Щёголев Александр. Жесть

   — Лучше за паука. Ангелов мне вчера хватило.
   — Ангелов ей хватило… Простите. Вы упоминали про какого-то душевнобольного, который взял в заложники семью. Речь об этом?
   — Да, трагедия в Орехове.
   — Я слышал, вы лично в этом участвовали. Репортаж будете писать?
   — Пока не решила. Слишком это… тяжело.
   — Рассказать можете?
   — А чего рассказывать? Застрелили человека… несчастного, совсем не злодея… его лечить надо было, а не выбивать ему мозги. Как закрою глаза, так вижу эту картину…
   — Наверное, бывают ситуации, когда и пуля — лекарство. Знаете что… Если вам для статьи или репортажа понадобится комментарий профессионального психиатра — прошу.
   — Спасибо, я подумаю.
   Курить хотелось нестерпимо…
   Проходили мимо окон. Опять стал виден больничный двор, правда, чуть с иного ракурса. Марина непроизвольно замедлила шаг, приостановилась. Двор был пуст, только асфальт в нескольких местах украшали неестественно красные пятна. Она содрогнулась.
   Федор Сергеевич встал рядом.
   — Да… Я вас такой себе и представлял, — с непонятной интонацией произнес он.
   — Какой именно?
   — Ну, мне рекомендовали вас… дескать, талантливая, смелая… добрая, ироничная…
   — Господи, кто ж такое сказал-то? — обернулась к нему Марина.
   — А так и есть… — он осторожно заглянул спутнице в глаза. — Идемте… Мариночка… Не смотрите туда, вам и без того хватает тяжелых зрелищ. А вы ведь плохо спите.
   — Так плохо выгляжу, да? — спросила она, испытав внезапный укол раздражения.
   — Нет, выглядите вы чудесно, а вот, эмоциональный фон у вас, похоже, гуляет…
   Она пошла вперед, звонко впечатывая каблуки в паркет. Черт, черт, черт, думала она. Ну и неделя! Мало того, что сплошные неудачи, так еще каждый встречный норовит в душу забраться. Продезинфицированными пальцами. «Эмоциональный фон гуляет…» Нам про свои заморочки и самим все известно — и про поломанный сон, и про тоску эту поганую, и про… про все остальное…
   — Здесь, простите, направо, — догнал Марину главврач.
   — Я все удивляюсь, как кстати у вашего маньяка случилось буйство, — сварливо сказала она. — Стоило только появиться журналисту. Это странное совпадение, к вашему сведению, катастрофически подействовало на мой эмоциональный фон.
   — Не ищите всюду заговор, это не ваши симптомы, — сказал господин Конов.
   — А какие — моисимптомы?
   — Извольте. Мы можем поговорить и об этом… если хотите.
   — Что?! — Марина опять остановилась.
   — То печальное обстоятельство, что вам нужна помощь, лично мне очевидно.
   Помощь… Забавный поворот.
   Ну и начальники попадаются в отдельно взятых психушках! Этот чудаковатый Федор Сергеевич, совершенно посторонний человек… что, между прочим, как раз и ценно… к тому же — известный врач, профессор… почему, собственно, нет?
   Но хочу ли я? — спросила себя Марина.
   Что ею двигало — любопытство или глубоко запрятанная надежда, — неважно. Повинуясь импульсу, она кокетливо осведомилась:
   — Сколько вы берете за консультацию, профессор?
   — Да пустяки. Душу.
   Федор Сергеевич улыбнулся — впервые за все это время. Светлой улыбкой психиатра.
 
   Кабинет главного врача был продолжением своего хозяина. На первый взгляд — стандартно-солидный, как у людей, но при этом — с явной претензией на эксклюзивность. Солидность и стандартность проявлялись в паркетном ламинате, устилавшем пол, в наличии современного стола, глубоких кожаных кресел и полированной «стенки». Претензия на «что-то этакое» была развешана по стенам. Картины.
   Картин насчитывалось ровно десять, и были они настолько же странны, насколько роскошны. В дорогущих рамах. По сюжетам — казалось бы, рафинированная абстракция: яркие контрастные кляксы и ничего больше. Однако ж если начать смотреть на любую из них, отчетливо виделось что-то живое — звери, птицы, люди… Марина не выдержала, поинтересовалась, что это. «Пятна Роршаха, — ответил Федор Сергеевич. — Классический тест из психиатрии. Один пациент подарил». Марина так и выпала в осадок. Живописные пятна Роршаха, да еще в итальянских багетах! Это был такой прикол! Такая фишка, вся глубина которой осознавалась далеко не сразу…
   …Она доверила врачу свою историю — коротко, путано, стесняясь. Он молча выслушал, сняв очки. Когда она закончила, он вернул очки на место и сказал:
   — Теперь становится понятной та сдержанность, с которой вы отнеслись ко вчерашней смерти.
   — В каком смысле?
   — Ну… вы видели, как мужчине прострелили голову. Стояли рядом…
   — Сидела на кровати.
   — Обычный человек в такой ситуации плохо бы спал, утром не пошел бы на работу… а если пошел, то вряд ли был работоспособен. И уж точно не поехал бы в психушку к черту на рога. Вы же отделались только «картинкой перед глазами».
   Марина пожала плечами.
   — Я бывала в горячих точках. Всякое видела.
   — Ах, вот оно что… Теперь о ваших страхах. Вам ведь тридцать один год?
   — Да.
   — А мне, стыдно выговорить, сорок девять. И все эти годы я, как и вы, живу в страхе.
   — Это как? — изумилась Марина.
   — Я боюсь сойти с ума. Не верите? Честно признаюсь — боюсь этого панически… боюсь, что даже не замечу перемен в себе, а еще больше пугаюсь, когда мне вдруг чудится, что вот оно, началось… Только это строго между нами. Молчок, хорошо? Открою еще тайну — все нормальные люди чего-то боятся. Дети, взрослые, старики. Нет ни одного человека, у которого нельзя было бы продиагностировать ту или иную скрытую фобию. Так что сами по себе страхи нормальны. Другое дело, когда они вмешиваются в поведение, в образ мыслей… как в вашем случае. Тогда речь идет о неврозе или психозе.
   — Так я больна?
   — Не волнуйтесь, у вас всего лишь невроз. Это болезнь здоровых людей. Разрешите вопрос. Вам ведь не помогает тот антидепрессант, который вы сами себе назначили?
   — От… откуда вы знаете? — выдавила Марина.
   — Откуда я знаю, что вы занимаетесь самолечением? Тоже мне, логарифмы. Да по вам всё видно… простите за резкость. Какой препарат?
   — Ладиомил.
   — Впрочем, это неважно. От него все равно придется отказываться. Я о другом хотел сказать. Если вы принимаете такой сильный препарат, значит, считаете, что дело плохо. Но при этом, если до сих пор, за столько лет, не обратились к специалисту… я ведь угадал? Вы сторонитесь любых консультаций? Ни разу даже не пробовали постучать в кабинет психотерапевта?
   — Да… — упавшим голосом подтвердила Марина.
   — Значит, либо считаете, что ваши проблемы — не болезнь, а что-то иное, проходящее по иному ведомству, либо попросту не надеетесь на улучшение. Оба варианта — ошибка.
   — И что делать?
   — Подождите. Что делать — надо решать только после того, как поймешь, что происходит. От той череды смертей и несчастий, из которых складывается ваша жизнь, оторопь берет, ей-богу. Многовато совпадений для одного человека. Я ставлю себя на ваше место… это ж с ума можно сойти! Натурально! Какой там невроз — острый психоз и клиника! Большинство женщин сломались бы на такой цепочке… Но с практической точки зрения — то нагромождение ужасов, которое ваш разум называет Роком, для вашей души является просто цепью психотравм. Каждый следующий случай закреплял психотравму, полученную от предыдущего. Понять это — гораздо важнее.
   — Да я понимаю!
   — Умница, все понимаете. В вашей головке беспрерывно крутится одна и та же мысль: что же это в жизни происходит?! А все получаемые душой психотравмы ваш разум превращает в вывод о вашей виновности. Ложный, прямо скажем, вывод.
   — Но… — дернулась Марина.
   — Ложный, ложный! Из-за сниженной самооценки вы не можете взглянуть на ситуацию с другой стороны. А самооценка у вас снижена просто катастрофически, не спорьте. Ваша раздвоенность — уже не черта характера. Вы — такая активная, настырная, всюду пролезете… почему же вы настолько не верите в себя? — Федор Сергеевич посмотрел на часы. — Теперь к вопросу «что делать»…
   Зазвонил телефон. Чертыхнувшись, хозяин кабинета снял трубку.
   — Конов.
   Слушал несколько секунд, твердея лицом, — и вдруг сорвался:
   — Ах, вы решили проблему?! Я скажу вам в чем настоящая проблема!!! Почему МНЕ не сообщили?! Почему МЕНЯ не позвали?! — он привстал над столом. — А я думаю — нарочно! Вы хоть понимаете, что вы натворили? Если бы я вмешался — НИЧЕГО БЫ ЭТОГО НЕ БЫЛО!
   Пугающая была метаморфоза. Из приветливого, хитроватого и где-то эксцентричного душки-доктора — в разъяренного зверя. Даже внешне человек изменился: лицо заострилось, глаза превратились в щелки… на миг Марине показалось, будто не зубы во рту у главврача, а клыки, будто пальцы, царапающие стол, оканчиваются крючковатыми когтями… с клыков капает слюна… он так шваркнул телефонную трубку о базу, что пластмасса треснула; тогда он схватил весь аппарат, размахнулся, выдрав провод из разъема… и медленно поставил на место.
   Медленно, очень медленно Федор Сергеевич сел.
   — Извините… — прошептал он.
   Марина не знала, куда деться. Она отозвалась нейтрально:
   — Я, наверное, не вовремя…
   — Оставьте, Марина Петровна, вы для меня всегда вовремя. Итак… Что нам с вами делать. Первое. Ладиомил отменяем. Слезайте с него. Только ни в коем случае не сразу, постепенно уменьшайте дозу, доведя ее до нулевой. В течение месяца, не меньше.
   — Я же тогда спать перестану.
   — Вот чтобы этого не случилось, у меня второе предложение. Не хотели бы госпитализироваться? Нет, не сюда, Боже упаси. В клинику неврозов, в Бехтерева.
   — Зачем?
   — Вам нужен точный диагноз, иначе лечение невозможно. Для этого вас нужно тщательно протестировать, чтобы составить подробный психологический портрет… например, с использованием детектора лжи — очень эффективно во врачебной практике, зря морщитесь. Подбирать препарат и дозировку — тоже целая история. Вспомним также о приступах депрессии и нарушенном сне… В этот период вам лучше находиться под постоянным наблюдением специалиста.
   — В наблюдательной палате? — не сдержалась Марина.
   — Не хотите? Зря, — устало сказал Федор Сергеевич. — Я бы позвонил насчет вас…
   — Может, вы мне просто выпишите что-нибудь успокаивающее?
   — А… Ну… Знаете что… Я вам выписывать не буду… — Он встал, открыл сейф, копался там некоторое время, бормоча: — Ничего серьезного не дам… не надейтесь… это было бы грубо и рискованно… что-нибудь легкое, в детской дозировке…
   Он протянул Марине стеклянный флакончик, наполненный маленькими белыми таблетками.
   — Что это?
   — Я, дорогой мой человек, не из тех врачей, которые утаивают от пациента все на свете, доводя этот процесс до идиотизма. Они считают профессиональной обязанностью НЕ сказать пациенту, какие лекарства тот получает, — пусть боится, что врачи его отравят. Случайно, а то даже специально… Это сибазон. Он же седуксен. Транквилизатор, совершенно безопасно.
   — Я в курсе, что такое седуксен.
   — Постепенно уменьшаете дозу ладиомила, и как только появляются нелады со сном, подключаете сибазон. Начните с полтаблетки. Схему приема сейчас напишу. Осторожнее за рулем и не смешивайте его со спиртным ни в коем случае… ах, вы же у нас и так все знаете. Специалист по психотропам…
 
   …Визит в больницу подошел к концу.
   Главврач позвал Вечного, который очень кстати обнаружился в коридоре, и поручил ему сопроводить Марину Петровну до проходной.
   По пути к выходу встретили две пары каталок, на которых везли куда-то избитых во дворе парней.
   Уже выходя на улицу, она внезапно столкнулась с… Вадимом!
   Нос к носу…
   …Опять ее повело. Это был вселенских размеров ужас — смешанный с ослепительной, иррациональной надеждой… впрочем, вспыхнуло и пропало, развеялось осенним ветерком.
   Просто человек, вбегавший мимо нее по ступенькам, был похож на ее погибшего мужа. Но не Вадим. Не Вадим, конечно… Он приветливо улыбнулся Марине — другойулыбкой. Она машинально ответила. И тут же фыркнула, сообразив, что к чему. Украдкой посмотрела ему вслед. Сердце трепыхалось, как у зайца…
   Мужчина прошел сквозь турникеты, предъявив вохровцу какое-то удостоверение.
   У кого бы стрельнуть сигаретку, подумала Марина, озираясь…

Вторник, вторая половина дня. ДЕТАЛИ ДЛЯ БОМБЫ

   — Ну, как там наш заслуженный учитель? — спросил Александр.
   — Пока не знаю. А вот главврач твой — душка, — ответила Марина. — Очень грамотно меня слил.
   — Что, отказал?!
   — Нет, разрешил прийти завтра.
   — О’кей, я на всякий случай позвоню… кое-кому. Не переживай.
   — Я?! — холодно удивилась Марина. — Переживаю?!
   Сидели в кабинете Александра. Шеф — за столом, подчиненная — напротив, во втором кресле. Ром был убран, вместо него стояли банки с джин-тоником. Марина курила. Ей единственной разрешалось здесь курить.
   Дверь в помещение была открыта: во-первых, чтоб не подумали чего, во-вторых, чтоб не стеснялись войти, если по делу. Редакция жила своей жизнью, сотрудники шныряли туда-сюда по коридору, иногда заворачивая в кабинет шефа — с бумажками и вопросами. Заглянул и Илья:
   — Санек, я еще нужен?
   — Зайди, — махнул Александр рукой. — Послушай, это любопытно.
   Илья присел на край дивана.
   — Ее не допустили до тела, — продолжил Александр. — Зря моталась.
   — Чем мотивировали? — спросил Илья.
   — У пациента случился внезапный всплеск возбуждения, — сказала Марина. — Помрачение сознания, что-то в таком духе. Оказался неконтактен. Бесновался в палате, как укушенный.
   — На самом деле это странно, — осторожно произнес Илья. — Насколько я знаю, твоего клиента держат в растительном состоянии. Приступ возбуждения… Разве что забыли уколы поставить… и это клиенту, переданному от правоохранительных органов? Странно.
   Александр усмехнулся.
   — Да ничего странного. «Забыли» они… Как у тебя, вообще, впечатление от ихнего главного? — обратился он к Марине. — От Конова?
   — Впечатление? Сложный персонаж. На кого угодно похож, только не на главного врача. Очень нервозный. По-моему, у него что-то стряслось, и он изо всех сил старался держать себя в руках.
   Илья прокомментировал:
   — Профессиональный психиатр, когда у него самого возникает сложная ситуация и приходится преодолевать внутренние проблемы, начинает, во-первых, говорить гораздо медленнее обычного, во-вторых, говорит тихо. На автомате, чтобы не выдать волнения. Может иногда терять линию разговора…
   — Ну да, переспрашивал пару раз, — согласилась Марина. — Постоянно думал о чем-то своем… А вот интересно. Раньше главврачи всех психушек в обязательном порядке сотрудничали с КГБ. На кого они работают сейчас?
   — Да на кого угодно, — развеселился Илья. — Вряд ли на больных — эти у нас всегда на последнем месте.
   — Я о том, что кланы как-нибудь делят между собой психиатрические больнички? «Кащенка» — это чья территория… или, там, чья сфера интересов?
   — Слушай, не заморачивайся, — поморщился Александр. — Зачем тебе это? Ты о ком пишешь, о маньяке или о главвраче?
   — Я пока, милый, ни о ком не пишу.
   Не хочу, чтобы и Федор Сергеевич работал на кого-то, кроме больных, неожиданно для себя подумала Марина… Не хочу, чтобы он был замазан…
   Хотя, какое, блин, мне до него дело! — рассердилась она.
   — Выпьешь? — миролюбиво спросил Александр. (Марина резко покачала головой.) — Я тебе давеча обещал дать материалы… Держи.
   Из недр стола на свет явилась пухлая пластиковая папка. Несколько фотографий вывалилось, рассыпалось по полу. Илья кинулся собирать. Прежде чем отдать — перетасовал пачку, смакуя красочные картинки.
   — О-оо! Что за гадость… что за прелесть… Санек, да ты сам маньяк, чем девочку заставляешь заниматься!
   Александр сделал вид, что вылезает из-за стола.
   — Подраться хочешь? Так я в лицо бить не стану, есть более надежное место — карман… Марусь, тут всё. Протоколы с мест происшествий, заключения судмедэкспертов, протоколы допросов, фотоматериалы…
   — Не барское это дело — чужие кишки на кулак наматывать, — парировал Илья.
   В открытую дверь постучали.
   — К вам можно?
   Викуша вплыла, не дожидаясь разрешения. Волны благоуханий растрясли прокуренную атмосферу кабинета: французский парфюм, что вы хотите. Восходящая звезда изящно обогнула препятствия в виде чужих ног и подала начальнику пачку распечатанных листов, скрепленных с помощью степлера. Затем оперлась локтями о стол, выставив на публику спортивный зад.
   — Я это уже читал? — смущенно спросил Александр, пролистывая статью.
   Молодая журналистка возвела очи долу и тяжко вздохнула.
   — Ходят слухи, ты его бросила, — тихонько сказал Илья Марине. — А Сашка, значит, вот так страшно тебе мстит? — он постучал пальцем по пластиковой папке.
   — До того, как я его бросила, он мстил мне страшнее… и чаще… — она многозначительно посмотрела на Викушу. Та ослепительно улыбнулась. Некоторое время женщины мерялись взглядами. Победила молодая журналистка — просто потому, что Марине было плевать и на нее, и на ее шефа. — …А я решила, пусть это будет последняя месть.
   — Вёрстку пока?жете, — нарочито громко распорядился Александр. Он расписался на всех листах, после чего жестом отправил Викушу на выход.
   Заиграл мобильник.
   — З-зараза, поговорить не дадут… — Александр сунулся в карман пиджака, висевшего на спинке кресла, секунду изучал табло своего телефона, и как-то вдруг увял.
   — Приветствую, — сказал он в трубку. — Думаю, часиков в семь, в семь пятнадцать… Давай договоримся так… — он осмотрел компанию пустым взглядом, что-то решая, и вдруг встал. — Подожди минуту, я не могу говорить…
   Быстро пошел в коридор, бормоча: «…сейчас… подожди…», и свернул в сторону лестницы.
   — Не доверяет, — криво усмехнулся Илья. — То ли мне, то ли нам обоим.
   Марина молча выудила из папки с документами несколько ксерокопий и принялась их просматривать.
   — Что-то у Сашки на тебя зуб вырос, — продолжил Илья.
   — С чего ты взял?
   — Да так. Есть нюанс… У вас с ним что, в личном плане… это… кризисные дни?
   — Даже у Анны Ахматовой бывали кризисные дни, как написано в школьном сочинении. Если тебе любопытно, то объяснения между нами пока не было. Но его прошмандовки, что характерно, в последнее время меня почему-то больше смешат, чем злят.
   — Па-анятненько… Может, вправду из-за этого…
   — Что из-за этого?
   — Ничего, не бери в голову. Слушай, вопрос по делу. Ты собираешься писать о Львовском? Это меня как ответственного секретаря интересует. В каком номере оставлять место? И сколько?
   Марина оторвала взгляд от бумаг, но ответила не сразу.
   — Знаешь, Илюша… Я все спрашиваю, спрашиваю себя о том же. С самой ночи… У тебя так не бывало — готовишь бомбу, раскладываешь на столе детали, предвкушаешь, как полгорода разнесет… начинаешь придумывать первую фразу, и вдруг понимаешь — есть грань, которую тебе не хочется переходить. Или даже — нельзя переходить… (Илья слушал, подавшись вперед, и кивал каждому ее слову.) …Раньше я всегда переступала эту черту. Ломала себя. А теперь… Старею, что ли? Девочку эту вижу, дочь Алексея. Жену его ополоумевшую… Они же люди! Живые! А мы с ними поступаем, как с персонажами из комиксов…
 
   Марина замолчала. Все, о чем она сейчас сказала, и в самом деле мучило ее. Но это была не вся правда. Если уж вспоминать о вчерашнем приключении, то куда больше ее занимал другой вопрос, совершенно конкретный.
   Что находится в конверте, который передал ей Львовский?
   Ночью, вернувшись домой, она почему-то не решилась это проверить. Только осмотрела трофей снаружи. Конверт был заклеен на совесть — чтобы залезть внутрь, пришлось бы рвать бумагу. Имелась странная надпись: «Старшо?му». Одно-единственное слово.
   Понять бы, кто адресат…
   Что там, внутри? Последняя воля разумного человека? Или очередная деталь бреда, рожденная безумцем — тем самым безумцем, который едва не утащил Марину на тот свет? Был ли Алексей в ясном уме, когда готовил конверт?.. Вовлечь себя в чужое безумие, стать игрушкой в руках мертвеца, — эта перспектива останавливала Марину надежнее любых моральных запретов.
   «Все это меня решительно не касается», — говорила она себе, думая, что обуздывает свое любопытство, а на самом деле — оправдывала свой иррациональный страх.
   Она так и не вскрыла конверт — ни ночью, ни сегодня утром. Спрятала в одной из книг — и на том успокоилась. Отложила принятие решения на вечер.
   Возможность сдать трофей в милицию Марина даже не рассматривала. Да с какой стати?! Убийцы Алексея (трусы позорные!) не имели права ни на что, связанное с этим человеком, — тем более на то, чтобы вырвать из него, из мертвого, кусочек правды.
   Еще и поэтому Марина не хотела писать ореховский репортаж…
   — В этой истории есть одна заковыка, которая меня сильно цепляет, — заговорила она после долгой паузы. — Я не могу понять, зачем было ментам…
   Вернулся Александр — бодрый и деловитый.
   — О чем сплетничаем, господа офицеры?
   — О покойном господине Львовском, командир, — сказал Илья с улыбочкой.
   Александр метнул на него быстрый гневный взгляд. Тот еле заметно покачал головой.
   — Зачем ментам было убивать Алексея? — спросила Марина непонятно у кого. — Когда я с ним разговаривала, он не представлял никакой опасности, это очевидно. Ни малейших проявлений агрессии. Они же слушали все наши разговоры, могли это понять! Но если уж им так хотелось крови — сто раз могли застрелить его еще днем, до того, как я приехала… Зачем меня искали, ждали? Бред!
   — Бред, кстати, заразен, — вставил Илья. — Ты говоришь, менты слушали Львовского? Слушали, проникались…
   — Шел бы ты со своими шутками, клоун! — крикнула Марина.
   — И правда, пойду я, — сказал Илья и посмотрел на Александра. Тот кивнул.
   Их осталось двое.
   — Ты ведь был вчера со мной… — сказала Марина Александру. Голос ее стал ненормально звонким.
   — Потише, потише, не заводись.
   — Я не завожусь, я так разговариваю. Ты видел, сколько туда нагнали омоновцев? Я насчитала не меньше пятнадцати! Скорее всего, видела далеко не всех. Столько на банду высылают, вооруженную автоматами, а не на одного доцента с антикварным дробовиком! А кто руководил операцией? Начальник убойного отдела ГУВД! Если ты забыл, то эта должность — негласно — считается следующей после зама начальника Главка по Криминальной милиции! Хотя, обычно в таких случаях вполне хватает начальника районного управления… С чего вдруг такой уровень? Чем Львовский их так напугал?
   — Маруся, я не знаю.
   Александр закрыл дверь, попробовал привлечь ее к себе… Она отстранилась. Тогда он сел обратно за стол и сказал:
   — Я тебя вчера спрашивал, что у вас общего с тем психом. Ты не соизволила объяснить. Какими-то сказками кормила — про «третьего», про трижды третьего…
   — Ох, только не делай вид, что ревнуешь.
   — Надоело вранье. Теперь, вот, устраиваешь со мной игру в «Что? Где? Когда?»
   Марина потухла.
   — Ты прав. Я расскажу… Ничего личного нас с Алексеем не связывало. Семь лет назад случилась одна история… я тогда работала в «Правде жизни», начинающей была, но подающей надежды… короче, в семье Львовских случилась трагедия. Родители Алексея, и мать, и отец, были выброшены из окна. На обоих — следы борьбы, ударов. Все это случилось 13 июня, после праздника. Ранним утром. В квартире в этот момент, кроме них, был только Алексей. Подозрение, естественно, пало на него. Отец был уже пожилой, а ему — лет тридцать, кажется. Львовский-старший, кстати, состоял на психиатрическом учете. Соответственно, сына тут же послали на психиатрическую экспертизу. Да там и не нужна была экспертиза: Алексей находился в состоянии бреда, говорил про открывшийся в квартире вход в рай, про то, что всем людям надо туда попасть… Следствие, естественно, решило, что сын сначала выбросил из окна свою мать, потом — отца, который до последнего защищал жену… Я об этой истории написала. Весь разворот заняла. Это был мой первый разворот.
   — Да, жутковато, — согласился Александр. — Если хорошо представить, в подробностях… Понятно, почему ты не хотела вспоминать.
   — А теперь я слышу, что Алексей Львовский не состоялна учете! Да как такое может быть?! Еще одна странность в копилку. Крыша от таких чудес поедет…
   Александр был само терпение.
   — Малыш, ты, главное, успокойся. Снова писать про Львовского тебя кто-нибудь заставляет? Не заставляет. Зато ты уж, маленькая, нашего маньячину-учителя обязательно добей. Даже если тебе так и не дадут его увидеть.
   Марина встала, держа под мышкой папку с документами.
   — Во-первых, я предельно спокойна, мон шер. Во-вторых, интервью с вампиром я тебе добуду. В-третьих, работать надо…
   Уходя, она захватила джин-тоник.

Вторник, вечер. КРОВЬ И НЕМНОГО СПИРТНОГО

   …Убийства начались примерно год назад, в конце сентября.
   Первой жертвой стала Елена Валуева. Возраст: 20 лет. Девушка жила с родителями, нигде не училась, работала продавщицей в магазинчике «Скупка». Отец — водитель трамвая, мать — медсестра в районной поликлинике. В тот день Валуева на работу не вышла (магазин открывался в десять утра). Родители по утрам уходили гораздо раньше. Вероятно, дверь преступнику она открыла сама. Труп обнаружила мать, зашедшая домой пообедать…