Савеличев Михаил. Догма кровоточащих душ

   - Минут пять, - пожала плечами Сэцуке.
   - Понятно, значит, готовить ты не умеешь, - вынесла свой вердикт девушка. - Это такой тест, - объяснила Акуми. - Если человек готовит яичницу меньше, чем за полчаса, то он, как правило, вообще готовить не умеет.
   - А что там готовить? - удивилась Сэцуке. - Разогрел сковороду, налил масла, разбил скорлупу...
   - Ха! Скорлупу! - Акуми засмеялась и отхлебнула сок. - Слушай, Сэцуке, скажу тебе, как подруга подруге...
   Сэцуке слушала, разинув рот. Технология поджарки яиц включала в себя неимоверное количество стадий, требовала недюжей внимательности, соблюдения точной последовательности составления и добавки ингредиентов, поддержки температурного режима, а также множества других действий, больше уместных в религиозных ритуалах, нежели в приготовлении столь банального (с точки зрения дилетанта) блюда.
   Дело потихоньку налаживалось. К радости Акуми, Сэцуке оживала, нездоровая бледность изгонялась со щек легким румянцем, кончики губ все чаще пытались изобразить улыбку, а в больших глазах грусть и тоска постепенно сменялись интересом. Акуми повезло, что Сэцуке оказалась полным профаном в вопросах кухни.
   Как подозревала девушка, наиболее часто используемым кухонным прибором в доме был тостер, потому что сковороды, кастрюли хотя и наличествовали, но имели столь девственную чистоту, которая недвусмысленно свидетельствовала - здесь питались, а не кушали, торопливо глотали пищу, возможно, даже стоя, не присаживаясь за стол, а не вкушали завтрак, обед и ужин, чинно рассевшись, сосредоточившись на запахах и вкусах каждого подносимого ко рту кусочка, а не на его сомнительной энергетической ценности или витаминной насыщенности.
   - Я ничего этого не знала, - сказала Сэцуке.
   - У меня хорошо готовила ма... - Акуми запнулась и виновато посмотрела на девочку. - Мама меня всему научила. Извини, Сэцуке...
   - Нет, ничего. Мы ждали этого, готовились...
   - К такому нельзя подготовиться, - вырвалось у Акуми.
   - Да, наверное. Я не очень... не хочу об этом говорить.
   - Извини.
   - А вы красивая, - внезапно сказала Сэцуке.
   - Толстая, - улыбнулась Акуми. - В детстве меня звали "пончик". Всегда любила покушать. Но сейчас приходится сдерживаться. Пытаюсь иногда сесть на диету, но если я голодная, то становлюсь такой злой! Уж лучше кушать, чем злиться! Ладно, заболтались мы с тобой, Сэцуке. Приступим к нашим прямым обязанностям, как женщин. Будешь делать вот что...
 
   11
   Агатами остановилась. Ее окружал свет и только свет, как будто она попала в мягко светящийся туман, заблудилась в белоснежном облаке. Теплый воздух пронизывали тонкие и очень холодные паутинки. Стоило сделать шаг, и кожа тотчас ощущала их ледяное прикосновение. При этом они не рвались, а словно проходили сквозь тело, пронизывали его туго натянутыми струнами. Неприятное ощущение. Какое-то нечеловеческое.
   - Агатами... Агатами... - тихо звенели невидимые струны, тихо шелестела невидимая листва.
   Еще один шаг. Еще. Шаг в пустоту. Иллюзия падения. Тут нет ничего определенного, нет ничего, что имело бы название. Лишь ассоциации, лишь неуверенные, условные сравнения: как будто, вроде, наподобие... Даже кровь на руках была не просто черной, а как будто тонкая короста грязи, остаток внешнего мира, который Агатами внесла с собой в Ацилут.
   - Ты пришла убить бога, Агатами...
   - Ты умеешь ненавидеть, Агатами...
   - Ты - лишь винтик в машине судьбы, Агатами...
   А еще здесь не было смерти. Девочка больше не чувствовала ее ледяного присутствия слева от себя, на расстоянии вытянутой руки. Там не было ничего. Пустота, еще более пугающая, чем пустота вокруг. Госпожа покинула ее. Даже смерть не может взять жизнь бога.
   Еще шаг. Хлюп... Хлюп... Что это? Что за новый звук поселился в светящемся мире? Он исходит откуда-то сзади. Устрашающий, продирающий с ног до головы. Хлюп... Хлюп...
   Агатами медленно поворачивается и зажимает рот, чтобы не закричать от ужаса. Ледяные паутины там, где она прошла, приобрели ярко-красный цвет. Густая кровь собирается в крупные капли и падает вниз. Хлюп... Ее кровь. С каждым шагом тончайшие нити захватывают, вырывают у Агатами крохотную частичку жизни. Хлюп... А позади образуется алый след, прихотливо извивающаяся кровавая дорожка в пелене света.
   Агатами в панике задирает рубашку, но на коже нет никаких разрезов. Однако каждый шаг стоит каплю жизни. Много ли ее осталось у Агатами? Хватит ли, чтобы пройти весь путь до самого конца?
   Черная тень вырастает перед ней, чьи-то губы приближаются к уху и шепчут:
   - Иди смелее, Агатами, иди смелее...
   Агатами наносит удар, но рука лишь взрезает свет, на коже вспухают множество багровых линий, и в пустоте прочерчивается еще один кровавый след. Хлюп...
   - Иди смелее, Агатами, иди смелее... Я давно жду тебя!
   Новый удар. Холодно, очень холодно. И еще один кровавый отпечаток в облаке света.
   - Выходи! - кричит Агатами. - Выходи, если ты не трус!
   Смех. Оскорбительный смех. Тень теперь сзади Агатами, она чувствует ее присутствие, чьи-то пальцы касаются затылка, гладят волосы. Еще удар. Дьявольски неудобная позиция. Поворот в воздухе, группировка и выпрямление. Словно пружина, словно стрела, вонзающаяся... вонзающаяся в пустоту.
   Ленивый шлепок по лицу, и Агатами отлетает назад, падает. Теперь это не жалкие капли, а целое облако. Алое облако расплывается там, откуда ее отбросили.
   Агатами смеется. Она переворачивается на живот и сплевывает кровавую слюну. Ее ударили, а значит, она все-таки попала, задела неуловимую тень. Это хорошо. Больше всего она опасалась, что у бога нет тела. Чушь. По образу и подобию... По образу и подобию... создал человек своего бога. Бессмертный - это еще не значит, что он не может умереть. Бог всемогущ, он может все. Даже умереть.
   Толчок, и она вновь на ногах. Вновь готова к схватке. Где ты, бог? Тебя заказали, бог! Заключили контракт на твою смерть! Хочешь взглянуть? Вот он, на мне! Вытатуирован на моем теле. Вырезан, выкрашен, как будто цветущий сад. Безумие красок расползается по коже, распускаются розовые и синие цветы, тянутся из коричневой земли изумрудные травы. Могу поспорить, ты еще никогда не видел такого, бог!
   Только вот куда девалась госпожа смерть? Кто заберет твою душу? Впрочем, есть ли она у тебя?
   Удар ломает Агатами пополам. Время останавливается, и она с изумлением видит почти у самого лица носки своих ботинок. Ее согнули, сложили, словно целлулоидного пупса, и выбросили.
   Она пытается выпрямиться, но врезается во что-то твердое, колючее.
   Теперь она - траурная бабочка, случайно залетевшая в дом бога, наколотая любопытным творцом на иглу и пришпиленная к шершавой стене.
   Толстая игла ворочается внутри тела, устраиваясь поудобнее, ведь им предстоит долгое сосуществование. Траурная бабочка должна не только умереть, но и засохнуть, словно оторванный от дерева листок.
   Агатами дергается, перехватывает все глубже погружающуюся в живот иглу, дрыгает ногами. Забавная бабочка.
   Бог подносит к глазам будущий экспонат своей энтомологической коллекции и слегка дует на агонизирующее создание. Чудовищный напор воздуха пластает Агатами по поверхности, она выпускает иглу, и тут же ее руки и ноги пришпиливаются к стене. Все. Бабочка-траурница окончательно поймана в ловушку.
   Затем становится больно. Очень больно. Невыносимо больно. Точно по телу пропускают электрические разряды. У бога оказалась в запасе машина боли. С самого начала времен она копила в себе всевозможные виды мук, пыток, казней, истязаний, сортировала их по ячейкам, вдумчиво и со вкусом расставляла по полкам, чтобы достать именно тогда, когда Агатами решит поднять руку на бога.
   - Я ненавижу тебя! - воет Агатами. - Ненавижу! Ненавижу!
   Расходятся уже казалось бы зажившие раны и брызжут кровью. Разноцветное тату ненависти скрывается под ярко-красным слоем горячей краски, как будто нагое тело облачили в тонкий обтягивающий комбинезон.
   Итиро наклоняется к агонизирующей Агатами, кончиком языка слизывает кровь с ее щеки.
   - Расскажи мне, Агатами, почему же ты так ненавидишь меня. Расскажи мне. Разве человек может ненавидеть того, кто его создал?
   - Ненавижу... ненавижу... - заведенной куклой повторяет Агатами.
   - Я не помню ингредиента ненависти, - зловеще усмехается Бессердечный Принц. - Ничего подобного я не добавлял в красную глину. Или это Никки-химэ? Воспользовалась моей доверчивостью? Я отвернулся, а она что-то подсыпала в замес плоти?
   Принц берет Агатами за руку, и они оказываются около золотого моря. Нет боли, нет крови, нет грязи. Агатами чиста, она благоухает. Тяжелые волны золота накатывают на берег и медленно сползают обратно с ослепительно белой подложки песка. Тепло ласкает голую кожу, ветерок шевелит волосы. Агатами шагает навстречу новой волне, но Итиро предостерегающе удерживает ее. Кладет руки ей на плечи и прижимает к себе:
   - Тебе еще рано возвращаться туда, Агатами.
   - Что это? - спрашивает девочка.
   - Анима, - шепчет Итиро ей на ухо, словно кто-то может услышать его тайну. - Душа и свет мира. Первичный полиаллой. Субстанция творения. Какое имя тебе по душе?
   Золотое море притягивает, завораживает. Но что-то в нем есть тревожное, пугающее, отталкивающее, кажется будто кто-то бесстыдно смотрит на Агатами, изучает ее. Знобящий пристальный взгляд.
   - Ты тоже чувствуешь? - шепчет ей Принц.
   - Да, - говорит Агатами и крепче прижимается к нему.
   - Так где же твоя ненависть, девочка?
   Агатами высвобождается от объятий. Странно, но никакого стыда она не испытывает. Садится на белый песок, такой мелкий, что кажется сотканным из мириад шелковых нитей. Достаточно набрать горсть, чтобы почувствовать, как они мягко скользят по ладони. Кое-где в песке притаились чудесные морские раковины, отлитые в мельчайших подробностях из червонного золота. Агатами с трудом поднимает одну.
   - Приставь ее к уху, - советует Итиро. Он продолжает стоять - высокий, стройный, облаченный в белоснежные одежды, с белоснежными длинными волосами, заплетенными в тугую косичку.
   - Зачем? - удивляется Агатами.
   Итиро искренне смеется.
   - Бедное дитя, рожденное вдали от моря! Ты не застала времена, когда океан властвовал в мире! Если ты прислушаешься, то сможешь услышать шум волн, заключенных в раковине.
   Агатами слушает.
   - Там, внутри, тоже море?
   - Нет, только память, память о море.
   - Наверное, мир был красив? - робко спрашивает Агатами.
   - Да, мир был красив.
   - Почему же он умирает? Разве может красота умереть?
   Итиро улыбается.
   - Только красота и умеет умирать, Агатами. Только любящее сердце умеет искренне ненавидеть.
   Агатами опускается на песок, вытягивается, нежится на самом мягком ложе.
   - Я не хочу отсюда уходить.
   - Но ведь ты все еще жива, - замечает Принц.
   - Я хочу остаться здесь навсегда. У моря, на берегу.
   - Это невозможно, - говорит Принц.
   - Разве для бога есть что-то невозможное?
   Агатами разбрасывает руки, набирает песок и ссыпает его себе на живот. Теплая, нежная ласка.
   - Мир вновь возродится, Агатами, - говорит Принц. - Он будет другим, иным. Он будет проще, но надежнее. Он будет жить особой, механической жизнью.
   Агатами вновь садится и смотрит на раковину, которая уже не отливает червонным золотом, а тускло блестит стальными завитками. В боку ее торчит крохотный ключик, и Агатами поворачивает его. Несколько оборотов. Вполне достаточно, чтобы механическое создание ожило. Раздвинулись крохотные чешуйки, и изнутри выпятилось нечто сплетенное из множества проводов с нанизанными железными шариками, в которых отразились изумленные глаза Агатами. Она выпустила механическое создание из рук, и оно с глухим безжизненным стуком упало на песок.
   Итиро наклонился и поднял новое творение.
   - Оно не такое сложное, как жизнь, но оно совершеннее жизни, потому что предсказуемо. Оно подчиняется законам и точно следует их предписаниям. В нем нет ничего загадочного, ничего иного. Оно не признает вероятностей, оно лишено эмоций. Мир будет прост и понятен, Агатами.
   - Нет...
   - Мир будет прост и понятен, Агатами, но чтобы сделать последний шаг, мне нужна ты. Адам Кадмон сотворил внутри тебя ненависть, он рассчитывал на мою смерть, забыв о том, что творцы не умеют умирать.
   - Нет...
   - Тебе дан великий дар, Агатами, и я хочу использовать его во благо.
   - Нет...
   - Но этот дар не способна нести беззащитная девочка по имени Агатами, поэтому мне придется дать тебе другое имя.
   - Нет...
   Берег исчез, и боль вернулась в истерзанное тело. Итиро смотрит на распятое дитя, на торчащую из живота иглу, на ввинченные в ладони и ступни болты.
   Он наклоняется к уху Агатами и шепчет ей великую тайну, которая ужаснее самой жуткой казни.
 
   12
   Утром позвонил Тэнри. Пыхтение крошечного паровозика было столь настойчивым, что Сэцуке пожалела упрямое создание, зевая вынырнула из уютной темноты сна и нащупала среди игрушек телефон.
   - Привет, Сэцуке!
   - Тэнри?! - остатки сна сразу же прошли, и Сэцуке села на кровати, поджав под себя ноги. - Как здорово, что ты позвонил! Ты где?
   - Здесь, - сказал Тэнри.
   - В школе? Как Агатами, как Рюсин? Куда вы все пропали?! - тысяча вопросов и обид теснились в голове Сэцуке.
   - Подожди, подожди, - рассмеялся Тэнри. - У тебя на сегодня какие планы?
   - Планы? - удивилась Сэцуке. - У меня нет никаких планов. Приходи ко мне в гости. Дома никого нет, кроме меня. Посидим, поболтаем!
   - Давай лучше на нейтральной территории, - предложил Тэнри. - Встретимся около Провала. Здесь полно всяких кафешек. Я тебя мороженым угощу. Заодно и поговорим.
   - Ой, Тэнри, - Сэцуке покраснела от волнения и взяла с подоконника первую попавшуюся игрушку. Это был тигренок. - Ты... ты... ты назначаешь мне свидание? У меня еще никогда не было свиданий!
   Тэнри помолчал.
   - Ну... не то, чтобы... а в общем... можно сказать и так. Ты придешь?
   - Конечно! Конечно, приду! - в восторге крикнула в телефон Сэцуке и запустила игрушкой в монитор "Нави". - Только куда? Как мне добраться до этого самого Провала?
   - У тебя рядом с домом должна быть станция монорельса. Там обязательно имеется схема маршрутов. Сядешь в монорельс и доедешь до станции "Мост".
   - Мост? Подожди, Тэнри, я запишу, - Сэцуке схватила наладонник и стилом вывела по экрану: "Свидание!!! Тэнри!!!! Мост!". - А дальше?
   - Я тебя там встречу. Договорились?
   - Да, да, договорились!
   - Два часа на сборы и дорогу тебе хватит?
   - Два часа?! - воскликнула Сэцуке. Она готова была бежать прямо сейчас. Почему так долго?! Зачем ей два часа?! Но... Что это с ней? Надо умыться, привести себя в порядок, выбрать платье, сложить сумочку... Как раз столько времени и уйдет. - Хватит! Два часа мне хватит.
   - Тогда буду тебя ждать, Сэцуке.
   Тэнри повесил трубку и потер щеки. Щеки горели. И уши. Эти девчонки вечно что-то воображают. Свидание! Тэнри осмотрелся. Станция были почти пуста. Монорельс только что ушел, и те, кто на нем приехали, уже разошлись по своим делам. Тэнри сел в кресло и принялся разглядывать городской пейзаж за окном.
   День выдался на редкость безоблачным. Дождя не было, а в воздухе уже ощущалось льдистая близость зимы. Выходя из теплого нутра станции, люди кутались в плащи, надвигали поглубже шляпы и вставали на эскалаторы, становясь похожими на нахохлившихся ворон.
   От их вида Тэнри самому стало зябко. Он наклонился вперед и подставил руки потокам горячего воздуха, вырывающимся из щелей обогрева. Ему предстояло ждать Сэцуке два часа, но идти куда-то убивать время не хотелось. Лучше посидеть здесь. Тэнри откинулся на спинку кресла, протянул к теплу ноги, засунул горячие ладони под мышки и закрыл глаза.
   Сэцуке вскочила с кровати и запрыгала на одной ноге по комнате, распевая:
   - Свидание! Свидание! Свидание!
   Медведь Эдвард одобрительно поглядывал на нее глазами-пуговками.
   Сэцуке допрыгала до стола, ткнула в клавишу и набрала запрос: "Монорельс станция Мост". Синий экран расчертился запутанной схемой, по которой ползли разноцветные точки. Нужная Сэцуке станция была помечена ярко-красным треугольником. Так, а как называется ее станция? Очень просто, набираем номер района, номер улицы, номер дома... раз, два, три, "Нави" загори! Почему - загори? Нет, лучше - пять, шесть, "Нави" ответь! Вот и нужный маршрут. И совсем недалеко от дома!
   Сэцуке поколдовала с наладонником, и аналогичная схема высветилась на его экране. Вот и все. Теперь - в ванну!
   До станции предстояло проехать пару кварталов. Сэцуке поднялась на эскалатор и поплыла мимо домов в редкой толпе озабоченных взрослых.
   От платья пришлось отказаться и надеть черный брючный костюм, чему Сэцуке сейчас была очень рада. Ледяной ветер задувал внутрь стеклянной трубы и норовил посильнее укусить за щеки и нос.
   На ярусе монорельсовой дороги стало еще холоднее. У автоматов с горячим чаем и кофе выстроились очереди, а синева неба окатывала людей леденящим дыханием нетерпеливой зимы. Казалось, еще чуть-чуть и воздухе прямо из ничего кристаллизуются крохотные снежинки и укроют мир-город кипенной поволокой.
   Сэцуке посмотрела на табло. До прибытия ее монорельса оставалось десять минут, и она встала в очередь за чаем. Кинув монетку и получив приятно обжигающий пластиковый стаканчик, девочка подошла к барьеру и посмотрела вниз. Дома отсюда видно не было, но открывался замечательный вид на весь район, точно детская площадка уставленный разноцветными кубиками, среди которых ехали игрушечные машины.
   Переплетения эскалаторов связывали уровень с уровнем, поднимая и опуская людей на монорельс или в метро. Сквозь прозрачную крышу были видны самые верхние ярусы, где туманными тенями проскальзывали поезда-синкансены. А в синеве неба деловито двигались тяжелые жуки-вертолеты, порхали крылатые птерокары и величественно проплывали дирижабли.
   Звякнул колокольчик, и из тоннеля выползла длинная гусеница монорельса. Сэцуке бросила недопитый чай в урну и шагнула в разгоряченное нутро вагона. Двери чавкнули, и поезд тронулся, быстро набирая скорость. Свободных мест имелось много. Сэцуке села слева по ходу движения у окна и прижалась щекой к прохладному стеклу.
   Монорельс то нырял в тоннели, и вокруг смыкалась тьма, в унисон с которой разгорались лампы, освещая салон вагона, а люди недовольно трясли газетами, стараясь приспособиться к перемене освещения, то выскакивал на простор, и тогда у девочки дух захватывало от величественной панорамы мир-города.
   Не верилось, что город предназначен для человека. Казалось, что люди здесь лишь случайные и надоедливые гости, крошечные муравьи, поселившиеся внутри сложнейшей машины и пользующиеся ее теплом, ее переходами, ее пищей, предназначенными для какой-то иной, неведомой самим муравьям цели.
   Больше всего Сэцуке Хэйсэй напоминал наглядную модель архитектуры высокопроизводительного процессора, которую она видела в одном из папиных журналов. Непонятная, запутанная структура, пересечение, переплетение уровней, ярусов, дорог, линий, в которых, тем не менее, имелась вполне определенная регулярность, высший смысл, уловить который однако человеческий глаз не мог.
   Странно, но Киото не производил на Сэцуке такого впечатления. Обычный человеческий город, также бестолково выстроенный, хаотичный, запутанный, холодный и отчужденный, но он был только лишь городом, мир-городом, и все. Здесь же чудилось, что в Хэйсэе таилось загадочное существо, для которого стальные пещеры являлись укрытием, ограждавшим его до момента полного вызревания и пробуждения.
   - О чем ты только думаешь, Сэцуке? Ты едешь на свидание, а думаешь о всякой ерунде! - сказала Беззаботная Сэцуке.
   - Никакое это не свидание, и не задирай нос, - хмуро возразила Рассудительная Сэцуке.
   - А вот и свидание! - показала язык Беззаботная Сэцуке. - Тебе просто завидно! Ты вообще любишь вешать нос. Тебе нравится быть несчастненькой!
   - Я трезво смотрю на жизнь, - хладнокровно сказала Рассудительная Сэцуке. - Такие, как ты, в современных условиях имеют мало шансов обрести настоящее счастье.
   - Ой-ой-ой! Ну что за слова! - Беззаботная Сэцуке состроила серьезную гримаску, пытаясь скопировать кислую физиономию Рассудительной Сэцуке. - От таких слов молоко в холодильнике киснет! Современные условия... шансы... настоящее счастье... Вот возьму и замуж выйду!
   - Тебе четырнадцать лет, - хмуро напомнила Рассудительная Сэцуке. - Вступление в брак официально разрешено с восемнадцати лет. Так что у тебя в распоряжении еще четыре года, чтобы успеть обдумать столь важный шаг.
   - За Тэнри!
   - Ты не в его вкусе, - сказала Рассудительная Сэцуке. - И вообще, ему больше нравится Агатами.
   - Это твое любимое словечко - вообще? - язвительно поинтересовалась Беззаботная Сэцуке.
   - Вообще - да. Оно позволяет делать максимально обобщенные выводы на основе частных случаев.
   - Умереть - не встать! В частности - ты хороший человек, Сэцуке, но вообще тебя противно слушать. Вообще. При чем тут Агатами?
   - При том.
   - При чем?
   - Тэнри больше нравится Агатами. А она твоя лучшая и вообще единственная подруга.
   - Хороша подруга. Исчезла и не попрощалась, - погрустнела Беззаботная Сэцуке.
   - Может быть, у нее что-то случилось. Может быть, она серьезно заболела, - сказала Рассудительная Сэцуке. - А ты и пальцем не пошевелила, чтобы хоть что-то разузнать о своей лучшей подруге. Зато сразу же побежала на свидание с Тэнри!
   - Потому и побежала, как ты выражаешься, что очень хочу узнать обо всех - Агатами, Рюсине, о самом Тэнри!
   Рассудительная Сэцуке презрительно замолчала, а Беззаботная Сэцуке покраснела. Была в этом частичка правды, но только частичка, и обе Сэцуке это прекрасно понимали.
 
   13
   - Монорельс прибывает на станцию "Мост", монорельс прибывает на станцию "Мост", - сказал динамик. Сэцуке встала с кресла и подошла к двери.
   Ход поезда замедлялся, он нырнул в трубу станции, и мимо окон потянулся длинный перрон. Остановка. Двери зашипели, раздвинулись, и Сэцуке шагнула из вагона.
   - Сэцуке! - помахал ей Тэнри. - Я здесь!
   - Привет! - сказала Сэцуке и пожала протянутую руку. Почему-то ей казалось, что Тэнри поцелует ее в щеку (разве не так делают на свидании?), но он ограничился мужским, по мнению девочки, рукопожатием. Свидание обещало быть не столько романтичным, сколько деловым. Сэцуке вздохнула.
   - Очень рад тебя видеть, Сэцуке, - сказал Тэнри, отпуская ее руку.
   - И я рада тебя видеть, Тэнри.
   - Пойдем?
   - А куда?
   - Здесь полно всяких мест, где можно посидеть. Я, честно говоря, немного продрог. Зима в этом сезоне ранняя.
   Они встали на пустой эскалатор, который неторопливо понес их вниз, мимо запутанных ажурных ферм моста, перекинутого над Провалом. Из глубины поднимался теплый воздух, и казалось, что в таинственной бездне мир-города тлеет гигантский костер.
   Отсюда было видно, что Провал представляет собой многочисленные уровни, издали похожие на геологические напластования различных пород, внутри которых тянутся переходы, коридоры, освещенные разноцветными фонарями. Тонкие паутинки эскалаторов, лифтов поднимали и опускали людей в однообразных коричневых одеяниях со светящимися в рассеянном свете номерами.
   - А что это там? - спросила Сэцуке.
   - Фабрика, - ответил Тэнри. - Место, где добывают аниму. Видишь в глубине большие трубы? Они перекачивают полиаллой по специальной системе фильтров.
   - Интересно. Никогда здесь не была. То есть, я вообще мало где была в Хэйсэе.
   - Видишь, вдоль Провала тянутся галереи? - показал Тэнри. - Там много кафе, ресторанов, танцев. Бойкое местечко по вечерам. Когда становится темно, Провал светится золотистым светом. Видимо, мельчайшие частички анимы выносятся вентиляцией на поверхность. Получается очень красиво.
   Они впрыгнули с эскалатора и пошли вдоль ограждения, за которым начиналась бездонная пропасть. К высоким прозрачным щитам крепились эбонитовые перила. Кое-где на стояках имелись бинокли, опустив в которые монетки можно было в подробностях рассмотреть Провал.
   - Хочешь? - предложил Тэнри.
   - Нет, пока нет. Давай лучше где-нибудь погреемся. Я тоже замерзла.
   - Тогда можно зайти в "Луну в матроске". Мы там часто бывали, - сказал Тэнри и помрачнел.
   - С Агатами? - спросила Сэцуке и прикусила язык. Вот и выдала себя!
   - И с Агатами, и с Рюсином, - ответил Тэнри. - Мы в свое время все здесь облазили.
   - Жаль, что меня с вами не было, - сказала Сэцуке.
   Почему кафе называлось "Луна в матроске" Сэцуке так и не поняла. На цветастой вывеске крутился видеоклип, где пела девчонка, обладающая сказочными длинными волосами, собранными в две косы. Девчонка размахивала волшебной палочкой, которая превращала ее обычный костюм школьницы в нечто короткое, открытое и вызывающее, однако никакой Луны в кадре не появлялось.
   Тэнри помог Сэцуке снять куртку, разделся сам и повесил их вещи на разлапистую вешалку. На круглом столике одиноко стояла сахарница.
   - Что будете, молодые люди? - поинтересовалась немедленно возникшая рядом молоденькая официантка в том самом коротком и вызывающем, что и у девочки на вывеске.
   - Ты что хочешь, Сэцуке?
   - Я не знаю, Тэнри. Попить что-нибудь. Горячее.
   - Тогда два безалкогольных глинтвейна и мороженое, - сказал Тэнри.
   - Мороженое? - удивилась Сэцуке. - В такую погоду?
   - Ну и что? - сказал Тэнри. - Здесь же тепло. Или у тебя горло болит?
   - Горло у меня не болит, - призналась девочка, - но есть мороженое, когда на улице собачий холод, как-то странно и непривычно.
   - Какой холод? - не понял Тэнри.