сказал он.
— Да все нормально, Дикки, — ядовито сказала она. Она открыла дверь и бегом бросилась в спальню.
Когда через десять минут она появилась в гостиной, на ней были желтые шелковые штаны и мужская рубашка, завязанная спереди узлом. Бигуди она сняла, крем стерла с лица. Она курила сигарету, вставленную в длинный мундштук.
Он поднялся с дивана при ее появлении и не садился, пока она не устроилась, поджав ноги, в мягком кресле. Рокко протрусил в гостиную, сонным взором оглядел их и вернулся обратно в спальню.
Фэй опустил голову и потер руки.
— Ну? — резко спросила она.
— Я не хотел, чтобы так все вышло, — начал он. — Клянусь, я не хотел. Я пытался выставить ее из дому. Я думал, что мне это удалось. Но она проницательная, Элен, и сообразительная. Она наконец выудила из меня, что ты должна зайти, и тогда ее уже было багром не вытащить. Я бросился вниз за элем, надеясь позвонить и предупредить тебя, но ты уже выехала.
Она молчала.
— Такое уже случалось, — в отчаянии пролепетал он. — Она всегда хочет присутствовать.
Элен пристально посмотрела на него.
— Ладно, — наконец проговорила она. — Принимается. Ты не хотел этого. Но если она каждый раз так себя ведет, какого черта ты предложил встретиться у тебя, а не здесь?
Он не смотрел на нее. Он не мог встретиться с нею взглядом.
— Не знаю, — сказал он так тихо, что она едва расслышала его. — Думаю, я просто боялся.
— Боялся? Чего?
— Тебя.
Она презрительно фыркнула.
— Ты уже большой мальчик. Ты явно превосходишь меня в весе, росте и силе. Чего ж тут бояться?
Он набрался смелости и взглянул на нее.
— Ты превосходишь меня в любви.
Она посидела немного в молчании, изумленная, затем пошла на кухню и смешала две порции виски с водой. Она принесла стаканы в гостиную и дала ему один.
— Вот, — сказала она. — Можешь ставить куда захочешь.
— Элен. — Он вздрогнул. — Пожалуйста, не надо. Ты должна понять ее.
— О, я понимаю ее, — сердито сказала Элен, отпивая из стакана. — Она старая, одинокая сука. Но в ней все еще больше энергии, больше сил, чем когда-либо было в тебе. Она крепко вцепилась в тебя своими когтями и ни за что не отпустит, если только ты не вырвешь их у нее вместе с руками. Так ведь, правда?
— Так. Она думает, что это для моего же блага. Она на самом деле думает, что старается ради меня.
— Старая дура, — усмехнулась Элен.
— Да, — согласился он. — Верно… Но что мне делать? Бросить ее? Она
— моя мать. Я — все, что у нее есть. Как я должен с ней поступить? Скажи мне.
— Не буду я тебе ничего говорить. Что ты за мужик в конце концов?
— Что за мужик? — переспросил он, удивленный. — Я не знаю. Честное слово, не знаю, что я за мужик.
Она пристально посмотрела на него.
— Ты когда-нибудь спал с женщиной, Юк?
Он уставился в пол.
— Несколько раз. Со шлюхами. Ничего хорошего в этом не было.
— Хочешь остаться здесь на ночь?
— Я не знаю.
— Я не знаю, я не знаю… — передразнила его Элен. — Ни черта ты не знаешь.
— Элен, — взмолился он, — я пытаюсь. Я правда пытаюсь. Я только начинаю понимать, что со мной происходит. Я вижу, что происходит и это ужасно. Я не хочу, чтобы это происходило, но я не знаю, как остановить это.
— Что происходит?
— Разное, — горестно пробормотал он. — Я становлюсь размазней. Я всегда был слишком мягким, но теперь я становлюсь размазней. Душой и телом. Я — тряпка. Силы из меня уходят. Я не могу быть тем, кем хочу быть. Становлюсь кем-то другим, кем я не хочу быть. Еще несколько лет — боже мой, я боюсь об этом думать. Элен, Элен…
Он бросился к ней, упал на колени, обнял за ноги, уткнувшись лицом ей между бедер, готовый зарыдать в истерике.
— Элен, — бормотал он. — Элен….
— Сейчас же встань на ноги, черт тебя подери, — яростно воскликнула она, отталкивая его. — Я не Эдит, дурак. Возвращайся на диван. Давай, давай, поживее.
Он с трудом выпрямился, вернулся к дивану, сел и посмотрел на нее.
— Ты ненавидишь меня, — сказал он.
— Нет, вовсе нет. — Она вздохнула. — Я просто не люблю смотреть, как мужчины ползают на коленях, только и всего. Слушай, парень, я, что называется, тертый калач. Я многое пережила и многое испытала. И я знаю, что нет ничего, чего нельзя было бы изменить, если только ты правда этого хочешь. Ты можешь стать кем угодно, если ты только этого по-настоящему захочешь. Но хочешь ли ты, вот вопрос?
Он молчал.
— Я часто встречаю парней вроде тебя. С каждым днем все чаще. Это не мужики. Они не для меня. Мне нужен мужчина. Ты понимаешь? Пусть лучше он наступает мне на хвост и будет время от времени меня поколачивать, чем будет прятать голову у меня на коленях и хныкать. Это по мне. Какого черта, что творится с мужчинами?
Он ничего не говорил.
— А ты случайно не того, Юк?
Он поднял голову.
— Что?
— Гомик?
Он посмотрел ей в глаза.
— Нет.
— Юк.
— Было однажды.
— Юк.
— Или дважды.
— Когда?
— Давным-давно.
— Когда?
— Несколько лет назад.
— С кем?
— С парнем. С приятелем.
— Все еще видишься с ним?
— Да. Но между нами все кончено.
— Юк.
— Клянусь тебе, Элен. Клянусь.
— Эдит знает?
— Конечно нет. Она даже не догадывается об этом.
— Полагаю, что так. Он один из тех, с кем вы играете в «червонку»?
— Да.
— Элегантный хлыщ или крутняк?
— Он штангист.
— О.
— Я клянусь, что между нами все кончено, Элен. Я об этом больше не думаю. Зачем ты поступаешь так со мной?
— Как?
— Спрашиваешь меня об этом. Заставляешь меня произносить все это.
— Не знаю, — удивленно ответила она. — Я встречаюсь с тобой уже несколько недель, но я ничего о тебе не знаю. Я хотела узнать, только и всего.
— Это одна из тех вещей, из-за которых я чувствую себя размазней, — сказал он. — Я боюсь. Ты первая женщина, с которой я могу говорить об этом. У тебя есть смелость, которой не хватает мне. Ты ведь никогда не жалеешь себя?
— Разумеется жалею. Иногда.
— Но не все время. Не так, как я.
— Я делаю это когда на меня находит. Я борюсь за выживание каждый день.
— Боже, — выдохнул он, потупившись.
— Что?
— Я такой несчастный.
— Тебе совсем необязательно быть несчастным.
— Я не могу справиться с этим сам.
— Чего ты хочешь от меня?
— Ты жестокая.
— О, ну разумеется.
— Я хочу научиться быть таким. Я хочу быть жестоким.
— И всегда держать хвост трубой.
— И всегда держать хвост трубой, — повторил он.
— Ты действительно этого хочешь, Юк?
— Да.
— Правда?
— Да. Да.
— Ты можешь добиться этого.
— Как? — взмолился он. — Скажи мне как?
— Просто сделай это и все. Ты слишком толстый. Ты слишком много ешь и слишком много пьешь. Ограничь себя в этом. Избавься от своих привычек. Не играй больше в «червонку». Скажи штангисту, чтобы он исчез. Скажи это Эдит. Не проси ее — скажи ей.
— Бог мой.
— Не все сразу. Постепенно.
— Бог мой… Ты думаешь, у меня получится?
Она пожала плечами.
— Ты этого хочешь?
— Да, клянусь, я хочу этого.
— Я помогу.
— О, Элен, это будет божественно.
Она выругалась.
— Прости, пожалуйста, — торопливо сказал он. — Больше никаких «Божественно».
Она кивнула.
— Хорошее начало.
— Могу я остаться?
— На ночь?
— Да.
Она обдумала это.
— Нет, пожалуй не стоит. Может быть, в следующие выходные.
— Ладно.
— Ладно, — опять передразнила она его. — «Элен, можно я останусь на ночь? Нет? Ладно». Вот что я имею в виду. Тебе предстоит многому научится, детка.
— Да, — рассерженно сказал он. — Я научусь.
Она смягчилась.
— Все будет хорошо, Юк. Увидимся как-нибудь, пообедаем вместе. Затем придешь ко мне в пятницу вечером. Скажешь об этом Эдит.
— Хорошо.
— Ешь побольше всякой морской пищи.
— Ладно.
— И перца.
Он рассмеялся.
— В нем много углерода, — объяснила она. — Бифштекс с кровью, ну и тому подобные штуки. Я тебя многому научу.
— Да, — радостно сказал он. — О, да.
— Но обещай: штангиста больше не будет.
— Я завтра же скажу ему.
— Позвони ему. Не встречайся с ним.
— Спасибо тебе, Элен.
— За что? Давай подождем и посмотрим. Бог мой, я умираю от усталости. Проваливай, Юк.
Он поднялся, выпрямился, расправил плечи, втянул живот, задрал подбородок.
— Какой увалень. — Она улыбнулась. — Ну ничего. Не все сразу. Доброй ночи, милый.
Большими шагами он пересек комнату, рывком поднял ее на ноги и крепко поцеловал.
— Уоу, — сказала она.
— Учительница, — сказал он.
— Еще разок.
Он поцеловал ее еще раз.
— Уоу два раза, — сказала она.
— Элен, я люблю тебя.
— М-м-м-м. Повтори.
— Я люблю тебя.
— С конца.
— Тебя люблю я.
— С середины.
— Люблю я тебя. Люблю тебя я.
Смеясь и держась за руки, они дошли до двери.
— В пятницу, — сказала она.
— Я принесу тебе салфетки, — пошутил он.
Она сказала ему два слова. И отнюдь не «Большое спасибо».
12
— Мы не говорили о конкретном сроке. Я подумала, что он и так сделал достаточно для первой ночи и решила не давить на него. Он помянул что-то о длительной помолвке, но на счет этого я еще с ним поговорю. Я не очень-то верю в длительные помолвки, а ты?
— Нет, черт возьми. Окрути его поскорее, дорогая.
— Это я и собираюсь сделать, — горделиво сказала Пегги, и Элен различила нотки превосходства в ее тоне — превосходства женщины, имеющей собственного мужчину. — Слушай, ладно, я пожалуй направлюсь к дому. Как насчет ланча завтра? Я хочу услышать все подробности твоего свидания с Юком.
— Рассказывать особо нечего, но насчет ланча я с удовольствием. Я позвоню тебе завтра утром. И еще раз всего самого наилучшего, Пегги. Я надеюсь, ты будешь счастлива.
— Спасибо тебе большое. Мне только очень хочется, Элен, чтобы ты тоже нашла себе мужчину. Было бы замечательно, если бы мы отпраздновали две свадьбы одновременно, правда?
— Великолепно, — без воодушевления согласилась Элен. — Доброй ночи, дорогая, и спасибо, что позвонила.
Она опустила трубку на рычажок. Посмотрела на Рокко, который спал, свернувшись калачиком в углу дивана.
— Пегги выходит замуж, Рокко, — сказала она.
Он поднял голову и зевнул.
— Рокко, сладкий малыш, — пробормотала Элен. — Ты любишь меня, Рокко, сладкий мой?
Она устало поднялась на ноги и замерла. Квартира внезапно показалась ей огромной, пустынной, пугающей. Она прошлась по комнатам, закрывая все двери и окна, выключая везде свет.
Когда она остановилась перед клеткой попугая с покрывалом в руках, птица вскочила вдруг на верхнюю жердочку и отважно уставилась на Элен.
— Фоку, — защебетала птица. — Фокуфокуфоку.
— Спасибо тебе большое, — с горечью произнесла Элен. — Ты теперь наверное очень гордишься собой, маленький негодник?
Она прошла в спальню, сняла халат и села перед зеркалом. Накрутила волосы на бигуди, намазала лицо кремом и закрепила липкую ленту, которую мысленно называла «Нет двойному подбородку!» Она посмотрела на себя в зеркало.
— Тварь из грязного болота, — проговорила она загробным голосом.
Рокко взглянул на нее, встревоженно заворчал, затем лег на свою подстилку и свернулся там клубком.
— Доброй ночи, Рокко, детка, — вздохнула она.
Она выключила свет, широко открыла в спальне окно и забралась в постель. Она чувствовала себя страшно уставшей. Она лежала, сопротивляясь желанию принять снотворное, надеясь уснуть, пытаясь вспомнить имя мальчика из ее школы, которого исключили за то, что он просверлил дырку в стене женской уборной. Вильям, решила она. Вильям Джеймсон.
Вскоре она задремала, лежа на спине, голая, забыв про одеяло.
Поначалу ей показалось, что жужжание — это часть сна, в который она погружалась: Вильям Джеймсон сверлил дыру в стене ее спальни. Затем она проснулась, сообразив, что это звонок в дверь. Она встала, оступилась в потьмах, выругалась, щелкнула выключателем лампы у кровати, с трудом отыскала шлепанцы и пошатываясь вышла в коридор. Она остановилась у входной двери.
— Кто там? — спросила она.
— Юк. Юк Фэй.
Только благодаря ленте, стягивающей подбородок, у нее не отвисла челюсть.
— Уже поздно, — пробормотала она. — Уходи.
— Нет, не поздно, — сказал он. — Я хочу поговорить с тобой, Элен.
— Я не хочу с тобой разговаривать. Давай, проваливай отсюда.
— Пожалуйста, Элен…
Тут она вспомнила о бигудях, креме и ленте.
— Боже мой, — громко сказала она. Потом: — Ладно. Сейчас я открою дверь. Но мне нужно время вернуться в спальню. Я совершенно голая. Затем ты войдешь, закроешь дверь, накинешь цепочку и пройдешь в гостиную.
— Спасибо тебе, Элен, — покорно сказал он.
— Да все нормально, Дикки, — ядовито сказала она. Она открыла дверь и бегом бросилась в спальню.
Когда через десять минут она появилась в гостиной, на ней были желтые шелковые штаны и мужская рубашка, завязанная спереди узлом. Бигуди она сняла, крем стерла с лица. Она курила сигарету, вставленную в длинный мундштук.
Он поднялся с дивана при ее появлении и не садился, пока она не устроилась, поджав ноги, в мягком кресле. Рокко протрусил в гостиную, сонным взором оглядел их и вернулся обратно в спальню.
Фэй опустил голову и потер руки.
— Ну? — резко спросила она.
— Я не хотел, чтобы так все вышло, — начал он. — Клянусь, я не хотел. Я пытался выставить ее из дому. Я думал, что мне это удалось. Но она проницательная, Элен, и сообразительная. Она наконец выудила из меня, что ты должна зайти, и тогда ее уже было багром не вытащить. Я бросился вниз за элем, надеясь позвонить и предупредить тебя, но ты уже выехала.
Она молчала.
— Такое уже случалось, — в отчаянии пролепетал он. — Она всегда хочет присутствовать.
Элен пристально посмотрела на него.
— Ладно, — наконец проговорила она. — Принимается. Ты не хотел этого. Но если она каждый раз так себя ведет, какого черта ты предложил встретиться у тебя, а не здесь?
Он не смотрел на нее. Он не мог встретиться с нею взглядом.
— Не знаю, — сказал он так тихо, что она едва расслышала его. — Думаю, я просто боялся.
— Боялся? Чего?
— Тебя.
Она презрительно фыркнула.
— Ты уже большой мальчик. Ты явно превосходишь меня в весе, росте и силе. Чего ж тут бояться?
Он набрался смелости и взглянул на нее.
— Ты превосходишь меня в любви.
Она посидела немного в молчании, изумленная, затем пошла на кухню и смешала две порции виски с водой. Она принесла стаканы в гостиную и дала ему один.
— Вот, — сказала она. — Можешь ставить куда захочешь.
— Элен. — Он вздрогнул. — Пожалуйста, не надо. Ты должна понять ее.
— О, я понимаю ее, — сердито сказала Элен, отпивая из стакана. — Она старая, одинокая сука. Но в ней все еще больше энергии, больше сил, чем когда-либо было в тебе. Она крепко вцепилась в тебя своими когтями и ни за что не отпустит, если только ты не вырвешь их у нее вместе с руками. Так ведь, правда?
— Так. Она думает, что это для моего же блага. Она на самом деле думает, что старается ради меня.
— Старая дура, — усмехнулась Элен.
— Да, — согласился он. — Верно… Но что мне делать? Бросить ее? Она
— моя мать. Я — все, что у нее есть. Как я должен с ней поступить? Скажи мне.
— Не буду я тебе ничего говорить. Что ты за мужик в конце концов?
— Что за мужик? — переспросил он, удивленный. — Я не знаю. Честное слово, не знаю, что я за мужик.
Она пристально посмотрела на него.
— Ты когда-нибудь спал с женщиной, Юк?
Он уставился в пол.
— Несколько раз. Со шлюхами. Ничего хорошего в этом не было.
— Хочешь остаться здесь на ночь?
— Я не знаю.
— Я не знаю, я не знаю… — передразнила его Элен. — Ни черта ты не знаешь.
— Элен, — взмолился он, — я пытаюсь. Я правда пытаюсь. Я только начинаю понимать, что со мной происходит. Я вижу, что происходит и это ужасно. Я не хочу, чтобы это происходило, но я не знаю, как остановить это.
— Что происходит?
— Разное, — горестно пробормотал он. — Я становлюсь размазней. Я всегда был слишком мягким, но теперь я становлюсь размазней. Душой и телом. Я — тряпка. Силы из меня уходят. Я не могу быть тем, кем хочу быть. Становлюсь кем-то другим, кем я не хочу быть. Еще несколько лет — боже мой, я боюсь об этом думать. Элен, Элен…
Он бросился к ней, упал на колени, обнял за ноги, уткнувшись лицом ей между бедер, готовый зарыдать в истерике.
— Элен, — бормотал он. — Элен….
— Сейчас же встань на ноги, черт тебя подери, — яростно воскликнула она, отталкивая его. — Я не Эдит, дурак. Возвращайся на диван. Давай, давай, поживее.
Он с трудом выпрямился, вернулся к дивану, сел и посмотрел на нее.
— Ты ненавидишь меня, — сказал он.
— Нет, вовсе нет. — Она вздохнула. — Я просто не люблю смотреть, как мужчины ползают на коленях, только и всего. Слушай, парень, я, что называется, тертый калач. Я многое пережила и многое испытала. И я знаю, что нет ничего, чего нельзя было бы изменить, если только ты правда этого хочешь. Ты можешь стать кем угодно, если ты только этого по-настоящему захочешь. Но хочешь ли ты, вот вопрос?
Он молчал.
— Я часто встречаю парней вроде тебя. С каждым днем все чаще. Это не мужики. Они не для меня. Мне нужен мужчина. Ты понимаешь? Пусть лучше он наступает мне на хвост и будет время от времени меня поколачивать, чем будет прятать голову у меня на коленях и хныкать. Это по мне. Какого черта, что творится с мужчинами?
Он ничего не говорил.
— А ты случайно не того, Юк?
Он поднял голову.
— Что?
— Гомик?
Он посмотрел ей в глаза.
— Нет.
— Юк.
— Было однажды.
— Юк.
— Или дважды.
— Когда?
— Давным-давно.
— Когда?
— Несколько лет назад.
— С кем?
— С парнем. С приятелем.
— Все еще видишься с ним?
— Да. Но между нами все кончено.
— Юк.
— Клянусь тебе, Элен. Клянусь.
— Эдит знает?
— Конечно нет. Она даже не догадывается об этом.
— Полагаю, что так. Он один из тех, с кем вы играете в «червонку»?
— Да.
— Элегантный хлыщ или крутняк?
— Он штангист.
— О.
— Я клянусь, что между нами все кончено, Элен. Я об этом больше не думаю. Зачем ты поступаешь так со мной?
— Как?
— Спрашиваешь меня об этом. Заставляешь меня произносить все это.
— Не знаю, — удивленно ответила она. — Я встречаюсь с тобой уже несколько недель, но я ничего о тебе не знаю. Я хотела узнать, только и всего.
— Это одна из тех вещей, из-за которых я чувствую себя размазней, — сказал он. — Я боюсь. Ты первая женщина, с которой я могу говорить об этом. У тебя есть смелость, которой не хватает мне. Ты ведь никогда не жалеешь себя?
— Разумеется жалею. Иногда.
— Но не все время. Не так, как я.
— Я делаю это когда на меня находит. Я борюсь за выживание каждый день.
— Боже, — выдохнул он, потупившись.
— Что?
— Я такой несчастный.
— Тебе совсем необязательно быть несчастным.
— Я не могу справиться с этим сам.
— Чего ты хочешь от меня?
— Ты жестокая.
— О, ну разумеется.
— Я хочу научиться быть таким. Я хочу быть жестоким.
— И всегда держать хвост трубой.
— И всегда держать хвост трубой, — повторил он.
— Ты действительно этого хочешь, Юк?
— Да.
— Правда?
— Да. Да.
— Ты можешь добиться этого.
— Как? — взмолился он. — Скажи мне как?
— Просто сделай это и все. Ты слишком толстый. Ты слишком много ешь и слишком много пьешь. Ограничь себя в этом. Избавься от своих привычек. Не играй больше в «червонку». Скажи штангисту, чтобы он исчез. Скажи это Эдит. Не проси ее — скажи ей.
— Бог мой.
— Не все сразу. Постепенно.
— Бог мой… Ты думаешь, у меня получится?
Она пожала плечами.
— Ты этого хочешь?
— Да, клянусь, я хочу этого.
— Я помогу.
— О, Элен, это будет божественно.
Она выругалась.
— Прости, пожалуйста, — торопливо сказал он. — Больше никаких «Божественно».
Она кивнула.
— Хорошее начало.
— Могу я остаться?
— На ночь?
— Да.
Она обдумала это.
— Нет, пожалуй не стоит. Может быть, в следующие выходные.
— Ладно.
— Ладно, — опять передразнила она его. — «Элен, можно я останусь на ночь? Нет? Ладно». Вот что я имею в виду. Тебе предстоит многому научится, детка.
— Да, — рассерженно сказал он. — Я научусь.
Она смягчилась.
— Все будет хорошо, Юк. Увидимся как-нибудь, пообедаем вместе. Затем придешь ко мне в пятницу вечером. Скажешь об этом Эдит.
— Хорошо.
— Ешь побольше всякой морской пищи.
— Ладно.
— И перца.
Он рассмеялся.
— В нем много углерода, — объяснила она. — Бифштекс с кровью, ну и тому подобные штуки. Я тебя многому научу.
— Да, — радостно сказал он. — О, да.
— Но обещай: штангиста больше не будет.
— Я завтра же скажу ему.
— Позвони ему. Не встречайся с ним.
— Спасибо тебе, Элен.
— За что? Давай подождем и посмотрим. Бог мой, я умираю от усталости. Проваливай, Юк.
Он поднялся, выпрямился, расправил плечи, втянул живот, задрал подбородок.
— Какой увалень. — Она улыбнулась. — Ну ничего. Не все сразу. Доброй ночи, милый.
Большими шагами он пересек комнату, рывком поднял ее на ноги и крепко поцеловал.
— Уоу, — сказала она.
— Учительница, — сказал он.
— Еще разок.
Он поцеловал ее еще раз.
— Уоу два раза, — сказала она.
— Элен, я люблю тебя.
— М-м-м-м. Повтори.
— Я люблю тебя.
— С конца.
— Тебя люблю я.
— С середины.
— Люблю я тебя. Люблю тебя я.
Смеясь и держась за руки, они дошли до двери.
— В пятницу, — сказала она.
— Я принесу тебе салфетки, — пошутил он.
Она сказала ему два слова. И отнюдь не «Большое спасибо».
12
Радио с таймером разбудило ее, как она потом вспомнила, песенкой из мюзикла «Рэд Милл». Она полежала несколько минут, вздрагивая под одеялом от прохлады, которой веяло с улицы.
Она повернула голову и посмотрела на Рокко, свернувшегося на своей подстилке.
— Рокко, сладкий мой мальчик, — позвала она, высовывая из-под одеяла руку, чтобы погладить его.
Но он не подошел и даже не поднял голову. Казалось, он о чем-то задумался.
— Спишь? — спросила она его. — Давай, просыпайся. Пора вставать.
Она села в постели, зевнула, потянулась, почесала голову и облизала губы. Затем подошла к окну, захлопнула его и закрыла жалюзи.
Она остановилась перед большим зеркалом на двери, ведущей из спальни в коридор. Немножко обвисла грудь? Раздалась талия? Расплылась задница? Она подняла руки над головой, сцепила их и начала делать наклоны из стороны в сторону, слегка постанывая.
Десять наклонов в стороны. Затем десять приседаний, которые она выполняла, держась рукой за ручку дверцы шкафа. Затем упражнение для мышц живота. Затем наклоны вперед, касаясь руками пола и стараясь не сгибать трясущиеся колени. Десять раз.
Потом она сделала глубокий вдох, села на край кровати и закурила сигарету. Радио наигрывало «В старом Нью-Йорке». Глаза Рокко были открыты. Они следили за нею, но сам он не двигался. Она подошла и склонилась над ним, словно знак вопроса.
Она положила руку ему на лоб, пощупала нос. Он был теплым.
— Что случилось, детка? — спросила она. — Болит что-нибудь?
Он слабо пошевелил хвостом. Неожиданно из его пасти начали вырываться громкие астматические вздохи: «Ах-ха, ах-ха, ах-ха».
— Ты это прекрати, — сказала она, внезапно испугавшись. — Сейчас же прекрати.
Она положила руку ему на грудь. Через несколько минут он вновь задышал нормально — шумно с присвистом.
— Я принесу тебе молока, — пообещала она ему. — Я принесу тебе его прямо сюда. Тебе не нужно будет даже шевелиться.
Она прошла на кухню, налила молока в его миску, добавила немного теплой воды, разбила в миску сырое яйцо и, немного подумав, решила добавить несколько капель бренди. Она отнесла миску в спальню. Рокко лежал на полу, положив голову между лап. Он посмотрел на нее. Ей не понравилось, как он дышал. Что-то болезненное чувствовалось в его дыхании.
Она поставила миску перед его носом, но он даже не понюхал ее.
Она потрепала его по холке.
— Рокко, сладкий мой мальчик, — сказала она. — Мне так жаль, что ты плохо себя чувствуешь.
Она торопливо приняла душ, проглотила таблетку, вернулась обратно в спальню. Он лежал все так же, его голова по-прежнему покоилась между лап. Его глаза шарили по комнате. К завтраку он не притронулся.
— Лучше? — с надеждой спросила она. — Тебе лучше?
Она быстро одевалась. Она завязывала пояс, когда вновь услышала его отрывистое, болезненное дыхание. Он не мог остановиться. Все его тело содрогалось.
Чувствуя, что ее охватывает паника, она вновь нагнулась над ним, погладила его и попыталась утешить.
— Давай, детка, — прошептала она. — Давай же.
Он задрожал, задние лапы тряслись. Она взяла клетчатый темный плед, служивший ему подстилкой, и укутала его. Но он продолжал дрожать. Его пасть была широко раскрыта и оттуда сочилась какая-то сероватая жидкость.
— О, боже мой! — Она кусала себя за костяшку большого пальца.
Схватив справочник, она нашла телефон ветеринарной лечебницы — той, что находилась на Пятьдесят третьей улице. Никто не отвечал. Было только начало десятого.
Она села на край кровати с бесполезным телефоном в руках, напряженно размышляя. Думай, думай. Я должна придумать, как поступить. Она подумала и решила дать ветеринару еще пять минут. Если там никого не будет, она позвонит в АОЗЖ note 16. Она отвезет Рокко к ним. Только как? Он слишком тяжел для того, чтобы нести его на руках. Коляски у нее нет. Консьерж мог бы помочь ей отнести его вниз, до такси. Как? Может быть ей удастся найти какую-нибудь картонную коробку. Тогда она могла подложить туда одеяло, и консьерж мог бы… Она позвонила в «Свансон энд Фелтзиг». Трубку взяла Сьюзи Керрэр.
— Привет, милочка, — сказала Элен Майли. — Гарри уже на месте?
— Доброе утро, — раздался его спокойный голос. — Как чувствуешь себя?
— Гарри, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно беспечнее, — происходит что-то ужасно глупое.
Она посмотрела на Рокко. Его черный язык вывалился из пасти наружу. Она видела, как вздымается его грудь под одеялом.
— Рокко — это моя собака, я тебе о нем говорила — не очень-то хорошо выглядит. Я думаю, он умирает. Он не может дышать. Я должна отвести его к ветеринару или в АОЗЖ. Но я не знаю, как с ним справиться. Он вряд ли может идти. Я думала…
Он не сомневался ни секунды.
— Я сейчас буду, — сказал он. — Без проблем. Через десять минут самое большее. Жди.
— О, да, — сказала она, и глаза ее стали влажными…
Гарри Теннант сидел на коленях перед Рокко, поглаживая его по голове и промокал его губы смоченной в воде салфеткой, когда Элен наконец дозвонилась до ветеринара.
— Необходима неотложная помощь? — спросил он, опытный хирург, и Элен представила себе, как вода стекает по его только что вымытым рукам. Халат! Перчатки! Маску!
— Да. Он не может дышать. Он не двигается. Кажется, он…
— Везите его. Далматинский дог вы говорите?
— Спаниель, — слабо отозвалась она.
Она бы не справилась без Гарри. Он спустился вниз и в винном магазине на углу добыл большую картонную коробку. На ней была надпись «Шотландское виски — Приятные Воспоминания». Они выстлали коробку газетами, затем положили подстилку Рокко. Они бережно перенесли туда его самого. Гарри вынес коробку вниз, на улицу. В холле дежурил Марв, и он едва не попал под машину, стремясь во что бы то ни стало остановить такси. Они повезли Рокко к ветеринару.
В приемной сидела пожилая женщина. На коленях она держала крохотного котенка. Котенок мяукал.
— Заткнись, — сказала ему женщина.
Они ждали пять минут. Гарри уже собирался выбить дверь и ворваться в кабинет, когда оттуда появилась накрахмаленная и улыбающаяся сестра.
— Доктор сейчас вас примет, — сказала она Элен.
— Я пришла сюда первой, — недовольно проворчала пожилая женщина.
— Это срочно. — Сестра улыбнулась. — Пожалуйста, потерпите.
Котенок завыл.
— Да заткнись же ты, — сказала женщина.
Гарри внес коробку с Рокко в кабинет и осторожно поставил ее на стол из нержавеющей стали. Он коснулся плеча Элен, ободряюще улыбнулся ей, затем вышел в приемную и закрыл дверь.
— Ну так, — спросил ветеринар, — что же у нас случилось?
— Доктор, он не может дышать и весь дрожит. Он ничего не ел сегодня утром и у него то и дело приступы…
— Так, так, — сказал он. — Так, так.
Казалось, он весь сверкает. Серые волосы отливали сталью, кожа лица была такой гладкой, что казалось будто ее долго терли наждачной бумагой. Огромные руки безукоризненной формы. Ослепительно белый халат без единого пятнышка. Сияющий ореол над головой, и на заднем плане едва различимый хор, поющий: «Ооо-ааа-иии-ууу-ааа. Алилуйя!»
Он отнял стетоскоп от тяжело вздымающейся груди Рокко и посмотрел на Элен.
— Минутку, — сказал он. — Давайте посмотрим его медкарту.
Это было великолепное зрелище — карточки во вращающейся картотеке, на каждой карточке номер, под которым животное значится в основной картотеке. Достаточно набрать номер в основной картотеке и история болезни тут как тут. Вот и Рокко — глисты, коньюктивит, диатез, астма, семь удаленных зубов и так далее и тому подобное.
— Рокко, — сказал он. — Так. Ему двенадцать? Или тринадцать?
— Будет тринадцать.
— Так. Ну что ж, боюсь, ему не выкарабкаться.
— Не выкарабкаться?
— Он очень плох, мисс Майли. Мы ничем не можем ему помочь. Язва в желудке так и не зажила. Рот у него сами видите в каком состоянии. И взгляните вот на это…
Он поднял лапу Рокко и отпустил ее. Она бессильно упала обратно на стол.
— Не смейте! — яростно воскликнула Элен.
— Он ничего не чувствует. Полагаю, у него паралич.
— Паралич? С чего вдруг?
— Мисс Майли, он стар. Псы этой породы — не долгожители. Он уже совсем развалина. Мы не можем собрать его заново. Сейчас ему очень больно. Он едва дышит.
— Значит, вы ничего не можете сделать?
— Нет.
Она положила руку на морду Рокко. Он высунул язык и лизнул ее.
— Ничего? — переспросила она.
— Нет, — ответил блистательный доктор. — Ничего.
Внизу промчалась пожарная машина. Завывания сирены заполнили кабинет.
— Как вы это делаете?
— Что? Простите, я вас не расслышал.
— Как вы это делаете?
— А-а. Шприцом. Один укол. Абсолютно безболезненно. Он просто уснет. Вы можете остаться с ним, если пожелаете. Уверяю вас, для него это будет гораздо менее болезненно, чем испытываемое сейчас.
— А потом?
— Что потом?
— Вы… вы изрубите его на кусочки, ведь нет?
— Разрубим на кусочки? — негодующе воскликнул он. — Конечно нет. Мы обо всем позаботимся. Предоставьте это нам. Ну так как?
— Вы уверены, что ничего не можете сделать?
— Абсолютно. Это безнадежный случай. Итак?
— Да. Хорошо.
Он вытащил из папки специальную форму.
— Подпишите здесь, пожалуйста, — сказал он.
Она вернулась в приемную. Гарри ждал ее. Сидел и курил сигарету.
— Заткни свою пасть, — сказала пожилая женщина своему котенку.
— Слушай, Гарри, — сказала Элен, — ты вполне можешь возвращаться в офис. Здесь тебе делать больше нечего. Я буду позже. Может быть, к полудню. Спасибо за все. Ты очень помог. Без тебя я бы не справилась.
— Как он?
— Рокко? Ну… не очень. Они собираются его усыпить. Доктор сказал, что его необходимо усыпить.
— Ох, — сказал он. — Ах, — сказал он. — Ну, может быть, я подожду тебя? Я просто буду сидеть здесь и ждать. Пока ты не выйдешь.
— Нет, — сказала она, положив руку ему на плечо и слабо улыбнувшись.
— Спасибо, но я справлюсь сама. Возвращайся в офис. Я буду позднее. О'кей?
— Конечно, милая, — сказал он, наклоняясь, чтобы чмокнуть ее в щеку.
— Держись.
Он повернулся и вышел за дверь.
Рядом с кабинетом располагалась маленькая комнатка. Она села на стул с пластиковым сидением и стала ждать. Ей показалось, что прошло полчаса, но, возможно, на самом деле всего минут пять. Сияющий доктор вынес Рокко на одноразовом бумажном матрасике — ни дать ни взять метрдотель: «А вот и жареный поросенок, начиненный…» Он хотел положить Рокко на пол, но Элен взяла у него собаку и положила себе на колени.
— Я полагаю, двадцать минут самое большее. — Он улыбнулся.
Она посмотрела на него с ненавистью.
— Спасибо, — сказала она.
Рокко был очень спокоен. Он лежал, уставившись прямо перед собой. Его дыхание стало легче. Элен принялась гладить его.
— Смейся и весь мир будет смеяться вместе с тобой, — сказала она ему.
— Плачь и будешь плакать один.
Он скосил глаза, чтобы взглянуть на нее. Его хвост слабо завилял.
— Человек, который чего-то стоит, это тот, кто может улыбнуться, когда все идет к чертям.
Эта мысль понравилась Рокко. Он чуть-чуть приподнял голову, и Элен наклонилась поцеловать его, вдыхая показавшийся вдруг таким милым запах из его пасти.
Она повернула голову и посмотрела на Рокко, свернувшегося на своей подстилке.
— Рокко, сладкий мой мальчик, — позвала она, высовывая из-под одеяла руку, чтобы погладить его.
Но он не подошел и даже не поднял голову. Казалось, он о чем-то задумался.
— Спишь? — спросила она его. — Давай, просыпайся. Пора вставать.
Она села в постели, зевнула, потянулась, почесала голову и облизала губы. Затем подошла к окну, захлопнула его и закрыла жалюзи.
Она остановилась перед большим зеркалом на двери, ведущей из спальни в коридор. Немножко обвисла грудь? Раздалась талия? Расплылась задница? Она подняла руки над головой, сцепила их и начала делать наклоны из стороны в сторону, слегка постанывая.
Десять наклонов в стороны. Затем десять приседаний, которые она выполняла, держась рукой за ручку дверцы шкафа. Затем упражнение для мышц живота. Затем наклоны вперед, касаясь руками пола и стараясь не сгибать трясущиеся колени. Десять раз.
Потом она сделала глубокий вдох, села на край кровати и закурила сигарету. Радио наигрывало «В старом Нью-Йорке». Глаза Рокко были открыты. Они следили за нею, но сам он не двигался. Она подошла и склонилась над ним, словно знак вопроса.
Она положила руку ему на лоб, пощупала нос. Он был теплым.
— Что случилось, детка? — спросила она. — Болит что-нибудь?
Он слабо пошевелил хвостом. Неожиданно из его пасти начали вырываться громкие астматические вздохи: «Ах-ха, ах-ха, ах-ха».
— Ты это прекрати, — сказала она, внезапно испугавшись. — Сейчас же прекрати.
Она положила руку ему на грудь. Через несколько минут он вновь задышал нормально — шумно с присвистом.
— Я принесу тебе молока, — пообещала она ему. — Я принесу тебе его прямо сюда. Тебе не нужно будет даже шевелиться.
Она прошла на кухню, налила молока в его миску, добавила немного теплой воды, разбила в миску сырое яйцо и, немного подумав, решила добавить несколько капель бренди. Она отнесла миску в спальню. Рокко лежал на полу, положив голову между лап. Он посмотрел на нее. Ей не понравилось, как он дышал. Что-то болезненное чувствовалось в его дыхании.
Она поставила миску перед его носом, но он даже не понюхал ее.
Она потрепала его по холке.
— Рокко, сладкий мой мальчик, — сказала она. — Мне так жаль, что ты плохо себя чувствуешь.
Она торопливо приняла душ, проглотила таблетку, вернулась обратно в спальню. Он лежал все так же, его голова по-прежнему покоилась между лап. Его глаза шарили по комнате. К завтраку он не притронулся.
— Лучше? — с надеждой спросила она. — Тебе лучше?
Она быстро одевалась. Она завязывала пояс, когда вновь услышала его отрывистое, болезненное дыхание. Он не мог остановиться. Все его тело содрогалось.
Чувствуя, что ее охватывает паника, она вновь нагнулась над ним, погладила его и попыталась утешить.
— Давай, детка, — прошептала она. — Давай же.
Он задрожал, задние лапы тряслись. Она взяла клетчатый темный плед, служивший ему подстилкой, и укутала его. Но он продолжал дрожать. Его пасть была широко раскрыта и оттуда сочилась какая-то сероватая жидкость.
— О, боже мой! — Она кусала себя за костяшку большого пальца.
Схватив справочник, она нашла телефон ветеринарной лечебницы — той, что находилась на Пятьдесят третьей улице. Никто не отвечал. Было только начало десятого.
Она села на край кровати с бесполезным телефоном в руках, напряженно размышляя. Думай, думай. Я должна придумать, как поступить. Она подумала и решила дать ветеринару еще пять минут. Если там никого не будет, она позвонит в АОЗЖ note 16. Она отвезет Рокко к ним. Только как? Он слишком тяжел для того, чтобы нести его на руках. Коляски у нее нет. Консьерж мог бы помочь ей отнести его вниз, до такси. Как? Может быть ей удастся найти какую-нибудь картонную коробку. Тогда она могла подложить туда одеяло, и консьерж мог бы… Она позвонила в «Свансон энд Фелтзиг». Трубку взяла Сьюзи Керрэр.
— Привет, милочка, — сказала Элен Майли. — Гарри уже на месте?
— Доброе утро, — раздался его спокойный голос. — Как чувствуешь себя?
— Гарри, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно беспечнее, — происходит что-то ужасно глупое.
Она посмотрела на Рокко. Его черный язык вывалился из пасти наружу. Она видела, как вздымается его грудь под одеялом.
— Рокко — это моя собака, я тебе о нем говорила — не очень-то хорошо выглядит. Я думаю, он умирает. Он не может дышать. Я должна отвести его к ветеринару или в АОЗЖ. Но я не знаю, как с ним справиться. Он вряд ли может идти. Я думала…
Он не сомневался ни секунды.
— Я сейчас буду, — сказал он. — Без проблем. Через десять минут самое большее. Жди.
— О, да, — сказала она, и глаза ее стали влажными…
Гарри Теннант сидел на коленях перед Рокко, поглаживая его по голове и промокал его губы смоченной в воде салфеткой, когда Элен наконец дозвонилась до ветеринара.
— Необходима неотложная помощь? — спросил он, опытный хирург, и Элен представила себе, как вода стекает по его только что вымытым рукам. Халат! Перчатки! Маску!
— Да. Он не может дышать. Он не двигается. Кажется, он…
— Везите его. Далматинский дог вы говорите?
— Спаниель, — слабо отозвалась она.
Она бы не справилась без Гарри. Он спустился вниз и в винном магазине на углу добыл большую картонную коробку. На ней была надпись «Шотландское виски — Приятные Воспоминания». Они выстлали коробку газетами, затем положили подстилку Рокко. Они бережно перенесли туда его самого. Гарри вынес коробку вниз, на улицу. В холле дежурил Марв, и он едва не попал под машину, стремясь во что бы то ни стало остановить такси. Они повезли Рокко к ветеринару.
В приемной сидела пожилая женщина. На коленях она держала крохотного котенка. Котенок мяукал.
— Заткнись, — сказала ему женщина.
Они ждали пять минут. Гарри уже собирался выбить дверь и ворваться в кабинет, когда оттуда появилась накрахмаленная и улыбающаяся сестра.
— Доктор сейчас вас примет, — сказала она Элен.
— Я пришла сюда первой, — недовольно проворчала пожилая женщина.
— Это срочно. — Сестра улыбнулась. — Пожалуйста, потерпите.
Котенок завыл.
— Да заткнись же ты, — сказала женщина.
Гарри внес коробку с Рокко в кабинет и осторожно поставил ее на стол из нержавеющей стали. Он коснулся плеча Элен, ободряюще улыбнулся ей, затем вышел в приемную и закрыл дверь.
— Ну так, — спросил ветеринар, — что же у нас случилось?
— Доктор, он не может дышать и весь дрожит. Он ничего не ел сегодня утром и у него то и дело приступы…
— Так, так, — сказал он. — Так, так.
Казалось, он весь сверкает. Серые волосы отливали сталью, кожа лица была такой гладкой, что казалось будто ее долго терли наждачной бумагой. Огромные руки безукоризненной формы. Ослепительно белый халат без единого пятнышка. Сияющий ореол над головой, и на заднем плане едва различимый хор, поющий: «Ооо-ааа-иии-ууу-ааа. Алилуйя!»
Он отнял стетоскоп от тяжело вздымающейся груди Рокко и посмотрел на Элен.
— Минутку, — сказал он. — Давайте посмотрим его медкарту.
Это было великолепное зрелище — карточки во вращающейся картотеке, на каждой карточке номер, под которым животное значится в основной картотеке. Достаточно набрать номер в основной картотеке и история болезни тут как тут. Вот и Рокко — глисты, коньюктивит, диатез, астма, семь удаленных зубов и так далее и тому подобное.
— Рокко, — сказал он. — Так. Ему двенадцать? Или тринадцать?
— Будет тринадцать.
— Так. Ну что ж, боюсь, ему не выкарабкаться.
— Не выкарабкаться?
— Он очень плох, мисс Майли. Мы ничем не можем ему помочь. Язва в желудке так и не зажила. Рот у него сами видите в каком состоянии. И взгляните вот на это…
Он поднял лапу Рокко и отпустил ее. Она бессильно упала обратно на стол.
— Не смейте! — яростно воскликнула Элен.
— Он ничего не чувствует. Полагаю, у него паралич.
— Паралич? С чего вдруг?
— Мисс Майли, он стар. Псы этой породы — не долгожители. Он уже совсем развалина. Мы не можем собрать его заново. Сейчас ему очень больно. Он едва дышит.
— Значит, вы ничего не можете сделать?
— Нет.
Она положила руку на морду Рокко. Он высунул язык и лизнул ее.
— Ничего? — переспросила она.
— Нет, — ответил блистательный доктор. — Ничего.
Внизу промчалась пожарная машина. Завывания сирены заполнили кабинет.
— Как вы это делаете?
— Что? Простите, я вас не расслышал.
— Как вы это делаете?
— А-а. Шприцом. Один укол. Абсолютно безболезненно. Он просто уснет. Вы можете остаться с ним, если пожелаете. Уверяю вас, для него это будет гораздо менее болезненно, чем испытываемое сейчас.
— А потом?
— Что потом?
— Вы… вы изрубите его на кусочки, ведь нет?
— Разрубим на кусочки? — негодующе воскликнул он. — Конечно нет. Мы обо всем позаботимся. Предоставьте это нам. Ну так как?
— Вы уверены, что ничего не можете сделать?
— Абсолютно. Это безнадежный случай. Итак?
— Да. Хорошо.
Он вытащил из папки специальную форму.
— Подпишите здесь, пожалуйста, — сказал он.
Она вернулась в приемную. Гарри ждал ее. Сидел и курил сигарету.
— Заткни свою пасть, — сказала пожилая женщина своему котенку.
— Слушай, Гарри, — сказала Элен, — ты вполне можешь возвращаться в офис. Здесь тебе делать больше нечего. Я буду позже. Может быть, к полудню. Спасибо за все. Ты очень помог. Без тебя я бы не справилась.
— Как он?
— Рокко? Ну… не очень. Они собираются его усыпить. Доктор сказал, что его необходимо усыпить.
— Ох, — сказал он. — Ах, — сказал он. — Ну, может быть, я подожду тебя? Я просто буду сидеть здесь и ждать. Пока ты не выйдешь.
— Нет, — сказала она, положив руку ему на плечо и слабо улыбнувшись.
— Спасибо, но я справлюсь сама. Возвращайся в офис. Я буду позднее. О'кей?
— Конечно, милая, — сказал он, наклоняясь, чтобы чмокнуть ее в щеку.
— Держись.
Он повернулся и вышел за дверь.
Рядом с кабинетом располагалась маленькая комнатка. Она села на стул с пластиковым сидением и стала ждать. Ей показалось, что прошло полчаса, но, возможно, на самом деле всего минут пять. Сияющий доктор вынес Рокко на одноразовом бумажном матрасике — ни дать ни взять метрдотель: «А вот и жареный поросенок, начиненный…» Он хотел положить Рокко на пол, но Элен взяла у него собаку и положила себе на колени.
— Я полагаю, двадцать минут самое большее. — Он улыбнулся.
Она посмотрела на него с ненавистью.
— Спасибо, — сказала она.
Рокко был очень спокоен. Он лежал, уставившись прямо перед собой. Его дыхание стало легче. Элен принялась гладить его.
— Смейся и весь мир будет смеяться вместе с тобой, — сказала она ему.
— Плачь и будешь плакать один.
Он скосил глаза, чтобы взглянуть на нее. Его хвост слабо завилял.
— Человек, который чего-то стоит, это тот, кто может улыбнуться, когда все идет к чертям.
Эта мысль понравилась Рокко. Он чуть-чуть приподнял голову, и Элен наклонилась поцеловать его, вдыхая показавшийся вдруг таким милым запах из его пасти.