Много денег я не заработал, но не потому, что играл недостаточно хорошо, а потому, что клуб, в котором я состоял, был не богатым, а так, средним по финансам. Я знал, что если мне действительно нужна большая зарплата, то мне необходимо переходить в богатый клуб, и желательно побыстрее. С футбольной и околофутбольной обстановкой я уже освоился, привык к болельщикам на трибунах, к их крикам и шуму, привык к назойливому вниманию репортеров. Я понимал их интерес ко мне — удачная игра плюс героическое прошлое создали ко мне определенный интерес. Из-за этого же интереса мне время от времени приходилось давать интервью прессе; я не стремился к популярности, однако мне приходилось отвечать на разные вопросы, в большинстве своем несерьезные. В процессе общения с корреспондентами я старался соблюдать меру: слишком много говорить — глупо, а недостаточно — тем более; недоговаривая какие-либо мелочи, даешь повод окружающим выдумывать, а выдумки обычно носят оттенок глупости и сенсационности, что нежелательно.
   Все это однако, не мешало игрокам противника регулярно стараться бить меня по ногам, иногда в пределах правил, а иногда — за пределами, и тогда судья обычно становился на сторону потерпевшего, то есть на мою, но от этого боль в ноге не становилась слабее. Сам я старался правил не нарушать, что при моей технике мне практически всегда удавалось сделать. Все же следует отметить, что по ногам мне попадали довольно-таки редко, ибо я тщательно следил за возможными проявлениями грубости со стороны противника, но все же иногда мне доставалось.
   Однажды, в самом начале игры, меня грубо сбили, причинив сильную боль ногам. Судья, кончено же отреагировал на это, но я получил только моральное удовлетворение — боль была настолько сильная, что я не на шутку разозлился. С течением времени она поутихла, однако злость осталась. Прошло всего четверть часа с начала матча и, судя по игре, соперник нам попался слабый, так что мы вполне могли выиграть. Я решил сыграть так сильно, как только мог; на этот поступок меня подвигли следующие причины: моя злость, слабость противника, неудовлетворенность заработной платой и наличие оставшегося большого промежутка игрового времени.
   Раньше я ни разу не забивал больше пяти-шести голов за матч, теперь же я был готов на гораздо большее. Я сказал нескольким игрокам, чтобы они играли на меня, что я готов играть очень мощно, что игра у меня пойдет и что я уверен в своих силах. Мы атаковали, и я стал забивать. Я все время подстегивал своих партнеров, побуждая их идти вперед, не останавливаясь на достигнутом, ведь те голы, которые я уже забил, — этого мне было слишком мало. После пятого гола в первой половине игры соперник перестал интересоваться игрой, он стал лишь обороняться, но обороняться недостаточно собранно, ведь победа была не достижима, а разгромный счет уже был. Для меня главное — чтобы на достигнутом не остановились игроки моей команды, чтобы они не перестали идти вперед и давать мне передачи. Я принуждал своих партнеров атаковать весь остаток первой половины игры, особенно после шестого забитого мной гола.
   В перерыве мой боевой порыв поддержал тренер, и всю вторую половину игры у меня не было повода упрекнуть команду в отсутствии старательности. Я забивал мячи на любой вкус, со всех позиций и даже трижды головой (чего ни раньше, ни позже не делал, и не стремился делать). Мы выиграли с невероятным счетом — лично я один забил больше двадцати голов, а мои партнеры забили еще два.
   После такой великолепной игры мной, как игроком, стали интересоваться несколько сильных и очень богатых футбольных клубов. Как мне сказал в частной беседе один представитель такого клуба: «Игрок ты не плохой, но тебе будут платить столь громадные деньги еще и благодаря твоей репутации». Действительно, она у меня была достаточно своеобразная, да и биография — хоть куда!
   В последующих матчах меня показывали на экране больше, чем всех остальных игроков вместе взятых. Многие зрители, которые раньше почти не интересовались футболом, стали смотреть игры с моим участием. Я был доволен сложившейся ситуацией, поэтому с удовольствием подписал новый контракт с богатым клубом.
   Добившись большого постоянного дохода, я наконец-таки получил возможность всерьез заняться благотворительностью: я дарил деньги на лекарства, на помощь ветеранам войны, на строительство памятников и реставрацию культурных ценностей прошлых эпох, на научные исследования; давал средства зоопаркам, заповедникам и на различные природоохранные мероприятия, а главное — я помогал золотом быстро, непредсказуемо и всегда крупными суммами: вдвойне дает тот, кто дает быстро[2], мелкая сумма — это несерьезная помощь, а непредсказуемость — это все-таки одна из черт моего характера!
   В моем новом клубе собрались игроки мирового класса, — настоящие мастера своего дела; среди них я нашел много отличных людей. С этого времени с деньгами у меня не было проблем, однако в новом клубе у меня оставалась все та же проблема, что и в старом — забив гол, я никогда не радовался, не прыгал и не танцевал на поле. Мне все говорили, что надо радоваться, что зритель пришел порадоваться вместе с командой забитым мячам, а ты, забив гол, идешь спокойно, как будто ничего и не произошло.
   Но на эти мелочи я не обращал особого внимания — теперь, когда у меня появилось достаточно денег, я, наконец, купил себе большой дом. Кроме того, мне хотелось завести себе какое-нибудь домашнее животное. Я хорошо помнил тот свой сон, когда мне приснилось, будто бы я был тигром, поэтому я и решил обзавестись именно им — большим полосатым красавцем. Амурский мне не подходил — у нас здесь климат гораздо теплее, чем у него на родине, поэтому летом ему будет очень жарко — у него такая длинная шерсть, с которой у меня будет очень много хлопот: она будет оставаться по всему дому, на всех диванах и коврах. В этом плане индийский тигр мне подходил гораздо больше: он привычен к теплому климату, да и шерсть у него гораздо короче.
   Но живого тигра в ближайшем магазине не купишь, а брать животное из зоопарка я не хотел — у такого зверя нет ни решительности, ни ума. Именно тогда я подумал, что потом, в будущем, когда хищник привыкнет ко мне, с ним можно будет погулять по Земле, переместившись в то время, когда людей совсем мало, например, в каменный век, чуть раньше или же чуть позже.
   Мне нужен был дикий индийский тигр — и я его достал. Оказывается, поймать животное — это мелочь, а главное — это получить разрешение властей. Конечно, без угроз не обошлось — ответственные работники просто не имели права ловить редкого зверя ради прихоти какого-то фантазера, но индийские власти в добровольно-принудительном порядке пошли мне на встречу и поймали крупного здорового самца. Затем, во время карантина пришлось провести ветеринарное обследование, которое здорово потрепало нервы моему тигру; потом была транспортировка, нездоровый интерес со стороны средств массовой информации и законный интерес ко мне и к животному со стороны контролирующих и проверяющих органов. Мне опять пришлось аккуратно повлиять на психику определенных людей, как и в Индии, чтобы достичь нужного мне положительного результата. О деньгах я вообще не говорю — зверь стоил не просто очень дорого, а совсем очень дорого.
   Когда клетку с кошкой, наконец-таки, привезли ко мне домой, то на улице уже стояла толпа зевак и корреспондентов. Зверь находился в усыпленном состоянии, он лежал на дне клетки, полосатый и огромный, безучастный ко всему происходящему. Грузовик опустился на лужайку перед домом, его днище раскрылось, и машина поднялась вверх, оставив на траве клетку. Я решил, что она слишком мала для такого большого животного, и зверю в ней явно должно быть тесно. «Пусть проснется, а затем я его буду дрессировать», — подумал я и ушел к себе в дом.
   На закате я снова подошел к клетке — небо розовело в разрывах между высокими деревьями и голубовато-серое лежало над головой, — а тем временем, мой тигр уже очнулся от снотворного и ходил по клетке. Ему было трудно разворачиваться, низкий потолок едва не касался его ушей — транспортная клетка предназначена для перевозки, а не для содержания в неволе.
   Я подошел к прутьям, и мы с тигром посмотрели друг на друга. Зверь фыркнул — я почувствовал мощь и силу скрывающуюся в этом безобидном звуке и засмеялся — мне понравился красивый зверь, такой сильный и уверенный в себе. Нет, дикого зверя не спутаешь с рожденным в неволе — я видел перед собой свирепого хозяина джунглей, жестокого и кровожадного, а там, в глубине его глаз затаилась грусть и тоска по воле: рожденный в лесах, он сидел в клетке, как в тюрьме, не зная ни за что, ни сколько ему здесь сидеть.
   Я посмотрел животному прямо в мозг, разобрался в нем и начал дрессировку. Первым делом, животное должно понять, что я его хозяин и что от меня зависит и его жизнь, и его смерть; а также, что я справедливый хозяин, не желающий ни мучений, ни страданий своему животному, а желающий одного лишь добра. В мозгу у тигра заклубился туман, и галлюцинации, проигрываемые в мозгу и направляемые моей волей, начались.
   Когда туман в голове у хищника рассеялся, оказалось, что мы стояли с ним вдвоем на поляне, окруженной стеной из бамбука; над нами угасал день, а вокруг нас жили своей жизнью звуки и запахи леса.
   Я не двигался к тигру, я только показал ему открытые ладони, в которых не было оружия, и он понял, что этот мой жест — жест мира, но зверь не хотел мира — он устал от клеток, он измучился от того, что с ним делали люди, он был голоден, а меня от него не защищала ни клетка, ни что-либо еще. Выхода с этой поляны, окруженной бамбуком, не было, и он уже понял это. Мы здесь только двое, и ничто, по его мнению, не может помешать ему разорвать меня — тигр знал свою силу, знал вкус победы и привычный запах крови. Я слабее его, и я ничем не смогу защититься от атаки хищника, понимая это, зверь не бросился на меня сразу, а выждал паузу, за время которой он еще раз осмотрелся вокруг и вновь оценил ситуацию.
   Наконец, хищник все же он решился — громовой рык потряс все мое существо, воздух вздрогнул, и тигр бросился на меня. Такой рык на мгновение парализует волю стойкого противника, а слабого — подавляет и подготавливает к смерти, примиряя с неизбежностью гибели. Оружия у меня не было, но в этом бою, который разыгрывался мной в мозгу у тигра, оно мне было и не нужно. Я отскочил в сторону и нанес два удара кулаками прямо в ребра зверю. Галлюцинации продолжались — под тяжестью ударов, нанесенных обычной человеческой рукой, обычным кулаком и с обычной силой, у зверя захрустели ломаемые кости. Хищник изогнулся и попытался достать меня своими страшными клыками, однако я одним быстрым ударом раздробил его нижнюю челюсть на несколько кусков. Ярость в глазах зверя потухла, теперь там были только боль и страх. Тигр отпрыгнул в сторону, прислонился задом к бамбуку и приготовился к последнему бою — уйти с этой полянки было невозможно: бамбук рос высокой непроходимой стеной.
   Сломанные ребра пробили зверю легкое и разорвали его — теперь при дыхании, при каждом выдохе, у него из горла толчками шла кровь. Я подождал немого; грудь тигра окрасилась в малиновый цвет, сладковатый запах свежей крови наполнил всю полянку. Глаза у хищника были еще светлые, но скоро они начнут мутнеть — это конец: зверь скоро умрет от потери крови. Я разжал кулаки, подошел поближе и медленно протянул к нему руки ладонями вверх. Я помог его звериным мозгам понять этот человеческий жест — и он понял этот знак мира и дружбы. Из моих ладоней истекали невидимые потоки — они давали жизнь, они забирали боль, они лечили. Тигр почувствовал эти потоки, обдувающие его морду, поэтому он постарался подставить изуродованную челюсть под них — хищник понял, что война кончилась и настал мир. Кровь быстро свертывалась, боль в челюсти проходила, и шум в голове от моего удара утихал. Тигр двинулся ко мне, пока еще не своему врагу, но еще и не другу, и уткнулся носом прямо в мои ладони. Я гладил его мордочку со всех сторон, а он мурлыкал, как кошка, и стонал, как человек. Я присел на корточки; мои руки были по локоть в крови, которая все выходила и выходила из его разорванного легкого. Я испачкал и свою рубашку, и брюки, но это было не важно. Кости головы срослись, ткани и сосуды тоже — я вылечил их, поэтому стал гладить его бок — те места, куда я столь безжалостно ударил кулаками. Вскоре кровотечение из этих мест прекратилось, но я гладил и дальше, отчего разорванные и ушибленные ткани внутренних органов постепенно зарастали. Легкие стали вновь дышать, как и раньше, кости, кожа и мышцы — восстановились и, наконец, тигр стал точно таким же, каким и был до схватки со мной.
   Я выпрямился и стряхнул кровь с рук. Туман ушел в траву и рассеялся — галлюцинации кончились. Мы стояли в реальном мире, стояли, разделенные прутьями клетки и тянулись друг к другу: мы породнились душами и перестали быть врагами. Зверь смотрел на меня, и в его глазах была мольба. Я открыл дверь клетки и зашел внутрь. Тигр ласкался ко мне, как большая, полосатая, домашняя кошка, а я гладил его, и нам было хорошо.
   Он понял, что я сильнее его, и что я добр к нему. Между нами установилась двусторонняя связь — напрямую, без слов. Теперь я буду всегда знать, что он чувствует, и он будет всегда знать, что чувствую я. Точно так же, прямо из мозга в мозг, я буду помогать ему ориентироваться в новом мире, и, когда я буду давать ему информацию, я всегда буду знать, как она им воспринята. Но уж что-что, а приказывать я точно не буду — я буду просто просить у него помощи, как у друга.
   Мы вышли из клетки и вошли в дом. Тигр не боялся, потому что я объяснил ему: «В доме главный я, поэтому ничего плохого здесь тебе не будет».
   Сначала мы пошли в ванную комнату, и там я хорошенько вымыл свою киску. Когда было нужно, я мысленно отдавал команды: «Опусти голову, закрой глаза, наклони голову, ляг», — и прочие, а тигр все их выполнял — из-за этого мы избежали множества неприятных недоразумений: то же мыло — оно так и норовило попасть в глаза! Вымытую кошку я подсушил и расчесал. Полосатику стало хорошо, он был доволен обращением, и ему здесь явно понравилось.
   Я выделил тигру отдельный ковер (я называл его «тигриным») в одной из комнат — отныне он стал его местом. Животное я накормил на кухне из миски, из которой он теперь всегда будет есть, а сама же миска будет стоять недалеко от окна. С туалетом дело обстояло очень просто — я записал в память хищнику несколько условных рефлексов, и теперь тигр легко и естественно пользовался обычным унитазом. Эти же условные рефлексы можно было бы создать путем длительной тренировки, но мне-то это не нужно, а ему и подавно. Так что, как видишь, устроились мы достаточно хорошо.
   А клетку забрали на следующий день — ни мне, ни тигру она теперь была не нужна. Клетку забрали с утра, потом мы позавтракали и пошли гулять в парк. Мы шли по улице, над нами колыхалась листва от пролетающих рядом автомобилей, цвели цветы, пели птицы, а прохожие с ужасом и удивлением смотрели на нас. На всякий случай я взял с собой моток веревки и положил его себе в карман.
   Парк был недалеко от дома, в нем было свободно и хорошо, запах хвои приятно освежал легкие. Мы шли по пешеходной тропинке, когда невдалеке от нас запричитала испуганная бабушка. Она сидела на скамейке, а маленький внук увлеченно возился с игрушками у ее ног.
   — Не бойтесь, бабушка, — сказал я. — Этот тигр никого не тронет — он совершенно ручной.
   — Господи, страшилище-то какое! Да еще и без клетки и без намордника. Он же укусить может! — бабушка явно не могла поверить моим словам, да и кто бы на ее месте поверил?!
   — Укусить-то он, конечно, может, но не укусит, — ответил я и принялся объяснять дальше, — посмотрите на его хвост — он спокойно висит и не дергается, а это означает, что все в порядке; вот если бы его кончик нервно подрагивал, то это означало бы, что тигр нервничает.
   Но бабушку не так-то просто было переубедить:
   — Шел бы ты куда-нибудь в другое место со своим зверем.
   — А что в нем такого особенного? В парке с собаками гуляют? Гуляют, — а с тиграми что, нельзя?
   — Да ведь он такой огромный!
   — Но ведь он же ручной!
   — Не верю я в то, что он ручной, — сообщила она мне. — У меня внук маленький, а у твоего зверя… Смотри, какой он огромный!
   — А хотите, бабушка, чтобы ваш внук погладил моего полосатика? — предложил я. — Смотрите, какой он красивый! И вы сразу же убедитесь в том, что он совершенно безопасен.
   — Нет, не надо, боюсь я его.
   — Ну, как хотите.
   Мы пошли дальше. Зря я предложил ей погладить тигра — сначала один, затем еще один, глядишь — все начнут хватать руками мою кошку — еще и оседлать попробуют.
   Из-за кустов вышли двое полицейских и направились к нам. Наверное, кто-то из гуляющих уже позвонил к ним и рассказал им про тигра. Стражи порядка подошли ко мне и попытались убедить меня держать тигра в клетке и не гулять с ним в парке. Они уже знали, кто я такой и знали мою специфическую репутацию, поэтому говорили со мной вежливо и слишком сильно не настаивали, когда я отказался.
   Я заявил полицейским, что зверь — ручной, потом взял моток веревки за оба конца и получившуюся петлю накинул тигру на шею, после чего сообщил им, что зверь на поводке. У них оказалось хорошее чувство юмора, и мы вместе посмеялись над сложившейся ситуацией. Наконец, тигру надоело просто так стоять и слушать какие-то разговоры: он пошел к деревьям (я, естественно, выпустил петлю из рук), выбрал одно из них — крупное, старое, с коричневой потрескавшейся корой и легкой невесомой кроной, — обнюхал его, затем поднялся на задние лапы во весь свой огромный рост и передними с треском начал сдирать кору. Он рвал дерево примерно на высоте головы человека — такой красивый и мощный, — а мы с полицейскими стояли поодаль и любовались этим прекрасным зрелищем. Под полосатой шкурой двигались упругие мышцы, зверь не походил на тех откормленных, ленивых красно — черных кошек, которых в зоопарках выдают за тигров; — нет, это был настоящий хищник, без лишнего жира, спокойный и привычный к победам в джунглях. Он опустился на все четыре лапы, повернулся к нам мордой и посмотрел на нас, посмотрел прямо в глаза, уверенно и властно.
   Полицейские ушли, так ничего и не предприняв, — а они и не могли ничего предпринять по отношению ко мне! Я заверил их, что никаких неприятностей со зверем не будет, что он ни на кого не нападет и, соответственно, никого не покусает. Они ушли, я смотал веревку и положил ее обратно в карман, и мы с хищником пошли на стадион, где тренировалась команда из моего нового клуба.
   Футболисты тренировались на поле, а рядом с ними находился наш тренер. Мое появление с тигром было встречено со страхом и удивлением — они никак не могли понять: откуда и зачем мне этот зверь?
   — Мы слышали, что ты собираешься завести себе тигра, но не ожидали, что ты действительно заведешь его, — сказали мне они.
   Мы стали беседовать о моем звере, обсуждая его качества и возможности, а также его характер, когда к нам подошел человек, служащий в администрации клуба. Он сказал мне:
   — Так ты все-таки купил себе тигра? Ну, ладно, это дело твое, но пока он тебя не съел, твоя зарплата с сегодняшнего дня повышается, зайди к нам, там и обсудим на сколько.
   — А почему это вдруг моя зарплата должна расти? — удивился я.
   — Ты против? — засмеялся мой собеседник, а вместе с ним и окружающие нас футболисты.
   — Я не против, но я не понял почему, — ответил я.
   — Живой ручной тигр еще больше повысит интерес людей к тебе, — начал объяснять он, — и, следовательно, к нашему клубу, а значит, будет больше интервью, съемок и денег, и еще, наверное, болельщиков. Ну, а если ты придешь с ним на матч (хотя я думаю, что тебе это не разрешат сделать, но ты все равно захочешь и сделаешь), то стадион заполнится еще больше; возможно, поднимутся цены на билеты, а уж за трансляцию и рекламу — возрастут обязательно. Мы, клуб, станем еще богаче, а ты получишь свою долю.
   — Я понял: главное — интерес.
   Собеседник ушел обратно в контору, а ребята стали тренироваться дальше. Тигр сидел у моих ног и смотрел на поле с явным интересом, совершенно не понимая происходящего. Тут мне в голову пришла оригинальная мысль, и я решил попробовать осуществить ее. Команда как раз отрабатывала разные варианты атаки, одновременно тренируя своего вратаря: он стоял в воротах и отражал удары, которые раз за разом наносили ему игроки. Мы вышли на поле, и пошли к ним.
   — А ты не против, если мой тигр попытается забить тебе гол? — поинтересовался я у вратаря.
   Он удивился, удивился настолько, что согласился, а остальные игроки просто не знали, что и думать обо всем этом. Тренеры тоже ничего не поняли, но я успокоил их всех, сказав, что тигр — ручной, и что он умеет забивать мячи в ворота. Зверь, конечно же, никоим образом не думал о карьере футбольного нападающего, но я за него уже принял решение, поэтому ему оставалось только подчиниться.
   Я мысленно объяснил технологию атаки тигру, выработал у него необходимые условные рефлексы, а вратарь тем временем занял свое место в воротах и приготовился. У нас в клубе был хороший страж ворот — достаточно надежный и опытный — переиграть такого трудно не то, что обученному хищнику, а и профессиональному футболисту. Тем временем команда вместе с тренерами с удивлением и интересом наблюдала за поведением тигра. Животное побежало к воротам, неловко толкая мяч передней лапой, затем мяч запутался у него между лап, и тигр, недоумевая, остановился. Я проанализировал его действия, нашел в них определенные недостатки и исправил соответствующие условные рефлексы, добавив зверю, кроме этого, еще некоторое количество полезной информации.
   Вторая попытка — аккуратно подталкивая мяч, тигр сместился влево и побежал с ним прямо на штангу. Зверь делал небольшие скачки, одновременно подталкивая мяч правой передней лапой. Вратарь был в ужасе от вида приближавшейся к нему громадной туши, а зверь тем временем приблизился к нему настолько, что казалось, столкновение уже неизбежно, и вдруг резко толкнул лапой мяч, который прошел у вратаря между ног и под углом закатился в ворота. Тигр элегантно отпрыгнул в сторону сразу же после удара, пролетел рядом с человеком, совершенно не задев его, и мягко приземлившись, повернулся ко мне. Мысленно я похвалил зверя за проделанный маневр, и он изогнулся, как кошечка под гладящей ее рукой. Растерянный вратарь проводил взглядом мяч, испуг в его глазах прошел, в них появилась твердость, и он сказал:
   — Давай-ка, попробуем еще раз — теперь-то я уж точно возьму мяч.
   Следующий мяч он не взял, а вот два других мяча отбил. Вратарь понял, как нужно парировать тигриные удары: главное, не бояться зверя, ведь удар у него довольно слабый — не удар, а так, сильный толчок мяча, поэтому взять его совершенно несложно — единственное, что сильно сбивает с толку, так это сам факт того, что тигр играет в футбол.
   Хищник атаковал раз за разом, и почти все мячи вратарь ловил, лишь иногда зверю удавалось протолкнуть мяч рядом с ногами человека. За все время этой забавы тигр ни разу не коснулся противника ни мордой, ни лапой, ни туловищем. Вскоре хищник стал злиться, но не на вратаря, а так, вообще — кончик его хвоста стал нервно подергиваться. Я не стал дожидаться того, когда в груди у зверя зарокочет приглушенное рычание, а сразу подбежал к нему и начал успокаивать его и мысленно, и лаская руками. Мы так мало погуляли, а он уже разнервничался! Да, действительно, дикому зверю город противопоказан — он начинает нервничать и злиться, а все от новых впечатлений, от шума, движения, от множества разных звуков и запахов. С этой стороны в клетке ему было бы гораздо легче — он точно знал, что посторонний просто так к нему не проникнет, знал, что он здесь хозяин, и чувствовал бы себя защищенным от врагов.
   Мы вернулись домой. Больше я не буду с ним гулять по городу — он может разнервничаться и стать опасным для окружающих — отныне он будет жить в доме или же бродить по девственным лесам, пустыням и степям.
   Когда мы пришли домой, я взял большую разноцветную ткань и повесил ее на стену возле тигриного ковра — это будет наша дверь в другие миры. Потом я подвел зверя к ткани, провел по ней руками, и в тот же миг на месте материи появился большой проход в лес. Мы услышали пение птиц, почувствовали запахи леса и свежий ветер свободы, затем прошли в отверстие и углубились в чащу, не знавшую человека, и бродили по ней до вечера. Обратно мы вернулись, когда захотели есть, и уже дома наелись.
   Тигр понял, что за тканью скрывается родной ему мир, поэтому после ужина хищник долго тыкался носом в ткань, а потом потянул ее своей лапой и сорвал со стены. Потом он долго толкал стену лапой, обнюхивал ее, и даже рычал на нее, но лес так и не появился. Я увидел его безуспешные попытки, повесил ткань на место и, сжалившись над ним, записал в мозг животного новый условный рефлекс: только когда я проведу руками по ткани, только тогда и появится проход в другой мир, а во всех остальных случаях попытки уйти на свободу заранее обречены на неудачу.
   После этого я открыл проход, и тигр прошел туда, в свой мир, а затем я закрыл проход, но, чтобы животное могло возвратиться, мне пришлось оставить мысленную связь между собой и зверем — когда он захочет вернуться, я узнаю об этом и перемещу его обратно на его тигриный ковер из любого места, в котором он в тот момент будет находиться. Хищнику нужно погулять в родной стихии, а после возвращения я за мгновение излечу его от ран, паразитов и болезнетворных микробов, которых он наверняка соберет в лесу — у меня в доме должно быть чисто, а не как в сарае. Пусть погуляет: вольному — воля, когда захочет — вернется. Тигр измучился от клеток, в которых его держали в последнее время, поэтому я ожидал, что в этом первом, после плена, самостоятельном походе по лесу, он проведет довольно много времени.