Страница:
…Корабль разгонялся. Скоро, уже скоро… — а что скоро? Скоро мы разгонимся, прыгнем — и, быть может, затем нас убьют. Что скоро? Зачем скоро? Мы что, спешим за своей смертью?!
Удача, где ты?! Пока что ты материализовалась в наши награды, в радость близких нам людей, а также в боль и слезы по ту сторону фронта — пока ты была с нами в прошлом, но не покинешь ли ты нас в будущем?! Я не знаю… А впереди нас ждет неизвестность, и мы идем туда, чтобы выполнить свой долг перед Родиной…
Наконец, звездолет разогнался до необходимых двухсот двадцати тысяч километров в секунду, второй пилот выключил двигатель, и мы стали лететь по инерции. Чтобы вплотную приблизиться к театру военных действий, наш корабль сделал два прыжка. Первый прыжок закончился возле системы, состоящей из двух звезд, а вторым мы достигали одиночного белого карлика. Я нарочно выбрал эти безлюдные места: неожиданная встреча с противником нам совсем ни к чему.
Я выбираю цель — это планетарная система с хорошо развитой промышленностью, потом штурман прокладывает к ней курс, а первый пилот в это время проверяет оружие — и основное, и излучатель. Все в порядке, расчеты закончены — и корабль прыгает: мы выходим в расчетную точку, находящуюся на расстоянии двух световых недель от выбранной цели.
К счастью, крейсеров противника поблизости нет — вообще на несколько световых суток вокруг нас нет никого, поэтому я разрешаю экипажу расслабиться. Оружие нам пока не понадобилось, но мы все равно его не выключаем.
Корабль висит между звезд в черной пустоте; мы видим цель такой, какой она была две недели тому назад. На экранах корабля, кроме звезды-цели и ее планет, видны многие миллионы точек небольшой массы, движущиеся в разных направлениях, но упорядоченно — это боевые корабли противника, охраняющие планеты. Штурман, которому помогает первый пилот, производит вычисления — он должен рассчитать сегодняшнее положение планет, а также распределение массы и энергии в системе с учетом наиболее вероятного расположения вражеских кораблей в настоящее время — это трудная работа, требующая опыта приближенных вычислений и способности прислушиваться к голосу своей интуиции. Но выбора у меня нет — меня этому учили не так, как штурмана — это его работа, поэтому его учили считать качественнее, чем меня, вот почему сейчас я надеюсь на то, что он слишком сильно не ошибется, — однако я все равно спокоен, ибо, как я уже говорил раньше, выбора у меня нет: штурмана я себе не выбирал, и он у меня один. Спешить некуда: мне нужны, по-возможности, максимально точные расчеты, поэтому я не тороплю своих подчиненных, а пока все тихо, мирно и спокойно, я делаю из кресла кровать и закрываю глаза…
Сон не идет, меня окружают странные видения. Мне неуютно, но я пытаюсь расслабиться. Видения отступают в свой смутный нереальный мир — кругом темно, но я вижу перед собой деревья и падающий снег. Меня это удивляет, я оборачиваюсь и понимаю все. Я — не человек, а какой-то зверь; я стою, провалившись по колено в снег, а вокруг меня высятся темные деревья с белыми шапками снега на ветвях. У меня есть хвост и четыре лапы — я ощущаю их со спокойным удивлением и без страха и жду, что же будет дальше. Я жду, я пока еще чего-то жду — пока я еще совсем не освоился с тем миром, куда меня забросила судьба. Становится светлее. Я поднимаю лицо вверх и вижу луну, выходящую из-за туч. Желтый серп светит ярко, но он не греет, и от него на душе становится как-то уютнее и роднее.
Я вновь поворачиваю голову назад и смотрю на себя: передо мной полосатое красно-черное тело, с лежащей шапкой снега на спине. Я вижу, как блестящие снежинки тихо и ласково ложатся на мой густой мех. Мне совсем не холодно, я спокоен и никуда не тороплюсь. Память услужливо подсказывает мне: уссурийский, он же амурский, тигр; живет в тайге, самая крупная кошка на Земле. Теперь мне все ясно: я — тигр, а значит, теперь у меня не лицо, а морда. Просто удивительно! Интересно, а как я оказался здесь? Не «привет» ли это от моего «отца»? Хотя, вряд ли, по моему мнению, он должен вести себя по-другому, как на Хале: сначала — предложить и уже потом — делать. Любопытно, а могу ли я разговаривать, как человек? Надо попробовать — я пытаюсь сказать несколько слов, но из моего горла вырывается лишь слабое хриплое ворчание. Все ясно: я настоящий, а не сказочный тигр — сказочные животные разговаривать умеют.
Тихо в лесу. Ветер бросает на меня горсть снега, и она серебристой пылью начинает поблескивать у меня на боку. Где-то вдалеке ухает филин. Я прислушиваюсь к тайге: стоят безмолвные ели, ветки их согнулись от тяжелых комьев снега, и лишь только слабый ветерок все никак не успокоится, все что-то шепчет, что-то пытается сказать мне в уши; неподалеку от меня кружится поземка, то успокаиваясь, то снова начиная вращаться; медленно падает редкий снег, а по тайге разносится вой, одинокий волчий вой.
Я смотрю на луну — волчье солнышко скоро закроет новая туча; а тем временем на зов откликнулся другой волк, потом третий… — и вот уже вой, голодный и тоскливый вой нескольких животных щемит промерзшую душу тайги.
Есть я не хочу — можно забиться где-нибудь в тихом месте и поспать, но что-то мне мешает сделать, это и внезапно я понимаю, что я здесь не просто так, а для какой-то цели — я должен что-то сделать здесь, в самом сердце заледенелой тайги…
Я пошел вперед, и темные ели смыкались надо мною, но шел я недолго — мне приглянулось одно дерево, я подошел к нему, встал на задние лапы и когтями передних лап несколько раз рванул по застылой коре. На стволе остались ясные отпечатки моих когтей — я посмотрел на них, фыркнул и отправился дальше.
Я шел бесшумно и настороженно. Носом я ловил все запахи леса, постоянно прислушиваясь, — но пахло всего лишь морозом и льдом — все спокойно — можно смело идти дальше. Наконец, я почувствовал нужный запах — цель была близка. Я шел на запах, стараясь, чтобы ветер дул все время на меня. Запахи усиливались, становясь все более разнообразными: пахло скотиной, что была заперта в хлеве, собаками, железом и, наконец, очень явственно, — человеком.
Я вышел к околице. Деревенские дома были огорожены крепкими заборами, за которыми бродили сторожевые собаки, — верные псы охраняли хозяина и его добро. Ветер принес мне запахи коров, свиней и кур — он дул на меня, поэтому я не опасался быть обнаруженным собаками. Луна спряталась за тучи, пошел крупный снег, ветер был порывистый, но слабый. Я лег в тени пихты и стал ждать.
Село состояло из десятка домов. С выбранного мной места просматривалась вся деревенька, и, в принципе, все избы были в пределах досягаемости. Прямо передо мной был двор, я видел крыльцо и дверь, ведущую в дом; собак я не видел из-за забора, но слышал и чувствовал, что они находятся во дворе.
…Я жду, я жду свое время. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь, а я не собирался быть смешным, поэтому не спешил и выжидал…
В одном из дворов негромко гавкнула собака — судя по звуку, пес был большой и сильный. Верный страж не спал, он ждал, что может принести ему тайга: волчья стая может зайти в село, пугливый олень может пройти вдоль опушки, или же хитрая лиса попытается пробраться в курятник, а может прийти и соболь — краса тайги, чтобы, переливаясь своей чудесной шубкой, попытаться поймать себе курочку; или вдруг бесшумная сова или же мудрый филин тихо вынырнет из мрака леса, усядется на крыше дома и будет смотреть вокруг своими громадными глазищами, вертеть головой, а потом, ухая, улетит.
Спит тайга — тяжело дышит ветер, сбрасывая снег с верхушек деревьев; а собаки ждут, чего-то ждут и не спят — кто бы ни пришел из холодной тайги, кто бы ни пришел сюда под светом луны — собаки первыми встретят его. В схватке с волком можно потерять свою жизнь, в борьбе с лисой можно получить болезненную рану, но это все ничто: главное, чтобы хозяин был доволен службой!
Собаки ждут, собаки чего-то ждут… Для них лучше лиса, чем волки, а волки лучше, чем медведь-шатун: не спит медведь в своей берлоге, злой шатается по лесу — хоть и нечасто, но бывает и такое — уходи медведь к себе в тайгу, залезь в свою теплую берлогу и спи до весны — соси свою лапу — нас не тревожь!
Много опасностей есть в тайге, но больше всего собаки боятся полосатого «хозяина»: четверть тонны в тигре, а может быть и больше — он самый сильный зверь тайги. Нравится ему собачатина, вот и приходит он ночью в село по собачью душу. Страшен полосатый хищник, всем обитателям леса и села страшен он, ибо неслышно ходит он и очень силен — только человек может остановить и одолеть его!
…А я лежу в тени пихты, и снег постепенно заносит меня. Я лежу, прикрыв глаза, и вспоминаю…
Когда я был человеком, тогда я время от времени заходил в зоопарк. Там были большие загоны, в которых жили различные звери. Люди смотрели на льва и на тигра с уважением и страхом в глубине души, а вот верблюдов и слонов люди не боялись ни капельки, хотя эти животные были гораздо крупнее любого хищника. Почему же так? Ведь и те, и другие были сытые, мирные, спокойные и красивые — а все дело в том (так я понимаю ситуацию), что верблюды и слоны, если их не дразнить, всегда мирные и полезные: на верблюдах люди пересекали безводные пустыни с полыхающим солнцем над головой, а слоны переносили тяжести во время строительства и возили на себе людей, а от тигра и льва человеку пользы мало: разве что, как от санитаров, уничтожающих больных и слабых животных в дикой природе. Но важно другое: крупный хищник, когда он голоден, смотрит на человека не как на хозяина природы, а просто как на мясо — зверя не интересуют ни мысли человека, ни его чувства, ни его надежды, ни его планы будущее — вообще ничего не интересует. С голодным хищником, когда он бросается на свою жертву, нельзя ни поговорить, ни переубедить, ни отвлечь — можно только спастись или же победить. Страшен выпрыгнувший из засады зверь, рычащий и бегущий на тебя, чтобы забрать твою жизнь! Ужас, что тигр или лев могут прийти за чьей-нибудь жизнью, — вот причина уважения и боязни со стороны людей; и когда хищник, отбросив всякие колебания, первый нападает на человека, тогда страх поселяется в округе — на месте следующей его жертвы может стать каждый, и к тому же, никому не известно, когда у зверя наступает время этого самого первого раза — любой большой хищник безусловно потенциально опасен, даже дрессированный, не говоря уже о диком.
…А ночь, голодная и холодная зимняя ночь лежит над тайгой, воют волки, голодным воем выпрашивая у луны добычу, ухает филин — и я, тигр, лежу возле села и жду человека. Да, именно так — такова моя цель. Не от голода (я сыт), а потому, что зов крови кличет меня, я пришел сюда за человеком!
…Ждут собаки — что принесет им ночь? Волки далеко, все спокойно, но я — «хозяин тайги», как уважительно зовут меня местные жители, пришел по души ваших хозяев, о псы! Мое время придет, и вы будете дрожать от страха, а пока все спокойно, пока еще все спокойно, и я терпеливо жду свое время.
…Темная крылатая тень бесшумно пролетела над дворами и села на крышу одного из домов — бешено залаяли собаки, я встал, стряхнул с себя снег и настороженно замер. В когтях у птицы пусто. Я слышу, как бегают и лают собаки во дворах. Тихое село проснулось, отовсюду слышится собачий лай.
Дьявольским хохотом хохочет птица — это филин, его леденящее душу «ха-ха!» нельзя не узнать! Он явно нацелился кого-то поймать здесь, но не поймал, и теперь бессильно насмехается над собаками.
В одном из домов открылась дверь, и из нее вышел человек — в руках у него было ружье. Услышав шум открываемой двери, филин соскользнул с конька крыши и, закрытый от человека домом, улетел в ночной лес. Вот он, мой шанс: пока человек будет занят птицей, я смогу незаметно прокрасться в тени деревьев, подойдя к нему поближе, на расстояние атаки, а потом, возможно, наброшусь на него. Мужчина вышел во двор, ружье он держал в руках так, чтобы быть готовым стрелять, но стрелять было уже не в кого. Он осмотрелся по сторонам и по верхушкам деревьев, взял оружие в левую руку, нагнулся за чем-то и скрылся от моего взора за плетнем, потом выпрямился, снова взяв ружье наизготовку, и пошел, осматриваясь, вокруг дома.
Село успокаивалось, собаки уже почти не лаяли. Я крался бесшумно, но быстро — надо было успеть занять позицию напротив двери к тому времени, когда человек закончит обход; хоть я и спешил, но все же ни на мгновение не забывал об осторожности. Я успел встать под тень выбранной ели перед самым появлением человека; там, где я, затаившись, стоял, снег был глубокий, доходя мне почти до брюха. Сразу атаковать я не смогу: сначала мне нужно будет выбраться на полосу хорошо утоптанного снега перед забором.
Вскоре мужчина вышел из-за угла своего дома и пошел к крыльцу, ружье он закинул на спину — и теперь мое время пришло! Забор скрывал меня от собак, но плечи и голова человека возвышались над заснеженным плетнем. Я пошел вслед за человеком — мне нужно было пройти не так уж и много, чтобы выбраться из глубокого снега, но все равно я спешил выйти на продутую ветром малоснежную тропу перед плетнем, прекрасно понимая, что шелест моих шагов сольется с шумом валенок человека, и собаки раньше времени не услышат меня. Я подошел к забору когда и рассчитывал — как раз тогда, когда человек подошел к крыльцу.
Как все меняется в жизни: мгновением раньше — это уверенный в себе мужчина, а сейчас уже он — моя жертва!
Я специально ждал того момента, когда человек откроет дверь, и лишь потом напал, ибо сам я открыть ее не мог; поэтому, не теряя ни секунды, я молча бросился вперед — быстрыми шестиметровыми прыжками я подскочил к забору, перепрыгнул его и метнулся к цели. На собак я не смотрел — страх передо мной остановит их. Со всех сторон раздался лай, и ужас был в голосах псов — но эффект неожиданности… — его не купишь! Они опоздали, опоздали на всю свою жизнь!
Я бросился на человека сзади, рявкнул и сбил его с ног. Ружье мешало ему, он упал на порог. Я сознательно помедлил, дав ему возможность повернуться ко мне лицом. В его глазах застыл ужас и отчаяние, он все еще не верил, что это произошло с ним, именно с ним; он попытался закрыть лицо руками, но я вонзил свои клыки ему в шею. Кровь на моих губах привела меня в восторг и ярость — человек захрипел разорванным горлом — он умирал, а я метнулся в избу через открытую им дверь.
В доме было тепло и сильно пахло людьми. Я толкнул вторую дверь плечом, и она со скрипом отворилась — передо мной была большая теплая комната с каменной печью в углу и столом посередине. Обитатели избы встать еще не успели, но они уже не спали, разбуженные шумом борьбы у входа; было темно — лишь рассеянный серо-желтый свет тайги, падая в мутное оконце, освещал избу, и в этом бледном свете я завертел свою кровавую карусель.
За моей спиной собаки лаяли так сильно, что хрипов умирающего я уже не слышал; не теряя драгоценного времени, я набрал полные легкие воздуха и заревел. Я вложил в этот рев всю свою силу и ярость — в тесной комнате мое рычание было подобно грому — оно забирало храбрость, оставляя лишь ужас, парализуя волю и примиряя с неизбежностью смерти.
Я кинулся на людей, я наносил им раны в живот и горло, рвал их клыками и бил их своими кривыми когтями — это была кровавая резня. Стоны раненых и лай собак сплелись воедино в головах людей, полуоглохших от моего рева, — с такими противниками справиться было легко. Паники среди людей не было — был просто дикий безумный ужас. Теплый тошнотворный запах крови смешался с застоявшимися прокисшими запахами избы. Я прыгнул на стол и снова заревел.
Я спешил — село наверняка проснулось, и мне нужно было срочно уходить. За моей спиной молились те, кого я не успел найти и ранить вместе с теми, кого я ранил, но не добил, — да будет так — кому судьба жить дальше — тот выживет, а мне надо уходить.
Я выскочил из дома и, не теряя ни секунды, рванулся к забору. Собаки расступились, пропуская меня, но затем кинулись за мной всей стаей. Мне нужен был глубокий снег — на нем я точно обгоню коротконогих собак, поэтому, перепрыгнув через забор, я метнулся к ближайшим глубоким сугробам. Псы следовали за мной по пятам, уже примериваясь хватать за хвост и задние лапы — а вот и спасительный снег, доходящий мне до брюха. В таких сугробах мне было очень трудно двигаться, но собаки… — они безнадежно завязнут в них.
Я остановился и обернулся назад. Взрытый мною снег был весь в кровавых пятнах — это была кровь людей с моих лап и с моего брюха. Собаки визжали и лаяли, захлебываясь снегом, а я тронулся дальше: чтобы не попасть под выстрел, мне нужно было быстрее уходить,
Я шел стремительно насколько это было возможно для моего массивного тела, увязающего в снегу, теперь я хотел выйти на малоснежную тропу, а когда нашел ее, то двинулся по ней. Лай стал удаляться. Черно-белый лес из вековых деревьев безмолвно окружал меня, а я быстрым шагом все дальше и дальше уходил вглубь тайги. Время от времени мне приходилось пробираться под согнувшимися от тяжести снега ветвями, взрывая своей грудью снег. Я постоянно прислушивался к шуму погони.
Страшно, ох как страшно идти собакам по следу тигра! Что ждет их впереди? Кто знает… — быть может, они бегут за своею гибелью…
Лай вдруг стал звонким и заливистым — собаки явно выбрались на тропу и теперь догоняли меня. Мне стало жарко — я схватил пастью снег раз, другой, оставив на снегу следы крови с губ и подбородка; погоня за мной стала опасной: собаки могут окружить меня и дождаться прихода людей, ведь село-то еще близко, а это — конец.
С этим риском пора кончать — я быстро запутал следы, надеясь выиграть время, и поспешил дальше. Сзади послышался вой и визг — собаки увидели кровь своих хозяев на отпечатках моей пасти в снегу, и ее запах проник в их сердца. Я отпрыгнул в сторону и пошел назад, скрываясь за деревьями и держась параллельно своему следу — я искал удобное место для засады и, наконец, нашел его. Собаки оказались храбры — они не испугались следов моих окровавленных клыков и не повернули назад, а двинулись дальше, и сейчас, судя по их суматошному лаю, стая спешно распутывает мою маленькую загадку. Мы находимся все еще слишком близко от села — я слышу голоса людей и их возбужденные крики: люди не побоялись пойти за мной в ночную тайгу, и это мне совсем не нравится. Наверное, предположил я, они не будут слишком далеко удаляться в мрачный лес — сейчас люди ориентируются на собачий лай, но ни те, ни другие далеко вглубь тайги ночью не пойдут.
Мне надо было побыстрее разделаться с собаками, и поэтому я с радостью услышал, что их лай стал быстро приближался. Они распутали мои следы, и догоняли меня. В стае самый сильный и уверенный в себе идет первым — он вожак, а самый слабый идет последним. С последним мне будет справиться гораздо легче, чем с первым, — поэтому по древнему звериному инстинкту я ждал последнего.
Собаки пробегали мимо меня одна за другой, они бежали быстро и с азартом — видимо, они раньше не встречались так близко с тигром — меня же в пылу погони они не заметили.
А вот и последний пес. Испустив грозный рык, я бросился на него, сбил с ног и разорвал ему горло. Я не уходил, а собаки стояли передо мной всей стаей, надрываясь от лая; и тогда я заревел, заревел, глядя прямо им в глаза, чтобы они увидели мои могучие челюсти и громадные окровавленные клыки. Люди далеко, а я вот он, стою перед вами, псами, страшный, весь в крови ваших хозяев, рядом с трупом одного из вас!
Я ревел снова и снова, пока храбрость не покинула псов, и в их душах не поселился страх. Они надрывались от лая, но ужас передо мной и тайгой уже дал ростки в их сердцах, и вскоре от их мужества не осталось и следа. Я пошел в сторону, в глубокий снег, пробираясь между занесенных снегом кустов, а собаки остались на месте; они заскулили и завыли, а потом, уже молча, пристыженные, побежали обратно в село.
Я шел вглубь тайги — мне нужна была небольшая полянка в лесу, и я нашел ее. На ней я тщательно запутал свои следы. Шел снег — к утру он скроет отпечатки моих лап. Я уходил прочь от села, погружаясь в дебри первозданной тайги. Я чувствовал себя в безопасности и… не торопясь, открыл глаза.
Я вновь оказался в рубке своего корабля — ну и сон же мне приснился! — мне все еще казалось, что я чувствую морозный запах крови и что я там, в тайге, где под ледяным панцирем катит свои студеные волны Уссури.
— Расчеты закончены, командир! — сказал мне штурман.
— Давно? — спросил его я.
— Мы не хотели вас будить, — ответил он.
Они все заулыбались, и я вместе с ними. Сон придал мне решительности, я чувствовал в себе силы идти до конца.
…Итак, атака. Я провел языком по губам и — сердцем чувствую! — там была кровь! Ух, какое реальное было видение!
Перед боем я решил обратиться к экипажу с речью:
— Орлы! — выкрикнул я по внутренней связи. — Родина смотрит на нас. Мы пришли сюда, чтобы исполнить свой долг перед ней. Я надеюсь на ваше мужество! Вперед! Вперед без страха и сомнения — нас ждут великие дела, и пусть горят за нами мосты — я верю, я знаю — нас ждет удача! Пошли, ребятушки, пошли!
…Все готово, теперь главное зависит от меня.
— К бою!
Как и раньше, я буду стрелять сразу же основным лучом. Корабль прыгнул, — мы вышли в обычное пространство около нужной нам звезды, и я без расчетов, быстро, на глаз выстрелил. Гравитационное поле звезды придало основному лучу значительную жесткость. Попал или не попал? Теперь это уже не важно — второго выстрела не будет, надо прыгать, иначе будет поздно. Вокруг нас миллионы кораблей — они и с боков, и сверху, и снизу — я слышу, я чувствую ее всей кожей, сердцем, а не разумом — это тишина перед бурей. Вражеские корабли еще не опомнились от нашей дерзкой атаки, но пройдет еще немного времени, и пространство вокруг нас взорвется тысячами разрывов псевдозвезд — защититься мы не сможем, мы сможем только умереть.
Но время пока еще работает на нас — оно за нас, но это только пока. Мы успеваем прыгнуть прочь отсюда, прочь, быстрее прочь, так и не закончив расчетов прыжка, не зная, куда нас вынесет (но примерно догадываясь, что не в звезду), прочь, ибо космос «горит под нашими ногами».
Мы выскакиваем в обычное пространство и летим в нем — надо дать время штурману сориентироваться и рассчитать характеристики нашего следующего прыжка. Первый пилот помогает штурману, второй пилот ждет за излучателем, а у меня в руках — основное оружие. Интересно, а что там происходит, там, куда я выстрелил и откуда мы ушли?
Пространство возле нас вспухает несколькими точками — это вражеские крейсера идут по нашему следу — они вот-вот появятся, и мы их увидим.
Корабли противника начинают появляться ото всюду, их много, очень много — скоро они будут стрелять, но наши расчеты закончены, и мы уносимся к ближайшей спасительной системе из двух тесных звезд, одна из которых — небольшой красный карлик, а другая — белый, и в этой двойной системе происходит процесс перетекания массы с одной звезды на другую. Я специально выбрал эти звезды, потому что возле них можно легко запутать следы.
Обе звезды имеют суммарную массу порядка солнечной, а размер всей двойной системы немногим меньше диаметра Солнца. Белый карлик вращается вокруг красного со скоростью в сотни километров в секунду с периодом вращения около пяти часов.
Красный карлик имеет грушевидную форму. Вещество, истекающее с его «носика», навивается спиралями на магнитосферу белого карлика, образуя вокруг него аккреционный диск. Когда вещество диска выпадает на поверхность белого карлика, то на плотном несжимаемом ядре белого карлика образуется слой еще не перегоревшего ядерного горючего. С течением времени этот слой увеличивается до тех пор, пока температура и давление не станут достаточными для возникновения ядерных реакций, и тогда этот слой взрывается. Вещество приобретает скорость более тысячи километров в секунду и разлетается во все стороны, что и наблюдается как вспышка новой звезды.
Такой процесс перетекания вещества и дает вблизи этой пары звезд очень сложное распределение вещества и излучения, именно поэтому исходные данные для моего прыжка не будут совпадать с исходными данными у моих преследователей, и, естественно, что после него я окажусь в одном месте, а они — в другом. Самое главное, чтобы ни один вражеский корабль не присутствовал вблизи точки моего прыжка, в противном случае он может записать мои начальные данные, однако космос вокруг нас чист.
Для надежности я выстрелил в сторону, а затем мы прыгнули. От основной группы противника наш корабль наверняка оторвался, однако, может быть, кому-нибудь из них повезет, и он вдруг случайно выпрыгнет возле нас… — такую возможность исключать нельзя, но я не чувствую в себе сил для дальнейшего риска, поэтому приказываю проложить курс на ближайшую базу. Там, на базе, нас, во-первых, прикроют от погони, а во-вторых, мы узнаем — попали ли мы, и куда именно мы попали.
Глава 7.
Удача, где ты?! Пока что ты материализовалась в наши награды, в радость близких нам людей, а также в боль и слезы по ту сторону фронта — пока ты была с нами в прошлом, но не покинешь ли ты нас в будущем?! Я не знаю… А впереди нас ждет неизвестность, и мы идем туда, чтобы выполнить свой долг перед Родиной…
Наконец, звездолет разогнался до необходимых двухсот двадцати тысяч километров в секунду, второй пилот выключил двигатель, и мы стали лететь по инерции. Чтобы вплотную приблизиться к театру военных действий, наш корабль сделал два прыжка. Первый прыжок закончился возле системы, состоящей из двух звезд, а вторым мы достигали одиночного белого карлика. Я нарочно выбрал эти безлюдные места: неожиданная встреча с противником нам совсем ни к чему.
Я выбираю цель — это планетарная система с хорошо развитой промышленностью, потом штурман прокладывает к ней курс, а первый пилот в это время проверяет оружие — и основное, и излучатель. Все в порядке, расчеты закончены — и корабль прыгает: мы выходим в расчетную точку, находящуюся на расстоянии двух световых недель от выбранной цели.
К счастью, крейсеров противника поблизости нет — вообще на несколько световых суток вокруг нас нет никого, поэтому я разрешаю экипажу расслабиться. Оружие нам пока не понадобилось, но мы все равно его не выключаем.
Корабль висит между звезд в черной пустоте; мы видим цель такой, какой она была две недели тому назад. На экранах корабля, кроме звезды-цели и ее планет, видны многие миллионы точек небольшой массы, движущиеся в разных направлениях, но упорядоченно — это боевые корабли противника, охраняющие планеты. Штурман, которому помогает первый пилот, производит вычисления — он должен рассчитать сегодняшнее положение планет, а также распределение массы и энергии в системе с учетом наиболее вероятного расположения вражеских кораблей в настоящее время — это трудная работа, требующая опыта приближенных вычислений и способности прислушиваться к голосу своей интуиции. Но выбора у меня нет — меня этому учили не так, как штурмана — это его работа, поэтому его учили считать качественнее, чем меня, вот почему сейчас я надеюсь на то, что он слишком сильно не ошибется, — однако я все равно спокоен, ибо, как я уже говорил раньше, выбора у меня нет: штурмана я себе не выбирал, и он у меня один. Спешить некуда: мне нужны, по-возможности, максимально точные расчеты, поэтому я не тороплю своих подчиненных, а пока все тихо, мирно и спокойно, я делаю из кресла кровать и закрываю глаза…
Сон не идет, меня окружают странные видения. Мне неуютно, но я пытаюсь расслабиться. Видения отступают в свой смутный нереальный мир — кругом темно, но я вижу перед собой деревья и падающий снег. Меня это удивляет, я оборачиваюсь и понимаю все. Я — не человек, а какой-то зверь; я стою, провалившись по колено в снег, а вокруг меня высятся темные деревья с белыми шапками снега на ветвях. У меня есть хвост и четыре лапы — я ощущаю их со спокойным удивлением и без страха и жду, что же будет дальше. Я жду, я пока еще чего-то жду — пока я еще совсем не освоился с тем миром, куда меня забросила судьба. Становится светлее. Я поднимаю лицо вверх и вижу луну, выходящую из-за туч. Желтый серп светит ярко, но он не греет, и от него на душе становится как-то уютнее и роднее.
Я вновь поворачиваю голову назад и смотрю на себя: передо мной полосатое красно-черное тело, с лежащей шапкой снега на спине. Я вижу, как блестящие снежинки тихо и ласково ложатся на мой густой мех. Мне совсем не холодно, я спокоен и никуда не тороплюсь. Память услужливо подсказывает мне: уссурийский, он же амурский, тигр; живет в тайге, самая крупная кошка на Земле. Теперь мне все ясно: я — тигр, а значит, теперь у меня не лицо, а морда. Просто удивительно! Интересно, а как я оказался здесь? Не «привет» ли это от моего «отца»? Хотя, вряд ли, по моему мнению, он должен вести себя по-другому, как на Хале: сначала — предложить и уже потом — делать. Любопытно, а могу ли я разговаривать, как человек? Надо попробовать — я пытаюсь сказать несколько слов, но из моего горла вырывается лишь слабое хриплое ворчание. Все ясно: я настоящий, а не сказочный тигр — сказочные животные разговаривать умеют.
Тихо в лесу. Ветер бросает на меня горсть снега, и она серебристой пылью начинает поблескивать у меня на боку. Где-то вдалеке ухает филин. Я прислушиваюсь к тайге: стоят безмолвные ели, ветки их согнулись от тяжелых комьев снега, и лишь только слабый ветерок все никак не успокоится, все что-то шепчет, что-то пытается сказать мне в уши; неподалеку от меня кружится поземка, то успокаиваясь, то снова начиная вращаться; медленно падает редкий снег, а по тайге разносится вой, одинокий волчий вой.
Я смотрю на луну — волчье солнышко скоро закроет новая туча; а тем временем на зов откликнулся другой волк, потом третий… — и вот уже вой, голодный и тоскливый вой нескольких животных щемит промерзшую душу тайги.
Есть я не хочу — можно забиться где-нибудь в тихом месте и поспать, но что-то мне мешает сделать, это и внезапно я понимаю, что я здесь не просто так, а для какой-то цели — я должен что-то сделать здесь, в самом сердце заледенелой тайги…
Я пошел вперед, и темные ели смыкались надо мною, но шел я недолго — мне приглянулось одно дерево, я подошел к нему, встал на задние лапы и когтями передних лап несколько раз рванул по застылой коре. На стволе остались ясные отпечатки моих когтей — я посмотрел на них, фыркнул и отправился дальше.
Я шел бесшумно и настороженно. Носом я ловил все запахи леса, постоянно прислушиваясь, — но пахло всего лишь морозом и льдом — все спокойно — можно смело идти дальше. Наконец, я почувствовал нужный запах — цель была близка. Я шел на запах, стараясь, чтобы ветер дул все время на меня. Запахи усиливались, становясь все более разнообразными: пахло скотиной, что была заперта в хлеве, собаками, железом и, наконец, очень явственно, — человеком.
Я вышел к околице. Деревенские дома были огорожены крепкими заборами, за которыми бродили сторожевые собаки, — верные псы охраняли хозяина и его добро. Ветер принес мне запахи коров, свиней и кур — он дул на меня, поэтому я не опасался быть обнаруженным собаками. Луна спряталась за тучи, пошел крупный снег, ветер был порывистый, но слабый. Я лег в тени пихты и стал ждать.
Село состояло из десятка домов. С выбранного мной места просматривалась вся деревенька, и, в принципе, все избы были в пределах досягаемости. Прямо передо мной был двор, я видел крыльцо и дверь, ведущую в дом; собак я не видел из-за забора, но слышал и чувствовал, что они находятся во дворе.
…Я жду, я жду свое время. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь, а я не собирался быть смешным, поэтому не спешил и выжидал…
В одном из дворов негромко гавкнула собака — судя по звуку, пес был большой и сильный. Верный страж не спал, он ждал, что может принести ему тайга: волчья стая может зайти в село, пугливый олень может пройти вдоль опушки, или же хитрая лиса попытается пробраться в курятник, а может прийти и соболь — краса тайги, чтобы, переливаясь своей чудесной шубкой, попытаться поймать себе курочку; или вдруг бесшумная сова или же мудрый филин тихо вынырнет из мрака леса, усядется на крыше дома и будет смотреть вокруг своими громадными глазищами, вертеть головой, а потом, ухая, улетит.
Спит тайга — тяжело дышит ветер, сбрасывая снег с верхушек деревьев; а собаки ждут, чего-то ждут и не спят — кто бы ни пришел из холодной тайги, кто бы ни пришел сюда под светом луны — собаки первыми встретят его. В схватке с волком можно потерять свою жизнь, в борьбе с лисой можно получить болезненную рану, но это все ничто: главное, чтобы хозяин был доволен службой!
Собаки ждут, собаки чего-то ждут… Для них лучше лиса, чем волки, а волки лучше, чем медведь-шатун: не спит медведь в своей берлоге, злой шатается по лесу — хоть и нечасто, но бывает и такое — уходи медведь к себе в тайгу, залезь в свою теплую берлогу и спи до весны — соси свою лапу — нас не тревожь!
Много опасностей есть в тайге, но больше всего собаки боятся полосатого «хозяина»: четверть тонны в тигре, а может быть и больше — он самый сильный зверь тайги. Нравится ему собачатина, вот и приходит он ночью в село по собачью душу. Страшен полосатый хищник, всем обитателям леса и села страшен он, ибо неслышно ходит он и очень силен — только человек может остановить и одолеть его!
…А я лежу в тени пихты, и снег постепенно заносит меня. Я лежу, прикрыв глаза, и вспоминаю…
Когда я был человеком, тогда я время от времени заходил в зоопарк. Там были большие загоны, в которых жили различные звери. Люди смотрели на льва и на тигра с уважением и страхом в глубине души, а вот верблюдов и слонов люди не боялись ни капельки, хотя эти животные были гораздо крупнее любого хищника. Почему же так? Ведь и те, и другие были сытые, мирные, спокойные и красивые — а все дело в том (так я понимаю ситуацию), что верблюды и слоны, если их не дразнить, всегда мирные и полезные: на верблюдах люди пересекали безводные пустыни с полыхающим солнцем над головой, а слоны переносили тяжести во время строительства и возили на себе людей, а от тигра и льва человеку пользы мало: разве что, как от санитаров, уничтожающих больных и слабых животных в дикой природе. Но важно другое: крупный хищник, когда он голоден, смотрит на человека не как на хозяина природы, а просто как на мясо — зверя не интересуют ни мысли человека, ни его чувства, ни его надежды, ни его планы будущее — вообще ничего не интересует. С голодным хищником, когда он бросается на свою жертву, нельзя ни поговорить, ни переубедить, ни отвлечь — можно только спастись или же победить. Страшен выпрыгнувший из засады зверь, рычащий и бегущий на тебя, чтобы забрать твою жизнь! Ужас, что тигр или лев могут прийти за чьей-нибудь жизнью, — вот причина уважения и боязни со стороны людей; и когда хищник, отбросив всякие колебания, первый нападает на человека, тогда страх поселяется в округе — на месте следующей его жертвы может стать каждый, и к тому же, никому не известно, когда у зверя наступает время этого самого первого раза — любой большой хищник безусловно потенциально опасен, даже дрессированный, не говоря уже о диком.
…А ночь, голодная и холодная зимняя ночь лежит над тайгой, воют волки, голодным воем выпрашивая у луны добычу, ухает филин — и я, тигр, лежу возле села и жду человека. Да, именно так — такова моя цель. Не от голода (я сыт), а потому, что зов крови кличет меня, я пришел сюда за человеком!
…Ждут собаки — что принесет им ночь? Волки далеко, все спокойно, но я — «хозяин тайги», как уважительно зовут меня местные жители, пришел по души ваших хозяев, о псы! Мое время придет, и вы будете дрожать от страха, а пока все спокойно, пока еще все спокойно, и я терпеливо жду свое время.
…Темная крылатая тень бесшумно пролетела над дворами и села на крышу одного из домов — бешено залаяли собаки, я встал, стряхнул с себя снег и настороженно замер. В когтях у птицы пусто. Я слышу, как бегают и лают собаки во дворах. Тихое село проснулось, отовсюду слышится собачий лай.
Дьявольским хохотом хохочет птица — это филин, его леденящее душу «ха-ха!» нельзя не узнать! Он явно нацелился кого-то поймать здесь, но не поймал, и теперь бессильно насмехается над собаками.
В одном из домов открылась дверь, и из нее вышел человек — в руках у него было ружье. Услышав шум открываемой двери, филин соскользнул с конька крыши и, закрытый от человека домом, улетел в ночной лес. Вот он, мой шанс: пока человек будет занят птицей, я смогу незаметно прокрасться в тени деревьев, подойдя к нему поближе, на расстояние атаки, а потом, возможно, наброшусь на него. Мужчина вышел во двор, ружье он держал в руках так, чтобы быть готовым стрелять, но стрелять было уже не в кого. Он осмотрелся по сторонам и по верхушкам деревьев, взял оружие в левую руку, нагнулся за чем-то и скрылся от моего взора за плетнем, потом выпрямился, снова взяв ружье наизготовку, и пошел, осматриваясь, вокруг дома.
Село успокаивалось, собаки уже почти не лаяли. Я крался бесшумно, но быстро — надо было успеть занять позицию напротив двери к тому времени, когда человек закончит обход; хоть я и спешил, но все же ни на мгновение не забывал об осторожности. Я успел встать под тень выбранной ели перед самым появлением человека; там, где я, затаившись, стоял, снег был глубокий, доходя мне почти до брюха. Сразу атаковать я не смогу: сначала мне нужно будет выбраться на полосу хорошо утоптанного снега перед забором.
Вскоре мужчина вышел из-за угла своего дома и пошел к крыльцу, ружье он закинул на спину — и теперь мое время пришло! Забор скрывал меня от собак, но плечи и голова человека возвышались над заснеженным плетнем. Я пошел вслед за человеком — мне нужно было пройти не так уж и много, чтобы выбраться из глубокого снега, но все равно я спешил выйти на продутую ветром малоснежную тропу перед плетнем, прекрасно понимая, что шелест моих шагов сольется с шумом валенок человека, и собаки раньше времени не услышат меня. Я подошел к забору когда и рассчитывал — как раз тогда, когда человек подошел к крыльцу.
Как все меняется в жизни: мгновением раньше — это уверенный в себе мужчина, а сейчас уже он — моя жертва!
Я специально ждал того момента, когда человек откроет дверь, и лишь потом напал, ибо сам я открыть ее не мог; поэтому, не теряя ни секунды, я молча бросился вперед — быстрыми шестиметровыми прыжками я подскочил к забору, перепрыгнул его и метнулся к цели. На собак я не смотрел — страх передо мной остановит их. Со всех сторон раздался лай, и ужас был в голосах псов — но эффект неожиданности… — его не купишь! Они опоздали, опоздали на всю свою жизнь!
Я бросился на человека сзади, рявкнул и сбил его с ног. Ружье мешало ему, он упал на порог. Я сознательно помедлил, дав ему возможность повернуться ко мне лицом. В его глазах застыл ужас и отчаяние, он все еще не верил, что это произошло с ним, именно с ним; он попытался закрыть лицо руками, но я вонзил свои клыки ему в шею. Кровь на моих губах привела меня в восторг и ярость — человек захрипел разорванным горлом — он умирал, а я метнулся в избу через открытую им дверь.
В доме было тепло и сильно пахло людьми. Я толкнул вторую дверь плечом, и она со скрипом отворилась — передо мной была большая теплая комната с каменной печью в углу и столом посередине. Обитатели избы встать еще не успели, но они уже не спали, разбуженные шумом борьбы у входа; было темно — лишь рассеянный серо-желтый свет тайги, падая в мутное оконце, освещал избу, и в этом бледном свете я завертел свою кровавую карусель.
За моей спиной собаки лаяли так сильно, что хрипов умирающего я уже не слышал; не теряя драгоценного времени, я набрал полные легкие воздуха и заревел. Я вложил в этот рев всю свою силу и ярость — в тесной комнате мое рычание было подобно грому — оно забирало храбрость, оставляя лишь ужас, парализуя волю и примиряя с неизбежностью смерти.
Я кинулся на людей, я наносил им раны в живот и горло, рвал их клыками и бил их своими кривыми когтями — это была кровавая резня. Стоны раненых и лай собак сплелись воедино в головах людей, полуоглохших от моего рева, — с такими противниками справиться было легко. Паники среди людей не было — был просто дикий безумный ужас. Теплый тошнотворный запах крови смешался с застоявшимися прокисшими запахами избы. Я прыгнул на стол и снова заревел.
Я спешил — село наверняка проснулось, и мне нужно было срочно уходить. За моей спиной молились те, кого я не успел найти и ранить вместе с теми, кого я ранил, но не добил, — да будет так — кому судьба жить дальше — тот выживет, а мне надо уходить.
Я выскочил из дома и, не теряя ни секунды, рванулся к забору. Собаки расступились, пропуская меня, но затем кинулись за мной всей стаей. Мне нужен был глубокий снег — на нем я точно обгоню коротконогих собак, поэтому, перепрыгнув через забор, я метнулся к ближайшим глубоким сугробам. Псы следовали за мной по пятам, уже примериваясь хватать за хвост и задние лапы — а вот и спасительный снег, доходящий мне до брюха. В таких сугробах мне было очень трудно двигаться, но собаки… — они безнадежно завязнут в них.
Я остановился и обернулся назад. Взрытый мною снег был весь в кровавых пятнах — это была кровь людей с моих лап и с моего брюха. Собаки визжали и лаяли, захлебываясь снегом, а я тронулся дальше: чтобы не попасть под выстрел, мне нужно было быстрее уходить,
Я шел стремительно насколько это было возможно для моего массивного тела, увязающего в снегу, теперь я хотел выйти на малоснежную тропу, а когда нашел ее, то двинулся по ней. Лай стал удаляться. Черно-белый лес из вековых деревьев безмолвно окружал меня, а я быстрым шагом все дальше и дальше уходил вглубь тайги. Время от времени мне приходилось пробираться под согнувшимися от тяжести снега ветвями, взрывая своей грудью снег. Я постоянно прислушивался к шуму погони.
Страшно, ох как страшно идти собакам по следу тигра! Что ждет их впереди? Кто знает… — быть может, они бегут за своею гибелью…
Лай вдруг стал звонким и заливистым — собаки явно выбрались на тропу и теперь догоняли меня. Мне стало жарко — я схватил пастью снег раз, другой, оставив на снегу следы крови с губ и подбородка; погоня за мной стала опасной: собаки могут окружить меня и дождаться прихода людей, ведь село-то еще близко, а это — конец.
С этим риском пора кончать — я быстро запутал следы, надеясь выиграть время, и поспешил дальше. Сзади послышался вой и визг — собаки увидели кровь своих хозяев на отпечатках моей пасти в снегу, и ее запах проник в их сердца. Я отпрыгнул в сторону и пошел назад, скрываясь за деревьями и держась параллельно своему следу — я искал удобное место для засады и, наконец, нашел его. Собаки оказались храбры — они не испугались следов моих окровавленных клыков и не повернули назад, а двинулись дальше, и сейчас, судя по их суматошному лаю, стая спешно распутывает мою маленькую загадку. Мы находимся все еще слишком близко от села — я слышу голоса людей и их возбужденные крики: люди не побоялись пойти за мной в ночную тайгу, и это мне совсем не нравится. Наверное, предположил я, они не будут слишком далеко удаляться в мрачный лес — сейчас люди ориентируются на собачий лай, но ни те, ни другие далеко вглубь тайги ночью не пойдут.
Мне надо было побыстрее разделаться с собаками, и поэтому я с радостью услышал, что их лай стал быстро приближался. Они распутали мои следы, и догоняли меня. В стае самый сильный и уверенный в себе идет первым — он вожак, а самый слабый идет последним. С последним мне будет справиться гораздо легче, чем с первым, — поэтому по древнему звериному инстинкту я ждал последнего.
Собаки пробегали мимо меня одна за другой, они бежали быстро и с азартом — видимо, они раньше не встречались так близко с тигром — меня же в пылу погони они не заметили.
А вот и последний пес. Испустив грозный рык, я бросился на него, сбил с ног и разорвал ему горло. Я не уходил, а собаки стояли передо мной всей стаей, надрываясь от лая; и тогда я заревел, заревел, глядя прямо им в глаза, чтобы они увидели мои могучие челюсти и громадные окровавленные клыки. Люди далеко, а я вот он, стою перед вами, псами, страшный, весь в крови ваших хозяев, рядом с трупом одного из вас!
Я ревел снова и снова, пока храбрость не покинула псов, и в их душах не поселился страх. Они надрывались от лая, но ужас передо мной и тайгой уже дал ростки в их сердцах, и вскоре от их мужества не осталось и следа. Я пошел в сторону, в глубокий снег, пробираясь между занесенных снегом кустов, а собаки остались на месте; они заскулили и завыли, а потом, уже молча, пристыженные, побежали обратно в село.
Я шел вглубь тайги — мне нужна была небольшая полянка в лесу, и я нашел ее. На ней я тщательно запутал свои следы. Шел снег — к утру он скроет отпечатки моих лап. Я уходил прочь от села, погружаясь в дебри первозданной тайги. Я чувствовал себя в безопасности и… не торопясь, открыл глаза.
Я вновь оказался в рубке своего корабля — ну и сон же мне приснился! — мне все еще казалось, что я чувствую морозный запах крови и что я там, в тайге, где под ледяным панцирем катит свои студеные волны Уссури.
— Расчеты закончены, командир! — сказал мне штурман.
— Давно? — спросил его я.
— Мы не хотели вас будить, — ответил он.
Они все заулыбались, и я вместе с ними. Сон придал мне решительности, я чувствовал в себе силы идти до конца.
…Итак, атака. Я провел языком по губам и — сердцем чувствую! — там была кровь! Ух, какое реальное было видение!
Перед боем я решил обратиться к экипажу с речью:
— Орлы! — выкрикнул я по внутренней связи. — Родина смотрит на нас. Мы пришли сюда, чтобы исполнить свой долг перед ней. Я надеюсь на ваше мужество! Вперед! Вперед без страха и сомнения — нас ждут великие дела, и пусть горят за нами мосты — я верю, я знаю — нас ждет удача! Пошли, ребятушки, пошли!
…Все готово, теперь главное зависит от меня.
— К бою!
Как и раньше, я буду стрелять сразу же основным лучом. Корабль прыгнул, — мы вышли в обычное пространство около нужной нам звезды, и я без расчетов, быстро, на глаз выстрелил. Гравитационное поле звезды придало основному лучу значительную жесткость. Попал или не попал? Теперь это уже не важно — второго выстрела не будет, надо прыгать, иначе будет поздно. Вокруг нас миллионы кораблей — они и с боков, и сверху, и снизу — я слышу, я чувствую ее всей кожей, сердцем, а не разумом — это тишина перед бурей. Вражеские корабли еще не опомнились от нашей дерзкой атаки, но пройдет еще немного времени, и пространство вокруг нас взорвется тысячами разрывов псевдозвезд — защититься мы не сможем, мы сможем только умереть.
Но время пока еще работает на нас — оно за нас, но это только пока. Мы успеваем прыгнуть прочь отсюда, прочь, быстрее прочь, так и не закончив расчетов прыжка, не зная, куда нас вынесет (но примерно догадываясь, что не в звезду), прочь, ибо космос «горит под нашими ногами».
Мы выскакиваем в обычное пространство и летим в нем — надо дать время штурману сориентироваться и рассчитать характеристики нашего следующего прыжка. Первый пилот помогает штурману, второй пилот ждет за излучателем, а у меня в руках — основное оружие. Интересно, а что там происходит, там, куда я выстрелил и откуда мы ушли?
Пространство возле нас вспухает несколькими точками — это вражеские крейсера идут по нашему следу — они вот-вот появятся, и мы их увидим.
Корабли противника начинают появляться ото всюду, их много, очень много — скоро они будут стрелять, но наши расчеты закончены, и мы уносимся к ближайшей спасительной системе из двух тесных звезд, одна из которых — небольшой красный карлик, а другая — белый, и в этой двойной системе происходит процесс перетекания массы с одной звезды на другую. Я специально выбрал эти звезды, потому что возле них можно легко запутать следы.
Обе звезды имеют суммарную массу порядка солнечной, а размер всей двойной системы немногим меньше диаметра Солнца. Белый карлик вращается вокруг красного со скоростью в сотни километров в секунду с периодом вращения около пяти часов.
Красный карлик имеет грушевидную форму. Вещество, истекающее с его «носика», навивается спиралями на магнитосферу белого карлика, образуя вокруг него аккреционный диск. Когда вещество диска выпадает на поверхность белого карлика, то на плотном несжимаемом ядре белого карлика образуется слой еще не перегоревшего ядерного горючего. С течением времени этот слой увеличивается до тех пор, пока температура и давление не станут достаточными для возникновения ядерных реакций, и тогда этот слой взрывается. Вещество приобретает скорость более тысячи километров в секунду и разлетается во все стороны, что и наблюдается как вспышка новой звезды.
Такой процесс перетекания вещества и дает вблизи этой пары звезд очень сложное распределение вещества и излучения, именно поэтому исходные данные для моего прыжка не будут совпадать с исходными данными у моих преследователей, и, естественно, что после него я окажусь в одном месте, а они — в другом. Самое главное, чтобы ни один вражеский корабль не присутствовал вблизи точки моего прыжка, в противном случае он может записать мои начальные данные, однако космос вокруг нас чист.
Для надежности я выстрелил в сторону, а затем мы прыгнули. От основной группы противника наш корабль наверняка оторвался, однако, может быть, кому-нибудь из них повезет, и он вдруг случайно выпрыгнет возле нас… — такую возможность исключать нельзя, но я не чувствую в себе сил для дальнейшего риска, поэтому приказываю проложить курс на ближайшую базу. Там, на базе, нас, во-первых, прикроют от погони, а во-вторых, мы узнаем — попали ли мы, и куда именно мы попали.
Глава 7.
Битвы между звезд.
Мы успешно достигли одной из наших планетарных систем. Военная база здесь была небольшая; поэтому в космосе возле нее находилась соответствующая охранная группировка наших кораблей. Такие сторожевые группировки есть у каждой населенной системы в Галактике. Не задерживаясь, мы доложили о себе командованию, и пролетев сквозь строй кораблей, заскользили дальше.
Я объявил отбой боевой тревоги. Мне нужно было проанализировать сложившуюся ситуацию, поэтому я, не сходя с боевого поста на капитанском мостике и не вставая с кресла, открыл обсуждение:
Я объявил отбой боевой тревоги. Мне нужно было проанализировать сложившуюся ситуацию, поэтому я, не сходя с боевого поста на капитанском мостике и не вставая с кресла, открыл обсуждение: