Щербаков Александр. Щенки и псы Войны

вечером, военком сказал, привезут оттуда тело.
- Пройдите, Сергея Михайловича сейчас нет, он с поминками дела
утрясает, а Ольга Ивановна здесь. Плачет.
Колосков вошел в квартиру. Обычная двухкомнатная "хрущевка" с нишей и
тесным коридорчиком. У холодильника, притулившегося в углу, с зареванным
лицом стояла худенькая светленькая девушка, которую успокаивала, обняв за
плечи, невысокая женщина в черном платке. Сильно пахло валерьянкой и чем-то
еще. Мимо них из комнаты в кухню стремительно прошла женщина. Никто не
обращал на него никакого внимания. Он снял шапку и прошел в комнату.
Стеклянная дверь, сервант, телевизор и зеркало были занавешаны белыми
простынями. На телевизоре, изредка потрескивая, горела тоненькая восковая
свеча, а рядом стоял портрет улыбающегося Эдика, снятого в берете, тельнике
и камуфляже на фоне российского флага. Похоже, снято где-то на пересыльном
пункте, где фотографы-колымщики одевают в одну и ту же форму
ребят-призывников и щелкают одного за другим. Разве кто откажется от такой
фотографии. А потом наложенным платежом рассылают по адресам родителей.
Справа, на диване, откинувшись, полулежала мать Эдика, в черном, с
отрешенным заплаканным лицом, стиснув в кулачке носовой платок. Над ней
хлопотали, видимо, ее родственницы или подруги, которые пытались привести ее
в чувство. Тут же суетилась знакомая ему соседка-старушка. В сторонке
несколько перепуганных девчонок, наверное, одноклассниц, шмыгали носами.
- Голову ей опустите пониже! Уберите, не надо подушку!
- Кто-нибудь, платок смочите водой!
- Вера, нашатырь где? Куда дели нашатырь?
- На книжной полке посмотри!
- Оленька, бедная, девочка моя, - причитала седая полная женщина,
сидевшая в кресле. - Надо же такое несчастье! Такое горе! Эдичка!
Посреди комнаты мужчина средних лет и молодой парнишка возились со
столом, пытаясь раздвинуть его. В углу между окном и сервантом у стены
стояли четыре венка с траурными лентами. На одной было написано: "Дорогому
любимому сыночку от мамы с папой". Под сервант забилась насмерть
перепуганная серая с белым кошка, не понимая, что же происходит в доме, что
здесь делают эти чужие люди.

Вдруг протяжно застонала мать убитого солдата, женщины вновь
засуетились вокруг нее.
- Коля, давайте перенесем ее в маленькую комнату, - позвала одна из
женщин мужчину, который занимался столом.
- Мужчина, помогите, пожалуйста, - она же обратилась к Колоскову.
- Да, да, конечно! - глухо вырвалось у Игоря.
Они подхватили осторожно безжизненное тело матери и перенесли в
соседнюю комнату на кушетку.
- Саня, позови Ларису, медсестру с четвертого! Надо бы укол ей сделать!
Пусть поспит хоть несколько часов! Завтра у нее будет тяжелый день! Эх,
горе-то какое! Бедняжка!
- Потерять единственного сына!
- Проклятая война!
- Не война, а политики! Своих-то детей они на бойню не посылают!
Сволочи! - отозвался зло мужчина.
Колосков понуро стоял у окна. Комната Академика ничем особым не
отличалась от подобных мальчишеских комнат. Только большим обилием книг,
которыми был забит стеллаж и полки над столом. Те же яркие плакаты
популярных рок-групп на стене, магнитофон, усилитель, громоздкие колонки,
полка с кассетами, на стене видавшая виды гитара с наклейками на деке. На
письменном столе под оргстеклом цветной портрет Пола Маккартни, школьные
фотографии, среди которых фото светленькой девушки, похоже, которую Колосков
видел только что плачущую в коридоре.
Прибежала Лариса со шприцами и лекарством. Симпатичная молодая женщина
лет тридцати с короткой стрижкой. Оставив мать Эдика с медсестрой, все вышли
из комнаты. Раздавались всхлипы и вздохи, сидящих в печали женщин, говорили
полушопотом, старались не шуметь.
- Отпевание начнется в десять. С шофером катафалка уже договорились.
Подъедет точно к девяти.
- Катя, а как со столовой?
- Столовую заказали. Не волнуйся. Автобусы будут. Николай Васильевич со
всеми уже договорился.
- А веточки сосновые?
- Ребята, Эдичкины друзья, обещали нарезать...
Игорь, вспомнив о цели своего визита, извлек из кармана поляроидную
фотокарточку и пристроил рядом со свечой и портретом погибшего парнишки.
Через полчаса он, ссутулившись, одиноко сидел в сквере на обледенелой
скамейке и пил "из горла" водку.

Квазимодо

Мы будем твердо следовать истинному смыслу
воинского пути, чтобы наши чувства все время
были наготове.
Одна из заповедей школы Кекусинкай

Этим прозвищем его окрестили боевые товарищи в январе 1995-го в
Грозном. Кто его первым так назвал одному богу известно, никто этого из них
сейчас не помнит. Случилось это во время штурма одной из пятиэтажек, в
которой засели отчаянно обороняющиеся дудаевцы. Выбили боевиков из трех
подъездов, остался последний. По верхним этажам долбила стоящая у соседнего
закопченного от пожарища дома "бэшка". Они же шаг за шагом выкуривали
"духов" с нижних. Поднялись на второй этаж, забросали "эфками" все дверные
амбразуры. Рвануло! Теперь, вперед! И тут, неожиданно, сверху вылетели два
кругляша с ребрышками, прямо под ноги ему, лейтенанту Колоскову и его
напарнику, прапорщику Дубицкому, оставшимся на лестничной площадке.
Остальные ребята тем временем шмонали квартиры. Николка Дубицкий тут же
плюхнулся ничком в один из дверных проемов. Он же, шарахнулся инстинктивно в
сторону от смертоносных подарков и сорвался вниз: перила на лесничном
пролете были выломаны с мясом. Это его и спасло тогда от осколков, от
неминуемой смерти. Повезло, только колено разбил в кровь да плечом и башкой
шандарахнулся здорово о нижние ступеньки. С трудом поднялся как древний дед,
весь перемазанный в пыли, исцарапанный. Котелок гудит как керогаз, спина не
разгибается, ушибленная бровь распухла на глазах, правый глаз начисто
заплыл, будто и не было вовсе. Вот в таком виде он и предстал перед
товарищами. Хромой, кривой, всклокоченный. Тут кто-то и брякнул, взглянув на
Игоря: "Настоящий Квазимодо!", так и пошло, поехало. Стали величать
Квазимодо или кратко Квазиком.

Игорь Колосков в юности был чемпионом региона по каратэ в стиле
Кекусинкай. С двенадцати лет он занимался в спортивном клубе. Уже в
семнадцать заработал "черный пояс", который в "доджо" торжественно ему
вручал, приехавший к ним на соревнования, президент федерации Кекусинкай
России Александр Иванович Танюшкин. Может он и дальше бы успешно выступал на
татами, да вышла незадача, в одном из "джиу-кумитэ" (свободном спарринге) на
тренировке перед ответственным турниром получил серьезнейшую травму, перелом
шейки бедра. На этом в один миг и закончилась его звездная чемпионская
карьера. После окончания средней школы каким-то чудом прошел медкомиссию и
легко поступил в военное училище. Окончил его с отличием, а через полгода
оказался в Грозном, в жестокой январской заварушке, устроенной "Павликом"...

Вернулся из очередной командировки. К дому подходил, сердце колотилось
бешено, готово было выпрыгнуть наружу. Будто целую вечность дома не был, а
на самом-то деле всего три месяца. Позвонил. Никто не отвечает. Спустился
этажом ниже к соседке, тете Шуре, взял ключ, который на всякий случай ей
оставляли, если вдруг зальет ненароком или еще чего-нибудь непредвиденное
случится. Поднялся к себе. Открыл. Вошел. Чуть сознание не потерял. Запах
женских духов и прочей косметики обалденный. Отвык в Чечне от "шанелей",
"диоров", кремов, шампуней. Там был только запах крови, пота, дерьма да
запах страха. Да, да, именно запах страха. Он этому раньше не верил, пока
сам не почувствовал. Когда человек одержим страхом, не только он сам
меняется, но и его собственный запах тоже. Запах кожи, пота.
Сбросил вонючие монатки. Забрался в теплую ванну. Долго лежал, откисая.
В ароматной пене, бултыхаясь, балдея. Вылез, обвернулся полотенцем как
Махатма Ганди, отправился прямиком на уютную кухоньку обследовать
холодильник. Там оставалась початая бутылка коньяка. Прощаясь, перед
отъездом открывали. Пусто! Куда-то исчезла? М...да! Печальный случай! Видать
с подружками уговорила. А жаль! Сейчас была бы к стати. Уселся в глубокое
удобное кресло, вытянул с наслаждением волосатые крепкие ноги. Врубил телик.
Пощелкал программы. Ничего интересного. Везде одно и тоже. Перосян с
плоскими шутками со своей боевой подругой, щекастый Евдокимов все про баню
рассказывает, да волосатые и бритые под ноль чуваки с голыми бабцами,
извиваясь словно гомики, идиотские песни вопят. Остановился на спортивном
канале. Как помню, "Ак-Барс" с кем-то играл. Накидал шайб целую авоську.
Стал уже слегка подремывать, когда щелкнул входной замок. Бросился встречать
свою ненаглядную, единственную. Крепко обнял, поцеловал, пощекотил усами и
легко подхватив на руки словно пушинку, понес в комнату. Тяжело плюхнулся
вместе с ней в кресло, уткнулся лицом, с наслаждением вдыхая аромат ее
каштановых волос. Расстегнул кружевную блузку, обнажил шелковистую грудь с
розовым призывно торчащим соском и жадно обхватил его своими горячими
губами.
- Ну, погоди же, дай хоть раздеться, - заворковала моя прелесть, делая
отчаянные попытки вырваться из могучих объятий "изголодавшегося зверя". -
Бешеный какой-то! Словно из джунглей вырвался! Когда приехал? Позвонил бы на
работу, я бы что-нибудь купила! Голодный, наверное! Ел что-нибудь? Посиди,
отдохни, дорогой, я приму душ!
Он тогда в порыве чувств не обратил внимания, а уже позже, через
несколько дней, стал замечать, что она какая-то не такая, как раньше.
Странная какая-то. В ней что-то изменилось. Стала чаще задерживаться на
работе, жаловалась на большую загрузку. Приходила усталая, неразговорчивая.
Часто ссылалась на головную боль. До какой там любви. Уже не было тех
интимных откровенных заигрываний в постели, как раньше. Какой уж там минет.
Обыкновенный поцелуй не дождешься!
- Это бывает, - подумал он. - Отвыкла от мужика, пока в командировке
был. Да и я слишком груб, не внимателен, без особых там ласк и нежностей,
пру как танк напролом. Отсюда и холодность. Такое ощущение, что занимаешься
любовью не с любящей тебя женщиной, а с бесчувственным манекеном...
Нет, все-таки что-то произошло. Что-то произошло. Все знали, только он
не знал. И он это почувствовал. Сосед-колобок, напротив, как-то при встрече
ехидно ухмыльнулся в усы. Так бы и стукнул по жирной физиономии. Даже тетя
Шура, уж на что божий одуванчик, и та стала избегать его.
Игорь за полторы недели извелся, стал нервным и замкнутым от
переживаний и подозрений. Одним словом, довел себя "до ручки". Однажды,
решившись, он объявил ей об очередной срочной командировке. К его удивлению
она это известие восприняла довольно спокойно. Утром, тепло попрощавшись, он
уехал к знакомому на дачу, где пробыл пару кошмарных дней наедине с собой и
своими сомнениями. На третий, поздно вечером вернулся в город, поднялся на
четвертый этаж соседнего дома, окно лестничной площадки были расположено
прямо напротив окон его квартиры. В зале горел свет. Он видел порхающий по
комнате словно эльф силуэт любимой. И вдруг откуда-то сбоку появился еще
один, высокий, мужской. Он обнимал ее! Его женщину! Которую он обожал!
Которой верил! Которую боготворил! Которую носил на руках!
Он был в шоке. Пальцы с хрустом сжались в кулак. Он словно зомби вышел
из подъезда, и только сейчас обратил внимание что, напротив, у их дома
припаркована незнакомая серебристая иномарка.
Вернулся во двор он через несколько часов, где все это время бродил, он
не помнит. Машина стояла на прежнем месте. Света в окнах уже не было.
Поднялся к себе. Бесшумно открыл замок, разулся и тихо прошел в комнату. Они
крепко спали, утомленные любовной игрой. Игорь, стараясь не шуметь, быстро
разделся и нырнул под одеяло...
Оба проснулись, не понимая в темноте, почему вдруг стало тесно. Гость,
молодой смазливый парень, попытался вскочить, но Колосков сильной рукой
обоих припечатал к ложу.
- Раз так получилось, будем жить втроем! - объявил он, удивительно для
себя самого спокойным вкрадчивым голосом. Отпустив виновников своих
кошмарных переживаний, он вытянулся и беззаботно закинул руки за голову. Он
уже не обращал на них никакого внимания. Они же, покинув оскверненное ложе и
прихватив одежду, одевались наспех уже в прихожей. Через некоторое время
мягко заурчал двигатель, стоящей под окнами иномарки. Они уехали.
Он же провалился в какую-то бездонную пропасть. Он спал мертвецким сном
целые сутки. Когда он проснулся, понял, что все на белом свете ему по фигу.
Мир, его окружавший, рухнул. В нем самом что-то сломалось. Словно пружина
слетела как в часовом механизме. Механизм семейной жизни сразу запылился и
заржавел. Он прожил в квартире еще несколько дней. Которые беспробудно пил.
На четвертый, утром в ванной взглянул в овальное зеркало и не узнал себя. Из
его глотки вырвался дикий рык, смертельно раненого зверя. Он одним движением
смахнул с полки всю ее дорогую косметику и кулаком разнес зеркало вдребезги.
По физиономии дать? Что толку? Слабак! Ты же мужик! Ну, что поделаешь!
Бывает и такое! Любовь проходит! Не ты один! Возьми себя в руки! Ты, что как
пацан, обиженный, оскорбленный! Еще в петлю полезь! Сопли распустил! Сам
виноват! Значит, мало ей дал, мало уделял внимания! Человек-то он по натуре
неразговорчивый, всякие там комплименты и прочую лапшу на уши вешать не
умеет! А бабы на это падки как пчелы на мед! Они как кошки, погладишь,
замурлычат
Как ему вдруг стал ненавистен этот дом, где было столько любви и
счастливых мгновений. Колосков быстро собрался, закрыл квартиру, спустился
вниз, молча вручил ключ тете Шуре. Поехал прямиком к Протасову. Ввалился в
кабинет, так мол и так, Михалыч, надоело отдыхать, хочу снова в
командировку.
- Ты, что Квазик головой шандарахнулся? Всего две недели прошло, как ты
вернулся! А ты как с цепи сорвался! На тебе лица нет! - заворчал
подполковник. - Что стряслось, выкладывай!
Пришлось Михалычу все выложить как на духу. Он мужик мудрый, трижды
женатый. Сразу вошел в положение. Почесал свою блестящую как у Розенбаума
репу и говорит, надо обязательно ехать, только это может как-то помочь
пережить свалившуюся на меня беду. У великого Ницше где-то сказано, идешь к
бабе, бери кнут! Не повезло тебе с бабой, говорит. Ой, не повезло! Лучше б
собаку завел, та уж точно не обманет, не предаст. А когда отношения заходят
в тупик, это ведь сразу видно. Глядишь, тебя уже никто не ласкает, не
прижимается как обычно, не виснет на шее, не трезвонит о своих радостях и
печалях, не встречает тебя, когда вялый уставший открываешь дверь. А если
еще к этому вместо привычных Мишутка, Мишуня, Мишенька, тебя почему-то
начинают называть твердо и повелительно Михаил, считай - любовь прошла, ушла
безповоротно! Бери шинель, иди из дому!
- Все болтают, любовь надо завоевывать! - продолжал Михалыч, неспеша
разливая по стопкам армянский коньяк, извлеченный из тумбочки. - А я тебе
скажу так, завоевывать ее ни в коем случае не надо! Она либо есть, либо ее
просто нет! Одно из двух! Настоящая любовь - это большая редкость, скажу
тебе по секрету! Когда любимая за тобой, хоть на край света! Не каждому
такой подарок выпадает в жизни! Мне вот, только с третьего раза. Бог
смилостивился, Настеньку послал старому дураку. Если б не она, я бы после
того ранения на ноги вряд ли поднялся. Выходила, голубушка.
- Да, Настасья Егоровна, прекрасная женщина, - согласился Игорь,
закуривая. - Душевной теплоты человек. Помню, как она нас провожала в
последнюю командировку! Для каждого нашлось доброе напутствие.
- Не то слово! Золото! А про твою, она мне сразу сказала, как только
увидела, что вертихвостка та еще, и что жить вы не будете!
Квазимодо с хрустом сжал кулак с ороговевшими костяшками, покоившийся
на столе. Его потемневший взгляд впился в хрустальную пепельницу.
- Ничего, ничего, браток! Съедишь, развеешься. Там тебе не до дум
будет. А здесь останешься, волком будешь выть, на стенку начнешь бросаться,
сам себя изведешь, как пить дать. Это вещь такая. Не ты первый, не ты
последний. Сколько стоящих мужиков из-за этого пропало. Необходимо отвлечься
от мрачных мыслей, по боку их, иначе - крышка. Либо горько запьешь и тебя
вышибут из органов ко всем чертям, либо чего-нибудь натворишь непоправимое,
либо чего доброго, пулю пустишь в башку. Так что, мой тебе добрый совет,
езжай с богом, Игорек! Время лечит. Все у тебя будет путем, ты парень не из
слабых, я тебя знаю! Будь молодцом, не бери в голову! Плюнь на все! Черт с
ней, с сукой! Поедешь на замену Балашову.
- Балашову?
- Ранили его!
- Славку? Когда?
- Степан Исаев звонил оттуда утром. Подорвался, сукин хвост! Сколько
раз ему, мудаку, говорил, не спеши, внимательно осмотрись, обдумай! Так нет
же, прет всегда напролом!
- Где?
- В Хиди-Хуторе.
- На растяжке?
- Да, нет. Растяжку бы он заметил, не дурак. Перестрелка завязалась.
Группу наемников в селе накрыли. Завалили пару "вахов". Пацан-срочник, что с
ним был, рюкзак поднял, лежащий на тропинке рядом с убитым арабом. А под
рюкзаком лежала МС-3 на боевом взводе. Только салаженок поднял, чтобы
посмотреть, что в нем, рванула. А Славка, как на зло, рядом оказался в это
время.
Игорь с Балашовым еще в 95-ом в Грозном "боевое крещенье" получили. Ему
вспомнился кошмар тех дней, который им вместе довелось пережить.
Изматывающие уличные бои, кругом убитые, стонущие раненые, пожарища, руины,
подбитая изувеченная бронетехника, обезумевшие под перекрестным огнем
беженцы, отчаянное сопротивление дудаевцев. Навечно отпечаталась в памяти
мерзкая картина: в расположенном за президентским дворцом канализационном
коллекторе плавающие в дерьме трупы погибших танкистов. До которых никому не
было дела. И вот Славка, его боевой кореш, с которым вместе перенесли все
тяготы войны, подорвался на мине.
- Поедешь, за Трофимовым там присмотри, уж больно горяч, как бы чего не
выкинул. От него всего можно ждать, - оторвал его от дум Михалыч.
- Конфуций - мужик непредсказуемый.
- Да, кстати, тут тебя спрашивал Алексеев. Интересовался, когда
приедешь? Подарок тебе приготовил на день рождения. Забеги к нему. Проведай.
Саша Алексеев был с ними, когда они вошли в Чечню в декабре 94-го.
Молодому лейтенанту не привелось повоевать в Грозном, на трассе колонну
бронетехники обстреляли из зеленки, и шальная пуля попала ему в спину, задев
позвоночник. Игорь с Балашовым двигались следом и видели, как тяжелораненый
Алексеев свалился с брони. У Саши после ранения парализовало нижние
конечности, и он передвигался по крохотной родительской квартирке на
инвалидной коляске. Жили они на четвертом этаже в "хрущевке", и спуститься
на прогулку во двор на свежий воздух для него было неразрешимой проблемой.
Игорь с товарищами после возвращения из командировок часто заходили к
боевому другу и на руках выносили его вместе с коляской в тень под акации,
иногда организовывали для него праздник: выезд на природу, куда- нибудь в
лес, к речке. В первый год у Саши была жуткая депрессия, он не хотел жить.
Любимая девушка его бросила. Кому нужен муж-инвалид? Он не мог видеть как
переживают за него родители. Его нервировало их сострадание, он не мог
видеть заплаканные глаза матери, угнетала собственная беспомощность. А потом
кто-то из ребят додумался и принес ему инструмент для резьбы по дереву,
чтобы его чем-нибудь занять, всякие там резцы, и он увлекся этим занятием.
Начал с простого, с разделочных досок, и пошло. Из под его искусных рук
выходили настоящие шедевры, особенно из капа, которые он любил просто дарить
своим друзьям.


Ибрагиму Хамзатову было двадцать семь лет. А это уже немало для
настоящего мужчины на Кавказе. Он возвращался в родное село. Ездил на
свадьбу к родственникам в Хасавюрт. Дела у него шли в гору. У него была пара
скромных заводиков по переработке нефти. Если эти закопанные в землю
цисцерны можно называть заводиками. Несколько раз их у него собирались
взорвать, но как говорится, Аллах миловал, всегда находились
заинтересованные люди. И его оставляли не только в покое, но и даже в
некоторой степени охраняли. Проблем стало намного меньше, чем в ту войну.
Фуру закачал бензином и вперед, к родственникам в Дагестан, а там он уйдет
куда надо. По своим каналам. Даже и беспокоиться не надо. С блокпостами
абсолютно никаких трений. "Бобы" там крутые зашибают. Сколько машин за день
пропускается? Подъезжаешь, договариваешься с "ментами" на энную сумму, даешь
в лапу несколько сотен и можешь спокойно валить дальше, да еще и
рекомендацию дают, к кому на следующем "блоке" обратиться. Проблемы только
возникают, если на "десантуру" нарвешься. С ними этот номер не пройдет.
Нефтепродукты, это не пряники или конфеты, нужны специальные документы на
перевозку по Чечне.
Ибрагим обычно ездил на старенькой "копейке", чтобы не привлекать
пристального внимания к своей особе. Хотя в гараже у него ютилась сверкающая
серебристым металликом "Ауди". Свадьба прошла пышно и весело, женился его
двоюродный брат Исмаил, который был одним из главных звеньев в его бизнесе.
Дорогой дядя Аслан был доволен выбором среднего сына, семья породнилась с
очень влиятельными уважаемыми людьми.
Загруженный подзавязку дядиными подарками "жигуль" на разбитой вдрызг
дороге натужно стонал и покряхтывал. И надо же было поломке случиться в трех
километрах от родного дома.
Ибрагим, проклиная все на свете, вылез из-за руля заглохшего автомобиля
на пустынную вечернюю дорогу. Придется идти пешком. Не сидеть же, сиднем,
здесь всю ночь. Закрыв машину, перекинув через плечо спортивную сумку, он
поплелся по пыльной дороге в гору.
Через час уже в полной темноте, преодолев вершину, он увидел,
раскинувшуюся внизу, подмигивающую огоньками, родную вотчину. Под гору идти
стало легче и веселее. Считай, уже дома.
- Черт, побери! - выругался он, заметив, что развязался шнурок. Опустив
на дорогу тяжелую сумку, присел и стал завязывать шнурок.


На блокпосту у въезда в село "фишку" тянули четверо "вованов": рядовые
Привалов, Самурский, Никонов и сержант Кныш. Двое мирно спали, зарывшись
лицами в воротники бушлатов, прижавшись друг к другу, а другая двойка
изредка поглядывала по сторонам и вслушивалась в тишину. Со стороны села
послышались чьи-то шаги, кто-то направлялся к ним, тихо насвистывая.
- Стой! Кто идет?
- Свои! Колосков!
Из темноты вынырнул легко узнаваемый силуэт старшего лейтенанта
Колоскова.
- Ты чего, Квазик, народ пугаешь? Могли бы вмазать! - сказал Кныш. -
Бродишь по ночам как Кентервильское приведение. Кандалов звенящих тебе
только еще не хватает. Хорошо, что хоть свистнул, а то бы шарахнули б с двух
стволов! И была бы твоя песенка спета!
- Не спится, парни. Бессонница, зараза, замучила. Бедро еще к тому же
разболелось не на шутку, разнылось к непогоде, наверное. Вышел
прогульнуться, чтобы ребятам не мешать.
- Плотнее к окуляру прижимайся, чтобы свет от прицела на лицо не падал,
- посоветовал Самурскому сержант, оборачиваясь. - Был у меня случай, я духа
в Грозном подловил на этом. Три ночи за ним, подлюкой, охотился. В
развалинах вонючих с крысами время коротал, но все-таки дождался матерого
снаперюгу. Влупил ему прямо в мерзкую рожу. Четверых ребят только у нас в
роте завалил, сволочь. Наемником оказался, из афганских моджахедов, когда-то
у Масуда воевал.
- И чего они здесь позабыли?- спросил Ромка, вновь уткнувшись в прицел,
глядя в темноту.
- Ром, проплачено да немалыми баксами. Это тебе не "чехи" бестолковые,
среди наемников очень закаленные бойцы попадаются, не один конфликт прошли,
опыт у них охеренный, - ответил Квазимодо, усердно массируя ногу.
- Квазик! Квазик! Смотри, никак кто-то на дороге копошится! - окликнул
"собровца" взволнованный солдат.
- Наверняка, фугас закладывает, - высказал предположение Володька Кныш.
- Помнишь, на прошлой неделе в том месте "уазик" с омоновцами подорвался.
- Ну-ка, дайка, взглянуть! - Квазимодо живо потянулся к Ромкиной
винтовке с ночным прицелом.
Прижал бровь к окуляру.
- И в правду, какая-то сука маячит. Присел, взрывчатку закапывает. Ах,
душара потный! Вечерний моцион, видите ли, у него. Получай, гад! - не
раздумывая, он нажал на спусковой крючок...




Один из вертолетов приземлился на дорогу взять раненых и "двухсотых".
Другой же Ми-8МТ барражировал над лесом, откуда из засады велся обстрел
колонны. В ложбинке чадила, лежащая на боку, белая "Нива". Тут же лежал
окровавленный тлеющий труп боевика. Немного поодаль горела груда
исковеркованного металла, тоже когда-то бывшего автомобилем. Игорь, махнул
рукой, показавшимся из зарослей слева Тимохину и Виталию Исаеву и побежал
дальше, внимательно всматриваясь во враждебный лес. Под ногами шуршали
прошлогодние опавшие листья. Неожиданно он увидел впереди меж деревьями
мелькающий силуэт. Квазимодо, не теряя осторожности, прибавил скорости.
Бежать с ПКМом на перевес было крайне неудобно. Может бросить, мелькнула у
него вдруг шальная мысль. Иначе, хер догонишь! Вот уже показалась спина в
кожаной коричневой куртке, бегущего боевика. Оружия у него в руках не было.
- А черт с ним! В случае чего "Макаров" выручит, - подумал Игорь, на
ходу освобождаясь от тяжелого пулемета. Словно тяжеленный камень с себя