Страница:
— Кто её нашёл?
Папа, конечно. Сегодня. И сразу отдал маме — попросил завтра с утра, как только она отведёт Алису в садик, съездить на могилку бабули и… только не надо смеяться, ладно?.. спрятать там монету. Закопать, например, под скамеечкой. В несколько полиэтиленовых мешочков упаковать, и в землю. Какой-то нервный был, испуганный, вместо того, чтобы радоваться. Новость-то радостная! А он — до чего же мнительный, чем дальше, тем хуже. Хотя в чем-то прав, нельзя никому ничего говорить. Незачем напоминать, что мы заявляли в милицию, а то они возьмут и вцепятся в нас — якобы мы действительно сами себя обокрали, версия подтвердилась, ещё какого-нибудь прокурора на нас напустят, и все такое прочее. Но зачем прятать, зачем в землю закапывать? С ума, наверное, сошёл со своей мнительностью — ругаться начал, кричать, когда ему попытались возразить. Почему сам не может на машине съездить, если так приспичило? Вон, в Кавголово готов был сорваться, чуть поманили! Хорошо, милиция помешала, хоть какая-то польза…
— Съезди, — твёрдо сказал Андрей. — Папа правильно считает, нужно спрятать монету получше.
— Ты так думаешь? — Мать вздохнула, и этот вздох означал больше согласие, чем желание продолжать заочный спор.
Как он думал? Он думал, что нелепее объяснение трудно было придумать; «сами себя обокрали», «прокурора напустят» — чушь. Отец, судя по всему, наплёл первое, что пришло в голову. Известно ведь, что бабушка Светлана всему поверит, что ей ни скажи — простая женщина, в милицейских делах плохо разбирается. Охнет, рот ладонью прикроет: мол, конечно, лучше зарыть находку и помалкивать. Неужели отец всерьёз испугался, что их квартиру могут обыскать? И не только их квартиру, но и эту тоже, и гараж, и автомобиль — если уж избрал в качестве тайника столь невероятное место. Неужели боится, что за ним могут проследить, если даёт жене такое поручение? Паранойя… Кстати, вправду ли мать не понимает нелепости того, о чем её попросили?
Не заодно ли они — папа и мама…
— Мама, — позвал сын. — Помнишь, сегодня утром вы с папой шипели друг на друга? В чем он тебе признался?
Та сняла тефлоновую сковородку с плиты и повернулась.
— Перестань, Андрюша, я же тебе говорила. Ерунда какая-то.
— Ничего себе, ерунда! Повыскакивали из кухни, как пробки из бутылок.
Она молча перекладывала пюре со сковороды в тарелку, аккуратно действуя деревянной лопаточкой. Будто бы не слышала обращённых к ней фраз.
— Он тебе признался, что украл у Шлемы коллекцию? — спросил Андрей напрямик. — Я угадал?
— Вот уж ерунда, так ерунда! — зажглась мать, опять сделавшись весёлой. Её знаменитый живот затанцевал под халатом вверх-вниз, двигаемый внезапным приступом смеха. Искренняя, ничуть не наигранная реакция.
Слово «коллекция» не вызвало отклика, проскочило, как нечто само собой разумеющееся! Тогда настало время второй раз ударить лбом:
— Ты что, знала, что Шлема собирает монеты?
Она смутилась. Удар попал в цель: нездоровая радость с позором отступила. Сегодняшний вечер был предназначен для других переживаний. Да, мать знала, что Шлема увлекается старинными деньгами, но Андрей зря так смотрит! Пожалуйста, не надо так смотреть. Она обязательно отдала бы им с Зоей эту монету, ради Алисы ничего не жалко, сделала бы невестке подарок к Восьмому марта, нашла бы способ уговорить папу, он тоже болеет за Алису, вы не думайте, ребята, ещё как страдает, только вида не показывает… («Обыкновенно я смотрю, с чего ты взяла?») …но ведь монета пропала! Признаться, мать грешила на Зою, как ни смешно теперь в этом сознаваться. Подозревала её с того самого момента, как случайно услышала в детском садике от (какой-то молоденькой мамы), что Ефим Маркович, ко всему прочему, коллекционер. И не сказала о причине своих подозрений никому, незачем было нервировать нашего мнительного дедушку Славу. Во-вторых, если честно, не слишком-то осуждала невестку за возможную кражу — ради ребёнка она и сама поступила бы так же, и, кроме того, бабушка Ульяна, прости Господи, другого отношения к своей памяти не заслужила. Впрочем, трудно было поверить, что Зойка, эта изнеженная чистюля, способна на такой подвиг. И точно — монета преспокойно лежала все эти месяцы за промасленной подкладкой папиной куртки, вот уж анекдот…
Мать открыла детское консервированное мясо и начала смешивать два пюре, картофельное с мясным, согласно вкусам Алисы. В голове Андрея также кое-что смешивалось, но, к сожалению, единого блюда никак не получалось. Сделать то, ради чего он встал с постели? Предъявить улику и задать вопрос — куда проще. Или ничего не делать? Пусть дерьмо плывёт по течению, авось само где-то прибьётся к берегу… Если спрашивать, то какими словами? Как пробиться сквозь чудовищную мамину уверенность, что бабушка Ульяна ушла из жизни исключительно вовремя и только тем заслужила память о себе? С другой стороны, как НЕ спросить? Продолжать жить с этим незаданным вопросом, разрываясь между двумя ответами… Вдруг очередная ошибка, недоразумение?
Нужна случайность, понял Андрей. Тщательно организованная случайность. Лучше всего «забыть» рецепт где-нибудь на видном месте, чтобы мать сама нашла, а рядом аннотацию с подчёркнутыми избранными местами — и посмотреть, каков будет результат, послушать, каков будет ответ…
— Что ж тебе все-таки папа рассказал? — поинтересовался он, отдаваясь течению. — Я помню твои глазищи — впереди себя их несла. И каждый размером с ложку.
Мать вновь смутилась. Очевидно, не ожидала возврата к этой теме. Уронила на сына растерянный взгляд:
— Андрюша, да я не очень-то и вникала…
— Я слышал, как он шипел — мол, донеси на меня, если хочешь, — помог Андрей.
— Это он про подписку.
— Чего?
— Ну, про то, что всю жизнь по подписке живёт.
Сначала Андрей не вник — как и мать. По какой-такой подписке? На газеты и журналы? Он поднял голову и посмотрел ей в глаза — она отвернулась, деревянно улыбаясь. И тогда он врубился. Именно врубился, другого глагола не подобрать. Въехал в ситуацию.
— Не «по подписке», а «на подписке», — неловко поправил он.
Неловкость была жуткая, губ не разжать, пальцы не расцепить, глазами не встретиться.
— Значит, ты понял?
— А что тут понимать? Ну, работал человек стукачом, подумаешь.
— Не надо так, это же твой отец…
— Слушай, мама, — сказал Андрей излишне раздражённо, — ты думала, что я в обморок от удивления упаду? Или начну отрекаться от своих родных и близких? Стукач — нормальное советское слово, ничего плохого, по-моему, в нем нет. Тем более, позорного.
— Только не говори папе, что я тебе все рассказала! — неожиданно взмолилась мать.
Неловкости уже не осталось. Зато раздражение возросло.
— Я вообще забуду об этом через пять минут! — Андрей встал. Дальнейшее он произносил стоя. — Успокойся, лично я ничего не имею против. Мы же взрослые люди. Он двадцать лет в профсоюзах провертелся, карьеру пытался построить, пока профсоюзы не развалились, а его из Главка не попёрли. Разве можно было работать замом председателя ТАКОГО профкома и не сидеть на подписке в КГБ? Я бы на его месте тоже согласился, если бы мне предложили. Деваться-то некуда.
— Наверное, да. — Мать с готовностью кивала каждой новой порции звуков, подаренных ей сыном. — Правда, он говорит, что этот Витя ему уже полтора-два года не звонит.
— Какой Витя?
— Ну, я не знаю… начальник, который ему встречи назначал.
Андрей вспомнил. Действительно, время от времени отцу звонил незнакомый мужской голос, и если того не было дома, на обычный вопрос «что передать?», так и просил, мол, скажите, что приехал Витя. И как же корёжило физиономию отца, когда ему передавали информацию о звонке! Он неизменно объяснял, что это по работе, что курьер-командировочный опять прибыл из Москвы, после чего срывался из дома и мчался на встречу. Вот тебе и «командировочный»…
— Этот Витя называется «куратором», — не смог сдержать брезгливости Андрей. Почему-то он представил себе пьяного друга Сашу. — Офицер какой-нибудь. А папа — его агент. Брось, мама, не переживай, я серьёзно говорю — ничего здесь плохого нет. Значит, полтора-два года его не дёргали?
Мать смахнула с ресниц что-то невидимое:
— Да… — Глаза её чуть поблёскивали. В уголках выступила предательская влага. Её неловкость никак не стряхивалась со сгорбленных плеч.
Андрей, наоборот, ещё больше распрямился:
— Правильно, столько же времени назад его и попёрли по сокращению штатов. Все в этом мире взаимосвязано, как выражается один мой знакомый кэгэбэшник.
— Твой знакомый? — вскинулась она. — У тебя тоже?
— Я имел в виду Сашу, успокойся. Вот ты думаешь, почему папа смог выхлопотать для бабы Ули отдельную квартиру? Ту, в которой вы сейчас живёте? Или как он получил дачный участок в Токсово? И машину, кстати, разве можно было три раза менять — вне очереди? Во времена застоя, мама, были свои правила жизни.
— По профсоюзной линии, — неуверенно возразила мать.
— Брось, он же не был «шишкой». И вообще, удалось бы ему пройтись ножками по этой «линии», не будь он стукачом, как ты думаешь?
Она все кивала. Улыбка на её лице дёргалась — вероятно, была плохо закреплена. Странное дело, мама с таким упорством оберегала сына от страшной тайны отца, а в результате именно сын искал и находил слова утешения.
— Непонятно только, с чего вдруг он перед тобой «раскололся»? — спросил Андрей.
Разговор влекло течением. Река стала широкой, движение замедлилось, убаюкивая усталый мозг лёгкой качкой. Нестерпимо хотелось спать. Спросить-то Андрей спросил, хотя ответ на этот последний вопрос его уже не интересовал. «Все из-за подопечной, ага… Папа, оказывается, далеко не всегда тратил время на неё… Частенько с Витей, но сказать не имел права… А мы думали — с ней… Не выдержал, психанул…» Очередная разгадка заняла своё место на витрине. Экспонат под номером семь. Или восемь? Не пора ли начать считать свалившиеся на тебя разгадки? И сколько их ещё осталось собрать, чтобы коллекция была полной?.. Монолог матери подошёл к концу: «Может, он наврал про подписку и про встречи с Витей, чтобы от него отстали? „Почти как дочь“ никуда не делась за эти два года…»
— Не сходи с ума, — включился Андрей. — Про такое не врут.
И тут в кухню ворвалась Алиса. «Мутики» (то есть мультфильмы) кончились, и она хочет кушать. Ей скучно, а мама (то есть Зоя) никак не просыпается. Нет, мама проснулась, но только на секундочку. Сказала: «Бархат завтра». А что такое бархат? Это котик с усиками и ушками?.. «Умница-девочка, — ощутил Андрей слабый укол счастья. Освоилась со своим язычком, болтает без умолку, больше не боится разговаривать. И с детьми чувствует себя свободно, играет, не уединяется, активной стала — и в жизни, и на занятиях, — а ведь с каким трудом входила в контакт…» Не прошло и минуты, как вдруг образовался скандал. Женщины не могут без скандала. Алиса хотела кушать — да, хотела! — однако рассчитывала получить от бабушки Светы «йорт и песеню», но никак не это противное пюре. «Йорт и песеня» — означает в переводе йогурт с печеньем. Сладкое блюдо. А сладкое — только после ужина, как Алиса не понимает! «Ты же любишь пюре, — взмахивала бабушка руками, — смотри, и жевать не надо!»
Андрей не стал участвовать. Взял телефонный аппарат, вытащив шнур из розетки, и ушёл. В прихожей он подключился ко второй розетке и набрал номер.
Диалог был по-мужски короток.
— Я все знаю, мама мне рассказала…
— О чем? — надменно, героически-книжно осведомился отец. А может, он так испугался. А может, и без того был напуган — теми визитами, ради которых отменил поездку в Кавголово.
— О монете, о чем же ещё. И Зоя — тоже все рассказала.
"Знаем мы, чего он испугался на самом деле, — вскользь подумал Андрей, — знаем, о чем он подумал при упоминании мамы…
— И что дальше?
— Это ты сделал?
Простой, предельно концентрированный вопрос. Как соляная кислота в голодном желудке. Прямой и очень конкретный, как гвоздь, торчащий из стены — вешай на него ответ за ответом. По-мужски. «Что я, по-твоему, сделал?» То. Мать не только рассказала, но и показала, Андрей собственными руками держал ЭТО. Понятно? Отцу было понятно. И кривляться он отнюдь не намерен. Однако ответ его — нет. Отцу, наверное, стыдно признаться? Причём здесь стыд, если на самом деле — нет, нет и нет!!! Он не брал у Шлемы коллекцию. Он сам голову ломает, он в отчаянии, чуть ли не в истерике — кто пришёл за ним следом! Следом? Не надо спрашивать. Не по телефону, пожалуйста. Честное слово, отец не брал коллекцию, и разве не достаточно его честного слова? Вернее, акцент следует поставить иначе — КОЛЛЕКЦИЮ он как раз и не брал. Кто же тогда? Наваждение какое-то. Откуда в таком случае у матери…
Все, хватит! Сказано же — не по телефону. Хорошо, разговор можно повернуть по другому: объявлялся ли сегодня капитан Ларин и что интересного поведал? Ларин только звонил, зато приходил некий Виноградов. Очень въедливый молодой человек, вероятно, из бывших сотрудников. Впрочем, основания для подозрений у него есть — показания санитара. Санитара? Ну да, санитара из бассейна, который… О Господи, неужели кто-то что-то видел?.. Нет, с которым месяц назад у отца был разговор. Занятия-то в бассейне Шлема один раз в месяц проводит, потому и месяц назад. Да ни о чем разговор, болтали языками, пока мать Алису одевала. Шлема тогда устроил скандал, никак не мог найти в раздевалке свой носок фирмы «Найк» — несобранный, неаккуратный он человек, хоть и доцент. А этот старичок отвечает за раздевалку (бассейн-то при поликлинике, специальный, потому и должность такая странная — «санитар»), так вот, старичок-санитар проворчал, мол, хорошо, что этот крикун не ключи от квартиры потерял, где деньги лежат. А чуть позже добавил: вечно он свой шкафчик открытым бросает, а потом орёт, будто здешний персонал только тем и занимается, что носки у него ворует…
Короткий и прямой разговор потерял первоначальную чёткость очертаний. Удушливый туман вновь стелился по квартире. Нестерпимо хотелось спать. Андрей видоизменил вопрос, желая поскорее добраться до сути: зачем? Те глупости, о которых нельзя по телефону, — зачем они понадобились?
— Так ведь у бабули вчера годовщина была! — с обидой напомнил отец. — Единственное, что от неё и от деда осталось — и то пропало. Наваждение какое-то, а не твоё дурацкое «зачем».
— Спокойной ночи, — пожелал Андрей на прощание. Причём, искренне.
Он сделал два шага и вошёл в большую комнату, неся в распухшей голове новый экспонат из коллекции семейных тайн. Разгадка номер восемь. Или уже девять? Он сел на диван, о чем-то размышляя. Сквозь туман пробивался тусклый фонарь включённого телевизора. Итак, папа отнял у Шлемы бабулину монету. Папа — многолетний «помощник» Комитета Государственной Безопасности, в просторечье называемый стукачом. Что важнее? Какая из разгадок?
Саша — тоже чей-нибудь «куратор», вспомнилось некстати. Не папин, конечно, такого не бывает даже в кино (да и голос звонившего «Вити» был абсолютно чужим, незнакомым). Саша, который приходил сюда непонятно в чем разбираться, у которого непонятно какие неприятности… «Фамилия, — вспомнил Андрей. — У нас с папой одна и та же фамилия. Инициалы различаются всего на одну букву. А ведь он, наверное, донесения писал… нет, не то — донесения подписываются псевдонимом. Этот псевдоним, вероятно, зафиксирован в разных списках, в одном из которых должна быть и настоящая фамилия. Наша с ним общая. Где хранятся списки? В архивах, в спецчасти — как там их хозяйство правильно называется?» В компьютерных базах данных, похолодел Андрей. Конечно, без компьютеров теперь никуда. Предположим, Саша заподозрил, что кто-то на него донёс. Каковы будут его действия? Найти стукача в своём окружении — допросить и обезвредить. Предположим также, что он имеет возможность порыться в списках «спецконтингента», то бишь негласных помощников, либо через компьютерную базу данных, либо ещё каким-то способом. И вот он натыкается на знакомую фамилию. Он в ярости, в шоке, не ожидал он такой подлости — не разбираясь с инициалами и с прочими характеристиками обнаруженного агента, он снаряжает пистолет, досылает патрон и торопится отомстить предателю… Ошибка! Недоразумение! Но ведь Саша, в таком случае, действительно мог выстрелить, если бы не поверил в искренность школьного друга… Андрей застонал, мотая головой. Он лёг на диван и свернулся калачиком… Саша ведь, между прочим, сам чего-то смертельно боялся. Врагов из другой группировки? Неужели у них там есть группировки (естественно есть, как же иначе!) и борьба невидимых миру соперников так далеко зашла? Кино, бред, анекдот. Или реальность?
Вот вам ещё одна разгадка — из тех, что с ярлычком «самое-самое»…
Отец изъял из квартиры Шлемы только одну монету, в этом нет сомнений. Чужого не берём! По телефону он струсил рассказать, как было дело, но и так все ясно. (Андрей будто видел происшедшее воочию.) Для начала — выследил, по какому адресу находится секретный кабинет доцента Школьникова, ведь тот долгое время не знал дедушку Алисы в лицо, поскольку ребёнком занимались женщины, а дедушка использовался лишь в качестве шофёра. Затем, очевидно, он хорошенько помучался, сомневаясь и колеблясь — и длиться эта стадия должна была несколько месяцев. Затем случайно брошенная санитаром фраза указала путь… Отец, к счастью, успел смотаться туда и обратно, схватить со стенда монету и вернуть ключи в раздевалку. Петербург — воистину маленький город. Но кто тогда взял из квартиры остальное? Из квартиры, в которой сработала сигнализация, в которой предусмотрена такая же стальная дверь, как и в главной резиденции Ефима Марковича…
И была ли кража вообще? Может, прав капитан Ларин в своём откровенном нежелании ловить преступника?
Андрей закрыл глаза.
Было слышно, как на кухне разговаривают бабушка и внучка:
— А папа жнаит?
— Господи, что ж ты так переживаешь? Конечно, я ему ничего не сказала!
«Не „жнаит“, а „знает“, — горько поправил Андрей. Мысленно, конечно. — Ещё одна тайна в доме, пропади все пропадом».
«Забавно», — подумал он перед тем, как войти в туман. Отец ради семьи подписался быть стукачом. За две квартиры, за дачу, за машину — только ради семьи, потому что ему одному хватило бы и машины, уж его-то уровень запросов всем известен. Мама Зоя украла ценную монету — ради ребёнка. В конечном счёте тоже ради семьи. Мама Света, похоже, совершила такое, что и выговорить трудно — лишь бы осчастливить родных и близких, подарив им отдельную квартиру. Таким образом, Андрей остался в одиночестве. Он единственный, кто не сделал для близких людей ничего хорошего — трус, тряпка, недоросль…
Папа, конечно. Сегодня. И сразу отдал маме — попросил завтра с утра, как только она отведёт Алису в садик, съездить на могилку бабули и… только не надо смеяться, ладно?.. спрятать там монету. Закопать, например, под скамеечкой. В несколько полиэтиленовых мешочков упаковать, и в землю. Какой-то нервный был, испуганный, вместо того, чтобы радоваться. Новость-то радостная! А он — до чего же мнительный, чем дальше, тем хуже. Хотя в чем-то прав, нельзя никому ничего говорить. Незачем напоминать, что мы заявляли в милицию, а то они возьмут и вцепятся в нас — якобы мы действительно сами себя обокрали, версия подтвердилась, ещё какого-нибудь прокурора на нас напустят, и все такое прочее. Но зачем прятать, зачем в землю закапывать? С ума, наверное, сошёл со своей мнительностью — ругаться начал, кричать, когда ему попытались возразить. Почему сам не может на машине съездить, если так приспичило? Вон, в Кавголово готов был сорваться, чуть поманили! Хорошо, милиция помешала, хоть какая-то польза…
— Съезди, — твёрдо сказал Андрей. — Папа правильно считает, нужно спрятать монету получше.
— Ты так думаешь? — Мать вздохнула, и этот вздох означал больше согласие, чем желание продолжать заочный спор.
Как он думал? Он думал, что нелепее объяснение трудно было придумать; «сами себя обокрали», «прокурора напустят» — чушь. Отец, судя по всему, наплёл первое, что пришло в голову. Известно ведь, что бабушка Светлана всему поверит, что ей ни скажи — простая женщина, в милицейских делах плохо разбирается. Охнет, рот ладонью прикроет: мол, конечно, лучше зарыть находку и помалкивать. Неужели отец всерьёз испугался, что их квартиру могут обыскать? И не только их квартиру, но и эту тоже, и гараж, и автомобиль — если уж избрал в качестве тайника столь невероятное место. Неужели боится, что за ним могут проследить, если даёт жене такое поручение? Паранойя… Кстати, вправду ли мать не понимает нелепости того, о чем её попросили?
Не заодно ли они — папа и мама…
— Мама, — позвал сын. — Помнишь, сегодня утром вы с папой шипели друг на друга? В чем он тебе признался?
Та сняла тефлоновую сковородку с плиты и повернулась.
— Перестань, Андрюша, я же тебе говорила. Ерунда какая-то.
— Ничего себе, ерунда! Повыскакивали из кухни, как пробки из бутылок.
Она молча перекладывала пюре со сковороды в тарелку, аккуратно действуя деревянной лопаточкой. Будто бы не слышала обращённых к ней фраз.
— Он тебе признался, что украл у Шлемы коллекцию? — спросил Андрей напрямик. — Я угадал?
— Вот уж ерунда, так ерунда! — зажглась мать, опять сделавшись весёлой. Её знаменитый живот затанцевал под халатом вверх-вниз, двигаемый внезапным приступом смеха. Искренняя, ничуть не наигранная реакция.
Слово «коллекция» не вызвало отклика, проскочило, как нечто само собой разумеющееся! Тогда настало время второй раз ударить лбом:
— Ты что, знала, что Шлема собирает монеты?
Она смутилась. Удар попал в цель: нездоровая радость с позором отступила. Сегодняшний вечер был предназначен для других переживаний. Да, мать знала, что Шлема увлекается старинными деньгами, но Андрей зря так смотрит! Пожалуйста, не надо так смотреть. Она обязательно отдала бы им с Зоей эту монету, ради Алисы ничего не жалко, сделала бы невестке подарок к Восьмому марта, нашла бы способ уговорить папу, он тоже болеет за Алису, вы не думайте, ребята, ещё как страдает, только вида не показывает… («Обыкновенно я смотрю, с чего ты взяла?») …но ведь монета пропала! Признаться, мать грешила на Зою, как ни смешно теперь в этом сознаваться. Подозревала её с того самого момента, как случайно услышала в детском садике от (какой-то молоденькой мамы), что Ефим Маркович, ко всему прочему, коллекционер. И не сказала о причине своих подозрений никому, незачем было нервировать нашего мнительного дедушку Славу. Во-вторых, если честно, не слишком-то осуждала невестку за возможную кражу — ради ребёнка она и сама поступила бы так же, и, кроме того, бабушка Ульяна, прости Господи, другого отношения к своей памяти не заслужила. Впрочем, трудно было поверить, что Зойка, эта изнеженная чистюля, способна на такой подвиг. И точно — монета преспокойно лежала все эти месяцы за промасленной подкладкой папиной куртки, вот уж анекдот…
Мать открыла детское консервированное мясо и начала смешивать два пюре, картофельное с мясным, согласно вкусам Алисы. В голове Андрея также кое-что смешивалось, но, к сожалению, единого блюда никак не получалось. Сделать то, ради чего он встал с постели? Предъявить улику и задать вопрос — куда проще. Или ничего не делать? Пусть дерьмо плывёт по течению, авось само где-то прибьётся к берегу… Если спрашивать, то какими словами? Как пробиться сквозь чудовищную мамину уверенность, что бабушка Ульяна ушла из жизни исключительно вовремя и только тем заслужила память о себе? С другой стороны, как НЕ спросить? Продолжать жить с этим незаданным вопросом, разрываясь между двумя ответами… Вдруг очередная ошибка, недоразумение?
Нужна случайность, понял Андрей. Тщательно организованная случайность. Лучше всего «забыть» рецепт где-нибудь на видном месте, чтобы мать сама нашла, а рядом аннотацию с подчёркнутыми избранными местами — и посмотреть, каков будет результат, послушать, каков будет ответ…
— Что ж тебе все-таки папа рассказал? — поинтересовался он, отдаваясь течению. — Я помню твои глазищи — впереди себя их несла. И каждый размером с ложку.
Мать вновь смутилась. Очевидно, не ожидала возврата к этой теме. Уронила на сына растерянный взгляд:
— Андрюша, да я не очень-то и вникала…
— Я слышал, как он шипел — мол, донеси на меня, если хочешь, — помог Андрей.
— Это он про подписку.
— Чего?
— Ну, про то, что всю жизнь по подписке живёт.
Сначала Андрей не вник — как и мать. По какой-такой подписке? На газеты и журналы? Он поднял голову и посмотрел ей в глаза — она отвернулась, деревянно улыбаясь. И тогда он врубился. Именно врубился, другого глагола не подобрать. Въехал в ситуацию.
— Не «по подписке», а «на подписке», — неловко поправил он.
Неловкость была жуткая, губ не разжать, пальцы не расцепить, глазами не встретиться.
— Значит, ты понял?
— А что тут понимать? Ну, работал человек стукачом, подумаешь.
— Не надо так, это же твой отец…
— Слушай, мама, — сказал Андрей излишне раздражённо, — ты думала, что я в обморок от удивления упаду? Или начну отрекаться от своих родных и близких? Стукач — нормальное советское слово, ничего плохого, по-моему, в нем нет. Тем более, позорного.
— Только не говори папе, что я тебе все рассказала! — неожиданно взмолилась мать.
Неловкости уже не осталось. Зато раздражение возросло.
— Я вообще забуду об этом через пять минут! — Андрей встал. Дальнейшее он произносил стоя. — Успокойся, лично я ничего не имею против. Мы же взрослые люди. Он двадцать лет в профсоюзах провертелся, карьеру пытался построить, пока профсоюзы не развалились, а его из Главка не попёрли. Разве можно было работать замом председателя ТАКОГО профкома и не сидеть на подписке в КГБ? Я бы на его месте тоже согласился, если бы мне предложили. Деваться-то некуда.
— Наверное, да. — Мать с готовностью кивала каждой новой порции звуков, подаренных ей сыном. — Правда, он говорит, что этот Витя ему уже полтора-два года не звонит.
— Какой Витя?
— Ну, я не знаю… начальник, который ему встречи назначал.
Андрей вспомнил. Действительно, время от времени отцу звонил незнакомый мужской голос, и если того не было дома, на обычный вопрос «что передать?», так и просил, мол, скажите, что приехал Витя. И как же корёжило физиономию отца, когда ему передавали информацию о звонке! Он неизменно объяснял, что это по работе, что курьер-командировочный опять прибыл из Москвы, после чего срывался из дома и мчался на встречу. Вот тебе и «командировочный»…
— Этот Витя называется «куратором», — не смог сдержать брезгливости Андрей. Почему-то он представил себе пьяного друга Сашу. — Офицер какой-нибудь. А папа — его агент. Брось, мама, не переживай, я серьёзно говорю — ничего здесь плохого нет. Значит, полтора-два года его не дёргали?
Мать смахнула с ресниц что-то невидимое:
— Да… — Глаза её чуть поблёскивали. В уголках выступила предательская влага. Её неловкость никак не стряхивалась со сгорбленных плеч.
Андрей, наоборот, ещё больше распрямился:
— Правильно, столько же времени назад его и попёрли по сокращению штатов. Все в этом мире взаимосвязано, как выражается один мой знакомый кэгэбэшник.
— Твой знакомый? — вскинулась она. — У тебя тоже?
— Я имел в виду Сашу, успокойся. Вот ты думаешь, почему папа смог выхлопотать для бабы Ули отдельную квартиру? Ту, в которой вы сейчас живёте? Или как он получил дачный участок в Токсово? И машину, кстати, разве можно было три раза менять — вне очереди? Во времена застоя, мама, были свои правила жизни.
— По профсоюзной линии, — неуверенно возразила мать.
— Брось, он же не был «шишкой». И вообще, удалось бы ему пройтись ножками по этой «линии», не будь он стукачом, как ты думаешь?
Она все кивала. Улыбка на её лице дёргалась — вероятно, была плохо закреплена. Странное дело, мама с таким упорством оберегала сына от страшной тайны отца, а в результате именно сын искал и находил слова утешения.
— Непонятно только, с чего вдруг он перед тобой «раскололся»? — спросил Андрей.
Разговор влекло течением. Река стала широкой, движение замедлилось, убаюкивая усталый мозг лёгкой качкой. Нестерпимо хотелось спать. Спросить-то Андрей спросил, хотя ответ на этот последний вопрос его уже не интересовал. «Все из-за подопечной, ага… Папа, оказывается, далеко не всегда тратил время на неё… Частенько с Витей, но сказать не имел права… А мы думали — с ней… Не выдержал, психанул…» Очередная разгадка заняла своё место на витрине. Экспонат под номером семь. Или восемь? Не пора ли начать считать свалившиеся на тебя разгадки? И сколько их ещё осталось собрать, чтобы коллекция была полной?.. Монолог матери подошёл к концу: «Может, он наврал про подписку и про встречи с Витей, чтобы от него отстали? „Почти как дочь“ никуда не делась за эти два года…»
— Не сходи с ума, — включился Андрей. — Про такое не врут.
И тут в кухню ворвалась Алиса. «Мутики» (то есть мультфильмы) кончились, и она хочет кушать. Ей скучно, а мама (то есть Зоя) никак не просыпается. Нет, мама проснулась, но только на секундочку. Сказала: «Бархат завтра». А что такое бархат? Это котик с усиками и ушками?.. «Умница-девочка, — ощутил Андрей слабый укол счастья. Освоилась со своим язычком, болтает без умолку, больше не боится разговаривать. И с детьми чувствует себя свободно, играет, не уединяется, активной стала — и в жизни, и на занятиях, — а ведь с каким трудом входила в контакт…» Не прошло и минуты, как вдруг образовался скандал. Женщины не могут без скандала. Алиса хотела кушать — да, хотела! — однако рассчитывала получить от бабушки Светы «йорт и песеню», но никак не это противное пюре. «Йорт и песеня» — означает в переводе йогурт с печеньем. Сладкое блюдо. А сладкое — только после ужина, как Алиса не понимает! «Ты же любишь пюре, — взмахивала бабушка руками, — смотри, и жевать не надо!»
Андрей не стал участвовать. Взял телефонный аппарат, вытащив шнур из розетки, и ушёл. В прихожей он подключился ко второй розетке и набрал номер.
Диалог был по-мужски короток.
— Я все знаю, мама мне рассказала…
— О чем? — надменно, героически-книжно осведомился отец. А может, он так испугался. А может, и без того был напуган — теми визитами, ради которых отменил поездку в Кавголово.
— О монете, о чем же ещё. И Зоя — тоже все рассказала.
"Знаем мы, чего он испугался на самом деле, — вскользь подумал Андрей, — знаем, о чем он подумал при упоминании мамы…
— И что дальше?
— Это ты сделал?
Простой, предельно концентрированный вопрос. Как соляная кислота в голодном желудке. Прямой и очень конкретный, как гвоздь, торчащий из стены — вешай на него ответ за ответом. По-мужски. «Что я, по-твоему, сделал?» То. Мать не только рассказала, но и показала, Андрей собственными руками держал ЭТО. Понятно? Отцу было понятно. И кривляться он отнюдь не намерен. Однако ответ его — нет. Отцу, наверное, стыдно признаться? Причём здесь стыд, если на самом деле — нет, нет и нет!!! Он не брал у Шлемы коллекцию. Он сам голову ломает, он в отчаянии, чуть ли не в истерике — кто пришёл за ним следом! Следом? Не надо спрашивать. Не по телефону, пожалуйста. Честное слово, отец не брал коллекцию, и разве не достаточно его честного слова? Вернее, акцент следует поставить иначе — КОЛЛЕКЦИЮ он как раз и не брал. Кто же тогда? Наваждение какое-то. Откуда в таком случае у матери…
Все, хватит! Сказано же — не по телефону. Хорошо, разговор можно повернуть по другому: объявлялся ли сегодня капитан Ларин и что интересного поведал? Ларин только звонил, зато приходил некий Виноградов. Очень въедливый молодой человек, вероятно, из бывших сотрудников. Впрочем, основания для подозрений у него есть — показания санитара. Санитара? Ну да, санитара из бассейна, который… О Господи, неужели кто-то что-то видел?.. Нет, с которым месяц назад у отца был разговор. Занятия-то в бассейне Шлема один раз в месяц проводит, потому и месяц назад. Да ни о чем разговор, болтали языками, пока мать Алису одевала. Шлема тогда устроил скандал, никак не мог найти в раздевалке свой носок фирмы «Найк» — несобранный, неаккуратный он человек, хоть и доцент. А этот старичок отвечает за раздевалку (бассейн-то при поликлинике, специальный, потому и должность такая странная — «санитар»), так вот, старичок-санитар проворчал, мол, хорошо, что этот крикун не ключи от квартиры потерял, где деньги лежат. А чуть позже добавил: вечно он свой шкафчик открытым бросает, а потом орёт, будто здешний персонал только тем и занимается, что носки у него ворует…
Короткий и прямой разговор потерял первоначальную чёткость очертаний. Удушливый туман вновь стелился по квартире. Нестерпимо хотелось спать. Андрей видоизменил вопрос, желая поскорее добраться до сути: зачем? Те глупости, о которых нельзя по телефону, — зачем они понадобились?
— Так ведь у бабули вчера годовщина была! — с обидой напомнил отец. — Единственное, что от неё и от деда осталось — и то пропало. Наваждение какое-то, а не твоё дурацкое «зачем».
— Спокойной ночи, — пожелал Андрей на прощание. Причём, искренне.
Он сделал два шага и вошёл в большую комнату, неся в распухшей голове новый экспонат из коллекции семейных тайн. Разгадка номер восемь. Или уже девять? Он сел на диван, о чем-то размышляя. Сквозь туман пробивался тусклый фонарь включённого телевизора. Итак, папа отнял у Шлемы бабулину монету. Папа — многолетний «помощник» Комитета Государственной Безопасности, в просторечье называемый стукачом. Что важнее? Какая из разгадок?
Саша — тоже чей-нибудь «куратор», вспомнилось некстати. Не папин, конечно, такого не бывает даже в кино (да и голос звонившего «Вити» был абсолютно чужим, незнакомым). Саша, который приходил сюда непонятно в чем разбираться, у которого непонятно какие неприятности… «Фамилия, — вспомнил Андрей. — У нас с папой одна и та же фамилия. Инициалы различаются всего на одну букву. А ведь он, наверное, донесения писал… нет, не то — донесения подписываются псевдонимом. Этот псевдоним, вероятно, зафиксирован в разных списках, в одном из которых должна быть и настоящая фамилия. Наша с ним общая. Где хранятся списки? В архивах, в спецчасти — как там их хозяйство правильно называется?» В компьютерных базах данных, похолодел Андрей. Конечно, без компьютеров теперь никуда. Предположим, Саша заподозрил, что кто-то на него донёс. Каковы будут его действия? Найти стукача в своём окружении — допросить и обезвредить. Предположим также, что он имеет возможность порыться в списках «спецконтингента», то бишь негласных помощников, либо через компьютерную базу данных, либо ещё каким-то способом. И вот он натыкается на знакомую фамилию. Он в ярости, в шоке, не ожидал он такой подлости — не разбираясь с инициалами и с прочими характеристиками обнаруженного агента, он снаряжает пистолет, досылает патрон и торопится отомстить предателю… Ошибка! Недоразумение! Но ведь Саша, в таком случае, действительно мог выстрелить, если бы не поверил в искренность школьного друга… Андрей застонал, мотая головой. Он лёг на диван и свернулся калачиком… Саша ведь, между прочим, сам чего-то смертельно боялся. Врагов из другой группировки? Неужели у них там есть группировки (естественно есть, как же иначе!) и борьба невидимых миру соперников так далеко зашла? Кино, бред, анекдот. Или реальность?
Вот вам ещё одна разгадка — из тех, что с ярлычком «самое-самое»…
Отец изъял из квартиры Шлемы только одну монету, в этом нет сомнений. Чужого не берём! По телефону он струсил рассказать, как было дело, но и так все ясно. (Андрей будто видел происшедшее воочию.) Для начала — выследил, по какому адресу находится секретный кабинет доцента Школьникова, ведь тот долгое время не знал дедушку Алисы в лицо, поскольку ребёнком занимались женщины, а дедушка использовался лишь в качестве шофёра. Затем, очевидно, он хорошенько помучался, сомневаясь и колеблясь — и длиться эта стадия должна была несколько месяцев. Затем случайно брошенная санитаром фраза указала путь… Отец, к счастью, успел смотаться туда и обратно, схватить со стенда монету и вернуть ключи в раздевалку. Петербург — воистину маленький город. Но кто тогда взял из квартиры остальное? Из квартиры, в которой сработала сигнализация, в которой предусмотрена такая же стальная дверь, как и в главной резиденции Ефима Марковича…
И была ли кража вообще? Может, прав капитан Ларин в своём откровенном нежелании ловить преступника?
Андрей закрыл глаза.
Было слышно, как на кухне разговаривают бабушка и внучка:
— А папа жнаит?
— Господи, что ж ты так переживаешь? Конечно, я ему ничего не сказала!
«Не „жнаит“, а „знает“, — горько поправил Андрей. Мысленно, конечно. — Ещё одна тайна в доме, пропади все пропадом».
«Забавно», — подумал он перед тем, как войти в туман. Отец ради семьи подписался быть стукачом. За две квартиры, за дачу, за машину — только ради семьи, потому что ему одному хватило бы и машины, уж его-то уровень запросов всем известен. Мама Зоя украла ценную монету — ради ребёнка. В конечном счёте тоже ради семьи. Мама Света, похоже, совершила такое, что и выговорить трудно — лишь бы осчастливить родных и близких, подарив им отдельную квартиру. Таким образом, Андрей остался в одиночестве. Он единственный, кто не сделал для близких людей ничего хорошего — трус, тряпка, недоросль…
15. ТЫ И ОН (ТРЕТЬЯ ДОЗА)
— Андрюша, мальчик, к тебе гости, — шептала мать, бережно трогая сына за плечо. — Ты лежи, не вставай, я скажу, что ты не можешь встать…
Он зашевелился, распрямляясь. Автоматически посмотрел на мерцающий циферблат электронных часов: начало десятого. Вечер, в комнате было темно — кто-то потушил свет, когда Андрей заснул. Кто-то выключил телевизор и накрыл спящего шерстяным одеялом, а тот ничего не заметил, не проснулся. Кто? Мать конечно, ангел-хранитель этого дома. «…Все болеет, — доносились из прихожей её скорбные вздохи, — все лежит, ничего делать не может, такое невезение… Здесь, в комнате…» Он спустил ноги на пол и поймал тапки. Гости… Кого ещё принесло? Разбудили, сволочи. И где Зоя, почему не слышно?
Столб света, падающий из коридора, разделил пространство пополам. Появился некто — чёрный, безликий, большой — закрыл дверной проем, нарушил баланс. Комната наполнилась сопением, шуршанием и… до тошноты знакомым запахом. Следом сунулась мать, протянула руку и щёлкнула выключателем.
— Сашенька, — приветливо сказала женщина, — ты пока посиди тут, я ребёнка уложу, а потом чайком тебя напою.
— Где Зоя? — заторможено спросил Андрей.
— Спит, где же ещё. Ничего её не берет, как умерла. — Она постреляла по мальчикам глазками, изображая веселье. — Устроили мне сегодня сонное царство… — На самом деле никакого веселья в ней не было, просто она демонстрировала гостю семейную идиллию.
Убежала в спальню.
— Вот так, — шумно выдохнул Саша, усаживаясь за стол. На то самое место, которое сегодня занимал оперуполномоченный Ларин. Только окно теперь не било по лицу сидящего на диване человека. От короткой фразы, сказанной гостем, закрутился целый смерч гадостных запахов. Исключительное зловоние. Он опять был пьян — о Господи, ну зачем мать открыла дверь?! Как же так? «А вот так», — моргал Саша тусклыми, выпуклыми глазами. Глазами убийцы. Почему Андрей не рассказал близким ему людям, что Невидимое и Огромное уже два раза вползало сюда, почему не предупредил, что Оно, хоть и пощадило пока эту квартиру, вполне может витать где-то поблизости? Постеснялся? Забыл, увлёкшись охотой за быстроногими семейными тайнами? Надо было строго-настрого запретить открывать дверь!
— Я сейчас, — изрыгнул Саша новую фразу. Внезапно встал. Ничего не объясняя, вышел вон. Андрей приподнялся на ватных ногах и выглянул: Саша копался в карманах висящей на вешалке куртки — своей, разумеется. Из одного кармана торчала небольшая бутылка водки «Абсолют», однако не это срочно потребовалось хозяину куртки. Из другого он вытащил… о-о, нет. НЕТ!!!
Саша пришёл обратно, по-хозяйски огладил поверхность стола, басовито пробормотал: «Клееночка, хорошо…» и только после этого положил пистолет на подготовленное место.
В комнате была невесомость. Андрей подплыл к дивану, но закрепиться не успел.
— Принеси какую-нибудь ненужную тряпку, — последовал приказ. — Можно старое полотенце, которое не жалко.
Саша повернулся к однокласснику, наконец обратив на него внимание. Взгляд Андрея был крепко привязан к лежащему на столе предмету, не позволяя так просто отцепиться и заняться делом. Как верёвочка, которая удерживает рвущийся в небо воздушный шарик. Тогда Саша объяснил товарищу, чтобы разорвать эту досадную помеху:
— На улице опять морозит. Мне его вытереть нужно будет, понял?
Андрей ничего не понял, но из состояния гипноза вышел. Он послушно отправился за тряпкой (в ванную, где на радиаторе вечно сушились всякие лоскутки и обрывки, предназначенные для вытирания столов, борьбы с пылью и других хозяйственных нужд); он миновал спальню, решив не вовлекать в свои проблемы мать, он выбрал тряпку побольше да поопрятнее и вернулся. «Как же так? — настойчиво думал он. — Почему этот чокнутый опять напился? Почему опять явился на ночь глядя? Зачем пистолет, ну, сколько можно издеваться над людьми?»
Он едва не плакал.
Зоя действительно спала: разметалась по кровати, лёжа на спине. Голова запрокинута, рот приоткрыт, напряжённые губы странно втянуты внутрь, тонкая кожа обтягивает скулы. Нос торчит, как клюв. Андрей посмеялся бы, если бы смог, потому что жена в этот момент поразительно напоминала курицу. Горело бра на стене — прямо ей в глаза. Бабушка и Алиса сидели на детской кровати, упражняясь перед сном. Занятия, развивающие артикуляцию, требовалось проводить как можно чаще. «Погуди-и-и, пароход! — радостно просила бабушка, и девочка старательно выполняла — дула в поднесённый к её подбородку пустой пузырёк из-под глазных капель, положив розовый язык на нижнюю губу. — Вниз головку не надо, лисёнок, не надо». «Какие вы молодцы», — попытался улыбнуться им Андрей. Бабушка вопросительно посмотрела и махнула рукой: мол, не мешай, сама справлюсь. Зоя продолжала спать, ничто из происходящего её решительно не касалось. Как умерла — прекрасная шутка. Андрей содрогнулся.
Гость, сидящий за столом в большой комнате, яростно бормотал, не замечая вошедшего хозяина:
— Ну, все! Ну, теперь — все!..
Правда, пистолета в поле зрения уже не было. Лишь какие-то обломки, не внушающие уважения, занимали стол.
Гость принял тряпку, скептически покрутил её, хмыкая:
— А чего белая? Знаешь, какого цвета она потом станет?
После его вернулся к своему занятию. Собственно, он подпёр голову руками и так застыл. Разборка оружия была закончена: составные части лежали перед ним (в количестве четырех), ждали своей участи. Удивительно и странно оказался пистолет устроен, неожиданно сложный механизм, если заглянуть вовнутрь. Впрочем, Андрей не разглядывал внутренности грозной штуковины, он смотрел на руки мастера. Саша был без перчаток. Левая кисть украшена порезом — ржавая неряшливая полоса с грязными зелёными контурами. Других следов «зелёнки» не видно, то ли успели сойти за день, то ли теряются на общем нечистом фоне. Ещё на столе имелся флакончик неясного назначения. Кругленький, сплющенный с двух сторон, похожий на маленькую фляжку. Целиком металлический, то есть непрозрачный. Широкое горлышко, крышка на цепочке.
— Когда вносишь пистолет с мороза, нужно дать ему время полежать, — объяснил Саша своё бездействие. — Когда появятся капли воды, тогда можно.
Он зашевелился, распрямляясь. Автоматически посмотрел на мерцающий циферблат электронных часов: начало десятого. Вечер, в комнате было темно — кто-то потушил свет, когда Андрей заснул. Кто-то выключил телевизор и накрыл спящего шерстяным одеялом, а тот ничего не заметил, не проснулся. Кто? Мать конечно, ангел-хранитель этого дома. «…Все болеет, — доносились из прихожей её скорбные вздохи, — все лежит, ничего делать не может, такое невезение… Здесь, в комнате…» Он спустил ноги на пол и поймал тапки. Гости… Кого ещё принесло? Разбудили, сволочи. И где Зоя, почему не слышно?
Столб света, падающий из коридора, разделил пространство пополам. Появился некто — чёрный, безликий, большой — закрыл дверной проем, нарушил баланс. Комната наполнилась сопением, шуршанием и… до тошноты знакомым запахом. Следом сунулась мать, протянула руку и щёлкнула выключателем.
— Сашенька, — приветливо сказала женщина, — ты пока посиди тут, я ребёнка уложу, а потом чайком тебя напою.
— Где Зоя? — заторможено спросил Андрей.
— Спит, где же ещё. Ничего её не берет, как умерла. — Она постреляла по мальчикам глазками, изображая веселье. — Устроили мне сегодня сонное царство… — На самом деле никакого веселья в ней не было, просто она демонстрировала гостю семейную идиллию.
Убежала в спальню.
— Вот так, — шумно выдохнул Саша, усаживаясь за стол. На то самое место, которое сегодня занимал оперуполномоченный Ларин. Только окно теперь не било по лицу сидящего на диване человека. От короткой фразы, сказанной гостем, закрутился целый смерч гадостных запахов. Исключительное зловоние. Он опять был пьян — о Господи, ну зачем мать открыла дверь?! Как же так? «А вот так», — моргал Саша тусклыми, выпуклыми глазами. Глазами убийцы. Почему Андрей не рассказал близким ему людям, что Невидимое и Огромное уже два раза вползало сюда, почему не предупредил, что Оно, хоть и пощадило пока эту квартиру, вполне может витать где-то поблизости? Постеснялся? Забыл, увлёкшись охотой за быстроногими семейными тайнами? Надо было строго-настрого запретить открывать дверь!
— Я сейчас, — изрыгнул Саша новую фразу. Внезапно встал. Ничего не объясняя, вышел вон. Андрей приподнялся на ватных ногах и выглянул: Саша копался в карманах висящей на вешалке куртки — своей, разумеется. Из одного кармана торчала небольшая бутылка водки «Абсолют», однако не это срочно потребовалось хозяину куртки. Из другого он вытащил… о-о, нет. НЕТ!!!
Саша пришёл обратно, по-хозяйски огладил поверхность стола, басовито пробормотал: «Клееночка, хорошо…» и только после этого положил пистолет на подготовленное место.
В комнате была невесомость. Андрей подплыл к дивану, но закрепиться не успел.
— Принеси какую-нибудь ненужную тряпку, — последовал приказ. — Можно старое полотенце, которое не жалко.
Саша повернулся к однокласснику, наконец обратив на него внимание. Взгляд Андрея был крепко привязан к лежащему на столе предмету, не позволяя так просто отцепиться и заняться делом. Как верёвочка, которая удерживает рвущийся в небо воздушный шарик. Тогда Саша объяснил товарищу, чтобы разорвать эту досадную помеху:
— На улице опять морозит. Мне его вытереть нужно будет, понял?
Андрей ничего не понял, но из состояния гипноза вышел. Он послушно отправился за тряпкой (в ванную, где на радиаторе вечно сушились всякие лоскутки и обрывки, предназначенные для вытирания столов, борьбы с пылью и других хозяйственных нужд); он миновал спальню, решив не вовлекать в свои проблемы мать, он выбрал тряпку побольше да поопрятнее и вернулся. «Как же так? — настойчиво думал он. — Почему этот чокнутый опять напился? Почему опять явился на ночь глядя? Зачем пистолет, ну, сколько можно издеваться над людьми?»
Он едва не плакал.
Зоя действительно спала: разметалась по кровати, лёжа на спине. Голова запрокинута, рот приоткрыт, напряжённые губы странно втянуты внутрь, тонкая кожа обтягивает скулы. Нос торчит, как клюв. Андрей посмеялся бы, если бы смог, потому что жена в этот момент поразительно напоминала курицу. Горело бра на стене — прямо ей в глаза. Бабушка и Алиса сидели на детской кровати, упражняясь перед сном. Занятия, развивающие артикуляцию, требовалось проводить как можно чаще. «Погуди-и-и, пароход! — радостно просила бабушка, и девочка старательно выполняла — дула в поднесённый к её подбородку пустой пузырёк из-под глазных капель, положив розовый язык на нижнюю губу. — Вниз головку не надо, лисёнок, не надо». «Какие вы молодцы», — попытался улыбнуться им Андрей. Бабушка вопросительно посмотрела и махнула рукой: мол, не мешай, сама справлюсь. Зоя продолжала спать, ничто из происходящего её решительно не касалось. Как умерла — прекрасная шутка. Андрей содрогнулся.
Гость, сидящий за столом в большой комнате, яростно бормотал, не замечая вошедшего хозяина:
— Ну, все! Ну, теперь — все!..
Правда, пистолета в поле зрения уже не было. Лишь какие-то обломки, не внушающие уважения, занимали стол.
Гость принял тряпку, скептически покрутил её, хмыкая:
— А чего белая? Знаешь, какого цвета она потом станет?
После его вернулся к своему занятию. Собственно, он подпёр голову руками и так застыл. Разборка оружия была закончена: составные части лежали перед ним (в количестве четырех), ждали своей участи. Удивительно и странно оказался пистолет устроен, неожиданно сложный механизм, если заглянуть вовнутрь. Впрочем, Андрей не разглядывал внутренности грозной штуковины, он смотрел на руки мастера. Саша был без перчаток. Левая кисть украшена порезом — ржавая неряшливая полоса с грязными зелёными контурами. Других следов «зелёнки» не видно, то ли успели сойти за день, то ли теряются на общем нечистом фоне. Ещё на столе имелся флакончик неясного назначения. Кругленький, сплющенный с двух сторон, похожий на маленькую фляжку. Целиком металлический, то есть непрозрачный. Широкое горлышко, крышка на цепочке.
— Когда вносишь пистолет с мороза, нужно дать ему время полежать, — объяснил Саша своё бездействие. — Когда появятся капли воды, тогда можно.