Страница:
Позвонил Шлема.
Сам!
Сплетни о его плохом состоянии оказались сильно приукрашены, или же он профессионально держал себя в руках. Доктор психологии, как-никак. К тому же разговаривать с ним не понадобилось, слова текли только в одном направлении: Ефим Маркович произносил монолог. Это было очень удобно, потому что хохот застрял в горле, готовый в любое мгновение вызвать кашель и тошноту.
Очевидно, «нанимателю» действительно доложили о вызывающе подозрительном поведении объекта и спросили, что бы оно могло значить? Ефим Маркович не сомневался в ответе. «Мои юные друзья, — сказал он, — я все понимаю и не сержусь…»
А если даже и сердится, это никоим образом не повлияет на взаимоотношения интеллигентных людей. Возникшую проблему, вернее, не очень ловкую ситуацию, разрешить легко. Фамильная монета должна оставаться у настоящих владельцев — он, коллекционер Школьников, с этим смирился и на этом настаивает. Он честный человек, чужого ему не надо. Коллекция также должна вернуться к настоящему владельцу — к нему. Пусть торжествует справедливость. Юные друзья Ефима Марковича сообразили, о чем речь? Суть компромисса такова: похитители возвращают ему коллекцию без того самого талера, он же в свою очередь обязуется… Только не надо ничего говорить! Надо слушать и думать… Итак, он обязуется и дальше заниматься с девочкой Алисой, не выставляя дополнительных условий оплаты. Он, являясь честным человеком, не хочет крови, он хочет вернуть свою коллекцию… Как вернуть? Как угодно — подбросить, например. Куда? Куда угодно — хоть в багажник машины. Правда, в машине сигнализация. Ну, придумайте что-нибудь сами, у вас ведь головы хорошо работают. И, пожалуйста, не надо сейчас ничего говорить, никто не собирается ловить удачливых похитителей на неосторожном слове! Правда, чтобы внести окончательную ясность, необходимо кое-что добавить. Ограбленная и убитая горем жертва оставляет за собой право обратиться по истечении некоторого времени за помощью к друзьям. Нет, не из частного детективного предприятия, а к специалистам-смежникам. Это не угроза, а так — небольшая справка.
— Я сам во всем виноват. Надеюсь, никаких обид? — отвлёкся, страдальчески вздыхая, Ефим Маркович. — Опять же, не надо ничего отвечать, мои юные друзья. Остановимся на том, что самый виноватый из нас — я…
Виноват, прежде всего, в том, что не раскрыл владельцам монеты её истинную ценность, просто взял этот «гонорар» и был доволен. Был счастлив, если откровенно. Молчание в определённых ситуациях — тот же обман, но у Ефима Марковича есть оправдание! Поверьте на слово, друзья. В истинной ценности «гонорара» он сам разобрался не так уж давно. Хотя, ясное дело, работать над атрибуцией монеты уже не пришлось, не было необходимости. «Атрибуция» — это высший пилотаж. Это долгое и кропотливое выяснение, где, когда и кем была чеканена монета, определиться с которой обычными способами (по литературным источникам или по совокупности надписей на самой монете) не удалось. Так вот, в данном случае информации предостаточно — спасибо Зоеньке, рассказавшей старику, каким образом столь удивительный предмет попал в простую советскую семью. Что мы в результате имеем? Государство, где монета была чеканена (герцогство Бавария); город (Байрейт); монетный двор…
Андрей отнял трубку от уха. Очередная тайна стремительно обретала чёткие, законченные очертания. «Истинная ценность» — красиво звучало, скакало долгим эхом по будущей чековой книжке — с нуля на нуль, с нуля на нуль. Он вновь прислушался.
— Я готов исправить ошибку, чтобы вы не думали о старике плохо, — торопился Шлема, открыто нервничая. Психиатр-нумизмат. Сел на своего конька, нашёл время. — Надеюсь, вы поймёте и поверите, что мной двигал не беспринципный фанатизм типичного коллекционера…
Из ума выжил, «старик». Неужели надеялся, что похитители зачтут его искренность, оценят проделанную им работу? «А кто, собственно, похитители? — удивился Андрей. — Что там Шлема наговорил про какие-то „компромиссы“, про „друзей-специалистов“?»
— Итак, что мы имеем? — рассуждал логопед. — Год, выбитый на аверсе (лицевой стороне монеты) в сочетании с легендой (латинская надпись по окружности «Господи, сохрани нас в мире») указывали на то, что талер чеканен во славу Версальского мирного договора. Это совершенно очевидно. На реверсе, то есть с обратной стороны, помимо католического креста, присутствуют изображения глаза (Всевидящее Око, как символ Бога-Отца) и голубя (символ Духа Святого), что означает желание эмитента придать выпуску талера сакральный смысл. Кто же он, монетный сеньор? Многопольная геральдика на аверсе не отвечает на этот вопрос. Что интересно, гербы аббатств уживаются с гербами феодалов, причём, и те, и другие связаны с графством Верхний Пфальц. Если монета выпущена по приказу Максимилиана, герцога Баварского, получившего, согласно Вестфальскому миру, Верхний Пфальц и титул курфюрста, то почему она чеканилась не в Мюнхене, а в Байрейте?..
«Что Шлема вбил себе в башку? — ужаснулся Андрей, когда чувство удивления подвинулось в его душе, освобождая место для других чувств. — Какая, к черту, коллекция?! Зачем он позвонил сюда?»
Ни хохота, ни даже крохотного вымученного смешка уже не осталось в его горле.
— Есть одна гипотеза, касающаяся правления Кристиана Эрнеста. Действительно ли монету хотели выпустить в 1648 году? — лихорадочно рассуждал педагог-логопед.
«Свихнулся, — с ужасом думал слушатель, теряя ощущение реальности. — „Друзей“ своих прислать собирается. Мало мне было Саши, да?» Похоже, что сегодня к Андрею проявляли интерес одни чокнутые, а нормальные люди куда-то запропали. Лишь он сам был психически здоров, к сожалению. «Никакой наркоман-алкоголик не считает себя больным…» — плавали по квартире отзвуки давно выключенного радио.
— Хотя все это вам наверняка не интересно, — говорил Шлема. — Возвращаясь к вопросу о стоимости вашей монеты, должен сообщить со всей откровенностью…
Итак, настало время откровенности. Какое же тогда время было раньше? Помимо термина «атрибуция», существует ещё и «определение монеты», то есть поиск в специальной литературе описания или фотографии уже найденных аналогов. Так вот, определение нашего талера не дало результатов! Длительный, кропотливый труд, между прочим (это к вопросу об оправданиях). Наша монета относится к группе памятных, выпущенных к определённому событию. Но сведений, что такая конкретная монета когда-либо выпускалась, нет. Остаётся предположить, что был только пробный выпуск — всего несколько штук. И дальше этого дело почему-то не пошло. Что, кстати, подтверждается степенью сохранности монеты. Она не была в обращении, не имеет ни малейших дефектов, мало того, сохранила первоначальный блеск, что является высшей степенью сохранности. Можно только поздравить её нынешних владельцев — истинных владельцев! Памятная монета, да ещё и пробная — это сокровище. Сколько их было отчеканено? Где остальные? Почему дальнейшую эмиссию остановили? Очень интересно. Но так или иначе, получается, что редкость нашей монеты, вполне вероятно, квалифицируется как R-9, то есть попросту уникальная…
— Извините, тут ко мне в дверь звонят, — оборвал Андрей монолог.
И бред исчез, будто его и не было. Кончилась фонограмма, наступила тишина. Андрей добрался до прихожей и вдруг приостановился на мгновение. «А случился ли этот странный односторонний разговор в действительности? — Он даже оглянулся. — Откуда я сейчас иду — из кухни, где телефон, или только что проснулся, едва выполз из-под одеяла?» Память отказывалась слушаться, бестолково тыкалась в стены. Но музыка дверного звонка отнюдь не приснилась хозяину квартиры, это точно — две пронзительные ноты снова ударили по натянутым струнам. «Саша! — ожгло его, когда он положил пальцы на металл замка. — Нельзя открывать!»
— Кто?
— Мы с вами договаривались, помните?
Сам!
Сплетни о его плохом состоянии оказались сильно приукрашены, или же он профессионально держал себя в руках. Доктор психологии, как-никак. К тому же разговаривать с ним не понадобилось, слова текли только в одном направлении: Ефим Маркович произносил монолог. Это было очень удобно, потому что хохот застрял в горле, готовый в любое мгновение вызвать кашель и тошноту.
Очевидно, «нанимателю» действительно доложили о вызывающе подозрительном поведении объекта и спросили, что бы оно могло значить? Ефим Маркович не сомневался в ответе. «Мои юные друзья, — сказал он, — я все понимаю и не сержусь…»
А если даже и сердится, это никоим образом не повлияет на взаимоотношения интеллигентных людей. Возникшую проблему, вернее, не очень ловкую ситуацию, разрешить легко. Фамильная монета должна оставаться у настоящих владельцев — он, коллекционер Школьников, с этим смирился и на этом настаивает. Он честный человек, чужого ему не надо. Коллекция также должна вернуться к настоящему владельцу — к нему. Пусть торжествует справедливость. Юные друзья Ефима Марковича сообразили, о чем речь? Суть компромисса такова: похитители возвращают ему коллекцию без того самого талера, он же в свою очередь обязуется… Только не надо ничего говорить! Надо слушать и думать… Итак, он обязуется и дальше заниматься с девочкой Алисой, не выставляя дополнительных условий оплаты. Он, являясь честным человеком, не хочет крови, он хочет вернуть свою коллекцию… Как вернуть? Как угодно — подбросить, например. Куда? Куда угодно — хоть в багажник машины. Правда, в машине сигнализация. Ну, придумайте что-нибудь сами, у вас ведь головы хорошо работают. И, пожалуйста, не надо сейчас ничего говорить, никто не собирается ловить удачливых похитителей на неосторожном слове! Правда, чтобы внести окончательную ясность, необходимо кое-что добавить. Ограбленная и убитая горем жертва оставляет за собой право обратиться по истечении некоторого времени за помощью к друзьям. Нет, не из частного детективного предприятия, а к специалистам-смежникам. Это не угроза, а так — небольшая справка.
— Я сам во всем виноват. Надеюсь, никаких обид? — отвлёкся, страдальчески вздыхая, Ефим Маркович. — Опять же, не надо ничего отвечать, мои юные друзья. Остановимся на том, что самый виноватый из нас — я…
Виноват, прежде всего, в том, что не раскрыл владельцам монеты её истинную ценность, просто взял этот «гонорар» и был доволен. Был счастлив, если откровенно. Молчание в определённых ситуациях — тот же обман, но у Ефима Марковича есть оправдание! Поверьте на слово, друзья. В истинной ценности «гонорара» он сам разобрался не так уж давно. Хотя, ясное дело, работать над атрибуцией монеты уже не пришлось, не было необходимости. «Атрибуция» — это высший пилотаж. Это долгое и кропотливое выяснение, где, когда и кем была чеканена монета, определиться с которой обычными способами (по литературным источникам или по совокупности надписей на самой монете) не удалось. Так вот, в данном случае информации предостаточно — спасибо Зоеньке, рассказавшей старику, каким образом столь удивительный предмет попал в простую советскую семью. Что мы в результате имеем? Государство, где монета была чеканена (герцогство Бавария); город (Байрейт); монетный двор…
Андрей отнял трубку от уха. Очередная тайна стремительно обретала чёткие, законченные очертания. «Истинная ценность» — красиво звучало, скакало долгим эхом по будущей чековой книжке — с нуля на нуль, с нуля на нуль. Он вновь прислушался.
— Я готов исправить ошибку, чтобы вы не думали о старике плохо, — торопился Шлема, открыто нервничая. Психиатр-нумизмат. Сел на своего конька, нашёл время. — Надеюсь, вы поймёте и поверите, что мной двигал не беспринципный фанатизм типичного коллекционера…
Из ума выжил, «старик». Неужели надеялся, что похитители зачтут его искренность, оценят проделанную им работу? «А кто, собственно, похитители? — удивился Андрей. — Что там Шлема наговорил про какие-то „компромиссы“, про „друзей-специалистов“?»
— Итак, что мы имеем? — рассуждал логопед. — Год, выбитый на аверсе (лицевой стороне монеты) в сочетании с легендой (латинская надпись по окружности «Господи, сохрани нас в мире») указывали на то, что талер чеканен во славу Версальского мирного договора. Это совершенно очевидно. На реверсе, то есть с обратной стороны, помимо католического креста, присутствуют изображения глаза (Всевидящее Око, как символ Бога-Отца) и голубя (символ Духа Святого), что означает желание эмитента придать выпуску талера сакральный смысл. Кто же он, монетный сеньор? Многопольная геральдика на аверсе не отвечает на этот вопрос. Что интересно, гербы аббатств уживаются с гербами феодалов, причём, и те, и другие связаны с графством Верхний Пфальц. Если монета выпущена по приказу Максимилиана, герцога Баварского, получившего, согласно Вестфальскому миру, Верхний Пфальц и титул курфюрста, то почему она чеканилась не в Мюнхене, а в Байрейте?..
«Что Шлема вбил себе в башку? — ужаснулся Андрей, когда чувство удивления подвинулось в его душе, освобождая место для других чувств. — Какая, к черту, коллекция?! Зачем он позвонил сюда?»
Ни хохота, ни даже крохотного вымученного смешка уже не осталось в его горле.
— Есть одна гипотеза, касающаяся правления Кристиана Эрнеста. Действительно ли монету хотели выпустить в 1648 году? — лихорадочно рассуждал педагог-логопед.
«Свихнулся, — с ужасом думал слушатель, теряя ощущение реальности. — „Друзей“ своих прислать собирается. Мало мне было Саши, да?» Похоже, что сегодня к Андрею проявляли интерес одни чокнутые, а нормальные люди куда-то запропали. Лишь он сам был психически здоров, к сожалению. «Никакой наркоман-алкоголик не считает себя больным…» — плавали по квартире отзвуки давно выключенного радио.
— Хотя все это вам наверняка не интересно, — говорил Шлема. — Возвращаясь к вопросу о стоимости вашей монеты, должен сообщить со всей откровенностью…
Итак, настало время откровенности. Какое же тогда время было раньше? Помимо термина «атрибуция», существует ещё и «определение монеты», то есть поиск в специальной литературе описания или фотографии уже найденных аналогов. Так вот, определение нашего талера не дало результатов! Длительный, кропотливый труд, между прочим (это к вопросу об оправданиях). Наша монета относится к группе памятных, выпущенных к определённому событию. Но сведений, что такая конкретная монета когда-либо выпускалась, нет. Остаётся предположить, что был только пробный выпуск — всего несколько штук. И дальше этого дело почему-то не пошло. Что, кстати, подтверждается степенью сохранности монеты. Она не была в обращении, не имеет ни малейших дефектов, мало того, сохранила первоначальный блеск, что является высшей степенью сохранности. Можно только поздравить её нынешних владельцев — истинных владельцев! Памятная монета, да ещё и пробная — это сокровище. Сколько их было отчеканено? Где остальные? Почему дальнейшую эмиссию остановили? Очень интересно. Но так или иначе, получается, что редкость нашей монеты, вполне вероятно, квалифицируется как R-9, то есть попросту уникальная…
— Извините, тут ко мне в дверь звонят, — оборвал Андрей монолог.
И бред исчез, будто его и не было. Кончилась фонограмма, наступила тишина. Андрей добрался до прихожей и вдруг приостановился на мгновение. «А случился ли этот странный односторонний разговор в действительности? — Он даже оглянулся. — Откуда я сейчас иду — из кухни, где телефон, или только что проснулся, едва выполз из-под одеяла?» Память отказывалась слушаться, бестолково тыкалась в стены. Но музыка дверного звонка отнюдь не приснилась хозяину квартиры, это точно — две пронзительные ноты снова ударили по натянутым струнам. «Саша! — ожгло его, когда он положил пальцы на металл замка. — Нельзя открывать!»
— Кто?
— Мы с вами договаривались, помните?
11. ТЫ И УГОЛОВНЫЙ РОЗЫСК
Уголовный розыск — это вам не КГБ-ФСБ, там нормальные люди работают. Андрей впустил гостя и на секунду-другую оторопел. Оперуполномоченный Ларин оказался точной копией оперуполномоченного Кивинова — того самого Кивинова, который оформлял отказ в связи с первой, мартовской кражей монеты. Единственное отличие — маленький, юркий, несолидный. Но с такими же тоскливыми глазами, выдающими глубокий жизненный опыт. Удивительный контраст. Отсутствие внешней солидности, очевидно, скрывало от противника убойной силы искушённость.
Общаться с совершенно незнакомым человеком, который похож на кого-то другого, трудно, особенно поначалу. Но уголовный розыск — это вам не КГБ-ФСБ, обижаться не приучен. И не простофиля-муж, от которого можно спрятаться под кровать.
— Что же вы так с Володей обошлись? — улыбнулся капитан Ларин для начала.
— С каким Володей? — испугался Андрей. Он ведь всего ожидал.
Был готов, как пионер.
— С Виноградовым. Мы с ним когда-то вместе воевали.
— Вы воевали?
— Да, на невидимом фронте. Только его «ушли» раньше времени, а у меня принципов поменьше оказалось, и человек я попроще. Поэтому я спрошу на всякий случай — что мне нужно сделать, чтобы ниточка нашего с вами контакта не оборвалась преждевременно, как это случилось с частными сыщиками?
Интересная для мента манера разговаривать. Впрочем, они там вообще интересные люди — этакие улыбчивые вампиры.
— Ой, да ладно вам насмехаться. Спрашивайте, о чем хотели, и ничего больше не нужно…
Андрей измученно опустился на диван, снял очки и принялся массировать пальцами брови. Капитан уселся возле стола, развернув стул спинкой к окну. Собеседники расположились в гостиной комнате: стол — у окна, диван — у противоположной стены. Лицо гостя терялось на фоне яркого городского пейзажа, зато лицо хозяина, оставшегося без очков, было прекрасно видно, читалось каждое мельчайшее движение… Такая композиция получилась случайно, никто этого не организовывал. Просто есть люди, которые предпочитают садиться к свету спиной, и есть все остальные.
— Вы плохо себя чувствуете? — деловито уточнил Ларин.
Андрей оторвал руки от лица и поднял голову, щурясь. На оперуполномоченного — точнее, сквозь — посмотрели беспомощные близорукие глаза. Красные невыспавшиеся глаза. Глаза, которым больно.
— Мне уже давно плохо. Это, кстати, алиби, потому что из дома я почти не выхожу.
— Вас не обвиняют, — вздохнул милиционер, скрестив короткие ножки. Судя по всему, последнее утверждение не доставило ему никакого удовольствия.
— Хотите чаю? — спохватился Андрей, даже привставать начал.
— На работе не пью.
Ларин улыбнулся, Андрей — нет. Улыбаясь, Ларин спросил Андрея про его жену: приехала, не приехала? И разговор покатился дальше, оставляя в душах черно-белые следы: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Не будет ли гостеприимный хозяин возражать, если уголовный розыск снова позвонит сюда, скажем, завтра утром — договорится о встрече теперь уже с Зоей? Вот и отлично. А не даст ли любезный хозяин координаты своего отца, с которым также необходимо побеседовать? Вот и спасибо. Причём здесь отец? Ну, так ведь это он привозил позавчера, то есть в субботу, ребёнка к Школьникову на занятия? Да-да, в субботу кража и произошла. Именно в то время, когда Школьников находился с детьми в бассейне. Поликлиничный комплекс включает в себя бассейн, небольшой, правда, «лягушатник», в котором раз в месяц логопед проводит свои групповые занятия. Интересно, сколько все это может стоить? Впрочем, не дело это милиции — лезть в чужие карманы. Кстати, какая зарплата у ассистента из Технического университета? Вместе с добавками за научную работу выходит так мало? Надо же, у капитана милиции столько же. Безобразие, никому мы с вами в этом мире не нужны. А в кукольных театрах люди как теперь получают? Почему такой вопрос? Да просто к слову пришлось. Разговор катится себе, катится… Так вот, возвращаясь к отцу Андрея — кем он работает, если не секрет? От уголовного розыска нет секретов: водитель. На собственной машине, частник. При мелком торговом предприятии, именуемом «Странник», на договоре. О, конечно, здесь нет ничего криминального! Вообще, хотелось бы верить, что в этой истории нет ничего криминального и что оперуполномоченный Ларин совершенно зря тревожит больного человека. Но вот новый вопрос: мог ли отец Андрея знать о том, что Ефим Маркович Школьников коллекционирует монеты?
Плавное движение беседы резко застопорилось. То ли бензин кончился, то ли дорога.
— Послушайте, мне действительно нехорошо, — отчаянно сказал Андрей. — Я ночь не спал, перед глазами плывёт… Давайте определимся, чтобы ускорить дело. Кого вы подозреваете — всех нас вместе или кого-то одного?
Гость профессионально промолчал, ожидая продолжения.
— Ладно, если у вас нет желания задавать прямые вопросы, тогда я сам. Родителям, вроде нас с Зоей, трудновато было бы подружиться со Шлемой, это и без ваших подковык ясно! Устроиться в логопедический садик, где он ведёт показательные занятия — ещё куда ни шло, но в основную группу на Комендантском…
— Шлема?
— Ну, Ефим Маркович, какая разница?
— Почему «Шлема»? Это ведь, кажется, уменьшительное от Соломона. — Ларин игриво подмигнул. — Вы, наверное, антисемит? Андрей пожал плечами:
— Его все так зовут. А сам-то вы что, разве НЕ антисемит?
— У нас антисемиты в капитанах не задерживаются. Сразу в командный состав попадают, а то наломали бы внизу дров. Но я вас перебил, виноват.
— Да ну, все так глупо складывается, что хоть в петлю полезай, — сказал Андрей, расслабившись. — Я имею в виду — в жизни вообще, не только вчера и сегодня…
Шуточки капитана, как ни странно, помогли ему успокоиться. Капитану бы психотерапевтом служить, а не в рейды по помойкам ходить — или на что они там, кроме отшивания потерпевших, тратят рабочее время.
— В петлю — пожалуйста, лишь бы не на моей территории. В поликлинику к Ефиму Марковичу, настолько я понимаю, вы все-таки девочку возили?
— Заниматься со Шлемой мы начали весной этого года, как раз с марта. Потом был перерыв на лето, продолжили с конца августа. У нашего ребёнка моторная алалия. Вряд ли вы в этом разбираетесь, но диагноз малоприятный. До трех с половиной лет она практически не говорила. А сейчас уже ничего, вполне. Шлема вывел её на уровень общего недоразвития речи, так что спецшкола нам, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, не грозит. В принципе, я ему очень благодарен, и лично мне никакой суперценной монеты на это дело было бы не жалко… Вы ведь про монету пришли «просто побеседовать»?
Оперуполномоченный улыбнулся и снова подмигнул. Видимо, весёлый парень. Весёлый и злой — гремучая смесь.
— Не знаю вашего имени-отчества, — сказал Андрей. — Понимаете, про то, что Шлема нумизмат, у нас в семье никто не мог знать. Ни мать моя, ни отец… Отец бы просто по стене Зойку размазал, если бы догадался. И в садике, по-моему, никто ничего не знал. Лично я услышал о Шлеминой коллекции только сегодня, от этого вашего частного детектива, забыл его фамилию.
— Господин Школьников был абсолютно нормальным нумизматом, — согласился Ларин. — Рядовой член клуба, психически здоровый. Не афишировал свою страсть, не высовывался. О его коллекции вообще мало кто знал, а ещё меньше — видел. Хранил монеты в своём кабинете, вдохновлялся от них, когда работал. Если, конечно, я правильно его понял.
— Кстати! — Андрей вспомнил, обрадовавшись. — У нас вчера была годовщина бабушкиной смерти. Позавчера ни отцу, ни матери не до чего другого не было дела. Мать пироги пекла, закуску готовила, для кладбища и для дома, а папа из-за этого Алису на Комендантский один возил, хотя обычно брал маму или Зою, чтобы самому спокойно внизу ждать. А Зои вообще в городе не было, запросите по своим каналам Псков, если не верите…
— Само собой, — кивнул капитан, — с этим у нас строго. Потом оцепим аэропорты, поднимем вертолёты и спустим собак. Вы, кажется, что-то рассказать хотели?
— Или вы думаете, что найдёте здесь наводчика? — вдруг сообразил Андрей. Он вскочил, клокоча. — Да как вы не понимаете, что ребёнок для всех нас — это главное!
Ответ был неожиданным:
— А вы знаете, что для меня главное? То, что и первая квартира Школьникова, и вторая, и даже поликлиника находятся в одном районе, как назло, в моем. Некоторые господа устраивают свою жизнь так, чтобы поменьше разъезжать по городу, у богатых ведь свои привычки.
— Вторая квартира? — Вскочивший было человек сел обратно. — У него две квартиры?
Оперуполномоченный задумчиво побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола.
— Жаль, на эту удочку вы тоже не клюнули, — опять улыбнулся.
Была пауза.
— У меня сегодня нет аппетита, — зло ответил Андрей. — Вы ждёте, чтобы я признался вам, как ограбил на пару с женой собственных родителей? Пожалуйста. Правда, я узнал об этом только сегодня, потому что жена, дура, ничего мне весной не сказала. Все сделала сама, боялась, наверное, что я буду против. Дура, я бы ей слова не сказал! Если логопеду нужна уникальная монета, чтобы спасти моего ребёнка — я счастлив был бы, что мы договорились! Будь эта паршивая монета хоть «эр-девять», хоть «девять с половиной»! Объясните мне наконец, с чего Шлема взял, будто мы его обворовали? Звонил тут перед вашим приходом, компромиссы какие-то предлагал…
— Да уж, Шлема, — вздохнул Ларин как бы про себя. — Вы только не волнуйтесь, я обязательно выведу его на чистую воду… — Он вздохнул ещё разок с искренней, неповторимой тоской.
— Что?
— Шучу, — пояснил милиционер без тени улыбки на лице. — Это он кого угодно выведет, я вас прекрасно понимаю. Хотите историю? Недавно на территории соседнего с нашим отделения милиции нашли руку, причём, не игрушечную. Возбудили дело — куда деваться! — и благополучно забыли бы про эту неприятность, если бы через день уже на территории второго соседнего с нами отделения милиции не нашли тело. Здоровенное такое тело! Как раз от той самой руки, зато без головы. Кому вести дело? По идее, тому, кто первый нашёл расчлененку. Но ведь тут всего лишь рука, а там — целое тело! Пока они отпихивались друг от друга, на территории третьего отделения милиции, уже нашего — оно посредине между этими двумя — обнаружилась голова от тела. В подвале овощного магазина, среди кочанов капусты. И спор сразу решился. Дело должен взять тот, у кого нашли башку, такова практика. И никого не волнует, что бывшая голова ничем не отличается, скажем, от той же капусты, мясорубы её хорошо обработали.
— О-ой! — простонал Андрей, не зная, куда деть уши.
— К чему я клоню? — продолжал весёлый парень Ларин. — Совсем не к тому, чтобы, например, вас попугать для профилактики, и даже не к тому, что эта расчлененка повисла на мне в тот же день, что и господин Школьников со своей жизненной трагедией. В придачу к остальным десяткам дохлых «глухарей». Просто я думаю, что… Вот вы меня спрашивали, о чем я думаю? В каждом деле существует своя отрубленная голова, но, боюсь, в вашей квартире мне её найти не удастся. Болейте спокойно и простите за столь выпуклую метафору.
Оперуполномоченный встал.
— И ещё. Чтобы я не передумал, будет лучше, если ваша неуловимая супруга встретится со мной как можно скорее. Надеюсь, поведение её окажется не менее искренним, чем ваше. Я понятен?
— А мой отец? — Андрей также встал. — Его вы действительно подозреваете или все шутите?
Гость пошёл прочь. В прихожей остановился:
— Открою вам одну производственную тайну. Не моя, не жалко. Частные детективы проделали эксперимент — сгоняли на машине от поликлиники до второй Шлеминой квартиры, причём, в воскресенье, когда движение на улицах совсем не такое, как в субботу. Ваш отец, если предположить, что он проник в раздевалку бассейна и вытащил из шкафчика потерпевшего ключи, мог успеть только туда и обратно. Не было у него времени таскать коллекцию сверху вниз. Да ещё предварительно снимать ящички со стен. Шлема развешивал свои монеты в специальных витринах со стёклами, вместе с этими витринами они и пропали.
— Моего папу так серьёзно подозревают? — слабым голосом спросил Андрей.
— Откровенно говоря, основания есть. Сигнализация в квартире сработала ровно посередине той двадцатиминутки, когда родители в бассейне были предоставлены сами себе. Но ведь ключи оказались в итоге на месте?
— Ключи — это что, так важно? — Он уже почти шептал.
— Квартиру открыли ключами, с первого раза. Ваш отец, если на секунду забыть о существовании уголовников и других коллекционеров, единственный пока человек, который имел ясную причину поближе познакомиться с монетами Школьникова. Вы, конечно, перескажете ему наш разговор до того, как я сам с ним поговорю, так вот, посоветуйте заодно…
Андрей взмахнул рукой:
— Я не буду с ним разговаривать. Он ничего не знает про Зою, не было у него никаких «причин», как вы не понимаете?! Я просто даже не знаю, как ему такое сказать…
— Вы надеетесь, хм, что это удастся скрыть? Сочувствую.
Хозяин надеялся. Он посмотрел гостю в глаза, пытаясь уловить хоть какой-то отклик, и сказал:
— Вы все расскажете моему отцу?
Отклика не было.
— Не я, так другие. Деликатные люди сыском не занимаются, тем более, частным.
— Вот, значит, почему Шлема на нас бочку покатил…
Последнюю фразу произнёс не Андрей. В разговор ворвалась его тоска, освободившись от пут ложной стыдливости, сам же он привалился к стене и закачался, протирая плечом обои. «Как все глупо…» Вокруг никого не было. Ларин внезапно перестал существовать, куда-то исчез, потому что разговор, собственно, уже закончился, потому что очередная тайночка раскрылась. «В петлю, значит, можно только на чужой территории?..»
Оперуполномоченный со звучной литературной фамилией Ларин, оказывается, был ещё здесь. Мало того, он превратился на минуту в человека Ларина. В молодого человека, полного собственной тоски. В это невозможно поверить, любой мент скажет, что это лажа — чего ради в скучной черно-белой ситуации (вопрос — ответ; вопрос — ответ) становиться человеком! Однако гость проявил такую слабость. И конченый, казалось, разговор ожил:
— На самом деле, Школьников заподозрил вас до того, как возникла версия с ключами из раздевалки и гонкой на автомобиле…
Причём, Шлема заподозрил даже не «вас» и не отца Андрея, а Зою. Он ведь сразу понял, ещё в марте, что доставшаяся ему монета взята без спроса. Во— первых, Зоя отказалась оформлять акт передачи нотариально, в виде купчей или дарственной, во-вторых, слишком уж нервничала. Но ему тогда было все равно, лишь бы получить желаемое. Это сейчас он здраво рассудил, что особа, взявшая однажды что-то без спроса, всегда готова повторить подвиг. И вообще, потерпевший ведь не обольщался насчёт ценности своей коллекции — новая монета была сияющей звездой на фоне остальных экспонатов. Логично предположить, что именно с этим приобретением и связана кража. А поскольку Шлема осторожничал, возился вдали от всего мира с новой игрушкой («определение», «атрибуция» — даже терпеливого оперуполномоченного задолбал своими рассказами, зануда), то и круг подозреваемых оказался мал. Зоя могла догадаться, что у Шлемы где-то есть вторая квартира, так называемый кабинет, во всяком случае, когда она была в гостях в основном жилище логопеда, тот проговорился, что коллекции здесь нет. Вот почему сыщик Ларин и появился в жизни Андрея.
— Спасибо, — прошептал подозреваемый.
Да пожалуйста. Если Андрей связан с этим делом — и так все знает, если нет — вдруг что вспомнит, мысль какую подаст, критикой поможет… Но, если откровенно, Ларин не верит простым решениям, плавающим, как дерьмо, на поверхности. Потому что итоговое решение чаще всего оказывается ещё проще. Коллекцию у Шлемы крал не одиночка, а группа, прекрасно подготовившая преступление. Профессионалы. Зря Виноградов со своим шефом тратят время (и деньги нанимателя) на заведомую ерунду. Когда сигнализация сработала, охрана по сигналу тревоги примчалась, как ветер, в строгом соответствии с нормативом. Дверь была закрыта, а коллекция пропала. И вокруг — никого. Восхитительно сработано. Такое возможно, если похититель живёт рядом, на той же лестнице — этажом выше или ниже. Или, в порядке бреда («Бреда?» — встрепенулся Андрей), если коллекция была приготовлена к выносу заранее. Или если к моменту так называемого похищения вообще в квартире отсутствовала. Но эти версии пока в мечтах, в мечтах… Кстати, насчёт лестницы… Что совершенно фантастично, так это то, что в момент кражи никого из жильцов в соседних квартирах не было. Ни на той же лестничной площадке, ни внизу, ни вверху. Отсутствовали ВСЕ, вот ведь совпадение. Ни одного свидетеля…
— Группа? — запоздало среагировал Андрей. — Вы думаете, мы с Зоей каких-нибудь бандитов наняли, чтобы вернуть себе монету? Или отец нанял?
— «А где найти такую группу?!» — хорошо поставленным тенором пропел Ларин. — Вряд ли вы не сообразили бы, что бандиты ни за что не станут делиться, тем более, главной достопримечательностью коллекции. Я вам, знаете, все-таки скажу кое-что, зря вы тогда не захотели меня дослушать. Когда у вас состоится разговор с отцом, пожалуйста, объясните ему как можно более убедительно, что, если в ближайшие дни коллекция объявится, похититель очень легко отделается. Похитителю попросту ничего не будет, потому что я оформлю отказ в возбуждении дела. Обещаю. С какой-нибудь формулировкой посмешнее, даже почитать дам — потом.
Общаться с совершенно незнакомым человеком, который похож на кого-то другого, трудно, особенно поначалу. Но уголовный розыск — это вам не КГБ-ФСБ, обижаться не приучен. И не простофиля-муж, от которого можно спрятаться под кровать.
— Что же вы так с Володей обошлись? — улыбнулся капитан Ларин для начала.
— С каким Володей? — испугался Андрей. Он ведь всего ожидал.
Был готов, как пионер.
— С Виноградовым. Мы с ним когда-то вместе воевали.
— Вы воевали?
— Да, на невидимом фронте. Только его «ушли» раньше времени, а у меня принципов поменьше оказалось, и человек я попроще. Поэтому я спрошу на всякий случай — что мне нужно сделать, чтобы ниточка нашего с вами контакта не оборвалась преждевременно, как это случилось с частными сыщиками?
Интересная для мента манера разговаривать. Впрочем, они там вообще интересные люди — этакие улыбчивые вампиры.
— Ой, да ладно вам насмехаться. Спрашивайте, о чем хотели, и ничего больше не нужно…
Андрей измученно опустился на диван, снял очки и принялся массировать пальцами брови. Капитан уселся возле стола, развернув стул спинкой к окну. Собеседники расположились в гостиной комнате: стол — у окна, диван — у противоположной стены. Лицо гостя терялось на фоне яркого городского пейзажа, зато лицо хозяина, оставшегося без очков, было прекрасно видно, читалось каждое мельчайшее движение… Такая композиция получилась случайно, никто этого не организовывал. Просто есть люди, которые предпочитают садиться к свету спиной, и есть все остальные.
— Вы плохо себя чувствуете? — деловито уточнил Ларин.
Андрей оторвал руки от лица и поднял голову, щурясь. На оперуполномоченного — точнее, сквозь — посмотрели беспомощные близорукие глаза. Красные невыспавшиеся глаза. Глаза, которым больно.
— Мне уже давно плохо. Это, кстати, алиби, потому что из дома я почти не выхожу.
— Вас не обвиняют, — вздохнул милиционер, скрестив короткие ножки. Судя по всему, последнее утверждение не доставило ему никакого удовольствия.
— Хотите чаю? — спохватился Андрей, даже привставать начал.
— На работе не пью.
Ларин улыбнулся, Андрей — нет. Улыбаясь, Ларин спросил Андрея про его жену: приехала, не приехала? И разговор покатился дальше, оставляя в душах черно-белые следы: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Не будет ли гостеприимный хозяин возражать, если уголовный розыск снова позвонит сюда, скажем, завтра утром — договорится о встрече теперь уже с Зоей? Вот и отлично. А не даст ли любезный хозяин координаты своего отца, с которым также необходимо побеседовать? Вот и спасибо. Причём здесь отец? Ну, так ведь это он привозил позавчера, то есть в субботу, ребёнка к Школьникову на занятия? Да-да, в субботу кража и произошла. Именно в то время, когда Школьников находился с детьми в бассейне. Поликлиничный комплекс включает в себя бассейн, небольшой, правда, «лягушатник», в котором раз в месяц логопед проводит свои групповые занятия. Интересно, сколько все это может стоить? Впрочем, не дело это милиции — лезть в чужие карманы. Кстати, какая зарплата у ассистента из Технического университета? Вместе с добавками за научную работу выходит так мало? Надо же, у капитана милиции столько же. Безобразие, никому мы с вами в этом мире не нужны. А в кукольных театрах люди как теперь получают? Почему такой вопрос? Да просто к слову пришлось. Разговор катится себе, катится… Так вот, возвращаясь к отцу Андрея — кем он работает, если не секрет? От уголовного розыска нет секретов: водитель. На собственной машине, частник. При мелком торговом предприятии, именуемом «Странник», на договоре. О, конечно, здесь нет ничего криминального! Вообще, хотелось бы верить, что в этой истории нет ничего криминального и что оперуполномоченный Ларин совершенно зря тревожит больного человека. Но вот новый вопрос: мог ли отец Андрея знать о том, что Ефим Маркович Школьников коллекционирует монеты?
Плавное движение беседы резко застопорилось. То ли бензин кончился, то ли дорога.
— Послушайте, мне действительно нехорошо, — отчаянно сказал Андрей. — Я ночь не спал, перед глазами плывёт… Давайте определимся, чтобы ускорить дело. Кого вы подозреваете — всех нас вместе или кого-то одного?
Гость профессионально промолчал, ожидая продолжения.
— Ладно, если у вас нет желания задавать прямые вопросы, тогда я сам. Родителям, вроде нас с Зоей, трудновато было бы подружиться со Шлемой, это и без ваших подковык ясно! Устроиться в логопедический садик, где он ведёт показательные занятия — ещё куда ни шло, но в основную группу на Комендантском…
— Шлема?
— Ну, Ефим Маркович, какая разница?
— Почему «Шлема»? Это ведь, кажется, уменьшительное от Соломона. — Ларин игриво подмигнул. — Вы, наверное, антисемит? Андрей пожал плечами:
— Его все так зовут. А сам-то вы что, разве НЕ антисемит?
— У нас антисемиты в капитанах не задерживаются. Сразу в командный состав попадают, а то наломали бы внизу дров. Но я вас перебил, виноват.
— Да ну, все так глупо складывается, что хоть в петлю полезай, — сказал Андрей, расслабившись. — Я имею в виду — в жизни вообще, не только вчера и сегодня…
Шуточки капитана, как ни странно, помогли ему успокоиться. Капитану бы психотерапевтом служить, а не в рейды по помойкам ходить — или на что они там, кроме отшивания потерпевших, тратят рабочее время.
— В петлю — пожалуйста, лишь бы не на моей территории. В поликлинику к Ефиму Марковичу, настолько я понимаю, вы все-таки девочку возили?
— Заниматься со Шлемой мы начали весной этого года, как раз с марта. Потом был перерыв на лето, продолжили с конца августа. У нашего ребёнка моторная алалия. Вряд ли вы в этом разбираетесь, но диагноз малоприятный. До трех с половиной лет она практически не говорила. А сейчас уже ничего, вполне. Шлема вывел её на уровень общего недоразвития речи, так что спецшкола нам, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, не грозит. В принципе, я ему очень благодарен, и лично мне никакой суперценной монеты на это дело было бы не жалко… Вы ведь про монету пришли «просто побеседовать»?
Оперуполномоченный улыбнулся и снова подмигнул. Видимо, весёлый парень. Весёлый и злой — гремучая смесь.
— Не знаю вашего имени-отчества, — сказал Андрей. — Понимаете, про то, что Шлема нумизмат, у нас в семье никто не мог знать. Ни мать моя, ни отец… Отец бы просто по стене Зойку размазал, если бы догадался. И в садике, по-моему, никто ничего не знал. Лично я услышал о Шлеминой коллекции только сегодня, от этого вашего частного детектива, забыл его фамилию.
— Господин Школьников был абсолютно нормальным нумизматом, — согласился Ларин. — Рядовой член клуба, психически здоровый. Не афишировал свою страсть, не высовывался. О его коллекции вообще мало кто знал, а ещё меньше — видел. Хранил монеты в своём кабинете, вдохновлялся от них, когда работал. Если, конечно, я правильно его понял.
— Кстати! — Андрей вспомнил, обрадовавшись. — У нас вчера была годовщина бабушкиной смерти. Позавчера ни отцу, ни матери не до чего другого не было дела. Мать пироги пекла, закуску готовила, для кладбища и для дома, а папа из-за этого Алису на Комендантский один возил, хотя обычно брал маму или Зою, чтобы самому спокойно внизу ждать. А Зои вообще в городе не было, запросите по своим каналам Псков, если не верите…
— Само собой, — кивнул капитан, — с этим у нас строго. Потом оцепим аэропорты, поднимем вертолёты и спустим собак. Вы, кажется, что-то рассказать хотели?
— Или вы думаете, что найдёте здесь наводчика? — вдруг сообразил Андрей. Он вскочил, клокоча. — Да как вы не понимаете, что ребёнок для всех нас — это главное!
Ответ был неожиданным:
— А вы знаете, что для меня главное? То, что и первая квартира Школьникова, и вторая, и даже поликлиника находятся в одном районе, как назло, в моем. Некоторые господа устраивают свою жизнь так, чтобы поменьше разъезжать по городу, у богатых ведь свои привычки.
— Вторая квартира? — Вскочивший было человек сел обратно. — У него две квартиры?
Оперуполномоченный задумчиво побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола.
— Жаль, на эту удочку вы тоже не клюнули, — опять улыбнулся.
Была пауза.
— У меня сегодня нет аппетита, — зло ответил Андрей. — Вы ждёте, чтобы я признался вам, как ограбил на пару с женой собственных родителей? Пожалуйста. Правда, я узнал об этом только сегодня, потому что жена, дура, ничего мне весной не сказала. Все сделала сама, боялась, наверное, что я буду против. Дура, я бы ей слова не сказал! Если логопеду нужна уникальная монета, чтобы спасти моего ребёнка — я счастлив был бы, что мы договорились! Будь эта паршивая монета хоть «эр-девять», хоть «девять с половиной»! Объясните мне наконец, с чего Шлема взял, будто мы его обворовали? Звонил тут перед вашим приходом, компромиссы какие-то предлагал…
— Да уж, Шлема, — вздохнул Ларин как бы про себя. — Вы только не волнуйтесь, я обязательно выведу его на чистую воду… — Он вздохнул ещё разок с искренней, неповторимой тоской.
— Что?
— Шучу, — пояснил милиционер без тени улыбки на лице. — Это он кого угодно выведет, я вас прекрасно понимаю. Хотите историю? Недавно на территории соседнего с нашим отделения милиции нашли руку, причём, не игрушечную. Возбудили дело — куда деваться! — и благополучно забыли бы про эту неприятность, если бы через день уже на территории второго соседнего с нами отделения милиции не нашли тело. Здоровенное такое тело! Как раз от той самой руки, зато без головы. Кому вести дело? По идее, тому, кто первый нашёл расчлененку. Но ведь тут всего лишь рука, а там — целое тело! Пока они отпихивались друг от друга, на территории третьего отделения милиции, уже нашего — оно посредине между этими двумя — обнаружилась голова от тела. В подвале овощного магазина, среди кочанов капусты. И спор сразу решился. Дело должен взять тот, у кого нашли башку, такова практика. И никого не волнует, что бывшая голова ничем не отличается, скажем, от той же капусты, мясорубы её хорошо обработали.
— О-ой! — простонал Андрей, не зная, куда деть уши.
— К чему я клоню? — продолжал весёлый парень Ларин. — Совсем не к тому, чтобы, например, вас попугать для профилактики, и даже не к тому, что эта расчлененка повисла на мне в тот же день, что и господин Школьников со своей жизненной трагедией. В придачу к остальным десяткам дохлых «глухарей». Просто я думаю, что… Вот вы меня спрашивали, о чем я думаю? В каждом деле существует своя отрубленная голова, но, боюсь, в вашей квартире мне её найти не удастся. Болейте спокойно и простите за столь выпуклую метафору.
Оперуполномоченный встал.
— И ещё. Чтобы я не передумал, будет лучше, если ваша неуловимая супруга встретится со мной как можно скорее. Надеюсь, поведение её окажется не менее искренним, чем ваше. Я понятен?
— А мой отец? — Андрей также встал. — Его вы действительно подозреваете или все шутите?
Гость пошёл прочь. В прихожей остановился:
— Открою вам одну производственную тайну. Не моя, не жалко. Частные детективы проделали эксперимент — сгоняли на машине от поликлиники до второй Шлеминой квартиры, причём, в воскресенье, когда движение на улицах совсем не такое, как в субботу. Ваш отец, если предположить, что он проник в раздевалку бассейна и вытащил из шкафчика потерпевшего ключи, мог успеть только туда и обратно. Не было у него времени таскать коллекцию сверху вниз. Да ещё предварительно снимать ящички со стен. Шлема развешивал свои монеты в специальных витринах со стёклами, вместе с этими витринами они и пропали.
— Моего папу так серьёзно подозревают? — слабым голосом спросил Андрей.
— Откровенно говоря, основания есть. Сигнализация в квартире сработала ровно посередине той двадцатиминутки, когда родители в бассейне были предоставлены сами себе. Но ведь ключи оказались в итоге на месте?
— Ключи — это что, так важно? — Он уже почти шептал.
— Квартиру открыли ключами, с первого раза. Ваш отец, если на секунду забыть о существовании уголовников и других коллекционеров, единственный пока человек, который имел ясную причину поближе познакомиться с монетами Школьникова. Вы, конечно, перескажете ему наш разговор до того, как я сам с ним поговорю, так вот, посоветуйте заодно…
Андрей взмахнул рукой:
— Я не буду с ним разговаривать. Он ничего не знает про Зою, не было у него никаких «причин», как вы не понимаете?! Я просто даже не знаю, как ему такое сказать…
— Вы надеетесь, хм, что это удастся скрыть? Сочувствую.
Хозяин надеялся. Он посмотрел гостю в глаза, пытаясь уловить хоть какой-то отклик, и сказал:
— Вы все расскажете моему отцу?
Отклика не было.
— Не я, так другие. Деликатные люди сыском не занимаются, тем более, частным.
— Вот, значит, почему Шлема на нас бочку покатил…
Последнюю фразу произнёс не Андрей. В разговор ворвалась его тоска, освободившись от пут ложной стыдливости, сам же он привалился к стене и закачался, протирая плечом обои. «Как все глупо…» Вокруг никого не было. Ларин внезапно перестал существовать, куда-то исчез, потому что разговор, собственно, уже закончился, потому что очередная тайночка раскрылась. «В петлю, значит, можно только на чужой территории?..»
Оперуполномоченный со звучной литературной фамилией Ларин, оказывается, был ещё здесь. Мало того, он превратился на минуту в человека Ларина. В молодого человека, полного собственной тоски. В это невозможно поверить, любой мент скажет, что это лажа — чего ради в скучной черно-белой ситуации (вопрос — ответ; вопрос — ответ) становиться человеком! Однако гость проявил такую слабость. И конченый, казалось, разговор ожил:
— На самом деле, Школьников заподозрил вас до того, как возникла версия с ключами из раздевалки и гонкой на автомобиле…
Причём, Шлема заподозрил даже не «вас» и не отца Андрея, а Зою. Он ведь сразу понял, ещё в марте, что доставшаяся ему монета взята без спроса. Во— первых, Зоя отказалась оформлять акт передачи нотариально, в виде купчей или дарственной, во-вторых, слишком уж нервничала. Но ему тогда было все равно, лишь бы получить желаемое. Это сейчас он здраво рассудил, что особа, взявшая однажды что-то без спроса, всегда готова повторить подвиг. И вообще, потерпевший ведь не обольщался насчёт ценности своей коллекции — новая монета была сияющей звездой на фоне остальных экспонатов. Логично предположить, что именно с этим приобретением и связана кража. А поскольку Шлема осторожничал, возился вдали от всего мира с новой игрушкой («определение», «атрибуция» — даже терпеливого оперуполномоченного задолбал своими рассказами, зануда), то и круг подозреваемых оказался мал. Зоя могла догадаться, что у Шлемы где-то есть вторая квартира, так называемый кабинет, во всяком случае, когда она была в гостях в основном жилище логопеда, тот проговорился, что коллекции здесь нет. Вот почему сыщик Ларин и появился в жизни Андрея.
— Спасибо, — прошептал подозреваемый.
Да пожалуйста. Если Андрей связан с этим делом — и так все знает, если нет — вдруг что вспомнит, мысль какую подаст, критикой поможет… Но, если откровенно, Ларин не верит простым решениям, плавающим, как дерьмо, на поверхности. Потому что итоговое решение чаще всего оказывается ещё проще. Коллекцию у Шлемы крал не одиночка, а группа, прекрасно подготовившая преступление. Профессионалы. Зря Виноградов со своим шефом тратят время (и деньги нанимателя) на заведомую ерунду. Когда сигнализация сработала, охрана по сигналу тревоги примчалась, как ветер, в строгом соответствии с нормативом. Дверь была закрыта, а коллекция пропала. И вокруг — никого. Восхитительно сработано. Такое возможно, если похититель живёт рядом, на той же лестнице — этажом выше или ниже. Или, в порядке бреда («Бреда?» — встрепенулся Андрей), если коллекция была приготовлена к выносу заранее. Или если к моменту так называемого похищения вообще в квартире отсутствовала. Но эти версии пока в мечтах, в мечтах… Кстати, насчёт лестницы… Что совершенно фантастично, так это то, что в момент кражи никого из жильцов в соседних квартирах не было. Ни на той же лестничной площадке, ни внизу, ни вверху. Отсутствовали ВСЕ, вот ведь совпадение. Ни одного свидетеля…
— Группа? — запоздало среагировал Андрей. — Вы думаете, мы с Зоей каких-нибудь бандитов наняли, чтобы вернуть себе монету? Или отец нанял?
— «А где найти такую группу?!» — хорошо поставленным тенором пропел Ларин. — Вряд ли вы не сообразили бы, что бандиты ни за что не станут делиться, тем более, главной достопримечательностью коллекции. Я вам, знаете, все-таки скажу кое-что, зря вы тогда не захотели меня дослушать. Когда у вас состоится разговор с отцом, пожалуйста, объясните ему как можно более убедительно, что, если в ближайшие дни коллекция объявится, похититель очень легко отделается. Похитителю попросту ничего не будет, потому что я оформлю отказ в возбуждении дела. Обещаю. С какой-нибудь формулировкой посмешнее, даже почитать дам — потом.