Щербаков Александр. Щенки и псы Войны

проходило без его непременного активного участия. Ему ничего не стоило
заболтать кого угодно и убедить в чем угодно. Пресловутые Энди Таккер и
Джефф Питерс ему в подметки не годились. Макс хотя и не читал знаменитой
книги Карнеги, но черта завоевывать друзей и оказывать на людей влияние у
него была в крови. Он ни на минуту не переставал сыпать шутками, анекдотами,
страшными историями, прибаутками. При этом, не давая собеседнику ни секунды
на раздумье, и не давая даже рта раскрыть. Второй его одной из ценных
способностей было то, что он мог достать буквально все, что угодно. Для
сержантов и ротного он был курочкой, которая несла золотые яйца.
- Черта лысого вам достану! - заверял он своих товарищей. И никто в
этом не сомневался. Уж кто-кто, а Макс точно достанет! Разобьется в лепешку,
но достанет, из-под земли выкопает.
Он, похоже, никогда не унывал, поэтому и жилось ему в полку легко и
припеваючи.
А тут случился у него день рождения, о котором он случайно накануне
вспомнил. Двадцать лет - это тебе не шутка. Такое событие надо непременно
отметить. И в голове у него зародился гениальный план: смотаться в село за
продуктами, чтобы достойно украсить праздничный стол рядового десантника. В
помощники ему отрядили, его закадычного дружка, рядового Алешку Квасова.
Раненько утром они залезли под брезент в "Урал" Малька, Сашки Малецкого,
который отвозил провиант и воду на блокпост. Он и подбросил их до реки. Там
они перешли речку вброд и поднялись в чеченское село, расположенное на
косогоре. Прошлись по улице, где Макс плодотворно, можно сказать,
"конструктивно погутарил" с местными бабками, разжалобив их своими байками о
сиротской несчастной доле, о превратностях его нелегкой судьбы. Возвращались
солдаты довольными: они разжились двумя трехлитровыми банками компота,
банкой сливового варенья, яблоками, сушенным черносливом, курагой и
семечками. А какой-то старик даже "чачи" пожертвовал, налив им в пластиковую
бутылку.
- Живем, братан! - Макс весело хлопнул Алешку по плечу.
Солдаты спустились к мелкой речушке, разулись, засучили штанины, быстро
переправились на свой берег.
- Брр! Мама роднаяя! Вода холоднющааяяя! Околеть можно!
- У нас в деревне, тоже такая! Ключи кругом бьют! Ноги, аж сводит!
- Как огнем обжигает!
- Чего ты хочешь? С гор течет!
Вышли на берег. Уселись на серую гальку рядом с ободранным корявым
деревом, принесенным весенним паводком, обулись и вышли на дорогу, ведущую к
лагерю.
- Интересно, Малек с Толиком уже проехали или нет?
- Наверняка! Сбросили груз и обратно! Чего они там забыли, на
блокпосту?
- Эх, и погудим сегодня! - размечтался Макс. - Только бы Сара
чего-нибудь не учудил.
Вдруг неожиданно за рекой хлопнул громкий выстрел, и что-то ударило в
спину Шестопалу. Солдаты повалились на землю. Вжались в нее телами. Макс
ошалевшими глазами взглянул на перепуганного на смерть Лешку Квасова,
который в свою очередь уставился на него. На покраневшем лице того
проступили капельки пота, к нижней пухлой губе приклеилась шелуха от
семечек, которые он лузгал всю дорогу.
- Снайперюга, сволочь! Давай дуй вон туда, за кусты! В ложбинку! Дура,
рыла не поднимай! Быстро! Да быстрее же! Шевели оглоблями!
Алешку упрашивать долго не пришлось, он, словно ящерка, вильнув
ритмично квадратной задницей, исчез в указанном направлении. Укрывшись в
низине от снайпера, стали думать о дальнейших действиях.
- Леха, чего делать-то будем?
- Сплошное паскудство! Совсем херово! Голову не высунешь, снимет, сука!
- А-а! - сморщившись и замотав головой, вдруг протяжно застонал Макс.
- Макс! Макс! Ты чего? Ранили? Куда?
- Проклятие! Какой там ранили! Банки разбились! Вдребезги! Попал,
сволочуга! Вся жопа - мокрая! Только сейчас и почувствовал! Все на крестец
вылилось!
Квасов посмотрел ему за спину и ахнул. Так и есть. Все ниже поясницы
сырое бордово-черного цвета. Вся задница. Будто Макса Гулливер в чернильницу
обмакнул.
- Падла, снайперюга! Убью! - зло забубнил расстроенный Макс, стаскивая
с себя насквозь протекший сидор, который звякал разбившимися склянками. -
Сволочь распоследняя!
- А может и не снайпер вовсе, а малолетка какой-нибудь! Шандарахнул
чувак по нам и смылся!
- Это дела не меняет. Сегодня у реки, а завтра будут на базе мочить.
Так и до беды не далеко.


Появление Квасова и Шестопала вызвало в палатке бурное оживление и
гомерический хохот товарищей.
- Вы, что компот не достали? - разочарованно протянул радист Вадик
Ткаченко.
- А, что тебе этого мало? - сказал Квасов, кивая на нары, куда
вытряхнул содержимое своего мешка.
- Вот и посылай таких!
- Ты бы и этого не принес, пианистка хренова! - накинулся на радиста
разозлившийся Макс.
- Достали, но не донесли! - отозвался унылый Алешка Квасов, у которого
после выстрела у реки неимоверно чесалось все тело. - Гад, один ползучий,
помешал! Все банки расколошматил! Сука! Чуть Макса не положил! Чуть бы левее
взял, точно, ему хана!
- Макс, ну ты, считай, в сорочке родился!
- Повезло тебе как утопленнику, лучше с уделанными штанами, чем грузом
"200" домой чалить.
- Я то думал, вы за "чачей" отправились, - отозвался лениво Вася
Панкратов по прозвищу Наивняк.
- "Чачу", видите ли, ему подавай, халявщик! - закипел возмущенный
Квасов. - Тебе Сара такую "чачу" покажет, что и слово это забудешь как
пишется! Чачу ему подавай! Наивняк, вот ты бы взял и сходил!
- А то пупок сидишь у печки греешь! - огрызнулся Шестопал.
- Халявщик!
- Ну, и чего теперь делать?
- Какие проблемы Максик?
- Жопа-то вся сахарная, ко всему приклеивается! - развел руками
пострадавший от пули снайпера Шестопал.
- Что делать? Что делать? Замачивать! - отозвался с нар невозмутимый
Димка Коротков, где, устроившись по-турецки, здоровенной цыганской иглой
зашивал дырки на изрядно потрепанной разгрузке.
- Похоже, из черной смородины компотище был, - констатировал Андрюха
Романцов, тщательно рассматривая сзади, уделанные в пух и прах, штаны
Шестопала.
- Знатный компотище!
- Сладкий, наверное, - съязвил сержант Рубцов, потягиваясь на нарах.
- Рубец, кончай душу травить! И без тебя тошно!
- Такой не отстираешь, глухой номер. Так и будешь до дембеля с лиловой
жопой ходить! Эх, и отличная цель для боевиков будет. Издалека видать!
- А капитану Сутягину обязательно надо доложить, что "чех" завелся в
окрестностях, - сказал старший сержант Самсонов. - Пусть его ребятишки
попасут сволочь.
- Хер его сейчас подловишь, уж наверняка, пятки салом смазал! Сидит в
своей сакле, чаи гоняет!
- Мужики, где, говорите, он в вас долбанул? - поинтересовался снайпер
Валерка Кирилкин, невысокий коренастый пацан со смеющимися зелеными глазами.
- За селом! У реки, когда мы брод перешли. Уже на этом берегу. Если б
не густой кустарник, не знаю, как бы мы от него ушли?
- А ведь мог бошку снести к чертовой матери!


- Эх, Леха! Леха! Мне без тебя так плохо... - Шестопал прохаживался по
палатке с мокрыми штанами, в поисках куда бы их повесить для просушки, и
напевал песню, виляя голой задницей.
- Макс заткнешься, ты, наконец, или нет? Дождешься, я тебе рот зашью! -
пригрозил сержант Бурков, который писал домой письмо и никак не мог
сосредоточиться.
В палатку четвертого отделения, откинув полог, просунулась голова
лейтенанта Саранцева.
- Бурков! Иди сюда!
Увидев обнаженного Макса, удивленно округлил глаза.
- Шестопал! Ты что, в стриптизеры записался?
- Надо же когда-нибудь начинать, товарищ старший лейтенант! -
откликнулся невозмутимо солдат.
Бурков нехотя оторвал зад от нар и с недовольным видом выбрался наружу.
Саранцев протянул сержанту Буркову "мыльницу".
- Три кадра в фотоаппарате осталось. Скажи, пацанам, пусть отщелкают.
Скоро дембель. Память хоть останется.
Сержант Бурков, заглядывая в палатку, закричал:
- Братва! Четвертое отделение! Все сюда! Сниматься будем! Три кадра в
нашем распоряжении!
- Ура! Ура! - заорал Максим Шестопал, вскакивая, как безумный с
топчана, напяливая кальсонах и размахивая выстиранными наспех штанами с
огромным бордовым пятном.
- Дембеля! Все сюда!
- Я тоже хочу, - заканючил первогодок Игорь Прибылов
- Молод ишо! - отмахнулся от него Бурков. Дембель - это святое!
- Еще нафотографируешься, служить тебе еще и служить, паря! - поддакнул
Сиянов.
Солдат отошел в сторону. Слезы от обиды наворачивались на глаза.
- Ладно, зелень, подь сюда! Только божий свет не загораживай, не
стеклянный!
Попросили Тольку Сердюка из соседнего отделения щелкнуть их. Тот,
вооружившись фотокамерой, долго целился, понимая какое ответственное задание
доверили ему.
- Ну, ты, папарацци хренов, разродишься, наконец?
- Толик пеняй на себя, если запорешь кадр! Лично выдеру!
- А я, клизму из соляры поставлю!
- На кнопку плавно нажимай, не дергай!
- Не тяни резину!
- Мужики! Все замерли! Не моргать! Сейчас вылетит птичка!
- Внимание! Все сказали: "Чииз!" - объявил Сердюк, вцепившись в
"мыльницу".
- Чего сказали? - откликнулся Димка Коротков. - Ты чего там бормочешь,
Студень!
- Это он по-английски! Сыр значит! - пояснил всем Романцов. - Чтобы
улыбка у нас получилась! Губы, когда произносишь это слово, растягиваются!
Вот так! Давай мужики! Все вместе! Чииз!
- Чиз!
- Чииз!
- Чииз!
- Сыр!
- Российский!
- Чиз! Голландский!
- Смотри у меня, чтобы все вошли, - угрожающе предупредил широкоплечий
Бурков, стоявший в центре в обнимку с Андреевым и Романцовым.
У палаток с ревом резко затормозил "Урал". Из открытой дверцы, пробитой
в двух местах осколками, высунулся Малецкий со сдвинутой на затылок шапке и
отчаянно завопил:
- Ребята! Ребята-а!! Подожди-ите!! Я с вами!
Малецкий подбежал к группе солдат и присел на корточки рядом с
Прибыловым. И тут раздался, щелчок.
Он так и не успел толком принять удобную позу. Но он все равно остался
доволен, что попал в последний кадр.
- Эх, немножко б раньше! - сокрушался он, хлопая себя в сердцах по
замасленному колену.
- Ничего, Малек, шибко не переживай, в следующий раз отснимем как надо,
- успокоил Валерка Кирилкин. - По высшему разряду, как в лучших домах
Лондона и Филадельфии.
- Если б я только знал, я бы не гонял на блокпост.
- Да мы сами только, что узнали. Сара с чего-то вдруг раздобрился,
фотик дал доснять пленку.


Неожиданно из-за палаток выплыла квадратная фигура полковника
Петракова. Он был явно не в духе. Окинув солдат строгим взглядом, заорал:
- Что за сборище?! В конец распустились! Раздолбаи! Саранцев! Твои
....?
- Так точно, товарищ полковник!
- Почему бездельничают? Не можешь им дел найти? Распустил подчиненных!
Не солдаты, а стадо баранов! Шалопаи, твою мать!
Саранцев пытался что-то сказать в оправдание, но полковник его не
слушал.
- Дисциплины никакой! - отчитывал он молодого офицера. - Займи солдат!
Пусть сортир новый соорудят! Старый совсем засрали! Ногой некуда ступить!
Еще какой-то умник, додумался, солярой все очки залить! Выполняй!
- Есть, товарищ полковник!
- Это еще, что за зоопарк здесь развели? - полковник уставился на
неуклюжего щенка, который весело прыгал у ног сержанта Буркова.
- А ты тут, чего ошиваешься, обормот? - рявкнул он, увидев Малецкого. -
Почту привез?!
- Так точно! Товарищ полковник!
- Так, какого же х...я, ты тут прохлаждаешься, сукин кот!
Невысокий Малецкий сорвался с места и стрелой помчался к брошенной им
машине.
Полковник сурово оглядел все вокруг из-под нахмуренных бровей. Все в
нем кипело. Заметил Макса в кальсонах с облитыми компотом штанами в руках.
- Это еще, что за явление Христа народу? Засранцы в моем полку? Не
потерплю! Обосрался со страху так не козыряй, дубина! Саранцев! Твой, что
ли?
- Так точно!
- На кухню, дристуна! Мать вашу! Пусть картошку чистит и не позорит
звание десантника!
Слышь, Саранцев, ты меня уже достал своим либерализмом! Вот ты у меня
где! У тебя не солдаты, а настоящий балаган! Ну, что это такое? - полковник
подошел к побледневшему Витьке Дуднику и дернул за гимнастерку, торчащую
комом. Из-под нее на землю посыпалось всякое барахло.
- Ну, блин, уроды! - полковник сплюнул и отправился дальше, в
расположение разведчиков.
Через минуту вновь послышалось:
- Остолопы! Где капитан Сутягин? Где его опять носит?


Спустя час после "расложения по параметрам" Шестопал и Квасов залезли в
кузов к Мальку и там скрытые брезентом от посторонних глаз продолжили "день
варенья". Говорили шопотом, чтобы никто не услышал.
- На всех делить, все равно ни то, ни се. Получается с гулькин нос на
брата. А так, хоть с пользой, - промолвил Макс, разливая "чачю" по кружкам.
- Вот, банку тушонки у Сердюка стрельнул. Ну и жмот, скажу тебе. Сейчас
мы ей родимой вспорем брюхо, - сказал Лешка, извлекая из ножен штык-нож и
вытирая о рукав.
- Леха, ну ты прям как хирург Амосов, бля. Ей, богу! Еще марлевую
повязку на морду нацепи.
- Скальпель! Пинцет! Тампон! Тампон! Спирт! Еще спирт! Огурец!
- Да, огурчик был бы кстати.
- Максим, хорошо сидим.
- Ага, - согласился Макс, выглядывая через дырку в брезенте на волю.
- Руба с Папашкой чего-то не поделили. Дюже лаются у палатки. Витька
опять что-то спер, за пазухой прячет. Игорек Прибылов куда-то помчался,
будто за ним черти гонятся, наверное, "котелок" опять пробило.
- Это его со слив постоянно несет.
- Аллергия. Тут уж никуда не денешься.
- Хлеба жаль мало. Забыли у Тольки спросить.
- Коротков со щенком забавляется. Неуклюжий бестолковый Дудай прыгает,
все норовит его за икры ухватить. Забавный все-таки песик.
- А я его Чеченом зову, Бурков с Андреевым тоже.
- А по мне какая разница, что Чечен, что Дудай, что Шамиль, все одно -
Чича. Вон, Сара показался, сюда какой-то, чересчур, озадаченный идет.
Получил, видать, у полкана вливание. Сейчас ребят, как пить дать, будет
снашать.
- Наверняка, вздрючку очередную у "бати" схлопотал, - отозвался Алешка,
колдуя над консервной банкой.
- За ним не станет. Последнее время злой как цепной пес.
- Макс! Макс, ты чувствуешь, паленным запахло?
- Да, верно, горит что-то.
- При чем где-то рядом.
- Погоди, я выгляну, узнаю в чем дело.
Макс осторожно высунул из-под брезента голову. Посмотрел по сторонам,
потом оглянулся на кабину и исчез обратно.
- Все в порядке. Малецкий на подножке сидит и на фанерках своих фамилию
выжигает увеличительным стеклом.
- Неужели от этого так воняет?
- Он дыму напустил, будь здоров.
- Вот, Толик, гад ползучий! Подсунул свиную! Просил же его как
человека! Ну, козел!
- Что? Опять наколол? Хлеборезка хренова!
- Ну, да. Киданул, сучий хвост! Вот и верь после этого людям.
- Толик он такой. Без мыла куда угодно влезет.
- Ты чего сморщился? Будто лимон съел.
- Нога разболелась, зараза! Старые раны ноют. Погода, похоже,
поменяется. Завтра точно дождь будет.
- А чего у тебя с ногой?
- С четвертого этажа упал.
- Шутишь?
- Какие уж тут шутки!
- И как это тебя угораздило? С такой высоты хрястнешься, костей не
соберешь.
- Да, хорек один подвел под монастырь. Квасили мы у приятеля, сын у
него родился, первенца обмывали. Ну, а потом попросили проводить одного
набравшегося кадра домой. Он в общаге жил недалеко от меня. Пришли к нему.
Говорю, давай раздевайся и укладывайся спать, пока чего-нибудь не учудил. Он
развыступался. Кто ты такой, чтобы мне указывать? Кричит. Я, не долго думая,
ему болевой на ахилессово сухожилие, чтобы угомонился. Он обиделся шибко,
что я так с ним. Выскочил из комнаты и запер ее на ключ. Ждал его, ждал, так
и не дождался. А мне надо домой, матушке я обещал прийти пораньше. Ведь
изпереживается старушка, у нее и так сердечко больное. Что делать? Высунулся
в окно, высоковато. Потом поискал у него в шкафу, нашел моток бельевой
веревки, лыжные палки. Связал все это вместе и полез.
- Ну, ты даешь! Смельчак!
- Выпивши был.
- Я бы и под градусом не полез бы в окно. Что дальше-то было?
- Так вот, вылез. Ухватил веревку. А она-то тонкая. Проскальзывает. Как
засвистел вниз. Только дым от ладоней пошел. Вся кожа сгорела. Разбился бы
вдребезги, как пить дать. Повезло. На газон приземлился ногами. Грохнулся,
конечно, здорово. Все тело гудело от удара. Но правую ногу все-таки сломал в
лодыжке. Дело-то ночью было. Ни кого не видно, чтобы помощи попросить.
Дополз на четвереньках до телефона-автомата, вызвал "скорую". С тех пор
болит перед дождливой погодой.
- Эх, надо было Тихонова позвать.
- Еще чего! Еще с гитарой скажи! Тут весь батальон соберется.
- Ну, давай, а то у меня уже слюнки текут как у собаки академика
Павлова.
- За успех нашего безнадежного дела!
- Гип, гип, ура! Гип, гип, Ура!
- Ну и крепкая, зараза, - замотав головой, крякнул Макс. - Дай-ка
быстрей запить.
- Держи, - Леха протянул товарищу пластиковую бутылку с мутной водой.
- Гавнецо, все-таки, - глухо отозвался Шестопал, уплетая тушонку с
хлебом.
- А по мне, офигенная штука! - резюмировал Квасов, занюхивая коркой
хлеба. - Крепкая, только дюже вонючая зараза.
- Ой! Ой! Леха! Чувствую, по жилкам побежала...


Через час их под парами Бахуса застукал у кухни, проходивший мимо,
лейтенант Саранцев, где они упорно препирались из-за свиной тушонки с
хлеборезом Толькой Сердюком. И вкатили им "тепленьким" по полной программе.
Посадили обоих в ячейки, выкопанные специально для подобных эксцессов. На
брата по квадратному метру и глубиной под два с половиной. Это изобретение
придумал "батя" вместо гауптвахты, для наказания провинившихся. Кулибин,
мать его за ногу!
В одну ячейку определили Леху, в другую, в метрах пяти, осоловевшего
Макса. Охранять поставили Антошку Духанина, который безбожно материл их на
чем свет стоит всю дорогу.
Им-то что, хоть присесть можно, а Антошке несколько часов маячить как
столб, пока сменят.
Алешка осмотрелся, сидеть в земляном колодце - тоска зеленая, над
головой лишь кусочек голубого неба, вокруг рыжие глиняные стены да еще в
углу чья-то засохшая куча словно противотанковая мина. Лежит, сволочь,
дожидается, когда кто-нибудь лапой в нее угодит.
- Будь он не ладен, бывший клиент. Не мог потерпеть, собака! Хотя,
постой, что-то тут нацарапано!
Лешка читает, с трудом разбирая на стене корявые буквы: "Сара, поцелуй
меня в жопу! Твой Бур!"
- Так это же, Бурков! - оживился Лешка.
Чуть ниже было нацарапано: "И меня тоже". Рядом стояло: "Самара-1998",
а еще ниже "До встречи в аду!". "Довстречи" было написано вместе.
- Ну, и грамотеи, - вырвалось у Лешки.
Лешка кончил читать разноликую клинопись, которой были усеяны все стены
каземата. Ему тоже захотелось себя увековечить.
- Антоха!
- Чего тебе? - недовольно откликнулся Духанин; его голова, с
оттопыренными ушами как у Чебурашки, появилась на фоне голубого неба.
- Будь другом, брось какую-нибудь щепку!
- Это еще зачем?
- Надо, Антоша!
- Может, ты вены себе вскроешь, а я за тебя отдувайся!
- Ты, что совсем ох...ел, браток? На хрена мне вены-то вскрывать?
- А кто тебя знает, что тебе под "шафэ" в голову взбрендит!
- Да тут, внизу, со скуки помрешь. Брось какую-нибудь веточку, я хоть
поковыряю стенку.
- Может тебе для полного счастья саперную лопатку сбросить? Подземный
ход надумал прокопать? То же мне, граф Монте-Кристо выискался!
- Да не копать я прошу, а на стене писать!
- Где я тебе ветку найду, лишенец! Может на кухню, прикажешь, сгонять?
- Ну и говно, ты, Антоша!
- Лучше покемарь, вон Максимка час как отрубился.
- Ну, хоть патрончик брось!
- Я те, щас брошу! Из-за вас мудаков торчу тут как распоследняя шлюха
на панели.
- Антош, ну будь человеком!
- Ладно, лови, но только не скули больше и без вас тошно.
Поймав патрон, Лешка стал выискивать свободное место для надписи.
- Чего же написать-то? - Ничего оригинального не лезло в его хмельную
голову. Мысли словно отшибло. В конце концов после долгих раздумий он
нацарапал "Дембель-2000-Леха". В соседней ячейке, свернувшись калачиком,
мирно посапывал спящий Шестопал.

Фатима

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
Нет на земле твоего короля...
"Сероглазый король" А.Ахматова


Четырехэтажка протяжно завывала будто сказочный дикий зверь,
продуваемая ветром через закопченные глазницы окон. Ута неподвижно лежала,
свернувшись калачиком, на детском матрасе в углу у оконного проема. Это
место ей нравилось: отличный обзор, все как на ладони. Хотя "лежка" не из
самых лучших, даже, можно сказать, из опасных. Отходов, почти никаких, если
не считать огромную пробоину в стене в одной из квартир на третьем этаже,
выводящую в соседний подъезд.
Она достала пачку "Данхила", закурила, с наслаждением затягиваясь. В
голову почему-то лезли мрачные мысли. А это хуже всего, выбивает из колеи.
Начинаешь нервничать, суетиться, делать ошибки. Работа, естественно,
насмарку. А любая ошибка в ее положении может стоить головы. И в мозгу
неустанно свербит: " Самое дорогое в жизни - глупость". Притушив окурок, она
спрятала его в политиленовый пакет, где уже звякали две стреляные гильзы.
Даже для экскрементов и мусора у нее был специальный пакет. Она ни где не
должна оставлять после себя ни малейших следов. Это главное неукоснительное
правило, которому она следовала всегда.
Она ждала приближения сумерек. Это было самое удобное для охоты время.
После выстрела, как всегда - паника, потом начинают шевелиться, прочесывать,
зачищать. А в наступившей темноте вряд ли кто сюда сунется. Самим же дороже
встанет. Двумя этажами ниже пара, искусно установленных Расулом, "растяжек".
Она придвинула винтовку поближе к себе, напряженно вслушиваясь в
завывание ветра, гуляющего по крыше, по заброшенному мертвому зданию.
Ута вспомнила далекий заснеженный в это время года Тарту, поседевшую
рано мать, родной университет, в котором училась, и надо сказать, неплохо
училась. Почему же она здесь? В этой "дыре". В этой поганой холодной
коробке, продуваемой насквозь холодным промозглым ветром, на грязном рваном
матрасе, разостланном на захламленном цементном полу. Да, она и не Ута
вовсе! Здесь она для всех Фатима!
Почему она здесь? Что привело ее сюда? Лютая ненависть? Месть? Деньги?
Наверное, и то и другое, и третье. Ненависть к русским, переданная с молоком
матери. Месть за убитого на Восточном фронте под Волховым деда, который
воевал против частей Красной армии в группе "лесных братьев" под
командованием своего земляка, Альфонса Ребане, потом в легендарной
разведгруппе "Эрна", входящей в состав войск СС. За многострадальную его
семью, что репрессировали после войны "коммуняки" и выслали в далекое
Забайкалье. Месть за мамину четырехлетнюю сестренку, которая умерла в
суровую зиму в далекой захолустной сибирской деревеньке. Наконец, месть за
Хельгу, любимую подругу, почти сестру, с которой на соревнованиях разного
уровня пробежала на лыжах не один десяток тысяч километров, которую в 95-ом
в Грозном озверевшие солдаты разорвали бэтээрами.
А что же деньги? Да, конечно, и деньги! Что скрывать. Она неплохо
заработала на той и на этой войне, отстреливая из засады русских офицеров и
солдат. За это платили. И платили не плохо. Платили "зелеными". После первой
чеченской она прекрасно устроилась в Германии в Гамбурге, тренером по
стрельбе. Часто приезжала к старенькой матери и родственникам в Эстонию с
полными руками подарков. Они были рады за нее. Считали, что ее жизнь
удалась, что она имеет хорошую любимую работу, что она вышла за границей
удачно замуж. Замуж? Ха! Ха! Ха! Да она терпеть не может этих скотов,
вонючих волосатых мужиков. Она всегда испытывала к ним отвращение. Началось
с того, как на одной из студенческих вечеринок ее пьяную пытались
изнасиловать двое однокурсников. До сих пор она испытывает омерзение и
покрывается "гусиной кожей", вспоминая их слюнявые губы и потные суетливые
руки, ползающие словно осьминоги по ее стройному телу.
Подкатывался и здесь один молодой чеченец, красавец Рустам, думал,
наверное, что не отразим как Парис. Рассчитывал, видно, что она тут же
кинется ему в объятия, забыв обо всем на свете. Но, она отшила его. Потом,
он опять как-то на одной из конспиративных квартир, где они скрывались,
попытался позволить себе лишнее и силой овладеть ею. Ей надоели его
домогательства и она пожаловалась Исе. После чего боевики боялись посмотреть
в ее сторону, ни то, что дотронуться пальцем. Иса, правая рука эмира Абу
Джафара, его слово в отряде закон. Никто не смеет перечить ему. Иначе -
жестокая смерть!
Она достала из нагрудного кармана блокнотик в дорогом кожаном
переплете, где вела свои записи и расчеты. Последнюю запись она сделала три
дня назад, когда сняла солдата, загружавшего на "Урал" бачки с едой и фляги.
Пуля на излете ужалила его точно между лопаток. Она видела, как он,
дернувшись, выронил из рук флягу и рухнул на землю. Второй солдат, что
принимал у него груз, дико заорав, тут же упал на дно кузова и в испуге
забился в дальний угол. Машина рванула стремительно с места, оставив убитого
лежащим в колее. Это было в трех километрах отсюда, у блокпоста за мостом.
Она была всегда осторожной, в отличие от Хельги, за что та и
поплатилась. Ута старалась в день делать не более двух выстрелов, это было
как бы неписаным правилом для нее, гарантией ее безопасности.
Хельга же, стреляя, входила в такой раж, что уже не могла остановиться.
Она была азартным человеком, отменным стрелком. Джохар Дудаев высоко ценил
их дуэт. Хельга получала от "охоты" не только порцию адреналина, но и