Сандерс Лоуренс. Желания Элен

   — Сколько у вас дочерей, миссис Родс.
   — Марта.
   — Марта.
   — Трое.
   — И ни одного сына?
   Марта закинула голову назад и уставилась в потолок.
   — Ты имеешь в виду сына, который погиб во время второй мировой войны, направив свой пылающий бомбардировщик, начиненный грузом бомб, на немецкий военный завод и тем самым приблизив окончательную победу над фашизмом по меньшей мере на год? И у Джоу есть его награды?
   — Да, — кивнула Элен. — Этого сына я и имею в виду.
   Они обменялись понимающими улыбками.
   — Извините, — промолвила Марта. — Ни каких сыновей. Только дочери.
   Она открыла жестяную коробочку и выбрала себе голландскую сигару посуше. Элен поднялась с дивана, зажгла спичку и дала ей прикурить.
   — Спасибо.
   — Да.
   — Что было на этот раз? Каменный домик в Ирландии? Из которого видно, как волны разбиваются о прибрежные скалы. Женщины с темными морщинистыми ликами как грецкий орех, приносят самогон, который они варят в своих прокопченных кухнях, и пудинг из клевера. Рыбаки, выходящие в море в своих утлых скорлупках на промысел трески. Это?
   — М-м… Нет, — ответила Элен, задумчиво глядя на тлеющий кончик ее сигары. — Сначала была Франция. Ривьера. На границе с Испанией. А потом она превратилась в Италию. Он забыл.
   Марта вздохнула.
   — Бог ты мой. В прошлом году сюда заявилась молодая особа, совсем девочка. Рыжие волосы до пояса. Настоящая красавица. Пришла с целой охапкой шуб. Это она собиралась провести восхитительный месяц на его даче под Москвой. Он сказал ей, что они только и будут, что пить водку да смотреть, как местные жители собирают урожай диких блинов — основную статью дохода в этих местах.
   — Марта, а он случайно не того… Не впал в маразм?
   — В маразм?.. Ах ты глупышка. Ты разве не знаешь, что все мужчины маразматики с рождения?
   — Я не знала, — робко пробормотала Элен.
   — Шуты гороховые, — сказала Марта, качая своей большой головой. — Нужно издать закон, обязывающий всех мужчин носить шутовской наряд — накладные носы, дурацкие колпаки и широкие штаны.
   Она встала и потянулась, широко разведя в стороны руки. Пожилая, но еще сильная и полная жизни женщина. Эти усы. Эти сигары.
   Она вышла на кухню и вернулась со свежими коктейлями для себя и для Элен. Они сделали по глотку, расслабились, вытянули ноги и снова уставились в потолок.
   — Наверное, вы правы, Марта, — наконец промолвила Элен. — Я знаю одного кретина, который считает себя самим Мистером Оргазмом. Конечно, акробат из него неплохой, но ведь этот псих хочет сделать на этом карьеру. Думает, что проживет всю жизнь в жарких постелях, да еще собирается сколотить себе на этом неплохой капиталец.
   — Вот именно, детка. Фантазии. Все они с фантазиями. И преимущественно с сексуальными.
   — Сексуальные фантазии, — мечтательно произнесла Элен. — Да. Это верно.
   — Ты когда-нибудь была знакома с проституткой? То есть у тебя не было подруги проститутки? Она бы рассказала тебе о своей работе и о том, что просят ее делать эти шуты.
   — Нет, таких близких отношений с проститутками у меня никогда не было.
   — Ты бы не поверила своим ушам. Они бы тебе рассказали, что им приходится разыгрывать. А вот тебе когда-нибудь доводилось слышать, чтобы женщина заставляла своего любовника переодеваться в карапуза и вбегать в спальню с обручем? Разумеется нет. Потому что женщины — реалистки, а они — мечтатели.
   Начало смеркаться, но Марта и не думала включать свет. Элен тоже не приходило это в голову. Они просто сидели, посасывали коктейли, перемалывали косточки мужчинам и чувствовали себя великолепно.
   — Насчет Джоу, — начала Марта, — иногда ему случается приврать…
   — Совсем чуть-чуть, — возразила Элен.
   — Совсем чуть-чуть, — согласилась Марта. — Только потому, что жизнь не оправдывает его ожиданий. Ему приходится улучшать действительность, приближать ее к своей… к своей…
   — К своей мечте?
   — Ну… да. К своей мечте. Но понимаешь, в нем совершенно нет злобы.
   — Злобы? — вскричала Элен. — В Джоу? Как вы можете так говорить? Он самый милый, самый добрый человек, который когда-либо существовал на этом свете.
   — А я и не говорила, что он зол. Я сказала, что в нем нет злобы, Элен, ты просто меня не слушаешь.
   Элен ответила улыбкой на этот упрек. Она и вправду была уже слегка навеселе. Стаканы были высокие, а коктейли крепкие.
   — Он очень хороший, — заверила она Марту. — Джоу…
   — Конечно, хороший, — пророкотала миссис Родс, закуривая следующую сигару. — Мой Йо-Йо — святой. В точности, как ты сказала — самый милый, самый добрый человек на свете. Но хлопот с ним не оберешься.
   — Вы любите его?
   — Что ты сказала? Я не расслышала.
   — Я спросила — вы любите его. Вы любите Джоу?
   — Люблю ли я его? Это хороший вопрос…
   — А вот я его люблю, — вызывающе заявила Элен.
   Марта Родс наградила ее долгим взглядом.
   — Нет, ты его не любишь, — мягко промолвила она. — Он тебе просто очень симпатичен. И это хорошо. Мне это нравится. Но это не любовь. Все юные нежные особы испытывают к Джоу страшную симпатию. Он очень обаятелен. Этого нельзя отрицать. Но любить его? Элен, он тебя трахал?
   Элен дважды моргнула.
   — Нет.
   — Разумеется нет. Он никогда бы этого не сделал. Это бы все испортило. Он бы проснулся и начал переживать. К тому же он уже нем может. Но меня… — она глубоко выдохнула, и ее могучая грудь поднялась под персидским шелком, — меня он трахал. Поэтому я имею право любить его. Ты — нет.
   Она не спеша направилась на кухню за новой порцией спиртного, двигаясь с царственным величием и высоко поднятой головой, Элен поняла, что не в состоянии соревноваться с этой женщиной в количестве выпитого.
   Миссис Родс вернулась с напитками, бумажной тарелкой и вазочкой фисташковых орехов. Обе погрузились в сосредоточенное разгрызание орехов и сплевывали скорлупу на бумажную тарелку.
   — Видишь ли, — не прекращая жевать, заметила Марта, — когда мы только познакомились с Джоу, много-много лет назад, когда мы начали спать друг с другом, когда мы были так молоды, что считали себя первооткрывателями всего, тогда, да тогда я любила Джоу, действительно любила его. Видела бы ты его тогда — остроумный, обаятельный, почти такой же красивый, как Джон Бэрримор. Ты когда-нибудь видела фотографии Коула Портера или Ноэля Коварда на юге Франции в середине двадцатых годов? Так одевался Джоу в теплую погоду. Белый летний костюм. Норфолкский пиджак. Это тот, что с поясом. Он носил ротанговую трость и широкополую шляпу, надетую набекрень. Как Джимми Уолкер. Боже, какими элегантными были мужчины в те времена. Если, конечно, имели деньги. А у Джо были деньги. Потому что за одеждой, остроумием и обаянием скрывался очень умный, талантливый и трудолюбивый человек. О, детка, работал он очень много и очень много зарабатывал. Он просто заваливал меня деньгами. Я тратила их как хотела — духи, наряды, путешествия. Однажды зимним вечером мы отправились покататься в двухместном закрытом экипаже по Центральному парку. Обычно их называют кэбами, но на самом деле это экипаж. И мы трахались в нем под цоканье копыт. У тебя когда-нибудь было такое?
   — Нет, — с завистью откликнулась Элен, — никогда. Зато, — просияла она, — я была знакома с одним человеком — он уже умер — но когда он был жив, водил меня в маленький итальянский ресторанчик и научил, как есть пирожные «Тортони». Для этого нужно заказать «Тортони» и большую чашку черного кофе. Затем ложкой осторожно переносить начинку с орешками на поверхность кофе. Мороженое тает, а орешки остаются плавать. Боже, это так здорово! Меня научил этому Гарри Л.Теннант.
   — Послушай, — сказала Марта, — помню, когда мы с Джоу были в Париже… О… это было давным-давно. Мы ездили в Фоли Берже. Потом мы вернулись в гостиницу и ему вздумалось выпить шампанское из моей туфельки с открытым носком. По-моему, это вообще были первые туфельки с открытыми носками. Как бы там не было, я ему сказала, что он не сможет выпить шампанское из моей туфельки, поскольку они с открытыми носками. Но он начал настаивать. Он лег на диван и открыл рот, а я стала вливать шампанское в туфлю, и оно лилось ему прямо в рот через отверстие в носке.
   — А знаете, — перебила Элен, — я однажды ездила с парнем в Огайо. Мы занимались этим в его общежитии, он был сверху. А кровать была складывающаяся — ну, знаете, такая штуковина на колесиках, которая складывается посередине, чтобы ее можно было задвинуть в шкаф или просто убрать с дороги. Ну так вот, мы трахались на этой идиотской кровати, и вдруг защелка сломалась и кровать начинает складываться. Я тоже начинаю складываться пополам, голова и ноги поднимаются и он начинает складываться тоже, только в обратную сторону — позвоночник начинает выгибаться. Парень орет, а не могу удержаться от смеха. Бог мой, это было нечто. Как мы только выбрались из этой чертовой штуковины! Попали как в медвежий капкан.
   — А я, — продолжила Марта, — была однажды с очень известным человеком, не стану говорить тебе его имени: скажу только, что его инициалы Дж.Б. Ну вот, я пришла к нему в его номер, и он тут же захотел меня трахнуть. Он даже не хотел терять времени на то, чтобы мы раздевались. Он швырнул меня на кровать и сжал в объятиях. На мне была нитка жемчуга, она тут же разорвалась и жемчужины рассыпались по полу. А дальше только он пытался подойти ко мне, как поскальзывался на этих жемчужинах. Он напоминал человека, бегущего на месте. То перебирал ногами и не мог сделать ни шага. Я хохотала, а он орал как ненормальный. Наконец он сдался и плюхнулся на кровать рядом со мной. Он рассказал мне, что него отец был убит при штурме Са-Хуан-Хилл.
   — А я… — начала было Элен и умолкла. Обе вдруг погрустнели, и с улыбками замерли в сгущающихся сумерках.
   Но вскоре они встряхнулись и снова начали потягивать виски, как и положено дамам.
   — Скажи, — нарушила наконец молчание Элен, — что произошло после того как вы с Джоу занимались этим в экипаже в Центральном Парке?
   — Ну, после этого он сделал мне предложение — за чаем в «Плаве», куда мы поехали после того, как он меня трахнул.
   — И вы сразу согласились? — сгорая от любопытства спросила Элен.
   — Нет, не сразу. Я не давала ответ почти три месяца. К тому времени мои чувства к Джоу изменились. Я по-прежнему очень любила его. Но я успела уже узнать его получше. Я узнала о его невозможных фантазиях и его неспособности — полной неспособности любить одну женщину. Для Джоу женщины
   — как витамины. Он не может без них существовать. Они нужны ему точно так же как холодный омар и теплый бренди. Они заряжают его энергией. Поэтому я была уже влюблена не только в него, но и в саму любовь. В саму идею любви. Она казалась для меня самым важным в жизни и я не хотела терять ее…
   — О, да, да…
   — К тому же я была беременна. Поэтому я сказала Джоу, что согласна стать его женой. Он был удивлен. По-моему, он тогда уже забыл, что сделал мне предложение. Но тем не менее, он очень галантно женился на мне. Надеюсь, он никогда не жалел об этом. Я во всяком случае об этом не жалею. Еще виски?
   — Ну… да.
   Элен осталась одна в гостиной. В голове у нее все плыло. Но она была решительно настроена сохранять трезвость мысли. Это был потрясающий день. И она не хотела, чтобы он кончался. Она ничем не хотела его отравлять — ни рвотой, ни пьяным бредом, никакими другими глупостями. Ей очень хотелось есть.
   Марта Родс вернулась с новыми коктейлями, но не принесла никакой закуски. Она подала стакан Элен, плюхнулась в свое кресло, широко расставила ноги и прикурила еще одну сигару.
   — А когда, — сказала она, отпивая глоток мартини, — когда ты любишь одного человека, а потом начинаешь любить саму идею любви, тогда ты… ты…
   Она замолчала, покрутила в руке стакан, заглянула в него, словно увидела в первый раз и перевела взгляд на Элен.
   — Ну, просто это становится шире. Я только так могу это объяснить. Начинаешь с любви к одному человеку, затем любишь саму идею любви, а затем это начинает включать в себя весь отвратительный, прекрасный, добрый и порочный род людской. Нет ни одного человека, которого ты не смогла бы полюбить. Всех этих несчастных созданий ты хочешь прижать к своей большой груди. Про себя ты знаешь, какие они все ужасные и одинокие. Но это не важно. Важно лишь то, что начав с любви к одному, а потом возлюбив саму идею любви, ты наконец достигаешь состояния, когда с кем бы ты не встретилась, ты стремишься к слиянию душ.
   — О, да, — выдохнула Элен.
   — К слиянию двух душ, — медленно повторила Марта Родс, — глядя на Элен. — Так я думаю, — громко добавила она, хотя никто ее об этом не спрашивал.
   Теплый покой снизошел на них.
   — Дети помогают, — промолвила Марта. — Очень помогают. У тебя ведь нет детей?
   — Нет.
   — Была когда-нибудь замужем?
   — Нет.
   — Хочешь иметь детей?
   — Да, — ответила Элен и слезы навернулись ей на глаза. — Очень.
   — Они помогают, — кивнула Марта. — Сколько тебе лет, детка?
   — Сколько лет? — смущенно переспросила Элен. — Тридцать три или тридцать шесть. Где-то около. Я столько раз врала, что сама уже не знаю сколько мне лет. Никто не шлет мне поздравительных открыток.
   — Ты знаешь, когда у тебя день рождения?
   — Да. Четырнадцатого мая.
   — Я буду посылать тебе поздравительные открытки, — сказала Марта Родс. — Каждый год.
   Элен встала, подошла к Марте и поцеловала ее в щеку.
   — Вы замечательная, — сказала Элен. — Боже, какая вы замечательная.
   Марта протянула руки и крепко обняла Элен, прижав ее к себе.
   — Держись, детка, — пробормотала она.
   Элен тупо кивнула.
 
   После этого она сразу же отправилась домой, даже не допив свой коктейль. Придя к себе, она скинула обувь и тут же легла в постель, моментально провалившись в сон. Она проспала почти два часа.
   Проснувшись, она бросилась к холодильнику. Она съела два пучка зелени, помидор, три ломтика салями с хлебом, половинку соленого огурца, два яйца вкрутую, большой кусок Чедера, выпила целую банку холодного ананасного сока, съела крылышко холодного цыпленка, два миндальных печенья и пол-плитки шоколада с миндалем, который так промерз, что стал серого цвета.
   Она съела все это стоя, прямо у раковины, даже не потрудившись достать тарелку и сесть за стол. Сама не своя от голода, она просто глотала все подряд.
   Наконец с раздувшимся животом, но ощущая себя значительно лучше, вернулась в гостиную, села на стул, глубоко вздохнула и похлопала себя по животу. Прикурила сигарету и почувствовала, как дым исчезает где-то внутри нее.
   Вскоре она уже спокойно сидела и с улыбкой вспоминала Марту Родс.
   Какая замечательная, говорливая старуха! И она будет посылать ей поздравительные открытки ко дню рождения. Элен не сомневалась в этом.
   Она подумала о жизни Марты с Джоу. Потом подумала о своей собственной жизни. Она решила, что Марта была счастливой, по крайней мере настолько счастливой, насколько это вообще возможно. А поэтому…
   Поэтому Элен достала из ящика лист желтой бумаги и ручку. Она собиралась составить Личный Балансовый Счет, выписав все свои достоинства и недостатки. Она прочитала в женском журнале, что это нужно сделать, если вы неудовлетворены своей жизнью и хотите все изменить. Абсолютно откровенно вы составляете такой список, потом избавляетесь от недостатков и совершенствуете достоинства. И тогда вы обретаете счастье.
   Она провела черту посередине листа. Левую колонку она озаглавила «Плохие качества», правую — «Хорошие качества».
   Она решила начать с «Плохих качеств». Развязаться с ними поскорее. Она написала:
   — Я слишком много пью.
   — Слишком много ругаюсь.
   — Сплю со слишком многими мужчинами.
   — Недостаточно часто пишу братьям и их семьям.
   — Я завидую Пегги Палмер.
   Последнее признание далось ей не так легко, и она сходила на кухню, чтобы смешать себе виски с водой. Она вернулась со стаканом за стол и написала:
   — Я слишком много пью.
   Но тут же поняла, что уже написала это и переправила «пью» на «курю». Получилось:
   — Я курю слишком много.
   — Затем с самообличающей откровенностью она принялась строчить так быстро, как только могла:
   — Я должна была помочь Гарри, но я этого не сделала.
   — Иногда я мерзко веду себя с Юком.
   — Я считаю Чарльза Леффертса ничтожеством.
   — Я ненавижу попугая и совсем о нем не забочусь.
   — Мне следует чаще принимать ванну и пользовать дезодорантом.
   — Я должна регулярно ходить в церковь.
   — Я должна жертвовать деньги на благотворительность.
   — Я могла бы усыновить ребенка из какой-нибудь другой страны через один из благотворительных фондов. Это недорого, и я вполне могла бы сделать это при своей зарплате, если бы перестала пить. Или, если бы не собиралась В Пернамбуко.
   — Я принимаю слишком много таблеток.
   — Я не каждый день делаю зарядку.
   — Мне следует больше читать хороших книжек и духовно развиваться.
   Она остановилась, покусала кончик ручки и сделала большой глоток виски. Затем добавила:
   — Я слишком много пью.
   Застонав, она вычеркнула этот пункт и вместо него написала:
   — Я одеваюсь слишком вызывающе для своего возраста.
   — Я вру, если требуется сказать свой возраст.
   — Мне следует чаще ходить в музей.
   Больше ей ничего в голову не приходило, но список казался неполным. Наверное, она что-нибудь упустила. Она добавила:
   — Мне следует больше молиться.
   Пожалуй все… На этом можно было остановиться. Она перечитала список. Он выглядел вполне удовлетворительно. Она сделала еще глоток виски, перечла список и пронумеровала качества. Получилось двадцать одно «плохое» качество.
   Прежде чем начать выписывать «хорошие» качества, она смешала себе свежий коктейль, вернулась за стол, вздохнула, взяла ручку и…
   — Я привлекательна.
   — Я нравлюсь мужчинам, а мужчины нравятся мне.
   — Я бываю кое в чем щедрой.
   — Я всегда чистенькая и аккуратная.
   Вот уже четыре «хороших» качества. Вспомнить их не составляло труда. Она сделала еще глоток и продолжила:
   — Я много работаю и у меня неплохо получается.
   — Я стараюсь помогать людям.
   Но это показалось ей слишком похожим на номер три («Я бываю кое в чем щедрой»), и она с грустью вычеркнула этот пункт. Затем написала:
   — Я любила Рокко и хорошо заботилась о нем.
   — Я сделала все, что смогла для Гарри, что бы там из этого не вышло.
   — Я помогла Юку. Я знаю, что помогла.
   — Я вела себя порядочно с Чарльзом Леффертсом даже несмотря на то, что он ничтожество.
   — Я была добра с Джоу Родсу и мне понравилась его жена.
   Получалось десять «хороших» качеств. И давались они ей все с большим трудом. Ей казалось очень важным, чтобы их оказалось тоже не меньше двадцати одного. Решив, что вычеркнутое «Я стараюсь помогать людям» было не совсем тем же самым, что и «Я бываю кое в чем щедрой», она вписала это обратно:
   — Я стараюсь помогать людям.
   Она сделала глоток и добавила:
   — Я люблю детей и хочу иметь их.
   Двенадцать. Она закурила сигарету, наклонилась вперед и написала:
   — Я не хочу никому причинять боль.
   Это не очень соответствовало «хорошим» качествам, но она, ощущая необходимость в нем, все же оставила его. Тринадцать. Она откинулась назад, прихлебывая виски. Больше ничего ей в голову не приходило. Она хотела было написать: «Я хороша в постели», но постеснялась.
   Тогда она написала:
   — У меня хорошее чувство юмора и я умею шутить.
   Это соответствовало действительности. Но все равно список «плохих» качеств был удручающе длинным. Она глядела на Личный Балансовый Счет, и настроение у нее катастрофически портилось. У нее должно быть больше «хороших» качеств, но она не могла придумать ничего больше.
   Наконец она добавила:
   — У меня красивые волосы.
   Затем она медленно разорвала листок пополам, затем еще пополам, затем еще и выбросила обрывки в корзину для бумаг. Все это оказалось бессмысленным и глупым. Ей следовало быть умнее.
   Она включила телевизор и пошла на кухню смешивать себе новый коктейль. Когда она вернулась, по телевизору шел старый фильм с Дори Дэй и Кэри Грантом. Он пытался соблазнить ее, а она отбивалась. Элен Майли удовлетворенно откинулась на диване. Она знала, что все кончится хорошо.

26

   — Элен, — пробормотал он, — что это?
   — Что?
   — Вот этот шрам. Я никогда раньше его не замечал.
   — Ты не слишком часто добираешься до этого места.
   — Что это?
   — Аппендицит, малыш.
   — Больно было?
   — Нет. Приятно.
   — Глупая. Глупая Элен.
   — Ах! Сегодня у нас будет хорошая ночь. Правда, Юк?
   — Правда.
   — У меня такое чувство, что сегодня будет замечательная ночь.
   — М-м-м.
   — Мы никого сюда не впустим и никому не позволим ее испортить. Правда?
   — М-м-м.
   — Замерз, малыш?
   — Немножко.
   — Двигайся ближе. Так лучше?
   — Да. У меня задница замерзла.
   — Бог мой, действительно замерзла. Дай-ка я ее разотру. Как она умудрилась так замерзнуть?
   — Я ее отмачивал в ледяной воде перед тем как залезть сюда.
   — Псих.
   — Ты такая замечательная. Я хочу забраться к тебе внутрь.
   — А почему бы нет?
   — Я имею в виду целиком. Я хотел бы залезть внутрь тебя, усесться там в халате и тапочках в мягкое кожаное кресло, с трубкой и журналом «Форчун».
   — Ухо. Подбородок. Нос. Губы.
   — Элен, Элен.
   — О, нет. Позволь мне все сделать самой. Чувствуй себя как дома.
   — О'кей.
   — Ты! Просто спокойно лежи.
   — Дышать можно?
   — Нет. О, боже, как здорово!
   — Боже.
   — Тебе нравится, Юк?
   — Очень.
   — А так?
   — Да. Очень нравится.
   — А так?
   — Да. Мне все нравится. У нас с тобой всегда все как в первый раз.
   — Правда? Ты правда так считаешь?
   — Правда.
   — Все будет замечательно, малыш.
   — Я знаю, я знаю. И мы трезвы. Я абсолютно трезв. А ты трезва?
   — Совершенно трезва. Мы выпили всего по бокалу вина за обедом, так что я совершенно трезва.
   — Давай не будем торопиться.
   — Да. Я не буду торопиться. Юк. Старина Юк Фэй!
   — О-о-о.
   — Если я сделаю тебе больно, кричи.
   — А-а-а. Так?
   — Верно. У меня очень острые зубы. В прошлом году мой дантист был вынужден даже подпилить их немного.
   — Где… Господи… Где ты научилась всему этому?
   — Чему?
   — Этому. Тому, что ты делаешь?
   — Я специалист в этой игре, малыш.
   — Я знаю, знаю. А я просто ребенок. Ребенок.
   — Ш-ш-ш. Расслабься. Просто расслабься.
   — Элен, я сейчас чихну.
   — Так чихай.
   — Ах-ах, нет. Прошло.
   — Потри нос.
   — Нет, не нужно, уже прошло.
   — Тебе холодно. Укройся, Юк.
   — Мне тепло. Ты меня согреваешь.
   — Вот как?
   — Да.
   — И так?
   — Бог мой. Да.
   — Какой ты вкусный, малыш. И так благоухаешь.
   — Я побрызгал себе комнатным освежителем воздуха перед тем, как приехать.
   — Идиот. Эй, хочешь свежих ощущений.
   — Свежих?
   — Такого, чего никогда не испытывал.
   — Чего?
   — Вот такого. Или, например, такого.
   — Оуа! Где ты этому научилась? Как ты этому научилось?
   — Я училась. Я тренировалась.
   — Элен, это же искусство.
   — Точно. Я художник. Юк, повернись немножко.
   — Нравится?
   — Да.
   — М-м-м.
   — Щекотно?
   — А-а, да!
   — Я страшно боюсь щекотки.
   — Давай проверим.
   — Нет, Юк. Не надо.
   — Нет-нет, давай проверим. Здесь?
   — Да.
   — А здесь?
   — О боже, да.
   — Здесь?
   — Юк, ты меня замучаешь.
   — Хорошо. Здесь, здесь и здесь.
   — О-о-о. Перестань пожалуйста.
   — Нет, теперь моя очередь. Ухо. Подбородок. Нос. Губы.
   — М-м-м.
   — Элен, я…
   — Малыш, давай…
   — Подожди, я…
   Раздался телефонный звонок.
   — Будем отвечать, Юк?
   — Не знаю.
   Телефон звонил.
   — Я отвечу, Юк. Если это тебя, я скажу, что тебя нет.
   — Ничего не получится. Она знает, что я здесь.
   Телефон звонил.
   — Что будем делать, Юк? Пусть звонит?
   — Не поможет. Она не повесит трубку.
   Телефон звонил.
   — Лучше я отвечу, Юк.
   — Что? Хорошо. Если это меня, я подойду.
   — Алло? Да. Да. Он здесь. Это штангист, Юк. Он просит тебя.
   — Хорошо. Алло? Да. Опять? Когда?
   — Что случилось, Юк.
   — Нет, нет, я не приеду. Плевать. Меня это не волнует. Я сказал тебе.
   — Что случилось, Юк?
   — В последний раз говорю, нет. Так и скажи ей. А… пошел ты к черту.
   — В чем дело, Юк?
   — Он сказал, что у Эдит снова сердечный приступ.
   — Опять?
   — Он сказал, что они играли в «червонку». Он сказал, что они вызвали врача.
   — Они?
   — Да, их там трое. Он сказал, что на сей раз это серьезный приступ. Действительно серьезно.
   — Ты этому веришь?
   — Он сказал, что она зовет меня.
   — Ты хочешь пойти?
   — Я…
   — Ты хочешь пойти к ней, Юк?
   — Ну…
   — Ты веришь ему? Ты хочешь пойти к ней, Ричард?
   — Что? Ричард? Нет. Я не верю ему.
   — Ты уверен?
   — Конечно, уверен. Это все та же старая песня.
   — Ты действительно хочешь остаться, милый?
   — Да, хочу. В конце концов какая разница…
   — Милый мой, милый.
   — Сука. Опять ту же штуку решила выкинуть.
   — Юк, ты должен перестать бегать к ней по первому зову. Вот сейчас возьми и перестань.
   — Я перестану. Это конец. Элен Майли дала свободу рабу.