Щербаков Александр. Щенки и псы Войны

семья. Наверное, запечатлен какой-нибудь праздник или день рождения. Снимок
явно не любительский: отлично поставленный свет, хорошая резкость. Похоже,
фотография сделана в каком-нибудь фотоателье. Тимохин, пристроив бережно
рамку на каком-то торчащем из закопченной стены шурупе, еле передвигая
ватные ноги, словно ревматик, выбрался на лестничную площадку. Тяжело
опустился на корточки и привалился спиной к безжалостно искореженным чьей-то
необузданной дикой силой прутьям перил.
Только сейчас он почувствовал, как громко сопит в возбуждении, как
ритмично стучит сердце, как судорожно до боли стиснуты его челюсти. Хотелось
смертельно курить. Курево, как назло! Закончилось! Ну, ничего, сейчас у
ребят стрельнет.
- Андрюха! Ты, чего раскис? Мертвяков нашел? - обрушился на него
старший прапорщик Стефаныч, бросив внимательный взгляд на бледного
съежившегося сослуживца.
- Да, нет. Мотор забарахлил, братишки, - отозвался глухо Тимохин. - Дай
курнуть. Совсем что-то херово на душе. Видно, пора домой. Загостились мы
тут. Эх, уехать бы от этого кошмара, от городской суеты куда-нибудь подальше
в какую-нибудь глухую деревеньку. Чтобы лес был, чистая речка, грибы, свежий
воздух, молоко, банька.
-Эка, куда тебя понесло! Губа не дура! - присвистнул старший прапорщик,
протягивая пачку сигарет и пристраиваясь рядом на ступеньках.
- Это тебе, Андрей, надо с моей сестренкой скорешиться. Она у меня этой
идеей уж лет восемь бредит, - отозвался контрактник Володька Кныш. - Все уши
прожужжала про деревню.
-Это на любителя. Мне, например, такая жизнь лично по фигу, - вступил в
разговор сержант Елагин. - Ну, от силы неделю, другую, я еще выдержу, а
потом ведь с ума сойдешь от скуки, в город потянет. К цивилизации, к
городскому ритму, шуму, газу, горячей воде. Печку замучаешься топить, одних
дров до этой самой матери надо. Колоть, не переколоть.
- Это для романтиков. Я предпочитаю город, чем после дождя грязь
деревенскую месить. А весной и осенью там вообще, хер поедешь, грязь
непролазная, - добавил снайпер Валерка Крестовский, поправляя чехол на
оптическом прицеле "эсвэдэшки".
- Ладно, летом, а зимой, что делать? На печи лежать, как Емеля? Cо
скуки помрешь! Тоска зеленая. Не представляю. Ни куда не сходить, если
только в гости к соседям, семечки полузгать, - сказал Елагин.
- Или в сельпо бабские сплетни послушать, - продолжил рядовой Чернышов.
- Нет, Танцор, ни хера ты не понимаешь. Встаешь раненько утречком, тут
тебе и парное молочко и сметанка, щи наваристые в чугунке в русской печи, -
пулеметчик Пашка Никонов мечтательно закрыл глаза.
- Ага, встаешь в четыре утра до первых петухов, чтобы подоить, свиней
накормить да скотину в стадо выгнать, - отозвался Крестовский.
- Нет, уж, увольте. Я лучше сладко покемарю в теплой постельке, а
вечером с девчатами на дискотеке оттянусь, - вновь вклинился Елагин.
- У вас, сопляков, развлекушечки одни на уме. А мы люди семейные. Да, в
деревне летом хорошо, - поддержал разговор Стефаныч. - Дом у нас был в
деревеньке, купили вместо дачи. По дешевке купили. Далековато, правда, от
города, Два часа на машине добираться. Время было такое. Всех тогда в
деревню потянуло. Аккуратный был домик, из двух комнат. Три печки: русская и
две голландки. Крытый двор с сеновалом и свинарником. Большое поле напротив.
Рядом с домом сад когда-то был, вымерз, несколько сухих коряжек осталось.
Перед окнами две огромные раскидистые кудрявые березы. Видно покойный хозяин
был справный мужик. Дети разъехались, семьями обзавелись, в город подались,
а дом отцовский продали. Он несколько лет пустым простаивал, пока я его не
купил. Места там красивые, лесные, грибов до этой самой матери, речка
рядышком холоднющая (родники кругом), огибает подковой участок. По утрам,
когда еще висит сырой туман, можно увидеть пятнистых оленей, которые
пробираются на участок по берегу речки. А выйдешь за деревню в поле, там
зайцев видимо-невидимо. Самих "косых" не видно, только серые уши из травы
торчат словно антенны. На бугре церковь красивая, коммунистами наполовину
разрушенная. Красотища. Рядом поселился сосед-москвич. Бывший военный, на
пенсии. На лето сюда приезжает на родину своих предков. Интересный мужик,
скажу. Вечерком сядем у нас на крылечке, курим, вечерней зорькой любуемся,
он и начинает ворошить свои воспоминания. Бауманское училище окончил, а
потом в армию подался. Помотался по Союзу предостаточно. Есть, что
вспомнить. Что любопытно, не поверите, трезвенник.
- Тоже в деревню хочу. Хотя бы на месячишко. Один запах скошенной травы
чего стоит? - отозвался мечтательно Пашка.
- А я обожаю запах ванили, у меня мать такие пироги печет, закачаешься!
Вам и не снились! - перебил Тацор.
- А я люблю летом на рынок ходить, когда огурцы, петрушку, укроп,
помидоры уже продают. Запах зелени обалдевающий стоит, - вставил Привалов.
- Стефаныч, я что-то не понял. Ты что, продал фазенду-то? - вдруг задал
вопрос Володька Кныш.
- Да, мужики, это была самая большая моя плюха в жизни. До сих пор не
могу себе простить. Кусочек земли и домик всегда надо иметь, чтобы можно
было побыть в тишине одному, нервы привести в порядок, снять с души груз,
который на тебе веригой висит.
- Как же тебя угораздило-то?
- Шерше ля фам, братцы! Как говорят французы!
- Что и тут без баб не обошлось?
- А то, как же? Когда купили дачу, я-то думал, будем приезжать на
отдых. Балдеть на лужайке перед домом, под березами на одеяльце загорать, на
рыбалку ходить с пацанами, в лес за ягодой и грибами. А получилось все
иначе.
- Ну, прям заинтриговал. Что же произошло?
- За дело мертвой хваткой взялась моя любимая теща, Маргарита Петровна.
Дама с той еще закваской, махровая коммунистка. Поставила бутылек
деревенскому трактористу, тот распахал весь участок. А там соток, скажу я
вам, до этой самой матери. И получился не отдых, а настоящая каторга.
Гробились на фазенде как при режиме Пол Пота, высунув языки. То сажай, то
окучивай, то от колорадского жука опрыскивай... Осенью чуть пупок не
надорвал, убирая урожай. Потом очередная головная боль: куда его девать.
Пытался вякать, да где там, против бабцов разве попрешь, теща на прием
вообще не работает. Чуть что, сразу на дыбки. За больное сердце хватается,
хоть кол на голове теши, никого не слушает. Так несколько лет и вкалывали на
любимой даче до опупения, пока не приехала одна баба-беженка родом из этой
деревни с мужем, удрали из Средней Азии. Пристала к моей жене как репей,
продайте дом да продайте. Сопли, конечно, слезы ручьем. Три дня окучивала,
плакалась в жилетку. Одним словом доняла, вконец разжалобила. Продали дачу.
- Жалко деревню! Стефаныч, да послал бы тещу подальше!
- Молодой, глупый был. Сейчас бы послал! Впереди паровоза бы побежала!
- Как в анекдоте! - оживился краснощекий Привалов, сдвигая шапку на
затылок. - Сын отца спрашивает: " Папа, почему это бабушка зигзагами по
огороду бегает?" Отец отвечает: " Это, сынок, не бабушка, это сынок - теща!
Подай-ка еще одну обойму!"
Тимохин сидел с отрешенным лицом, почти не слушая болтовню и смех
товарищей. Перед ним все еще стояли широкооткрытые карие глаза "чеха". -
"Почему он не стрелял?" - не давала ему покоя назойливая мысль. - "Почему?
Может, затвор не успел передернуть? И как назло сегодня без "броника". Хотя,
толку от него никакого".
- Андрей! Что-то ты мне сегодня не нравишься! - проговорил Стефаныч,
покосившись на старшего лейтенанта. - Какой-то ты бледный и взгляд у тебя
потухший как у обреченного, будто смертушка рядом ходит. У Николая
Третьякова, как сейчас помню, вот точно такие же глаза были в день гибели.
Молчишь все. Смотри у меня, накличешь беду!
- Ну, ты, сказанул тоже! - хрипло бросил Тимохин, с трудом поднимаясь и
поправляя разгрузку. - Домой хочу, братцы! Загостились мы тут.

Комбатанты

Памяти майора К.





- Сунулся в одну фирму, в другую, везде одно и то же, облом. Как
услышат, что в "горячей точке" служил, да еще и раненый к тому же, так сразу
же - вежливый отказ. Такие в охрану им не нужны. Гуд бай, служивый! Пишите
письма!
- Да, верно! Такие как мы теперь на хер кому нужны! - прищурив глаза,
задымил сигаретой майор.
- Хотел, было в воинскую часть контрактником податься, ведь
специальности гражданской никакой, но "анкета" подкачала, - продолжал
молодой парень с коротко стриженой головой. - До армии, когда еще в школе
учился, было три привода в милицию. По пьяной лавочке попадал. Как
говорится, прецедент есть. На войну посылать можно, жизни класть можно,
никто не спрашивает о пьяных залетах; а как на службу, в ту же армию в
мирное время уже нельзя! Незя! Незя! Как у клоуна Полунина. В армию "незя",
в милицию "незя", в силовые структуры "незя"! В бандиты, что ли идти
прикажешь! Мне всего двадцать лет, вся жизнь, можно сказать, впереди, а у
меня уже все дороги перекрыты.
- Валера, успокойся, дорогой. Все будет спок! Неужели я, фронтовик,
который видел эту костлявую стерву с косой, вот так, как ты меня; неужели я
не помогу своему боевому товарищу. Да, распоследняя, я после этого буду
сволочь.
- Понимаешь, Петрович, я ведь мог остаться в Чечне. И жизнь бы
сложилась бы совершенно по-иному. Не пришлось бы унижаться и оправдываться
перед всякими чинушами, перед этой мразью. Ведь нам предлагали, упрашивали
перед дембелем подписать контракт. Но так хотелось домой, вернуться живыми с
этой бойни. Полтора года дома не был. Тоска замучила. А когда вернулся,
через неделю потянуло обратно туда, в пекло, в мясорубку, к оставшимся
ребятам. Представляешь?
- Считай, что ты уже на довольствии! Заместитель командира части,
подполковник Устименко, мой давнишний друган, да и я не последний человек в
полку. Так что, милый мой, никаких проблем! Это я тебе железно обещаю! -
майор поднял стакан. - Ну, давай! За погибших ребят! Царствие им небесное!
Пришлось в прошлую, под Ярыш-Марды побывать, колонну там боевики
расстреляли......
Харин вдруг замолчал, лицо его посерело, сморщилось как сушеное яблоко.
- Петрович, ты чего?
- Кольнуло, бля! Мотор опять забарахлил! Погоди, сейчас отпустит! -
собеседник Валерки окаменел, потупив взор, словно прислушивался к чему-то.
- Уф, кажется, пронесло! - выдохнул с облегчением майор. - Помню,
крепко скрутило меня в Комсомольском, когда гелаевских духов мочили. Ну,
думал все, хана! Приплыл, дорогой Александр Петрович! Отвоевался! Ан, нет,
очухался, когда эта вся сволота вдоль реки в горы стала пробиваться из
окружения. Положили их на берегу не одну сотню. Несколько недель долбили из
минометов по селу и ущелью. Перепахали вдоль и поперек. Живого места не
оставили, сплошные руины да обугленные кочерыжки от яблонь. Все в дыму,
дышать нечем от гари. Местные жители на окраине в голом поле стоят,
причитают. Дети, бабы вопят. Кошмар какой-то. Мы-то, тут при чем? Руслану
Гелаеву, мудаку, спасибо скажите! Со спецназом тогда был, попытались
замкнуть кольцо с южной стороны, да встретили такой яростный отпор. Не дай
бог опять попасть в такую передрягу. Вышли из того боя с потерями,
измотанные в конец. Это тебе не в Ханкале на печи прохлаждаться. Ваххабиты,
бешенные волки, закрепились в подвалах и погребах, хер их оттуда выкуришь.
Если б не наши саперы, не знаю, сколько еще там мудохались. По ночам гниды
выползали из своих нор и схоронов пакостить. Много славных парней снайпера
тогда постреляли. Пацана-кинолога рядом со мной шальной пулей убило...
Мрачный майор надолго замолчал, гоняя окурком по пепельнице горстку
пепла. Валерка, уставившись остекленевшим взглядом в пространство, курил.
- Тошно становится, когда Ястребов про наши потери лапшу на уши всем
вешает. Фантазер херов! А послушать великого стратега хорька Ванилова, так
вообще не понятно с кем мы там воюем. Оказывается, всего-то осталось два
десятка плохо вооруженных бандитов. Какого ж хера мы там до сих пор торчим,
спрашивается, и пацанов кладем каждый день пачками? - возмущенный майор с
яростью придавил в пепельнице окурок в гармошку.
- Тут еще с женой, опять не лады. На развод подала. Достал, похоже,
своими приключениями. Чуть что, хватает детей и к матери. В пору снова в
командировку собираться. А я сыт этим дерьмом. Вот оно у меня где! Ночами не
сплю, вскакиваю во сне как ошпаренный, за кобуру хватаюсь. Кровь! Кровь
кругом! Мозги, руки, кишки чьи-то! Хоть в петлю лезь. Только горючка и
помогает как-то забыться. Выкинут скоро, нутром чувствую, из части к
чертовой матери!
Харин вновь наполнил стаканы водкой и, щелкнув зажигалкой, закурил.
- Что меня всегда поражало, так это коварство азиатов, их хитрость, их
сволочная изощренность в пытках и издевательствах. Вот, скажи, откуда в них
такое? В крови у них что ли? Подлые подрывы, выстрелы в спину,
заминированные трупы, изуродованные тела, отрезанные головы. Мы прямо
зверели, когда такое видели. Кровь закипает в жилах от ярости, когда видишь
перед собой порезанных, изувеченных пацанов! - он покосился на шум в глубине
бара. За стойкой во всю веселился молодняк. Подвыпившие сопляки громко
галдели, курили, пуская беззаботно кольцами дым.
- Вот таких мальцов резали, суки, как только рука не отсохла. Куда
только ихний аллах смотрел! Ладно, контрактников или офицеров. Ну, а этих,
сосунков, за что? Им еще сиська мамкина нужна! А их на бойню посылают! Дыры
в империи латать! Он еще толком сопли-то утереть не может, защитничек
отечества , бля...
- Да, Петрович, ты прав! Был у нас в роте один пацан. Высокий верзила,
только толку от него ни какого не было. Нескладный какой-то. Ничего не
умеет. Тюфяк, одним словом. Помню, отделение было на задании, а его оставили
костровым, поручили за огнем присмотреть да картошки испечь. Возвращаемся, и
что ты, думаешь? Ничего не готово, этот болван, блин, костер толком не смог
развести. Оказалось, никогда в жизни костра-то не разжигал. Мужик
называется! В горах вообще скис. Колотун страшный там был, да еще промозглый
ветер, грязь, жратвы толком нет. Офицеры злые как шавки. А он, вечно
голодный. Стал у товарищей пайки тырить. Раз начистили репу, два... Не
помогло! Потом замечаем, странный он какой-то. Оказывается - "крыша у него
поехала". Снаряжение свое: каску, "броник", подсумок с магазинами потерял.
Если б в горах еще месяц с нами пробыл, кранты ему! Повезло мудаку - ноги
отморозил, отправили его в тыл в госпиталь. Сейчас, блин, герой. А
рассказать, как с полными вонючими штанами в окопе скулил и дристал от
страха, не поверят. Вот, такие слабаки и становятся предателями.
- Ну, не скажи, - возразил Харин. - Приходилось мне встречаться с
наемниками и допрашивать некоторых из этих шакалов. Среди них попадаются
довольно крепкие орешки, уж поверь мне на слово, есть даже служившие в
спецназе. Отморозки, правда, распоследние, бля! За "бабки" не то, что нас,
они и мать родную пришьют! Ничего святого для них нет!
Майор, опрокинув стакан, поежился. Подперев кулаками седые виски,
уставился в стол.
- Ну, и дрянь! Паленая, бля! Уроды!
Затянувшись сигаретой, продолжил прерванный рассказ.
- Допрашивали как-то одного пленного гаденыша из отряда Хамзатханова.
Конечно, пи...дюлей надавали, чтобы посговорчивей был. Бывший десантник,
красивый здоровый парень, снайпером воевал в "первую". А вернулся домой, его
обратно потянуло. Решил "зелененьких" срубить на мерседес, балдежной жизни
ему, видите ли, захотелось. Мозгов-то нет, одна деревяшка! На кирпичах,
наверное, много тренировался! Подался мудак к боевикам. У них расценки
другие. Под Сержень-Юртом у боевиков в "Якуб-лагере" успешно подготовочку
соответствующую прошел. А потом, гнида, ребят наших стрелял, словно
самолетики в тире. Это для него, что два пальца обоссать!
- Иуды! - вырвалось у Валерки.
- Нет, мой дорогой, это поддонки! А иуды, кто из-за бабских юбок
стреляет и стариками с детьми прикрывается, - уточнил Петрович, пощелкивая
по сигарете, стряхивая пепел.
- Помнится, как-то во время движения колонны через Хасавюрт пропал
молоденький прапорщик. Заглох движок у последнего "зилка". И сгинул парень
вместе с автоматом, больше мы его так и не видели...
- Немудрено, Валер, - хмыкнул Петрович. - Там полгорода - чеченцев.
Пятая колонна, твою мать. И оружия, там говорят, не меряно!
- Удивляюсь, как они нам тогда еще в спину не долбанули.
- Погоди, браток, еще долбанут! Если уже среди белого дня на улицах
стали заваливать федералов запросто так, чего ждать дальше.
- Мне кажется, зачищать надо более тщательнее и чаще! Не церемониться,
арестовывать пособников, гадов всех подозрительных. Высылать подальше, к
еб...ни фени, чтоб духу их здесь не было, чтоб воду не мутили! Иначе ничего
не добьемся, так и будут нас месить.
- Валерка, дорогой, не смеши меня, козла старого! Уже высылали! Дедушка
Сталин постарался! На нашу бедную головушку! Они теперь русский язык лучше
нашего знают, где их только сейчас в России нет, как тараканы расползлись по
стране, - язвительно усмехнулся Петрович. - Их полмиллиона к нам
переселилось из-за дудаевского режима. Так, вот скажи, какого рожна мы
должны за них воевать? Иди, Ахмед, воюй, освобождай свою землю от Басаевых и
прочей сволочи. Не идет! Некогда! Бизнесом, видете ли, занимается! Пусть
Иван отдувается, сопли кровавые пускает за него!!
- Так что, Петрович, я за "жесткие зачистки". Окружай "десантурой" и
спецназом населенные пункты и тряси "чехов" до тех пор, пока не посинеют.
Иначе, хер ты тут, что сделаешь!

Бар закрывался. Валерка и Харин одни из последних покинули уютный
столик в углу у окна. На улице было тепло, сверху сыпал редкий пушистый
снег. За разговором не заметили, как прошли пару кварталов и остановились у
небольшого магазинчика.
- Открывай! - майор настойчиво забарабанил в стеклянную дверь.
- Закрыто! - проорал выгпянувший торгаш, показывая на часы на руке. -
Закрываем!


К магазинчику подлетел милицейский "уазик" с "мигалкой", из него
выскочили трое милиционеров. Один с автоматом. Ввалились шумной гурьбой в
помещение.
- Наряд вызывали? - гаркнул усатый старшина в шапке сдвинутой на
затылок.
- Да, вот хулиганят, стекло разбили, - объяснял хозяин магазина,
молодой откормленный парень в кожаном пальто, лет двадцати восьми.
- Мы уже закрыли, а они вломились, буянят! - завопила из-за прилавка
одна из продавщиц, сильно накрашенная блондинка с торчащими на голове во все
стороны волосенками. - Чертовы пьянчуги! Покоя от них нет!
- Кто буянит, красуля, ненаглядная моя? Какое стекло? Само треснуло,
оно на ладан дышало. Я только за ручку тронул. Девочки, милые, бутылку
"старки", пачку сигарет и мы покинем ваш райский уголок, - покачиваясь,
откликнулся добродушно майор, сосредоточенно копаясь в раскрытом бумажнике.
- Вот вам за стекло, а это...
- Всем шампанского! Угощаю всех! Братки, я ведь тоже "мент поганый"!
Полгода назад служил в милицейском батальоне! - заорал, увидев вошедший
наряд, обрадованный Валерка, размахивая, зажатыми в кулаке смятыми купюрами.
- Ладно, хватит бузить! Поехали, мужики! - предложил сержант.
-Проветримся!
- Заодно отдохнете, протокольчик составим! - добавил другой.
- Куда? - спросил Валерка, осоловело тараща глаза на милиционеров. - Не
понял?!
- В гости, дорогой! К Санта Клаусу! - сержант засмеялся своей удачной
шутке ( у дежурившего сегодня старшего лейтенанта Каменского было прозвище -
Санта Клаус).
- Нам и здесь не плохо!
- Сейчас будет плохо! Кому говорю! Выходи, пока холку не начистили! -
отозвался дюжий сержант, бесцеремонно толкая майора к выходу.
- Что за тон, ментура? - возмутился Харин.- Ты как со мной
разговариваешь, щенок? Ну-ка, руки в сторону!
- Да, чего с ними церемониться! Давай ребята!
Милиционер, грубо заломив руку майору за спину, потащил его к выходу.
Валерка бросился другу на помощь и схватил сержанта за рукав, но, получив
резкий сильный удар локтем в лицо, отлетел к прилавку и шлепнулся на пол.
- Суки!! - взревел Харин, вывернувшись из захвата и сбив сержанта с
ног. Сдернул у него с плеча "акаэс" и, предернув затвор, заорал на опешивших
ментов.
- Стой! Падлы!
-Ты чего, майор! Не дури!
- Всех положу! Не подходи!
- Охренел совсем? Что за шутки?
- Не будь мудаком, отдай оружие!
- Назад! - глаза потемнели и сузились на багровом лице военного.
- Слышь, приятель, давай по-хорошему поговорим! Только автомат верни!
- Ты, что?! Неприятностей на свою жопу ищешь?! - рявкнул побледневший
старшина. - Будут! Под статью захотел? На нары!
- Заткнись, сученок! Я тебе такие нары покажу! Это тебе не старых бабок
с семечками да носками у магазинов гонять!
- Паша, передай Терехину...
- Меня боевого офицера какая-то шушера будет лапать! - перебил старшину
майор. - Да я вас сейчас стреножу! Или яйца отстрелю! Мудачье поганое!
Извинения еще будете просить!
- Майор! Ты не зарывайся!
- Ну-ка, живо! Поднять парня! - Харин повел дулом "акаэса".
Двое милиционеров попытались поднять отключившегося Валерку с пола.
Левый глаз у того основательно заплыл, из разбитого распухшего носа на
подбородок и шарф текли кровавые сопли.
- Малец, ну давай! Давай! Хватит спать, здесь тебе не гостиница, -
похлопывая по щеке, младший сержант, делал все, чтобы привести Валерку в
чувство.
- Вы чего с парнем сделали, козлы ментовские? - майор, опутив автомат,
наклонился над лежащим.
Этого движения было достаточно, чтобы милиционеры воспользовались
ситуацией. Один из них крепко обхватил сильными руками майора сзади, тем
временем двое других вцепились в оружие. После непродолжительной возни
поверженный майор лежал на полу лицом вниз с наручниками на руках. Грязно
матерясь и извиваясь, он пытался пнуть кого-нибудь из врагов.
Спустя тридцать минут он уже метался по "обезьяннику" как раненый
зверь, крича через решетку проклятия в адрес "ментов". Валерка, молча, сидел
на привинченной к стене скамье без ремня и шнурков, прижавшись разбитым
лицом к холодной цементной стене. Тошнило. Гудела голова.
Всю эту неделю подполковник Марголин уходил домой поздно: в понедельник
приезжает комиссия из министерства. Требовалось привести все дела и
документы в должный порядок.
- Что за шум? Кто там у вас буйствует?- спросил он, спустившись в
дежурку.
- Да, только, что привезли двоих. Майора и парня с ним. Устроили пьяный
дебош в магазине.
- Кто, такие? Документы есть?
- Вот удостоверение майора, а это военный билет пацана.
Марголин, листая документы, резко отдал указание:
- Немедленно освободить! Это же Харин, "фээсбэшник", ветеран чеченской
войны. Парня тоже! Ну, молодцы! Ни чего не скажешь! Вы, что не видели, что
это не какие-нибудь алкаши, забулдыги?! Это же комбатанты!
- Кто, товарищ подполковник?
- Комбатанты, я говорю. Комбатанты - это те, кто прошел через военные
конфликты. У них психика, как правило, нарушена. Мозги набекрень. Они
привыкли находиться в экстремальных условиях, в боевой обстановке, ходить по
лезвию ножа. И многие, вернувшись с войны, не могут приспособиться к мирной
жизни. Отсюда срывы, депрессия, самоубийства. Вечный конфликт со всеми. К
ним подход нужен особый. Лечить их надо всех до одного в реабилитационных
центрах! А их у нас, сам понимаешь, нет! Понятно? - Марголин взглянул на
дежурного офицера.
- Смотри, орден Мужества у пацана! Герой. А вы их, героев, в "кутузку"!
Освободите, извинитесь да помягче с ними, - сказал подполковник, поднимаясь
из-за стола. - А лучше по домам развезите, чтобы еще чего-нибудь не
натворили вояки. Нам и без них проблем хватает.

Спустя неделю в городской газете Валерке попался некролог с портретом
бравого военного, с фотографии на него смотрело знакомое лицо Харина
Александра Петровича. Майор умер. Сердце.

Черта лысого вам достану!

- Ну, товарищ капитан! Ну, придумайте, что-нибудь! Век не забуду! -
канючил рядовой Малецкий.
- Куда прешь в грязных сапогах! Я тебе русским языком сказал, нет у
меня от твоих мух ничего! Даже хлорки нет! - заорал на шофера выведенный из
себя начмед. - Ты понимаешь русский язык или нет!
- Ну, товарищ капитан! Меня же товарищ старший лейтенант в порошок
сотрет! Вы, что Саранцева не знаете?
- Вот что, Окурок, вали-ка отсюда, пока цел, пока я тебе большущую
клизму не поставил или не огрел по бестолковой балде! Еще я не занимался
твоими мухами. У меня своих дел по горло! Вон Варнеев раненый лежит, повязку
надо сменить. А ты со своими мухами лезешь.
- Я же приказ выполняю!
- А я, по твоему, не выполняю, да! Ты у нас самый шустрый, вот и прояви
смекалку, как Левша, который даже муху подковал.
- Не муху!
- Тем более. Тебе, зачем серое вещество в башке дано? Вот и шевели им.
Напрягись, это тебе не на толчке с газеткой сидеть! В конце концов возьми и
солярой залей!
- Эх, товарищ капитан, товарищ капитан....
Разочарованный Малецкий, сдвинув на затылок шапку, покинул лазарет.


Рядовые Шестопал и Квасов выбрались за село, миновали унылое кладбище с
покосившимися старыми плитами, почти бегом спустились по узкой крутой тропке
к речке. Они из "самоволки" возвращались на базу.
Максим Шестопал, или просто Макс, был нагловатым пронырливым пареньком,
в котором погиб великий артист разговорного жанра. Почему погиб? Да, потому
что, после армии он собирался поступать в медицинский интитут, по стопам
своих родителей, сельских медиков. Его неординарные способности в области
"словесного поноса" были просто уникальны. Ни одно мероприятие в части не