Страница:
замурзанных свисающих штанов. Под ними оказались крепкие почти новенькие
"берцы".
- Обыскать! - последовал короткий как выстрел приказ.
Густо залившись краской и сконфузившись, Ивашкин бросился обыскивать
задержанного. Оружия нет. В карманах обнаружил комок смятых долларов и
связку смертников (солдатских жетонов). Взяв из рук младшего сержанта шнурок
с "смертниками", зажав их в побелевшем кулаке старший прапорщик подошел к
боевику.
- Ребят наших, значит, стрелял?! Мучил?! Строитель из Нижнекамска! -
заходили желваки на скулах Стефаныча.
- Ах, ты, гнида! - вдруг вырывалось из уст лейтенанта Трофимова,
поднявшего голову, который, все это время наклонившись, у заляпанного БМП
усердно счищал о траки с ботинок налипшую комьями рыжую грязь. Он
стремительно подскочил к задержанному, оттолкнул в сторону посеревшего
Стефаныча и крепко вцепился левой рукой в ворот ватника, ветхая одежда
затрещала.
- Смотри в глаза! Сука! Узнаешь?! Признал свою отметину? - Трофимов,
оскалившись, в ярости ткнул в свой шрам.
- Заложник! Строитель, говоришь! - он со всей силы ударил боевика
поддых. Тот, охнув, согнулся. Затем последовал удар наотмашь кулаком в лицо.
"Чех" с разбитым носом отлетел в сторону и что-то зло зашипел в ответ
нечленораздельное.
- Ну, что, Ваха! Вот и свиделись! - цедил сквозь зубы, наступая
Трофимов. - Не ожидал такого поворота, гаденыш? Душегуб!
Глаза у старшего лейтенанта сверкали огнем, а лицо со зловещей
торжествующей улыбкой словно окаменело.
- За ребят замученных, порезанных тобой! За Кольку Куприянова! Получай,
сволочь!
- Конфуций! Стой! - отчаянно заорал капитан Дудаков, бросаясь к нему. -
Кому говорю! Стой! Стефаныч, Елагин, держите его!
Но весь багровый Трофимов уже сорвал с плеча АКМ и, не раздумывая, в
упор всадил в "заложника" длинную очередь. Боевик плюхнулся, словно куль, в
измочаленную траками "бэшек" грязь. Дернулся. Затих.
Все от неожиданности обмерли. Такого поворота событий ни кто не ожидал.
Из-за БМП вылетел майор Сафронов, его маленькие злые глаза метали молнии, за
ним спешил встревоженный капитан Михайлов, которые со старейшинами о чем-то
упорно спорили у ворот дома местного муфтия.
- Вы что, скоты, совсем оборзели! - сердито заорал майор. - Вы чего
себе позволяете! Уроды!
Над убитым стоял старший лейтенант Трофимов с темными дикими глазами,
его всего трясло как малярийного.
К Сафонову наклонился капитан Дудаков и что-то тихо тому сказал.
- Да-а, - протянул Сафронов. - Ну и дела! Надо же! Займись им! Неровен
час, еще чего-нибудь отчубучит! - он кивнул в сторону Трофимова.
- Да, вот возьми мою фляжку. Узнал, говоришь, гада!
Капитан Дудаков оглянулся.
- Чернышов! Проводи лейтенанта Трофимова! Не в себе он! К братьям
Исаевым отведи! Головой отвечаешь! Вот, фляжку прихвати! Пусть
остограммится!
Рядовой Чернышов и Трофимов понуро брели по улице в сторону мечети,
куда после зачистки стали стекаться все группы.
- Вчера, на "фишке" с Кучерявым перебздели, чуть не обделались! -
прервал тягостное молчание Танцор. - Слышим, где-то слева банка консервная
забренчала. Ну, думаю все, п...дец! "Чехи"! Полрожка выпустил, и Кучерявый
не меньше. Оказалось, голодная кошка банку из-под тушонки вылизывала!
Неожиданно у стоящего впереди "бэтээра" раздались женские крики и
отборная ругань. Какие-то трое неизвестных контрактников из "усиления" с
картонной коробкой и большой сумкой, с которыми обычно ездят за товаром
"челноки", отбивались от вцепившейся в добро молодой чеченки, похоже,
торговавшей на улице.
- Отдайте, мужики! - твердо сказал Конфуций, загородив, военным дорогу.
Его глаза устало смотрели на контрактников, в них не было ни угрозы, ни
злости. Это были глаза смертельно уставшего человека вернувшегося с тяжелой
работы домой. Контрактники удивленно уставились на него.
- Ты, что, лейтеха? Ошалел, что ли?
- Совсем рехнулся?
- Ребята уж второй день без курева и на одной сечке!
- Ее Ахмед или там Саид, еб...ный, будет по нам пулять из-за угла в
спину, а мы должны конституционный порядок здесь наводить? Так, что ли? -
стал возмущаться заросший рыжей щетиной высокий мордастый прапорщик с
желтыми прокуренными зубами.
- Вот именно, порядок! Правильно говоришь, приятель! - невозмутимо
сказал Конфуций, глядя сквозь него тусклыми глазами.
- Да, пошел ты на хер!
- Да мы на правах победителей берем! С древнейших времен победители...
- Пидор, ты вонючий, а не победитель, - сказал, как отрубил Конфуций и
презрительно сплюнул себе под ноги.
- Лейтеха, полегче на поворотах! И не таких обламывали!
- Откуда ты такой хороший, правильный взялся? - встрял в разговор
второй, румяный плотный сержант с бегающими глазами, держа обеими руками
картонную коробку.
- Оттуда не возвращаются! - отрезал, мгновенно побагровев, Конфуций и
угрожающе передернул затвор; вылетевший патрон, блеснув на солнце медным
бочком, упал в двух метрах в дорожную слякоть.
Молодая чеченка в сбившемся на бок платке, почувствовав, что назревает
что-то недоброе, отпустила из рук сумку и отпрянула в сторону.
- Значит, своих мочить?
- Из-за этой дрянной сучки?
- С оружием-то все мы - Робин Гуды! А так? На кулачках? Слабо,
лейтенант?
Конфуций, не меняясь в лице, протянул свой АКМ Чернышову, стоящему
рядом.
- Подержи, Танцор!
- Конфуций, может не надо, - стал отговаривать "собровца" побледневший
Чернышов.
- Надо, Танцор, надо.
- Лейтеха! У тебя, наверное, не все дома? Ты хорошо подумал? - с
ехидной улыбкой спросил контрактник с коробкой.
- Ну, лейтенант, гляди! Сам напросился! - ухмыльнулся мордастый
прапорщик.
- Фонарик тебе теперь ночью точно не понадобится! Освещать округу
фингалом будешь! Верно, Игорек? - живо откликнулся третий.
- Вместо прожектора! - вставил Игорек.
- Только в пах, чур, не бить!
- Паша, лейту, точно п...дец!
- Подожди, пусть "разгрузку" сымет, а то еще как бы не запарился,
бедолага!
- Не успеет! Отоварим по первое число! - отозвался Паша.
Прапорщик передал оружие товарищу и принял боевую стойку, насмешливо
взглянув на Трофимова.
- Ну! Мохаммед Али, гонг?
Ноги бойцов скользили и чавкали в раскисшем месиве дороги. Выбирая для
атаки удобную позицию, прапорщик кружился вокруг выжидающего "собровца".
Контрактник, сделав левой ложный выпад, неожиданно нанес молниеносный
удар слева, но Конфуций ловко уклонился.
- Неплохо, неплохо, - цедил, криво усмехаясь, прапорщик, наступая.
- Ну, все! Каюк, тебе! - вновь сделав ложный выпад, он двинул Конфуция
ногой, но тот отбил удар кулаком и тут же въехал нападавшему в челюсть.
Слышно было, как клацнули зубы.
- Ах, вот, мы какие? - вспылил Паша, набычившись.
Размашисто рубя крепкими кулаками воздух, ринулся вперед. Конфуций,
парировав серию ударов блоками, изловчился, поймал противника за рукав,
крутанул его вокруг себя и быстро присел на колено. Контрактника словно
кто-то невидимый оторвал от земли; он, мотнув в воздухе уляпанными
"берцами", с которых во все стороны полетели ошметки грязи, влетел головой в
забор. Конфуций тут же оседлал его и привычно как на задержании заломил за
спину руку. Уткнувшись поцарапанной физиономией в треснувшие доски,
прапорщик бубнил:
- Ну, все, лейтенант! Все! Все! Твоя взяла! Хер с тобой! Все! Отпусти
же!
Конфуций отпихнул от себя поверженного противника, поднялся, вытер
перемазанное колено о серый штакетник забора.
- Ну и здоров, же ты! Но все равно, ты не прав, лейтеха! Нашел, кого
защищать! Черножопых! Пошли, ребята!
Злые недовольные контрактники, оставив на земле коробку и сумку, с
матерком вскарабкались на уляпанный "бэтээр".
- Ну, ты даешь, лейтенант! - крикнул сверху сержант. - Ловко устроился!
"Носорогов", значит, бля, крышуешь!
- Заткнись, "махра"! Памперсы подтяни! - отозвался за Конфуция Свят
Чернышов.
- Ладненько! Свидемся еще!
Румяный Игорек, постучав прикладом по броне, крикнул:
- Пингвин! Трогай! Поехали!
Рыгнув удушливым дымом с сажей , БТР покатил вдоль улицы.
- Танцор, дай фляжку! - сказал Конфуций, устало облокатившись локтями
на хлипкий забор и уставившись в пространство отрешенным мрачным взглядом.
Чернышов достал из-за пазухи Сафроновскую фляжку, которую ему передал для
Трофимова капитан Дудаков. Отвинтив крышку, "собровец", выдохнув, сделал
несколько жадных глотков. Фыркнул, передернулся, сплюнул.
- Говнюки! Какие все-таки говнюки! - вырвалось у него.
В плен к дудаевцам прапорщик Алексей Трофимов попал осенью 95-го. Ему
навсегда запомнился тот роковой в его судьбе день.
Было довольно жарко. В самом разгаре стояло бабье лето. Громко
стрекотали кузнечики, прощаясь с теплом. Взрыв раздался неожиданно. Санька
Феоктистов, который шел впереди, подорвался на мине, когда они вышли на
тропинку за заброшенным коровником с облупившимися стенами и провалившейся
гнилой крышей.
Трофимов поднял голову, стряхнул с себя землю. Санек неподвижно лежал
на спине метрах в двенадцати от него. Ветерком относило клуб дыма и пыли от
места взрыва. От соседнего дома к ним, оглядываясь по сторонам, бежали
встревоженные сержант Куприянов и старший лейтенант Заломов. Алексей
поднялся и нерешительно шагнул к Саньке. В голове звенело, уши заложило. Он
смотрел внимательно под ноги. Вдруг что-то блеснуло на солнце в развалинах
бывшей кузни, что маячили в ста пятидесяти метрах от коровника, и очередь
оттуда прошлась сбоку от прапорщика по кустам лебеды и полыни. Он упал,
вжался лицом в землю и юркой ящерицей отполз назад к коровнику. Из амбразуры
развалин рьяно долбили из пулемета, выкашивая, словно косой, все вокруг.
Конфуций, укрывшись за углом, от волнения еле перевел дух и начал
короткими жалящими очередями обстреливать развалины. Он чувствовал, что
физиономия у него буквально горит, будто надавали хлестких пощечин, ноздри
расширились и трепетали от учащенного дыхания. Вдруг, лежащий впереди,
окровавленный Санек зашевелился, зацарапал растопыренными пальцами землю и
громко закричал.
- Бля! Положит парня, как пить дать! - крикнул подбежавший Куприянов,
устраиваясь рядом и поддерживая огнем товарища. - Игорь, долбани мухой!
Старший лейтенант раздвинул и вскинул к плечу гранатомет.
- Погоди! Не высовывайся! Мы сейчас отвлечем гада! - сержант пристегнул
спаренный магазин другой стороной.
Куприянов с Трофимовым дружно ударили очередями по руинам.
- Работай! - проорал сержант.
За спиной ухнуло. В развалинах взметнулось пламя. Пулеметчик умолк.
- Прикройте меня! - крикнул Куприянов и, пригнувшись, побежал к Саньке.
Под трескотню выстрелов добежав до него, ухватил за разгрузку и поволок
к сараю. У стены он опустил тяжелораненого на землю. Глаза у Санька были
словно остекленевшие неживые, смотревшие куда-то сквозь них. Он продолжал
дико кричать.
- Говори с ним! - Заломов больно ткнул растерявшегося Трофимова кулаком
в бок.
- Что говорить?
- Да о чем угодно! Только говори!
- Тормоши его! Не давай в отключку уйти! - зло бросил старший
лейтенант, извлекая шприц с промедолом и вкалывая противошоковый укол. Тем
временем Куприянов хладнокровно перетягивал судорожно дергающийся
окровавленный обрубок ноги. Затем вытащил из ножен штык-нож и обрубил
сухожилия, на которых болталось кровавое месиво оставшееся от былой
конечности.
- Еще пакет давай! Посекло, бля!
- Не приведи господь!
- Расстегни ремень!
- Бля!
- Игорь! П...дец, парню!
- Кишки зацепило?
- Не довезем!
- На пакет кепку приложи! И бинтом обмотаем!
- Саня! Саня! Слышишь меня!
- Ни хера не реагирует!
- Санек! Слышишь меня! - Трофимов, держа голову напарника на коленях,
настойчиво похлопывал того по щекам.
- Приподыми его! - сказал Заломов сержанту. - Руку просуну!
- Саня! Саня! Это я Алексей! Братан! Узнае...
Слова застряли у Трофимова в горле. За спинами, склонившихся над
раненым, Куприянова и Заломова словно из-под земли выросли четверо
вооруженных боевиков. Крайний из них, плотный рыжеватый "чех", в тельняшке
под камуфляжем с зеленой повязкой на голове, дал очередь в спину ничего
неподозревавшему Заломову. Того отбросило вперед на дико орущего Санька.
Следующей очередью было покончено с Феоктистовым. Алексея и Куприянова тут
же обезоружили.
В лагере под Гехи-Чу Трофимов и Куприянов пробыли почти четыре месяца.
Это были четыре месяца ада, четыре месяца страха и унижений, четыре месяца
издевательств и избиений, четыре месяца изуверских истязаний и убийств.
Контрактники были первыми кандидатами на тот свет. Больных и раненых убивали
на глазах у остальных пленных. Устраивая "представление". Куприянов, у
которого отняли "берцы" сильно страдал от холода в доставшейся с чужой ноги,
разбитой вдрызг, рваной обуви. От обморожения пальцы на ногах у него
почернели и распухли: появились признаки гангрены. Адская боль, буквально,
рвала его на части, безжалостно скручивала его в пружину. Он страшно
страдал, еле ковыляя как древний дед на больных гноящихся ногах.
Особенно изощренно из боевиков зверствовали Ваха по кличке Черный
Абрек, заплечных дел мастер, и один молодой рыжий хохол из снайперов.
Последний, не церемонясь, резал уши и пальцы.
Это был обычный день ничем невыделяющийся из остальных. Одна группа
боевиков с афганцем-инструктором, разложив на разостланном брезенте
радиодетонары, готовила из фугасов взрывные устройства, другая же как
неприкаянная слонялась со скучающими лицами. Из пещеры появился, зевая,
опухший невыспавшийся Ваха, сегодня он был явно не в настроении.
Проходя мимо, он ни с того ни сего повалил ослабшего замордованного
Куприянова на землю и наступил на него ботинком. Крикнул что-то сидящим у
костра боевикам, те захохотали, заулюкали. Черный Абрек схватил сержанта за
волосы, задрал голову и медленно, словно пилой стал резать кинжалом ему
горло. Колька закричал, отчаянно задергался, пытаясь вырваться. На землю
брызнула струя темной крови. Сержант захрипел, засучил ногами. Трофимов, не
выдержав, кинулся на палача, но тот уловил краем глаза его движение и
молниеносным выпадом ударил рукояткой кинжала Трофимова в лоб. Из
рассеченного лба кровь залила лицо. Когда Трофимов сделал попытку подняться
на ноги, последовал еще один удар тяжелым армейским ботинком в скулу.
Неприятно хрустнуло. Рот наполнился сладковатой жижей и зубным крошевом.
Трофимов, застонав от боли и бессилья, рухнул на колени на забрызганный
кровью снег перед пещерой...
- Ты следующий! - сказал, улыбаясь, Ваха, пиная как футбольный мяч
отрезанную голову к ногам гогочущих у костра зрителей и вытирая клинок о
спину Трофимова.
- А потом, ты! - Ваха резко обернулся и ткнул кинжалом в сторону,
побледневшего как смерть "омоновца", который на свою беду подошел в этот
момент с охапкой дров и был свидетелем страшной сцены. Но следующим Алексею
стать не довелось. Волею судьбы, через пару дней его обменяли на какого-то
важного "духа", по имени Расул. Рано утром ему завязали глаза, посадили в
бежевую "Ниву" и отвезли под Гехи-Чу, где на развилке дорог их уже ждал
"уазик" с вооруженными людьми в черных масках и пленным боевиком.
Потом были: госпиталь, утомительные выводящие его из себя беседы с
"фээсбэшниками", несколько неприятных поездок в Ростов на опознание погибших
военнослужащих, после которых он приехал сам не свой. После санатория под
Москвой, где проходил реабилитацию, он вернулся в родную часть. Контракт не
продлял. Уволился. Развелся. Он стал совершенно другим человеком. Война и
плен изменили его. Катя, жена его, измучилась с ним. Похудела, осунулась.
Стала похожа на тень. Она так и не смогла найти тропку к прежнему своему
любимому, ей так и не удалось вырвать его из когтей мрачных воспоминаний, ей
было трудно ужиться с его зловещим молчанием, с его нескончаемой депрессией,
с его лютой злобой, с частыми срывами, драками и запоями. Не было недели,
чтобы он не являлся домой с разбитой в пьяных потасовках физиономией. Его
каменное в шрамах лицо и неподвижные мертвые глаза сеяли в душе молодой
женщины ужас. Она не выдержала такой жизни. Ушла, забрав трехлетнюю дочку.
Перекантовавшись на гражданке около года, сменив не один десяток рабочих
мест, он через верного друга, занимавшего пост в силовом ведомстве, оказался
в СОБРе. Здесь, он сразу почувствовал, что его душа наконец-то обрела
относительный, если можно так сказать, покой.
Каждый выезд на операции связанный с риском, будь то, освобождение
заложников, захват наркодельцов или разборки мафиозных структур, был для
него настоящим праздником. Он буквально преображался на глазах. Оживляясь,
словно удав, почувствовавший весну после зимней спячки. Улыбался, отпускал
прикольные шуточки, словно из рога изобилия сыпал цитатами великих, за что
за ним закрепилось прозвище "Конфуций". Товарищи по оружию привыкли к таким
резким переменам в его настроении. Их это нисколько не удивляло. Многие из
них прошли через "горячие точки", и у некоторых из них были аналогичные
проблемы, было свое особое отношение ко всему в жизни.
Было серое январское утро. Ночью прошел небольшой снег, покрывший будто
легким пуховым одеялом все вокруг. Рядовые Привалов и Чахов по прозвищу
Чаха, выставив перед собой АКМы, медленно брели по узкому заснеженному
проулку чеченского села. За заборами заходились, гремя цепями, захлебываясь
в яростном лае, лохматые псы.
- Чаха, дай сигаретку, а то мои совсем в кашу превратились, - сказал
Привалов, вытряхивая на снег из кармана раскисшую пачку "Примы" и остатки
развалившихся сырых сигарет. Нежный выпавший накануне снег сразу окрасился
рыжими пятнами. Словно оспинами.
- Стефаныч на днях балакал, что в конце месяца нас наконец-то заменят,
- отозвался, втянув голову в плечи, окоченевший Чахов, протягивая напарнику
сигарету.
- Дождешься от наших козлов! Читал обращение командования?
- Имел честь удостоиться лицезреть сию писанину.
- То-то, же! Так что про смену, Чаха, забудь!
- Как это забудь? С какой это стати? Я уже оттрубил с лихвой то, что
мне положено! Тебе-то еще тянуть лямку, а мне-то, за какие коврижки?
- А помнишь, была лента "Как закалялась сталь"?
- Сериал, что ли?
- Да, нет! Из старых еще фильмов. Там еще молодой Лановой играл Павку
Корчагина.
- Я такой не видел.
- Так, вот! Эпизод, там есть, когда они железную дорогу строили,
сдыхали от тифа, голода и холода? Там тоже ждали смены, стояли под дождем на
перроне, но вместо смены из города на паровозе прикатил мужик в кожанке с
маузером и сказал: "Смены не будет!" Вот и с нами также поступят. Вот,
увидишь! Приедет какой-нибудь пузан с лампасами и озадачит нас на очередной
боевой подвиг!
- Совершенно нет никакого желания "шпротами" становиться!
- Думаешь, у меня есть? Или у Ромки с Танцором?
- Бляди штабные! Посылали на три месяца, а мы сколько тут торчим? Уже
второй срок скоро закончится. Свихнуться можно!
- Так и до дембеля не дотянешь!
- Вон, Серегу увезли, совсем крыша съехала!
- Да, Сережку жалко! Не повезло парню!
- Тут у любого мозги заклинит.
- Скоро, похоже, за нами очередь...
- Домой вернусь, на "гробовые" мотоцикл куплю. Покруче какой-нибудь.
"Хонду" или "Ямаху". Мне еще до армии предлагали. Есть у меня один знакомый
байкер. Васька Череп. Это кличка у него такая. На кожаной куртке, на спине,
у него череп светящийся с костями намалеван. В темноте светится, словно
приведение. Васька любит по ночным улицам гонять. Весь из себя. Весь в коже.
В заклепках. В цепях. "Ява" у него была, просто загляденье, красавица. Вся
хромированная. Вылизывал ее как невесту, а тут как-то смотрю, запердуливает
во двор на вишневой "Хонде", увешанной желтыми фарами. Ни х...я, себе думаю!
Спрашиваю его, на какие шиши надыбал?
- Бля! И спички отсырели! Хер, теперь зажжешь! Бл...дство сплошное! -
расстроился Привалов, чиркая спичку за спичкой о коробок.
- Погоди! Не мучайся! Сейчас дам огонька, - Славка Чахов, покопавшись в
кармане, извлек на божий свет узкую блестящую зажигалку с кнопкой на торце.
- Так это же Святкина! Слямзил, что ли? Признавайся, Чахлый! - сказал
Привалов, узнав зажигалку Танцора.
- Как можно? Ты, что охренел? В один миг салазки загнут! Ты что, наших
не знаешь? Танцор проспорил!
- Гляди, я проверю!
- Что я, дурак? Прекрасно помню, как тогда отоварили Кучерявого, за то
что тырил у своих товарищей.
Привалов наклонился к потрескавшимся ладоням напарника, прикуривая от
трепещущего на ветру пламени зажигалки. Блаженно затянувшись, он чуть не
задохнулся, поперхнувшись дымом: напротив них стояли трое боевиков,
неизвестно откуда взявшихся в проулке.
Двое были чуть старше двадцати, а третий, невысокий чернявый - лет
сорока, судя по более смуглому лицу и по "натовскому" камуфляжу,
выглядывающему из-под нашего бушлата, похоже, не чеченец. Вероятно, наемник
из арабов. Все трое с автоматами в разгрузках, у одного из-за спины тускло
поблескивала зеленая труба "мухи".
Солдаты оцепенели. У белого как мел Чахова задергался правый глаз. У
надрывно кашляющего Привалова тряслись губы. Сигарета выпала... Было
слышно, как она умирала на сыром снегу.
- Бросай оружие, если жизнь дорога, - прошипел угрожающе один из
боевиков, уставясь магическим зрачком АКМа Привалову в грудь.
Неожиданно, за спиной боевиков, словно тень возник лейтенант Трофимов.
Откуда он взялся? Одному богу известно. Он сходу, не раздумывая, дал длинную
очередь. Стайки испуганных воробьев вспорхнули с кустов. Один из молодых и
араб упали, сраженные пулями. Третий же, обернувшись, бросился на
"собровца". Конфуций, не раздумывая, встретил его "запрещенным хоккейным
блоком в лицо", разбив ему затвором автомата нос и губы, отшвырнув
нападающего в сторону. Тут же короткой очередью добил его в грудь. Обернулся
к другим. Чеченец с "мухой" лежал неподвижно лицом вниз: был убит наповал.
Араб же, подполз к забору и, вцепившись судорожно корявыми пальцами в серый
от времени штакетник, попытался из последних сил подняться. Это ему почти
удалось. Правая рука лапала кобуру, висевшую на ремне. Но Трофимов подошел к
нему сзади и хладнокровно выстрелил в затылок. Боевик, оставляя борозды от
ногтей на заборе, медленно сполз вниз.
Где-то, за домами, встревоженная выстрелами, взревела "бэшка".
Растерянные солдаты, потеряв дар речи, во все глаза смотрели на своего
нежданного спасителя. Привалов опустился на талый снег и тихо заплакал,
вытирая слезы обтрепанными рукавами.
- Сопли собери, вояки! Не на курорте находитесь! - зло бросил хмурый
Конфуций, сплюнув. Вытряхнул из пачки сигарету. Закурил. Жадно затянулся,
прищурив глаза. Ухватив наемника за плечо, рывком перевернул на спину.
Склонился, внимательно вглядываясь в лицо убитому.
"...сначала я записался на учебу на командира БТРа, а потом передумал,
решил учиться на специалиста по техническим средствам охраны, тем более, что
в радиотехнике я разбираюсь неплохо. В клуб нас водят часто, на фильмы 3
раза в неделю, иногда на беседы с начальством. Распорядок у нас такой:
подъем в 6.00, осмотр, завтрак, просмотр программы "Вести", занятия - 5
часов, строевая, огневая, ФИЗО, обед, снова занятия, уход за вооружением, 2
часа самоподготовки, ужин, программа "Время", время для личных потребностей,
прогулка, поверка и отбой. Можно взять книги в библиотеке. Только возни
много. У нас здесь есть сборник сказок "Маленький мук" и хватит, да и
читать-то некогда. Служба проходит нормально. Только воруют в казарме. Зачем
- не понятно. Ведь вместе живем. Рано или поздно все равно раскроется. В
норму пришел вроде бы. А по началу, ох, как тяжело было! Сейчас свыкаешься,
начинаешь приспосабливаться.
"Дедовщины" у нас в полку нет. Наш полковник всех держит в "ежовых
рукавицах", не позволяет издеваться над молодыми солдатами. Очень часто
бывают ночные офицерские проверки. Не дай бог, если появится у кого-нибудь
из молодых синяк. Целое событие, сразу же следствие начинается.
А вот чем предстоит нам заниматься. Будем выполнять следующие задачи:
-- Пресечение массовых беспорядков в населенных пунктах.
-- Пресечение беспорядков в местах содержания под стражей
-- Розыск и задержание особоопасных преступников
-- Ликвидация вооруженных банд и формирований
-- Пресечения захвата особо важных объектов
-- Пресечение захвата воздушных судов
-- Освобождение заложников
-- Пресечение терактов
-- Участие в ликвидации чрезвычайных ситуаций
Так что, вот так. Я вас всех очень люблю! Часто о вас вспоминаю.
Говорят, будут набирать в горячие точки. Я, наверное, напишу туда рапорт. В
горячих точках день считается за 2. Так что, вернусь домой быстрее. Можете
меня и не отговаривать даже. У меня на самом деле все хорошо. Только в строю
сбиваюсь со счета. Ну, ладно, пора мне. В наряд заступаем круглосуточный, по
охране комнаты хранения оружия..."
Утро. Плац. Построен полк внутренних войск. Перед полком прохаживается
командир полка, полковник Ермаков. Плотный, среднего роста. Хмур и серьезен.
- Солдаты! Сынки! Да, вы мои сынки! У меня сын вашего возраста, и тоже
служит! Служит не у папаши под крылышком, а в танковой дивизии! И я знаю,
как ему не легко! Поэтому мне не безразличны ваши судьбы, и я болею за вас
душой! Я ответственен перед вашими родителями, перед командованием, которые
доверили мне ваши жизни! Я же в свою очередь должен сделать вас настоящими
мужчинами, воспитать воинами, защитниками Родины! Мы дружная семья, и я не
"берцы".
- Обыскать! - последовал короткий как выстрел приказ.
Густо залившись краской и сконфузившись, Ивашкин бросился обыскивать
задержанного. Оружия нет. В карманах обнаружил комок смятых долларов и
связку смертников (солдатских жетонов). Взяв из рук младшего сержанта шнурок
с "смертниками", зажав их в побелевшем кулаке старший прапорщик подошел к
боевику.
- Ребят наших, значит, стрелял?! Мучил?! Строитель из Нижнекамска! -
заходили желваки на скулах Стефаныча.
- Ах, ты, гнида! - вдруг вырывалось из уст лейтенанта Трофимова,
поднявшего голову, который, все это время наклонившись, у заляпанного БМП
усердно счищал о траки с ботинок налипшую комьями рыжую грязь. Он
стремительно подскочил к задержанному, оттолкнул в сторону посеревшего
Стефаныча и крепко вцепился левой рукой в ворот ватника, ветхая одежда
затрещала.
- Смотри в глаза! Сука! Узнаешь?! Признал свою отметину? - Трофимов,
оскалившись, в ярости ткнул в свой шрам.
- Заложник! Строитель, говоришь! - он со всей силы ударил боевика
поддых. Тот, охнув, согнулся. Затем последовал удар наотмашь кулаком в лицо.
"Чех" с разбитым носом отлетел в сторону и что-то зло зашипел в ответ
нечленораздельное.
- Ну, что, Ваха! Вот и свиделись! - цедил сквозь зубы, наступая
Трофимов. - Не ожидал такого поворота, гаденыш? Душегуб!
Глаза у старшего лейтенанта сверкали огнем, а лицо со зловещей
торжествующей улыбкой словно окаменело.
- За ребят замученных, порезанных тобой! За Кольку Куприянова! Получай,
сволочь!
- Конфуций! Стой! - отчаянно заорал капитан Дудаков, бросаясь к нему. -
Кому говорю! Стой! Стефаныч, Елагин, держите его!
Но весь багровый Трофимов уже сорвал с плеча АКМ и, не раздумывая, в
упор всадил в "заложника" длинную очередь. Боевик плюхнулся, словно куль, в
измочаленную траками "бэшек" грязь. Дернулся. Затих.
Все от неожиданности обмерли. Такого поворота событий ни кто не ожидал.
Из-за БМП вылетел майор Сафронов, его маленькие злые глаза метали молнии, за
ним спешил встревоженный капитан Михайлов, которые со старейшинами о чем-то
упорно спорили у ворот дома местного муфтия.
- Вы что, скоты, совсем оборзели! - сердито заорал майор. - Вы чего
себе позволяете! Уроды!
Над убитым стоял старший лейтенант Трофимов с темными дикими глазами,
его всего трясло как малярийного.
К Сафонову наклонился капитан Дудаков и что-то тихо тому сказал.
- Да-а, - протянул Сафронов. - Ну и дела! Надо же! Займись им! Неровен
час, еще чего-нибудь отчубучит! - он кивнул в сторону Трофимова.
- Да, вот возьми мою фляжку. Узнал, говоришь, гада!
Капитан Дудаков оглянулся.
- Чернышов! Проводи лейтенанта Трофимова! Не в себе он! К братьям
Исаевым отведи! Головой отвечаешь! Вот, фляжку прихвати! Пусть
остограммится!
Рядовой Чернышов и Трофимов понуро брели по улице в сторону мечети,
куда после зачистки стали стекаться все группы.
- Вчера, на "фишке" с Кучерявым перебздели, чуть не обделались! -
прервал тягостное молчание Танцор. - Слышим, где-то слева банка консервная
забренчала. Ну, думаю все, п...дец! "Чехи"! Полрожка выпустил, и Кучерявый
не меньше. Оказалось, голодная кошка банку из-под тушонки вылизывала!
Неожиданно у стоящего впереди "бэтээра" раздались женские крики и
отборная ругань. Какие-то трое неизвестных контрактников из "усиления" с
картонной коробкой и большой сумкой, с которыми обычно ездят за товаром
"челноки", отбивались от вцепившейся в добро молодой чеченки, похоже,
торговавшей на улице.
- Отдайте, мужики! - твердо сказал Конфуций, загородив, военным дорогу.
Его глаза устало смотрели на контрактников, в них не было ни угрозы, ни
злости. Это были глаза смертельно уставшего человека вернувшегося с тяжелой
работы домой. Контрактники удивленно уставились на него.
- Ты, что, лейтеха? Ошалел, что ли?
- Совсем рехнулся?
- Ребята уж второй день без курева и на одной сечке!
- Ее Ахмед или там Саид, еб...ный, будет по нам пулять из-за угла в
спину, а мы должны конституционный порядок здесь наводить? Так, что ли? -
стал возмущаться заросший рыжей щетиной высокий мордастый прапорщик с
желтыми прокуренными зубами.
- Вот именно, порядок! Правильно говоришь, приятель! - невозмутимо
сказал Конфуций, глядя сквозь него тусклыми глазами.
- Да, пошел ты на хер!
- Да мы на правах победителей берем! С древнейших времен победители...
- Пидор, ты вонючий, а не победитель, - сказал, как отрубил Конфуций и
презрительно сплюнул себе под ноги.
- Лейтеха, полегче на поворотах! И не таких обламывали!
- Откуда ты такой хороший, правильный взялся? - встрял в разговор
второй, румяный плотный сержант с бегающими глазами, держа обеими руками
картонную коробку.
- Оттуда не возвращаются! - отрезал, мгновенно побагровев, Конфуций и
угрожающе передернул затвор; вылетевший патрон, блеснув на солнце медным
бочком, упал в двух метрах в дорожную слякоть.
Молодая чеченка в сбившемся на бок платке, почувствовав, что назревает
что-то недоброе, отпустила из рук сумку и отпрянула в сторону.
- Значит, своих мочить?
- Из-за этой дрянной сучки?
- С оружием-то все мы - Робин Гуды! А так? На кулачках? Слабо,
лейтенант?
Конфуций, не меняясь в лице, протянул свой АКМ Чернышову, стоящему
рядом.
- Подержи, Танцор!
- Конфуций, может не надо, - стал отговаривать "собровца" побледневший
Чернышов.
- Надо, Танцор, надо.
- Лейтеха! У тебя, наверное, не все дома? Ты хорошо подумал? - с
ехидной улыбкой спросил контрактник с коробкой.
- Ну, лейтенант, гляди! Сам напросился! - ухмыльнулся мордастый
прапорщик.
- Фонарик тебе теперь ночью точно не понадобится! Освещать округу
фингалом будешь! Верно, Игорек? - живо откликнулся третий.
- Вместо прожектора! - вставил Игорек.
- Только в пах, чур, не бить!
- Паша, лейту, точно п...дец!
- Подожди, пусть "разгрузку" сымет, а то еще как бы не запарился,
бедолага!
- Не успеет! Отоварим по первое число! - отозвался Паша.
Прапорщик передал оружие товарищу и принял боевую стойку, насмешливо
взглянув на Трофимова.
- Ну! Мохаммед Али, гонг?
Ноги бойцов скользили и чавкали в раскисшем месиве дороги. Выбирая для
атаки удобную позицию, прапорщик кружился вокруг выжидающего "собровца".
Контрактник, сделав левой ложный выпад, неожиданно нанес молниеносный
удар слева, но Конфуций ловко уклонился.
- Неплохо, неплохо, - цедил, криво усмехаясь, прапорщик, наступая.
- Ну, все! Каюк, тебе! - вновь сделав ложный выпад, он двинул Конфуция
ногой, но тот отбил удар кулаком и тут же въехал нападавшему в челюсть.
Слышно было, как клацнули зубы.
- Ах, вот, мы какие? - вспылил Паша, набычившись.
Размашисто рубя крепкими кулаками воздух, ринулся вперед. Конфуций,
парировав серию ударов блоками, изловчился, поймал противника за рукав,
крутанул его вокруг себя и быстро присел на колено. Контрактника словно
кто-то невидимый оторвал от земли; он, мотнув в воздухе уляпанными
"берцами", с которых во все стороны полетели ошметки грязи, влетел головой в
забор. Конфуций тут же оседлал его и привычно как на задержании заломил за
спину руку. Уткнувшись поцарапанной физиономией в треснувшие доски,
прапорщик бубнил:
- Ну, все, лейтенант! Все! Все! Твоя взяла! Хер с тобой! Все! Отпусти
же!
Конфуций отпихнул от себя поверженного противника, поднялся, вытер
перемазанное колено о серый штакетник забора.
- Ну и здоров, же ты! Но все равно, ты не прав, лейтеха! Нашел, кого
защищать! Черножопых! Пошли, ребята!
Злые недовольные контрактники, оставив на земле коробку и сумку, с
матерком вскарабкались на уляпанный "бэтээр".
- Ну, ты даешь, лейтенант! - крикнул сверху сержант. - Ловко устроился!
"Носорогов", значит, бля, крышуешь!
- Заткнись, "махра"! Памперсы подтяни! - отозвался за Конфуция Свят
Чернышов.
- Ладненько! Свидемся еще!
Румяный Игорек, постучав прикладом по броне, крикнул:
- Пингвин! Трогай! Поехали!
Рыгнув удушливым дымом с сажей , БТР покатил вдоль улицы.
- Танцор, дай фляжку! - сказал Конфуций, устало облокатившись локтями
на хлипкий забор и уставившись в пространство отрешенным мрачным взглядом.
Чернышов достал из-за пазухи Сафроновскую фляжку, которую ему передал для
Трофимова капитан Дудаков. Отвинтив крышку, "собровец", выдохнув, сделал
несколько жадных глотков. Фыркнул, передернулся, сплюнул.
- Говнюки! Какие все-таки говнюки! - вырвалось у него.
В плен к дудаевцам прапорщик Алексей Трофимов попал осенью 95-го. Ему
навсегда запомнился тот роковой в его судьбе день.
Было довольно жарко. В самом разгаре стояло бабье лето. Громко
стрекотали кузнечики, прощаясь с теплом. Взрыв раздался неожиданно. Санька
Феоктистов, который шел впереди, подорвался на мине, когда они вышли на
тропинку за заброшенным коровником с облупившимися стенами и провалившейся
гнилой крышей.
Трофимов поднял голову, стряхнул с себя землю. Санек неподвижно лежал
на спине метрах в двенадцати от него. Ветерком относило клуб дыма и пыли от
места взрыва. От соседнего дома к ним, оглядываясь по сторонам, бежали
встревоженные сержант Куприянов и старший лейтенант Заломов. Алексей
поднялся и нерешительно шагнул к Саньке. В голове звенело, уши заложило. Он
смотрел внимательно под ноги. Вдруг что-то блеснуло на солнце в развалинах
бывшей кузни, что маячили в ста пятидесяти метрах от коровника, и очередь
оттуда прошлась сбоку от прапорщика по кустам лебеды и полыни. Он упал,
вжался лицом в землю и юркой ящерицей отполз назад к коровнику. Из амбразуры
развалин рьяно долбили из пулемета, выкашивая, словно косой, все вокруг.
Конфуций, укрывшись за углом, от волнения еле перевел дух и начал
короткими жалящими очередями обстреливать развалины. Он чувствовал, что
физиономия у него буквально горит, будто надавали хлестких пощечин, ноздри
расширились и трепетали от учащенного дыхания. Вдруг, лежащий впереди,
окровавленный Санек зашевелился, зацарапал растопыренными пальцами землю и
громко закричал.
- Бля! Положит парня, как пить дать! - крикнул подбежавший Куприянов,
устраиваясь рядом и поддерживая огнем товарища. - Игорь, долбани мухой!
Старший лейтенант раздвинул и вскинул к плечу гранатомет.
- Погоди! Не высовывайся! Мы сейчас отвлечем гада! - сержант пристегнул
спаренный магазин другой стороной.
Куприянов с Трофимовым дружно ударили очередями по руинам.
- Работай! - проорал сержант.
За спиной ухнуло. В развалинах взметнулось пламя. Пулеметчик умолк.
- Прикройте меня! - крикнул Куприянов и, пригнувшись, побежал к Саньке.
Под трескотню выстрелов добежав до него, ухватил за разгрузку и поволок
к сараю. У стены он опустил тяжелораненого на землю. Глаза у Санька были
словно остекленевшие неживые, смотревшие куда-то сквозь них. Он продолжал
дико кричать.
- Говори с ним! - Заломов больно ткнул растерявшегося Трофимова кулаком
в бок.
- Что говорить?
- Да о чем угодно! Только говори!
- Тормоши его! Не давай в отключку уйти! - зло бросил старший
лейтенант, извлекая шприц с промедолом и вкалывая противошоковый укол. Тем
временем Куприянов хладнокровно перетягивал судорожно дергающийся
окровавленный обрубок ноги. Затем вытащил из ножен штык-нож и обрубил
сухожилия, на которых болталось кровавое месиво оставшееся от былой
конечности.
- Еще пакет давай! Посекло, бля!
- Не приведи господь!
- Расстегни ремень!
- Бля!
- Игорь! П...дец, парню!
- Кишки зацепило?
- Не довезем!
- На пакет кепку приложи! И бинтом обмотаем!
- Саня! Саня! Слышишь меня!
- Ни хера не реагирует!
- Санек! Слышишь меня! - Трофимов, держа голову напарника на коленях,
настойчиво похлопывал того по щекам.
- Приподыми его! - сказал Заломов сержанту. - Руку просуну!
- Саня! Саня! Это я Алексей! Братан! Узнае...
Слова застряли у Трофимова в горле. За спинами, склонившихся над
раненым, Куприянова и Заломова словно из-под земли выросли четверо
вооруженных боевиков. Крайний из них, плотный рыжеватый "чех", в тельняшке
под камуфляжем с зеленой повязкой на голове, дал очередь в спину ничего
неподозревавшему Заломову. Того отбросило вперед на дико орущего Санька.
Следующей очередью было покончено с Феоктистовым. Алексея и Куприянова тут
же обезоружили.
В лагере под Гехи-Чу Трофимов и Куприянов пробыли почти четыре месяца.
Это были четыре месяца ада, четыре месяца страха и унижений, четыре месяца
издевательств и избиений, четыре месяца изуверских истязаний и убийств.
Контрактники были первыми кандидатами на тот свет. Больных и раненых убивали
на глазах у остальных пленных. Устраивая "представление". Куприянов, у
которого отняли "берцы" сильно страдал от холода в доставшейся с чужой ноги,
разбитой вдрызг, рваной обуви. От обморожения пальцы на ногах у него
почернели и распухли: появились признаки гангрены. Адская боль, буквально,
рвала его на части, безжалостно скручивала его в пружину. Он страшно
страдал, еле ковыляя как древний дед на больных гноящихся ногах.
Особенно изощренно из боевиков зверствовали Ваха по кличке Черный
Абрек, заплечных дел мастер, и один молодой рыжий хохол из снайперов.
Последний, не церемонясь, резал уши и пальцы.
Это был обычный день ничем невыделяющийся из остальных. Одна группа
боевиков с афганцем-инструктором, разложив на разостланном брезенте
радиодетонары, готовила из фугасов взрывные устройства, другая же как
неприкаянная слонялась со скучающими лицами. Из пещеры появился, зевая,
опухший невыспавшийся Ваха, сегодня он был явно не в настроении.
Проходя мимо, он ни с того ни сего повалил ослабшего замордованного
Куприянова на землю и наступил на него ботинком. Крикнул что-то сидящим у
костра боевикам, те захохотали, заулюкали. Черный Абрек схватил сержанта за
волосы, задрал голову и медленно, словно пилой стал резать кинжалом ему
горло. Колька закричал, отчаянно задергался, пытаясь вырваться. На землю
брызнула струя темной крови. Сержант захрипел, засучил ногами. Трофимов, не
выдержав, кинулся на палача, но тот уловил краем глаза его движение и
молниеносным выпадом ударил рукояткой кинжала Трофимова в лоб. Из
рассеченного лба кровь залила лицо. Когда Трофимов сделал попытку подняться
на ноги, последовал еще один удар тяжелым армейским ботинком в скулу.
Неприятно хрустнуло. Рот наполнился сладковатой жижей и зубным крошевом.
Трофимов, застонав от боли и бессилья, рухнул на колени на забрызганный
кровью снег перед пещерой...
- Ты следующий! - сказал, улыбаясь, Ваха, пиная как футбольный мяч
отрезанную голову к ногам гогочущих у костра зрителей и вытирая клинок о
спину Трофимова.
- А потом, ты! - Ваха резко обернулся и ткнул кинжалом в сторону,
побледневшего как смерть "омоновца", который на свою беду подошел в этот
момент с охапкой дров и был свидетелем страшной сцены. Но следующим Алексею
стать не довелось. Волею судьбы, через пару дней его обменяли на какого-то
важного "духа", по имени Расул. Рано утром ему завязали глаза, посадили в
бежевую "Ниву" и отвезли под Гехи-Чу, где на развилке дорог их уже ждал
"уазик" с вооруженными людьми в черных масках и пленным боевиком.
Потом были: госпиталь, утомительные выводящие его из себя беседы с
"фээсбэшниками", несколько неприятных поездок в Ростов на опознание погибших
военнослужащих, после которых он приехал сам не свой. После санатория под
Москвой, где проходил реабилитацию, он вернулся в родную часть. Контракт не
продлял. Уволился. Развелся. Он стал совершенно другим человеком. Война и
плен изменили его. Катя, жена его, измучилась с ним. Похудела, осунулась.
Стала похожа на тень. Она так и не смогла найти тропку к прежнему своему
любимому, ей так и не удалось вырвать его из когтей мрачных воспоминаний, ей
было трудно ужиться с его зловещим молчанием, с его нескончаемой депрессией,
с его лютой злобой, с частыми срывами, драками и запоями. Не было недели,
чтобы он не являлся домой с разбитой в пьяных потасовках физиономией. Его
каменное в шрамах лицо и неподвижные мертвые глаза сеяли в душе молодой
женщины ужас. Она не выдержала такой жизни. Ушла, забрав трехлетнюю дочку.
Перекантовавшись на гражданке около года, сменив не один десяток рабочих
мест, он через верного друга, занимавшего пост в силовом ведомстве, оказался
в СОБРе. Здесь, он сразу почувствовал, что его душа наконец-то обрела
относительный, если можно так сказать, покой.
Каждый выезд на операции связанный с риском, будь то, освобождение
заложников, захват наркодельцов или разборки мафиозных структур, был для
него настоящим праздником. Он буквально преображался на глазах. Оживляясь,
словно удав, почувствовавший весну после зимней спячки. Улыбался, отпускал
прикольные шуточки, словно из рога изобилия сыпал цитатами великих, за что
за ним закрепилось прозвище "Конфуций". Товарищи по оружию привыкли к таким
резким переменам в его настроении. Их это нисколько не удивляло. Многие из
них прошли через "горячие точки", и у некоторых из них были аналогичные
проблемы, было свое особое отношение ко всему в жизни.
Было серое январское утро. Ночью прошел небольшой снег, покрывший будто
легким пуховым одеялом все вокруг. Рядовые Привалов и Чахов по прозвищу
Чаха, выставив перед собой АКМы, медленно брели по узкому заснеженному
проулку чеченского села. За заборами заходились, гремя цепями, захлебываясь
в яростном лае, лохматые псы.
- Чаха, дай сигаретку, а то мои совсем в кашу превратились, - сказал
Привалов, вытряхивая на снег из кармана раскисшую пачку "Примы" и остатки
развалившихся сырых сигарет. Нежный выпавший накануне снег сразу окрасился
рыжими пятнами. Словно оспинами.
- Стефаныч на днях балакал, что в конце месяца нас наконец-то заменят,
- отозвался, втянув голову в плечи, окоченевший Чахов, протягивая напарнику
сигарету.
- Дождешься от наших козлов! Читал обращение командования?
- Имел честь удостоиться лицезреть сию писанину.
- То-то, же! Так что про смену, Чаха, забудь!
- Как это забудь? С какой это стати? Я уже оттрубил с лихвой то, что
мне положено! Тебе-то еще тянуть лямку, а мне-то, за какие коврижки?
- А помнишь, была лента "Как закалялась сталь"?
- Сериал, что ли?
- Да, нет! Из старых еще фильмов. Там еще молодой Лановой играл Павку
Корчагина.
- Я такой не видел.
- Так, вот! Эпизод, там есть, когда они железную дорогу строили,
сдыхали от тифа, голода и холода? Там тоже ждали смены, стояли под дождем на
перроне, но вместо смены из города на паровозе прикатил мужик в кожанке с
маузером и сказал: "Смены не будет!" Вот и с нами также поступят. Вот,
увидишь! Приедет какой-нибудь пузан с лампасами и озадачит нас на очередной
боевой подвиг!
- Совершенно нет никакого желания "шпротами" становиться!
- Думаешь, у меня есть? Или у Ромки с Танцором?
- Бляди штабные! Посылали на три месяца, а мы сколько тут торчим? Уже
второй срок скоро закончится. Свихнуться можно!
- Так и до дембеля не дотянешь!
- Вон, Серегу увезли, совсем крыша съехала!
- Да, Сережку жалко! Не повезло парню!
- Тут у любого мозги заклинит.
- Скоро, похоже, за нами очередь...
- Домой вернусь, на "гробовые" мотоцикл куплю. Покруче какой-нибудь.
"Хонду" или "Ямаху". Мне еще до армии предлагали. Есть у меня один знакомый
байкер. Васька Череп. Это кличка у него такая. На кожаной куртке, на спине,
у него череп светящийся с костями намалеван. В темноте светится, словно
приведение. Васька любит по ночным улицам гонять. Весь из себя. Весь в коже.
В заклепках. В цепях. "Ява" у него была, просто загляденье, красавица. Вся
хромированная. Вылизывал ее как невесту, а тут как-то смотрю, запердуливает
во двор на вишневой "Хонде", увешанной желтыми фарами. Ни х...я, себе думаю!
Спрашиваю его, на какие шиши надыбал?
- Бля! И спички отсырели! Хер, теперь зажжешь! Бл...дство сплошное! -
расстроился Привалов, чиркая спичку за спичкой о коробок.
- Погоди! Не мучайся! Сейчас дам огонька, - Славка Чахов, покопавшись в
кармане, извлек на божий свет узкую блестящую зажигалку с кнопкой на торце.
- Так это же Святкина! Слямзил, что ли? Признавайся, Чахлый! - сказал
Привалов, узнав зажигалку Танцора.
- Как можно? Ты, что охренел? В один миг салазки загнут! Ты что, наших
не знаешь? Танцор проспорил!
- Гляди, я проверю!
- Что я, дурак? Прекрасно помню, как тогда отоварили Кучерявого, за то
что тырил у своих товарищей.
Привалов наклонился к потрескавшимся ладоням напарника, прикуривая от
трепещущего на ветру пламени зажигалки. Блаженно затянувшись, он чуть не
задохнулся, поперхнувшись дымом: напротив них стояли трое боевиков,
неизвестно откуда взявшихся в проулке.
Двое были чуть старше двадцати, а третий, невысокий чернявый - лет
сорока, судя по более смуглому лицу и по "натовскому" камуфляжу,
выглядывающему из-под нашего бушлата, похоже, не чеченец. Вероятно, наемник
из арабов. Все трое с автоматами в разгрузках, у одного из-за спины тускло
поблескивала зеленая труба "мухи".
Солдаты оцепенели. У белого как мел Чахова задергался правый глаз. У
надрывно кашляющего Привалова тряслись губы. Сигарета выпала... Было
слышно, как она умирала на сыром снегу.
- Бросай оружие, если жизнь дорога, - прошипел угрожающе один из
боевиков, уставясь магическим зрачком АКМа Привалову в грудь.
Неожиданно, за спиной боевиков, словно тень возник лейтенант Трофимов.
Откуда он взялся? Одному богу известно. Он сходу, не раздумывая, дал длинную
очередь. Стайки испуганных воробьев вспорхнули с кустов. Один из молодых и
араб упали, сраженные пулями. Третий же, обернувшись, бросился на
"собровца". Конфуций, не раздумывая, встретил его "запрещенным хоккейным
блоком в лицо", разбив ему затвором автомата нос и губы, отшвырнув
нападающего в сторону. Тут же короткой очередью добил его в грудь. Обернулся
к другим. Чеченец с "мухой" лежал неподвижно лицом вниз: был убит наповал.
Араб же, подполз к забору и, вцепившись судорожно корявыми пальцами в серый
от времени штакетник, попытался из последних сил подняться. Это ему почти
удалось. Правая рука лапала кобуру, висевшую на ремне. Но Трофимов подошел к
нему сзади и хладнокровно выстрелил в затылок. Боевик, оставляя борозды от
ногтей на заборе, медленно сполз вниз.
Где-то, за домами, встревоженная выстрелами, взревела "бэшка".
Растерянные солдаты, потеряв дар речи, во все глаза смотрели на своего
нежданного спасителя. Привалов опустился на талый снег и тихо заплакал,
вытирая слезы обтрепанными рукавами.
- Сопли собери, вояки! Не на курорте находитесь! - зло бросил хмурый
Конфуций, сплюнув. Вытряхнул из пачки сигарету. Закурил. Жадно затянулся,
прищурив глаза. Ухватив наемника за плечо, рывком перевернул на спину.
Склонился, внимательно вглядываясь в лицо убитому.
"...сначала я записался на учебу на командира БТРа, а потом передумал,
решил учиться на специалиста по техническим средствам охраны, тем более, что
в радиотехнике я разбираюсь неплохо. В клуб нас водят часто, на фильмы 3
раза в неделю, иногда на беседы с начальством. Распорядок у нас такой:
подъем в 6.00, осмотр, завтрак, просмотр программы "Вести", занятия - 5
часов, строевая, огневая, ФИЗО, обед, снова занятия, уход за вооружением, 2
часа самоподготовки, ужин, программа "Время", время для личных потребностей,
прогулка, поверка и отбой. Можно взять книги в библиотеке. Только возни
много. У нас здесь есть сборник сказок "Маленький мук" и хватит, да и
читать-то некогда. Служба проходит нормально. Только воруют в казарме. Зачем
- не понятно. Ведь вместе живем. Рано или поздно все равно раскроется. В
норму пришел вроде бы. А по началу, ох, как тяжело было! Сейчас свыкаешься,
начинаешь приспосабливаться.
"Дедовщины" у нас в полку нет. Наш полковник всех держит в "ежовых
рукавицах", не позволяет издеваться над молодыми солдатами. Очень часто
бывают ночные офицерские проверки. Не дай бог, если появится у кого-нибудь
из молодых синяк. Целое событие, сразу же следствие начинается.
А вот чем предстоит нам заниматься. Будем выполнять следующие задачи:
-- Пресечение массовых беспорядков в населенных пунктах.
-- Пресечение беспорядков в местах содержания под стражей
-- Розыск и задержание особоопасных преступников
-- Ликвидация вооруженных банд и формирований
-- Пресечения захвата особо важных объектов
-- Пресечение захвата воздушных судов
-- Освобождение заложников
-- Пресечение терактов
-- Участие в ликвидации чрезвычайных ситуаций
Так что, вот так. Я вас всех очень люблю! Часто о вас вспоминаю.
Говорят, будут набирать в горячие точки. Я, наверное, напишу туда рапорт. В
горячих точках день считается за 2. Так что, вернусь домой быстрее. Можете
меня и не отговаривать даже. У меня на самом деле все хорошо. Только в строю
сбиваюсь со счета. Ну, ладно, пора мне. В наряд заступаем круглосуточный, по
охране комнаты хранения оружия..."
Утро. Плац. Построен полк внутренних войск. Перед полком прохаживается
командир полка, полковник Ермаков. Плотный, среднего роста. Хмур и серьезен.
- Солдаты! Сынки! Да, вы мои сынки! У меня сын вашего возраста, и тоже
служит! Служит не у папаши под крылышком, а в танковой дивизии! И я знаю,
как ему не легко! Поэтому мне не безразличны ваши судьбы, и я болею за вас
душой! Я ответственен перед вашими родителями, перед командованием, которые
доверили мне ваши жизни! Я же в свою очередь должен сделать вас настоящими
мужчинами, воспитать воинами, защитниками Родины! Мы дружная семья, и я не