Страница:
— Что бы все это значило? — спросил Андрей, завершая увлекательный рассказ.
— Ничего бы это не значило, — зевнул гость. — В таких сказках нет смысла, точно тебе говорю. Как профессионал. Всякие лохи накручивают вокруг смерти свои сопли, потому что страшно. Извини, Андрюха, я не про вашу семью, я вообще.
«Профессионал чего?» — мысленно откликнулся хозяин. Вслух же, разумеется, согласился:
— Да, все правильно. Смысл один: пожил сам, дай другим.
— Мне лично интересно совсем другое: что будет, когда лопнет последний стакан из вашего сервиза?
— Н-не знаю… — Андрея передёрнуло. Непринуждённая, казалось бы, реплика, а как зловеще прозвучала! Новый намёк? Он уточнил: — Ты имеешь в виду, не случится ли чего-нибудь с нашей семьёй?
— Я же сказал, мистикой не интересуюсь! — скривился Саша. — Я про другое. Будешь ли поминать свою бабулю, когда стаканы кончатся?
Он захохотал, искренне и не зло. Оказалось, опять шутка!
— Стаканы!.. — трясся он. — Ненавижу стаканы, из горла удобнее!..
Андрей отвернулся, чтобы не видеть эту красную, щекастую рожу, этот бритый загривок в крупных пупырышках, эти сжимающиеся и разжимающиеся кулаки в дурацких перчатках.
— А кот? — Саша вдруг остановил веселье, поднял руку и толкнул товарища в плечо. Несильно, но точно: того развернуло обратно. — Почему кот насрал на твою бабушку?
И посмотрел — в упор. Андрей окончательно растерялся:
— Ну, наверное, не любил её. А что?
— Я думаю, наоборот, это знак признательности. У котов все наоборот, чтоб ты знал. Он-то её любил, в отличие от других.
Теперь Саша откровенно хамил. Что ему было нужно? Зачем он припёрся столь рано? Посторонние на первый взгляд фразы, уводящие разговор в сторону, на самом деле крутились вокруг одного и того же. Этот чокнутый раз за разом давал понять, что ему известно «что-то этакое». И Андрей не выдержал, ударил в твердыню лбом.
— Ты мне ночью начал про монету говорить, — дерзко напомнил он. — Давай лучше об этом.
— Про монету? — возмутился гость. — Что — про монету?
— Ну, ты мне страшным шёпотом признался, что тебе известно о краже монеты. И об «отказном деле» якобы тоже известно…
— Да я шептал, чтобы маму твою не разбудить, ты, дурак!
— Не обижайся, Саня, я же просто понять хочу. Я ведь тогда, в марте, сам тебе все рассказал, думал, ты мне поможешь. Но Кивинов все равно дело не возбудил.
— И обоснованно, кстати, не возбудил! На хрена вам это «дело», монета ведь не застрахована была!
— Не обижайся, Саня, я просто спросить хочу. В той истории ведь никаких особенных тайн нет и быть не может, кроме одной — кто спёр монету?
— Ха-ха, «кроме одной»!
— Тебе действительно что-то известно, или ты все шутишь? Или ты про другую кражу говорил?..
Гость ворочался, почёсывался и позволял себе ироничные комментарии. Возможно, желание ДОБАВИТЬ приблизилось к нему вплотную, вызывая жгучее раздражение ко всему на свете. Впрочем, почему он в таком случае сидел и слушал? Когда Андрей закончил вздыхать и жаловаться, наступила Сашина очередь произносить монолог, и он сказал, неотрывно глядя в окно:
— Насчёт «другой кражи» — ловко ты ввернул… Нет, Андрюха, ничем помочь не могу. В том районном Управлении у меня никого нет, а искать ради тебя чужой спецконтингент и договариваться с его куратором я не буду. Знаешь, что такое «ограниченный контингент»? Это менты, у которых есть куратор из наших. Дают подписку о работе и работают на двух работах сразу. Обхохотаться. Угрозыск понавешал к себе стукачей, хотя сам тоже на ниточках. Все мы на ниточках, Андрюха. Только тс-с, это жуткий секрет, государственная тайна…
Он замолчал. За окном светало, под потолком колыхалась тоскливая тишина. Комната, вдруг потеряв герметичность, катастрофически теряла воздух. Из углов, наполняя вакуум, поползли вопросы: «…Зачем он рассказывает, если секрет?.. Доверяет?.. Наоборот, все уже решил?.. О, Господи… „Другая кража“ — это, наверное, про логопеда?.. О, Господи, но почему мне нужно помогать?.. Зачем он пришёл?..» Саша смотрел в окно, отталкивал от себя электрический свет: одна его половина была болезненно белой, вторая — живой, жёлтой. Заговорила белая половина:
— Когда я тренировался в юношеской сборной, ещё в школе, со мной вот такой случай был. Оставил я, как обычно, кроссовки на бону, залез в лодку… На бону — это, ну, значит, на причале, на берегу. А в лодку без обуви садятся, там свои ботинки есть, чтобы ноги пристёгивать. Короче, потренировался, вылезаю — нет моих кроссовок. Новенькие были, отличные. Я думал, спёрли, сволочи! Оказалось, что просто волной от катера смыло. Ты ухватил мою мысль?
— Причём здесь кроссовки? — вяло спросил Андрей. «Мысль» он не ухватил, зато понял иное: ничего ему не объяснят и ничем серьёзным не поделятся. Не помогут ему.
— А притом, Андрюха, что не надо ценные вещи на краю причала бросать. Лично меня ваша монета совершенно не волнует. А тебе советую возле берега получше посмотреть, фонариком в воду посветить. Не знаю, правда, пойдёт ли это кому-нибудь на пользу.
Андрей захотел встать. Лучше — вскочить. Он остался сидеть, потому что для следующего вопроса от него требовалось безукоризненное, жестокое спокойствие.
— Кого ты подозреваешь?
— Я, что ли? — осведомился Саша. — Ну да, подозреваю. Что ты сильно преувеличиваешь мою информированность. Кстати, насчёт позавчерашней кражи можешь особенно не психовать. Я уверен, что там тоже будет «отказник» оформляться.
Конец. Он все сказал, дикси <Дикси (искаж. лат.) — «я кончил»>. Спокойнее, ещё спокойнее. Сволочь, куча мусора… Однако родилась злость, и мутная пелена презрения окутала мир.
— Не хочешь великую тайну раскрывать? — заговорил Андрей совершенно безрассудным тоном. — Прекрасно. Может, тогда раскроешь не такую великую тайну? Зачем, например…
— Ты шарманку-то свою выключи. — Гость указал на горящий экран телевизора, на роскошную мультипликационную заставку к компьютерной игре. — Надоело.
Бойкая реплика застряла на полпути, погнув колёса. Человек привстал, чтобы выполнить поручение, а диалог, между тем, тёк дальше:
— Андрюха, ты чего-то не того. Какие тайны у простого майора? Ход мыслей, не больше. Да пожалуйста, мне не жалко, если просишь. Вот такой вариант, к примеру: кому-то жутко понравилась ценная бабулина монета, но бабуля сидела на ней, как наседка, не отогнать. Что придумать? Ясное дело, что! Когда старый человек умирает, никто ведь даже не удивляется, точно говорю?
— Что ты плетёшь? — Человек осел обратно на кровать.
— В нашем мире все взаимосвязано. Вспомни, когда бабуля умерла? Год назад. А когда пропала монета? В начале марта. Разница — чуть побольше двух месяцев. Полвека пролежала в вашей семье, пока хозяйка была жива, а тут — двух месяцев хватило. Как там у тебя с теорией вероятности, посчитай цифры.
— Причём здесь теория вероятности?
— Ты математик, тебе виднее. Да сиди, не дёргайся, сиди! Я только вариантик предложил, как ты просил, сюжет для романа…
Опять Саша был весел и активен, ему безусловно нравилось происходящее. Неужели он пришёл, только чтобы поразвлечься? Замечательная мысль, истинно лечебная — лучше любого сильнодействующего средства. Плюс злость — в качестве побочного эффекта. Единственное, что мешало выздоровлению — это глубокое, частое дыхание, а ведь с бронхитом невозможно справиться, если дышишь глубоко.
Человек дышал неправильно. Пугающие намёки развлекающегося майора в сочетании со спрятанным в кармане рецептом не давали больному возможности контролировать себя. Знал ли Саша про рецепт? Или он так шутил, импровизируя на ходу? Бред. Что хочешь, то и предполагай — в бреду любая нелепость будет к месту…
— Развлекаешься, — озвучил Андрей удачно найденное слово. — Завидую. Интересно, почему ты в прошлый раз телефон отключал, а теперь — нет? Прослушивание нам больше не угрожает?
Ответ приятеля был несколько неожиданным:
— Да ты не бойся, я сейчас пойду. — Он привстал и выглянул в окно, перегнувшись через телевизор на подоконнике. Двор отсюда хорошо просматривался — последний этаж.
— Я не боюсь…
«Боюсь, боюсь!» — отдалось эхом в голове. Голова была пустой, как колокол. Но эта пустота не препятствовала общению старых друзей. Разговор, приостановившись на мгновение, покатился дальше, оставляя на ровной поверхности бумаги чёрные пятна букв, изредка подпрыгивая на больших и маленьких вопросительных знаках, и не было конца этому странному пути… Какая бумага, какие буковки? Что за бред одолевает насильно бодрствующий мозг? Бред — тем более не препятствие, пока разговор остаётся только разговором, не превращается, например, в допрос со сниманием очков и вытиранием с бутылки отпечатков пальцев. Даже перчатки на руках — это не страшно, это нормально, если привыкнуть…
Дружище Андрей, значит, интересуется современной техникой прослушивания? — забавлялся Саша. — И не надо кривляться, сам только что признался — «интересно, мол». А что, актуальная тема, всем интересно. Фиг с ним, с телефоном, оставим эти пошлости для горе-изобретателей из Агентства информации и связи (хотя, правды ради, в некоторых обстоятельствах опущенная телефонная трубка есть единственный способ поучаствовать в разговоре). Взглянем на вещи шире. Солидные государственные парни не станут мелочиться, если хозяин прикажет поставить чью-нибудь «хазу» на уши. Лучше не просто на уши, а «под стекло». Что такое «под стекло»? Ну, это значит, не только все слышать, но и видеть — потолок как будто стеклянный, представил? — и внизу люди ползают, ничего не замечают… Возьмём, к примеру, твою квартиру. Обои здесь старые, морщинки кругом, очень удобно булавки повтыкать. В стену, разумеется, в стену. Над кроватями, где мы сидим — обязательно и всенепременно. Над диваном, над кухонным столом и так далее, чтобы ни один кубометр не остался без внимания радиослушателей. А для потолка предназначены пуговицы. Заделанный стык плит перекрытий, если не знаешь, называется шов. Вынимаешь кусочек шва, монтируешь между плитами пуговицу и снова заделываешь. Остаётся побелить — и как будто так и было. Смотри потом сериал, сколько терпения хватит, до первого ремонта. Мел, если его аккуратно напылить, не мешает телеглазу все интимные детали фиксировать. Говорят, есть особо чувствительные пуговицы, дающие картинку при выключенном свете, но, если откровенно, это уже снобизм, авангардизм какой-то. Или, скажем, объектив с сектором обзора в двести градусов… Вообще, в идеале, аппаратуру нужно так ставить, чтобы сектора обзора перекрывались, чтобы каждую щель в квартире охватить. Вот тогда и будет тебе стеклянный потолок. Люди редко наверх смотрят, особенно в собственной квартире, а тем более, штукатурку разглядывают. Имеются в виду, конечно, нормальные люди. Ненормальных, увы, так просто «под стекло» не посадишь, тут комбинации нужно особые выдумывать, без пуговиц в штукатурке… Здесь, на кухне, кстати, есть вентиляционная решётка. Ведь есть, правда? О! Вот такое местечко, чтобы широкофокусник посадить, все просматривается, как на ладони.
— И ещё, — закончил Саша увлекательную повесть, — я бы лично обязательно повесил «глазок» в сортире, над «толчком». У друзей не должно быть тайн друг от друга.
Именно так — у солидных государственных парней и подход соответствующий. Квартиру «под стекло» обрабатывают точно так же, как делают негласные обыски. Проводится настоящая операция, с большим количеством участников. Заранее назначают время, когда квартира точно будет пустой, а если кто-то из хозяев живёт на свободном расписании («как ты или я, например»), организуют вескую причину, чтобы выманить клиента наружу и задержать подольше. Это необходимое условие как бы само собой разумеется. Но во избежание нежелательных сюрпризов освобождаются и все прилегающие квартиры, как на той же лестничной площадке, так выше и ниже этажами. («У тебя последний этаж, удобно, нужно отработать только твою и нижнюю лестничные площадки…») Никто не должен видеть непонятных граждан, входящих и выходящих из соседской двери, никто не должен слышать подозрительного шума. Людей удаляют под любыми предлогами. Школьник задерживается вместе со всем классом в школе — на неожиданно возникшем мероприятии («ну, пусть в гимназии, если тебе так больше нравится»). Пенсионерке звонят из жилищного управления и говорят, что к такому-то часу нужно придти за гуманитарной помощью и опаздывать нельзя, иначе посылка улетит обратно в Австралию. Она приползает, когда назначено, а там очередь. Любящей матери приходит телеграмма: «Еду, встречай тогда-то, сыночек»; она мчится на вокзал, а телеграмма оказывается ошибкой. И так далее — варианты могут быть самыми невероятными. Во время работы специально ориентированные сотрудники отслеживают каждого из отсутствующих соседей, а уж хозяев квартиры пасут особенно тщательно. Никаких сюрпризов. Никаких свидетелей.
— Если честно, зря ты развесил уши, — сказал Саша в заключение. — Ничего этого сейчас нет. Раньше было, да. А сейчас — полный развал, катастрофа. Конечно, не так, как у ментов, хоть это утешает…
Интересная тема исчерпалась. Говорить стало не о чем. «Обещал, что скоро уйдёт…» — напряжённо думал Андрей. Никак ему было не расслабиться. Он взял и улёгся на кровать поверх своей же несобранной постели, чтобы показать: он чувствует себя естественно, он независим, он здесь хозяин.
— Могу ещё служебную тайну раскрыть, — опять зазвучал мерный Сашин басок. — Не мою, правда, и не служебную, а скорее коммерческую. Есть такая радиостанция «Европа-плюс», слыхал? Там есть ведущая, которая никогда не снимается на телевидении и не фотографируется для журналов. Зато она каждую ночь сидит перед микрофоном и на сексуальные темы разговаривает. В стиле «секс по телефону». Так вот, это не женщина, а мужчина. Причём, не какой-нибудь транссексуал или трансвест. Нормальный мужик, лысоватый такой — водит всех лохов за нос, дурочку из себя изображает. Голос и правда шикарный…
«Почему он не уходит? — продолжал думать Андрей. — Почему он столько болтает? Никак не может решиться? О, Господи, на что он не может решиться? Оттягивает момент, потому что пьяная лихорадка уже выветрилась?.. О, Господи, какой момент он оттягивает?»
— Как ты думаешь, зачем я пришёл? — вдруг спросил Саша, оборвав поток своего сознания.
— Что?
— Что слышал.
— Не знаю… — Трудная была реплика, едва выдавилась сквозь цепенеющие губы. — Может, тебя покормить? Я сейчас встану. Или отдохнуть хочешь, поспать?
Кажется, получилось натурально, мужественно. Андрей справился. Справился…
— Я пришёл спросить, чего ты так испугался в прошлый раз?
Было видно, что чокнутому майору очень важно получить объяснение. Что он всю ночь анализировал ситуацию, выстраивая разные версии, подыскивая собственные объяснения. Что его встревожило предельно странное поведение старого школьного друга. Было видно особенно хорошо — от ответа что-то зависит.
— Ну, чего испугался-то? И сейчас чего боишься?
Голос одноклассника отдалился, звенел где-то под потолком.
— Пистолета.
Кто это сказал? Кто ещё присутствует в комнате, раскачивает кровать, меняет освещение, кто двигает стенками, то сближая, то отдаляя их?
— Какого пистолета? — опешил Саша. — У тебя есть «дырокол»?
— Твоего. Зачем ты мне пистолетом угрожал?
Гость хохотал долго. Он колыхался и стонал, он хватал себя за ступни ног и тряс небритым подбородком, он хохотал так, что запотел экран телевизора.
— Я! — бесновался гость. — Тебе! — всхлипывал от радости. — Угрожал!
Андрей медленно сел.
— Да ляг, дурак, ты же болен! — толкнул его Саша. Андрей лёг, неуверенно улыбаясь. — Смотри, — сказал Саша, усмехнувшись, — этого ты испугался? — И резким движением выдернул из-под левой руки…
Опять! Все ведь закончилось, страх был побеждён бесконечным ночным бодрствованием! Андрей благополучно спрятался от понимания истоков своего страха, изгнал из памяти этот проклятый, навязчивый образ! Специально не спрашивал себя: «Чего я испугался?» Потому что страх его целиком был сконцентрирован в одном-единственном предмете…
Пистолет.
— Вообще-то ты прав, — самодовольно басил Саша. — Ты никогда не сталкивался с огнестрельным оружием? Теперь все понятно. Да, это тебе не ножичек… — После смеха его потянуло на философию. — Конечно, Андрюха, пистолет — не нож, с которым человек привык иметь дело в быту. Хороший нож — тоже страшная штука, но пистолет дарит страх совсем другого качества. И дело вовсе не в привычке (или в отсутствии привычки). Смертельно опасное лезвие приводится в движение лишь посредством человеческой руки, сила и скорость которой сравнимы с твоими собственными силой и скоростью, тогда как пистолет действует мгновенно. Эта мгновенность завораживает, гипнотизирует. В предмете, внешне ничуть не опасном, скрыта нечеловеческая мощь. Вспышка — и тебя нет. Именно гипноз.
Было ли все это сказано? Или Андрей придумал чужую речь?
Впрочем, он с трудом удерживал разум на туго натянутой проволоке, и мысли его кренились то в одну, то в другую сторону. Действительно ли Сашины «неприятности» связаны со службой? А неприятности у него, очевидно, имеются, иначе и быть не может, иначе не объяснить тот кошмар, что вполз вместе с гостем в спящую квартиру. И существует ли она вообще, его «служба»? Что Андрей об этом человеке знает? Многое. Но только с его же слов! Например, он никогда не показывал свои удостоверения, хотя хвастался, что у них, то бишь у сотрудников, куча подлинных «корочек» на все случаи жизни, чтобы пореже пользоваться самым первым, самым подлинным, где указано истинное звание и место службы. Лишь сегодня впервые предъявил одно из своих «удостоверений», которое то в кобуре, то в кармане носит. Что, если он просто бандит? А может… (мысль опасно закачалась над бездной) …может, не бандит? Приметы того маньяка из радионовостей странно совпадают с обликом нашего «сотрудничка»… Чепуха, эти приметы к кому угодно подходят! И все же — маньяк-то гуляет, не зря бедных старушек предупреждали. Или не гуляет? Или у зверя земля под ногами горит, вот он и мечется, врывается в квартиры друзей и подруг… Чепуха! Руки у него, наверное, действительно не в порядке. Так, мелочь, слегка поцарапаны. Очередная жертва, извиваясь на полу общественного туалета, пыталась сорвать пальцы душителя со своей шеи. Зачем он достал ЭТО? Зачем?
— В одном отделении милиции недавно случай был, — сказал Саша, машинально перебрасывая «Макарова» из одной руки в другую. — Личный состав в конце дня оружие сдавал. Умники из Главка старый порядок вернули, опера теперь не имеют права с казёнными стволами во внерабочее время по улицам шататься. Короче, один супермент добаловался, прицелился в дежурного из разряженного пистолета и курок спустил. А в патроннике был патрон, забыли проверить, козлы. — Он недобро усмехнулся. — Взял и прицелился, представляешь? Вот так.
Он взял и прицелился. Лежащему на кровати человеку — в голову. Продолжая усмехаться, весело прищурив один глаз и надув зачем-то щеки. Точно в переносицу.
«Как это? — пронзил Андрея электрический ток. — Что это?»
В потоках белого уличного света, перемешавшегося со светом ламп, комната казалось по-особенному красочной, насыщенной фантастическими контрастами. Хотелось полететь, но тело скрутили ремнями. Зрачок повёрнутого в фас пистолета был чёрным, глубоким, как Космос. Ещё мгновение, и Космос рванётся навстречу. Разум опустел, освобождая место для единственно возможной мысли: НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! В этой простой формуле крылся ключ к постижению сути, разгадка всех тайн, путь к примирению с мировым порядком.
Издалека доносился чужой, незнакомый голос:
— Парню в голову попало, наповал. Прямо в дежурной части, представляешь? А кончилось тем, что стрелка этого, супермента недоделанного, отмазали, даже на повышение герой пошёл, потому как с занимаемой должности его обязаны были сразу же снять…
Звуки становились все более гулкими, краски смещались вверх, в центр воронки. Потолок был в дырах, сквозь которые смотрели чьи-то глаза. Потолок вообще оказался стеклянным, и с той стороны вдруг приблизилось чьё-то огромное лицо. Лицо Саши.
— Ты хочешь меня убить? — спросил Андрей.
Он все-таки сел. Пистолет уже не шнырял по сторонам хищным, прицельным взглядом, смирно лежал на широком бедре своего хозяина, прикрытый ладонью в перчатке.
— Не бойся, — даже обиделся Саша, — игрушка разряжена. У меня несчастных случаев не бывает. Смотри, если не веришь.
Пистолет вновь взлетел над кроватями, но теперь объектом его внимания была избрана другая жертва. Саша приложил ствол к собственной щеке, театрально взвёл курок и… В воздухе сухо щёлкнуло. В груди Андрея беззвучно лопнула очередная струна.
— А ты боялся, — поставил гость окончательный диагноз. Ему виднее, ведь он когда-то едва не стал врачом. — Ладно, Андрюха… — Он резко поднялся, сбросив с плеч груз тревожной бездеятельности. — Если честно, ты мне здорово помог.
И, не колеблясь, пошёл в коридор.
— Проводишь? — крикнул он.
Андрей, впрочем, и так двигался следом, просто трудное это было дело — двигаться. Саша размещался возле вешалки, одевался. Живописно он одевался — низко кланялся входным дверям, настойчиво втыкая суковатые руки в рукава. Почувствовав присутствие зрителя, скомандовал:
— Дай бумагу и чем писать.
Андрей молча развернулся обратно.
— Я решил все-таки оставить тебе мой новый телефон! — сообщил Саша, форсируя громкость. — Ты меня слышишь? Правда, когда я там теперь появлюсь, не представляю…
Андрей возвращался, натыкаясь на различные препятствия в виде косяков.
Гость тупо разглядывал поданные ему предметы, будто забыл, зачем ему это понадобилось.
— Прости, Андрюха, что впутал тебя в эти дела. Мне некого больше просить, честно…
Андрей ждал.
— Не помню, рассказывал я тебе или нет? Водка проклятая! Короче, та самая женщина, Марина, почему-то любит меня. Между прочим, в нашей системе работает. Ничего серьёзного, бумажки с места на место переносит. Я таких никогда ещё не встречал… — Саша разложил письменные принадлежности на тумбочке и надолго задумался.
«Поздравляю, нашёл себе чистое и светлое, — подумал второй из присутствующих на сцене людей. — Как в анекдоте: пусть невеста будет королевой в гостях, хозяйкой на кухне и проституткой в постели». На самом деле, Андрей не восстановил пока в полной мере свою способность облекать мысли в словесную форму — ироничный комментарий, порождённый «боковым умом», вспыхнул и погас, не оставив и следа.
— Необязательно завтра звонить, — очнулся Саша. — И послезавтра тоже необязательно, и даже через неделю. Как-нибудь потом, когда мимо телефона-автомата случайно пройдёшь… — Он размышлял вслух, словно отголоски тяжёлого внутреннего монолога невольно вырывались наружу. — Договоримся так, ты позвонишь, и если я отвечу, значит, забудем все это, как дурной сон. Если скажут, что меня там нет и не будет, тогда порви бумажку с номером. — Саша распрямился, стряхнув нерешительность. — Ты хорошо понял? Порви бумажку. Прости, что втравил тебя в эту историю. Чего скалишься?
Андрей не скалился. Даже не улыбался. «А невеста все перепутала: стала проституткой в гостях, королевой на кухне и хозяйкой в постели…»
— Ладно, живём пока, — попрощался гость, выталкивая дверь в пространство лестничной клетки.
Листок бумаги, оставленный на тумбочке, был чистым, без единой цифры. Вот так рассеянность, вот так забывчивость!
Дверь ударила, возвращаясь на место…
Ушёл!
Андрей обвалился на стену прихожей и наконец сформулировал хоть какую-то достойную мысль: «Что это было?»
— Ничего бы это не значило, — зевнул гость. — В таких сказках нет смысла, точно тебе говорю. Как профессионал. Всякие лохи накручивают вокруг смерти свои сопли, потому что страшно. Извини, Андрюха, я не про вашу семью, я вообще.
«Профессионал чего?» — мысленно откликнулся хозяин. Вслух же, разумеется, согласился:
— Да, все правильно. Смысл один: пожил сам, дай другим.
— Мне лично интересно совсем другое: что будет, когда лопнет последний стакан из вашего сервиза?
— Н-не знаю… — Андрея передёрнуло. Непринуждённая, казалось бы, реплика, а как зловеще прозвучала! Новый намёк? Он уточнил: — Ты имеешь в виду, не случится ли чего-нибудь с нашей семьёй?
— Я же сказал, мистикой не интересуюсь! — скривился Саша. — Я про другое. Будешь ли поминать свою бабулю, когда стаканы кончатся?
Он захохотал, искренне и не зло. Оказалось, опять шутка!
— Стаканы!.. — трясся он. — Ненавижу стаканы, из горла удобнее!..
Андрей отвернулся, чтобы не видеть эту красную, щекастую рожу, этот бритый загривок в крупных пупырышках, эти сжимающиеся и разжимающиеся кулаки в дурацких перчатках.
— А кот? — Саша вдруг остановил веселье, поднял руку и толкнул товарища в плечо. Несильно, но точно: того развернуло обратно. — Почему кот насрал на твою бабушку?
И посмотрел — в упор. Андрей окончательно растерялся:
— Ну, наверное, не любил её. А что?
— Я думаю, наоборот, это знак признательности. У котов все наоборот, чтоб ты знал. Он-то её любил, в отличие от других.
Теперь Саша откровенно хамил. Что ему было нужно? Зачем он припёрся столь рано? Посторонние на первый взгляд фразы, уводящие разговор в сторону, на самом деле крутились вокруг одного и того же. Этот чокнутый раз за разом давал понять, что ему известно «что-то этакое». И Андрей не выдержал, ударил в твердыню лбом.
— Ты мне ночью начал про монету говорить, — дерзко напомнил он. — Давай лучше об этом.
— Про монету? — возмутился гость. — Что — про монету?
— Ну, ты мне страшным шёпотом признался, что тебе известно о краже монеты. И об «отказном деле» якобы тоже известно…
— Да я шептал, чтобы маму твою не разбудить, ты, дурак!
— Не обижайся, Саня, я же просто понять хочу. Я ведь тогда, в марте, сам тебе все рассказал, думал, ты мне поможешь. Но Кивинов все равно дело не возбудил.
— И обоснованно, кстати, не возбудил! На хрена вам это «дело», монета ведь не застрахована была!
— Не обижайся, Саня, я просто спросить хочу. В той истории ведь никаких особенных тайн нет и быть не может, кроме одной — кто спёр монету?
— Ха-ха, «кроме одной»!
— Тебе действительно что-то известно, или ты все шутишь? Или ты про другую кражу говорил?..
Гость ворочался, почёсывался и позволял себе ироничные комментарии. Возможно, желание ДОБАВИТЬ приблизилось к нему вплотную, вызывая жгучее раздражение ко всему на свете. Впрочем, почему он в таком случае сидел и слушал? Когда Андрей закончил вздыхать и жаловаться, наступила Сашина очередь произносить монолог, и он сказал, неотрывно глядя в окно:
— Насчёт «другой кражи» — ловко ты ввернул… Нет, Андрюха, ничем помочь не могу. В том районном Управлении у меня никого нет, а искать ради тебя чужой спецконтингент и договариваться с его куратором я не буду. Знаешь, что такое «ограниченный контингент»? Это менты, у которых есть куратор из наших. Дают подписку о работе и работают на двух работах сразу. Обхохотаться. Угрозыск понавешал к себе стукачей, хотя сам тоже на ниточках. Все мы на ниточках, Андрюха. Только тс-с, это жуткий секрет, государственная тайна…
Он замолчал. За окном светало, под потолком колыхалась тоскливая тишина. Комната, вдруг потеряв герметичность, катастрофически теряла воздух. Из углов, наполняя вакуум, поползли вопросы: «…Зачем он рассказывает, если секрет?.. Доверяет?.. Наоборот, все уже решил?.. О, Господи… „Другая кража“ — это, наверное, про логопеда?.. О, Господи, но почему мне нужно помогать?.. Зачем он пришёл?..» Саша смотрел в окно, отталкивал от себя электрический свет: одна его половина была болезненно белой, вторая — живой, жёлтой. Заговорила белая половина:
— Когда я тренировался в юношеской сборной, ещё в школе, со мной вот такой случай был. Оставил я, как обычно, кроссовки на бону, залез в лодку… На бону — это, ну, значит, на причале, на берегу. А в лодку без обуви садятся, там свои ботинки есть, чтобы ноги пристёгивать. Короче, потренировался, вылезаю — нет моих кроссовок. Новенькие были, отличные. Я думал, спёрли, сволочи! Оказалось, что просто волной от катера смыло. Ты ухватил мою мысль?
— Причём здесь кроссовки? — вяло спросил Андрей. «Мысль» он не ухватил, зато понял иное: ничего ему не объяснят и ничем серьёзным не поделятся. Не помогут ему.
— А притом, Андрюха, что не надо ценные вещи на краю причала бросать. Лично меня ваша монета совершенно не волнует. А тебе советую возле берега получше посмотреть, фонариком в воду посветить. Не знаю, правда, пойдёт ли это кому-нибудь на пользу.
Андрей захотел встать. Лучше — вскочить. Он остался сидеть, потому что для следующего вопроса от него требовалось безукоризненное, жестокое спокойствие.
— Кого ты подозреваешь?
— Я, что ли? — осведомился Саша. — Ну да, подозреваю. Что ты сильно преувеличиваешь мою информированность. Кстати, насчёт позавчерашней кражи можешь особенно не психовать. Я уверен, что там тоже будет «отказник» оформляться.
Конец. Он все сказал, дикси <Дикси (искаж. лат.) — «я кончил»>. Спокойнее, ещё спокойнее. Сволочь, куча мусора… Однако родилась злость, и мутная пелена презрения окутала мир.
— Не хочешь великую тайну раскрывать? — заговорил Андрей совершенно безрассудным тоном. — Прекрасно. Может, тогда раскроешь не такую великую тайну? Зачем, например…
— Ты шарманку-то свою выключи. — Гость указал на горящий экран телевизора, на роскошную мультипликационную заставку к компьютерной игре. — Надоело.
Бойкая реплика застряла на полпути, погнув колёса. Человек привстал, чтобы выполнить поручение, а диалог, между тем, тёк дальше:
— Андрюха, ты чего-то не того. Какие тайны у простого майора? Ход мыслей, не больше. Да пожалуйста, мне не жалко, если просишь. Вот такой вариант, к примеру: кому-то жутко понравилась ценная бабулина монета, но бабуля сидела на ней, как наседка, не отогнать. Что придумать? Ясное дело, что! Когда старый человек умирает, никто ведь даже не удивляется, точно говорю?
— Что ты плетёшь? — Человек осел обратно на кровать.
— В нашем мире все взаимосвязано. Вспомни, когда бабуля умерла? Год назад. А когда пропала монета? В начале марта. Разница — чуть побольше двух месяцев. Полвека пролежала в вашей семье, пока хозяйка была жива, а тут — двух месяцев хватило. Как там у тебя с теорией вероятности, посчитай цифры.
— Причём здесь теория вероятности?
— Ты математик, тебе виднее. Да сиди, не дёргайся, сиди! Я только вариантик предложил, как ты просил, сюжет для романа…
Опять Саша был весел и активен, ему безусловно нравилось происходящее. Неужели он пришёл, только чтобы поразвлечься? Замечательная мысль, истинно лечебная — лучше любого сильнодействующего средства. Плюс злость — в качестве побочного эффекта. Единственное, что мешало выздоровлению — это глубокое, частое дыхание, а ведь с бронхитом невозможно справиться, если дышишь глубоко.
Человек дышал неправильно. Пугающие намёки развлекающегося майора в сочетании со спрятанным в кармане рецептом не давали больному возможности контролировать себя. Знал ли Саша про рецепт? Или он так шутил, импровизируя на ходу? Бред. Что хочешь, то и предполагай — в бреду любая нелепость будет к месту…
— Развлекаешься, — озвучил Андрей удачно найденное слово. — Завидую. Интересно, почему ты в прошлый раз телефон отключал, а теперь — нет? Прослушивание нам больше не угрожает?
Ответ приятеля был несколько неожиданным:
— Да ты не бойся, я сейчас пойду. — Он привстал и выглянул в окно, перегнувшись через телевизор на подоконнике. Двор отсюда хорошо просматривался — последний этаж.
— Я не боюсь…
«Боюсь, боюсь!» — отдалось эхом в голове. Голова была пустой, как колокол. Но эта пустота не препятствовала общению старых друзей. Разговор, приостановившись на мгновение, покатился дальше, оставляя на ровной поверхности бумаги чёрные пятна букв, изредка подпрыгивая на больших и маленьких вопросительных знаках, и не было конца этому странному пути… Какая бумага, какие буковки? Что за бред одолевает насильно бодрствующий мозг? Бред — тем более не препятствие, пока разговор остаётся только разговором, не превращается, например, в допрос со сниманием очков и вытиранием с бутылки отпечатков пальцев. Даже перчатки на руках — это не страшно, это нормально, если привыкнуть…
Дружище Андрей, значит, интересуется современной техникой прослушивания? — забавлялся Саша. — И не надо кривляться, сам только что признался — «интересно, мол». А что, актуальная тема, всем интересно. Фиг с ним, с телефоном, оставим эти пошлости для горе-изобретателей из Агентства информации и связи (хотя, правды ради, в некоторых обстоятельствах опущенная телефонная трубка есть единственный способ поучаствовать в разговоре). Взглянем на вещи шире. Солидные государственные парни не станут мелочиться, если хозяин прикажет поставить чью-нибудь «хазу» на уши. Лучше не просто на уши, а «под стекло». Что такое «под стекло»? Ну, это значит, не только все слышать, но и видеть — потолок как будто стеклянный, представил? — и внизу люди ползают, ничего не замечают… Возьмём, к примеру, твою квартиру. Обои здесь старые, морщинки кругом, очень удобно булавки повтыкать. В стену, разумеется, в стену. Над кроватями, где мы сидим — обязательно и всенепременно. Над диваном, над кухонным столом и так далее, чтобы ни один кубометр не остался без внимания радиослушателей. А для потолка предназначены пуговицы. Заделанный стык плит перекрытий, если не знаешь, называется шов. Вынимаешь кусочек шва, монтируешь между плитами пуговицу и снова заделываешь. Остаётся побелить — и как будто так и было. Смотри потом сериал, сколько терпения хватит, до первого ремонта. Мел, если его аккуратно напылить, не мешает телеглазу все интимные детали фиксировать. Говорят, есть особо чувствительные пуговицы, дающие картинку при выключенном свете, но, если откровенно, это уже снобизм, авангардизм какой-то. Или, скажем, объектив с сектором обзора в двести градусов… Вообще, в идеале, аппаратуру нужно так ставить, чтобы сектора обзора перекрывались, чтобы каждую щель в квартире охватить. Вот тогда и будет тебе стеклянный потолок. Люди редко наверх смотрят, особенно в собственной квартире, а тем более, штукатурку разглядывают. Имеются в виду, конечно, нормальные люди. Ненормальных, увы, так просто «под стекло» не посадишь, тут комбинации нужно особые выдумывать, без пуговиц в штукатурке… Здесь, на кухне, кстати, есть вентиляционная решётка. Ведь есть, правда? О! Вот такое местечко, чтобы широкофокусник посадить, все просматривается, как на ладони.
— И ещё, — закончил Саша увлекательную повесть, — я бы лично обязательно повесил «глазок» в сортире, над «толчком». У друзей не должно быть тайн друг от друга.
Именно так — у солидных государственных парней и подход соответствующий. Квартиру «под стекло» обрабатывают точно так же, как делают негласные обыски. Проводится настоящая операция, с большим количеством участников. Заранее назначают время, когда квартира точно будет пустой, а если кто-то из хозяев живёт на свободном расписании («как ты или я, например»), организуют вескую причину, чтобы выманить клиента наружу и задержать подольше. Это необходимое условие как бы само собой разумеется. Но во избежание нежелательных сюрпризов освобождаются и все прилегающие квартиры, как на той же лестничной площадке, так выше и ниже этажами. («У тебя последний этаж, удобно, нужно отработать только твою и нижнюю лестничные площадки…») Никто не должен видеть непонятных граждан, входящих и выходящих из соседской двери, никто не должен слышать подозрительного шума. Людей удаляют под любыми предлогами. Школьник задерживается вместе со всем классом в школе — на неожиданно возникшем мероприятии («ну, пусть в гимназии, если тебе так больше нравится»). Пенсионерке звонят из жилищного управления и говорят, что к такому-то часу нужно придти за гуманитарной помощью и опаздывать нельзя, иначе посылка улетит обратно в Австралию. Она приползает, когда назначено, а там очередь. Любящей матери приходит телеграмма: «Еду, встречай тогда-то, сыночек»; она мчится на вокзал, а телеграмма оказывается ошибкой. И так далее — варианты могут быть самыми невероятными. Во время работы специально ориентированные сотрудники отслеживают каждого из отсутствующих соседей, а уж хозяев квартиры пасут особенно тщательно. Никаких сюрпризов. Никаких свидетелей.
— Если честно, зря ты развесил уши, — сказал Саша в заключение. — Ничего этого сейчас нет. Раньше было, да. А сейчас — полный развал, катастрофа. Конечно, не так, как у ментов, хоть это утешает…
Интересная тема исчерпалась. Говорить стало не о чем. «Обещал, что скоро уйдёт…» — напряжённо думал Андрей. Никак ему было не расслабиться. Он взял и улёгся на кровать поверх своей же несобранной постели, чтобы показать: он чувствует себя естественно, он независим, он здесь хозяин.
— Могу ещё служебную тайну раскрыть, — опять зазвучал мерный Сашин басок. — Не мою, правда, и не служебную, а скорее коммерческую. Есть такая радиостанция «Европа-плюс», слыхал? Там есть ведущая, которая никогда не снимается на телевидении и не фотографируется для журналов. Зато она каждую ночь сидит перед микрофоном и на сексуальные темы разговаривает. В стиле «секс по телефону». Так вот, это не женщина, а мужчина. Причём, не какой-нибудь транссексуал или трансвест. Нормальный мужик, лысоватый такой — водит всех лохов за нос, дурочку из себя изображает. Голос и правда шикарный…
«Почему он не уходит? — продолжал думать Андрей. — Почему он столько болтает? Никак не может решиться? О, Господи, на что он не может решиться? Оттягивает момент, потому что пьяная лихорадка уже выветрилась?.. О, Господи, какой момент он оттягивает?»
— Как ты думаешь, зачем я пришёл? — вдруг спросил Саша, оборвав поток своего сознания.
— Что?
— Что слышал.
— Не знаю… — Трудная была реплика, едва выдавилась сквозь цепенеющие губы. — Может, тебя покормить? Я сейчас встану. Или отдохнуть хочешь, поспать?
Кажется, получилось натурально, мужественно. Андрей справился. Справился…
— Я пришёл спросить, чего ты так испугался в прошлый раз?
Было видно, что чокнутому майору очень важно получить объяснение. Что он всю ночь анализировал ситуацию, выстраивая разные версии, подыскивая собственные объяснения. Что его встревожило предельно странное поведение старого школьного друга. Было видно особенно хорошо — от ответа что-то зависит.
— Ну, чего испугался-то? И сейчас чего боишься?
Голос одноклассника отдалился, звенел где-то под потолком.
— Пистолета.
Кто это сказал? Кто ещё присутствует в комнате, раскачивает кровать, меняет освещение, кто двигает стенками, то сближая, то отдаляя их?
— Какого пистолета? — опешил Саша. — У тебя есть «дырокол»?
— Твоего. Зачем ты мне пистолетом угрожал?
Гость хохотал долго. Он колыхался и стонал, он хватал себя за ступни ног и тряс небритым подбородком, он хохотал так, что запотел экран телевизора.
— Я! — бесновался гость. — Тебе! — всхлипывал от радости. — Угрожал!
Андрей медленно сел.
— Да ляг, дурак, ты же болен! — толкнул его Саша. Андрей лёг, неуверенно улыбаясь. — Смотри, — сказал Саша, усмехнувшись, — этого ты испугался? — И резким движением выдернул из-под левой руки…
Опять! Все ведь закончилось, страх был побеждён бесконечным ночным бодрствованием! Андрей благополучно спрятался от понимания истоков своего страха, изгнал из памяти этот проклятый, навязчивый образ! Специально не спрашивал себя: «Чего я испугался?» Потому что страх его целиком был сконцентрирован в одном-единственном предмете…
Пистолет.
— Вообще-то ты прав, — самодовольно басил Саша. — Ты никогда не сталкивался с огнестрельным оружием? Теперь все понятно. Да, это тебе не ножичек… — После смеха его потянуло на философию. — Конечно, Андрюха, пистолет — не нож, с которым человек привык иметь дело в быту. Хороший нож — тоже страшная штука, но пистолет дарит страх совсем другого качества. И дело вовсе не в привычке (или в отсутствии привычки). Смертельно опасное лезвие приводится в движение лишь посредством человеческой руки, сила и скорость которой сравнимы с твоими собственными силой и скоростью, тогда как пистолет действует мгновенно. Эта мгновенность завораживает, гипнотизирует. В предмете, внешне ничуть не опасном, скрыта нечеловеческая мощь. Вспышка — и тебя нет. Именно гипноз.
Было ли все это сказано? Или Андрей придумал чужую речь?
Впрочем, он с трудом удерживал разум на туго натянутой проволоке, и мысли его кренились то в одну, то в другую сторону. Действительно ли Сашины «неприятности» связаны со службой? А неприятности у него, очевидно, имеются, иначе и быть не может, иначе не объяснить тот кошмар, что вполз вместе с гостем в спящую квартиру. И существует ли она вообще, его «служба»? Что Андрей об этом человеке знает? Многое. Но только с его же слов! Например, он никогда не показывал свои удостоверения, хотя хвастался, что у них, то бишь у сотрудников, куча подлинных «корочек» на все случаи жизни, чтобы пореже пользоваться самым первым, самым подлинным, где указано истинное звание и место службы. Лишь сегодня впервые предъявил одно из своих «удостоверений», которое то в кобуре, то в кармане носит. Что, если он просто бандит? А может… (мысль опасно закачалась над бездной) …может, не бандит? Приметы того маньяка из радионовостей странно совпадают с обликом нашего «сотрудничка»… Чепуха, эти приметы к кому угодно подходят! И все же — маньяк-то гуляет, не зря бедных старушек предупреждали. Или не гуляет? Или у зверя земля под ногами горит, вот он и мечется, врывается в квартиры друзей и подруг… Чепуха! Руки у него, наверное, действительно не в порядке. Так, мелочь, слегка поцарапаны. Очередная жертва, извиваясь на полу общественного туалета, пыталась сорвать пальцы душителя со своей шеи. Зачем он достал ЭТО? Зачем?
— В одном отделении милиции недавно случай был, — сказал Саша, машинально перебрасывая «Макарова» из одной руки в другую. — Личный состав в конце дня оружие сдавал. Умники из Главка старый порядок вернули, опера теперь не имеют права с казёнными стволами во внерабочее время по улицам шататься. Короче, один супермент добаловался, прицелился в дежурного из разряженного пистолета и курок спустил. А в патроннике был патрон, забыли проверить, козлы. — Он недобро усмехнулся. — Взял и прицелился, представляешь? Вот так.
Он взял и прицелился. Лежащему на кровати человеку — в голову. Продолжая усмехаться, весело прищурив один глаз и надув зачем-то щеки. Точно в переносицу.
«Как это? — пронзил Андрея электрический ток. — Что это?»
В потоках белого уличного света, перемешавшегося со светом ламп, комната казалось по-особенному красочной, насыщенной фантастическими контрастами. Хотелось полететь, но тело скрутили ремнями. Зрачок повёрнутого в фас пистолета был чёрным, глубоким, как Космос. Ещё мгновение, и Космос рванётся навстречу. Разум опустел, освобождая место для единственно возможной мысли: НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! В этой простой формуле крылся ключ к постижению сути, разгадка всех тайн, путь к примирению с мировым порядком.
Издалека доносился чужой, незнакомый голос:
— Парню в голову попало, наповал. Прямо в дежурной части, представляешь? А кончилось тем, что стрелка этого, супермента недоделанного, отмазали, даже на повышение герой пошёл, потому как с занимаемой должности его обязаны были сразу же снять…
Звуки становились все более гулкими, краски смещались вверх, в центр воронки. Потолок был в дырах, сквозь которые смотрели чьи-то глаза. Потолок вообще оказался стеклянным, и с той стороны вдруг приблизилось чьё-то огромное лицо. Лицо Саши.
— Ты хочешь меня убить? — спросил Андрей.
Он все-таки сел. Пистолет уже не шнырял по сторонам хищным, прицельным взглядом, смирно лежал на широком бедре своего хозяина, прикрытый ладонью в перчатке.
— Не бойся, — даже обиделся Саша, — игрушка разряжена. У меня несчастных случаев не бывает. Смотри, если не веришь.
Пистолет вновь взлетел над кроватями, но теперь объектом его внимания была избрана другая жертва. Саша приложил ствол к собственной щеке, театрально взвёл курок и… В воздухе сухо щёлкнуло. В груди Андрея беззвучно лопнула очередная струна.
— А ты боялся, — поставил гость окончательный диагноз. Ему виднее, ведь он когда-то едва не стал врачом. — Ладно, Андрюха… — Он резко поднялся, сбросив с плеч груз тревожной бездеятельности. — Если честно, ты мне здорово помог.
И, не колеблясь, пошёл в коридор.
— Проводишь? — крикнул он.
Андрей, впрочем, и так двигался следом, просто трудное это было дело — двигаться. Саша размещался возле вешалки, одевался. Живописно он одевался — низко кланялся входным дверям, настойчиво втыкая суковатые руки в рукава. Почувствовав присутствие зрителя, скомандовал:
— Дай бумагу и чем писать.
Андрей молча развернулся обратно.
— Я решил все-таки оставить тебе мой новый телефон! — сообщил Саша, форсируя громкость. — Ты меня слышишь? Правда, когда я там теперь появлюсь, не представляю…
Андрей возвращался, натыкаясь на различные препятствия в виде косяков.
Гость тупо разглядывал поданные ему предметы, будто забыл, зачем ему это понадобилось.
— Прости, Андрюха, что впутал тебя в эти дела. Мне некого больше просить, честно…
Андрей ждал.
— Не помню, рассказывал я тебе или нет? Водка проклятая! Короче, та самая женщина, Марина, почему-то любит меня. Между прочим, в нашей системе работает. Ничего серьёзного, бумажки с места на место переносит. Я таких никогда ещё не встречал… — Саша разложил письменные принадлежности на тумбочке и надолго задумался.
«Поздравляю, нашёл себе чистое и светлое, — подумал второй из присутствующих на сцене людей. — Как в анекдоте: пусть невеста будет королевой в гостях, хозяйкой на кухне и проституткой в постели». На самом деле, Андрей не восстановил пока в полной мере свою способность облекать мысли в словесную форму — ироничный комментарий, порождённый «боковым умом», вспыхнул и погас, не оставив и следа.
— Необязательно завтра звонить, — очнулся Саша. — И послезавтра тоже необязательно, и даже через неделю. Как-нибудь потом, когда мимо телефона-автомата случайно пройдёшь… — Он размышлял вслух, словно отголоски тяжёлого внутреннего монолога невольно вырывались наружу. — Договоримся так, ты позвонишь, и если я отвечу, значит, забудем все это, как дурной сон. Если скажут, что меня там нет и не будет, тогда порви бумажку с номером. — Саша распрямился, стряхнув нерешительность. — Ты хорошо понял? Порви бумажку. Прости, что втравил тебя в эту историю. Чего скалишься?
Андрей не скалился. Даже не улыбался. «А невеста все перепутала: стала проституткой в гостях, королевой на кухне и хозяйкой в постели…»
— Ладно, живём пока, — попрощался гость, выталкивая дверь в пространство лестничной клетки.
Листок бумаги, оставленный на тумбочке, был чистым, без единой цифры. Вот так рассеянность, вот так забывчивость!
Дверь ударила, возвращаясь на место…
Ушёл!
Андрей обвалился на стену прихожей и наконец сформулировал хоть какую-то достойную мысль: «Что это было?»
9. ВОПРОС
Что это было?
Дважды за каких-то восемь часов. Не много ли для человека, не оправившегося от скверной, затяжной болезни?
Странные обстоятельства обоих визитов никак не складывались в цельную картину, которую можно хотя бы окинуть взглядом, если уж не получается осмыслить, но отнюдь не это стало теперь главным. Главным было то, что полностью ускользнуло от внимания в период судорожных воспоминаний. А именно: СОСТОЯНИЕ. Только так и называл Андрей в своих мыслях этот комплекс ощущений — непременно прописными буквами. Огромных размеров слово пылало во лбу — на внутренней поверхности лба, — не давало возможности сосредоточиться на чем-либо другом. Итак, что же это было? Тягостное ирреальное состояние, чувство полной иллюзорности происходящего, после которого не остаётся даже сил обрадоваться возврату в прежний мир — что это? Откуда, из каких тайников души (или мозга) выползло? Два раза. Полновесных два раза, хотя нормальному человеку и одного может хватить, чтобы стать психопатом или невротиком.
Андрей знал, что такое глубокий наркоз — была операция по удалению аппендикса. А также испытывал на себе действие морфия, точнее, двухпроцентного омнопона — кольнулся по молодости в компании таких же идиотов-молокососов, желающих все испытать в жизни. Он отлично запомнил, как в тех, давних случаях его уносило из реальности, запомнил до мельчайших подробностей. Менялись цвета, расплывались фигуры людей, звуки становились гулкими, чужие реплики невозможно было понять, свои — выговорить; затем начиналось вращение, выраставшее до вращения мира, и в конце — вихрь, впитывающий разум без остатка. Сегодняшнее СОСТОЯНИЕ поразительно напоминало как наркоз, так и укол омнопона. Разница, конечно, была, но не столько в частностях (в частностях тоже), сколько в некоем обстоятельстве общего характера.
Дважды за каких-то восемь часов. Не много ли для человека, не оправившегося от скверной, затяжной болезни?
Странные обстоятельства обоих визитов никак не складывались в цельную картину, которую можно хотя бы окинуть взглядом, если уж не получается осмыслить, но отнюдь не это стало теперь главным. Главным было то, что полностью ускользнуло от внимания в период судорожных воспоминаний. А именно: СОСТОЯНИЕ. Только так и называл Андрей в своих мыслях этот комплекс ощущений — непременно прописными буквами. Огромных размеров слово пылало во лбу — на внутренней поверхности лба, — не давало возможности сосредоточиться на чем-либо другом. Итак, что же это было? Тягостное ирреальное состояние, чувство полной иллюзорности происходящего, после которого не остаётся даже сил обрадоваться возврату в прежний мир — что это? Откуда, из каких тайников души (или мозга) выползло? Два раза. Полновесных два раза, хотя нормальному человеку и одного может хватить, чтобы стать психопатом или невротиком.
Андрей знал, что такое глубокий наркоз — была операция по удалению аппендикса. А также испытывал на себе действие морфия, точнее, двухпроцентного омнопона — кольнулся по молодости в компании таких же идиотов-молокососов, желающих все испытать в жизни. Он отлично запомнил, как в тех, давних случаях его уносило из реальности, запомнил до мельчайших подробностей. Менялись цвета, расплывались фигуры людей, звуки становились гулкими, чужие реплики невозможно было понять, свои — выговорить; затем начиналось вращение, выраставшее до вращения мира, и в конце — вихрь, впитывающий разум без остатка. Сегодняшнее СОСТОЯНИЕ поразительно напоминало как наркоз, так и укол омнопона. Разница, конечно, была, но не столько в частностях (в частностях тоже), сколько в некоем обстоятельстве общего характера.