— Хороший мальчик. Гм. Настоящий мужчина.
— Я не хочу думать… ни о чем.
— А об этом?
— Да.
— А этом?
— О, да?
— Юк! Как хорошо! Это настоящий подарок для меня!
— Надеюсь, тебе нравится. Извини, что я не обернул его в бумагу.
— Мне очень нравится. Подожди секунду. О'кей. Теперь иди сюда.
— Сюда?
— Да. Вот так.
— Тебе не очень тяжело?
— О нет, нет.
— Джеронимо. Добрый старый Джеронимо.
— Ты хочешь меня, Юк?
— Где ты, Томас Альва Эдисон?
— Я нужна тебе?
— Тиберий Клавдий Нерон Цезарь, я люблю тебя.
— Скажи, скажи еще!
— Я хочу тебя, ты нужна мне!
— Постой. Постой.
— Нет.
— Тогда ладно.
— Да.
И они унеслись ввысь.
Несколько часов спустя доктор Франклин позвонил Ричарду Фэю и сообщил ему, что его мать умерла, непрестанно повторяя его имя.
27
— Я не хочу думать… ни о чем.
— А об этом?
— Да.
— А этом?
— О, да?
— Юк! Как хорошо! Это настоящий подарок для меня!
— Надеюсь, тебе нравится. Извини, что я не обернул его в бумагу.
— Мне очень нравится. Подожди секунду. О'кей. Теперь иди сюда.
— Сюда?
— Да. Вот так.
— Тебе не очень тяжело?
— О нет, нет.
— Джеронимо. Добрый старый Джеронимо.
— Ты хочешь меня, Юк?
— Где ты, Томас Альва Эдисон?
— Я нужна тебе?
— Тиберий Клавдий Нерон Цезарь, я люблю тебя.
— Скажи, скажи еще!
— Я хочу тебя, ты нужна мне!
— Постой. Постой.
— Нет.
— Тогда ладно.
— Да.
И они унеслись ввысь.
Несколько часов спустя доктор Франклин позвонил Ричарду Фэю и сообщил ему, что его мать умерла, непрестанно повторяя его имя.
27
Вид у Верблюда был пристукнутый. Как потерянный бродил он за Пегги в толпе приглашенных, вздрагивая, когда мужчины пожимали ему руку, а женщины прыскали со смеху, глядя на его нос.
— Что такое с Морисом, Пег? — шепотом спросила Элен у невесты. — У него такой вид, словно он женится из-под палки. В конце концов, это же была его идея.
— Он придет в себя, милая, — вздохнула Пегги. — Как только мы останемся с ним наедине, я его приведу в чувство. Юк здесь?
— Нет еще. После того, что произошло на прошлой неделе, я даже не знаю, появится ли он вообще. Я ему звонила-звонила, но так и не дозвонилась. Я пожалуй еще выпью.
Она опорожнила несколько бокалов шампанского и съела дохлую креветку, в которую была воткнута голубая пластмассовая зубочистка. Прием становился все оживленнее. Одна женщина сняла туфли. Какой-то мужчина уронил свою накладку, а потом надел ее задом наперед. Все рассмеялись.
Жених поймал Элен в углу у стойки бара.
— Ты ее лучшая подруга, — укоризненно начал он, — ты хоть представляешь себе сколько может стоить новый мост?
Элен вынуждена была признать, что не представляет.
— Дорого, — мрачно сообщил он. — В конце концов, я не миллионер.
Элен заверила его, что Пегги и не считает его миллионером.
— Знаю-знаю, — поспешно ответил он, — и все же с места в карьер? Только мы вышли из церкви и бац! Ей нужен зубной протез. Это честно? Я спрашиваю тебя, это честно?
Она смотрела на него, внутренне сжавшись, погрустнев и вдруг ощутив на себе всю тяжесть жизни. Пенис, влагалище и… могила. Что еще?
Ее размышления прервала Керри Эдвардс, сообщившая ей, что внизу ее ждет Ричард Фэй.
Она поспешила вниз. Фэй обернулся, и она увидела то, что его лицо похоже на исполосованный бритвой портрет, склеенный слезами. Она вспомнила о том, как он был маленьким и о щуплой горничной с грязными пятками.
— Что ты здесь делаешь, милый? — воскликнула она. — Почему не поднимаешься?
— Мне нужно поговорить с тобой. Это не займет много времени.
Она обвила его руками и тут же почувствовала, что с таким же успехом она могла обнимать фонарный столб. Взгляд его водянистых глаз скользнул прочь и остановился на потолке.
— Я пьяна, — призналась она. — Я слишком много выпила, в ожидании, когда ты появишься. Свадьба была замечательная. Я плакала. Пегги была такой красивой. Я думала, ты позвонишь. А насчет твоей матери, Юк… я хочу сказать, ну, ты понимаешь, что я чувствую. Мне очень жаль. Ее и тебя. Я…
— Ничего, все в порядке, — туманно ответил он. Его водянистые глаза наполнились слезами. — Моя мать умерла, повторяя мое имя. А я… а я…
— Я знаю, знаю. Но ты не должен винить себя, дорогой. Не должен.
— Я ничего не могу с собой поделать. Я все время думаю, что если бы пошел, когда он позвонил, если бы я послушался его, если бы поверил ему…
— Ты не можешь…
— Ты просто не понимаешь. Я знаю, что не должен винить себя, но все равно виню. Никуда от этого не денешься. Может быть, это глупо, но это так. Что мне делать, Элен? Что?
И тогда она вспомнила о Гарри. Может быть он был прав. Может быть Гарри Л.Теннант был прав. Впервые в жизни она всерьез задумалась о самоубийстве. Она устала. Устала от проблем Фэя, от своих собственных проблем, от постоянной борьбы. Она устала от сложности жизни, от людей, которые сплелись как клубок змей, которые совершенно не стремились к «слиянию душ», а лишь пожирали друг друга. Элен запуталась во всем этом.
Просыпаться, мыться, есть, работать, засыпать. Каждую субботу ходить в прачечную. Ставить набойки на туфли. Мыть унитаз, потому что уборщица отказывается это делать. Каждый месяц терпеть боль при менструациях. Вся эта тысяча мелочей жизни, бренного существования, которые поглотят ее, если она станет пренебрегать ими. Но мало того, что она терпела и преодолевала все эти испытания прямо как из комического шоу. Они высасывали ее силы, опустошали душу. И что оставалось на любовь и страсть? Что оставалось стареющей женщине и одинокому, заплывшему жиром мужчине? Нет, всего этого было слишком. Пошло оно все к черту!
— Все это — дерьмо, — с недоумевающим видом произнесла она.
Он ничего не слушал, но повторил в точности то, что она думала…
— Это уже слишком, — сказал он. — Я больше не могу бороться. Может быть с чем другим я бы и справился. Но не с этим. Я не виню тебя! Я сам во всем виноват. Я готовил материал для статьи о разломе Андреаса. Калифорния рано или поздно провалится в море. Это похоже на то, как я ощущаю себя. Разломанным. Каждый раз, когда я буду видеть тебя, я буду вспоминать ту ночь. Как же мы снова ляжем в постель? Как сможем любить друг друга? Вся логика мира ничего не изменит. Разлом Андреаса. Мой разлом.
Ей очень захотелось сделать ему больно.
— Наверное, Эдит специально это сделала, — сказала Элен. — Она поняла, что должна это сделать, чтобы победить. И она добилась своего.
— Элен.
— О, да, — кивнула она. — Я уверена, что Эдит это сделала для того, чтобы удержать тебя.
— Элен!
— Но самое смешное, что в этом вовсе не было необходимости. Вот что смешно. Рано или поздно ты все равно вернулся бы к ней. Потому что ты не хочешь меняться. Ты лгал. Ты себе нравишься. На самом деле ты совершенно не хочешь меняться.
У него отвисла челюсть. С критическим видом она осмотрела его. Под глазами опять появились мешки. Ввалившиеся щеки. Обмякшая фигура.
— Да ты вообще не мужчина, — произнесла она с намеренной жестокостью.
— Это-то и есть самое смешное. Тряпка, мешок костей.
— Нет, — медленно сказал он. — Не надо, не надо.
Он пятился от нее, вытянув вперед руки, словно защищаясь, и с опаской поглядывая на нее. Затем он повернулся и бросился бегом вниз по лестнице.
— Ты обещал, что мы будем вместе смотреть солнечное затмение, — прокричала она ему вслед.
Вернувшись обратно, она остановилась в дверном проеме и уставилась на гостей.
«Мало мужчин, — тоскливо подумала она. — Мужчин всегда не хватает».
Она прошла в ванную и проплакала ровно десять минут, сидя на опущенной крышке унитаза и раскачиваясь вперед и назад. Затем она умыла лицо холодной водой и заново сделала макияж, потом прошла в спальню и позвонила Чарльзу Леффертсу. Его телефон не отвечал. Квартира Мориса ей не нравилась. На стенах были развешаны плакаты с изображениями тореадоров. Она смешалась с толпой гостей и в гостиной отыскала себе выпить.
Керри Эдвардс схватила ее за руку.
— Великолепно, — всхлипнула она.
— Ага, — кивнула Элен. — Великолепно.
Пегги и Морис стояли рядом у буфета. Они собирались разрезать торт (там было четыре слоя). Фотограф надрывался:
— Ближе! Ближе! Обнимитесь, как любовники!
Элен снова вернулась в спальню и еще раз набрала номер Чарльза Леффертса. Никто не отвечал. Она прошла в гостиную за очередной порцией шампанского.
— Великолепно, — все так же всхлипывала Керри Эдвардс.
Это переполнило чашу терпения Элен. Она пошла в спальню и позвонила Чарльзу Леффертсу. Безуспешно. Она допила шампанское в два присеста, схватила свою сумку, шубу и перчатки и не прощаясь вышла на улицу.
На углу Лексингтон-авеню стоял молодой полицейский скандинавского типа. То есть вид у него был такой, словно каждые выходные он катался на лыжах, а может он просто растирал снегом лицо. Или еще что-нибудь. У него были красивые светлые волосы и здоровый румянец на скулах. Элен, покачиваясь, подошла к нему и остановилась. Он серьезно посмотрел на нее.
— Когда я только приехала в Нью-Йорк, я была виноградинкой, — сообщила она ему, — а теперь я изюминка.
— Так-так, — сказал полицейский.
— Я была на вечеринке, — сказала она. — Свадебный прием. Подруга вышла замуж.
— Это хорошо, — сказал полицейский.
— Пегги Палмер, — пробормотала Элен. — Она грызет ногти и моет волосы пивом. Тем не менее, ей удалось выйти замуж. Ты женат?
— Конечно, — сказал полицейский. — Как все.
— Молодец, — пробормотала Элен. — Как все. Молодец.
— Поймать тебе такси? — спросил полицейский.
— Нет, я не хочу такси.
— У меня кончается дежурство в полночь, — сообщил полицейский, не моргнув глазом.
— Я собираюсь далеко-далеко, — сказала Элен. — Может быть я никогда не вернусь.
— Ну-ну, — сказал полицейский.
— Как ты думаешь, я привлекательна? — спросила она его. — Я не спрашиваю красива ли я? Но есть во мне что-то привлекательное?
— Конечно, — сказал полицейский.
— И фигура у меня неплохая, правда ведь?
— У меня кончается дежурство в полночь, — повторил полицейский.
— Возможно, — с проницательным видом заметила она, — но, мальчик мой, в полночь тебя уже ничего не ждет.
— Проходи, — заявил полицейский, — не мешай движению.
Она побрела по Лексингтон-авеню, заглядывая в витрины магазинов металлоизделий. В одной из них были выставлены ночные горшки небесно-голубого и розового цветов. Луна окрашивала облака в желтоватый свет, так что они напоминали бензиновые разводы на лужах. Так она дошла до Пятьдесят третьей улицы и свернула на Вторую авеню. Здесь приветливо мигала вывеска «Эверест»; из-за технических неполадок имевшая несколько ущербный вид: «рест ар и риль».
Она вошла словно герцогиня, с высоко поднятой головой и довольно уверенно держась на ногах. Для завсегдатаев было еще слишком рано. За стойкой бара сидел только один молодой человек. При виде Элен он снял шляпу. Она прошла к другому концу стойки и водрузилась на табурет.
К ней подошел Тэк, с нависшим над ремнем брюхом, протер стойку влажной тряпкой и положил подставку с изображением петуха.
— Элен, — сказал он.
— Пегги Палмер вышла замуж, — сообщила она ему. — Это моя подружка, с которой я частенько к тебе заходила. Она вышла замуж сегодня.
— Да благословит ее Господь, — сказал Тэк, — и пусть он оградит ее от беды.
— Тэк, мне очень плохо. Наверное, я скоро умру. Мне следовало бы пойти домой. Но я не могу.
— Что ты пила?
— Шампанское, виски и что-то зеленое в маленьком стаканчике. И еще я съела креветку.
Он немного подумал.
— Я бы предложил, — сказал он наконец, — холодного как лед легкого пива. Это может поставить тебя на ноги.
— О, да-да.
Он порылся в холодильнике и достал оттуда запотевшую бутылку, налил пива и одобрительно проследил, как она не отрываясь выпила половину стакана.
— Может быть я еще выживу, — выдохнула она.
— Спокойно, — посоветовал он. — Тут есть еще. Хочешь послушать какую-нибудь музыку?
Она порылась в сумочке и извлекла оттуда два двадцатицентовика.
— Только никаких ирландских рилей, — крикнула ему вслед, вдруг ощутив прилив светлой грусти. — Поставь что-нибудь, чтобы я могла поплакать.
Первое, что он поставил, была старая запись Бинга Кросби «Просто жигало», и Элен поплакала.
Затем последовала запись Марлен Дитрих «Вновь влюбляясь» на немецком. Элен еще поплакала и допила свое пиво.
Тэк вернулся за стойку и теперь беседовал с молодым человеком, сидевшим в противоположном конце бара. Он держал стакан в левой руке, правая свисала у него вдоль тела, заканчиваясь муляжом кисти, обтянутым черной кожей.
Тэк подошел к Элен.
— Молодой джентльмен за стойкой бара интересуется, можно ли ему заказать тебе выпивку.
Элен оглянулась.
— Он приличный, Элен, — склонившись к ней прошептал Тэк. — Живет здесь неподалеку. Иногда заходит. Никогда никаких проблем.
Она выпрямилась на своем стуле.
— Передай мою благодарность и скажи ему, что я буду счастлива принять его великодушный дар и расценю как любезную вежливость — вежливую любезность, если он соблаговолит присоединиться ко мне.
И вот он уже сидел рядом с ней, строгий, серьезный и таинственный — словно доктор, юрист или федеральный служащий. У него были аккуратные темные усики, напоминавшие щетинку для чистки обуви.
— Ты где-то потерял свою руку, да? — тут же спросила она.
— Ах, черт меня возьми, — сказал он, с изумлением глядя вниз. — Действительно.
— Чудак, — рассмеялась она и коснулась его щеки.
Они поговорили о Бинге Кросби и Марлен Дитрих и о том, где в Нью-Йорке можно найти хорошую пиццу с анчоусами.
— Как вас зовут, сэр? — официально спросила она.
— Кларк.
— Вы случайно не Кларк Кент, благовоспитанный репортер, который заходит в телефонную будку и превращается в супермена?
— Нет. Я Кларк Бэннон, коварный страховой агент. Как вас зовут?
— Меня зовут…
Это было ужасное мгновение: у нее едва не остановилось сердце. Она забыла, как ее зовут. Затем она вспомнила и сказала:
— Меня зовут Элен Майли.
— Уж не ради ли этого лика отправились в поход тысячи кораблей? — спросил он. — И были сожжены башни Илиума. Прекрасная Елена, подари мне бессмертие твоим поцелуем.
— О'кей, — радостно согласилась она и поцеловала его в ухо.
Это его слегка напугало. Он посмотрел на нее с уважением.
— А чем ты занимаешься, Элен?
— Чем занимаюсь? — переспросила она. — Чем занимаюсь? Грызу ногти и валяю дурака.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул он.
— А теперь, Кларк, я хотела бы купить тебе выпивку. Если можно.
— Можно.
— Тэк, повтори пожалуйста. И еще, Тэк, я бы хотела купить выпивку и тебе, чтобы мы могли как следует отпраздновать замужество Пегги Палмер.
— Несомненно, — сказал Тэк.
Он налил им и взял себе пиво. Они подняли стаканы и провозгласили:
— За Пегги!
— Кто такая Пегги? — спросил Кларк Бэннон.
— Моя очень близкая подруга, — сказала ему Элен. — Простите, я на минутку.
Вернувшись из туалета, она спросила Тэка:
— Где Клара? Она работает сегодня?
— Она будет позже. Я отправил ее в аптеку на Бовери за пиявкой.
— За пиявкой?
— У нее так распухла губа, что я не мог на нее смотреть. Сырое мясо уже не поможет. Ей нужна жирная пиявка, чтобы отсосать дурную кровь. Она скоро вернется.
— Что происходит? — спросил Кларк Бэннон, на какой-то момент потерявший нить беседы.
— Моя подруга Пегги Палмер вышла сегодня замуж, — объяснила ему Элен.
— За жирную пиявку?
— Ну… вроде этого. Мы как раз пили за Пегги. Ты женат?
— Нет.
— Когда-нибудь был женат?
— Нет.
— Как так?
— Никогда не доверяй холостяку, который держит кошку и курит трубку.
— Ты держишь кошку и куришь трубку?
— Нет, — ответил он, — я держу кошку, которая курит трубку. Я курю жирную пиявку.
Они выпили еще. И еще. Сначала платил он, потом она, потом Тэк выставил выпивку за счет заведения. Это он хорошо придумал.
Они послушали музыку, Элен и Кларк даже потанцевали. Он обнимал ее левой рукой, а правая раскачивалась в такт музыке. Элен это не волновало. Вскоре она уже прижималась к нему, обняв руками за шею. Было очень мило.
Они вернулись к стойке бара. Жизнь здесь била ключом. Собрались пожилые завсегдатаи. Тэк включил телевизор, на экране кот преследовал мышь.
Элен пересела, чтобы сидеть слева от Кларка и изредка дотрагиваться до его руки. Разумеется, когда она не была отягощена стаканом.
— Я из Огайо, — сказал он, сияя от счастья.
— А я из Монтаны, — ответил он.
— Ну, значит у нас много общего, правда?
Он радостно кивнул, и она подумала, что у них все просто замечательно.
Тэк подал им чипсы и соленые орешки. Они выпили еще. Музыку они решили больше не слушать, потому что это по мешало бы пожилым завсегдатаям смотреть телевизор. Там шел фильм о половой жизни морских львов. Довольно интересный.
Они шептались. О жизни, возрасте, любимых фильмах, местах, где они бывали, о том, что делали в своей жизни.
Он был ничего, в порядке — высокий, приятный, довольно широкоплечий. На нем были светло-коричневые туфли и темно-синий костюм; но, впрочем, какого черта?
Он смотрел на нее, сидящую на высоком стуле. Подол ее платья задрался и обнажил ее великолепные колени. Выступающий подбородок, ноги и очки в роговой оправе.
— Послушай, — сказал он, придвигаясь к ней все ближе. — Послушай, Элен, могу я задать тебе один личный вопрос?
— Конечно, — величественно кивнула Элен. — Задавай.
— Ты не согласишься пообедать со мной завтра вечером?
— Черт, конечно, — сказала Элен Майли, одарившая его отчаянной улыбкой. — Почему нет?
— Что такое с Морисом, Пег? — шепотом спросила Элен у невесты. — У него такой вид, словно он женится из-под палки. В конце концов, это же была его идея.
— Он придет в себя, милая, — вздохнула Пегги. — Как только мы останемся с ним наедине, я его приведу в чувство. Юк здесь?
— Нет еще. После того, что произошло на прошлой неделе, я даже не знаю, появится ли он вообще. Я ему звонила-звонила, но так и не дозвонилась. Я пожалуй еще выпью.
Она опорожнила несколько бокалов шампанского и съела дохлую креветку, в которую была воткнута голубая пластмассовая зубочистка. Прием становился все оживленнее. Одна женщина сняла туфли. Какой-то мужчина уронил свою накладку, а потом надел ее задом наперед. Все рассмеялись.
Жених поймал Элен в углу у стойки бара.
— Ты ее лучшая подруга, — укоризненно начал он, — ты хоть представляешь себе сколько может стоить новый мост?
Элен вынуждена была признать, что не представляет.
— Дорого, — мрачно сообщил он. — В конце концов, я не миллионер.
Элен заверила его, что Пегги и не считает его миллионером.
— Знаю-знаю, — поспешно ответил он, — и все же с места в карьер? Только мы вышли из церкви и бац! Ей нужен зубной протез. Это честно? Я спрашиваю тебя, это честно?
Она смотрела на него, внутренне сжавшись, погрустнев и вдруг ощутив на себе всю тяжесть жизни. Пенис, влагалище и… могила. Что еще?
Ее размышления прервала Керри Эдвардс, сообщившая ей, что внизу ее ждет Ричард Фэй.
Она поспешила вниз. Фэй обернулся, и она увидела то, что его лицо похоже на исполосованный бритвой портрет, склеенный слезами. Она вспомнила о том, как он был маленьким и о щуплой горничной с грязными пятками.
— Что ты здесь делаешь, милый? — воскликнула она. — Почему не поднимаешься?
— Мне нужно поговорить с тобой. Это не займет много времени.
Она обвила его руками и тут же почувствовала, что с таким же успехом она могла обнимать фонарный столб. Взгляд его водянистых глаз скользнул прочь и остановился на потолке.
— Я пьяна, — призналась она. — Я слишком много выпила, в ожидании, когда ты появишься. Свадьба была замечательная. Я плакала. Пегги была такой красивой. Я думала, ты позвонишь. А насчет твоей матери, Юк… я хочу сказать, ну, ты понимаешь, что я чувствую. Мне очень жаль. Ее и тебя. Я…
— Ничего, все в порядке, — туманно ответил он. Его водянистые глаза наполнились слезами. — Моя мать умерла, повторяя мое имя. А я… а я…
— Я знаю, знаю. Но ты не должен винить себя, дорогой. Не должен.
— Я ничего не могу с собой поделать. Я все время думаю, что если бы пошел, когда он позвонил, если бы я послушался его, если бы поверил ему…
— Ты не можешь…
— Ты просто не понимаешь. Я знаю, что не должен винить себя, но все равно виню. Никуда от этого не денешься. Может быть, это глупо, но это так. Что мне делать, Элен? Что?
И тогда она вспомнила о Гарри. Может быть он был прав. Может быть Гарри Л.Теннант был прав. Впервые в жизни она всерьез задумалась о самоубийстве. Она устала. Устала от проблем Фэя, от своих собственных проблем, от постоянной борьбы. Она устала от сложности жизни, от людей, которые сплелись как клубок змей, которые совершенно не стремились к «слиянию душ», а лишь пожирали друг друга. Элен запуталась во всем этом.
Просыпаться, мыться, есть, работать, засыпать. Каждую субботу ходить в прачечную. Ставить набойки на туфли. Мыть унитаз, потому что уборщица отказывается это делать. Каждый месяц терпеть боль при менструациях. Вся эта тысяча мелочей жизни, бренного существования, которые поглотят ее, если она станет пренебрегать ими. Но мало того, что она терпела и преодолевала все эти испытания прямо как из комического шоу. Они высасывали ее силы, опустошали душу. И что оставалось на любовь и страсть? Что оставалось стареющей женщине и одинокому, заплывшему жиром мужчине? Нет, всего этого было слишком. Пошло оно все к черту!
— Все это — дерьмо, — с недоумевающим видом произнесла она.
Он ничего не слушал, но повторил в точности то, что она думала…
— Это уже слишком, — сказал он. — Я больше не могу бороться. Может быть с чем другим я бы и справился. Но не с этим. Я не виню тебя! Я сам во всем виноват. Я готовил материал для статьи о разломе Андреаса. Калифорния рано или поздно провалится в море. Это похоже на то, как я ощущаю себя. Разломанным. Каждый раз, когда я буду видеть тебя, я буду вспоминать ту ночь. Как же мы снова ляжем в постель? Как сможем любить друг друга? Вся логика мира ничего не изменит. Разлом Андреаса. Мой разлом.
Ей очень захотелось сделать ему больно.
— Наверное, Эдит специально это сделала, — сказала Элен. — Она поняла, что должна это сделать, чтобы победить. И она добилась своего.
— Элен.
— О, да, — кивнула она. — Я уверена, что Эдит это сделала для того, чтобы удержать тебя.
— Элен!
— Но самое смешное, что в этом вовсе не было необходимости. Вот что смешно. Рано или поздно ты все равно вернулся бы к ней. Потому что ты не хочешь меняться. Ты лгал. Ты себе нравишься. На самом деле ты совершенно не хочешь меняться.
У него отвисла челюсть. С критическим видом она осмотрела его. Под глазами опять появились мешки. Ввалившиеся щеки. Обмякшая фигура.
— Да ты вообще не мужчина, — произнесла она с намеренной жестокостью.
— Это-то и есть самое смешное. Тряпка, мешок костей.
— Нет, — медленно сказал он. — Не надо, не надо.
Он пятился от нее, вытянув вперед руки, словно защищаясь, и с опаской поглядывая на нее. Затем он повернулся и бросился бегом вниз по лестнице.
— Ты обещал, что мы будем вместе смотреть солнечное затмение, — прокричала она ему вслед.
Вернувшись обратно, она остановилась в дверном проеме и уставилась на гостей.
«Мало мужчин, — тоскливо подумала она. — Мужчин всегда не хватает».
Она прошла в ванную и проплакала ровно десять минут, сидя на опущенной крышке унитаза и раскачиваясь вперед и назад. Затем она умыла лицо холодной водой и заново сделала макияж, потом прошла в спальню и позвонила Чарльзу Леффертсу. Его телефон не отвечал. Квартира Мориса ей не нравилась. На стенах были развешаны плакаты с изображениями тореадоров. Она смешалась с толпой гостей и в гостиной отыскала себе выпить.
Керри Эдвардс схватила ее за руку.
— Великолепно, — всхлипнула она.
— Ага, — кивнула Элен. — Великолепно.
Пегги и Морис стояли рядом у буфета. Они собирались разрезать торт (там было четыре слоя). Фотограф надрывался:
— Ближе! Ближе! Обнимитесь, как любовники!
Элен снова вернулась в спальню и еще раз набрала номер Чарльза Леффертса. Никто не отвечал. Она прошла в гостиную за очередной порцией шампанского.
— Великолепно, — все так же всхлипывала Керри Эдвардс.
Это переполнило чашу терпения Элен. Она пошла в спальню и позвонила Чарльзу Леффертсу. Безуспешно. Она допила шампанское в два присеста, схватила свою сумку, шубу и перчатки и не прощаясь вышла на улицу.
На углу Лексингтон-авеню стоял молодой полицейский скандинавского типа. То есть вид у него был такой, словно каждые выходные он катался на лыжах, а может он просто растирал снегом лицо. Или еще что-нибудь. У него были красивые светлые волосы и здоровый румянец на скулах. Элен, покачиваясь, подошла к нему и остановилась. Он серьезно посмотрел на нее.
— Когда я только приехала в Нью-Йорк, я была виноградинкой, — сообщила она ему, — а теперь я изюминка.
— Так-так, — сказал полицейский.
— Я была на вечеринке, — сказала она. — Свадебный прием. Подруга вышла замуж.
— Это хорошо, — сказал полицейский.
— Пегги Палмер, — пробормотала Элен. — Она грызет ногти и моет волосы пивом. Тем не менее, ей удалось выйти замуж. Ты женат?
— Конечно, — сказал полицейский. — Как все.
— Молодец, — пробормотала Элен. — Как все. Молодец.
— Поймать тебе такси? — спросил полицейский.
— Нет, я не хочу такси.
— У меня кончается дежурство в полночь, — сообщил полицейский, не моргнув глазом.
— Я собираюсь далеко-далеко, — сказала Элен. — Может быть я никогда не вернусь.
— Ну-ну, — сказал полицейский.
— Как ты думаешь, я привлекательна? — спросила она его. — Я не спрашиваю красива ли я? Но есть во мне что-то привлекательное?
— Конечно, — сказал полицейский.
— И фигура у меня неплохая, правда ведь?
— У меня кончается дежурство в полночь, — повторил полицейский.
— Возможно, — с проницательным видом заметила она, — но, мальчик мой, в полночь тебя уже ничего не ждет.
— Проходи, — заявил полицейский, — не мешай движению.
Она побрела по Лексингтон-авеню, заглядывая в витрины магазинов металлоизделий. В одной из них были выставлены ночные горшки небесно-голубого и розового цветов. Луна окрашивала облака в желтоватый свет, так что они напоминали бензиновые разводы на лужах. Так она дошла до Пятьдесят третьей улицы и свернула на Вторую авеню. Здесь приветливо мигала вывеска «Эверест»; из-за технических неполадок имевшая несколько ущербный вид: «рест ар и риль».
Она вошла словно герцогиня, с высоко поднятой головой и довольно уверенно держась на ногах. Для завсегдатаев было еще слишком рано. За стойкой бара сидел только один молодой человек. При виде Элен он снял шляпу. Она прошла к другому концу стойки и водрузилась на табурет.
К ней подошел Тэк, с нависшим над ремнем брюхом, протер стойку влажной тряпкой и положил подставку с изображением петуха.
— Элен, — сказал он.
— Пегги Палмер вышла замуж, — сообщила она ему. — Это моя подружка, с которой я частенько к тебе заходила. Она вышла замуж сегодня.
— Да благословит ее Господь, — сказал Тэк, — и пусть он оградит ее от беды.
— Тэк, мне очень плохо. Наверное, я скоро умру. Мне следовало бы пойти домой. Но я не могу.
— Что ты пила?
— Шампанское, виски и что-то зеленое в маленьком стаканчике. И еще я съела креветку.
Он немного подумал.
— Я бы предложил, — сказал он наконец, — холодного как лед легкого пива. Это может поставить тебя на ноги.
— О, да-да.
Он порылся в холодильнике и достал оттуда запотевшую бутылку, налил пива и одобрительно проследил, как она не отрываясь выпила половину стакана.
— Может быть я еще выживу, — выдохнула она.
— Спокойно, — посоветовал он. — Тут есть еще. Хочешь послушать какую-нибудь музыку?
Она порылась в сумочке и извлекла оттуда два двадцатицентовика.
— Только никаких ирландских рилей, — крикнула ему вслед, вдруг ощутив прилив светлой грусти. — Поставь что-нибудь, чтобы я могла поплакать.
Первое, что он поставил, была старая запись Бинга Кросби «Просто жигало», и Элен поплакала.
Затем последовала запись Марлен Дитрих «Вновь влюбляясь» на немецком. Элен еще поплакала и допила свое пиво.
Тэк вернулся за стойку и теперь беседовал с молодым человеком, сидевшим в противоположном конце бара. Он держал стакан в левой руке, правая свисала у него вдоль тела, заканчиваясь муляжом кисти, обтянутым черной кожей.
Тэк подошел к Элен.
— Молодой джентльмен за стойкой бара интересуется, можно ли ему заказать тебе выпивку.
Элен оглянулась.
— Он приличный, Элен, — склонившись к ней прошептал Тэк. — Живет здесь неподалеку. Иногда заходит. Никогда никаких проблем.
Она выпрямилась на своем стуле.
— Передай мою благодарность и скажи ему, что я буду счастлива принять его великодушный дар и расценю как любезную вежливость — вежливую любезность, если он соблаговолит присоединиться ко мне.
И вот он уже сидел рядом с ней, строгий, серьезный и таинственный — словно доктор, юрист или федеральный служащий. У него были аккуратные темные усики, напоминавшие щетинку для чистки обуви.
— Ты где-то потерял свою руку, да? — тут же спросила она.
— Ах, черт меня возьми, — сказал он, с изумлением глядя вниз. — Действительно.
— Чудак, — рассмеялась она и коснулась его щеки.
Они поговорили о Бинге Кросби и Марлен Дитрих и о том, где в Нью-Йорке можно найти хорошую пиццу с анчоусами.
— Как вас зовут, сэр? — официально спросила она.
— Кларк.
— Вы случайно не Кларк Кент, благовоспитанный репортер, который заходит в телефонную будку и превращается в супермена?
— Нет. Я Кларк Бэннон, коварный страховой агент. Как вас зовут?
— Меня зовут…
Это было ужасное мгновение: у нее едва не остановилось сердце. Она забыла, как ее зовут. Затем она вспомнила и сказала:
— Меня зовут Элен Майли.
— Уж не ради ли этого лика отправились в поход тысячи кораблей? — спросил он. — И были сожжены башни Илиума. Прекрасная Елена, подари мне бессмертие твоим поцелуем.
— О'кей, — радостно согласилась она и поцеловала его в ухо.
Это его слегка напугало. Он посмотрел на нее с уважением.
— А чем ты занимаешься, Элен?
— Чем занимаюсь? — переспросила она. — Чем занимаюсь? Грызу ногти и валяю дурака.
— Очень хорошо, — одобрительно кивнул он.
— А теперь, Кларк, я хотела бы купить тебе выпивку. Если можно.
— Можно.
— Тэк, повтори пожалуйста. И еще, Тэк, я бы хотела купить выпивку и тебе, чтобы мы могли как следует отпраздновать замужество Пегги Палмер.
— Несомненно, — сказал Тэк.
Он налил им и взял себе пиво. Они подняли стаканы и провозгласили:
— За Пегги!
— Кто такая Пегги? — спросил Кларк Бэннон.
— Моя очень близкая подруга, — сказала ему Элен. — Простите, я на минутку.
Вернувшись из туалета, она спросила Тэка:
— Где Клара? Она работает сегодня?
— Она будет позже. Я отправил ее в аптеку на Бовери за пиявкой.
— За пиявкой?
— У нее так распухла губа, что я не мог на нее смотреть. Сырое мясо уже не поможет. Ей нужна жирная пиявка, чтобы отсосать дурную кровь. Она скоро вернется.
— Что происходит? — спросил Кларк Бэннон, на какой-то момент потерявший нить беседы.
— Моя подруга Пегги Палмер вышла сегодня замуж, — объяснила ему Элен.
— За жирную пиявку?
— Ну… вроде этого. Мы как раз пили за Пегги. Ты женат?
— Нет.
— Когда-нибудь был женат?
— Нет.
— Как так?
— Никогда не доверяй холостяку, который держит кошку и курит трубку.
— Ты держишь кошку и куришь трубку?
— Нет, — ответил он, — я держу кошку, которая курит трубку. Я курю жирную пиявку.
Они выпили еще. И еще. Сначала платил он, потом она, потом Тэк выставил выпивку за счет заведения. Это он хорошо придумал.
Они послушали музыку, Элен и Кларк даже потанцевали. Он обнимал ее левой рукой, а правая раскачивалась в такт музыке. Элен это не волновало. Вскоре она уже прижималась к нему, обняв руками за шею. Было очень мило.
Они вернулись к стойке бара. Жизнь здесь била ключом. Собрались пожилые завсегдатаи. Тэк включил телевизор, на экране кот преследовал мышь.
Элен пересела, чтобы сидеть слева от Кларка и изредка дотрагиваться до его руки. Разумеется, когда она не была отягощена стаканом.
— Я из Огайо, — сказал он, сияя от счастья.
— А я из Монтаны, — ответил он.
— Ну, значит у нас много общего, правда?
Он радостно кивнул, и она подумала, что у них все просто замечательно.
Тэк подал им чипсы и соленые орешки. Они выпили еще. Музыку они решили больше не слушать, потому что это по мешало бы пожилым завсегдатаям смотреть телевизор. Там шел фильм о половой жизни морских львов. Довольно интересный.
Они шептались. О жизни, возрасте, любимых фильмах, местах, где они бывали, о том, что делали в своей жизни.
Он был ничего, в порядке — высокий, приятный, довольно широкоплечий. На нем были светло-коричневые туфли и темно-синий костюм; но, впрочем, какого черта?
Он смотрел на нее, сидящую на высоком стуле. Подол ее платья задрался и обнажил ее великолепные колени. Выступающий подбородок, ноги и очки в роговой оправе.
— Послушай, — сказал он, придвигаясь к ней все ближе. — Послушай, Элен, могу я задать тебе один личный вопрос?
— Конечно, — величественно кивнула Элен. — Задавай.
— Ты не согласишься пообедать со мной завтра вечером?
— Черт, конечно, — сказала Элен Майли, одарившая его отчаянной улыбкой. — Почему нет?