Страница:
— Я думаю, да. Ты очень хорошая модель. Очень терпеливая и подвижная. Посмотрим, что получится на пленке. Некоторые хорошо получаются, некоторые нет.
— Ты когда-нибудь фотографировал свою жену, Джоу?
— Очень редко. Она была нефотогенична. А потом я порвал все ее фотографии, которые у меня хранились. Однажды ночью, в припадке пьяной ярости я уничтожил все, что могло напоминать мне о ней. Я был беспощаден. Я разбил даже ее свадебный букет, который хранился под стеклянным колпаком, из которого был выкачен воздух. И я выбросил детские ботиночки нашего сына, которые были отлиты в бронзе и стояли на книжной полке.
— Что она была за женщина?
— Ужасная, — тотчас ответил он. — Просто ужасная. Я мог бы порассказать тебе о ней такого, во что даже трудно поверить.
— Да уж, наверное.
— Она превратила мою жизнь в ад, — мрачно сказал он. — В кромешный ад.
— А что она сделала?
— Ну, дорогая моя, это довольно деликатная тема. Видишь ли, ее сексуальный аппетит просто невозможно было удовлетворить. По крайней мере, я этого не мог, и я сомневаюсь, что какой-либо мужчина на это способен. Она постоянно мне изменяла — именно постоянно. Может быть, у нее что-то не в порядке с психикой, знаешь, какое-нибудь расстройство. Как бы то ни было, она просто не могла себя контролировать. Это очень печальное зрелище: такая привлекательная, образованная женщина бросается на всех подряд — актеров, врачей, чистильщиков обуви, разносчиков льда (в те дни у нас еще был холодильный шкаф, для которого требовался лед), даже на прохожих.
— Она пила?
— В меру. Ее сумасшествие было другого рода. Я никогда не забуду тот день, когда Джон Бэрримор пришел ко мне в студию сфотографироваться для театральной афиши. Моя жена присутствовала при этом, бросила на него один взгляд и потерялась. Он был человеком недюжинного обаяния, хотя и частенько бывал навеселе.
— Я влюбилась в него, когда посмотрела «Янки в Оксфорде»…
— Там снимался Лайонел, — перебил он ее. — Так вот, моя жена последовала за Джоном Бэрримором в его номер в отеле и вернулась только через три дня — и при этом совершенно заболев театром. Вся наша жизнь оказалась цепью подобных неприглядных инцидентов. Однажды мы устраивали у себя вечеринку, и я обнаружил ее в чулане flagrante delicto, то есть стоя,
— с разносчиком из магазина готовых блюд. Это было ужасно.
— Какой позор. Почему ты не бросил ее, Джоу?
— Почему? — спросил он сухо. — Я могу объяснить тебе почему. Потому что я любил ее. Ох, дорогая моя! — страстно воскликнул он, наклонившись вперед и взяв ее руки в свои. — Любовь в самом деле слепа. Мы даруем наше величайшее чувство людям, которые этого вовсе не стоят, потому что не можем ничего с собой поделать. Мы живем жизнью, наполненной страданием и болью — и все это из-за нашей любви. И мы не можем от нее отступиться, потому что она — это все, что мы есть. — Его голова бессильно опустилась.
— Все, что мы есть, — повторил он тихим, срывающимся голосом.
— Ох, Джоу, — пробормотала Элен, придвинулась к нему ближе и обняла его за плечи. Она почувствовала, что он дрожит, и слезы навернулись у нее на глазах.
Он взглянул на нее, снял пенсне и протер его о ткань рукава.
— И вот, дорогая моя, когда она встретила человека, которого приняла за французского барона и который потом оказался теннисистом, она…
— Футболистом.
— Ах, да, футболистом. Ну вот, она сказала, что ее счастье в руках другого, и попросила меня дать ей свободу. Для меня было мукой отпустить ее, но если речь шла о ее счастье, я должен был… В этом заключается любовь, Элен… В том, чтобы принести себя в жертву человеку, которого ты любишь. В каком-то смысле это стало облегчением и для меня, поскольку освобождало меня от боли, которую причиняли мне ее постоянные измены. Но вскоре я обнаружил, что жизнь без нее — ничто. Холод, пустота, одиночество. Прошли годы, прежде чем я оправился от депрессии. Я много раз подумывал о самоубийстве и однажды был очень близок к тому, чтобы совершить его. Но каждый раз я колебался, удерживаемый слабой надеждой, что однажды я встречу женщину, достойную моей любви. — Он повернулся и пристально посмотрел ей в глаза. — Такую женщину, как ты, Элен.
— О, Джоу, — прошептала она, — ты так мил.
— Ну ладно, — быстро сказал он, вскочив на ноги, — еще по рюмке коньяка и за работу.
На этот раз он воспользовался стодвадцатимиллиметровой камерой на металлической треноге, линзы которой были покрыты тонким слоем вазелина. На полу позади Элен был помещен маленький прожектор. Свет его был направлен вверх — ее плечи и голова были окружены сияющим ореолом.
За полчаса они отсняли три пленки, по двенадцать кадров каждая. Затем Джоу Родс выключил прожектора и включил кондиционер.
— Для первого раза хватит, — объявил он, придвигая свое оборудование обратно к стене. — Завтра я отнесу их в лабораторию, а на следующей неделе позвоню тебе, мы встретимся и решим какие из них печатать. Тебя это устраивает?
— Вполне. Я надеюсь, ты позволишь мне заплатить…
— Ерунда, дорогая. — Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку. — Мужчины существуют на земле для того, чтобы делать женщинам подарки. Если хочешь платить, то тебе придется отказаться от своего пола. Так что давай отдыхать и остывать. Выпьем еще коньяка? Или вина? Ликера?
— Пожалуй, я воздержусь, — с сомнением сказала Элен. — Меня уже немножко развезло.
— Это из-за жары — от прожекторов. Должно быть, бокал охлажденного вина тебя взбодрит. Я пожалуй выпью еще коньяка. Посиди здесь, я сейчас все принесу.
Час спустя, осушив четыре рюмки коньяка, он с некоторым усилием поднялся на ноги и пробормотал:
— Прошу меня извинить. Переоденься пока во что-нибудь более удобное.
Он отсутствовал так долго, что она забеспокоилась. Наконец он вышел из спальни, обольстительно улыбаясь. На нем был длинный черный шелковый халат с вышитым на спине алым драконом. Под халатом была ярко-желтая шелковая пижама. На ногах были персидские туфли с длинными загнутыми носами. На кончиках болталось по крохотному серебряному колокольчику, которые мелодично позвякивали в такт его шагам. На шее был повязан белый шелковый шарф. Его феска была залихватски сдвинута на один глаз. Он курил сигарету, вставленную в длинный резной мундштук из слоновой кости. Пенсне сменилось на монокль.
Он встал перед ней, слегка покачиваясь и широко раскинул руки.
— Смотри! — сказал он, глупо улыбаясь. — Зрелище, достойное восхищения!
Внезапно, без всякого предупреждения, он мягко осел на пол бесформенной грудой черно-желтого шелка. Его феска скатилась с головы. Колокольчики на туфлях весело зазвенели.
Элен бросилась к Джоу и склонилась над ним. Он был невредим и спал, тяжело дыша и все еще улыбаясь. Она в изумлении покачала головой.
Она сходила в спальню и принесла оттуда подушку и одеяло. Потом попыталась придать его телу более удобную позу, подоткнула подушку ему под голову и накрыла одеялом.
— Ах ты, псих, — ласково прошептала она.
Когда она, накинув на плечи свое теплое полупальто, вышла на улицу, вдали послышались громовые раскаты. Было душно, а на небе — ни звездочки.
Такси, проезжающие мимо, либо оказывались заняты, либо светилась табличка: «В парк». Она зашагала на восток, по направлению к Третьей авеню. Между Лексингтон и Третьей длинный черный автомобиль притормозил рядом, и хриплый голос произнес:
— Садись подвезу. Оплата натурой.
— Пошел ты! — выкрикнула она в ответ. Взвизгнув шинами, машина умчалась прочь.
Раскаты грома по-прежнему слышались в отдалении; гроза не приближалась. Она решила отправиться домой пешком — по Третьей авеню до Пятьдесят первой улицы, и далее — до своего дома вблизи Второй авеню.
Она шагала, зачарованная вечером, время от времени улыбаясь и изредка спотыкаясь о неровности мостовой. Она зашла в первый приличный бар и воспользовалась там женской уборной, а затем продолжила свой путь.
Итак, Джоу Родс, Ричард Фэй, а также Гарри Теннант и Чарльз Леффертс. Что-то будет. Она чувствовала, что сможет жить вечно. Но она старалась ни на что не надеяться, чтобы не сглазить.
Раскат грома раздался вдруг над самой головой. Дождь начался, когда она пересекла Пятидесятую улицу. Остаток пути она бежала, и ворвалась в холл вся дрожащая и вымокшая до нитки.
8
— Ты когда-нибудь фотографировал свою жену, Джоу?
— Очень редко. Она была нефотогенична. А потом я порвал все ее фотографии, которые у меня хранились. Однажды ночью, в припадке пьяной ярости я уничтожил все, что могло напоминать мне о ней. Я был беспощаден. Я разбил даже ее свадебный букет, который хранился под стеклянным колпаком, из которого был выкачен воздух. И я выбросил детские ботиночки нашего сына, которые были отлиты в бронзе и стояли на книжной полке.
— Что она была за женщина?
— Ужасная, — тотчас ответил он. — Просто ужасная. Я мог бы порассказать тебе о ней такого, во что даже трудно поверить.
— Да уж, наверное.
— Она превратила мою жизнь в ад, — мрачно сказал он. — В кромешный ад.
— А что она сделала?
— Ну, дорогая моя, это довольно деликатная тема. Видишь ли, ее сексуальный аппетит просто невозможно было удовлетворить. По крайней мере, я этого не мог, и я сомневаюсь, что какой-либо мужчина на это способен. Она постоянно мне изменяла — именно постоянно. Может быть, у нее что-то не в порядке с психикой, знаешь, какое-нибудь расстройство. Как бы то ни было, она просто не могла себя контролировать. Это очень печальное зрелище: такая привлекательная, образованная женщина бросается на всех подряд — актеров, врачей, чистильщиков обуви, разносчиков льда (в те дни у нас еще был холодильный шкаф, для которого требовался лед), даже на прохожих.
— Она пила?
— В меру. Ее сумасшествие было другого рода. Я никогда не забуду тот день, когда Джон Бэрримор пришел ко мне в студию сфотографироваться для театральной афиши. Моя жена присутствовала при этом, бросила на него один взгляд и потерялась. Он был человеком недюжинного обаяния, хотя и частенько бывал навеселе.
— Я влюбилась в него, когда посмотрела «Янки в Оксфорде»…
— Там снимался Лайонел, — перебил он ее. — Так вот, моя жена последовала за Джоном Бэрримором в его номер в отеле и вернулась только через три дня — и при этом совершенно заболев театром. Вся наша жизнь оказалась цепью подобных неприглядных инцидентов. Однажды мы устраивали у себя вечеринку, и я обнаружил ее в чулане flagrante delicto, то есть стоя,
— с разносчиком из магазина готовых блюд. Это было ужасно.
— Какой позор. Почему ты не бросил ее, Джоу?
— Почему? — спросил он сухо. — Я могу объяснить тебе почему. Потому что я любил ее. Ох, дорогая моя! — страстно воскликнул он, наклонившись вперед и взяв ее руки в свои. — Любовь в самом деле слепа. Мы даруем наше величайшее чувство людям, которые этого вовсе не стоят, потому что не можем ничего с собой поделать. Мы живем жизнью, наполненной страданием и болью — и все это из-за нашей любви. И мы не можем от нее отступиться, потому что она — это все, что мы есть. — Его голова бессильно опустилась.
— Все, что мы есть, — повторил он тихим, срывающимся голосом.
— Ох, Джоу, — пробормотала Элен, придвинулась к нему ближе и обняла его за плечи. Она почувствовала, что он дрожит, и слезы навернулись у нее на глазах.
Он взглянул на нее, снял пенсне и протер его о ткань рукава.
— И вот, дорогая моя, когда она встретила человека, которого приняла за французского барона и который потом оказался теннисистом, она…
— Футболистом.
— Ах, да, футболистом. Ну вот, она сказала, что ее счастье в руках другого, и попросила меня дать ей свободу. Для меня было мукой отпустить ее, но если речь шла о ее счастье, я должен был… В этом заключается любовь, Элен… В том, чтобы принести себя в жертву человеку, которого ты любишь. В каком-то смысле это стало облегчением и для меня, поскольку освобождало меня от боли, которую причиняли мне ее постоянные измены. Но вскоре я обнаружил, что жизнь без нее — ничто. Холод, пустота, одиночество. Прошли годы, прежде чем я оправился от депрессии. Я много раз подумывал о самоубийстве и однажды был очень близок к тому, чтобы совершить его. Но каждый раз я колебался, удерживаемый слабой надеждой, что однажды я встречу женщину, достойную моей любви. — Он повернулся и пристально посмотрел ей в глаза. — Такую женщину, как ты, Элен.
— О, Джоу, — прошептала она, — ты так мил.
— Ну ладно, — быстро сказал он, вскочив на ноги, — еще по рюмке коньяка и за работу.
На этот раз он воспользовался стодвадцатимиллиметровой камерой на металлической треноге, линзы которой были покрыты тонким слоем вазелина. На полу позади Элен был помещен маленький прожектор. Свет его был направлен вверх — ее плечи и голова были окружены сияющим ореолом.
За полчаса они отсняли три пленки, по двенадцать кадров каждая. Затем Джоу Родс выключил прожектора и включил кондиционер.
— Для первого раза хватит, — объявил он, придвигая свое оборудование обратно к стене. — Завтра я отнесу их в лабораторию, а на следующей неделе позвоню тебе, мы встретимся и решим какие из них печатать. Тебя это устраивает?
— Вполне. Я надеюсь, ты позволишь мне заплатить…
— Ерунда, дорогая. — Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку. — Мужчины существуют на земле для того, чтобы делать женщинам подарки. Если хочешь платить, то тебе придется отказаться от своего пола. Так что давай отдыхать и остывать. Выпьем еще коньяка? Или вина? Ликера?
— Пожалуй, я воздержусь, — с сомнением сказала Элен. — Меня уже немножко развезло.
— Это из-за жары — от прожекторов. Должно быть, бокал охлажденного вина тебя взбодрит. Я пожалуй выпью еще коньяка. Посиди здесь, я сейчас все принесу.
Час спустя, осушив четыре рюмки коньяка, он с некоторым усилием поднялся на ноги и пробормотал:
— Прошу меня извинить. Переоденься пока во что-нибудь более удобное.
Он отсутствовал так долго, что она забеспокоилась. Наконец он вышел из спальни, обольстительно улыбаясь. На нем был длинный черный шелковый халат с вышитым на спине алым драконом. Под халатом была ярко-желтая шелковая пижама. На ногах были персидские туфли с длинными загнутыми носами. На кончиках болталось по крохотному серебряному колокольчику, которые мелодично позвякивали в такт его шагам. На шее был повязан белый шелковый шарф. Его феска была залихватски сдвинута на один глаз. Он курил сигарету, вставленную в длинный резной мундштук из слоновой кости. Пенсне сменилось на монокль.
Он встал перед ней, слегка покачиваясь и широко раскинул руки.
— Смотри! — сказал он, глупо улыбаясь. — Зрелище, достойное восхищения!
Внезапно, без всякого предупреждения, он мягко осел на пол бесформенной грудой черно-желтого шелка. Его феска скатилась с головы. Колокольчики на туфлях весело зазвенели.
Элен бросилась к Джоу и склонилась над ним. Он был невредим и спал, тяжело дыша и все еще улыбаясь. Она в изумлении покачала головой.
Она сходила в спальню и принесла оттуда подушку и одеяло. Потом попыталась придать его телу более удобную позу, подоткнула подушку ему под голову и накрыла одеялом.
— Ах ты, псих, — ласково прошептала она.
Когда она, накинув на плечи свое теплое полупальто, вышла на улицу, вдали послышались громовые раскаты. Было душно, а на небе — ни звездочки.
Такси, проезжающие мимо, либо оказывались заняты, либо светилась табличка: «В парк». Она зашагала на восток, по направлению к Третьей авеню. Между Лексингтон и Третьей длинный черный автомобиль притормозил рядом, и хриплый голос произнес:
— Садись подвезу. Оплата натурой.
— Пошел ты! — выкрикнула она в ответ. Взвизгнув шинами, машина умчалась прочь.
Раскаты грома по-прежнему слышались в отдалении; гроза не приближалась. Она решила отправиться домой пешком — по Третьей авеню до Пятьдесят первой улицы, и далее — до своего дома вблизи Второй авеню.
Она шагала, зачарованная вечером, время от времени улыбаясь и изредка спотыкаясь о неровности мостовой. Она зашла в первый приличный бар и воспользовалась там женской уборной, а затем продолжила свой путь.
Итак, Джоу Родс, Ричард Фэй, а также Гарри Теннант и Чарльз Леффертс. Что-то будет. Она чувствовала, что сможет жить вечно. Но она старалась ни на что не надеяться, чтобы не сглазить.
Раскат грома раздался вдруг над самой головой. Дождь начался, когда она пересекла Пятидесятую улицу. Остаток пути она бежала, и ворвалась в холл вся дрожащая и вымокшая до нитки.
8
Радио с таймером включилось без нескольких минут восемь и Элен Майли проснулась под звуки канонады, завершающей «Увертюру 1812 года».
— Боже мой! — воскликнула она. Она вскочила, убежденная, что русские высадились в Бэттери-Парке и теперь входят в город по Лексингтон-авеню.
Музыка смолкла, раздался голос диктора, и она потянулась за своей первой за день сигаретой. Она села, обхватив колени руками, курила и ждала новостей.
«Израильские власти сообщили, что четыре арабских партизана убиты в…»
«Один негр убит и три ранены в результате ночного нападения на…»
«Нигерийские силы сообщили о том, что потери противника при попытке прорыва при Биафре не составили пятьдесят человек…»
«Во Вьетнаме четырнадцать вьетконговцев были убиты, когда засада в сорока километрах от Сайгона…»
«Семья из шести человек погибла в результате…»
Вспомнив фильм «Ганга Дин», который она видела в кинотеатре «Лейт Шоу», Элен Майли воздела руки небу и пропела дрожащим голосом:
— Убей! Убей! Убей во славу Кали!
Обрадованный этим зрелищем, Рокко поднялся на ноги. Он зевнул, высунул язык и встряхнулся. Затем трусцой подбежал к кровати. Элен нагнулась к нему, чтобы потрепать его за уши.
— Рокко, сладкий мальчик, — сказал она. — Хорошо спал?
Она выскочила из постели и голая выбежала в коридор. Выглянула в глазок, чтобы удостовериться, что на площадке никого нет, а затем сняла цепочку. Отперев, она приоткрыла дверь и в образовавшуюся щель протянула руку за лежавшей на коврике утренней газетой.
Первым делом она открыла страницу, где публиковался «Ваш гороскоп на день». Она отыскала колонку «Водолей». «Повышенная социальная активность. Ближе к выходным возможна драматическая развязка. Но ваши друзья придут на помощь».
— Черт возьми! — обрадовалась она.
Она дала Рокко рубленной куриной печенки (с луком), а затем подошла к клетке и сняла покрывало. Птица угрюмо поглядела на нее.
— Ну? — потребовала Элен.
Молчание.
— Чертова птица, — проворчала она. — Если я кого и не переношу, так это именно тебя.
Она насыпала ему зерен в мисочку, затем пошла в ванную и надела шапочку, чтобы не замочить волосы. На самом деле это был теплоизоляционный колпак для тарелок, но он идеально облегал голову и прекрасно выполнял несвойственные ему функции. Под душем она напевала: «Сидя однажды в баре Мерфи как-то вечерком…» — неприличную песенку, которой научил ее Чарли.
Припудренная и надушенная, она вернулась в спальню и набрала номер WE6-1212, чтобы узнать погоду. «С утра облачно, к полудню ожидается прояснение. Температура до плюс шестидесяти градусов по Фаренгейту. Вероятность дождя сорок процентов…»
Она наконец отыскала два одинаковых чулка, натянула их и пристегнула к миниатюрному поясу, купленному ею на Таймс Сквер в магазине под вывеской «Нарядное белье».
Лифчик слегка обмяк; ей хватило одного выдоха, чтобы он восстановил форму. Затем она надела трикотажный банлон с пестрым абстрактным рисунком и затянула пояс так, чтобы подол был на четыре дюйма выше колен. Она остановилась возле большого зеркала на дверях в спальню.
— Сногсшибательно, — сказала она.
Она прошлась щеткой по волосам и яростно встряхнула головой, чтобы придать своим коротким локонам легкомысленный вид. Потом она быстро сделала макияж, подвела губы и почувствовала себя готовой к борьбе.
Она зажгла сигарету, схватила в охапку сумочку, газету и пальто и выскочила за дверь.
— Пока, Рокко! — крикнула она, захлопывая дверь. — Будь умницей.
— Доброе утро, мисс Майли, — сказал консьерж.
— Привет, Марв. Что хорошего?
— Сэндстоун в третьем, — сказал он ей.
— Два поставлю, — сказала она, роясь в сумочке. — И вот доллар тебе. Когда будет время отведи Рокко на прогулку, ладно? До угла и обратно. Только не торопись, он уже не тот, что раньше.
— А кто тот? — спросил консьерж.
Она позавтракала в закусочной на углу.
— Доброе утро, Джер, — сказала она. — Как простуда?
— Лучше, дорогая. Ты выглядишь восхитительно. Если б не все эти посетители, я бы тоже…
— Не унывай, Джер, — посоветовала она. — Охотники за фотомоделями тебя в конце концов разыщут.
— Как обычно, милочка?
Она кивнула, надела очки и развернула газету. Начала читать рекламную колонку. Когда она протянула руку за чашкой черного кофе и тостом, они уже ждали ее на стойке.
— Доброе утро, мисс Майли, — сказал лифтер. — Вот только развеется туман, и будет замечательный денек.
— Конечно, — согласилась Элен, вспомнив свой гороскоп. На мгновение она задумалась о четырех мужчинах, появившихся в ее жизни за последнее время.
— Поставь на четыре-четыре-один, Джо, — сказала она. — Доллар на четыре-четыре-один.
Она вытащила купюру.
— Всего наилучшего, мисс Майли, — сказал он, вынимая маленькую записную книжку.
Когда она появилась, Сьюзи Керрэр и Гарри Теннант отвечали на телефонные звонки. Они взглянули на нее и кивками ответили на ее приветствие. Она зашла в свой кабинет, скинула пальто и положила его на заваленный бумагами чертежный столик в углу.
Она села за письменный стол, откинулась в своем вращающемся кресле, задрала ноги, зажгла сигарету и принялась вслух читать раздел «Прибытие и отправление судов»:
— «Конкордия Фаро». Кувейт, Манама и Басра. Отплывает от Хамильтон-авеню, Бруклин.
— «Экспорт Челленджер» Хайфа и Стамбул. Отплывает от причала Б, Бруклин.
— «Молния». Гавр и Феликстоу. Отплывает от причала номер тринадцать, Стайтен-Айленд.
— «Роттердам». Круиз по Вест Индии. Отплывает от Западной Хьюстон-стрит.
— «Микельанджело». Алжир, Неаполь, Канны и Генуя. Отплывает от Пятидесятой Западной улицы.
Она замолчала на мгновение, о чем-то задумавшись. Затем добавила:
— А добрая посудина «Свансон энд Фелтзиг» отплывает в никуда с Восточной Сорок восьмой улицы.
Гарри Теннант постучал и, пригнувшись, вошел в дверь. Элен сняла ноги со стола и выпрямилась.
— Черт возьми, — проворчала она. — Придется бороться с привычкой класть ноги на стол или заставить себя носить трусы — одно из двух.
— Да, в самом деле. — Он улыбнулся. — Как дела, Элен?
— Пока не жалуюсь. Что случилось?
— Информационные бюллетени для «Конкорда» еще не пришли. Я звонил Солли, а он сказал, что сломалась машина….
— А, конечно, — горько сказала она, протянув руку к телефону, — она всегда ломается, когда он получает срочный заказ от кого-нибудь еще, кто платит больше… Солли? Это Элен… Не пытайся вешать мне лапшу на уши… Где, черт возьми, мои бюллетени?.. Солли, клянусь, я спущусь сейчас к тебе и если увижу, что ты работаешь на кого-то другого, я позвоню твоей жене и скажу ей, что мы с тобой занимаемся этим, и попрошу ее дать тебе развод… Солли, я клянусь, я сделаю это… Хорошо… Хорошо, Солли… При условии, что они будут у меня к полудню.
Она положила трубку и подмигнула Теннанту.
— Нагнала я на него страху. Он надеется, что это шутка, но стопроцентной уверенности у него нет.
— А это шутка?
— Конечно. Я бы никогда так не поступила. Ни с одним парнем. Чертов ублюдок. За год наших заказов у него набегает тысяч на двадцать. На прошлое Рождество подарил мне зонтик от «Коррвет». Наши Лаурел и Харди note 8 получили по ящику виски каждый, а я зонт. Просто праздник души. Что у тебя еще? Возьми себе стул.
Больше часа они просматривали релизы, письма, таблицы и графики деловых приемов.
— Слушай, Гарри, у меня в половину первого встреча, но я вернусь самое позднее в два тридцать. Когда принесут бюллетени, ты начни раскладывать комплекты, ладно? Я скажу Сьюзи, чтобы она помогала тебе, если у нее не будет корреспонденции. Я тоже займусь этим, когда приду. Но боюсь, нам придется поработать допоздна. Этих чертовых комплектов должно быть почти пятьсот штук. Ты можешь сегодня задержаться?
— Конечно.
— Спасибо. Ты белый человек note 9, — пошутила она, но он не улыбнулся.
— Я позабочусь, чтобы нам прислали перекусить в шесть или около того. Ты не возражаешь против китайской кухни?
— Конечно, нет.
Она откинулась в своем кресле и внимательно посмотрела на него.
— Жалеешь, что взялся за эту работу?
— О, нет. Она мне нравится. Я многому учусь. Я теперь как бы по другую сторону. Когда я работал в газете, я был завален релизами, приглашениями и информационными комплектами. Большая часть сразу оказывалась в корзине. Теперь же я пытаюсь их навязывать… Понимаешь?
— Конечно. Слушай, может быть тебе представится шанс удержаться у нас. «Эббот и Кастелло» собираются подписать с нами долгосрочный договор, и если это произойдет, ты понадобишься нам на постоянную работу.
— Я с удовольствием.
— Ну, не торопись покупать себе плавательный бассейн. Это еще только «может быть». Есть огонек?
Он наклонился к ней со спичкой. Она наклонилась к нему с сигаретой. Их лица оказались рядом, а взгляды неожиданно встретились.
Она увидела перед собой спокойного, красивого, замкнутого в себе мужчину. Взгляд у него оказался грустный и усталый — взгляд человека, привыкшего терпеливо переносить боль.
— Элен, — сказал он мрачно, — я хотел узнать…
Потом замолчал, глубоко вздохнул и принялся изучать надпись на стене. Наконец откашлялся и громко сказал:
— Я хотел узнать, сможешь ли ты пообедать со мной как-нибудь, когда будешь не очень занята.
— Конечно. С удовольствием. Только скажи когда.
Он повернулся и внимательно посмотрел на нее.
— Ты когда-нибудь ходила с черным? — мягко спросил он. — Я имею в виду в ресторан, театр… ну, и тому подобное?
— Нет, никогда.
— Ну… знаешь ли, некоторые любят обсудить это. Я имею в виду, они увидят нас вместе и будут говорить всякое… Достаточно громко, чтобы мы слышали.
— Пошли они… — презрительно сказала она.
— В общем, Элен, подумай. И если ты решишь, что лучше не стоит, я…
— Черт возьми, Гарри, я уже все решила и сказала: да, я с удовольствием пообедаю с тобой. Почему ты делаешь из этого такую проблему?
Он собрал свои бумаги, поднялся во весь свой рост и посмотрел на нее сверху вниз, мягко улыбаясь.
— К тому же, — добавила она, — в этом мире существует только две расы
— раса мужчин и раса женщин. Верно?
На мгновение он задумался над ее тирадой, склонив голову набок.
— Знаешь, — сказал он, — может быть ты и права.
Она опаздывала: накрапывал дождик и никак не удавалось поймать такси. Как идиотка она оставила свое теплое полупальто в офисе; и к тому времени, когда она добралась до ресторана, ее банлон мокрой тряпкой прилип к телу.
— Заждался? — спросила она и одарила его вызывающей улыбкой.
Ричард Фэй вскочил, опрокинув стакан с водой на скатерть. Официант бросился к столику, чтобы застелить пятно сухой салфеткой.
— Ничего страшного… — официант улыбнулся, демонстрируя зубы.
— Привет, — сказал Фэй. — Я не знал… я не знал…. я думал…
— Сухой «Роб Рой», — решительно заявила она, придвигая свой стул поближе к нему. Она нацепила свои очки в роговой оправе и посмотрела на него.
— Боже мой, — сказала она.
Он очевидно предпринял кое-какие попытки приодеться к их встрече, и она была этим тронута. Тронута и изумлена.
Шоколадный двубортный костюм с несчетным количеством пуговиц скрывал отсутствие талии. Цветастый галстук свободно облегал ворот ярко-оранжевой рубашки. Острые углы воротника угрожающе топорщились, норовя впиться в ключицы.
— Очень мило, — кивнула она. — Тебе идет.
Он рассмеялся, они чокнулись.
— Я уже пропустил одну за твое здоровье, — сказал он.
— Одну?
— Гм… две. Я думал, ты меня продинамишь.
— Ну что ты. — Она положила руку ему на ладонь. — Как ты, милый?
— Теперь я чувствую себя великолепно. — Он отдернул руку, сбросил со стола ложку, нагнулся, чтобы поднять ее, и уронил салфетку.
Официант бросился к нему, поменял салфетку, положил чистую ложку.
— Ничего… страшного, — сказал он, глядя на Фэя с ненавистью. — Будете заказывать?
— Минутку, — сказала Элен. — Этот человек только что снял меня, и мы еще знакомимся.
Официант отошел с любезной улыбкой, которая исчезла, когда рядом возник метрдотель.
— Парочка идиотов, — пробормотал он.
— Рассказать о себе? — Спросил Фэй. — Ну… и с чего начать?
«Не так уж и плохо на самом деле», — думала она, глядя на него. Я заставлю его сбросить фунтов тридцать, поклялась она, и отучу пользоваться фруктовым одеколоном. И каждый раз, когда он щелкнет пальцами, чтобы позвать официанта, я буду бить его по руке.
— Я исследователь, — говорил он. — Не писатель. Просто исследователь. Синдикат называется «Америньюс». Я собираю факты и передаю их одному из наших штатных авторов, а он пишет очерк, который мы потом передаем нашим клиентам здесь и за рубежом. Компания небольшая, но у нас есть свои отделения в Лондоне и Риме. Сейчас мы готовим статью о кухонной утвари будущего — знаешь, об этих микроволновых печах и бытовой электронике. Поэтому-то я и оказался на вашем приеме.
— Ты знаешь, — спросила она, — что когда ты говоришь, кончик носа у тебя дергается то вверх, то вниз?
Они заказали дыню, за которой последовали крабы с салатом и маленькая бутылка белого вина. Фэй потянулся за своей сигаретой и обнаружил, что она скатилась с края пепельницы и теперь дымится, прожигая скатерть.
— О, дьявол, — нахмурился он. — Не знаю, что сегодня со мной такое.
— Ничего… — вздохнул официант, закрывая дыру очередной салфеткой.
«У него хорошие глаза», — решила она. Большие, карие, жалобные. Глаза кокер-спаниеля.
— Эй, парень… — начала она.
— Что? — спросил он.
Но в этот момент кусочек дыни соскользнул с его ложки и исчез у него между ног.
— Ч-ч-ч… — сказал он, ощупывая стул под собой и посмотрел на нее.
— Не обращай внимания, — махнула она рукой.
— Так вот, — продолжал он, обгладывая крабью клешню. — До этого я был служащим авиакомпании, продавал по телефону подписку на журналы и рекламировал ванные принадлежности.
— Да, просто перекати-поле, — сказала она, осушив рюмку одним глотком.
— Перекати-поле. Да.
— Ну а чем ты на самом-то деле хочешь заниматься?
Он отломил кусочек французского хлеба, намазал маслом, уронил на пол (разумеется, маслом вниз) и уставился на него. Официант тоже уставился на упавший бутерброд.
— Ну… — меланхолично сказал Фэй. — Я просто не знаю. Чем-нибудь.
Она откинулась на спинку стула и взяла сигарету. Он зажег спичку и поднес ее к сигарете, а потом прикурил свою, но другим концом. Фильтр начал дымиться.
— Я нервничаю, — признался он.
— Ни за что бы не подумала, — уверила она его.
— Я работал в одном агентстве новостей. Не там, где работаю сейчас. Я готовил «заполнители». Знаешь, что это такое? Заметки в одну-две строчки. Газетчики так их называют. Они используются для заполнения пустых мест. Знаешь, что-нибудь вроде: «Африканский крокодил, обычно очень свирепый зверь, становится совершенно беспомощным, если перевернуть его на спину». Или: «Каждый год на Британских островах в среднем рождается три ребенка с рудиментарными хвостами».
Она заказала маленькую рюмку коньяка, вспомнив тут же о Джоу Родсе. Фэй заказал «Гэллианос» с долькой лимона. Он попытался выдавить сок в бокал, но долька спружинила, выскользнув из его пальцев, пролетела над плечом Элен и упала на соседний столик. Официант застонал.
— Ну вот, — продолжал он свой рассказ, — я проводил каждое утро в библиотеке, выискивая материал в энциклопедиях и научных книгах. После ланча я возвращался в офис и записывал их. Я должен был представлять редактору двадцать пять «заполнителей» в день. Сначала было довольно занятно. Я узнал много интересного о жизни коал и о том, сколько стоят минералы, содержащиеся в теле человека, если их продать.
— Ну и сколько же я стою?
— Около трех долларов. Однажды утром я был с похмелья и не пошел в библиотеку. После ланча я пришел в офис и написал двадцать пять «заполнителей». Я их придумал. Они звучали вполне убедительно. «Каждое четырнадцатое яйцо содержит двойной желток. Лемур известен ненасытной любовью к луку-порею. Впервые при изготовлении женского корсета китовый ус использовался в Уолтхэме, штат Массачусетс, в 1816 году». И тому подобное. Я их просто придумывал.
— И что произошло?
— Ничего не произошло. Редактор прочитал и одобрил их, были заготовлены матрицы и разосланы по всем нашим клиентам. Газеты их напечатали. Никто не жаловался. Я приходил в офис после ланча и сочинял двадцать пять «заполнителей». Моя фантазия становилась все разнузданнее и разнузданнее.
— И никто тебя не засек?
— Никто. Однажды я написал: «Ученые изумлены полным отсутствием „атлетовой ноги“ note 10 на островах Самоа». В агентство пришло письмо от доктора, писавшего книгу о кожных заболеваниях. Он интересовался источником информации, и редактор передал мне это письмо с пометкой: «Сообщи ему свой источник».
— Боже мой! — воскликнула она. Она вскочила, убежденная, что русские высадились в Бэттери-Парке и теперь входят в город по Лексингтон-авеню.
Музыка смолкла, раздался голос диктора, и она потянулась за своей первой за день сигаретой. Она села, обхватив колени руками, курила и ждала новостей.
«Израильские власти сообщили, что четыре арабских партизана убиты в…»
«Один негр убит и три ранены в результате ночного нападения на…»
«Нигерийские силы сообщили о том, что потери противника при попытке прорыва при Биафре не составили пятьдесят человек…»
«Во Вьетнаме четырнадцать вьетконговцев были убиты, когда засада в сорока километрах от Сайгона…»
«Семья из шести человек погибла в результате…»
Вспомнив фильм «Ганга Дин», который она видела в кинотеатре «Лейт Шоу», Элен Майли воздела руки небу и пропела дрожащим голосом:
— Убей! Убей! Убей во славу Кали!
Обрадованный этим зрелищем, Рокко поднялся на ноги. Он зевнул, высунул язык и встряхнулся. Затем трусцой подбежал к кровати. Элен нагнулась к нему, чтобы потрепать его за уши.
— Рокко, сладкий мальчик, — сказал она. — Хорошо спал?
Она выскочила из постели и голая выбежала в коридор. Выглянула в глазок, чтобы удостовериться, что на площадке никого нет, а затем сняла цепочку. Отперев, она приоткрыла дверь и в образовавшуюся щель протянула руку за лежавшей на коврике утренней газетой.
Первым делом она открыла страницу, где публиковался «Ваш гороскоп на день». Она отыскала колонку «Водолей». «Повышенная социальная активность. Ближе к выходным возможна драматическая развязка. Но ваши друзья придут на помощь».
— Черт возьми! — обрадовалась она.
Она дала Рокко рубленной куриной печенки (с луком), а затем подошла к клетке и сняла покрывало. Птица угрюмо поглядела на нее.
— Ну? — потребовала Элен.
Молчание.
— Чертова птица, — проворчала она. — Если я кого и не переношу, так это именно тебя.
Она насыпала ему зерен в мисочку, затем пошла в ванную и надела шапочку, чтобы не замочить волосы. На самом деле это был теплоизоляционный колпак для тарелок, но он идеально облегал голову и прекрасно выполнял несвойственные ему функции. Под душем она напевала: «Сидя однажды в баре Мерфи как-то вечерком…» — неприличную песенку, которой научил ее Чарли.
Припудренная и надушенная, она вернулась в спальню и набрала номер WE6-1212, чтобы узнать погоду. «С утра облачно, к полудню ожидается прояснение. Температура до плюс шестидесяти градусов по Фаренгейту. Вероятность дождя сорок процентов…»
Она наконец отыскала два одинаковых чулка, натянула их и пристегнула к миниатюрному поясу, купленному ею на Таймс Сквер в магазине под вывеской «Нарядное белье».
Лифчик слегка обмяк; ей хватило одного выдоха, чтобы он восстановил форму. Затем она надела трикотажный банлон с пестрым абстрактным рисунком и затянула пояс так, чтобы подол был на четыре дюйма выше колен. Она остановилась возле большого зеркала на дверях в спальню.
— Сногсшибательно, — сказала она.
Она прошлась щеткой по волосам и яростно встряхнула головой, чтобы придать своим коротким локонам легкомысленный вид. Потом она быстро сделала макияж, подвела губы и почувствовала себя готовой к борьбе.
Она зажгла сигарету, схватила в охапку сумочку, газету и пальто и выскочила за дверь.
— Пока, Рокко! — крикнула она, захлопывая дверь. — Будь умницей.
— Доброе утро, мисс Майли, — сказал консьерж.
— Привет, Марв. Что хорошего?
— Сэндстоун в третьем, — сказал он ей.
— Два поставлю, — сказала она, роясь в сумочке. — И вот доллар тебе. Когда будет время отведи Рокко на прогулку, ладно? До угла и обратно. Только не торопись, он уже не тот, что раньше.
— А кто тот? — спросил консьерж.
Она позавтракала в закусочной на углу.
— Доброе утро, Джер, — сказала она. — Как простуда?
— Лучше, дорогая. Ты выглядишь восхитительно. Если б не все эти посетители, я бы тоже…
— Не унывай, Джер, — посоветовала она. — Охотники за фотомоделями тебя в конце концов разыщут.
— Как обычно, милочка?
Она кивнула, надела очки и развернула газету. Начала читать рекламную колонку. Когда она протянула руку за чашкой черного кофе и тостом, они уже ждали ее на стойке.
— Доброе утро, мисс Майли, — сказал лифтер. — Вот только развеется туман, и будет замечательный денек.
— Конечно, — согласилась Элен, вспомнив свой гороскоп. На мгновение она задумалась о четырех мужчинах, появившихся в ее жизни за последнее время.
— Поставь на четыре-четыре-один, Джо, — сказала она. — Доллар на четыре-четыре-один.
Она вытащила купюру.
— Всего наилучшего, мисс Майли, — сказал он, вынимая маленькую записную книжку.
Когда она появилась, Сьюзи Керрэр и Гарри Теннант отвечали на телефонные звонки. Они взглянули на нее и кивками ответили на ее приветствие. Она зашла в свой кабинет, скинула пальто и положила его на заваленный бумагами чертежный столик в углу.
Она села за письменный стол, откинулась в своем вращающемся кресле, задрала ноги, зажгла сигарету и принялась вслух читать раздел «Прибытие и отправление судов»:
— «Конкордия Фаро». Кувейт, Манама и Басра. Отплывает от Хамильтон-авеню, Бруклин.
— «Экспорт Челленджер» Хайфа и Стамбул. Отплывает от причала Б, Бруклин.
— «Молния». Гавр и Феликстоу. Отплывает от причала номер тринадцать, Стайтен-Айленд.
— «Роттердам». Круиз по Вест Индии. Отплывает от Западной Хьюстон-стрит.
— «Микельанджело». Алжир, Неаполь, Канны и Генуя. Отплывает от Пятидесятой Западной улицы.
Она замолчала на мгновение, о чем-то задумавшись. Затем добавила:
— А добрая посудина «Свансон энд Фелтзиг» отплывает в никуда с Восточной Сорок восьмой улицы.
Гарри Теннант постучал и, пригнувшись, вошел в дверь. Элен сняла ноги со стола и выпрямилась.
— Черт возьми, — проворчала она. — Придется бороться с привычкой класть ноги на стол или заставить себя носить трусы — одно из двух.
— Да, в самом деле. — Он улыбнулся. — Как дела, Элен?
— Пока не жалуюсь. Что случилось?
— Информационные бюллетени для «Конкорда» еще не пришли. Я звонил Солли, а он сказал, что сломалась машина….
— А, конечно, — горько сказала она, протянув руку к телефону, — она всегда ломается, когда он получает срочный заказ от кого-нибудь еще, кто платит больше… Солли? Это Элен… Не пытайся вешать мне лапшу на уши… Где, черт возьми, мои бюллетени?.. Солли, клянусь, я спущусь сейчас к тебе и если увижу, что ты работаешь на кого-то другого, я позвоню твоей жене и скажу ей, что мы с тобой занимаемся этим, и попрошу ее дать тебе развод… Солли, я клянусь, я сделаю это… Хорошо… Хорошо, Солли… При условии, что они будут у меня к полудню.
Она положила трубку и подмигнула Теннанту.
— Нагнала я на него страху. Он надеется, что это шутка, но стопроцентной уверенности у него нет.
— А это шутка?
— Конечно. Я бы никогда так не поступила. Ни с одним парнем. Чертов ублюдок. За год наших заказов у него набегает тысяч на двадцать. На прошлое Рождество подарил мне зонтик от «Коррвет». Наши Лаурел и Харди note 8 получили по ящику виски каждый, а я зонт. Просто праздник души. Что у тебя еще? Возьми себе стул.
Больше часа они просматривали релизы, письма, таблицы и графики деловых приемов.
— Слушай, Гарри, у меня в половину первого встреча, но я вернусь самое позднее в два тридцать. Когда принесут бюллетени, ты начни раскладывать комплекты, ладно? Я скажу Сьюзи, чтобы она помогала тебе, если у нее не будет корреспонденции. Я тоже займусь этим, когда приду. Но боюсь, нам придется поработать допоздна. Этих чертовых комплектов должно быть почти пятьсот штук. Ты можешь сегодня задержаться?
— Конечно.
— Спасибо. Ты белый человек note 9, — пошутила она, но он не улыбнулся.
— Я позабочусь, чтобы нам прислали перекусить в шесть или около того. Ты не возражаешь против китайской кухни?
— Конечно, нет.
Она откинулась в своем кресле и внимательно посмотрела на него.
— Жалеешь, что взялся за эту работу?
— О, нет. Она мне нравится. Я многому учусь. Я теперь как бы по другую сторону. Когда я работал в газете, я был завален релизами, приглашениями и информационными комплектами. Большая часть сразу оказывалась в корзине. Теперь же я пытаюсь их навязывать… Понимаешь?
— Конечно. Слушай, может быть тебе представится шанс удержаться у нас. «Эббот и Кастелло» собираются подписать с нами долгосрочный договор, и если это произойдет, ты понадобишься нам на постоянную работу.
— Я с удовольствием.
— Ну, не торопись покупать себе плавательный бассейн. Это еще только «может быть». Есть огонек?
Он наклонился к ней со спичкой. Она наклонилась к нему с сигаретой. Их лица оказались рядом, а взгляды неожиданно встретились.
Она увидела перед собой спокойного, красивого, замкнутого в себе мужчину. Взгляд у него оказался грустный и усталый — взгляд человека, привыкшего терпеливо переносить боль.
— Элен, — сказал он мрачно, — я хотел узнать…
Потом замолчал, глубоко вздохнул и принялся изучать надпись на стене. Наконец откашлялся и громко сказал:
— Я хотел узнать, сможешь ли ты пообедать со мной как-нибудь, когда будешь не очень занята.
— Конечно. С удовольствием. Только скажи когда.
Он повернулся и внимательно посмотрел на нее.
— Ты когда-нибудь ходила с черным? — мягко спросил он. — Я имею в виду в ресторан, театр… ну, и тому подобное?
— Нет, никогда.
— Ну… знаешь ли, некоторые любят обсудить это. Я имею в виду, они увидят нас вместе и будут говорить всякое… Достаточно громко, чтобы мы слышали.
— Пошли они… — презрительно сказала она.
— В общем, Элен, подумай. И если ты решишь, что лучше не стоит, я…
— Черт возьми, Гарри, я уже все решила и сказала: да, я с удовольствием пообедаю с тобой. Почему ты делаешь из этого такую проблему?
Он собрал свои бумаги, поднялся во весь свой рост и посмотрел на нее сверху вниз, мягко улыбаясь.
— К тому же, — добавила она, — в этом мире существует только две расы
— раса мужчин и раса женщин. Верно?
На мгновение он задумался над ее тирадой, склонив голову набок.
— Знаешь, — сказал он, — может быть ты и права.
Она опаздывала: накрапывал дождик и никак не удавалось поймать такси. Как идиотка она оставила свое теплое полупальто в офисе; и к тому времени, когда она добралась до ресторана, ее банлон мокрой тряпкой прилип к телу.
— Заждался? — спросила она и одарила его вызывающей улыбкой.
Ричард Фэй вскочил, опрокинув стакан с водой на скатерть. Официант бросился к столику, чтобы застелить пятно сухой салфеткой.
— Ничего страшного… — официант улыбнулся, демонстрируя зубы.
— Привет, — сказал Фэй. — Я не знал… я не знал…. я думал…
— Сухой «Роб Рой», — решительно заявила она, придвигая свой стул поближе к нему. Она нацепила свои очки в роговой оправе и посмотрела на него.
— Боже мой, — сказала она.
Он очевидно предпринял кое-какие попытки приодеться к их встрече, и она была этим тронута. Тронута и изумлена.
Шоколадный двубортный костюм с несчетным количеством пуговиц скрывал отсутствие талии. Цветастый галстук свободно облегал ворот ярко-оранжевой рубашки. Острые углы воротника угрожающе топорщились, норовя впиться в ключицы.
— Очень мило, — кивнула она. — Тебе идет.
Он рассмеялся, они чокнулись.
— Я уже пропустил одну за твое здоровье, — сказал он.
— Одну?
— Гм… две. Я думал, ты меня продинамишь.
— Ну что ты. — Она положила руку ему на ладонь. — Как ты, милый?
— Теперь я чувствую себя великолепно. — Он отдернул руку, сбросил со стола ложку, нагнулся, чтобы поднять ее, и уронил салфетку.
Официант бросился к нему, поменял салфетку, положил чистую ложку.
— Ничего… страшного, — сказал он, глядя на Фэя с ненавистью. — Будете заказывать?
— Минутку, — сказала Элен. — Этот человек только что снял меня, и мы еще знакомимся.
Официант отошел с любезной улыбкой, которая исчезла, когда рядом возник метрдотель.
— Парочка идиотов, — пробормотал он.
— Рассказать о себе? — Спросил Фэй. — Ну… и с чего начать?
«Не так уж и плохо на самом деле», — думала она, глядя на него. Я заставлю его сбросить фунтов тридцать, поклялась она, и отучу пользоваться фруктовым одеколоном. И каждый раз, когда он щелкнет пальцами, чтобы позвать официанта, я буду бить его по руке.
— Я исследователь, — говорил он. — Не писатель. Просто исследователь. Синдикат называется «Америньюс». Я собираю факты и передаю их одному из наших штатных авторов, а он пишет очерк, который мы потом передаем нашим клиентам здесь и за рубежом. Компания небольшая, но у нас есть свои отделения в Лондоне и Риме. Сейчас мы готовим статью о кухонной утвари будущего — знаешь, об этих микроволновых печах и бытовой электронике. Поэтому-то я и оказался на вашем приеме.
— Ты знаешь, — спросила она, — что когда ты говоришь, кончик носа у тебя дергается то вверх, то вниз?
Они заказали дыню, за которой последовали крабы с салатом и маленькая бутылка белого вина. Фэй потянулся за своей сигаретой и обнаружил, что она скатилась с края пепельницы и теперь дымится, прожигая скатерть.
— О, дьявол, — нахмурился он. — Не знаю, что сегодня со мной такое.
— Ничего… — вздохнул официант, закрывая дыру очередной салфеткой.
«У него хорошие глаза», — решила она. Большие, карие, жалобные. Глаза кокер-спаниеля.
— Эй, парень… — начала она.
— Что? — спросил он.
Но в этот момент кусочек дыни соскользнул с его ложки и исчез у него между ног.
— Ч-ч-ч… — сказал он, ощупывая стул под собой и посмотрел на нее.
— Не обращай внимания, — махнула она рукой.
— Так вот, — продолжал он, обгладывая крабью клешню. — До этого я был служащим авиакомпании, продавал по телефону подписку на журналы и рекламировал ванные принадлежности.
— Да, просто перекати-поле, — сказала она, осушив рюмку одним глотком.
— Перекати-поле. Да.
— Ну а чем ты на самом-то деле хочешь заниматься?
Он отломил кусочек французского хлеба, намазал маслом, уронил на пол (разумеется, маслом вниз) и уставился на него. Официант тоже уставился на упавший бутерброд.
— Ну… — меланхолично сказал Фэй. — Я просто не знаю. Чем-нибудь.
Она откинулась на спинку стула и взяла сигарету. Он зажег спичку и поднес ее к сигарете, а потом прикурил свою, но другим концом. Фильтр начал дымиться.
— Я нервничаю, — признался он.
— Ни за что бы не подумала, — уверила она его.
— Я работал в одном агентстве новостей. Не там, где работаю сейчас. Я готовил «заполнители». Знаешь, что это такое? Заметки в одну-две строчки. Газетчики так их называют. Они используются для заполнения пустых мест. Знаешь, что-нибудь вроде: «Африканский крокодил, обычно очень свирепый зверь, становится совершенно беспомощным, если перевернуть его на спину». Или: «Каждый год на Британских островах в среднем рождается три ребенка с рудиментарными хвостами».
Она заказала маленькую рюмку коньяка, вспомнив тут же о Джоу Родсе. Фэй заказал «Гэллианос» с долькой лимона. Он попытался выдавить сок в бокал, но долька спружинила, выскользнув из его пальцев, пролетела над плечом Элен и упала на соседний столик. Официант застонал.
— Ну вот, — продолжал он свой рассказ, — я проводил каждое утро в библиотеке, выискивая материал в энциклопедиях и научных книгах. После ланча я возвращался в офис и записывал их. Я должен был представлять редактору двадцать пять «заполнителей» в день. Сначала было довольно занятно. Я узнал много интересного о жизни коал и о том, сколько стоят минералы, содержащиеся в теле человека, если их продать.
— Ну и сколько же я стою?
— Около трех долларов. Однажды утром я был с похмелья и не пошел в библиотеку. После ланча я пришел в офис и написал двадцать пять «заполнителей». Я их придумал. Они звучали вполне убедительно. «Каждое четырнадцатое яйцо содержит двойной желток. Лемур известен ненасытной любовью к луку-порею. Впервые при изготовлении женского корсета китовый ус использовался в Уолтхэме, штат Массачусетс, в 1816 году». И тому подобное. Я их просто придумывал.
— И что произошло?
— Ничего не произошло. Редактор прочитал и одобрил их, были заготовлены матрицы и разосланы по всем нашим клиентам. Газеты их напечатали. Никто не жаловался. Я приходил в офис после ланча и сочинял двадцать пять «заполнителей». Моя фантазия становилась все разнузданнее и разнузданнее.
— И никто тебя не засек?
— Никто. Однажды я написал: «Ученые изумлены полным отсутствием „атлетовой ноги“ note 10 на островах Самоа». В агентство пришло письмо от доктора, писавшего книгу о кожных заболеваниях. Он интересовался источником информации, и редактор передал мне это письмо с пометкой: «Сообщи ему свой источник».