Рюсин не отвечает. Больше нет времени на болтовню. Он поворачивается к Агатами, разжимает ей рот и вкладывает жемчужину внутрь, ложит на распухший, почерневший язык.
   Адам прыгает. Рука бьет Рюсина по спине, словно воду расплескивая кожу и мышцы, погружается в тело мальчика, и тот чувствует, как безжалостные пальцы смыкаются на его сердце. Странное ощущение. Кто-то посторонний поселился внутри и хозяйничает там. Каждое движение причиняет ужасную боль, но Рюсин не может ни закричать, ни застонать. Он лишь разевает рот выброшенной на берег рыбешкой.
   Нужно только одно - протолкнуть камешек поглубже, в горло, пробиться сквозь плотную пробку свернувшейся крови, разодрать кончиками пальцев нечто вязкое, ледяное, мертвое...
   - Агатами! - хочет крикнуть Рюсин, но Адам дергает руку. В ней трепещет окровавленное сердце, выбрасывая из разорванных аорт последние порции крови. Рюсин валится на девочку, а из разверстой дыры на спине продолжают хлестать алые потоки.
 
   3
   - А ведь мальчик был прав, - сказала Никки-химэ. Ее прохладная ладонь легла на плечо Адама. Адам прижался к ней щекой.
   - Вы здесь, Великая Мать.
   Никки-химэ рассмеялась.
   - Давно ты меня так не называл!
   Волосы Принцессы распущены, и море купает золотые пряди в своих волнах. Никки-химэ сбрасывает туфли.
   - Помоги мне, - говорит она Адаму, которые все еще смотрит на лежащих детей. - Там сзади должна быть молния на платье... Ты сегодня очень любезен, сын мой.
   Платье падает на песок, Никки-химэ переступает через него и блаженно потягивается.
   - Как хорошо! Я чувствую, что здесь хорошо. Жаль только, что мне не дано это увидеть.
   Принцесса заходит по колено в воду, опускает пальцы в соленые волны, которые медленно накатываются на нее, ласкают бедра и живот.
   - Они все здесь, Адам? - спрашивает Никки-химэ.
   - Да, Великая Мать, - отвечает Адам.
   Никки-химэ зачерпывает и подносит воду к лицу.
   - Каждая капля - отдельная жизнь, - говорит она, кончиком языка касается индиговой жидкости. - Великий океан первожизни, возможность каждого вновь воплотиться, обрести телесность... Чего же ты хотел, Адам?
   - Жизни, - сказал Адам. - Жизни для всех. Мироздание для человечества, бескрайнее, бездонное, мир без богов и без демиургов. Мир человека.
   - Что такое человек, Адам? - грустно спросила Никки-химэ. - Что он есть, как не подобие тех, кто его сотворил! Ты же хочешь превратить его в подобие тех скотин, что бродят по полям и жуют траву.
   - Человек - кровоточащая душа. Человеку не нужно оправдание его существования. Достаточно, что он есть. А смыслом свою жизнь и жизнь вокруг него он наделит сам, без вашей помощи.
   - Но для этого пришлось кое-кого лишить этой самой жизни, - Никки-химэ повернулась и медленно вышла на берег. Намокшие волосы тянулись за ней плотным шлейфом.
   - Я желал бессмертия не для себя, Великая Мать, - сказал Адам. - Я желал бессмертия для всего человечества. Каждый в отдельности был бы смертен, но как единое целое... Для нас не существовало бы преград. Мы бы заселили все миры, все холодные и раскаленные планеты, нашу кожу ласкали бы разноцветные солнца, мы бы основали новое царство, царство человека!
   - В твоем растворимом человечестве кое-чего не хватает, Адам, - усмехнулась Никки-химэ.
   - Вы имеете в виду сфироты? Эти жалкие подделки, именуемые душой? Они ни к чему. Каждый будет обладать душой. Они будут рождаться и умирать, и никто не уйдет обиженным. Вы были не слишком щедры, одаряя людей так называемой душой, великая мать!
   - Я говорю не о сфиротах, - покачала головой Никки-химэ. - Смотри, Адам!
   Океан застыл. Его индиговая поверхность натянулась, напряглась, словно живот, внутри которого зрел плод. Затем взрыв потряс пустыню вод, мириады колоссальных смерчей взметнулись в розовое небо, воздух наполнился соленой влагой, а океан продолжал исторгать, извергать. Казалось, что это продлится вечность, что запас жизней неисчерпаем, но вот вода стала отступать от берега, сначала медленно, неуверенно, как будто надеясь на прекращение катаклизма, но затем все быстрее и быстрее, обнажая белоснежное ложе.
   Там, в вышине, бурлили потоки, окутанные туманными шапками. Выли ветры, разрывая небеса и сбрасывая пригоршни раскаленных звезд в пучины индиговых вод. Ослепительный свет растекался стремительными ручьями в глубокой синеве, закручиваясь в могучие спирали.
   А там, где только недавно плескался океан, проступало, выпячивалось нечто громадное, титаническое, невообразимое. Оно еще скрывалось за безумием шторма, пряталось в мерцающем свете падающих звезд, глубокие тени лежали на нем. Но бушующий хаос успокаивался, и становилось все отчетливее видно - что же скрывал в своей бездне океан первожизни.
   - Ты видишь его, Адам? - спросила Никки-химэ.
   - Да, Великая Мать...
   - Опиши мне его!
   - Но...
   - Рассказывай, что ты видишь! - потребовала Принцесса. Поднявшийся ветер высушил ее волосы, и они развевались по ветру длинной золотой рекой.
   - Я вижу... вижу существо, которой распростерто на обнажающемся дне океана. Вода множеством смерчей уходит в небо, а внизу остается только оно...
   Никки-химэ шагнула к Адаму и взяла его за руку.
   - Продолжай.
   Испуганным дитя Адам вцепился в узкую ладонь Принцессы.
   - Я никогда не видел такого... Похоже, что существо мертво. Его грудь рассечена крест-накрест... У него огромное алое тело... почти человеческое тело, великая мать...
   - Так и должно быть, - печально сказала Никки-химэ, - оно должно быть мертво... в начале был Заговор.
   Принцесса отпустила Адама, шагнула вперед и склонилась над распростертым на влажном ложе существом. Ее тонкие пальцы скользнули по лицу, притронулись к ужасной ране на груди, остановились на сжатых в кулаки руках.
   - Отдай мне то, что ты пыталось забрать, безымянное, - прошептала Никки-химэ. - Умоляю тебя...
   Она безуспешно пыталась разжать пальцы существа, она чувствовала исходящий изнутри жар, но ее руки бессильно скользили по мокрой алой коже.
   - Верни мне... верни... - отчаянно шептала Принцесса, слезы катились из ее пустых глазниц, ветер бил в лицо, взметая длинную золотистую челку и открывая обезображенный рубцами лоб. - Тебе уже не о чем беспокоиться, безымянное, все свершилось так, как ты хотело...
   Длинные ногти скребли по алой коже, оставляя на ней глубокие царапины, пальцы постепенно разжимались, уступая яростному напору Слепой Принцессы. Наконец ей удалось отогнуть мизинец и безымянный, подцепить остальные и распрямить ладонь существа. Она отчаянно ощупывала ее, но рука была пуста.
   - Нет... нет... не может быть... - бормотала Никки-химэ. - А если они потерялись? - Слепая Принцесса упала на колени и принялась безнадежно ощупывать песок вокруг себя. - Где же они? Где же они? Где они?!!!
   Это был ужасный крик отчаяния. Принцесса распростерлась на обнаженном ложе первоокеана и зарыдала.
 
   4
   - Почему вы плачете, Принцесса?
   Голос холоден. В нем нет ни капли сочувствия. Так механический будильник своим звоном пробуждает человека к новому дню. Ничего личного. Только служба.
   - Почему вы плачете, Принцесса?
   - Уйди, - сказала Никки-химэ, приподнялась и села. Ее волосы облекли тело почти непроницаемой золотой накидкой. - Уйди, сын бездны!
   - У меня есть имя, Слепая Принцесса, - сказал голос.
   - Оно не интересует меня. Твое настоящее имя - самозванец!
   - Это не так, Слепая Принцесса, - мягко сказал голос.
   - Не называй меня слепой! - крикнула Никки-химэ.
   - Но вы ведь слепы, Принцесса! Когда-то вы были ослепительно прекрасны, Никки-химэ, особенно прекрасны были ваши глаза... Они сияли, как звезды, а их цвет... он был неописуем!
   - Что ты можешь знать об этом, самозванец, - бессильно сказала Никки-химэ.
   - Я знаю все, - сказал ледяным тоном голос, - я знаю все, Принцесса, все, кроме Истины!
   Никки-химэ устало провела рукой по лицу, расправляя челку и прикрывая то место, где когда-то были ее глаза.
   - О какой Истине ты толкуешь, сын бездны?
   - О той Истине, с которой все началось, Слепая Принцесса. О той Истине, которая лишила тебя глаз, а Принца - его сердца.
   - Вот и спрашивай Принца, сатана, - сказала Никки-химэ. - Может быть, он тебе что-то расскажет.
   - Он уже ничего не расскажет, Слепая Принцесса, - с наигранной скорбью сказал голос. - Он больше ничего не расскажет.
   Никки-химэ почувствовала, как кто-то тронул стылыми пальцами ее волосы, раздвинул их плотный полог и запечатлел на плече ледяной поцелуй. Даже не поцелуй, а - печать, ледяную, пронизывающую до самого сердца печать.
   - Почему? Почему он больше ничего не скажет?
   - Он низвержен, Принцесса. Он окончательно низвержен... Его механическое сердце не выдержало мук совести. Оказывается, даже боги подвержены этой болезни.
   - Ты это сделал, сатана? - опустила голову Никки-химэ. - Хотя, о чем я спрашиваю... конечно, ты.
   - Вы остались последней, Принцесса. Только вам известна Истина. Скажите мне ее, и тогда вы будете вознаграждены!
   - У тебя нет ничего такого, в чем бы я нуждалась, - гордо сказала Никки-химэ. - Изыди, тварь!
   Голос рассмеялся. Надменно, высокомерно, оскорбительно.
   - С каких это пор ваши собственные глаза стали вам безразличны, Принцесса?!
   - Ты лжешь! - крикнула Никки-химэ. - Ты лжешь!
   - Я смотрю на них, - наставительно поправил Принцессу голос. - Я смотрю на них и любуюсь ими, Принцесса. Они прекрасны, они сверкают, как тысячи звезд! Вечность нисколько не повредила им. Ни единого тусклого пятнышка!
   - Отдай мне их! Отдай!
   - Вы как дитя, Принцесса. Вы требуете назад свою игрушку и ничего не хотите вернуть взамен.
   - Я все отдам, - прошептала Никки-химэ. - Я отдам все, что ты хочешь, сатана.
   - Истину, Принцесса, Истину! Ведь это ваше желание завершить мир, опровергнуть тезис Итиро и тезис Адама. Но для подведения черты нужна Истина!
   - Я скажу...
   Ледяная рука погладила Принцессу по голове. В этом касании нет ни одобрения, ни поощрения, лишь знак того, что палач находится рядом. Он готов выслушать признание, вынести приговор и привести его в исполнение.
   - Я скажу, - повторила Никки-химэ.
   - Говорите, Принцесса!
   - Я. Я! Я!!!
   Голос помолчал, а затем с раздражением спросил:
   - Что вы имеет в виду, Принцесса?
   - Я, - заплакала Никки-химэ, - я есть Истина. Я - та сила, в бездне которой родилась идея Заговора, я - та сила, в бездне которой Заговор обрел свой лик, я - та сила, которая совратила Второго из Трех, и Заговор стал Истиной! Я есть Истина!!!
   Слепая Принцесса рыдала.
   - Ты слышала это, дитя? - спросил голос.
   - О чем ты толкуешь, сатана? - сквозь слезы сказала Никки-химэ.
   - Я обращаюсь не к тебе, Слепая Принцесса, - строго сказал голос. - Так ты слышала все, дитя?
   - Да. Да, я слышала все, - сказал второй голос.
   Никки-химэ подняла голову и протянула руки:
   - Сэцуке? Сэцуке, ты здесь, дитя мое?!
   - Она не твое дитя, Принцесса, - возразил голос. - Итак, каково будет твое решение?
   - Верни им все, Авель.
   - Ты не ошибаешься, Сэцуке? Ты сама слышала признание. Они виновны. Они виновны не только в содеянном, они виновны в том, что грех предательства и убийства стал основой их Творения! Сколько сфирот они обрекли на бессмысленные муки!
   - Верни им все, Авель.
   - Сколько раз они пытались убить тебя, дитя! Вспомни собственные страдания, страдания тех, кто был рядом с тобой!
   - Верни им все, Авель.
   - Ты сказала.
   - Я решила.
   Неимоверная боль пронзила пустые глазницы Слепой Принцессы. Никки-химэ закричала от ужаса, и неизвестно что было больше в нем - ужаса муки или ужаса первого взгляда. Исчезла столь привычная тьма, она переполнилась, насытилась красками, безумным хаосом цвета. Принцесса встала, пошатываясь, и чья-то рука обняла ее за талию, удерживая на ногах.
   - Вот мы все вместе, - сказал Авель. - Как в старые добрые времена.
   Никки-химэ огляделась. Ее поддерживал Итиро. Рядом стояли смущенно улыбающаяся Сэцуке и Авель.
   Вокруг простиралась белоснежная бесконечность.
   - Я ничего не понимаю, - сказала Принцесса. - А где Третий?
   - Вы изволили назвать меня сатаной и сыном бездны, Ваше Высочество, - церемонно поклонился Авель. - Однажды мне надоело пребывать мертвым, и я так же решил обрести воплощение в вашем мире.
   - Вся Троица... - сказала Никки-химэ. - Но Сэцуке? Почему это бедное дитя не возвращено в сфироты?
   - Я не принадлежу сфиротам, - ответила Сэцуке. - Я - часть вас всех, Итиро, Никки-химэ, Авель.
   - Я, кажется, начинаю понимать, - задумчиво сказал Итиро. - Вы то, что делает нас единым, то, что превращает все три ипостаси в Троицу?
   - Да, Принц, - сказала Сэцуке. - Я - ваш сосуд, форма, лик, софия. У меня много имен.
   - Тогда что мы будем делать? - спросила Никки-химэ. - Может быть, на этот раз мы начнем как-то по-другому?
   - Нет, - сказал Авель. - Нас больше не будет.
   - Но почему?! - воскликнул Итиро. - У нас есть опыт. Он ужасен и печален, но... Теперь мы не сделаем старых ошибок.
   - У нас больше нет анимы, - сказал Авель. - Мы теперь не властны над Творением.
   - Где же она? - спросила Никки-химэ.
   - В надежных руках, - улыбнулась Сэцуке. - В очень надежных руках.
 

ЭПИЛОГ

    ДОГМА
 
   - Здесь замечательно, - сказала Агатами, сорвала травинку и прикусила ее кончик. Он был мягок и насыщен медовым вкусом.
   - Ага, - подтвердил Тэнри. - Так бы и сидел, не вставая.
   - Не вставай, - разрешил Рюсин. Он лежал на животе и смотрел на расстилающийся перед ними лес. Ветер раскачивал макушки могучих деревьев, а листва ослепительно вспыхивала в жарких лучах солнца.
   - Сколько так можно валяться? - Агатами вскочила на ноги. - А ну поднимайтесь, лежебоки! Обгорите на солнцепеке! Я вас тогда спасать не буду!
   Тэнри звонко хлопнул ладонью по спине Рюсина. Рюсин недовольно завозился и пару раз для вида всхрапнул.
   - Я сплю, я сплю, - пробормотал он.
   - Интересно, что там, в лесу? - спросила Агатами. - Никогда не была в лесу.
   - Нет там ничего интересного, - пробормотал Рюсин. - Деревья, птицы и муравьи.
   - Муравьи?
   - Да, муравьи. Такие маленькие, кусачие...
   - Хочу! - объявила Агатами. - Хочу деревьев, хочу птиц, хочу муравьев! Кто со мной?
   - А у нас есть выбор? - поинтересовался Тэнри.
   - Вообще-то, нет, - бодро ответила Агатами и побежала по петляющей по склону холма тропинке.
   - Сумасшедшая, - сказал Рюсин.
   - Пойдешь? - спросил Тэнри.
   - Не-а. Что я там не видел? А ты иди, иди.
   Тэнри повернулся и тоже стал спускаться. Голые ступни ощущали горячую пыль и острые кончики иссушенной солнцем травы, которая больно втыкалась в подошвы. Агатами остановилась внизу и смотрела на Тэнри, как он неторопливо, морщась и тихо ругаясь, идет по тропке. Рюсин продолжал лежать на вершине. Яркие бабочки порхали вокруг его головы.
   - Остался? - спросила Агатами подошедшего наконец-то Тэнри и кивнула на холм.
   - Лентяй, - согласился Тэнри.
   - Я превращу его в муравья, - грозно сказала Агатами.
   - Не надо, - попросил Тэнри. - Из него получится чересчур кусачий муравей.
   Под сводами леса было чуть-чуть прохладней. Тянуло сыростью. Откуда-то слышался шум ручья. Агатами и Тэнри взялись за руки и шли по поросшей плотным мхом земле, из которой вырастали могучие стволы пока еще безымянных деревьев. Кое-где сквозь мягкий зеленый ковер прорастали на длинных тонких ножках синие цветы, похожие на крошечные колокольчики.
   На ветвях деревьев сидели пестрые птицы и круглыми задумчивыми глазами смотрели на детей. Иногда какая-нибудь из птиц срывалась со своего места, расправляла крылья и перелетала на другое дерево, оставляя позади себя медленно тающую радужную полосу.
   - Как красиво! - воскликнула Агатами. Громкое эхо заметалось между деревьями, и птицы недовольно закрутили головами.
   - Простите, - тихо сказала им Агатами.
   На берегу ручья Тэнри остановился, опустился на колени и зачерпнул воды.
   - Очень вкусная, - сказал он Агатами. - Попробуй.
   Дно ручья устилали прозрачные, гладкие дымчатые камешки. Тэнри достал один из воды, и тот мокро заблестел в лучах солнца, пробившихся сквозь плотную листву. Словно крошечная звезда вспыхнула в руках мальчика. Но вот вода испарилась, и камешек потух, стал блеклым и неинтересным. Тэнри осторожно положил его на место.
   Он зачерпнул в сложенные лодочкой ладони воду, встал и поднес их к губам Агатами. Девочка наклонилась и выпила ее. Тэнри почувствовал касание ее губ.
   - Вы очень любезны, мой рыцарь, - церемонно сказала Агатами.
   - Всегда к вашим услугам, принцесса.
   - Куда течет этот ручей? - задумчиво спросила девочка.
   - Наверное, в озеро, - предположил Тэнри. - В красивое лесное озеро.
   - Я хочу посмотреть.
   Тэнри прислушался.
   - Придется далеко идти, - предупредил он.
   - У нас много времени, - рассмеялась Агатами. - Нам некуда спешить!
   Когда они вернулись на холм, солнце висело низко над горизонтом. Синее небо постепенно приобретало розоватый оттенок, а столпившиеся предзакатные облака стали совсем красными.
   Рюсин спал. Спал так усердно, что на верхней губе у него выступили капельки пота. Тэнри взял былинку и пощекотал Рюсина в носу.
   - Просыпайся, лежебока! - весело сказала Агатами.
   Рюсин чихнул, замахал руками и сел. К спине прилипло множество травинок.
   - А мы были на озере, - сказал Тэнри. - Зря не пошел с нами.
   - Мы там купались, - сообщила Агатами.
   Рюсин потер заспанное лицо.
   - Ага, - хрипло сказал он, и было непонятно, что имелось в виду - одобрение или зависть. А может быть, и то, и другое.
   - Никогда не спи на закате, - наставительно сказала Агатами и щелкнула Рюсина по носу. - Это вредно для организма.
   - Я заснул, когда никакого заката еще не было, - сказал Рюсин и зевнул. - Купались, говорите? Надо же...
   Солнце все глубже погружалось в пушистое покрывало туч, небо зеленело, а если внимательно приглядеться, то в густых красках вечернего свода можно увидеть пока еще редкие звезды.
   - Ну, так с чего начнем? - спросил Тэнри. - Кто-нибудь уже придумал, что будет в самом начале?
   - Я ничего не придумал, - грустно сказал Рюсин.
   - Это все потому, что кто-то очень много спит, - сказала Агатами. - А вот я придумала!
   Рюсин лег на спину и устроил затылок на сцепленных пальцах.
   - Ну, ну, послушаем Агатами.
   - Мне слышится сомнение в твоем голосе, - с притворной угрозой сказала девочка.
   - Так что ты придумала? Что же будет в начале? - спросил Тэнри.
   Агатами встала, распростерла руки и сказала:
   - В начале будет Слово.