Страница:
потерплю, чтобы какая-то паршивая овца портила взаимоотношения
военнослужащих вверенном мне полку. Не потерплю никаких проявлений
"дедовщины", издевательств над молодыми солдатами! Зарубите это раз и
навсегда себе на носу!
Полковник снял фуражку. Вытер платком лоб и снова надел головной убор.
- Сержант Епифанцев!
- Я!
- Выйти из строя!
Сержант Епифанцев, чеканя шаг, вышел из строя!
- Кругом!
Епифанцев, потупив голову, повернулся к строю.
- Вот, сынки! Сержант Епифанцев возомнил себя вершителем судеб, поднял
руку на ребят из нового пополнения! Я возмущен, случившимся! Он, наверное,
забыл, как мы его спасали год тому назад от "дедовщины"! Забыл, как слезы
лил рекой и соплями умывался! А теперь, скоро дембель, можно отыгрываться на
молодых солдатах? Нет, дорогой, "дедовщины" в моем полку не будет! Запомните
это все! Я ко всем обращаюсь! К офицерам это относится в первую очередь! С
них спрос будет особый! Я хочу, чтобы вы, когда вернетесь из армии, с теплом
вспоминали годы, проведенные в ней, и на всю жизнь сохранили настоящую
мужскую дружбу...
Пыльная дорога. Рота на марше. Бегут по жаре, обливаясь потом, в полной
боевой выкладке молодые солдаты.
- Не отставать! Живее! Не солдаты, а сонные мухи! Подтянись! Бахметьев,
дыши глубже! - старший сержант подгоняет отставших.
- Не могу, товарищ старший сержант!
- Нет такого слова "не могу". Есть слово "надо"! Почему другие могут?
Давай, Бахметьев! - хрипло кричит, бегущий рядом с солдатом, капитан Кашин.
- Давай, мужики, еще немного осталось! Последний рывок!
Наконец-то показалась зеленая рощица со сторожевой вышкой стрельбища.
Добежав до нее, солдаты в изнеможении в насквозь сырых от пота гимнастерках
повалились на траву. Кто курит. Кто жадно прикладывается к фляжке, кто
просто лежит и смотрит в небо, кто уже забылся в полудреме, закрыв глаза.
Почти ни кто не разговаривал. Все смертельно устали. Отовсюду слышался
веселый птичий щебет и неугомонное стрекотание кузнечиков.
После получасового перекура по приказу капитана Кашина старший сержант
поднял солдат. Начались стрельбы. Ромка и остальные со стороны наблюдали,
как стреляет первый взвод.
Особенно всех удивил Коля Сайкин: вместо коротких очередей, он шарахнул
по мишеням одной длинной, даже ствол у автомата задрался вверх. Наверное,
весь рожок опустошил.
- Рядовой Самурский!
- Я!
- На огневой рубеж!
Ромка выбежал на позицию, улегся за бетонным столбушком. В конце поля
перед высоким насыпным валом маячили четыре стоячие черные мишени, а чуть
ближе, в стороне от них, на бруствере - ряд банок из-под пива, по которым
ради забавы одиночными постреливал капитан Кашин, стоящий в стороне.
Ромка Самурский с чуть отросшими светлыми волосами был похож на
торчащий из-за столбика одуванчик. По команде сержанта он короткими
очередями уложил все мишени. И без приказа шарахнул по ряду банок, которые
под пулями разлетелись в разные стороны. У всех вытянутые удивленные лица.
Капитан в восхищении присвистнул и сдвинул кепку на затылок.
- Ну, дает! Молодец! Учитесь, горе-стрелки у своего товарища!
- Как фамилия? - поинтересовался капитан.
- Самурский, товарищ капитан!
- Напомнишь мне о нем, - сказал Кашин, обернувшись к старшему сержанту.
- Учиться парня пошлем в учебку. Мировой снайпер из него может получиться.
Со стрельбища возвращались на машине под брезентовым верхом. Усталые,
запыленные, но довольные, полные впечатлений.
Казарма. Вечером все заняты своими делами: кто подшивает подворотничок,
кто читает книгу, кто письма из дома, кто тихо бренчит на гитаре, кто пишет
письма родным. Ромка Самурский тоже пишет.
Мать Ромки в волнении вскрыла письмо от сына, рядом его бабушка и
сестренка Катя.
"Здравствуйте, мои дорогие! Получил сразу три ваших письма. Все вы за
меня переживаете и напрасно. Все у меня хорошо. Первое время было тяжело.
Первого ходили на стрельбище. Это 18 км в одну сторону. Все сдал на "5".
Вернулись со стрельбища уставшие, грязные, и мне сразу три письма! Обалдеть
можно! Читал два дня. Я вас всех очень люблю. Часто о вас вспоминаю. Писать
мне часто не надо, а то не удобно перед пацанами. Кому- то вообще ни одного
письма не было, а у меня целая стопка. И выбрасывать жалко, а хранить не
больше четырех только можно..."
- Слава богу, что ему нравится служба. В начале всегда нелегко, с
непривычки. Ничего обвыкнется. Он у нас мальчишка самостоятельный. Есть в
кого, - откликнулась бабушка и вздохнула.
Территория "учебки". Офицер привез группу солдат из части учиться на
кинологов, радистов, снайперов, командиров БТРов. Солдаты в ожидании
командира курили во дворе, сидя на скамейках перед закопанным в землю
колесом от "Урала", в который была вставлена урна. А в это время в кабинете
начальника "учебки" накалялись страсти. Начальник ругался на чем свет стоит.
- Ну, нет у меня мест! Ты понимаешь? Ну, нет! - кричал красный как рак
майор. - Я, что - резиновый? Где я тебе их возьму!
- Сколько нам по разнарядке спустили, мы столько и привезли! - твердил
возмущенный капитан Кашин. - Меня не трясет, куда подевались места! Не хрен
было блатных из местных набирать!
- Я тебе русским языком говорю! Нет у меня мест! Я что, тебе, рожу? Не
возьму я их!
- Возьмешь! Я их назад не повезу! Даже и не надейся! Делай, что хочешь!
Я свое задание выполнил, доставил пацанов! А ты уж сам разбирайся, что с
ними делать и куда девать!
После жарких дебатов в кабинете у майора Кашин вышел попрощаться с
солдатами.
- Ну, пацаны, бывайте! Главное, не робейте! Еще увидимся! Отучитесь,
вернетесь в родную часть. Будем вас ждать! Счастливо оставаться! Не позорьте
полк! Держитесь вместе! В обиду друг друга не давайте!
- До свидания, товарищ капитан. Не волнуйтесь, не опозорим! Счастливого
пути! Всем в части привет!
- Полковнику Ермакову, персонально! - брякнул рядовой Сайкин, покраснев
как красна девица.
- Непременно передам!
На следующий день начальник учебки передал личные дела на восьмерых
солдат старшему лейтенанту и приказал отвезти в штаб дивизии.
- Вот тебе личные дела на восьмерых, отвезешь лишних солдат в штаб
дивизии, пусть там сами решают, куда их девать.
Ромка и его товарищи вновь на новом месте. Старший сержант по длинным
мрачным коридорам привел восьмерых молодых солдат в казарму. Новичков
обступили старожилы. Дембеля, кто пошустрее, тут же у вновь прибывших
экспроприировали новенькую форму. Взамен отдали свою поношенную. Ромке
достались выгоревшие штаны с двумя здоровенными заплатами во всю задницу и
стоптанные сапоги. Кто-то из новоприбывших попытался возражать, его тут же
"утихомирили", дали понять, кто в роте старший.
Молодых постоянно безо всяких причин шпыняли, задирали, чуть что, били
поддых... Заставляли заниматься уборкой помещения, вне очереди дневалить,
надраивать "дедам" до блеска сапоги, подшивать подворотнички
старослужащим... У Ромки зудело все тело от расчесов: неистово кусали вши.
Эти твари, устроив свои лежбища в складках и швах нижнего белья, ни днем, ни
ночью не давали покоя. Благо - кухонные котлы под рукой. Пропаришь одежду,
пара дней счастливой жизни тебе обеспечено. Потом снова сплошной зуд. Своей
постоянной койки у него не было. Скитался по казарме, сегодня здесь, завтра
там. Он занимал любую, которая оказывалась свободной (солдаты часто ездили в
командировки).
В воспитание новобранцев помимо командиров не забывали вносить свою
лепту и "деды". Жизнь в роте была бесцветна и скушна. От скуки "деды"
развлекались на всю катушку. Новеньких и "молодых" загоняли на койки.
Называлась эта забава "дужки": Солдат, держась руками за дужку кровати и
упираясь ногами в другую, зависал в воздухе. Если уставал и опускал ноги,
его били ремнями и пряжками.
Особенно изголялся сержант Антипов. Кличка у него была знаменитая,
"Тайсон". Чуть, что не так, он тут же давал волю кулакам. На гражданке он
занимался серьезно боксом и чтобы не потерять спортивную форму, отрабатывал
удары на рядовых солдатах. Выстраивал новобранцев в казарме пред сном и
проводил серию мощных ударов по корпусу, по лицу старался не бить, чтобы не
было видно синяков. Антипов был невысокого роста, коренастый, с короткой
шеей, из-за чего казалось, что он втягивает голову в плечи. Прохаживаясь
перед строем, он разглагольствовал на тему, что есть настоящая армия и
настоящий русский солдат и, неожиданно резко повернувшись, бил кого-нибудь
из солдат кулаком поддых или в грудь. Если кто-нибудь падал или сгибался от
боли, то он тут же назначал очередной наряд. Остальные же, лежа на койках,
наслаждались этим "кино". Ромку распределили на кухню. Это его и спасало от
почти ежевечерних экзекуций над "новобранцами", так как он рано уходил из
казармы, а возвращался, когда все уже спали.
Две недели не было писем. Ромкина мать в волнении распечатала конверт с
красным штемпелем, армейским треугольником.
"... спешу огорчить вас. Пишу вам из города N, где я прохожу службу в
хозвзводе. Довольно тяжело. Особо расписывать вам ничего не буду. Так как
времени почти нет. Подняли нас среди ночи и отправили сюда. Вот она наша
Российская армия. Самых здоровых направили в РМТО. Недавно двое молодых
сбежали. В прежней части хорошо было, там "неуставных" вообще не было. Видно
не судьба мне нормально служить. Коллектив здесь не дружный, согнали из
разных частей. "Деды" бешеные, дебильные какие-то. С ними даже офицеры не
связываются.
Сегодня ночью приснился сон, как будто я маленький. Идет 1986 год, и я
елку наряжаю с Денисом, он тоже маленький, я помню, у нас солдатики были
пластмассовые, два набора. У него индейцы, а у меня - ковбои. Дениска своих
в елке прятал, а я их искал. А еще, помню, робот был заводной, его заводили,
и он ходил. Бывало, мы расставим солдатиков, а потом запускаем его, и он их
топчет..."
- Костромин и Самурский! Живо на кухню! - скомандовал Тайсон, грубо
расталкивая спящих солдат, и придвинув вплотную злое лицо добавил угрожающе.
- Если пару банок сгущенки вечером не притараните, урою! Поняли, "духи"!
Было ранее утро. На кухню, где Ромка и Костромин упорно драили котлы,
влетел поддатый майор Занегин. Его багровая физиономия с выпуклыми мутными
глазами не предвещала ничего хорошего. От него за версту несло перегаром.
- Где хлеб? Куда девал хлеб, сученок? - накинулся он, ни с того, ни с
сего, на ближайшего. Им к несчастью оказался Ромка.
- Откуда нам знать, товарищ майор! Должны были еще вчера вечером
привезти. Но не привезли! Машина, кажется, не пришла! То ли сломалась, то ли
еще что-то случилось! У прапорщика Демьянчука спросите, он точно знает!
- Ах, ты еще препираться со мной вздумал, ублюдок! - майор ухватил его
за затылок и с силой ударил солдата головой об стол. Удар пришелся о
дюралевый уголок стола. Из рассеченного лба во все стороны брызнула кровь...
Госпиталь. Ромка с перевязанной головой лежал в палате у окна и
шариковым стержнем писал письмо:
"... лежу в санчасти. Температуры второй день нет. В санчасти тоже не
дают расслабиться, приходится порядок наводить. У нас тут трубу прорвало,
вода течет как из ведра, приходится убирать все. Правда, едим тут, меры не
знаем. Сгущенку ели, масло, сколько влезет с сахаром, яйца, пюре
картофельное.
Что-то, ваши письма запропастились куда-то. В роте, наверное, лежат.
Тут книги все перечитал, подряд набрасываешься, а дома-то не особо я этим
увлекался. Все гулять куда-то тянуло. Какие тут к черту "спецы". Это только
я один тут знаю ФИЗО. В старой части нас здорово гоняли. Когда "солдатскую
бабочку" по 150 раз делали, отжимались по 100-120 раз. "Гуськом" по 200
метров ходили, в противогазах бегали. Что, когда снимаешь его, из него
льется пот и слезы как из кружки вода. Утренняя зарядка как ад была. А тут
же кроме легкого бега, нагрузок нет. Служу России!"
Как-то днем навестить больного товарища пришел Коля Сайкин, с которым
они вместе поехали в учебку, а угодили сюда.
- Ром, ну как у тебя дела? Голова сильно болит?
- Да, вроде оклимался. Пять швов на лоб наложили. Теперь, наверное,
физиономия как у Отто Скорцени будет, вся в шрамах.
В палате кроме Ромки было еще трое солдат. Двое вышли покурить, а
третий крепко спал, отвернувшись к стене. На нижнем несвежем белье через
спину красовались кровавые полосы.
- Чего это с ним? - полюбопытствовал Сайкин, кивнув на спящего.
- Это Владик. Из автобата. Деды его отметелили железными прутьями.
Видишь, кровь насквозь пропиталась, запеклась. Раньше в царской армии было
наказание шпицрутенами, прогоняли сквозь строй под ударами шомполов, вот и с
ним такое устроили.
- А чего же ему белье-то не сменят? Грязнущее дальше не куда да в крови
перемазано.
- Колян, ну ты даешь! С луны, что ли свалился? Кому мы тут на хрен
нужны?
- Да, это ты верно заметил! Да, действительно! Кому?
- Эх, не повезло нам, Колька! Ой, как не повезло!
- Ромк, кто б мог подумать, что так все обернется. Радовались раньше
времени. Вот и стали сержантами, вот и стали спецами!
- Ни за что бы учиться не поехал, если бы знал в какую "дыру" попадем!
Черт меня дернул напроситься в "учебку". Будь она проклята!
- Вот, сигарет тебе принес.
- Спасибо, Коля, сигареты есть. Ребята угостили. Ты бы лучше мне
тетрадку достал с конвертом. Письмо не на чем написать. И стержень, этот,
совсем сдох, почти не пишет. Измучился с ним.
- Достанем, Ромк. О чем разговор. Знаешь, у нас ведь в роте ЧП!
- Что там еще случилось?
- Игорь Костромин слинял!
- Как это слинял?
- Как убегают? Вот взял и убежал!
- Смотался, значит, все-таки Игорек!
- Третий день ищут! Всю часть обыскали, все верх дном перевернули.
Нигде нет.
- Домой рванул, пацан!
- Домой?
- Хотя, вряд ли, до дома-то полторы тыщи будет!
- В конец достали, "деды"! Тайсон, распоследняя сволочь, кулаки свои
распустил! Заставлял его в самоволку за водкой идти.
- Я тоже убегу!
В госпиталь к Ромке, не выдержав, приехала мать. Тревога не давала
покоя. Материнское сердце не обманешь, оно чувствовало, что с сыном что-то
случилось. Отнюдь не простуда, как он ей писал. Ничего про случившееся он
так и не рассказал, говорил, что подскользнулся и неудачно упал. Мать
упросила командование дать ему отпуск. Из отпуска в часть он уже не
вернулся, мать через комитет солдатских матерей устроила сына в батальон
внутренних войск, который дислоцировался неподалеку. Ромку снова определили
на кухню. В батальоне не было такой "дедовщины". как в прежней части. Но
здесь была другая крайность. Солдаты вместо увольнений в выходные дни
работали на строительстве дач и на каких-то армян, с которыми у командования
были свои какие-то темные дела. Ромка замкнулся в себе. Один раз "дедушки"
попытались наехать на него и его напарника, Вовку Олялина, появившись на
кухне, но получили яростный отпор. В ход пошли не только кулаки, но и
табуретки. "Кухарки" из драки вышли с честью. С фингалом под глазом да
здоровой ссадиной на затылке. После этого побоища к ним уже никто не
прикалывался.
Мать часто навещала его. Он сильно изменился. Из улыбчивого
оптимистично настроенного парня превратился в неразговорчивого замкнутого
солдата, которого уже ничего не интересовало в жизни. Обеспокоенная
угнетенным состоянием сына, добилась приема у командира батальона.
- Сын так хотел служить. Так рвался в армию. Мечтал получить военную
специальность. Не пытался "закосить" от нее, как сейчас стремятся многие. А
что получилось? Околачивается на кухне! Ему же обидно. Молодой крепкий
парень. Вы же судьбу ему калечите. Неужели нельзя его перевести в другое
отделение, где настоящая военная служба.
- Ни чем вашему сыну помочь не могу! Он сам себе искалечил судьбу. Сам
выбрал кривую дорожку. Он не вернулся в родную часть! Он дезертировал! Ему
отныне нет доверия! Как я дезертиру могу доверить боевое оружие! Может он
завтра с оружием убежит из батальона. А на кухне ему самое место! Там тоже
кто-то должен служить!
- Ему, что же, до окончания службы посуду мыть да объедки со столов
убирать?
- Я сказал, что будет служить на кухне! Значит на кухне! До конца
службы! Я все сказал! - подполковник встал, давая понять, что разговор
окончен.
- Ну, тогда хоть нормальную форму ему выдайте. На бомжа стал похож.
Вон, в каких штанах ходит, им лет сто, не меньше. Заплатка на заплатке.
Живого места нет. И сапоги все стоптанные, дырявые. На ладан дышут.
- Где я вам форму достану? У меня, что склад? У меня таких, как ваш,
еще тридцать гавриков. Все беглые. И все они за штатом. Так что, для них у
меня обмундирования нет. Покупайте обмундирование сами, если хотите!
"... мама, ты меня не застанешь. Нас, "лишних", перевели в другую
часть. В бригаду оперативного назначения. Будут готовить для "горячих
точек". Извини, что не успел тебе об этом сообщить. Это было так неожиданно.
Приехал какой-то капитан с сержантами оттуда, и нас тут же погрузили на
поезд. Здесь не так комфортно, как у нас, но жить можно. Живем в походных
условиях. Выдали оружие, новую форму, каждый день занятия и серьезная
огневая подготовка. Были даже ночные стрельбы. В роте, главное, коллектив
хороший, пацаны подобрались нормальные. Встретил нескольких ребят из бывшей
части. Тоже оказались "лишними".
Помнишь, я тебе рассказывал про старшего сержанта Антипова по кличке
"Тайсон", который над нами, молодыми солдатами, тогда измывался. Так вот.
Ребята говорят, доигрался. Посадили гада. Говорят, что Тайсон "обламывая"
молодого солдата перестарался и нечаянно убил его. Он же бывший боксер, и не
упустит случая почесать свои кулаки, чтобы кого-нибудь из молодых не
повоспитывать. На этот раз ему не сошло с рук. Ударил со всей дури парня в
грудь, сердце у парнишки и остановилось. Жалко, погиб, ни за что, ни про
что. А эта сволочь получила по заслугам. Отольются ему наши слезы..."
Через пару недель после интенсивной подготовки Ромка и его товарищи
были отправлены в Дагестан, где накалилась обстановка до предела из-за
прорыва в республику головорезов Басаева.
Саперы с Мирошкиным и овчаркой Гоби двигались впереди, а за ними по
обочинам дороги взвод старшего лейтенанта Тимохина, когда Эдик Пашутин,
оглянувшись, заметил, как кто-то юркнул в заросли в метрах двухстах у них за
спиной. Он тут же доложил об увиденном командиру.
- Продолжаем движение! Самурский, Пашутин, Танцор и Кныш разберитесь,
кто там маячит у нас на хвосте, - распорядился прапорщик Стефаныч. Солдаты с
автоматами на изготовку исчезли в придорожных посадках. Старались двигаться
быстро и бесшумно, внимательно осматриваясь по сторонам.
Неожиданно, идущий впереди, Кныш резко присел и поднял руку. Все
замерли. Но было уже поздно. Их заметили. Раздались выстрелы. Кныш и
Самурский открыли ответный огонь. Вдруг за поворотом дороги ударил мощный
взрыв. Крепко заложило уши, как бывает, когда ныряешь на большую глубину.
- Вперед! - крикнул Кныш, вскакивая на ноги и продираясь напрямик через
кусты. Они выскочили на дорогу, над которой все еще стоял столб дыма и пыли.
Добежали до поворота. Перед их глазами предстала дымящаяся зияющая воронка,
около которой покрытые песком и кровью валялись в изодранном в клочья тряпье
изуродованные останки убитого. Танцор, Эдик и Ромка, оглядываясь по
сторонам, присели на корточки, стараясь не смотреть на то, что недавно было
человеком. Кныш обошел место взрыва, у края дороги замер, внимательно
всматриваясь в следы. В селе, до которого было около полутора километров, во
всю ревели "бээмпешки".
- Парни! Здесь кровь! Он был не один! - крикнул Володька Кныш,
показывая пальцем на примятую траву у обочины. На травинках и серых
обломанных кустах темнела большими смазанными каплями свежая кровь. Кровавая
дорожка за кюветом пересекала тропинку, вытоптанную овцами, и исчезала в
густом колючем кустарнике.
- Фугас ставили, сволочи! - прокомментировал Пашутин. - Специально
ждали, когда мы с саперами пройдем, чтобы колонну идущую следом рвануть!
- Да, видно, мы их спугнули! Вот они впопыхах, что-то не так сделали на
свою жопу!
- Туда им и дорога, уродам!
- Пиротехникам, хреновым!
- Плохо у своих арабов-инструкторов учились! Двоешники, бля!
- Закрыть хлебальники! - оборвал подчиненых Кныш. - Я пойду впереди!
Ты, Ромка, за мной, но держи дистанцию! Метров семь, десять! А вы, мужики,
прикрываете Самурая! И не высовываться! Не болтать! Глядеть в оба!
"Вэвэшники" по кровавым следам продрались через кустарник, миновали
пологий овражек, откосы которого были покрыты многочисленными овечьими и
козьими тропками-ниточками, вышли к небольшой рощице с порыжевшей редкой
листвой, которую огибал журчащий обмелевший ручей. На другом берегу, на
взгорке среди высокой засохшей лебеды виднелись ободранные стены давно
брошенной мазанки, без крыши, без дверей. В сторонке пара серых покосившихся
столбов, видно все, что осталось от прежних ворот.
Солдаты залегли. Кныш поманил Самурая. Ромка, стараясь не шуметь,
подполз к контрактнику.
- Ром, бери Танцора, переправьтесь через ручей и займите позицию с той
стороны. Но ничего не предпринимайте. А мы с Пашутиным отсюда прощупаем эту
"хижину дяди Тома".
Ромка и Чернышов отползли метров пятьдесят вниз по течению, где без
труда перекочевали на противоположный берег. Устроившись в кустах напротив
дряхлой развалюхи, стали ждать.
- Чего ждем? - прошептал на ухо товарищу Свят Чернышов.
- Тише ты. Дай дух перевести.
- Может, там и нет никого. Уж, давно падла, смотался, пока мы ползали.
- Не капай на мозги.
Вдруг ударил выстрел из пистолета, за ним другой. В ответ затакали
автоматы Кныша и Пашутина. Солдаты занервничали.
Вновь наступила томительная тишина. Только над головой легкий ветерок
шелестел сухой листвой.
Снова пару раз стрельнули из мазанки.
- Лежи здесь. Я попробую подобраться ближе, - сказал, не выдержав,
Танцор, его блестящие от возбуждения глаза стали похожи на две большие
черные пуговицы на старом дедушкином пальто.
- Тебе, что Кныш велел? Сидеть и не рыпаться! - цыкнул на напарника
разозлившийся Ромка.
- Ладно, уговорил. Только я все равно "эфку" зашвырну "ваху". Для
профилактики. Чтобы не скучал, падла!
Чернышов достал из кармана потрепанной разгрузки "лимонку".
- А добросишь, лежа-то? Не вздумай вскочить! Плюху-то в один миг
схлопочешь!
- Не бзди, Самура. Башку пригни. Сейчас мы ему устроим стриптиз.
Танцор просунул палец в кольцо, но выдернуть "чеку" не успел: из
развалин выскочил взъерошенный "чех" в темно-синей спортивной куртке с
закатанными рукавами, вооруженный пистолетом, и побежал с бугра вниз прямо
на них. Приподнявшись, с перепугу ему навстречу, и стиснув зубы, Ромка
отчаянно задергал затвор, выплюнув вправо пару патронов. Судорожно нажал на
спуск. Растерявшийся "чех", увидев перед собой бойцов, метнулся, было в
сторону, но длинная очередь из автомата отшвырнула его назад. Взмокшие от
волнения, солдаты, выжидая, продолжали лежать в укрытии, держа на мушке
лачугу и упавшего "духа". В нескольких метрах от них на спине лежал
сраженный боевик, из которого со стоном медленно уходила жизнь. Был хорошо
виден его небритый квадратный подбородок и дрожащий выпирающий под ним
кадык. Дернувшись, "чех" затих. Душа отлетела.
Вдруг из-за облупившейся стены хаты высунулась бритая голова сержанта
Кныша, и он свистнул им. Ромка и Танцор с облегчением покинули засаду, с
опаской подошли к мертвому. Это был молодой рослый парень, лет восемнадцати,
с сильными жилистыми руками как у борца, почему-то по локоть, испачканными в
запекшейся крови. Он лежал на спине, в упор прошитый Ромкиной очередью, с
открытыми темно-карими глазами, удивленно уставившимися на подошедших
солдат. Самурский наклонился, выдернул из все еще сжимающей руки чеченца
"макаров", извлек обойму. Патронов не было. Спрятал "ствол" себе в карман. У
брошенного жилища, заросшего со всех сторон лебедой и крапивой, на всякий
случай осмотрелись по сторонам. Чем черт не шутит. Через амбразуру, которая
когда была дверью проникли внутрь разрушенной хибары. В углу у
потрескавшейся стены на земляном полу, давно заросшим сорной травой на
изодранной в клочья куртке лежал окровавленный пацан лет четырнадцати,
здорово посеченный осколками. Правая рука выше локтя была туго перетянута
поясным ремнем. Кисти не было. Вместо нее торчал раздробленный масол с
обрывками кожи, нервов и артерий. Мальчишка был серьезно ранен, из
полуоткрытых неподвижных глаз по опаленному лицу, по перемазанным
исцарапанным щекам, оставляя грязные дорожки, медленно ползли слезы. Он
лежал молча, только иногда издавал тихое нечленораздельное мычание и
повизгивал как маленький слепой щенок, потерявший сиську матери. Из-под
прижатой к животу ладони сквозь набухший рваный свитер сочилась грязная
кровь вперемежку с экскрементами.
- Что, поиграл в войнушку, сопляк? - сказал сурово Кныш, обращаясь к
раненому подростку и внимательно окидывая хмурым взглядом захваченные
"апартаменты".
- Ага, у них тут видать штаб-квартира была! Гляди, вон еще пара фугасов
припасена и электропроводов целая бухта! Ребятишки, похоже, во всю здесь
развлекаются!
- "Зелененькие" заколачивают, не отходя от дороги! - сказал Свят
Чернышов, извлекая из кармана пачку "примы".
- Работенка, не бей, лежачего! - поддакнул Пашутин.
Контрактник, кряхтя, присел на корточки и развязал лежащий рядом с
военнослужащих вверенном мне полку. Не потерплю никаких проявлений
"дедовщины", издевательств над молодыми солдатами! Зарубите это раз и
навсегда себе на носу!
Полковник снял фуражку. Вытер платком лоб и снова надел головной убор.
- Сержант Епифанцев!
- Я!
- Выйти из строя!
Сержант Епифанцев, чеканя шаг, вышел из строя!
- Кругом!
Епифанцев, потупив голову, повернулся к строю.
- Вот, сынки! Сержант Епифанцев возомнил себя вершителем судеб, поднял
руку на ребят из нового пополнения! Я возмущен, случившимся! Он, наверное,
забыл, как мы его спасали год тому назад от "дедовщины"! Забыл, как слезы
лил рекой и соплями умывался! А теперь, скоро дембель, можно отыгрываться на
молодых солдатах? Нет, дорогой, "дедовщины" в моем полку не будет! Запомните
это все! Я ко всем обращаюсь! К офицерам это относится в первую очередь! С
них спрос будет особый! Я хочу, чтобы вы, когда вернетесь из армии, с теплом
вспоминали годы, проведенные в ней, и на всю жизнь сохранили настоящую
мужскую дружбу...
Пыльная дорога. Рота на марше. Бегут по жаре, обливаясь потом, в полной
боевой выкладке молодые солдаты.
- Не отставать! Живее! Не солдаты, а сонные мухи! Подтянись! Бахметьев,
дыши глубже! - старший сержант подгоняет отставших.
- Не могу, товарищ старший сержант!
- Нет такого слова "не могу". Есть слово "надо"! Почему другие могут?
Давай, Бахметьев! - хрипло кричит, бегущий рядом с солдатом, капитан Кашин.
- Давай, мужики, еще немного осталось! Последний рывок!
Наконец-то показалась зеленая рощица со сторожевой вышкой стрельбища.
Добежав до нее, солдаты в изнеможении в насквозь сырых от пота гимнастерках
повалились на траву. Кто курит. Кто жадно прикладывается к фляжке, кто
просто лежит и смотрит в небо, кто уже забылся в полудреме, закрыв глаза.
Почти ни кто не разговаривал. Все смертельно устали. Отовсюду слышался
веселый птичий щебет и неугомонное стрекотание кузнечиков.
После получасового перекура по приказу капитана Кашина старший сержант
поднял солдат. Начались стрельбы. Ромка и остальные со стороны наблюдали,
как стреляет первый взвод.
Особенно всех удивил Коля Сайкин: вместо коротких очередей, он шарахнул
по мишеням одной длинной, даже ствол у автомата задрался вверх. Наверное,
весь рожок опустошил.
- Рядовой Самурский!
- Я!
- На огневой рубеж!
Ромка выбежал на позицию, улегся за бетонным столбушком. В конце поля
перед высоким насыпным валом маячили четыре стоячие черные мишени, а чуть
ближе, в стороне от них, на бруствере - ряд банок из-под пива, по которым
ради забавы одиночными постреливал капитан Кашин, стоящий в стороне.
Ромка Самурский с чуть отросшими светлыми волосами был похож на
торчащий из-за столбика одуванчик. По команде сержанта он короткими
очередями уложил все мишени. И без приказа шарахнул по ряду банок, которые
под пулями разлетелись в разные стороны. У всех вытянутые удивленные лица.
Капитан в восхищении присвистнул и сдвинул кепку на затылок.
- Ну, дает! Молодец! Учитесь, горе-стрелки у своего товарища!
- Как фамилия? - поинтересовался капитан.
- Самурский, товарищ капитан!
- Напомнишь мне о нем, - сказал Кашин, обернувшись к старшему сержанту.
- Учиться парня пошлем в учебку. Мировой снайпер из него может получиться.
Со стрельбища возвращались на машине под брезентовым верхом. Усталые,
запыленные, но довольные, полные впечатлений.
Казарма. Вечером все заняты своими делами: кто подшивает подворотничок,
кто читает книгу, кто письма из дома, кто тихо бренчит на гитаре, кто пишет
письма родным. Ромка Самурский тоже пишет.
Мать Ромки в волнении вскрыла письмо от сына, рядом его бабушка и
сестренка Катя.
"Здравствуйте, мои дорогие! Получил сразу три ваших письма. Все вы за
меня переживаете и напрасно. Все у меня хорошо. Первое время было тяжело.
Первого ходили на стрельбище. Это 18 км в одну сторону. Все сдал на "5".
Вернулись со стрельбища уставшие, грязные, и мне сразу три письма! Обалдеть
можно! Читал два дня. Я вас всех очень люблю. Часто о вас вспоминаю. Писать
мне часто не надо, а то не удобно перед пацанами. Кому- то вообще ни одного
письма не было, а у меня целая стопка. И выбрасывать жалко, а хранить не
больше четырех только можно..."
- Слава богу, что ему нравится служба. В начале всегда нелегко, с
непривычки. Ничего обвыкнется. Он у нас мальчишка самостоятельный. Есть в
кого, - откликнулась бабушка и вздохнула.
Территория "учебки". Офицер привез группу солдат из части учиться на
кинологов, радистов, снайперов, командиров БТРов. Солдаты в ожидании
командира курили во дворе, сидя на скамейках перед закопанным в землю
колесом от "Урала", в который была вставлена урна. А в это время в кабинете
начальника "учебки" накалялись страсти. Начальник ругался на чем свет стоит.
- Ну, нет у меня мест! Ты понимаешь? Ну, нет! - кричал красный как рак
майор. - Я, что - резиновый? Где я тебе их возьму!
- Сколько нам по разнарядке спустили, мы столько и привезли! - твердил
возмущенный капитан Кашин. - Меня не трясет, куда подевались места! Не хрен
было блатных из местных набирать!
- Я тебе русским языком говорю! Нет у меня мест! Я что, тебе, рожу? Не
возьму я их!
- Возьмешь! Я их назад не повезу! Даже и не надейся! Делай, что хочешь!
Я свое задание выполнил, доставил пацанов! А ты уж сам разбирайся, что с
ними делать и куда девать!
После жарких дебатов в кабинете у майора Кашин вышел попрощаться с
солдатами.
- Ну, пацаны, бывайте! Главное, не робейте! Еще увидимся! Отучитесь,
вернетесь в родную часть. Будем вас ждать! Счастливо оставаться! Не позорьте
полк! Держитесь вместе! В обиду друг друга не давайте!
- До свидания, товарищ капитан. Не волнуйтесь, не опозорим! Счастливого
пути! Всем в части привет!
- Полковнику Ермакову, персонально! - брякнул рядовой Сайкин, покраснев
как красна девица.
- Непременно передам!
На следующий день начальник учебки передал личные дела на восьмерых
солдат старшему лейтенанту и приказал отвезти в штаб дивизии.
- Вот тебе личные дела на восьмерых, отвезешь лишних солдат в штаб
дивизии, пусть там сами решают, куда их девать.
Ромка и его товарищи вновь на новом месте. Старший сержант по длинным
мрачным коридорам привел восьмерых молодых солдат в казарму. Новичков
обступили старожилы. Дембеля, кто пошустрее, тут же у вновь прибывших
экспроприировали новенькую форму. Взамен отдали свою поношенную. Ромке
достались выгоревшие штаны с двумя здоровенными заплатами во всю задницу и
стоптанные сапоги. Кто-то из новоприбывших попытался возражать, его тут же
"утихомирили", дали понять, кто в роте старший.
Молодых постоянно безо всяких причин шпыняли, задирали, чуть что, били
поддых... Заставляли заниматься уборкой помещения, вне очереди дневалить,
надраивать "дедам" до блеска сапоги, подшивать подворотнички
старослужащим... У Ромки зудело все тело от расчесов: неистово кусали вши.
Эти твари, устроив свои лежбища в складках и швах нижнего белья, ни днем, ни
ночью не давали покоя. Благо - кухонные котлы под рукой. Пропаришь одежду,
пара дней счастливой жизни тебе обеспечено. Потом снова сплошной зуд. Своей
постоянной койки у него не было. Скитался по казарме, сегодня здесь, завтра
там. Он занимал любую, которая оказывалась свободной (солдаты часто ездили в
командировки).
В воспитание новобранцев помимо командиров не забывали вносить свою
лепту и "деды". Жизнь в роте была бесцветна и скушна. От скуки "деды"
развлекались на всю катушку. Новеньких и "молодых" загоняли на койки.
Называлась эта забава "дужки": Солдат, держась руками за дужку кровати и
упираясь ногами в другую, зависал в воздухе. Если уставал и опускал ноги,
его били ремнями и пряжками.
Особенно изголялся сержант Антипов. Кличка у него была знаменитая,
"Тайсон". Чуть, что не так, он тут же давал волю кулакам. На гражданке он
занимался серьезно боксом и чтобы не потерять спортивную форму, отрабатывал
удары на рядовых солдатах. Выстраивал новобранцев в казарме пред сном и
проводил серию мощных ударов по корпусу, по лицу старался не бить, чтобы не
было видно синяков. Антипов был невысокого роста, коренастый, с короткой
шеей, из-за чего казалось, что он втягивает голову в плечи. Прохаживаясь
перед строем, он разглагольствовал на тему, что есть настоящая армия и
настоящий русский солдат и, неожиданно резко повернувшись, бил кого-нибудь
из солдат кулаком поддых или в грудь. Если кто-нибудь падал или сгибался от
боли, то он тут же назначал очередной наряд. Остальные же, лежа на койках,
наслаждались этим "кино". Ромку распределили на кухню. Это его и спасало от
почти ежевечерних экзекуций над "новобранцами", так как он рано уходил из
казармы, а возвращался, когда все уже спали.
Две недели не было писем. Ромкина мать в волнении распечатала конверт с
красным штемпелем, армейским треугольником.
"... спешу огорчить вас. Пишу вам из города N, где я прохожу службу в
хозвзводе. Довольно тяжело. Особо расписывать вам ничего не буду. Так как
времени почти нет. Подняли нас среди ночи и отправили сюда. Вот она наша
Российская армия. Самых здоровых направили в РМТО. Недавно двое молодых
сбежали. В прежней части хорошо было, там "неуставных" вообще не было. Видно
не судьба мне нормально служить. Коллектив здесь не дружный, согнали из
разных частей. "Деды" бешеные, дебильные какие-то. С ними даже офицеры не
связываются.
Сегодня ночью приснился сон, как будто я маленький. Идет 1986 год, и я
елку наряжаю с Денисом, он тоже маленький, я помню, у нас солдатики были
пластмассовые, два набора. У него индейцы, а у меня - ковбои. Дениска своих
в елке прятал, а я их искал. А еще, помню, робот был заводной, его заводили,
и он ходил. Бывало, мы расставим солдатиков, а потом запускаем его, и он их
топчет..."
- Костромин и Самурский! Живо на кухню! - скомандовал Тайсон, грубо
расталкивая спящих солдат, и придвинув вплотную злое лицо добавил угрожающе.
- Если пару банок сгущенки вечером не притараните, урою! Поняли, "духи"!
Было ранее утро. На кухню, где Ромка и Костромин упорно драили котлы,
влетел поддатый майор Занегин. Его багровая физиономия с выпуклыми мутными
глазами не предвещала ничего хорошего. От него за версту несло перегаром.
- Где хлеб? Куда девал хлеб, сученок? - накинулся он, ни с того, ни с
сего, на ближайшего. Им к несчастью оказался Ромка.
- Откуда нам знать, товарищ майор! Должны были еще вчера вечером
привезти. Но не привезли! Машина, кажется, не пришла! То ли сломалась, то ли
еще что-то случилось! У прапорщика Демьянчука спросите, он точно знает!
- Ах, ты еще препираться со мной вздумал, ублюдок! - майор ухватил его
за затылок и с силой ударил солдата головой об стол. Удар пришелся о
дюралевый уголок стола. Из рассеченного лба во все стороны брызнула кровь...
Госпиталь. Ромка с перевязанной головой лежал в палате у окна и
шариковым стержнем писал письмо:
"... лежу в санчасти. Температуры второй день нет. В санчасти тоже не
дают расслабиться, приходится порядок наводить. У нас тут трубу прорвало,
вода течет как из ведра, приходится убирать все. Правда, едим тут, меры не
знаем. Сгущенку ели, масло, сколько влезет с сахаром, яйца, пюре
картофельное.
Что-то, ваши письма запропастились куда-то. В роте, наверное, лежат.
Тут книги все перечитал, подряд набрасываешься, а дома-то не особо я этим
увлекался. Все гулять куда-то тянуло. Какие тут к черту "спецы". Это только
я один тут знаю ФИЗО. В старой части нас здорово гоняли. Когда "солдатскую
бабочку" по 150 раз делали, отжимались по 100-120 раз. "Гуськом" по 200
метров ходили, в противогазах бегали. Что, когда снимаешь его, из него
льется пот и слезы как из кружки вода. Утренняя зарядка как ад была. А тут
же кроме легкого бега, нагрузок нет. Служу России!"
Как-то днем навестить больного товарища пришел Коля Сайкин, с которым
они вместе поехали в учебку, а угодили сюда.
- Ром, ну как у тебя дела? Голова сильно болит?
- Да, вроде оклимался. Пять швов на лоб наложили. Теперь, наверное,
физиономия как у Отто Скорцени будет, вся в шрамах.
В палате кроме Ромки было еще трое солдат. Двое вышли покурить, а
третий крепко спал, отвернувшись к стене. На нижнем несвежем белье через
спину красовались кровавые полосы.
- Чего это с ним? - полюбопытствовал Сайкин, кивнув на спящего.
- Это Владик. Из автобата. Деды его отметелили железными прутьями.
Видишь, кровь насквозь пропиталась, запеклась. Раньше в царской армии было
наказание шпицрутенами, прогоняли сквозь строй под ударами шомполов, вот и с
ним такое устроили.
- А чего же ему белье-то не сменят? Грязнущее дальше не куда да в крови
перемазано.
- Колян, ну ты даешь! С луны, что ли свалился? Кому мы тут на хрен
нужны?
- Да, это ты верно заметил! Да, действительно! Кому?
- Эх, не повезло нам, Колька! Ой, как не повезло!
- Ромк, кто б мог подумать, что так все обернется. Радовались раньше
времени. Вот и стали сержантами, вот и стали спецами!
- Ни за что бы учиться не поехал, если бы знал в какую "дыру" попадем!
Черт меня дернул напроситься в "учебку". Будь она проклята!
- Вот, сигарет тебе принес.
- Спасибо, Коля, сигареты есть. Ребята угостили. Ты бы лучше мне
тетрадку достал с конвертом. Письмо не на чем написать. И стержень, этот,
совсем сдох, почти не пишет. Измучился с ним.
- Достанем, Ромк. О чем разговор. Знаешь, у нас ведь в роте ЧП!
- Что там еще случилось?
- Игорь Костромин слинял!
- Как это слинял?
- Как убегают? Вот взял и убежал!
- Смотался, значит, все-таки Игорек!
- Третий день ищут! Всю часть обыскали, все верх дном перевернули.
Нигде нет.
- Домой рванул, пацан!
- Домой?
- Хотя, вряд ли, до дома-то полторы тыщи будет!
- В конец достали, "деды"! Тайсон, распоследняя сволочь, кулаки свои
распустил! Заставлял его в самоволку за водкой идти.
- Я тоже убегу!
В госпиталь к Ромке, не выдержав, приехала мать. Тревога не давала
покоя. Материнское сердце не обманешь, оно чувствовало, что с сыном что-то
случилось. Отнюдь не простуда, как он ей писал. Ничего про случившееся он
так и не рассказал, говорил, что подскользнулся и неудачно упал. Мать
упросила командование дать ему отпуск. Из отпуска в часть он уже не
вернулся, мать через комитет солдатских матерей устроила сына в батальон
внутренних войск, который дислоцировался неподалеку. Ромку снова определили
на кухню. В батальоне не было такой "дедовщины". как в прежней части. Но
здесь была другая крайность. Солдаты вместо увольнений в выходные дни
работали на строительстве дач и на каких-то армян, с которыми у командования
были свои какие-то темные дела. Ромка замкнулся в себе. Один раз "дедушки"
попытались наехать на него и его напарника, Вовку Олялина, появившись на
кухне, но получили яростный отпор. В ход пошли не только кулаки, но и
табуретки. "Кухарки" из драки вышли с честью. С фингалом под глазом да
здоровой ссадиной на затылке. После этого побоища к ним уже никто не
прикалывался.
Мать часто навещала его. Он сильно изменился. Из улыбчивого
оптимистично настроенного парня превратился в неразговорчивого замкнутого
солдата, которого уже ничего не интересовало в жизни. Обеспокоенная
угнетенным состоянием сына, добилась приема у командира батальона.
- Сын так хотел служить. Так рвался в армию. Мечтал получить военную
специальность. Не пытался "закосить" от нее, как сейчас стремятся многие. А
что получилось? Околачивается на кухне! Ему же обидно. Молодой крепкий
парень. Вы же судьбу ему калечите. Неужели нельзя его перевести в другое
отделение, где настоящая военная служба.
- Ни чем вашему сыну помочь не могу! Он сам себе искалечил судьбу. Сам
выбрал кривую дорожку. Он не вернулся в родную часть! Он дезертировал! Ему
отныне нет доверия! Как я дезертиру могу доверить боевое оружие! Может он
завтра с оружием убежит из батальона. А на кухне ему самое место! Там тоже
кто-то должен служить!
- Ему, что же, до окончания службы посуду мыть да объедки со столов
убирать?
- Я сказал, что будет служить на кухне! Значит на кухне! До конца
службы! Я все сказал! - подполковник встал, давая понять, что разговор
окончен.
- Ну, тогда хоть нормальную форму ему выдайте. На бомжа стал похож.
Вон, в каких штанах ходит, им лет сто, не меньше. Заплатка на заплатке.
Живого места нет. И сапоги все стоптанные, дырявые. На ладан дышут.
- Где я вам форму достану? У меня, что склад? У меня таких, как ваш,
еще тридцать гавриков. Все беглые. И все они за штатом. Так что, для них у
меня обмундирования нет. Покупайте обмундирование сами, если хотите!
"... мама, ты меня не застанешь. Нас, "лишних", перевели в другую
часть. В бригаду оперативного назначения. Будут готовить для "горячих
точек". Извини, что не успел тебе об этом сообщить. Это было так неожиданно.
Приехал какой-то капитан с сержантами оттуда, и нас тут же погрузили на
поезд. Здесь не так комфортно, как у нас, но жить можно. Живем в походных
условиях. Выдали оружие, новую форму, каждый день занятия и серьезная
огневая подготовка. Были даже ночные стрельбы. В роте, главное, коллектив
хороший, пацаны подобрались нормальные. Встретил нескольких ребят из бывшей
части. Тоже оказались "лишними".
Помнишь, я тебе рассказывал про старшего сержанта Антипова по кличке
"Тайсон", который над нами, молодыми солдатами, тогда измывался. Так вот.
Ребята говорят, доигрался. Посадили гада. Говорят, что Тайсон "обламывая"
молодого солдата перестарался и нечаянно убил его. Он же бывший боксер, и не
упустит случая почесать свои кулаки, чтобы кого-нибудь из молодых не
повоспитывать. На этот раз ему не сошло с рук. Ударил со всей дури парня в
грудь, сердце у парнишки и остановилось. Жалко, погиб, ни за что, ни про
что. А эта сволочь получила по заслугам. Отольются ему наши слезы..."
Через пару недель после интенсивной подготовки Ромка и его товарищи
были отправлены в Дагестан, где накалилась обстановка до предела из-за
прорыва в республику головорезов Басаева.
Саперы с Мирошкиным и овчаркой Гоби двигались впереди, а за ними по
обочинам дороги взвод старшего лейтенанта Тимохина, когда Эдик Пашутин,
оглянувшись, заметил, как кто-то юркнул в заросли в метрах двухстах у них за
спиной. Он тут же доложил об увиденном командиру.
- Продолжаем движение! Самурский, Пашутин, Танцор и Кныш разберитесь,
кто там маячит у нас на хвосте, - распорядился прапорщик Стефаныч. Солдаты с
автоматами на изготовку исчезли в придорожных посадках. Старались двигаться
быстро и бесшумно, внимательно осматриваясь по сторонам.
Неожиданно, идущий впереди, Кныш резко присел и поднял руку. Все
замерли. Но было уже поздно. Их заметили. Раздались выстрелы. Кныш и
Самурский открыли ответный огонь. Вдруг за поворотом дороги ударил мощный
взрыв. Крепко заложило уши, как бывает, когда ныряешь на большую глубину.
- Вперед! - крикнул Кныш, вскакивая на ноги и продираясь напрямик через
кусты. Они выскочили на дорогу, над которой все еще стоял столб дыма и пыли.
Добежали до поворота. Перед их глазами предстала дымящаяся зияющая воронка,
около которой покрытые песком и кровью валялись в изодранном в клочья тряпье
изуродованные останки убитого. Танцор, Эдик и Ромка, оглядываясь по
сторонам, присели на корточки, стараясь не смотреть на то, что недавно было
человеком. Кныш обошел место взрыва, у края дороги замер, внимательно
всматриваясь в следы. В селе, до которого было около полутора километров, во
всю ревели "бээмпешки".
- Парни! Здесь кровь! Он был не один! - крикнул Володька Кныш,
показывая пальцем на примятую траву у обочины. На травинках и серых
обломанных кустах темнела большими смазанными каплями свежая кровь. Кровавая
дорожка за кюветом пересекала тропинку, вытоптанную овцами, и исчезала в
густом колючем кустарнике.
- Фугас ставили, сволочи! - прокомментировал Пашутин. - Специально
ждали, когда мы с саперами пройдем, чтобы колонну идущую следом рвануть!
- Да, видно, мы их спугнули! Вот они впопыхах, что-то не так сделали на
свою жопу!
- Туда им и дорога, уродам!
- Пиротехникам, хреновым!
- Плохо у своих арабов-инструкторов учились! Двоешники, бля!
- Закрыть хлебальники! - оборвал подчиненых Кныш. - Я пойду впереди!
Ты, Ромка, за мной, но держи дистанцию! Метров семь, десять! А вы, мужики,
прикрываете Самурая! И не высовываться! Не болтать! Глядеть в оба!
"Вэвэшники" по кровавым следам продрались через кустарник, миновали
пологий овражек, откосы которого были покрыты многочисленными овечьими и
козьими тропками-ниточками, вышли к небольшой рощице с порыжевшей редкой
листвой, которую огибал журчащий обмелевший ручей. На другом берегу, на
взгорке среди высокой засохшей лебеды виднелись ободранные стены давно
брошенной мазанки, без крыши, без дверей. В сторонке пара серых покосившихся
столбов, видно все, что осталось от прежних ворот.
Солдаты залегли. Кныш поманил Самурая. Ромка, стараясь не шуметь,
подполз к контрактнику.
- Ром, бери Танцора, переправьтесь через ручей и займите позицию с той
стороны. Но ничего не предпринимайте. А мы с Пашутиным отсюда прощупаем эту
"хижину дяди Тома".
Ромка и Чернышов отползли метров пятьдесят вниз по течению, где без
труда перекочевали на противоположный берег. Устроившись в кустах напротив
дряхлой развалюхи, стали ждать.
- Чего ждем? - прошептал на ухо товарищу Свят Чернышов.
- Тише ты. Дай дух перевести.
- Может, там и нет никого. Уж, давно падла, смотался, пока мы ползали.
- Не капай на мозги.
Вдруг ударил выстрел из пистолета, за ним другой. В ответ затакали
автоматы Кныша и Пашутина. Солдаты занервничали.
Вновь наступила томительная тишина. Только над головой легкий ветерок
шелестел сухой листвой.
Снова пару раз стрельнули из мазанки.
- Лежи здесь. Я попробую подобраться ближе, - сказал, не выдержав,
Танцор, его блестящие от возбуждения глаза стали похожи на две большие
черные пуговицы на старом дедушкином пальто.
- Тебе, что Кныш велел? Сидеть и не рыпаться! - цыкнул на напарника
разозлившийся Ромка.
- Ладно, уговорил. Только я все равно "эфку" зашвырну "ваху". Для
профилактики. Чтобы не скучал, падла!
Чернышов достал из кармана потрепанной разгрузки "лимонку".
- А добросишь, лежа-то? Не вздумай вскочить! Плюху-то в один миг
схлопочешь!
- Не бзди, Самура. Башку пригни. Сейчас мы ему устроим стриптиз.
Танцор просунул палец в кольцо, но выдернуть "чеку" не успел: из
развалин выскочил взъерошенный "чех" в темно-синей спортивной куртке с
закатанными рукавами, вооруженный пистолетом, и побежал с бугра вниз прямо
на них. Приподнявшись, с перепугу ему навстречу, и стиснув зубы, Ромка
отчаянно задергал затвор, выплюнув вправо пару патронов. Судорожно нажал на
спуск. Растерявшийся "чех", увидев перед собой бойцов, метнулся, было в
сторону, но длинная очередь из автомата отшвырнула его назад. Взмокшие от
волнения, солдаты, выжидая, продолжали лежать в укрытии, держа на мушке
лачугу и упавшего "духа". В нескольких метрах от них на спине лежал
сраженный боевик, из которого со стоном медленно уходила жизнь. Был хорошо
виден его небритый квадратный подбородок и дрожащий выпирающий под ним
кадык. Дернувшись, "чех" затих. Душа отлетела.
Вдруг из-за облупившейся стены хаты высунулась бритая голова сержанта
Кныша, и он свистнул им. Ромка и Танцор с облегчением покинули засаду, с
опаской подошли к мертвому. Это был молодой рослый парень, лет восемнадцати,
с сильными жилистыми руками как у борца, почему-то по локоть, испачканными в
запекшейся крови. Он лежал на спине, в упор прошитый Ромкиной очередью, с
открытыми темно-карими глазами, удивленно уставившимися на подошедших
солдат. Самурский наклонился, выдернул из все еще сжимающей руки чеченца
"макаров", извлек обойму. Патронов не было. Спрятал "ствол" себе в карман. У
брошенного жилища, заросшего со всех сторон лебедой и крапивой, на всякий
случай осмотрелись по сторонам. Чем черт не шутит. Через амбразуру, которая
когда была дверью проникли внутрь разрушенной хибары. В углу у
потрескавшейся стены на земляном полу, давно заросшим сорной травой на
изодранной в клочья куртке лежал окровавленный пацан лет четырнадцати,
здорово посеченный осколками. Правая рука выше локтя была туго перетянута
поясным ремнем. Кисти не было. Вместо нее торчал раздробленный масол с
обрывками кожи, нервов и артерий. Мальчишка был серьезно ранен, из
полуоткрытых неподвижных глаз по опаленному лицу, по перемазанным
исцарапанным щекам, оставляя грязные дорожки, медленно ползли слезы. Он
лежал молча, только иногда издавал тихое нечленораздельное мычание и
повизгивал как маленький слепой щенок, потерявший сиську матери. Из-под
прижатой к животу ладони сквозь набухший рваный свитер сочилась грязная
кровь вперемежку с экскрементами.
- Что, поиграл в войнушку, сопляк? - сказал сурово Кныш, обращаясь к
раненому подростку и внимательно окидывая хмурым взглядом захваченные
"апартаменты".
- Ага, у них тут видать штаб-квартира была! Гляди, вон еще пара фугасов
припасена и электропроводов целая бухта! Ребятишки, похоже, во всю здесь
развлекаются!
- "Зелененькие" заколачивают, не отходя от дороги! - сказал Свят
Чернышов, извлекая из кармана пачку "примы".
- Работенка, не бей, лежачего! - поддакнул Пашутин.
Контрактник, кряхтя, присел на корточки и развязал лежащий рядом с