Страница:
— Что можно? — Андрей сжался.
— Ну, чистить, смазывать.
— Понятно…
Да, наконец-то стало понятно, зачем Саша достал оружие. Другого места не нашёл, что ли? Других столов, покрытых клеёнкой, в этом городе нет?
— Что, каждый день надо чистить?
— Каждый день не надо, но после стрельбы — желательно, а то в следующий раз возьмёт и скажет: «Да пошёл ты на…»
— Кто скажет?
Андрей, очевидно, отупел за прошедшие двадцать часов. «Кто?». Хороший получился вопрос. Саше понравилось. Он прицелился в одноклассника из указательного пальца и усмехнулся:
— Лучший друг человека, вот кто.
«После стрельбы…» — прыгало тем временем эхо в голове. Голова вдруг выросла до размеров комнаты, приняв те же квадратные формы. Андрей пытался осмыслить услышанное: что за стрельба, какая стрельба? Учебная? Эхо медленно стихало, но голова не становилась от этого меньше… В милиции, например, учебные стрельбы давно отменили — за дефицитом патронов; Андрей вычитал столь удивительную новость в одной из газет, тех, что обличают демократию. Сохранили ли спецслужбы за своими сотрудниками обязательную сдачу подобных нормативов? К горлу толчками подкатывала невесомость, за ней с неспешной торжественностью надвигалась чёрная громада. Опять Саша принёс пистолет не в кобуре, а в кармане. Посещение тира или стрельбища не предполагает такого способа хранения оружия. Чёрная громада страха. Сон. Тоннель с ослепительной звездой в конце…
Андрею не дали времени как следует насладиться картинами, которыми воображение откликнулось на обронённое гостем словцо.
— Ты присядь, — сказал Саша, прекратив усмехаться. Андрей выполнил просьбу и даже не промахнулся мимо дивана. — Почему ты так смотрел на меня?
— Что?
— Что слышал.
Саша подался вперёд — словно толкнул собеседника свинцово-оловянным взглядом. Андрей вновь перестал понимать происходящее.
— Когда я на тебя смотрел?
— А сегодня. Помнишь, мы проехали мимо на машине?
Саша был предельно хмур. Он задал серьёзнейший вопрос и ждал ответ. Он пришёл ради этого вопроса, и дальнейшие обстоятельства встречи целиком зависели от того, что он сейчас услышит. Совершенно неожиданный поворот! Подготовиться к такому нельзя, поэтому Андрей не смог бы сфальшивить, даже если бы захотел:
— Да никак я не смотрел!
Саша скривился:
— Ещё скажи, что нашу машину не видел. Меня, между прочим, водитель чуть не пихнул — этот парень, говорит, вас знает, что ли? Чего, говорит, такие перископы выставил?
"Оранжевая «Волга», — вспомнил Андрей. — Вот о чем речь! Черт меня понёс на улицу, черт меня усадил на скамейку — чтобы этот параноик мимо проехал! Как ему теперь объяснить и доказать? Ведь он параноик — натуральный…
— Я тебя вообще не видел, — в отчаянии выдавил Андрей. — Я на «Волгу» смотрел, а не на тебя.
— Не видел, как я рукой в окно махал? Боль-ной, называется…
Обвинитель не собирался далее скрывать чувство законного презрения. А подозреваемый машинально снял очки и спрятал лицо в ладонях — он не знал, что в этой ситуации ещё можно было бы сказать. Он проиграл. У бреда свои законы, логикой здесь ничего не добьёшься. «Язычок широкий-широкий! — донёсся из спальни возглас матери. — Нижнюю губку не выворачивай! А теперь я считаю: один, два, три…» Бред характерен повторами и круговыми движениями: совсем недавно мать просила сына «не смотреть на неё так», и он искренне отвечал, мол, обыкновенно я смотрю, не надо сходить с ума, а чуть раньше, прошлой ночью, уже Андрей бесстрашно спрашивал у друга Саши, почему тот смотрит не как всегда, и друг Саша просил прощения — мол, устал чекист, что может быть естественнее…
— Куда ты, кстати, днём ходил? — атаковал гость с другого фланга. — Ты же, кажется, больной?
— В аптеку, аспирин в доме кончился. Черт меня дёрнул твою оранжевую «Волгу» заметить.
— Ну, ладно, забудем пока… — Саша повернулся к столу, к разложенным на клеёнке железякам. — О! Капельки появились. Работаем, мужики.
Он не жалел дыхания на свои реплики — изрядное здоровье было у спортсмена-алкоголика. Пары плохо усвоенных высших спиртов жирного ряда, в просторечье именуемых сивушными маслами, гуляли между столом и диваном. Вот тебе и водка «Абсолют», вот тебе и шведское качество. Или бутылка, оставшаяся в коридоре, содержала отечественный продукт? Хорошо, что гость временно замолчал, иначе хозяина вытошнило бы в поднесённую к лицу ладонь.
Он надел очки и распрямил спину. Хозяин здесь он.
В соседней комнате бабушка и Алиса хором декламировали: «Мы прижмём язык к губам — та-та-та! — а теперь прижмём губами — па-па-па!» Бабушка просила: «Медленнее, лисёнок, не напрягайся. Смотри, язычок зубками зажимаем, и получается „та-та-та“. Потом язычок между губками — па-па-па…» «Молодец, девочка, старается, — подумал Андрей. — Выкарабкаемся, без Шлемы обойдёмся. Если в тюрьму не посадят. На кладбище монету зарыть — надо же такое придумать. Моторная алалия у ребёнка — та же земля, в которую кто-то упрятал единственное ваше сокровище. Та же тюрьма — для интеллекта. Всю жизнь можно потратить, чтобы найти и освободить». К счастью, у Алисы расстройство было не в тяжёлой форме. К тому же рано распознали (полное отсутствие лепета, трудности с координацией движений и с чувством равновесия), хотя поначалу неспособность общаться принимали за упрямство и лень…
Только бы все обошлось. Только бы он ребёнка не тронул… «О чем я? — ужаснулся Андрей. — Причём здесь ребёнок?»
Артикуляционная гимнастика — это было ужасно. Поначалу Алиса не могла даже понять, как нужно двигать ртом и языком, чтобы получался тот или иной звук. Потом речь её надолго замерла на уровне отдельных слогов, потом появились слова — искажённые до неузнаваемости. Потом появился Ефим Маркович…
«А я здесь причём? — вибрировал Андрей. — Если Саша не параноик, то кто? Не маньяк же он, в самом деле?»
— Ну, теперь все… — со зловещим азартом прошептал гость, словно откликаясь на вибрации хозяина.
Он протёр тряпкой увлажнившиеся детали пистолета. Затем достал откуда-то из-под мышки железную палочку интересного вида: один конец загнут в виде кольца, другой заострён и с прорезью — наподобие швейной иглы. Просунул клочок ткани в прорезь палочки, взял свободной рукой самую большую из лежащих на столе частей и показал все это Андрею:
— Учись, студент, пока я жив.
— Кто жив? — переспросил тот, обмирая. Не расслышал концовки фразы, к сожалению.
Саша не ответил. Часть, которую он держал в руке, лишь отдалённо напоминала собой пистолет. Рукоятка, рамка со скобой плюс голенький, сиротливо торчащий ствол. Движениями опытного хирурга Саша направил разобранное оружие на лампу, сощурился и просунул палочку с кусочком ткани в канал ствола.
— Инструмент, которым я сейчас работаю, называется «протирка», — заговорил он как бы между делом. — Нормальные люди протирку с собой не носят. А я ношу. Удаляем нагар, чтобы пулькам было удобно, особое внимание обращаем на углы нарезов. Также на патронник. Пульки, что бабы — не любят грязь…
Закончив, он переместил прицел — с лампы на Андрея, продолжая озабоченно щуриться. В отверстии ствола был виден его немигающий глаз.
— Кажется, все? Внимание, замерли, сейчас отсюда вылетит пчела.
Пошутил. Чего же он добивается, сволочь?
— Учись, Андрюха, запоминай, может, когда-нибудь пригодится. Вот, например, «шептало», название такое, не пугайся. Чтобы курок не срывался раньше времени с боевого взвода. Вот спусковая тяга, вот курок. А это самое главное — боевая пружина, которой все приводится в действие. Хотя спусковой крючок — тоже главный, особенно когда ты на него нажимаешь. Вот так — пах, пах, пах…
Опытный и хмурый хирург превратился в мальчика, хвастающего своей игрушкой. Впрочем, глаза его оставались по-взрослому бесчувственными. Саша замолчал и принялся за ударно-спусковой механизм, которому он уделил столько внимания в своей лекции. Протирка летала в его руках. Белая тряпочка давно уже не была белой. Иногда он помогал себе спичкой — сосредоточенно выковыривал что-то из пазов и вырезов…
— …Жа-жы-жо-жу… — пищал в спальне детский голосок. Ага, мать делала с Алисой упражнение «Здравствуй, пальчик». Большой палец поочерёдно касается подушечкой остальных пальцев, при этом ребёнок каждый раз произносит определённые слоги. Алиса, как и другие ей подобные дети, с трудом могла воспроизвести ритм, не зря они на занятиях беспрерывно водят хороводы и хлопают в ладоши… «А что будет, когда закончится чистка оружия? — неожиданно переключилась мысль. — Не так, видите ли, на их машину посмотрели! Что за нелепая подозрительность?»
СОСТОЯНИЕ подступало. Холодная лёгкость в руках и ногах, резкая очерченность линий, замедленные кадры киноплёнки. Невозможность сконцентрироваться и понять, что происходит… «Может, рассказать ему про отца? — заметался Андрей. — Ведь явная ошибка, путаница фамилий и инициалов, ведь нет в нашем доме предателей!.. Боже мой куда (в кого) он сегодня стрелял?» Киноплёнка демонстрировала фильм ужасов: в одной комнате сидел убийца и чистил оружие, а в другой ничего не подозревающая бабушка выполняла с внучкой логопедические упражнения. Главный герой в кадре отсутствовал, поскольку не понимал, всерьёз это или понарошку, страшно это или смешно… «Стукнуть гада чем-нибудь по голове?» — родилось другое решение проблемы. Андрей представил себе дальнейшее: в цвете и звуке. Кино в чистом виде — только на сей раз комедия. Саша ничего такого не делал и не говорил, за что же его калечить? И кто кого в результате покалечит, если удар не получится? И чем бить — стулом, бутылкой, диванным валиком? Это не кино, а шизофрения. «Нормальные люди протирку с собой не носят…»
— Затвор, — подал Саша голос, взяв со стола следующую часть от пистолета. — Вот предохранитель, смотри. Скольким идиотам он жизнь спас. А там внутри ещё есть ударник, который капсюль в патроне накалывает. Курок по нему — бац, пулька — раз, и промеж глаз. Или в затылок — кому как больше нравится.
— В рот, — заставил себя Андрей непринуждённо пошутить.
Зря он это сделал, шутка только добавила красок в цветной кошмар. Итак, убийца готовит оружие, чтобы через минуту-другую встать и пойти… Куда? Убийце все равно, в кого стрелять — в друга детства или в спящую женщину, в бабушку или в ребёнка. Куда он пойдёт, перешагнув через коротко всхлипнувшее тело? Может ли он позволить себе оставить свидетелей?
Зачем Саша готовит пистолет?!
Никак не удавалось остаться в реальности. Наркотический вихрь раскручивался, не встречая никакого сопротивления. Если оружие разобрать и собрать, его нужно проверить. Испробовать, работает ли? СОСТОЯНИЕ вошло в голову легко, путь был проторён. «Не может быть…» — пронзил кору и подкорку электрический импульс. Пулька — раз, и промеж глаз. В затылок, в рот. Пчёлка. В туловище, наверное, не так страшно, темнота упадёт не чёрной громадной стеной, а заклубится, закрутится вокруг, все убыстряясь и убыстряясь. Мысль будет качаться из стороны в сторону, угасая постепенно, в результате чего останется возможность сказать: «НЕТ!!! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!» Что там, по ту грань темноты? Свет? Тягучий золотой туман? Звезды? Надо встать и ударить палача стулом, опережая темноту. Надо сходить на кухню и вернуться с топориком для разделки мяса…
— После чистки — смазка, — сообщил Саша. — Некоторые не то что не смазывают, чистят-то всего раз в году. Спроси их, как пахнет вот эта вот штука и пахнет ли вообще — не ответят. Вояки хреновы.
Он свинтил крышку с пузатой фляжечки.
Пока в комнате звучат голоса — молчит безумие. Пока у собеседников есть вопросы друг к другу — жизнь реальна.
— Что это? — спросил Андрей.
— Что? Ружейная смазка, сказано же. Нормальные люди, кстати, этого с собой тем более не носят… — Саша сменил тряпку на конце палочки-протирки и окунул свой инструмент в открывшуюся ёмкость. — Кроме меня, правда.
Логопедические упражнения в соседней комнате уже закончились. Внучка и бабушка болтали на сон грядущий: чуткое отцовское ухо автоматически вслушивалось и переводило обильные речевые аграмматизмы на русский язык. Ребёнок настойчиво допытывался, не выдала ли бабушка их общую тайну, не рассказала ли папе «про это»? Как и утром, Алиса нервничала и ошибалась. Оказывается, она тоже боялась предательства! Пойти бы и выпороть их обеих — чтобы дурь повыскакивала, чтобы научить правилам поведения в семейном кругу…
Андрей сглотнул накопившуюся во рту дрянь.
— Я понимаю, что ты мне не доверяешь и, наверное, не веришь, — заговорил он, вымучивая каждое слово. — Тебе не приходило в голову, что совершается ошибка? Что я не тот, за кого ты меня почему-то принимаешь?
Саша на секунду приостановил работу. Только на секунду.
— О чем ты, Андрюха?
— Слушай, я не знаю и знать ничего не хочу. Но я думаю, не зря же ты столько времени меня пугаешь? Нельзя так. Конечно, тебе сейчас всюду чудятся враги…
— Ты меня прогоняешь?
— Нет, что ты…
— Когда решишь прогнать, скажи, я не всегда обидчивый. А если серьёзно… Прости, Андрюха. Бояться тебе нечего, все это тебя совершенно не касается.
— Да не надо мне ничего рассказывать!
Саша фыркнул, дёрнув головой:
— Отличный ты парень. Жалко, что все так получается.
— Я не за себя боюсь, — зачем-то объяснил Андрей. — Я за семью… — и тут сообразил.
Осознал. В каком смысле «жалко»? Что получается «так»? Человеческие голоса, наполнявшие комнату жизнью, замолчали, вопросы вдруг иссякли. В соседней комнате тоже было тихо — очевидно, мать укладывала Алису спать. «Нормальные люди ружейную смазку с собой не носят…» Точнее не скажешь. Саша — он носит. «Смазывать надо тонким, ровным слоем…» — комментировал владелец пистолета свои действия. Ему жалко, что все так получается, но поделать ничего не может. Прости, Андрюха, замри и не двигайся, из дырочки вот-вот вылетит пчёлка. Жена спит, ребёнок скоро заснёт, они не поймут и, возможно, не успеют проснуться. Мать, услышав выстрел, выскочит из спальни…
— Пугаю я их… — проворчал гость себе под нос. — Знаешь, как пугают на самом деле? Пригласишь клиента в машину, посадишь сзади между двумя прапорами, и вперёд. Вежливо, красную книжечку ему сунешь — комар носа не подточит. Покатаешь часа четыре, ни слова не говоря, не отвечая ни на какие вопросы, ещё и за город выедешь, к сосенкам да берёзкам. Клиент весь на нет изойдёт от страха, не понимает, что будет дальше. Потом, когда высадишь его на том же месте, где взяли, он выйдет, качаясь. И главное — претензий никаких, с ним ведь ничего не сделали! Просто покатали и отпустили. А ты говоришь…
Андрей не говорил, молчал. В воздухе висел стеклянный звон, очертания предметов перемещались в виде радужных струй — привычные, знакомые ощущения. За два предыдущих раза была возможность привыкнуть. Восприятие обострилось — будто ручку контрастности крутанули. Мозг бешено боролся, пытаясь определиться, что происходит в действительности, а что — нет. Сознание нереальности происходящего сплющило мир, окружив вязкую телесную оболочку беспредельным космосом.
— Ну, теперь все! — повторил Саша неоднократно звучавшую фразу. Какой смысл он вкладывал в эти простые слова? Впрочем, сейчас смысл лежал на поверхности — работа почти закончена. Осталось лишь собрать расчленённое оружие воедино.
— Смотри, это называется возвратной пружиной. После выстрела она ставит затвор в исходное положение. Говорю, чтоб ты представлял себе механику. Надеваем её на ствол. Обрати внимание, надеваем тем концом, который более узкий. Присоединяем затвор. Вставляем магазин — и все…
Зачем он меня учит? — вяло удивился Андрей. Зачем представлять себе механику выстрела? А также физику полёта пули, биологию сквозного ранения, психологию смерти… Так ведь ясно: жертва должна в деталях понимать процесс казни, в этом состоит высший пилотаж мщения. В этом — вывихнутая логика иррационального.
— Теперь пушку надо проверить, — честно предупредил Саша. — Я, конечно, не пьян, но выпил, так что всякое может случиться. Зажмурь уши. — Он огладил растопыренными пальцами скулу, хищно приоткрыв рот.
Проверить? Испытать?
— Подожди, подожди! — заторопился Андрей. — Я же тебе начал объяснять, но ты не дослушал.
— Чего подождать? — Саша выключил предохранитель и поставил затвор на затворную задержку.
— Я не стукач, ты все перепутал!
— Я разве говорил, что ты стукач? — Он на что-то нажал, и затвор с громким щелчком вернулся на место.
Андрей вздрогнул.
— Моего отца заставили сотрудничать, ещё когда он профсоюзным боссом был. Но ваши с ним уже два года не контактировали, честное слово. У нас с отцом фамилии одинаковые, теперь понимаешь? А про тебя он вообще знать ничего не знает, я в доме не треплюсь о своих друзьях.
Саша как-то слишком уж равнодушно отнёсся к услышанному, чуть ли не зевнул от скуки. Он поднял флажок предохранителя вверх. Курок сорвался с боевого взвода и заблокировался — очередной страшный звук.
— Порядок, — сказал Саша, имея в виду пистолет. — Можешь разжать уши.
— Да подожди ты! — взмолился Андрей. — Я же объясняю, с вами сотрудничал не я, а мой отец…
— И что это меняет? — грубо перебили его. — Какое мне дело до твоего отца?
— Как какое?!
— Все, пора. — Гость приподнял зад. — Хорошего понемногу. — Он откровенно избегал смотреть хозяину в глаза.
«Как это — пора? Что пора?»
НЕТ!!!
Голова была надутым воздушным шариком, болтавшимся на тоненькой нити.
— Мы про тебя никому ничего… — вскрикнул-всхлипнул Андрей.
Неприличная сцена…
В соседней комнате вдруг тоже вскрикнули-всхлипнули, будто передразнили, будто эхо откликнулось — без слов. Короткое междометие, оборвавшееся на взлёте. И воздушный шарик лопнул, выпустив газообразный кошмар в окружающее пространство. Ирреальное состояние ослабило хватку — невероятное облегчение. «Подожди, я сейчас!» — то ли сказал, то ли подумал Андрей, бросаясь на странный звук. В спальне горела настольная лампа — вместо ночника. Спала жена, спала дочь, а мать сидела на детском прикроватном коврике, зажав себе рот рукой. Очевидно, вскрикнула она, поскольку в другой её руке трепетали…
Две бумажки. Рецепт плюс аннотация.
Обнаружив рядом сына, женщина попыталась спрятать находку, сунуть куда-нибудь под себя. Затем указала на валяющуюся фланелевую рубашку (рядом, на полу) и растерянно сообщила:
— Грязная. Хотела в стирку отнести…
Это была рубашка, в которой Андрей проходил весь сегодняшний день и которую вынужден был переодеть, когда вспотел. Финал встречи с женой был бурным, ещё бы! Но одежду, вероятно, следовало бы снять до любовной сцены, а не после — во избежание таких вот сюрпризов. Переодеться-то он переоделся, развесив рубашку и футболку на стуле, но про оставшиеся в нагрудном кармане улики забыл начисто. Мать, разумеется, нашла. Любопытное, ревнивое существо, полагающее себя ответственным за все происходящее в этом доме. Не могла не найти… Она поднялась с пола, развернула Андрея к себе спиной и легонько подтолкнула на выход («Тихо, Алиса только что заснула…»). Она свернула в сторону кухни, продолжая толкать любимого сына перед собой («Умоляю тебя — тихо, тихо…»). Ей мешала не столько девочка, сколько спящая невестка. А также незваный гость. И глаза у неё, наверное, были в этот момент ничуть не менее вытаращенными, чем утром, после папиных признаний.
Андрей покорно позволил переместить себя из одного помещения в другое. Он не тащил на плечах груз тяжкого потрясения и даже простого удивления не испытывал, потому что все было правильно. Та самая случайность, о которой он мечтал, не имея смелости задать прямой вопрос, была закономерна. Мечты идиотов всегда сбываются. Случайности находят своих героев…
Лишь бы от Саши подальше — это главное.
На кухне грянул монолог. В форме такого же стонущего шёпота, какой получался у папы, но с добавлением слез. Мать плакала стеснённо и неумело, не замечая сырости на окаменевших щеках, она вообще не привыкла в этой жизни плакать. Потому что Андрей неправильно думает и плохо смотрит — ну, зачем опять так смотреть? Ничего подлого или грязного в прошлом не спрятано. Участковая врачиха на бабулином участке — хорошая женщина («Ты же знаешь…»). Конечно, знает. Врачиха с матерью были знакомы много лет. Откуда в доме берутся бесплатные рецепты на дорогие лекарства, как не от этой хорошей женщины? Или, например, раньше, когда в дефиците были не деньги, а лекарства, кто помогал бороться с дефицитом и одерживать победу за победой? То-то. Правда, отец, в свою очередь, безотказно возил её на машине, если возникала такая просьба, а в годы профкомовского изобилия таскал ей на примерку разнообразные заграничные шмотки. Короче, когда участковая врачиха прибежала к матери (сразу после смерти бабули), заламывая руки, умоляя найти рецепт и никому ничего не говорить — особенно родному сыну покойной, — трудно было ей отказать. Мёртвую все равно не оживишь, а живая ещё пригодится. Зачем отправлять человека под суд? Небрежность — да; вопиющий непрофессионализм — да; но не преступление же! Непознанная закономерность, понимать надо… Да, именно мать и покупала бабуле сахаропонижающее средство, жаль только, что делала это, ни во что не вникая. «Ты же помнишь, какие у нас были отношения?..» Инструкцию, к сожалению, она не прочитала — только потом спохватилась, когда участковая запаниковала, — а бабуля, как видно, сама не разобралась в дозировке и в этих циферках: «Манинил-1», «Манинил-5»… Мать весь дом перерыла, однако рецепт так и не нашла. Вынуждена была сказать врачихе, что рецепт выброшен, можно не волноваться, и стала с тех пор лучшей её подругой. В самом деле, где же пряталась проклятая бумажка?
Сын не ответил. Ответ не придумывался, мысли остались в большой комнате.
— Оставь рецепт себе, — сказал он раздражённо.
Ему было плевать. Мать не виновата, просто она покрывала истинного виновника — плевать! Ошибка, недоразумение — растереть и забыть. Да уж, врачиха не промахнулась, попросив о пощаде не кого-нибудь, а невестку умершей пациентки. «Ты помнишь, какие у нас с бабулей были отношения…» Об этих «отношениях» знали все, кто не поленился хоть раз поговорить со Светланой Антоновной на отвлечённые темы…
— Андрюха, я ухожу! — донёсся из глубины квартиры сиплый бас.
Перерыв кончился. Страшный сон жаждал получить обратно свой центральный персонаж. Надо возвращаться.
— Пойди к нему, скажи, что я в туалете! — рваным шёпотом попросил Андрей.
Он не мог. Не мог, и все тут.
Мать молча утёрлась кухонным полотенцем, прощально глянула покрасневшими глазами и отправилась навстречу прозвучавшему зову.
Человек заметался. Забегал по кухне: что делать, что делать? Безумие выползало из углов, как клубы подкрашенного тумана из театральных дымогенераторов, заполняя пространство сцены дурманящим облаком. В руке человека появился устрашающего размера кухонный нож, но этого показалось мало, и тогда со стены был сорван топорик для мяса, входящий в состав кухонного набора. Безумец подкрался к тому месту, где коридорчик загибался, и замер, прислушиваясь. «Что это у тебя? — с искренним изумлением спрашивала мать. — Ты что, это с собой носишь? У вас разрешается?» Очевидно, речь шла о пистолете. Саша до сих пор не убрал оружие, хотя готовился уходить! Неуверенно перекладывал его из руки на тумбочку, с тумбочки — в другую руку, клал в карман и снова доставал — подобная картина очень живо представилась замершему в ожидании человеку. «Ну, теперь все…» — бормотал Саша, шурша своей одеждой, стуча по полу зимней обувью. Многократно повторенная за вечер фраза ясно указывала на то, что решение принято. Решение принято, а решиться гость никак не мог — стоял, разговаривая с пожилой женщиной. «Может, останешься? — предлагала она. — Чаю попьёшь?» «Не могу, — отвечал он, — не имею права». «Хочешь, переночуй у нас? Куда ты в таком состоянии?!» «Вы не понимаете, о чем говорите…»
Мама, мама, до чего же бесхитростная, простодушная женщина! В самом деле ничего не понимала, была искренней, настоящей, и не это ли останавливало страшного гостя, отодвигало концовку визита? «Оставайся, я же вижу, что тебе не хочется уходить». «Ох, знали бы вы, знали бы…» «Ну, что ты, Сашенька, что ты?» Похоже, гость прослезился. Он тоже не мог. ПОЧЕМУ ОН НЕ УХОДИТ!!! «Мне не чай нужен, зачем мне ваш чай…» «Допьёшь своё, сколько у тебя там в бутылке? Посидишь, отдохнёшь, расслабишься…» «Не имею права…» «Убери, это же не игрушка! Он, наверное, заряжён?» «Вы удивительная женщина, как моя мама. Только ради вас, понимаете, только ради вас…»
Человек бесшумно впрыгнул в туалет и закрылся. Топорик для мяса и кухонный нож — против пистолета системы Макарова. Что делать? Где выход? Сейчас хлопнет выстрел, затем неспешные шаги приблизятся в хлипкой картонной двери. Весёлый голос скажет: «Извини, что так получилось», — и туалет вдруг станет огромным, как ночное небо. Затем палач войдёт в комнату к проснувшимся женщине с ребёнком. «Тебя зовут Алиса? Смотри, какой смешной фокус: твоя мама кричит, машет руками, а я сделал „пук“, и она опять заснула. Теперь другой фокус — вот ты есть, а сейчас тебя не будет…»
Андрей летал. Ощущение полёта вытеснило все прочее, даже желание проснуться. Пропеллером служила окружавшая его нехитрая обстановка: потолок, стены, лестница-стремянка, унитаз, детский горшок. Однако эфирная лёгкость тела не давала свободы, потому что надо было немедленно что-то делать. Прижать стремянкой дверь? Нет, сидеть в туалете глупо, здесь негде спрятаться, если кто-нибудь захочет сквозь дверь пострелять. Куда лететь? Андрей приоткрыл дверь и высунул голову. «Запишите… — колыхался Сашин бас. — Бумажка есть? Лучше дайте я сам запишу…»
— Ну, чистить, смазывать.
— Понятно…
Да, наконец-то стало понятно, зачем Саша достал оружие. Другого места не нашёл, что ли? Других столов, покрытых клеёнкой, в этом городе нет?
— Что, каждый день надо чистить?
— Каждый день не надо, но после стрельбы — желательно, а то в следующий раз возьмёт и скажет: «Да пошёл ты на…»
— Кто скажет?
Андрей, очевидно, отупел за прошедшие двадцать часов. «Кто?». Хороший получился вопрос. Саше понравилось. Он прицелился в одноклассника из указательного пальца и усмехнулся:
— Лучший друг человека, вот кто.
«После стрельбы…» — прыгало тем временем эхо в голове. Голова вдруг выросла до размеров комнаты, приняв те же квадратные формы. Андрей пытался осмыслить услышанное: что за стрельба, какая стрельба? Учебная? Эхо медленно стихало, но голова не становилась от этого меньше… В милиции, например, учебные стрельбы давно отменили — за дефицитом патронов; Андрей вычитал столь удивительную новость в одной из газет, тех, что обличают демократию. Сохранили ли спецслужбы за своими сотрудниками обязательную сдачу подобных нормативов? К горлу толчками подкатывала невесомость, за ней с неспешной торжественностью надвигалась чёрная громада. Опять Саша принёс пистолет не в кобуре, а в кармане. Посещение тира или стрельбища не предполагает такого способа хранения оружия. Чёрная громада страха. Сон. Тоннель с ослепительной звездой в конце…
Андрею не дали времени как следует насладиться картинами, которыми воображение откликнулось на обронённое гостем словцо.
— Ты присядь, — сказал Саша, прекратив усмехаться. Андрей выполнил просьбу и даже не промахнулся мимо дивана. — Почему ты так смотрел на меня?
— Что?
— Что слышал.
Саша подался вперёд — словно толкнул собеседника свинцово-оловянным взглядом. Андрей вновь перестал понимать происходящее.
— Когда я на тебя смотрел?
— А сегодня. Помнишь, мы проехали мимо на машине?
Саша был предельно хмур. Он задал серьёзнейший вопрос и ждал ответ. Он пришёл ради этого вопроса, и дальнейшие обстоятельства встречи целиком зависели от того, что он сейчас услышит. Совершенно неожиданный поворот! Подготовиться к такому нельзя, поэтому Андрей не смог бы сфальшивить, даже если бы захотел:
— Да никак я не смотрел!
Саша скривился:
— Ещё скажи, что нашу машину не видел. Меня, между прочим, водитель чуть не пихнул — этот парень, говорит, вас знает, что ли? Чего, говорит, такие перископы выставил?
"Оранжевая «Волга», — вспомнил Андрей. — Вот о чем речь! Черт меня понёс на улицу, черт меня усадил на скамейку — чтобы этот параноик мимо проехал! Как ему теперь объяснить и доказать? Ведь он параноик — натуральный…
— Я тебя вообще не видел, — в отчаянии выдавил Андрей. — Я на «Волгу» смотрел, а не на тебя.
— Не видел, как я рукой в окно махал? Боль-ной, называется…
Обвинитель не собирался далее скрывать чувство законного презрения. А подозреваемый машинально снял очки и спрятал лицо в ладонях — он не знал, что в этой ситуации ещё можно было бы сказать. Он проиграл. У бреда свои законы, логикой здесь ничего не добьёшься. «Язычок широкий-широкий! — донёсся из спальни возглас матери. — Нижнюю губку не выворачивай! А теперь я считаю: один, два, три…» Бред характерен повторами и круговыми движениями: совсем недавно мать просила сына «не смотреть на неё так», и он искренне отвечал, мол, обыкновенно я смотрю, не надо сходить с ума, а чуть раньше, прошлой ночью, уже Андрей бесстрашно спрашивал у друга Саши, почему тот смотрит не как всегда, и друг Саша просил прощения — мол, устал чекист, что может быть естественнее…
— Куда ты, кстати, днём ходил? — атаковал гость с другого фланга. — Ты же, кажется, больной?
— В аптеку, аспирин в доме кончился. Черт меня дёрнул твою оранжевую «Волгу» заметить.
— Ну, ладно, забудем пока… — Саша повернулся к столу, к разложенным на клеёнке железякам. — О! Капельки появились. Работаем, мужики.
Он не жалел дыхания на свои реплики — изрядное здоровье было у спортсмена-алкоголика. Пары плохо усвоенных высших спиртов жирного ряда, в просторечье именуемых сивушными маслами, гуляли между столом и диваном. Вот тебе и водка «Абсолют», вот тебе и шведское качество. Или бутылка, оставшаяся в коридоре, содержала отечественный продукт? Хорошо, что гость временно замолчал, иначе хозяина вытошнило бы в поднесённую к лицу ладонь.
Он надел очки и распрямил спину. Хозяин здесь он.
В соседней комнате бабушка и Алиса хором декламировали: «Мы прижмём язык к губам — та-та-та! — а теперь прижмём губами — па-па-па!» Бабушка просила: «Медленнее, лисёнок, не напрягайся. Смотри, язычок зубками зажимаем, и получается „та-та-та“. Потом язычок между губками — па-па-па…» «Молодец, девочка, старается, — подумал Андрей. — Выкарабкаемся, без Шлемы обойдёмся. Если в тюрьму не посадят. На кладбище монету зарыть — надо же такое придумать. Моторная алалия у ребёнка — та же земля, в которую кто-то упрятал единственное ваше сокровище. Та же тюрьма — для интеллекта. Всю жизнь можно потратить, чтобы найти и освободить». К счастью, у Алисы расстройство было не в тяжёлой форме. К тому же рано распознали (полное отсутствие лепета, трудности с координацией движений и с чувством равновесия), хотя поначалу неспособность общаться принимали за упрямство и лень…
Только бы все обошлось. Только бы он ребёнка не тронул… «О чем я? — ужаснулся Андрей. — Причём здесь ребёнок?»
Артикуляционная гимнастика — это было ужасно. Поначалу Алиса не могла даже понять, как нужно двигать ртом и языком, чтобы получался тот или иной звук. Потом речь её надолго замерла на уровне отдельных слогов, потом появились слова — искажённые до неузнаваемости. Потом появился Ефим Маркович…
«А я здесь причём? — вибрировал Андрей. — Если Саша не параноик, то кто? Не маньяк же он, в самом деле?»
— Ну, теперь все… — со зловещим азартом прошептал гость, словно откликаясь на вибрации хозяина.
Он протёр тряпкой увлажнившиеся детали пистолета. Затем достал откуда-то из-под мышки железную палочку интересного вида: один конец загнут в виде кольца, другой заострён и с прорезью — наподобие швейной иглы. Просунул клочок ткани в прорезь палочки, взял свободной рукой самую большую из лежащих на столе частей и показал все это Андрею:
— Учись, студент, пока я жив.
— Кто жив? — переспросил тот, обмирая. Не расслышал концовки фразы, к сожалению.
Саша не ответил. Часть, которую он держал в руке, лишь отдалённо напоминала собой пистолет. Рукоятка, рамка со скобой плюс голенький, сиротливо торчащий ствол. Движениями опытного хирурга Саша направил разобранное оружие на лампу, сощурился и просунул палочку с кусочком ткани в канал ствола.
— Инструмент, которым я сейчас работаю, называется «протирка», — заговорил он как бы между делом. — Нормальные люди протирку с собой не носят. А я ношу. Удаляем нагар, чтобы пулькам было удобно, особое внимание обращаем на углы нарезов. Также на патронник. Пульки, что бабы — не любят грязь…
Закончив, он переместил прицел — с лампы на Андрея, продолжая озабоченно щуриться. В отверстии ствола был виден его немигающий глаз.
— Кажется, все? Внимание, замерли, сейчас отсюда вылетит пчела.
Пошутил. Чего же он добивается, сволочь?
— Учись, Андрюха, запоминай, может, когда-нибудь пригодится. Вот, например, «шептало», название такое, не пугайся. Чтобы курок не срывался раньше времени с боевого взвода. Вот спусковая тяга, вот курок. А это самое главное — боевая пружина, которой все приводится в действие. Хотя спусковой крючок — тоже главный, особенно когда ты на него нажимаешь. Вот так — пах, пах, пах…
Опытный и хмурый хирург превратился в мальчика, хвастающего своей игрушкой. Впрочем, глаза его оставались по-взрослому бесчувственными. Саша замолчал и принялся за ударно-спусковой механизм, которому он уделил столько внимания в своей лекции. Протирка летала в его руках. Белая тряпочка давно уже не была белой. Иногда он помогал себе спичкой — сосредоточенно выковыривал что-то из пазов и вырезов…
— …Жа-жы-жо-жу… — пищал в спальне детский голосок. Ага, мать делала с Алисой упражнение «Здравствуй, пальчик». Большой палец поочерёдно касается подушечкой остальных пальцев, при этом ребёнок каждый раз произносит определённые слоги. Алиса, как и другие ей подобные дети, с трудом могла воспроизвести ритм, не зря они на занятиях беспрерывно водят хороводы и хлопают в ладоши… «А что будет, когда закончится чистка оружия? — неожиданно переключилась мысль. — Не так, видите ли, на их машину посмотрели! Что за нелепая подозрительность?»
СОСТОЯНИЕ подступало. Холодная лёгкость в руках и ногах, резкая очерченность линий, замедленные кадры киноплёнки. Невозможность сконцентрироваться и понять, что происходит… «Может, рассказать ему про отца? — заметался Андрей. — Ведь явная ошибка, путаница фамилий и инициалов, ведь нет в нашем доме предателей!.. Боже мой куда (в кого) он сегодня стрелял?» Киноплёнка демонстрировала фильм ужасов: в одной комнате сидел убийца и чистил оружие, а в другой ничего не подозревающая бабушка выполняла с внучкой логопедические упражнения. Главный герой в кадре отсутствовал, поскольку не понимал, всерьёз это или понарошку, страшно это или смешно… «Стукнуть гада чем-нибудь по голове?» — родилось другое решение проблемы. Андрей представил себе дальнейшее: в цвете и звуке. Кино в чистом виде — только на сей раз комедия. Саша ничего такого не делал и не говорил, за что же его калечить? И кто кого в результате покалечит, если удар не получится? И чем бить — стулом, бутылкой, диванным валиком? Это не кино, а шизофрения. «Нормальные люди протирку с собой не носят…»
— Затвор, — подал Саша голос, взяв со стола следующую часть от пистолета. — Вот предохранитель, смотри. Скольким идиотам он жизнь спас. А там внутри ещё есть ударник, который капсюль в патроне накалывает. Курок по нему — бац, пулька — раз, и промеж глаз. Или в затылок — кому как больше нравится.
— В рот, — заставил себя Андрей непринуждённо пошутить.
Зря он это сделал, шутка только добавила красок в цветной кошмар. Итак, убийца готовит оружие, чтобы через минуту-другую встать и пойти… Куда? Убийце все равно, в кого стрелять — в друга детства или в спящую женщину, в бабушку или в ребёнка. Куда он пойдёт, перешагнув через коротко всхлипнувшее тело? Может ли он позволить себе оставить свидетелей?
Зачем Саша готовит пистолет?!
Никак не удавалось остаться в реальности. Наркотический вихрь раскручивался, не встречая никакого сопротивления. Если оружие разобрать и собрать, его нужно проверить. Испробовать, работает ли? СОСТОЯНИЕ вошло в голову легко, путь был проторён. «Не может быть…» — пронзил кору и подкорку электрический импульс. Пулька — раз, и промеж глаз. В затылок, в рот. Пчёлка. В туловище, наверное, не так страшно, темнота упадёт не чёрной громадной стеной, а заклубится, закрутится вокруг, все убыстряясь и убыстряясь. Мысль будет качаться из стороны в сторону, угасая постепенно, в результате чего останется возможность сказать: «НЕТ!!! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!» Что там, по ту грань темноты? Свет? Тягучий золотой туман? Звезды? Надо встать и ударить палача стулом, опережая темноту. Надо сходить на кухню и вернуться с топориком для разделки мяса…
— После чистки — смазка, — сообщил Саша. — Некоторые не то что не смазывают, чистят-то всего раз в году. Спроси их, как пахнет вот эта вот штука и пахнет ли вообще — не ответят. Вояки хреновы.
Он свинтил крышку с пузатой фляжечки.
Пока в комнате звучат голоса — молчит безумие. Пока у собеседников есть вопросы друг к другу — жизнь реальна.
— Что это? — спросил Андрей.
— Что? Ружейная смазка, сказано же. Нормальные люди, кстати, этого с собой тем более не носят… — Саша сменил тряпку на конце палочки-протирки и окунул свой инструмент в открывшуюся ёмкость. — Кроме меня, правда.
Логопедические упражнения в соседней комнате уже закончились. Внучка и бабушка болтали на сон грядущий: чуткое отцовское ухо автоматически вслушивалось и переводило обильные речевые аграмматизмы на русский язык. Ребёнок настойчиво допытывался, не выдала ли бабушка их общую тайну, не рассказала ли папе «про это»? Как и утром, Алиса нервничала и ошибалась. Оказывается, она тоже боялась предательства! Пойти бы и выпороть их обеих — чтобы дурь повыскакивала, чтобы научить правилам поведения в семейном кругу…
Андрей сглотнул накопившуюся во рту дрянь.
— Я понимаю, что ты мне не доверяешь и, наверное, не веришь, — заговорил он, вымучивая каждое слово. — Тебе не приходило в голову, что совершается ошибка? Что я не тот, за кого ты меня почему-то принимаешь?
Саша на секунду приостановил работу. Только на секунду.
— О чем ты, Андрюха?
— Слушай, я не знаю и знать ничего не хочу. Но я думаю, не зря же ты столько времени меня пугаешь? Нельзя так. Конечно, тебе сейчас всюду чудятся враги…
— Ты меня прогоняешь?
— Нет, что ты…
— Когда решишь прогнать, скажи, я не всегда обидчивый. А если серьёзно… Прости, Андрюха. Бояться тебе нечего, все это тебя совершенно не касается.
— Да не надо мне ничего рассказывать!
Саша фыркнул, дёрнув головой:
— Отличный ты парень. Жалко, что все так получается.
— Я не за себя боюсь, — зачем-то объяснил Андрей. — Я за семью… — и тут сообразил.
Осознал. В каком смысле «жалко»? Что получается «так»? Человеческие голоса, наполнявшие комнату жизнью, замолчали, вопросы вдруг иссякли. В соседней комнате тоже было тихо — очевидно, мать укладывала Алису спать. «Нормальные люди ружейную смазку с собой не носят…» Точнее не скажешь. Саша — он носит. «Смазывать надо тонким, ровным слоем…» — комментировал владелец пистолета свои действия. Ему жалко, что все так получается, но поделать ничего не может. Прости, Андрюха, замри и не двигайся, из дырочки вот-вот вылетит пчёлка. Жена спит, ребёнок скоро заснёт, они не поймут и, возможно, не успеют проснуться. Мать, услышав выстрел, выскочит из спальни…
— Пугаю я их… — проворчал гость себе под нос. — Знаешь, как пугают на самом деле? Пригласишь клиента в машину, посадишь сзади между двумя прапорами, и вперёд. Вежливо, красную книжечку ему сунешь — комар носа не подточит. Покатаешь часа четыре, ни слова не говоря, не отвечая ни на какие вопросы, ещё и за город выедешь, к сосенкам да берёзкам. Клиент весь на нет изойдёт от страха, не понимает, что будет дальше. Потом, когда высадишь его на том же месте, где взяли, он выйдет, качаясь. И главное — претензий никаких, с ним ведь ничего не сделали! Просто покатали и отпустили. А ты говоришь…
Андрей не говорил, молчал. В воздухе висел стеклянный звон, очертания предметов перемещались в виде радужных струй — привычные, знакомые ощущения. За два предыдущих раза была возможность привыкнуть. Восприятие обострилось — будто ручку контрастности крутанули. Мозг бешено боролся, пытаясь определиться, что происходит в действительности, а что — нет. Сознание нереальности происходящего сплющило мир, окружив вязкую телесную оболочку беспредельным космосом.
— Ну, теперь все! — повторил Саша неоднократно звучавшую фразу. Какой смысл он вкладывал в эти простые слова? Впрочем, сейчас смысл лежал на поверхности — работа почти закончена. Осталось лишь собрать расчленённое оружие воедино.
— Смотри, это называется возвратной пружиной. После выстрела она ставит затвор в исходное положение. Говорю, чтоб ты представлял себе механику. Надеваем её на ствол. Обрати внимание, надеваем тем концом, который более узкий. Присоединяем затвор. Вставляем магазин — и все…
Зачем он меня учит? — вяло удивился Андрей. Зачем представлять себе механику выстрела? А также физику полёта пули, биологию сквозного ранения, психологию смерти… Так ведь ясно: жертва должна в деталях понимать процесс казни, в этом состоит высший пилотаж мщения. В этом — вывихнутая логика иррационального.
— Теперь пушку надо проверить, — честно предупредил Саша. — Я, конечно, не пьян, но выпил, так что всякое может случиться. Зажмурь уши. — Он огладил растопыренными пальцами скулу, хищно приоткрыв рот.
Проверить? Испытать?
— Подожди, подожди! — заторопился Андрей. — Я же тебе начал объяснять, но ты не дослушал.
— Чего подождать? — Саша выключил предохранитель и поставил затвор на затворную задержку.
— Я не стукач, ты все перепутал!
— Я разве говорил, что ты стукач? — Он на что-то нажал, и затвор с громким щелчком вернулся на место.
Андрей вздрогнул.
— Моего отца заставили сотрудничать, ещё когда он профсоюзным боссом был. Но ваши с ним уже два года не контактировали, честное слово. У нас с отцом фамилии одинаковые, теперь понимаешь? А про тебя он вообще знать ничего не знает, я в доме не треплюсь о своих друзьях.
Саша как-то слишком уж равнодушно отнёсся к услышанному, чуть ли не зевнул от скуки. Он поднял флажок предохранителя вверх. Курок сорвался с боевого взвода и заблокировался — очередной страшный звук.
— Порядок, — сказал Саша, имея в виду пистолет. — Можешь разжать уши.
— Да подожди ты! — взмолился Андрей. — Я же объясняю, с вами сотрудничал не я, а мой отец…
— И что это меняет? — грубо перебили его. — Какое мне дело до твоего отца?
— Как какое?!
— Все, пора. — Гость приподнял зад. — Хорошего понемногу. — Он откровенно избегал смотреть хозяину в глаза.
«Как это — пора? Что пора?»
НЕТ!!!
Голова была надутым воздушным шариком, болтавшимся на тоненькой нити.
— Мы про тебя никому ничего… — вскрикнул-всхлипнул Андрей.
Неприличная сцена…
В соседней комнате вдруг тоже вскрикнули-всхлипнули, будто передразнили, будто эхо откликнулось — без слов. Короткое междометие, оборвавшееся на взлёте. И воздушный шарик лопнул, выпустив газообразный кошмар в окружающее пространство. Ирреальное состояние ослабило хватку — невероятное облегчение. «Подожди, я сейчас!» — то ли сказал, то ли подумал Андрей, бросаясь на странный звук. В спальне горела настольная лампа — вместо ночника. Спала жена, спала дочь, а мать сидела на детском прикроватном коврике, зажав себе рот рукой. Очевидно, вскрикнула она, поскольку в другой её руке трепетали…
Две бумажки. Рецепт плюс аннотация.
Обнаружив рядом сына, женщина попыталась спрятать находку, сунуть куда-нибудь под себя. Затем указала на валяющуюся фланелевую рубашку (рядом, на полу) и растерянно сообщила:
— Грязная. Хотела в стирку отнести…
Это была рубашка, в которой Андрей проходил весь сегодняшний день и которую вынужден был переодеть, когда вспотел. Финал встречи с женой был бурным, ещё бы! Но одежду, вероятно, следовало бы снять до любовной сцены, а не после — во избежание таких вот сюрпризов. Переодеться-то он переоделся, развесив рубашку и футболку на стуле, но про оставшиеся в нагрудном кармане улики забыл начисто. Мать, разумеется, нашла. Любопытное, ревнивое существо, полагающее себя ответственным за все происходящее в этом доме. Не могла не найти… Она поднялась с пола, развернула Андрея к себе спиной и легонько подтолкнула на выход («Тихо, Алиса только что заснула…»). Она свернула в сторону кухни, продолжая толкать любимого сына перед собой («Умоляю тебя — тихо, тихо…»). Ей мешала не столько девочка, сколько спящая невестка. А также незваный гость. И глаза у неё, наверное, были в этот момент ничуть не менее вытаращенными, чем утром, после папиных признаний.
Андрей покорно позволил переместить себя из одного помещения в другое. Он не тащил на плечах груз тяжкого потрясения и даже простого удивления не испытывал, потому что все было правильно. Та самая случайность, о которой он мечтал, не имея смелости задать прямой вопрос, была закономерна. Мечты идиотов всегда сбываются. Случайности находят своих героев…
Лишь бы от Саши подальше — это главное.
На кухне грянул монолог. В форме такого же стонущего шёпота, какой получался у папы, но с добавлением слез. Мать плакала стеснённо и неумело, не замечая сырости на окаменевших щеках, она вообще не привыкла в этой жизни плакать. Потому что Андрей неправильно думает и плохо смотрит — ну, зачем опять так смотреть? Ничего подлого или грязного в прошлом не спрятано. Участковая врачиха на бабулином участке — хорошая женщина («Ты же знаешь…»). Конечно, знает. Врачиха с матерью были знакомы много лет. Откуда в доме берутся бесплатные рецепты на дорогие лекарства, как не от этой хорошей женщины? Или, например, раньше, когда в дефиците были не деньги, а лекарства, кто помогал бороться с дефицитом и одерживать победу за победой? То-то. Правда, отец, в свою очередь, безотказно возил её на машине, если возникала такая просьба, а в годы профкомовского изобилия таскал ей на примерку разнообразные заграничные шмотки. Короче, когда участковая врачиха прибежала к матери (сразу после смерти бабули), заламывая руки, умоляя найти рецепт и никому ничего не говорить — особенно родному сыну покойной, — трудно было ей отказать. Мёртвую все равно не оживишь, а живая ещё пригодится. Зачем отправлять человека под суд? Небрежность — да; вопиющий непрофессионализм — да; но не преступление же! Непознанная закономерность, понимать надо… Да, именно мать и покупала бабуле сахаропонижающее средство, жаль только, что делала это, ни во что не вникая. «Ты же помнишь, какие у нас были отношения?..» Инструкцию, к сожалению, она не прочитала — только потом спохватилась, когда участковая запаниковала, — а бабуля, как видно, сама не разобралась в дозировке и в этих циферках: «Манинил-1», «Манинил-5»… Мать весь дом перерыла, однако рецепт так и не нашла. Вынуждена была сказать врачихе, что рецепт выброшен, можно не волноваться, и стала с тех пор лучшей её подругой. В самом деле, где же пряталась проклятая бумажка?
Сын не ответил. Ответ не придумывался, мысли остались в большой комнате.
— Оставь рецепт себе, — сказал он раздражённо.
Ему было плевать. Мать не виновата, просто она покрывала истинного виновника — плевать! Ошибка, недоразумение — растереть и забыть. Да уж, врачиха не промахнулась, попросив о пощаде не кого-нибудь, а невестку умершей пациентки. «Ты помнишь, какие у нас с бабулей были отношения…» Об этих «отношениях» знали все, кто не поленился хоть раз поговорить со Светланой Антоновной на отвлечённые темы…
— Андрюха, я ухожу! — донёсся из глубины квартиры сиплый бас.
Перерыв кончился. Страшный сон жаждал получить обратно свой центральный персонаж. Надо возвращаться.
— Пойди к нему, скажи, что я в туалете! — рваным шёпотом попросил Андрей.
Он не мог. Не мог, и все тут.
Мать молча утёрлась кухонным полотенцем, прощально глянула покрасневшими глазами и отправилась навстречу прозвучавшему зову.
Человек заметался. Забегал по кухне: что делать, что делать? Безумие выползало из углов, как клубы подкрашенного тумана из театральных дымогенераторов, заполняя пространство сцены дурманящим облаком. В руке человека появился устрашающего размера кухонный нож, но этого показалось мало, и тогда со стены был сорван топорик для мяса, входящий в состав кухонного набора. Безумец подкрался к тому месту, где коридорчик загибался, и замер, прислушиваясь. «Что это у тебя? — с искренним изумлением спрашивала мать. — Ты что, это с собой носишь? У вас разрешается?» Очевидно, речь шла о пистолете. Саша до сих пор не убрал оружие, хотя готовился уходить! Неуверенно перекладывал его из руки на тумбочку, с тумбочки — в другую руку, клал в карман и снова доставал — подобная картина очень живо представилась замершему в ожидании человеку. «Ну, теперь все…» — бормотал Саша, шурша своей одеждой, стуча по полу зимней обувью. Многократно повторенная за вечер фраза ясно указывала на то, что решение принято. Решение принято, а решиться гость никак не мог — стоял, разговаривая с пожилой женщиной. «Может, останешься? — предлагала она. — Чаю попьёшь?» «Не могу, — отвечал он, — не имею права». «Хочешь, переночуй у нас? Куда ты в таком состоянии?!» «Вы не понимаете, о чем говорите…»
Мама, мама, до чего же бесхитростная, простодушная женщина! В самом деле ничего не понимала, была искренней, настоящей, и не это ли останавливало страшного гостя, отодвигало концовку визита? «Оставайся, я же вижу, что тебе не хочется уходить». «Ох, знали бы вы, знали бы…» «Ну, что ты, Сашенька, что ты?» Похоже, гость прослезился. Он тоже не мог. ПОЧЕМУ ОН НЕ УХОДИТ!!! «Мне не чай нужен, зачем мне ваш чай…» «Допьёшь своё, сколько у тебя там в бутылке? Посидишь, отдохнёшь, расслабишься…» «Не имею права…» «Убери, это же не игрушка! Он, наверное, заряжён?» «Вы удивительная женщина, как моя мама. Только ради вас, понимаете, только ради вас…»
Человек бесшумно впрыгнул в туалет и закрылся. Топорик для мяса и кухонный нож — против пистолета системы Макарова. Что делать? Где выход? Сейчас хлопнет выстрел, затем неспешные шаги приблизятся в хлипкой картонной двери. Весёлый голос скажет: «Извини, что так получилось», — и туалет вдруг станет огромным, как ночное небо. Затем палач войдёт в комнату к проснувшимся женщине с ребёнком. «Тебя зовут Алиса? Смотри, какой смешной фокус: твоя мама кричит, машет руками, а я сделал „пук“, и она опять заснула. Теперь другой фокус — вот ты есть, а сейчас тебя не будет…»
Андрей летал. Ощущение полёта вытеснило все прочее, даже желание проснуться. Пропеллером служила окружавшая его нехитрая обстановка: потолок, стены, лестница-стремянка, унитаз, детский горшок. Однако эфирная лёгкость тела не давала свободы, потому что надо было немедленно что-то делать. Прижать стремянкой дверь? Нет, сидеть в туалете глупо, здесь негде спрятаться, если кто-нибудь захочет сквозь дверь пострелять. Куда лететь? Андрей приоткрыл дверь и высунул голову. «Запишите… — колыхался Сашин бас. — Бумажка есть? Лучше дайте я сам запишу…»