Страница:
Если не Шлеме, то кому?.. Андрей обнаружил, что листает семейный блокнотик до краёв забитый всевозможными телефонными номерами. Существовала одна проблема, неотложная и по-настоящему важная — существовала, никуда от этого не деться! Почему он столько времени занимался всякой чепухой? Гнал от себя необходимость срочных и решительных действий — почему? «Измена жены». Плюнуть и растереть, понятно! Разыскать Зойку надо совсем не потому, что она… что она с кем-то… Надо, и все тут!
Разыскать Зойку — задача не для среднего ума. Впрочем, не для ума вовсе. Для пальца, накручивающего телефонный диск. Итак, с кого начать? Очевидно, с подруг — с лучших подруг, вроде тех, из Пскова. Есть одна такая, в некотором роде коллега жены. Керамистка, закончила Мухинское училище, но главная её ценность состояла в другом. В том, что она имела мастерскую — крохотную комнату в подвале, где размещались муфельная печь и гончарный круг. Зоя держала в этом помещении, с разрешения хозяйки, собственные инструменты — аппарат для резки пенопласта и поролона, прозванный мастерами-кукольниками «струной», а также аэрограф с компрессором.
Домашний телефон подруги-керамистки долго не отвечал. Что предпринять дальше, если там никого нет? Додумать не удалось — все-таки ответили. Голос, больше похожий на дребезжание таза о край ванны, когда мимо проезжает трамвай. Вероятно, старый человек. Ладно, это не помеха, только разговаривать требуется громко и разборчиво, фразами не более чем из двух-трех слов… «Простите, Лена дома?» «Простите, а вы кто?» «Муж её подруги». «И что вам всем от неё надо — друзьям, подругам, мужьям друзей и подруг?» Дребезжащий голос оказался полон огня и силы. Вероятно, мать. Любящее, заботливое существо. Андрей изменил тактику: «Простите, вы не подскажете, где её можно найти?» Огонь в телефонной трубке вдруг полыхнул до небес: они ещё имеют наглость спрашивать, где Леночку найти? На рынке, наверное, где же ещё! На каком? Сделали из девочки торговку, а теперь спрашивают на каком! На Апраксином, конечно! Вот идите туда и забирайте у неё своё барахло обратно! Разговор повис на волоске, готовясь оборваться, тогда Андрей взмолился:
— А Зои у вас сегодня не было? Вы знаете Зою?
Дребезжание превратилось в визг несмазанных ворот. Знают ли здесь эту торговку поганую?! Не знают и знать не хотят! Сбила Леночку, девочку, с пути истинного, такую художницу угробила — настоящую, как вы все не понимаете?! Это ваша тварь, кошка, змея очкастая…
Откровенно говоря, странная была реакция на простое русское имя «Зоя». Разговор-таки оборвался, не выдержав накала страстей. Андрей перевёл дух, положив трубку вслед за собеседницей.
Причём здесь «торговка»? Опять ошибка?
Вторым номером в списке Зоиных подруг числилась детский психиатр из психо-неврологического диспансера. Психиатресса. Маленькая такая, симпатичная, умненькая и ужасно деловая. Деловая — в том смысле, что серьёзная, аккуратная, конкретная. Очень нужный человек для семьи, в которой есть ребёнок-алалик, а впрочем, ненужных подруг у Зои почему-то не было, так уж складывалось. Именно эта женщина из психдиспансера, кстати, и помогла Зое выйти на логопеда Школьникова, организовала столь важное знакомство с Ефимом Марковичем.
К счастью, она оказалась на рабочем месте. После недолгих извинений, плавно сменившихся игривыми ритуальными двусмысленностями (Андрей был с ней в прекрасных, непринуждённых отношениях, включавших в качестве обязательного элемента ничего не значившую пикировку), так вот, после необходимой вводной части он спросил:
— Слушай, тебе Зоя вчера или сегодня не звонила?
Нет, не звонила. Увы, саднящий вопрос остался в ране, чтобы и дальше причинять боль при каждом движении. Не звонила и не приходила, а что случилось? Ничего пока не случилось, просто из Пскова жена выехала, а до дома не доехала. Нормальный муж в такой ситуации обязан волноваться, не так ли? «Я ведь нормален?» «Насчёт тебя ничего не могу сказать, я детский психиатр». Все, тема была исчерпана. И что теперь? Как что, говорить тёте «до свидания», оставаясь один на один со своим бредом…
— Ты случайно не слышала про Шлему? Чего там у него стряслось?
Нет, и про Шлему она ничего не знает. «А что, Ефим Маркович тоже из Пскова не вернулся?» Удачная шутка. Правда, излишне жестокая — профессионал это сразу сообразил, едва закрыл прелестный ротик. Профессионал спохватился, бросился успокаивать страдающего супруга: мол, существуют тысячи безобидных причин, объясняющих, где и почему Зоя застряла, мол, рано психовать, подожди до завтра и уж потом поднимай панику, но Андрей к её тысяче объяснений мог бы добавить своё — это не меняло сути дела. Тем более, он вовсе и не страдал! Плюнуть и растереть, понятно?! Проблема состояла в том, что в квартире скопилось слишком много вопросов, ответы на которые жена Зоя увезла с собой. Жаль, нельзя было поделиться этим с симпатичной психиатрессой.
— Тебе, кстати, удобно говорить? — вспомнил он. — Я, наверное, не вовремя…
Все в порядке, подождут в коридоре. Кто? Да родители, притащившие зачем-то своего «лба». Какого? Того, которого кое-кто от армии попросил утаить, диагноз призывнику организовать. «Жаль, что у вас дочка, ребята, вам бы я помогла с бОльшим удовольствием…» «Спасибо, но у нас дочка…» Значит, есть возможность чуть-чуть поболтать? Конечно, есть. Какие там ещё проблемы, давай, не стесняйся. Никаких проблем, кроме Зои — вопрос совершенно вбок.
— Ко мне один человек прицепился, — рассказывал, стесняясь, Андрей. — Хороший человек, писатель, детективы пишет. Узнал, что у меня психиатр знакомый, и попросил помочь. Не волнуйся, ему нужна чисто литературная консультация.
Плохо, когда не умеешь врать. Хорошо, когда врёшь по телефону и собеседник не видит твоих глаз, не улавливает жесты, способные выдать тебя на невербальном уровне. Андрей придумал несуществующего писателя для того, чтобы его любопытство не показалось слишком уж странным, чтобы поговорить об этом отстраненно, как бы не про себя. И с кем ещё ему было поговорить об этом, как не с психиатром-практиком?
— Хорошо, — согласилась женщина, — дай ему мой рабочий телефон. А что он хочет? Может, я ничего такого не знаю, я ведь узкий специалист…
Он, то бишь писатель, интересуется неким характерным феноменом. Дело в том, что человек, попадающий в ситуацию смертельной опасности, начинает испытывать удивительное ощущение, будто… Андрей кратко обрисовал свои симптомы. «Наркоз, понимаешь? Хотя на самом деле не спишь».
Психиатресса все поняла:
— Это состояние называется «дереализацией», есть такой синдром. Только причём здесь опасность? Во время опасности, насколько мне известно, обратный эффект — стресс. По-моему, твой писатель все перепутал.
Андрей уточнил: предположим, ситуация не просто опасная, а такая, из которой нет никакого выхода. Например, когда привязан к столбу и тебя сейчас расстреляют. Когда чёрное дуло пистолета смотрит тебе в лицо, и вселенская темнота вот-вот понесётся навстречу. Понимаешь? Когда ЭТО — неизмеримо больше любых твоих усилий. Мозг облегчает человеку самое страшное, что же тут неправильного?
— Возможно, — согласилась подруга жены. — Ты так красиво рассказываешь, как будто сам все испытал.
Андрей пошёл ва-банк: ствол в лицо испытал на себе друг-писатель, ещё раньше, а теперь вот решил описать пережитое. Он хочет понять, в чем природа такого феномена, отделение сознания от реальности…
— Состояние «дереализации», я правильно сказал?
— Зачем ему это надо? — Невидимая собеседница очень зримо пожала плечами. — Не знаю, чем я могу ему помочь? Между прочим, у людей, привычных к опасности, ощущения должны быть совершенно другими. У солдат, у профессионалов войны…
— Само собой. — Андрей ответно пожал плечами. — Но, во-первых, он, писатель, выбрал себе в герои простого человека, а во-вторых, такая реакция все-таки имеет место, это же факт! Каков механизм? Биохимический или чисто психологический? Не может ли мозг сам себя одурманивать — например, с помощью желез внутренней секреции? Вырабатывать наркотические вещества и в кровь запускать?
— Послушай, дружок, — остановила психиатресса горячий монолог. — У меня клиенты за дверью уже нервничают. Присылай своего ненормального, что знаю — расскажу. Хотя, по-моему, ему нужен военный психиатр, а не детский. Или какой-нибудь нейрофизиолог из Института мозга…
— А ты-то сама что думаешь насчёт всего этого? — возбуждённо спросил Андрей, пропустив вежливый намёк мимо ушей.
Что она думает? Пусть наш дружок не обижается на откровенность, но она думает о том, что ей совершенно не хочется «насчёт всего этого» думать. Может, действительно некая эндокринная железка вырабатывает больше эндорфинов, чем нужно — «кстати, пусть твой приятель проконсультируется где-нибудь по поводу эндорфинов, я в этих делах слабо понимаю» — но причина также может лежать в сфере чистой психиатрии, когда мозг, грубо говоря, не справляется с поступающей информацией, отказывается вырабатывать решение, связанное с выбором того или иного действия, отстраняется от чудовищной ситуации, в результате чего и достигается феномен смертника: сознание отдельно, ситуация отдельно. Так детский психиатр полагает. А вот что думает сам Андрей, когда у него жена пропала? И зачем он позвонил Зоиной подруге — неужели чтобы выполнить просьбу своего ненормального приятеля?
— Извини, — сказал Андрей, подытожив разговор.
Постоял возле замолчавшего телефона, честно пытаясь разобраться, зачем же он позвонил в психоневрологический диспансер и о чем так долго разговаривал. Понял одно: ему никак не удаётся выделить Главное в сегодняшнем дне, оттого он и мечется, оттого и ведёт себя, как последний дурак.
Тогда Андрей вновь совершил путь к стеллажам с книгами и открыл медицинскую энциклопедию на букву "Э". Однако статьи про «эндорфины» там не нашлось.
На вопрос, что же сегодня Главное, книги, тем более, не могли ответить.
Однако вопросов было много, на любой вкус — выбирай и играйся с ними хоть до вечера. До ночи. Необходимость поисков Зои почему-то поблекла, вытесненная странным лихорадочным ожиданием (если честно, Андрей попросту не видел, что ещё можно предпринять). «Мозг, переполненный информацией, отказывается принимать решение», — вспомнился диагноз врача-психиатра. Золотые слова. Перегруженный рассудок одолевала нелепая уверенность, что время заметно ускорилось — вероятно, это новое ощущение было связано с тем, что, на самом деле, время замедлилось. Парадоксы военного времени. Андрей взял блокнот с телефонными номерами и вернулся к аппарату — к единственному предмету, связывающему его с реальностью.
Патронажная сестра, обслуживающая бабушку Ульяну, не удивилась. Словно готовилась, что ей позвонят. Только напряглась, спешно одев защитные доспехи. Имена, вспорхнувшие из могилы, вызвали вполне естественную реакцию — струной натянулись голос, провода, вся линия подземных коммуникаций. «Да-да, помню… Вас я тоже помню… Нет-нет, не помешали…» Женщина выслушала подготовленные Андреем вопросы: знает ли она, в какой аптеке у бабули была знакомая, не знает ли, каким лекарством бабуля лечилась а то, может, рецепт случайно остался? И ответила очень просто: «Попробую вспомнить». Несуразность этого телефонного звонка была очевидна, никакой «знакомой», разумеется, не существовало, но другой ловушки Андрей не смог придумать. Вывалить на подозреваемую лавину слов — лишь бы неожиданно и много, авось проговорится. Правдоподобность не важна, важна ответная реакция. Кто покупал лекарство «Манинил-5» — вот в чем цель проверки. «Попробую вспомнить». Неужели надежды не оправдались? Женщина помолчала и справилась сама: «А в чем, собственно, дело?» Однако ещё более несуразные объяснения, связанные с болезнью Зоиной бабушки, слушала явно невнимательно, с трудом вникая в смысл, вздыхая с какой-то затаённой тоской. Когда же Андрей добавил непонятно зачем: «Вчера, кстати, бабулина годовщина была…», она вдруг сказала: «Вы, наверное, из-за денег звоните, да?» Хороший вопрос, прямой. Но совсем не тот, какого ждали (а какого, кстати, ждали?). Собеседник опешил — из-за денег? Ну да, из-за пенсии. Патронажная сестра пенсию за бабулю получала и в последний раз тоже получила, отдать только забыла родственникам, целый год собиралась позвонить и сообщить, да все некогда, вы же понимаете… Ох, как ей было неловко. Даже жаль человека. Целый год ходить в должниках у покойницы, жить в состоянии вечной готовности к такому звонку, то забывая, то вспоминая о своём падении… Андрей попрощался с ней вежливо, уверив, что ничего страшного, никаких претензий. Патронажная сестра, в свою очередь, уверила, что долг вернёт с лихвой, учтёт инфляцию и все такое, короче, расстались почти деловыми партнёрами.
Следующий звонок был к соседке, много лет назад приятельствовавшей с бабушкой Ульяной. Все по плану! И снова результат оказался далёк от запланированного. Андрей применил тот же приём: оглушить жертву нелепыми вопросами, получить ответное лепетание, после чего решить — КТО?
— Мы ищем одну бумажку, — начал объяснять он, когда был опознан и признан. — Вот, решили позвонить вам…
— Бумажку? — откровенно испугалась пожилая женщина.
«Чего там?» — вмешался далёкий мужской голос. Очевидно, сын, который «не дурак». Она зашипела в сторону, зажав микрофон ладонью: «Тихо, это насчёт квитанции!» Плохо зажала, ладонь была немощная, дряблая. «Я же тебя предупреждал! — глухо застонал мужчина. — Дура жадная! Какой позор!»
— У моей жены есть бабушка такого же возраста, как и бабуля была, и тоже больная… — продолжал объяснять Андрей, несколько растерявшись. Он собирался изложить свою легенду — про аптеку, про хорошее, но неизвестное лекарство, про потерянный рецепт, но слушать его почему-то не захотели.
— Ну и что, что больная! Я тоже, например, больная!
Вот именно, и нечего тут напраслину возводить! Соседка неожиданно перешла в наступление, оправившись от подлого удара. Не на тех напали, господа!
— Вашей матери, молодой человек, говорила и вам повторю — я не знаю, в какое ателье Ульяна сдала свою шубу, и квитанцию в глаза не видела…
Так и представлялось, как она стоит, уперев кулак в складчатый бок, и гневно работает вставной челюстью. Только голос её выдавал — дрожал сильнее, чем того требовало благородное негодование.
Разговор закончился к обоюдному облегчению собеседников.
Желание пользоваться телефоном на этом также иссякло. Андрей больше не мог. Просто не мог. Вообще, в целом. Спать не мог, поскольку требовалось немедленно что-то делать; думать — поскольку туман в голове давно приобрёл вещественную тяжесть; даже принимать пищу не мог — ненавистные фарфоровые зубы совсем измучили десну. Время все ускорялось и ускорялось (или наоборот, замедлялось?). Подступала ежевечерняя температура. Лечение было забыто, многочисленные процедуры заброшены. «Изменить ситуацию, — догадался Андрей. — Срочно, иначе чокнусь. Раздавить бутылку и забыться…»
Он сдался и пошёл на улицу.
Он пошёл вовсе не в ларёк, вовсе не за водкой. Плохо закреплённый груз отвратительно перекатывался в голове, откликаясь на каждый шаг — Андрей старался двигаться плавно и поменьше крутить шеей. Температура подступала, время ускорялось. Аспирин кончился — ни одной упаковки. Его путь лежал в аптеку. Это здесь, недалеко, можно пешком. На улице было странно, непривычно, очень светло. Вокруг происходила жизнь — сама собой, без какого— либо участия выползшего из норы чужака. «Ну, что ты, в самом деле, так по себе сохнешь? Мир не перестанет вертеться, когда ты сдохнешь…» — выпрыгивала красивая песенка из чьей-то тесной форточки. Андрей не пожалел денег, купил в аптеке настоящий аспирин — фирмы «Байер», не всякий там «беларусь-токсин» для нищих. Шикарная зелено-белая коробка. Средство против «ломок», самый что ни на есть «кайф» — только больной-лёгочник способен это оценить… Андрей не сразу вошёл в свой подъезд. Сел на скамейку, разглядывая купленное лакомство — предвкушая.
Он пытался хоть чуть-чуть притормозить время.
«А ведь у патронажной сестры, так же, как и у подруги соседки, были вполне определённые мотивы желать смерти бабушки Ульяны, — размышлял он. — И не нужно притягивать за уши версию с кражей монеты. Причём здесь монета? Одна женщина зажилила у покойной персональную пенсию — по тем временам ощутимые, весомые деньги, тем более, для государственной няньки. Вторая, оказывается, вообще провернула хитроумную операцию! Была у бабули каракулевая шуба, очень старая, которую ей подарил ещё в шестидесятых годах некий друг. (После смерти деда, что тут особенного? У каждой женщины должен быть друг.) Так вот, незадолго до собственной смерти бабуля решила отдать шубу на реставрацию и, вероятно, сделала это. Увы, так и не удалось выяснить, кто и в какое ателье отнёс её любимую вещь. Ни квитанции, ни домашних записей не сохранилось. Шуба пропала. Впрочем, год назад никто поисками всерьёз не занимался, не до того было. Теперь же… „Подруга“, называется, — с ненавистью вспоминал Андрей недавний телефонный разговор. — Дура жадная. Неужели она? Неужели из-за шубы?»
Но почему рецепт и аннотация оказались в старой сумке — здесь, в этой квартире? Ёмкое слово «дура» забавным образом переключило его мысли. Где же Зоя? Вновь в груди опустело, вновь горечь подступила к горлу. Стоп, не увлекаться чёрными фантазиями, не давать волю воображению! Плюнуть и растереть… «Компания». О какой компании говорила подруга Оля из Пскова? Зачем ей было врать и, тем более, зачем стала бы врать тёща? Несколько минут Андрей мусолил эти стёршиеся от долгого употребления вопросы, зациклившись на слове «компания». Пока, наконец, не вспомнил про Сашу. Точнее, про его гадостные намёки в первый визит — откуда он мог что-то знать о Зое, почему удивился её отсутствию?
Размышления прервались не совсем обычным образом. Мимо проезжали автомобили, не требуя от сидящего на скамейке и доли его внимания — привычнейший атрибут городской улицы. Человек следил за их движением бездумно и слепо. Но когда вдалеке появилась «Волга» оранжевого цвета, он невольно включился в дорожную обстановку.
Оранжевая «Волга» — одно это способно привлечь внимание. Указанные машины не бывают оранжевыми. Чёрными, белыми, либо раскрашенными в цвета такси. В крайнем случае, вишнёвыми или синими. Но дело не только в цвете. Когда автомобиль пролетал мимо (скорость была не маленькая), Андрею показалось, будто кто-то на переднем сидении, рядом с водителем, пытается спешно опустить стекло, машет руками в образовавшуюся щель и неразборчиво кричит. Стекла машины были заплёваны уличной слякотью: не разобрать, кто там балуется. Очевидно, эпизод не имел никакого отношения к Андрею, однако короткая передышка на этом закончилась.
Он встал, потому что его уже знобило, и погнал себя домой. «Лечь в постель, — думал он, поднимаясь по лестнице, — выпить аспирин и забыться…»
«Моя жена — торговка, — думал он, открывая дверь. — Торговка, да ещё в компании. В компании…» Не давало ему покоя это слово, не выходило из больной головы, плотно застряло в тумане.
Он уже придумал, что будет сейчас делать.
Прежде чем проглотить вожделенную таблетку, даже прежде чем раздеться, Андрей выудил из пиджака в платяном шкафу записную книжку. Телефон Веры был записан на букву "В". Фамилию Сашиной женщины он в своё время не спросил. Да и телефон записал просто из вежливости, не предполагая, что это когда-нибудь пригодится.
— Здравствуйте. Можно попросить Веру?
— Ой, вы знаете, Веруня уже спать легла.
— А Саша?
— Саша на работе.
Голос в трубке был женский. На фоне других женских голосов. В помещении оглушительно галдели, не давали нормально поговорить, тогда собеседница крикнула: «Да тише вы! Здесь по делу звонят!»
Андрей собрался с духом и спросил:
— Простите, а Зои у вас случайно нет?
— Сейчас посмотрю, — как ни в чем не бывало пообещали ему. И снова крикнули: «Эй, девки, Зойка там?» Кто-то ответил: «Зойку уже погрузили!»
— Так что, значит, Зоя уехала, — весело сказала женщина. — Встречайте с музыкой.
— Какая фамилия у вашей Зои? — заорал он в короткие гудки. Абонент уже отключился.
Андрей не стал перезванивать. И так было ясно — если не все, то почти. Разгадалась одна из тайн, одна из маленьких, скучных тайночек, превративших сегодняшние ночь и день в полосу нескончаемых снов. Ясность подарила облегчение. «Торговка!» — это чудесное слово пело и плясало вместе с глупой улыбкой на лице. Никакого Шлемы не существует, никаких мужиков, сплошные бабы. «Крепкие, деловые, жутко смотреть», — как выразился Саша. Банда.
Андрей разделся и с наслаждением выпил аспирин, чуть ли не смакуя. Он точно знал, что теперь сможет заснуть — достаточно лечь, опрокинуться головой на подушку, выпуская туман на свободу — он даже в спальню вошёл, готовясь к этому священнодействию. Он перестал мучительно искать Главное, оставил в покое и прочие вопросы, истощившие разум до последнего края. Но вихрь крутился. Время неслось вскачь (или вовсе остановилось?).
Позвонил некто — слава Богу, по телефону, а не в дверь. Назвался Виноградовым, частным детективом, номер лицензии такой-то. Проинформировал, что представляет интересы господина Школьникова Ефима Марковича, и попросил Зою. «Зачем?» — напружинился Андрей. Да просто побеседовать, волноваться не о чем. Опять оно, это сакраментальное: «Просто побеседовать». СакраМЕНТальное! "Шли бы вы все, — подумал Андрей, вслух выразив ту же мысль, но в более интеллигентных формах. Почему, ничего толком не объясняя, они требуют что-то от других? И что им всем вообще надо?
— Надо встретиться, — ничуть не смутился частный сыщик. — В первую очередь, с вашей супругой, но вы, разумеется, тоже можете присутствовать. Время и место по вашему выбору. Лучше бы сегодня, если нет возражений…
Есть возражения, есть! Зачем встречаться, зачем с супругой?
— Ну, так вы ведь, наверное, уже знаете, — сказал напряжённый голос в ухе, — что случилось у нашего нанимателя…
— Откуда я могу это знать! — выхаркнул Андрей вместе с мокротой, закашлявшись от возмущения. — Если вы меня так проверяете, то глупо, понятно? Вы, и этот тоже, до вас…
— Кто? — сразу спросил милиционер-индивидуал. Прекрасная реакция.
— Из уголовного розыска один звонил. Ему я не имею права отказать, а вам запросто. Тем более, жены дома нет, и когда будет, неизвестно. — Он повесил трубку. Да, запросто. Пусть подавятся гудками, сыщики частные-несчастные.
До кровати Андрею добраться не дали. И не снимать трубку он не мог себе позволить — вдруг жена позвонит? Однако телефон выдал новый голос, не Виноградова. Ещё более напористый.
— Филатов беспокоит, руководитель частного сыскного агентства «Петербургский детектив». Мой заместитель доложил, что вы наотрез отказываетесь с нами встречаться. Вероятно, произошло какое-то недоразумение. Если мы вас чем-то обидели, я приношу извинения от имени предприятия…
— Убогого легко обидеть, — пошутил Андрей. — Вы мне сначала объясните, о чем пойдёт разговор при встрече и почему нельзя по телефону. А там посмотрим.
Почему нельзя по телефону? Можно, конечно. Но разговор хотелось бы сделать непринуждённым, лёгким, обоюдоприятным. Что здесь удивительного?
— Посадить против света и заставить снять очки, — шутил Андрей все громче, все неудержимее. — Наблюдать за моими зрачками, движениями моих рук и ног, чтобы поймать, когда я лгу. Угадал?
Забавные у господина учителя представления о работе частных детективов. Но понимает ли господин учитель, что о его странном отказе побеседовать — «просто побеседовать…» — будет немедленно доложено нанимателю?
Ещё бы не забавные! Воздух электризовала неуместная, колючая весёлость.
— Неужели так трудно объяснить, что случилось? — постарался не засмеяться Андрей. — Неужели тайна следствия может принимать такие уродливые формы?
— Коллекцию украли, — зло сообщил руководитель сыскного предприятия. — Вы знали о коллекции Школьникова? Ваша жена не могла не знать, а вы лично?
— Какой коллекции?
Смех превратился в кашель. И обратно. О коллекции монет, какой же ещё. Значит, Ефим Маркович был нумизматом? И был, и есть. И, вероятно, будет, судя по накалу его огорчения. Андрей захохотал: значит, великий логопед монеты любил, жить не мог без этих звонких штампованных подружек? Андрей хохотал так, что затошнило. Щелочная слизь забила трахею, говорить он больше не мог. Значит, Шлема, помимо секретов спасения неизлечимых детей, бережно хранил и россыпи драгоценных серебряных кругляшков? Немецкие талеры середины семнадцатого века, очевидно, тоже хранил? Хранил и сберегал. Сберегал он, значит, сберегал, а кто-то умный пришёл и все забрал? Каков сюжет! Хохот отпустил жертву, лишь когда обнаружилось, что телефон молчит.
Руки были пусты: трубка лежала на рычагах. Когда Андрей сделал это? Память не оставила концовки разговора. Он сидел в прихожей, уже не смеясь, не кашляя. Просто ждал, понимая, что руководитель сыскного предприятия обязательно позвонит снова или поручит столь щекотливое дело своему верному заместителю, не желая больше пачкаться. Ему было все равно. Очередная тайна раскрылась. Очередная разгадка — прямо-таки косяк разгадок пошёл, бей гарпуном любую. Аспирин уже действовал, был хорошо, тепло, спокойно. Седуксен можно не пить, и так справились, выдержали…
Разыскать Зойку — задача не для среднего ума. Впрочем, не для ума вовсе. Для пальца, накручивающего телефонный диск. Итак, с кого начать? Очевидно, с подруг — с лучших подруг, вроде тех, из Пскова. Есть одна такая, в некотором роде коллега жены. Керамистка, закончила Мухинское училище, но главная её ценность состояла в другом. В том, что она имела мастерскую — крохотную комнату в подвале, где размещались муфельная печь и гончарный круг. Зоя держала в этом помещении, с разрешения хозяйки, собственные инструменты — аппарат для резки пенопласта и поролона, прозванный мастерами-кукольниками «струной», а также аэрограф с компрессором.
Домашний телефон подруги-керамистки долго не отвечал. Что предпринять дальше, если там никого нет? Додумать не удалось — все-таки ответили. Голос, больше похожий на дребезжание таза о край ванны, когда мимо проезжает трамвай. Вероятно, старый человек. Ладно, это не помеха, только разговаривать требуется громко и разборчиво, фразами не более чем из двух-трех слов… «Простите, Лена дома?» «Простите, а вы кто?» «Муж её подруги». «И что вам всем от неё надо — друзьям, подругам, мужьям друзей и подруг?» Дребезжащий голос оказался полон огня и силы. Вероятно, мать. Любящее, заботливое существо. Андрей изменил тактику: «Простите, вы не подскажете, где её можно найти?» Огонь в телефонной трубке вдруг полыхнул до небес: они ещё имеют наглость спрашивать, где Леночку найти? На рынке, наверное, где же ещё! На каком? Сделали из девочки торговку, а теперь спрашивают на каком! На Апраксином, конечно! Вот идите туда и забирайте у неё своё барахло обратно! Разговор повис на волоске, готовясь оборваться, тогда Андрей взмолился:
— А Зои у вас сегодня не было? Вы знаете Зою?
Дребезжание превратилось в визг несмазанных ворот. Знают ли здесь эту торговку поганую?! Не знают и знать не хотят! Сбила Леночку, девочку, с пути истинного, такую художницу угробила — настоящую, как вы все не понимаете?! Это ваша тварь, кошка, змея очкастая…
Откровенно говоря, странная была реакция на простое русское имя «Зоя». Разговор-таки оборвался, не выдержав накала страстей. Андрей перевёл дух, положив трубку вслед за собеседницей.
Причём здесь «торговка»? Опять ошибка?
Вторым номером в списке Зоиных подруг числилась детский психиатр из психо-неврологического диспансера. Психиатресса. Маленькая такая, симпатичная, умненькая и ужасно деловая. Деловая — в том смысле, что серьёзная, аккуратная, конкретная. Очень нужный человек для семьи, в которой есть ребёнок-алалик, а впрочем, ненужных подруг у Зои почему-то не было, так уж складывалось. Именно эта женщина из психдиспансера, кстати, и помогла Зое выйти на логопеда Школьникова, организовала столь важное знакомство с Ефимом Марковичем.
К счастью, она оказалась на рабочем месте. После недолгих извинений, плавно сменившихся игривыми ритуальными двусмысленностями (Андрей был с ней в прекрасных, непринуждённых отношениях, включавших в качестве обязательного элемента ничего не значившую пикировку), так вот, после необходимой вводной части он спросил:
— Слушай, тебе Зоя вчера или сегодня не звонила?
Нет, не звонила. Увы, саднящий вопрос остался в ране, чтобы и дальше причинять боль при каждом движении. Не звонила и не приходила, а что случилось? Ничего пока не случилось, просто из Пскова жена выехала, а до дома не доехала. Нормальный муж в такой ситуации обязан волноваться, не так ли? «Я ведь нормален?» «Насчёт тебя ничего не могу сказать, я детский психиатр». Все, тема была исчерпана. И что теперь? Как что, говорить тёте «до свидания», оставаясь один на один со своим бредом…
— Ты случайно не слышала про Шлему? Чего там у него стряслось?
Нет, и про Шлему она ничего не знает. «А что, Ефим Маркович тоже из Пскова не вернулся?» Удачная шутка. Правда, излишне жестокая — профессионал это сразу сообразил, едва закрыл прелестный ротик. Профессионал спохватился, бросился успокаивать страдающего супруга: мол, существуют тысячи безобидных причин, объясняющих, где и почему Зоя застряла, мол, рано психовать, подожди до завтра и уж потом поднимай панику, но Андрей к её тысяче объяснений мог бы добавить своё — это не меняло сути дела. Тем более, он вовсе и не страдал! Плюнуть и растереть, понятно?! Проблема состояла в том, что в квартире скопилось слишком много вопросов, ответы на которые жена Зоя увезла с собой. Жаль, нельзя было поделиться этим с симпатичной психиатрессой.
— Тебе, кстати, удобно говорить? — вспомнил он. — Я, наверное, не вовремя…
Все в порядке, подождут в коридоре. Кто? Да родители, притащившие зачем-то своего «лба». Какого? Того, которого кое-кто от армии попросил утаить, диагноз призывнику организовать. «Жаль, что у вас дочка, ребята, вам бы я помогла с бОльшим удовольствием…» «Спасибо, но у нас дочка…» Значит, есть возможность чуть-чуть поболтать? Конечно, есть. Какие там ещё проблемы, давай, не стесняйся. Никаких проблем, кроме Зои — вопрос совершенно вбок.
— Ко мне один человек прицепился, — рассказывал, стесняясь, Андрей. — Хороший человек, писатель, детективы пишет. Узнал, что у меня психиатр знакомый, и попросил помочь. Не волнуйся, ему нужна чисто литературная консультация.
Плохо, когда не умеешь врать. Хорошо, когда врёшь по телефону и собеседник не видит твоих глаз, не улавливает жесты, способные выдать тебя на невербальном уровне. Андрей придумал несуществующего писателя для того, чтобы его любопытство не показалось слишком уж странным, чтобы поговорить об этом отстраненно, как бы не про себя. И с кем ещё ему было поговорить об этом, как не с психиатром-практиком?
— Хорошо, — согласилась женщина, — дай ему мой рабочий телефон. А что он хочет? Может, я ничего такого не знаю, я ведь узкий специалист…
Он, то бишь писатель, интересуется неким характерным феноменом. Дело в том, что человек, попадающий в ситуацию смертельной опасности, начинает испытывать удивительное ощущение, будто… Андрей кратко обрисовал свои симптомы. «Наркоз, понимаешь? Хотя на самом деле не спишь».
Психиатресса все поняла:
— Это состояние называется «дереализацией», есть такой синдром. Только причём здесь опасность? Во время опасности, насколько мне известно, обратный эффект — стресс. По-моему, твой писатель все перепутал.
Андрей уточнил: предположим, ситуация не просто опасная, а такая, из которой нет никакого выхода. Например, когда привязан к столбу и тебя сейчас расстреляют. Когда чёрное дуло пистолета смотрит тебе в лицо, и вселенская темнота вот-вот понесётся навстречу. Понимаешь? Когда ЭТО — неизмеримо больше любых твоих усилий. Мозг облегчает человеку самое страшное, что же тут неправильного?
— Возможно, — согласилась подруга жены. — Ты так красиво рассказываешь, как будто сам все испытал.
Андрей пошёл ва-банк: ствол в лицо испытал на себе друг-писатель, ещё раньше, а теперь вот решил описать пережитое. Он хочет понять, в чем природа такого феномена, отделение сознания от реальности…
— Состояние «дереализации», я правильно сказал?
— Зачем ему это надо? — Невидимая собеседница очень зримо пожала плечами. — Не знаю, чем я могу ему помочь? Между прочим, у людей, привычных к опасности, ощущения должны быть совершенно другими. У солдат, у профессионалов войны…
— Само собой. — Андрей ответно пожал плечами. — Но, во-первых, он, писатель, выбрал себе в герои простого человека, а во-вторых, такая реакция все-таки имеет место, это же факт! Каков механизм? Биохимический или чисто психологический? Не может ли мозг сам себя одурманивать — например, с помощью желез внутренней секреции? Вырабатывать наркотические вещества и в кровь запускать?
— Послушай, дружок, — остановила психиатресса горячий монолог. — У меня клиенты за дверью уже нервничают. Присылай своего ненормального, что знаю — расскажу. Хотя, по-моему, ему нужен военный психиатр, а не детский. Или какой-нибудь нейрофизиолог из Института мозга…
— А ты-то сама что думаешь насчёт всего этого? — возбуждённо спросил Андрей, пропустив вежливый намёк мимо ушей.
Что она думает? Пусть наш дружок не обижается на откровенность, но она думает о том, что ей совершенно не хочется «насчёт всего этого» думать. Может, действительно некая эндокринная железка вырабатывает больше эндорфинов, чем нужно — «кстати, пусть твой приятель проконсультируется где-нибудь по поводу эндорфинов, я в этих делах слабо понимаю» — но причина также может лежать в сфере чистой психиатрии, когда мозг, грубо говоря, не справляется с поступающей информацией, отказывается вырабатывать решение, связанное с выбором того или иного действия, отстраняется от чудовищной ситуации, в результате чего и достигается феномен смертника: сознание отдельно, ситуация отдельно. Так детский психиатр полагает. А вот что думает сам Андрей, когда у него жена пропала? И зачем он позвонил Зоиной подруге — неужели чтобы выполнить просьбу своего ненормального приятеля?
— Извини, — сказал Андрей, подытожив разговор.
Постоял возле замолчавшего телефона, честно пытаясь разобраться, зачем же он позвонил в психоневрологический диспансер и о чем так долго разговаривал. Понял одно: ему никак не удаётся выделить Главное в сегодняшнем дне, оттого он и мечется, оттого и ведёт себя, как последний дурак.
Тогда Андрей вновь совершил путь к стеллажам с книгами и открыл медицинскую энциклопедию на букву "Э". Однако статьи про «эндорфины» там не нашлось.
На вопрос, что же сегодня Главное, книги, тем более, не могли ответить.
Однако вопросов было много, на любой вкус — выбирай и играйся с ними хоть до вечера. До ночи. Необходимость поисков Зои почему-то поблекла, вытесненная странным лихорадочным ожиданием (если честно, Андрей попросту не видел, что ещё можно предпринять). «Мозг, переполненный информацией, отказывается принимать решение», — вспомнился диагноз врача-психиатра. Золотые слова. Перегруженный рассудок одолевала нелепая уверенность, что время заметно ускорилось — вероятно, это новое ощущение было связано с тем, что, на самом деле, время замедлилось. Парадоксы военного времени. Андрей взял блокнот с телефонными номерами и вернулся к аппарату — к единственному предмету, связывающему его с реальностью.
Патронажная сестра, обслуживающая бабушку Ульяну, не удивилась. Словно готовилась, что ей позвонят. Только напряглась, спешно одев защитные доспехи. Имена, вспорхнувшие из могилы, вызвали вполне естественную реакцию — струной натянулись голос, провода, вся линия подземных коммуникаций. «Да-да, помню… Вас я тоже помню… Нет-нет, не помешали…» Женщина выслушала подготовленные Андреем вопросы: знает ли она, в какой аптеке у бабули была знакомая, не знает ли, каким лекарством бабуля лечилась а то, может, рецепт случайно остался? И ответила очень просто: «Попробую вспомнить». Несуразность этого телефонного звонка была очевидна, никакой «знакомой», разумеется, не существовало, но другой ловушки Андрей не смог придумать. Вывалить на подозреваемую лавину слов — лишь бы неожиданно и много, авось проговорится. Правдоподобность не важна, важна ответная реакция. Кто покупал лекарство «Манинил-5» — вот в чем цель проверки. «Попробую вспомнить». Неужели надежды не оправдались? Женщина помолчала и справилась сама: «А в чем, собственно, дело?» Однако ещё более несуразные объяснения, связанные с болезнью Зоиной бабушки, слушала явно невнимательно, с трудом вникая в смысл, вздыхая с какой-то затаённой тоской. Когда же Андрей добавил непонятно зачем: «Вчера, кстати, бабулина годовщина была…», она вдруг сказала: «Вы, наверное, из-за денег звоните, да?» Хороший вопрос, прямой. Но совсем не тот, какого ждали (а какого, кстати, ждали?). Собеседник опешил — из-за денег? Ну да, из-за пенсии. Патронажная сестра пенсию за бабулю получала и в последний раз тоже получила, отдать только забыла родственникам, целый год собиралась позвонить и сообщить, да все некогда, вы же понимаете… Ох, как ей было неловко. Даже жаль человека. Целый год ходить в должниках у покойницы, жить в состоянии вечной готовности к такому звонку, то забывая, то вспоминая о своём падении… Андрей попрощался с ней вежливо, уверив, что ничего страшного, никаких претензий. Патронажная сестра, в свою очередь, уверила, что долг вернёт с лихвой, учтёт инфляцию и все такое, короче, расстались почти деловыми партнёрами.
Следующий звонок был к соседке, много лет назад приятельствовавшей с бабушкой Ульяной. Все по плану! И снова результат оказался далёк от запланированного. Андрей применил тот же приём: оглушить жертву нелепыми вопросами, получить ответное лепетание, после чего решить — КТО?
— Мы ищем одну бумажку, — начал объяснять он, когда был опознан и признан. — Вот, решили позвонить вам…
— Бумажку? — откровенно испугалась пожилая женщина.
«Чего там?» — вмешался далёкий мужской голос. Очевидно, сын, который «не дурак». Она зашипела в сторону, зажав микрофон ладонью: «Тихо, это насчёт квитанции!» Плохо зажала, ладонь была немощная, дряблая. «Я же тебя предупреждал! — глухо застонал мужчина. — Дура жадная! Какой позор!»
— У моей жены есть бабушка такого же возраста, как и бабуля была, и тоже больная… — продолжал объяснять Андрей, несколько растерявшись. Он собирался изложить свою легенду — про аптеку, про хорошее, но неизвестное лекарство, про потерянный рецепт, но слушать его почему-то не захотели.
— Ну и что, что больная! Я тоже, например, больная!
Вот именно, и нечего тут напраслину возводить! Соседка неожиданно перешла в наступление, оправившись от подлого удара. Не на тех напали, господа!
— Вашей матери, молодой человек, говорила и вам повторю — я не знаю, в какое ателье Ульяна сдала свою шубу, и квитанцию в глаза не видела…
Так и представлялось, как она стоит, уперев кулак в складчатый бок, и гневно работает вставной челюстью. Только голос её выдавал — дрожал сильнее, чем того требовало благородное негодование.
Разговор закончился к обоюдному облегчению собеседников.
Желание пользоваться телефоном на этом также иссякло. Андрей больше не мог. Просто не мог. Вообще, в целом. Спать не мог, поскольку требовалось немедленно что-то делать; думать — поскольку туман в голове давно приобрёл вещественную тяжесть; даже принимать пищу не мог — ненавистные фарфоровые зубы совсем измучили десну. Время все ускорялось и ускорялось (или наоборот, замедлялось?). Подступала ежевечерняя температура. Лечение было забыто, многочисленные процедуры заброшены. «Изменить ситуацию, — догадался Андрей. — Срочно, иначе чокнусь. Раздавить бутылку и забыться…»
Он сдался и пошёл на улицу.
Он пошёл вовсе не в ларёк, вовсе не за водкой. Плохо закреплённый груз отвратительно перекатывался в голове, откликаясь на каждый шаг — Андрей старался двигаться плавно и поменьше крутить шеей. Температура подступала, время ускорялось. Аспирин кончился — ни одной упаковки. Его путь лежал в аптеку. Это здесь, недалеко, можно пешком. На улице было странно, непривычно, очень светло. Вокруг происходила жизнь — сама собой, без какого— либо участия выползшего из норы чужака. «Ну, что ты, в самом деле, так по себе сохнешь? Мир не перестанет вертеться, когда ты сдохнешь…» — выпрыгивала красивая песенка из чьей-то тесной форточки. Андрей не пожалел денег, купил в аптеке настоящий аспирин — фирмы «Байер», не всякий там «беларусь-токсин» для нищих. Шикарная зелено-белая коробка. Средство против «ломок», самый что ни на есть «кайф» — только больной-лёгочник способен это оценить… Андрей не сразу вошёл в свой подъезд. Сел на скамейку, разглядывая купленное лакомство — предвкушая.
Он пытался хоть чуть-чуть притормозить время.
«А ведь у патронажной сестры, так же, как и у подруги соседки, были вполне определённые мотивы желать смерти бабушки Ульяны, — размышлял он. — И не нужно притягивать за уши версию с кражей монеты. Причём здесь монета? Одна женщина зажилила у покойной персональную пенсию — по тем временам ощутимые, весомые деньги, тем более, для государственной няньки. Вторая, оказывается, вообще провернула хитроумную операцию! Была у бабули каракулевая шуба, очень старая, которую ей подарил ещё в шестидесятых годах некий друг. (После смерти деда, что тут особенного? У каждой женщины должен быть друг.) Так вот, незадолго до собственной смерти бабуля решила отдать шубу на реставрацию и, вероятно, сделала это. Увы, так и не удалось выяснить, кто и в какое ателье отнёс её любимую вещь. Ни квитанции, ни домашних записей не сохранилось. Шуба пропала. Впрочем, год назад никто поисками всерьёз не занимался, не до того было. Теперь же… „Подруга“, называется, — с ненавистью вспоминал Андрей недавний телефонный разговор. — Дура жадная. Неужели она? Неужели из-за шубы?»
Но почему рецепт и аннотация оказались в старой сумке — здесь, в этой квартире? Ёмкое слово «дура» забавным образом переключило его мысли. Где же Зоя? Вновь в груди опустело, вновь горечь подступила к горлу. Стоп, не увлекаться чёрными фантазиями, не давать волю воображению! Плюнуть и растереть… «Компания». О какой компании говорила подруга Оля из Пскова? Зачем ей было врать и, тем более, зачем стала бы врать тёща? Несколько минут Андрей мусолил эти стёршиеся от долгого употребления вопросы, зациклившись на слове «компания». Пока, наконец, не вспомнил про Сашу. Точнее, про его гадостные намёки в первый визит — откуда он мог что-то знать о Зое, почему удивился её отсутствию?
Размышления прервались не совсем обычным образом. Мимо проезжали автомобили, не требуя от сидящего на скамейке и доли его внимания — привычнейший атрибут городской улицы. Человек следил за их движением бездумно и слепо. Но когда вдалеке появилась «Волга» оранжевого цвета, он невольно включился в дорожную обстановку.
Оранжевая «Волга» — одно это способно привлечь внимание. Указанные машины не бывают оранжевыми. Чёрными, белыми, либо раскрашенными в цвета такси. В крайнем случае, вишнёвыми или синими. Но дело не только в цвете. Когда автомобиль пролетал мимо (скорость была не маленькая), Андрею показалось, будто кто-то на переднем сидении, рядом с водителем, пытается спешно опустить стекло, машет руками в образовавшуюся щель и неразборчиво кричит. Стекла машины были заплёваны уличной слякотью: не разобрать, кто там балуется. Очевидно, эпизод не имел никакого отношения к Андрею, однако короткая передышка на этом закончилась.
Он встал, потому что его уже знобило, и погнал себя домой. «Лечь в постель, — думал он, поднимаясь по лестнице, — выпить аспирин и забыться…»
«Моя жена — торговка, — думал он, открывая дверь. — Торговка, да ещё в компании. В компании…» Не давало ему покоя это слово, не выходило из больной головы, плотно застряло в тумане.
Он уже придумал, что будет сейчас делать.
Прежде чем проглотить вожделенную таблетку, даже прежде чем раздеться, Андрей выудил из пиджака в платяном шкафу записную книжку. Телефон Веры был записан на букву "В". Фамилию Сашиной женщины он в своё время не спросил. Да и телефон записал просто из вежливости, не предполагая, что это когда-нибудь пригодится.
— Здравствуйте. Можно попросить Веру?
— Ой, вы знаете, Веруня уже спать легла.
— А Саша?
— Саша на работе.
Голос в трубке был женский. На фоне других женских голосов. В помещении оглушительно галдели, не давали нормально поговорить, тогда собеседница крикнула: «Да тише вы! Здесь по делу звонят!»
Андрей собрался с духом и спросил:
— Простите, а Зои у вас случайно нет?
— Сейчас посмотрю, — как ни в чем не бывало пообещали ему. И снова крикнули: «Эй, девки, Зойка там?» Кто-то ответил: «Зойку уже погрузили!»
— Так что, значит, Зоя уехала, — весело сказала женщина. — Встречайте с музыкой.
— Какая фамилия у вашей Зои? — заорал он в короткие гудки. Абонент уже отключился.
Андрей не стал перезванивать. И так было ясно — если не все, то почти. Разгадалась одна из тайн, одна из маленьких, скучных тайночек, превративших сегодняшние ночь и день в полосу нескончаемых снов. Ясность подарила облегчение. «Торговка!» — это чудесное слово пело и плясало вместе с глупой улыбкой на лице. Никакого Шлемы не существует, никаких мужиков, сплошные бабы. «Крепкие, деловые, жутко смотреть», — как выразился Саша. Банда.
Андрей разделся и с наслаждением выпил аспирин, чуть ли не смакуя. Он точно знал, что теперь сможет заснуть — достаточно лечь, опрокинуться головой на подушку, выпуская туман на свободу — он даже в спальню вошёл, готовясь к этому священнодействию. Он перестал мучительно искать Главное, оставил в покое и прочие вопросы, истощившие разум до последнего края. Но вихрь крутился. Время неслось вскачь (или вовсе остановилось?).
Позвонил некто — слава Богу, по телефону, а не в дверь. Назвался Виноградовым, частным детективом, номер лицензии такой-то. Проинформировал, что представляет интересы господина Школьникова Ефима Марковича, и попросил Зою. «Зачем?» — напружинился Андрей. Да просто побеседовать, волноваться не о чем. Опять оно, это сакраментальное: «Просто побеседовать». СакраМЕНТальное! "Шли бы вы все, — подумал Андрей, вслух выразив ту же мысль, но в более интеллигентных формах. Почему, ничего толком не объясняя, они требуют что-то от других? И что им всем вообще надо?
— Надо встретиться, — ничуть не смутился частный сыщик. — В первую очередь, с вашей супругой, но вы, разумеется, тоже можете присутствовать. Время и место по вашему выбору. Лучше бы сегодня, если нет возражений…
Есть возражения, есть! Зачем встречаться, зачем с супругой?
— Ну, так вы ведь, наверное, уже знаете, — сказал напряжённый голос в ухе, — что случилось у нашего нанимателя…
— Откуда я могу это знать! — выхаркнул Андрей вместе с мокротой, закашлявшись от возмущения. — Если вы меня так проверяете, то глупо, понятно? Вы, и этот тоже, до вас…
— Кто? — сразу спросил милиционер-индивидуал. Прекрасная реакция.
— Из уголовного розыска один звонил. Ему я не имею права отказать, а вам запросто. Тем более, жены дома нет, и когда будет, неизвестно. — Он повесил трубку. Да, запросто. Пусть подавятся гудками, сыщики частные-несчастные.
До кровати Андрею добраться не дали. И не снимать трубку он не мог себе позволить — вдруг жена позвонит? Однако телефон выдал новый голос, не Виноградова. Ещё более напористый.
— Филатов беспокоит, руководитель частного сыскного агентства «Петербургский детектив». Мой заместитель доложил, что вы наотрез отказываетесь с нами встречаться. Вероятно, произошло какое-то недоразумение. Если мы вас чем-то обидели, я приношу извинения от имени предприятия…
— Убогого легко обидеть, — пошутил Андрей. — Вы мне сначала объясните, о чем пойдёт разговор при встрече и почему нельзя по телефону. А там посмотрим.
Почему нельзя по телефону? Можно, конечно. Но разговор хотелось бы сделать непринуждённым, лёгким, обоюдоприятным. Что здесь удивительного?
— Посадить против света и заставить снять очки, — шутил Андрей все громче, все неудержимее. — Наблюдать за моими зрачками, движениями моих рук и ног, чтобы поймать, когда я лгу. Угадал?
Забавные у господина учителя представления о работе частных детективов. Но понимает ли господин учитель, что о его странном отказе побеседовать — «просто побеседовать…» — будет немедленно доложено нанимателю?
Ещё бы не забавные! Воздух электризовала неуместная, колючая весёлость.
— Неужели так трудно объяснить, что случилось? — постарался не засмеяться Андрей. — Неужели тайна следствия может принимать такие уродливые формы?
— Коллекцию украли, — зло сообщил руководитель сыскного предприятия. — Вы знали о коллекции Школьникова? Ваша жена не могла не знать, а вы лично?
— Какой коллекции?
Смех превратился в кашель. И обратно. О коллекции монет, какой же ещё. Значит, Ефим Маркович был нумизматом? И был, и есть. И, вероятно, будет, судя по накалу его огорчения. Андрей захохотал: значит, великий логопед монеты любил, жить не мог без этих звонких штампованных подружек? Андрей хохотал так, что затошнило. Щелочная слизь забила трахею, говорить он больше не мог. Значит, Шлема, помимо секретов спасения неизлечимых детей, бережно хранил и россыпи драгоценных серебряных кругляшков? Немецкие талеры середины семнадцатого века, очевидно, тоже хранил? Хранил и сберегал. Сберегал он, значит, сберегал, а кто-то умный пришёл и все забрал? Каков сюжет! Хохот отпустил жертву, лишь когда обнаружилось, что телефон молчит.
Руки были пусты: трубка лежала на рычагах. Когда Андрей сделал это? Память не оставила концовки разговора. Он сидел в прихожей, уже не смеясь, не кашляя. Просто ждал, понимая, что руководитель сыскного предприятия обязательно позвонит снова или поручит столь щекотливое дело своему верному заместителю, не желая больше пачкаться. Ему было все равно. Очередная тайна раскрылась. Очередная разгадка — прямо-таки косяк разгадок пошёл, бей гарпуном любую. Аспирин уже действовал, был хорошо, тепло, спокойно. Седуксен можно не пить, и так справились, выдержали…