Савеличев Михаил. Догма кровоточащих душ

   Успех. Вот как это называлось - успех. После трехлетнего марафона они наконец-то добились решения поставленной задачи. Создали прототипы "мехов", способные работать в самых экстремальных условиях. Техническое задание "Стереомы" выполнено. Но...
   - Нашел, - сказал Каби. - Кажется, нашел. Ну и задачку вы мне задали!
   Ошии присел рядом с Каби и посмотрел на схему. Запутанный трехмерный лабиринт коридоров, воздуховодов, проводов. Преобладал красный цвет опасности - там пути не было. Робкие вкрапления желтого почти терялись на схеме. Желтый - условно безопасный.
   - Я сначала искал зеленые ходы, но они все перекрыты или загерметизированы, - объяснил Каби. - Желтые нам тоже не подходят. Там очень узкие проходы. Поэтому я сосредоточился на красных.
   - По красным мы точно не пройдем, - возразил Ошии.
   - Шеф, не надо доверять машинам, это я вам как инженер-программист говорю. То, что сейчас помечено красным, таковым уже не является. Надо учитывать, что в аварийных ситуациях отключаются сети высокого напряжения.
   - Я не полезу по проводам, - сказала Ханеки. - И как мы понесем Дои? О Дои ты подумал?
   - Мы в любом случае не сможем его отсюда вытащить, - виновато сказал Каби. - Нам придется оставить его здесь... Если мы выберемся, то сможем привести сюда помощь.
   Из глаз Ханеки потекли слезы, губы ее задрожали.
   - Я... я... я не уйду отсюда без Дои.
   - Какой диаметр коридора? - спросил Ошии.
   - Не очень большой, придется идти согнувшись. Надо еще учитывать протянутые там провода.
   - Ты имеешь в виду магистральный ход от электростанции?
   - Да, шеф, он наиболее оптимален. Кроме того, мы выйдем на поверхность... вне санитарной зоны.
   - Если я помню, - прикинул Ошии, - то длина магистрали должна быть не меньше двух тысяч шагов.
   - Так и есть. Тысяча восемьсот, если быть точным.
   - Мы не можем уйти без Дои! - крикнула Ханеки. - О чем вы говорите!
   - Мы возьмем его с собой, Ханеки, - Ошии поднялся. - Нельзя никого оставлять здесь.
   - Шеф... - начал было Каби.
   - Ты забыл об одной вещи, Каби, - сказал Ошии. - Магистраль должна периодически проверяться. Учитывая ее протяженность, там должно быть предусмотрено какое-то средство передвижения. Тележка или вагонетка.
   - Но нам надо туда еще добраться!
   - Доберемся. Если придумаем, как вылезти из этого ящика.
   Каби отложил "Нави" и тоже встал.
   - Будем демонтировать стены. Больше ничего не остается.
   Ханеки очень хотелось протереть лицо Дои, чтобы смыть жуткую кровавую маску. Но воды очень мало. Можно сказать, что ее вообще нет. Несколько глотков. Тихий плеск на самом донышке фляжки.
   От визга электродрели болели зубы. Стальная стружка разлеталась в стороны. Каби скалился и сильнее налегал на машинку. Ханеки посмотрела на его голую спину и отвернулась. Жарко. Очень жарко. Вот только снимать больше нечего. Все уже снято, но облегчения не наступало. Тело покрыто плотной сеткой пота. Плохо. Очень плохо. Обезвоживание организма идет быстро, и скоро они начнут терять сознание, а потом... Лучше не думать, что будет потом.
   Дрель замолчала.
   - Еще одна, - злорадно сказал Каби.
   - Давай теперь я, - предложил Ошии.
   - Спокойно, шеф, не суетитесь. Работа здесь тонкая, того гляди сверло запорем. Клепали на совесть.
   Бум! Бум! Бум!
   Пол содрогался.
   - Не нравится мне все это, - сказал Каби. - Ох, не нравится. Если бы не Ханеки, то совсем бы тоскливо было.
   - Может быть, мне рядом встать? - предложила девушка.
   - Я буду отвлекаться, - засмеялся Каби. - Даю обещание расцеловать того разгильдяя, который забыл здесь эту дрель. Если выберусь.
   - А если это будет девушка? - улыбнулась Ханеки.
   - Женюсь. Немедленно женюсь.
   - А я за тебя не пойду, - сказала Ханеки. - Дело в том, что дрель я сюда принесла.
   - Зачем? Впрочем, не важно, - сказал Каби. - Я тебя люблю, Ханеки. Иди сюда, поцелуемся.
   - Не отвлекайся, - напомнил Ошии. Теперь он колдовал над "Нави". К счастью для них, беспроводная информационная магистраль еще как-то функционировала. Кое-где базы данных уже утонули в черном ничто, то ли обесточенные, то ли вообще взорванные, но резервные копии пока тянули основные управленческие подсистемы.
   Ошии интересовали последние данные телеметрии. Последние минуты. Даже секунды. Десять секунд потоковых данных вполне бы хватило, чтобы... Чтобы подтвердить его подозрения, или опровергнуть их.
   Приходилось прорубаться через системы аварийной защиты. Там, где хватало именного доступа, дело шло быстро, но в некоторых случаях система глухо блокировала информацию, выдавая нечто несусветное. Каби отвлекать не хотелось, поэтому приходилось пользоваться грубой силой "ледорубов", или как их еще называли - "консервных ножей". Хотя, в данном случае они походили не столько на ножи, сколько на те самые камни, которыми Каби открывал консервную банку.
   - Ничего, милая, ничего, - шептал Ошии. - Мы тебя потом вылечим, подлатаем. Ты только не очень сопротивляйся...
   - Еще один готов, - прохрипел Каби. - Пить хочется.
   - Воды почти нет, - виновато сказала Ханеки.
   - Эх, жаль, что нас не в туалете заперло, - Каби вытер с лица пот и посмотрел на свои руки, иссеченные стальной стружкой.
   - Ты хочешь в туалет? - испугалась Ханеки.
   Каби попытался рассмеяться, но горло пересохло настолько, что у него ничего не получилось.
   - Я как-то ходил на курсы выживания в городе, - объяснил он Ханеки. - Делать было нечего, а время надо как-то убивать. Вот и записался ради смеха. Но оказалось очень полезной штукой. Ты бы слышала, Ханеки, сколько вкусных и питательных вещей можно извлечь из обычного мусорного ящика! Я потом долго не мог спокойно мимо них ходить, хотелось залезть в отбросы и самому все это попробовать.
   - Ужасно, - сказала Ханеки.
   - Так вот, если в городе внезапно отключили воду, а больше вам ее взять неоткуда, то в обычном смывном бачке содержится вполне достаточно жидкости, чтобы продержаться дня два.
   - Я бы не смогла пить из смывного бачка, - искренне сказала Ханеки.
   - Это ты сейчас так говоришь, - Каби перехватил поудобнее дрель. - Посмотрим, что ты будешь делать, когда мы все-таки найдем какое-нибудь приятственное заведение на нашем пути отсюда.
   Ханеки попыталась облизать пересохшие губы пересохшим языком.
   - Наверное, ты прав, - призналась она.
   Каби снова включил дрель. Закаленное сверло вгрызлось в очередную заклепку, извлекая из нее длинные завитки металлической стружки.
   - Умница, - шепотом похвалил Каби машинку. - Какая ты у меня умница. Еще немного, милая, и мы тебя оставим в покое. Только ты уж постарайся, напрягись. Раз, два, три, четыре дырки, и мы на свободе.
   - Стена движется, - спокойно сказала Ханеки. - И движется все быстрее.
   - Успеем, - ответил Ошии. Сидеть на горячем полу было уже невмоготу. Он поставил "Нави" на стол рядом с Дои и смотрел на длинные колонки бегущих символов. Графический адаптер окончательно полетел. И что теперь это все может значить? - Ханеки, ты помнишь, какой последний сигнал прошел по "Зеленому"?
   Ханеки вытерла слезы. Ну вот, опять сопли распустила, как сказал бы Каби. Дои застонал, и она вылила последние остатки воды между его запекшихся губ. Какой сигнал? Разве это теперь имеет значение?!
   - Я не... кажется, активация... да, если не ошибаюсь, команда на активацию системных блоков С-два. Шеф, я не уверена...
   Ошии погладил девушку по плечу.
   - Все нормально, Ханеки, все нормально.
   - А что такое блок С-два? - спросил Каби. Он с удовлетворением посмотрел на длинный ряд высверленных отверстий. Наверное, так себя могут чувствовать только взломщики сейфов, предвкушая крупную поживу.
   - Биомеханический модуль. "Мех" включил биомеханический модуль и перешел на самоуправляемое развитие.
   Каби присвистнул.
   - Тогда понятно, почему все рвануло.
   - Такого не предусматривалось в программе испытания, - сказал Ошии. - Изначально было ясно, что С-два нельзя активировать на стендовых испытаниях.
   - Я знаю, чьи уши торчат за этим делом, - мрачно сказал Каби и вновь включил дрель. - Раз, два... Еще две заклепки и...
   - Что? - спросила Ханеки.
   - И мы узнаем, стоило ли пробивать головой стенку, чтобы оказаться в соседней камере.
   - О чьих ушах ты говоришь, Каби? - спросил Ошии.
   - Об ушах Фонда, конечно же. Такэси Итиро был слишком заинтересован в ускорении проекта, поэтому... поэтому его умники могли изменить программу испытаний, любезно позабыв уведомить нас.
   - Вряд ли. Это было бы слишком неблагоразумно. Они должны предвидеть последствия.
   - Шеф, - Каби выключил дрель и повернулся к Ошии, укоризненно качая головой, - шеф, оглянитесь вокруг! Может быть, они очень хорошо предвидели последствия. Неужели вы думаете, что прототипы планировалось использовать в каких-то мирных целях?
   - Мне так казалось, - пробормотал Ошии.
   Каби подул на сверло и потрогал его кончик пальцем. Металл обжигал.
   - Для работы на Фабрике "мехам" совершенно не нужны лазеры с термоядерной накачкой и биомеханические модули. Я бы сказал, что мы создали совершенное оружие. Механические организмы, способные не только самовосстанавливаться, но и усовершенствовать сами себя.
   - Ты ошибаешься, Каби, - тихо сказал Ошии.
   - Хотелось бы мне ошибаться! - вдруг закричал Каби, и Ханеки от страха вздрогнула. Пустая фляжка выпала из ее рук. - Как бы мне хотелось ошибаться!
   - Перестань, Каби, - также тихо сказал Ошии.
 
   24
   Сэцуке открыла глаза.
   Вновь тот же самый сон.
   Она стоит среди бесконечности мертвых тел, и яркие созвездия светят над головой. Только идти ей уже никуда не надо, не надо искать, потому что она нашла то, что искала. Рука, бледная с синими прожилками вен на запястье. Как будто прорисованные густой краской по гладкому мрамору. Плечо, такое же белое и каменное. Худое тело с выступающими ребрами, небольшие груди с бледными точками сосков. Нелепо подвернутые ноги, как у куклы, которую пытались усадить на полку для игрушек, но неуклюжая марионетка, лишенная нитей жизни, лишь падала на бок. Она и теперь так же лежит. Растрепанные волосы. Противные, спутанные завитки на затылке.
   Кукла чересчур знакома Сэцуке. Каждый изгиб тела, каждый завиток волос. Даже не нужно смотреть ей в лицо. Ведь это она, Сэцуке. Это она лежит среди множества других мертвых тел. Брошенная кукла, надоевшая своей хозяйке.
   Нет ни страха, ни сожаления, ни растерянности. Она даже не удивлена. Словно бы вспомнила нечто, давно ей известное. Далекое, минувшее, ставшее чужим и холодным. Как ее тело. Есть лишь толика облегчения, будто бы все окончательно прояснилось, стало понятным и прозрачным.
   - Ты не спишь? - знакомый голос.
   Сэцуке поворачивает голову и видит сидящего на полу Рюсина.
   - Привет, Сэцуке, - говорит Рюсин и улыбается. - Давно не виделись.
   Сэцуке садится и спускает ноги с высокой кровати. Одеяло сползает с ее плеч, и Рюсин отводит глаза. На Сэцуке только маечка и трусики.
   - Твоя одежда пришла в полную негодность, - виновато говорит Рюсин. - Сейчас что-нибудь принесут взамен.
   На больничную палату не похоже. Нет окон, лишь металлическая дверь с закругленными углами и множеством запоров. Угрюмые стены тоже сделаны из металла, но их драпируют длинные занавеси.
   - Где я? - голос звучит гулко, непривычно, с каким-то железным оттенком.
   - Во владениях Никки-химэ, - говорит Рюсин.
   Во владениях. Звучит несколько напыщенно, торжественно.
   - Как я здесь оказалась?
   - Ты не помнишь? - посмотрел на нее Рюсин и, покраснев, снова отвернулся.
   Сэцуке натянула на себя тонкое одеяло, поплотнее закуталась в него, так что только ноги торчали наружу. Ноги не должны смущать Рюсина.
   Помнить? Она опять что-то должна вспомнить? Они падали. Точно, они с Тэнри убегали, а потом падали куда-то в темноту, холодную, бездонную темноту. Было страшно, очень страшно вот так лететь, ожидая каждое мгновение удара и... и смерти. Боли, агонии и смерти. Но внезапный ветер подхватил их, словно два листика, оторвавшихся от осеннего дерева, и понес, понес, понес...
   - Я помню, что мы падали... падали в темноту... в бездонную пропасть... я и Тэнри. А потом был ветер... и все, - Сэцуке посмотрела на Рюсина. - А... а где Тэнри?
   - С ним все в порядке, Сэцуке, - улыбнулся Рюсин. - С Тэнри все в порядке. Он рвался к тебе, но ему пока не разрешили вставать. Вы надышались какой-то дряни в коридорах.
   - За нами гнались, - Сэцуке нахмурилась и потерла лоб, - а потом был противный запах, и Тэнри сказал, что они пустили газ, чтобы усыпить нас.
   - Вам повезло, - сказал Рюсин. - Тэнри молодец. Он всегда умеет уходить от опасности.
   - Да, молодец, - прошептала Сэцуке и потрогала губы. - Рюсин, а Агатами тоже здесь? Я по ней ужасно соскучилась!
   Рюсин помрачнел.
   - Ее здесь нет.
   - А где она? С ней ничего плохого не случилось?!
   - Я не знаю. Честно, я не знаю, Сэцуке.
   Раздался длинный звонок. Рюсин встал, подошел к двери и с усилием приоткрыл ее. Что-то сказал, вернулся и положил рядом с Сэцуке пакет.
   - Вот твоя одежда. Надеюсь, что она тебе подойдет. Одевайся, я жду в коридоре.
   - Хорошо, - кивнула девочка.
   Рюсин вышел.
   В пакете оказались синие брюки с широкими штанинами и лямками через плечи, черный свитер и туфли на плоской подошве. Как ни странно, но все сидело на Сэцуке, словно сшитое по ней. Зеркало, к сожалению, в комнате отсутствовало, расческа тоже. Пришлось пригладить волосы руками, надеясь, что они не очень растрепаны.
   За дверью в обе стороны тянулся длинный коридор с одинаковыми металлическими дверями, отличающимися лишь номерами, нанесенными на них алой краской. Между дверьми располагались мягкие кресла и небольшие столики. Рюсин сидел в одном из кресел.
   - Я готова, - сказала Сэцуке. - Только я расчески не нашла и зеркала. Я, наверное, очень растрепанная?
   - Ты выглядишь хорошо, - улыбнулся Рюсин, вставая. - Правда, хорошо.
   - Спасибо. А теперь куда?
   - Ты кушать хочешь?
   Сэцуке подумала.
   - Нет. Пожалуй, нет. Не хочу.
   - Тогда пойдем к Никки-химэ. Тебя нужно представить ей.
   - А как же Тэнри? - обеспокоенно спросила Сэцуке. - Его разве не нужно представить Принцессе?
   Рюсин засмеялся.
   - Тэнри?! Ну, о нем не беспокойся. Ты еще многого не знаешь, Сэцуке. Но Никки-химэ все тебе объяснит.
   - Надеюсь, - вздохнула Сэцуке.
   Рюсин взял ее за руку.
   - Держись крепко и ничего не бойся, - предупредил он.
   - Зачем ты это сказал? - спросила Сэцуке.
   - Что сказал?
   - Чтобы я ничего не боялась. Я теперь обязательно буду бояться.
   Рюсин глубоко вздохнул. Коридор исчез. Сэцуке вновь летела. Но теперь это было не падение, а полет. Восхитительный полет сквозь золотистый, нежный, ласкающий свет. Рюсин исчез, но Сэцуке не боялась, потому что она восседала на самом настоящем драконе. Удивительно. Она сидела на белоснежном драконе и одновременно видела себя со стороны - крохотную фигурку, прижавшуюся к громадному длинному, гибкому телу. Словно тысячи зеркал оказались установлены вокруг, словно громадное насекомое миллионом своих глаз разглядывало невероятное, чудесное видение.
   Ветер свистел в ушах, развевал короткие волосы, наполнял таким восторгом, что хотелось кричать от радости во все горло. Ура-а-а-а!!! Ура-а-а-а!!!
   А еще - благоухание, аромат миллионов запахов, самых тонких, душистых, духмяных, благовонных... Какие еще можно подобрать эпитеты, чтобы описать их?! Нет таких слов, разум отказывается искать сочетание мертвых букв, чтобы воссоздать лишь бледную копию вечно живого, но такого неуловимого, простого и абсолютно невыразимого.
   - Тебе нравится?! - кричит Рюсин.
   Где он?! Почему она не видит его?! Он рядом, стоит протянуть руку, но в тоже время где-то очень далеко!!! Больше нет Рюсина - застенчивого и неуклюжего мальчика, есть только белый дракон, волшебное создание, легенда, миф, чудо!
   - Да!!! - кричит восторженно Сэцуке. - Да!!!
   Дракон взвивается еще выше, вертикально вонзается в плотный золотой полог, и Сэцуке крепче прижимается к горячему телу. Нет ни сбруи, ни ремней, лишь гладкая кожа, но еще одним чудом девочка крепко держится. Нет такой силы, которая могла бы разделить их - Сэцуке и ее кипенного дракона.
   Таким должно быть солнце. Не раскаленным шаром, внутри которого бушуют невообразимые по силе стихии, угрожающие вырваться из плотного кулака гравитации смертельными вспышками. Не мертвой материей, подчиненной точнейшим законам синтеза крохотных частичек мироздания. Не звездой, затерянной среди мириад других солнц, более ярких, более красивых, чем невзрачный оранжевый карлик.
   Вот оно, настоящее солнце! Нежное, теплое, любящее, отдающее свет свой и жар свой как неизбывный поток страсти ко всему живому, что рождено, что существует в дольнем мире. Множество теплых ладошек гладят Сэцуке, согревают ее, утоляют печали и горести, подносят живой свет к губам, чтобы она испила его, ощутила, как пряность наполняет тело, просачивается в каждую клеточку, делает ее невесомой, воздушной, лучистой.
   Больше нет Сэцуке, пустая оболочка сброшена. Она не нужна взлетающей в небо бабочке. Она бестелесна, словно свет. Она везде и нигде. Она заполняет весь мир, обнимает его, нянчит, как долгожданное дитя.
   - Сэцуке, - говорит нежный голос, голос, в котором слышится перезвон хрустальных колокольчиков. - Сэцуке, я рада встрече с тобой.
   Золотистый поток облекает женскую фигуру. Она протягивает руку, и ее теплые пальцы касаются лица девочки. Они скользят по лбу, по щекам, трогают губы и подбородок. Это и ласка, и приветствие, и знакомство. Чувствительные подушечки вбирают лик Сэцуке, ее неповторимость, индивидуальность, как будто хрупкая новорожденная бабочка осторожно прикасается к цветочной пыльце, в первый раз ощущая ее аромат.
   - Никки-химэ, Никки-химэ! - лед памяти треснул, разошелся, открывая черную воду. Но вслед за внезапным, мгновенным страхом пришло знание, а за знанием - удивление. Как она могла забыть такое чудо?! Как она могла бояться того, что таилось в ней до поры до времени, таилось, оберегая самое сокровенное, ожидая восхода вечного солнца, вечной любви и вечной юности!
   Сэцуке простирается перед своей богиней, перед своей госпожой, перед своей матерью, потому что Никки-химэ - мать всему сотворенному ею. Девочка плачет, но это слезы радости, нескончаемого пароксизма, пароксизма, в котором нет ничего постыдного, а тем более, ничего изнуряющего, обессиливающего. Наоборот, в чувственном восторге открывается неиссякаемый источник силы.
   - Я очень виновата перед тобой, Сэцуке, - длинные пальцы гладят ее по щеке. - Прости меня, бедная моя девочка.
   Виновата?! Как она может такое говорить?! Разве творец виноват, что создал прекраснейший из миров?! Нет, невозможно!
   Сэцуке берет руку Принцессы и покрывает ее поцелуями.
   - Нет, госпожа, нет, вы ни в чем не виноваты!
   - Сядь, - просит Никки-химэ и мягко убирает руку.
   Сэцуке послушно садится на колени и вытирает слезы. Теперь она может лучше рассмотреть Принцессу. На госпоже расшитое золотом платье, у нее удивительные, потрясающе длинные волосы, словно нити червонного золота, собранные в толстую косу, перекинутую на грудь и обвивающуюся несколько раз вокруг тонкой талии, длинная челка спадает на лоб и закрывает то место, где должны быть глаза. Должны быть. Но их нет. Никки-химэ слепа.
   - Я уже привыкла к этому, - мягко улыбается Принцесса, словно прочитав мысли Сэцуке. - Не надо меня жалеть, дитя.
   Но Сэцуке вновь не может сдержаться. Она кусает губы, всхлипывает, слезы струятся ледяными ручейками по щекам.
   - Никки-химэ, Никки-химэ...
   Принцесса складывает на коленях руки, и они лежат на золотой парче, как произведение искусства, как совершенные творения боговдохновенного художника.
 
   25
   - У тебя особый дар, Сэцуке, - сказала Никки-химэ. - Дар, из-за которого тебе ниспослано столько страданий.
   - Я не понимаю вас, госпожа, - Сэцуке посмотрела на печальное лицо Принцессы. - О каком даре вы говорите? И о каких страданиях?
   - Ты - третья, Сэцуке, - Никки-химэ разгладила парчу на коленях. - Оригинал был уничтожен в автокатастрофе. Неуправляемый бензовоз врезался в людей, среди которых находилась первая Сэцуке. Возможно, что именно ее и следует назвать настоящей Сэцуке. Вторая Сэцуке была клонирована, но в результате несчастного случая погибла во время перелета со своим отцом из Киото в Хэйсэй. Тогда я опять ничего не могла сделать, дитя. Даже боги бывают бессильны... Вместе с Сэцуке-два в Хэйсэй был переправлен третий клон. Никто не думал, что его придется использовать, но так сложились обстоятельства.
   - Значит, я... я... не настоящая? - губы Сэцуке затряслись, глаза вновь наполнились слезами, только теперь не радость была этому причина, а разочарование. - Значит, я не человек?
   Принцесса наклонилась вперед и погладила девочку по голове.
   - Не говори глупостей, Сэцуке. Ты самый настоящий человек. Но ты еще и алкаэст.
   - Алкаэст? Что это такое?
   - Надежда, дитя мое. Великая надежда на обновление умирающего мира. Мне нужно многое тебе рассказать, - Принцесса склонила голову, и Сэцуке увидела как солнце вспыхнуло на каждом ее волоске, превратив в пылающую, раскаленную нить.
   Самые противоречивые чувства вмещались в ней. Она никогда не думала, что столь огромная радость может одновременно соседствовать со столь глубокой грустью. Как будто она стоит на границе двух стихий - земли и моря, и соленый ветер смешивается с ветром, несущим полынные запахи. Она - одно, единое целое, которое расколото, разъято на тысячи мельчайших осколков, и лишь рядом с Принцессой обретшее долгожданную полноту.
   Близость к Никки-химэ - это не только восторг, внезапно поняла Сэцуке. Это все, что только дано испытать человеку в своей жизни, самые чистые, спектрально чистые цвета-эмоции, начиная с красного упоения, экстаза и заканчивая синевой тоски, одиночества. Весь человек сразу. Без переходов, без времени, без остановок. Вот он - податливая глина в руках своего творца.
   - В начале был Заговор, - сказала Никки-химэ. - Не Слово и даже не Творение положило начало этому миру. Был Заговор двоих против третьего, Заговор того, кто много позже возьмет себе имя Такэси Итиро, и той, кто будет называться Никки-химэ, против третьего, безымянного...
   Сэцуке слушала Принцессу и плакала. Когда Никки-химэ окончила свое повествование, девочка спросила:
   - И уже ничто не сможет спасти мир?
   Принцесса улыбнулась:
   - Дитя, неужели ты хотела бы его спасти? Что видела ты в нем такого хорошего, ради чего стоило бы предотвратить его гибель?
   Сэцуке вытерла слезы.
   - Я не знаю, Принцесса. Но ведь люди не настолько плохи! Мы умеем дружить, любить...
   - Дело не в людях, дитя. Изначальный грех совершен не человеком, а нами. Кровь предательства положила начало миру, и кого теперь обвинять, что мир отказывается принять столь неправедную жертву? Такэси Итиро желает возродить новый мир, живущий по иным, более совершенным, по его мнению, законам. Я же хочу, чтобы все пришло к своему завершению, чтобы виновные были наказаны за свое преступление.
   Никки-химэ помолчала. Сэцуке робко пододвинулась ближе к Принцессе и легла, положив голову ей на колени.
   - Это несправедливо, - сказала девочка. - Если все кончится, то все будет бессмысленно.
   - Только люди задумываются о смысле, - улыбнулась Никки-химэ. - Такими уж они созданы.
   - В чем же мой смысл, госпожа?
   - Твой смысл, Сэцуке, в том, чтобы довершить начатое. Растворить, разрушить то, что уже начало растворяться и разрушаться. В этом и заключается твой дар. Ты еще спишь, ты еще не проснулась, ты не ощущаешь своей силы, но она в тебе. Ты пока только первая крохотная капелька теплого дождя, которая упала на последний снег.
   - Мне жалко всех их, - прошептала Сэцуке. - Папа, Агатами, Тэнри, Рюсин... Разве они только снег, который должен растаять?
   - Они были добры к тебе, - Принцесса вздохнула. - Но они были и жестоки к тебе. Они предавали и убивали тебя, Сэцуке.
   - Но они и любили меня...
   - Итиро был прав, - Никки-химэ погладила Сэцуке по волосам. - Даже мы сами не сможем понять тех, кого породили. Душа человека непредсказуема... Только все уже поздно, дитя. Так или иначе, но человек обречен. Будет ли это тезис механического ангела, будет ли это тезис Адама, или тезис сфирот, но в окончательной Догме для человечества нет места.
   - Что же будет?
   - Будет битва. Последняя битва. Такэси Итиро уже готов провозгласить свой тезис. Ангел Смерти и Ангел Жизни перешли на его сторону. Скоро восстанет ото сна Ангел Творения и...
   - Ангел Смерти это...
   - Азраил его имя.
   - Но... Агатами...
   - Агатами больше нет, Сэцуке. Она могла бы стать моим лучшим творением, но Итиро... Агатами не смогла противостоять искушению. Азраил ее новое имя.
   - Это... это жестоко...
   - Нет, дитя, нет. Привычный мир рассыпается, рвется даже то, что казалось самым надежным и незыблемым.
   Сэцуке села. Слез больше не было. Не было радости, не было печали. Покой снизошел на нее. Все решено.
   - Я хочу сама все увидеть, - сказала девочка.
   - Тогда пойдем, - Принцесса взяла ее за руку, и свет померк.
   Они были везде и нигде. Стальной город расстилался под ними, и они проникали в каждый его коридор, наполняли его, пронизывали тонким дуновением незаметного ветра. Город, конечно же, знаком Сэцуке. Вот ее дом, ее комната, ее школа, вот дорога, по которой она ходила, сад, в котором гуляла. Тысячи, казалось бы, забытых мелочей, которые внезапно вспомнились ей.