Джон Сэк
Заговор францисканцев

   Автор выражает свою благодарность Северо-западному литературному институту колледжа Льюиса и Кларка за предоставленную резиденцию Уолдена и дарованное мне время; писателям Синих Гор и читателям Белого Облака за бесценные советы и поддержку; а также graziemolte Франциску, настоявшему, чтобы эта история была рассказана.


   Если дьявол существует, судьба ордена, основанного святым Франциском, должна была доставить ему большую радость… Итогом всей жизни святого Франциска стало создание очередного богатого и развращенного ордена, строго иерархичного и преследовавшего всякого, кто превосходил общий моральный уровень или проявлял свободомыслие. Принимая во внимание его собственные цели и характер, невозможно представить себе более горькой иронии.
Бертран Рассел


   Не говорите мне, что Франциск потерпел поражение. Дух компромисса захватил и сковал его мечты; он уловил его братьев... и превратил их, как намеревался с самого начала, в добрых, но заурядных монахов. Он завладел его телом и схоронил его в одной из величайших церквей Италии. Он переложил бурную историй) его жизни в подчищенные биографии. Но сам Франциск остался свободен... Франциск победил; поражение потерпели другие.
Эрнст Раймонд

Список персонажей

   БРАТЬЯ МИНОРИТЫ (ФРАНЦИСКАНЦЫ)
 
   ГЕНЕРАЛЫ ОРДЕНА (1212-1279)
   святой Франциск Ассизский (1212-1226)
   Викарии: Пьетро Каэтани (1212-1221)
   Элиас ди Бонбароне (1221-1227)
   Секретарь: Лео д'Ассизи Джованни Паренти (1227-1232)
   Элиас ди Бонбароне (1232-1239)
   Секретарь: Иллюминато да Кьети Альберто да Пиза (1239-1240)
   Аймо из Фавершема (1240-1244)
   Кресчентиус да Иези (1244-1247)
   Джованни да Парма (1247-1257)
   Бонавентура да Баньореджо (1257-1274)
   Секретарь: Бернардо да Бесса Джироламо д'Асколи (1274-1279)
 
   БРАТЬЯ
   Конрад да Оффида – из спиритуалов
   Федерико – в Ассизи
   Лодовико – библиотекарь Сакро Конвенто
   Салимбене – и хронист
   Фома Челанский – биограф святого Франци
   Убертино да Казале – послушник
   Дзефферино – спутник фра Иллюминато
 
   ИЗ КОММУНЫ АССИЗИ
   Анжело ди Пьетро Бернардоне – торговец шерстью
   Данте – старший сын Анжело
   Пиккардо – сын Анжело
   Орфео – моряк, младший сын Анжело
   Франческо ди Пьетро Бернардоне (святой Франциск Ассизский) – брат Анжело
   Джакома дей Сеттисоли (Франжипани) – вдовая матрона, приехавшая в Ассизи из Рима
   Роберто – управляющий донны Джакомы
   Нено – возчик
   Примо – крестьянин
   Симоне делла Рокка Пайда – синьор главной крепости Ассизи
   Калисто ди Симоне – его сын
   Бруно – наемник Калисто
   Матвей Английский – англичанин
 
   ИЗ ФОССАТО ДИ ВИКО
   Джанкарло ди Маргерита – старый рыцарь, бывший подеста Ассизи
 
   ИЗ КОММУНЫ ГЕНУЯ
   Энрико – крестьянский сын из местечка Верчелли
 
   ИЗ АНКОНЫ
   Розанна – подруга фра Конрада да Оффидо
 
   ИЗ КОММУНЫ ТОДИ
   Капитанио ди Кольдимеццо – пожертвовавший участок земли под базилику Святого Франциска
   Буонконте ди Капитанио – сын Капитанио
   Кристиана – его жена
   Амата – его дочь
   Фабиано – его сын
   Гвидо ди Капитанио – брат Буонконте
   Ванна – его дочь
   Тереза (Терезина) – его внучка
 
   ИЗ ГОРОДА ТОДИ
   Джакопо деи Бенедетти – кающийся
   Бенедетто Гаэтани – кардинал
   Роффредо Гаэтани – брат Бенедетто
   Бонифацио – епископ Тоди, брат Капитанио из Кольдимеццо
 
   ИЗ ВЕНЕЦИИ
   Лоренцо Тьеполо – дож Венеции
   Маффео Поло – торговец драгоценностями
   Николо Поло – брат Маффео
   Марко Поло – сын Николо
 
   ПАПЫ (1198-1276)
   Иннокентий III – разрешивший создание ордена миноритов (1198-1216)
   Гонорий III(1217-1227)
   Григорий IX (1227-1241) – Уголино да Сеньи, бывший кардинал-протектор миноритов (1220-1227)
   Целестин IV (1241)
   двадцать месяцев без папы (1241-1243)
   Иннокентий IV (1243-1254)
   Александр IV (1254-1261)
   Урбан IV (1261-1264)
   Климент IV (1265-1268)
   четыре года без папы (1268-1272)
   Григорий X (1272-1276) – Тебальдо Висконти ди Пьяченца, бывший папский легат в Акре в Святой Земле
 
 

Пролог

   Ассизи, 25 марта 1230 года
   Симоне делла Рокка Пайда не сводил глаз с проулка, из которого должны были появиться монахи. Давайте, идите ко мне, дохлые церковные мыши! Покончим с этим нехорошим делом. Рыцарь выпрямился в седле, тронул меч в ножнах. Во рту пересохло.
   Ему не давала покоя толпа. Все утро на площадь стекались зеваки. Им нипочем была ни грязь по щиколотку, ни собиравшийся в небе очередной ливень. Правитель города, подеста Джанкарло, объявил этот день праздничным, и такие мелочи, как весенние дожди и выстроенные за ночь ограждения, не могли испортить горожанам праздничного настроения. Городская стража Джанкарло устроила на площади невысокий вал из блоков мрамора и бревен, приготовленных для недостроенной верхней церкви базилики. Теперь стражники сгоняли за него горожан, словно рыбу в садок, а те, пререкаясь и толкаясь, старались протиснуться в первые ряды. Чем теснее толпился народ, тем громче становился шум. Тщетной была надежда уловить в нем отдаленное пение братии. Каждому оставалось только устремлять взгляды в ту же сторону, что и Симоне.
   Наконец из переулка заструился благовонный дым, над ним показалось высокое распятие и круглые шапочки мальчиков, размахивавших кадилами. Шествие вступало на площадь. Теперь уж поздно раздумывать.
   Симоне разместил своих всадников у крыльца верхней церкви, лицом к площади. Пора. Он кивнул им и надел на голову шлем, погладив на счастье султан. Пальцы сжали рукоять меча, а колени стиснули бока лошади. Он с усилием сглотнул сухим горлом и медленно тронул коня вперед, в пространство между толпой и процессией.
   Под копытами чавкала грязь, обманчиво нежное позвя-кивание рыцарских доспехов сливалось с пением двойной цепочки кардиналов в красных сутанах и мантиях, яркой многоножкой проползавшей вдоль края пьяццы. Ни кардиналы, ни следовавшие за ними епископы в горностаевых мантиях и головы не повернули в сторону приближавшихся всадников. Так же, как горожане, крестившиеся и преклонявшие колена за барьером.
   И отчего бы им тревожиться? Ведь это рыцари Рокка Пайда, крепости, стоявшей на холме над городом как часовой, хранящий его от опасностей. Всем и каждому известно, что перуджийцы хотят похитить мощи святого. По крайней мере, Симоне надеялся, что слухи дошли до каждого. Лучший союзник для них – неожиданность.
   За епископами шествовала братия, и среди их колонны двигались носилки с гробом. Они пересекали площадь вдоль уступа набережной, ограничивавшей пьяццу с юга. Распятие, кардиналы и епископы уже скрылись на скользкой тропе к нижней церкви и выстроились в ожидании на паперти.
   Теперь дело за Симоне. Едва гроб достиг поворота на тропу, рыцарь выкрикнул: «Adesso!»[1] – вонзил шпоры в бока лошади. Боевой конь врезался в ряды монахов, топча людей передними копытами, как выучен был поступать на поле битвы. Монахи с переломанными костями валились на землю, крича от боли; иные, спасаясь из-под копыт, ныряли с набережной. Симоне усмехнулся под забралом и взмахнул клинком. Неторопливо разворачивая коня, он видел, как карабкаются на заграждения городские стражники, торопясь смешаться с толпой зрителей.
   – Перекрыть тропу! – крикнул он ближайшему из своих всадников.
   Двое из его людей уже нагоняли носильщиков, оттесняя гроб на нижнюю паперть. Сперва монахи сами помогли им, бросившись под защиту святилища и подесты, стоявшего внизу тропы в окружении стражи. Но люди Джанкарло встретили их пиками, и прелаты брызнули врассыпную, теряя плащи, подбирая рясы и расчищая дорогу к гробу. Братия с опозданием сообразила, что попала в клещи капкана.
   Симоне направил коня вниз по тропе. Прямо перед ним кто-то из братии с пронзительным криком вцепился в руку стражника. Тот отшвырнул монаха ударом латной перчатки, и лошади Симоне пришлось перепрыгивать распростертое на тропе тело.
   Только достигнув подножия холма, рыцарь позволил себе оглянуться. Монашеский куколь слетел с головы упавшего, из-под него выбились длинные черные волосы. Римская вдова! Проклятье! И чего увязалась за монахами? Приподнявшись, она открыла залитую кровью щеку, но сама, как видно, не замечала раны. Блеснув зелеными глазами, женщина погрозила рыцарю кулаком.
   – Как ты смеешь, Симоне? – тонко выкрикнула она. – Как ты смеешь красть нашего святого?
   Рыцарь с присвистом вздохнул, услышав свое имя. Узнала! Он снова подумал, что подеста мог бы для этого грязного дела нанять военный отряд из чужого города.
   Заставив коня развернуться на месте, он поскакал к церковным дверям. Гроб уже был в руках стражников, отбросивших последнего носильщика – малорослого, как ребенок, монаха, из последних сил цеплявшегося за крышку. «Должно быть, карлик Лео», – догадался Симоне. Окружив дощатый ящик гроба, люди Джанкарло выстроились клином. Вслед им летели проклятия священников. Рыцарь соскочил с коня и бросил поводья одному из стражников.
   – Гореть тебе в аду, Симоне! – взревел кто-то прямо у него над ухом.
   Развернувшись, рыцарь вскинул меч, но епископ Ассизский загородился от удара наперсным крестом. Закусив нижнюю губу, Симоне ринулся в церковь. Подеста не отставал от него. Прямо за дверью ждал торговец шерстью, и с ним – синьор из коммуны Тоди.
   – Поставьте гроб! – крикнул своим Джанкарло и взмахом руки отправил их наружу – защищать вход.
   Выпустив стражников, он вместе с рыцарем подпер дверь тяжелым брусом. Подеста, задохнувшись, привалился плечом к резной панели. Симоне снял шлем и вытер вспотевший лоб рукавом стеганого кафтана, поддетого под доспехи. Только вкладывая меч в ножны, он заметил алую струйку, засохшую на клинке. «Час от часу не легче», – мрачно подумал рыцарь.
   Темнота преддверия и приглушенный гвалт, доносившийся из-за тяжелой двери, успокаивали его. Он обвел взглядом бледное лицо синьора из Тоди, вздувшиеся желваки на скулах подесты, недовольно поджатые губы купца, гадая, что заставило каждого из них ввязаться в это святотатственное предприятие. Впрочем, купец, надо думать, не погнушается распродать святые мощи, хотя бы и останки родного брата, по косточкам.
   Из нефа донесся голос:
   – Торопитесь. Несите гроб сюда.
   Двое братьев, главный зодчий фра Элиас и его прислужник, ожидали, стоя по сторонам главного алтаря. Факелы, пылавшие на колоннах за их спинами, напомнили Симоне обещанное ему епископом адское пламя. От их света тень фра Элиаса протянулась через всю церковь, во много раз превзойдя ростом щуплого заговорщика, устроившего похищение. Лицо у Симоне разгорелось, хотя в церкви гуляли холодные сквозняки. Он задумался, не даст ли ему Элиас отпущение, пока они еще в церкви. Впрочем, грех они разделили поровну. Симоне, имея на душе смертный грех, боялся встретиться с разъяренной толпой, ожидавшей снаружи.
   Четверо вступили в неф и увидели, что алтарь сдвинут с основания, а под ним в камне зияет глубокая яма. Мужчины поставили гроб на веревки, разложенные параллельно краю, и с помощью братьев опустили его в саркофаг. Концы веревок скинули следом. Затем Элиас потянул одну из миниатюрных витых колонок на алтаре. Раздался щелчок, и тяжелый каменный блок со скрежетом повернулся, закрыв отверстие. Монах ногой разровнял землю вокруг мраморного основания и разгладил следы подошвой сандалии.
   – Рабочие уже начали мостить апсиду, – сказал он. – Завтра здесь уложат плиты. Следов не останется. Никто не узнает, где он покоится.
   Монах упал на колени перед алтарем, склонил голову перед невидимым уже саркофагом.
   – Ни следа, отец Франческо, – повторил он шепотом, с довольством человека, хорошо исполнившего свое дело. – Ваша тайна принадлежит вам.
   Симоне вспомнилось собрание во дворце Джанкарло. Как этот брат Элиас доказывал, что мощи следует скрыть даже от истинно верующих, чтобы защитить от охотников за реликвиями. Он уже тогда усомнился в его искренности. Рыцарь скорее готов был предположить, что Элиас так и не простил своего поражения на выборах после смерти святого Франциска. Братство пожелало видеть генералом ордена другого брата, человека возвышенной души, но не обладающего и той долей административного таланта, какая у фра Элиаса крылась в одном мизинце. Впрочем, его поражение превратилось в победу, когда папа обратился к нему с личной просьбой построить эту базилику. А теперь Элиас обратил свой утешительный приз против обидчиков, скрыв самые почитаемые орденом реликвии так, что их уже не найти. В другой раз братья дважды подумают, прежде чем голосовать против него.
   Разгладив землю, Элиас обратился к своему прислужнику:
   – Принеси сундучок, фра Иллюминате.
   Юноша скрылся в тени трансепта и почти сразу возвратился с маленьким золотым ковчежцем. Подняв крышку, Элиас достал оттуда перстни, украшенные резными голубыми камнями. Один он надел себе на палец, пока его помощник раздавал такие же перстни остальным.
   – Сегодня основано Compari della Tomba – братство Гробницы, – произнес Элиас. – Поклянемся же под страхом смерти не выдавать, где лежат его кости.
   – И смерть также всякому, кто откроет это место случайно, – сумрачно добавил Джанкарло. – Господь нам свидетель.
   – Господь нам свидетель, – повторили за ним все. Они вскинули украшенные перстнями кулаки к свету факела, сдвинули руки. Каждый пальцами обхватил запястье другого.
   – Аминь. Да будет так, – провозгласили они в один голос.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГРИФОН

1

   Феста ди Сан-Ремиго, 1 октября 1271 года
   Поднявшись по извилистой тропе к своей хижине, брат Конрад нахмурился. Беличий хвост, свесившийся с оконного карниза, и сердитое цоканье предупреждали его, что явился гость и что он не из людей Розанны.
   – Тс-с, серый братец! – упрекнул он, сваливая с плеча вязанку хвороста. – Незнакомца встречай, как встретил бы меня. Быть может, это один из ангелов Господних.
   Отшельник взял белку в ладони и легонько подбросил на темный ствол ближайшей сосны. К тому времени, как Конрад вошел в дверь, зверек успел взлететь до самой вершины.
   Равнодушный к беличьей брани посетитель спал, уронив голову на стол. Лицо его было скрыто куколем. Конрад одобрительно хмыкнул. Если уж придется из вежливости поддерживать беседу, хорошо, что собеседник способен говорить о духовном. Кожаные сандалии гостя и его новенькая серая ряса понравились ему меньше. Скорее всего, конвенту ал, из тех, что живут в монастыре, как черные монахи, а не лишенный корней сын святого Франциска. Жаль, если беседа сведется к старому спору о природе истинной бедности. Конрад устал от этих ссор и научился их остерегаться: они не приносили ему ничего, кроме боли.
   Он притащил в хижину собранный с утра хворост, держа вязанку за жгут из тонких лозин. Осенью солнце рано прячется за вершины Апеннин, и к ночи в горах холодает. Отшельник принес несколько горстей сухой листвы, сосновых шишек и опавшей хвои, сложил растопку в очаге, выложенном плоскими камнями посреди комнаты. В ответ на стук его огнива из угла донесся сонный голос:
   – Брат Конрад да Оффида?
   Голос был на удивление высоким, как у мальчика-певчего до того, как созревание сделает его хрипловатым и неуверенным.
   Как видно, гость был послушником, притом совсем юным. По уставу орден не принимал кандидатов моложе четырнадцати лет, но власти часто забывали об этом запрете.
   – Да, я брат Конрад, – отозвался он. – Мир тебе, юный брат.
   Он так и стоял на коленях перед разгорающимся огоньком.
   – И тебе. Меня зовут Фабиано.
   Ребенок утер нос кулаком, отчего слова его прозвучали невнятно.
   – Хорошо, Фабиано. И добро пожаловать. Когда огонь разгорится, я сварю суп. В котелке у меня замочены бобы фавы.
   – Мы тоже принесли еду. Сыр, хлеб и виноград. Мальчик ткнул большим пальцем в сторону подвешенного к стропилам мешка.
   – Мы?
   – Меня привел сюда слуга моны Розанны. Хозяйка прислала к ним еды про запас – на случай, если у вас не хватит на себя и на гостя.
   Конрад улыбнулся:
   – Эта дама неизменно любезна и заботлива.
   Шишки горных сосен уже громко трещали в огне, наполняя комнату смолистым ароматом. Дым плавал под почерневшей дранкой крыши и неспешно уходил в отверстие дымохода. Языки пламени отразились в темных глазах гостя, спелыми оливками блестевших из глубины куколя. Конрад поставил на огонь котелок и отвязал мешок с припасами. Розанна, благослови, Боже, ее щедрую душу, прислала и несколько луковиц. Одну он разрезал, чтобы съесть сырой с хлебом, остальные покрошил в суп.
   – Кто послал тебя к моне Розанне?– спросил Конрад.
   – Мои наставники из Ассизи. Они велели мне найти ее в Анконе, а под Анконой я встретил двух братьев, которые рассказали, как отыскать дом синьоры. Мне показалось, ей стало очень любопытно, когда я сказал, что меня послали к вам...
   Замечание повисло в воздухе, как невысказанный вопрос.
   – Мы вместе росли, – объяснил Конрад, – почти как брат с сестрой. Она... то есть они с мужем до сих пор помогают мне, когда могут.
   Обрывки воспоминаний проплыли в сознании: двое детей, деливших пополам галеты, сидят на конце мола, болтая ногами над водой. Картина сразу распалась на куски, как дробились в воде их отражения тем давним полуднем, потому что гость продолжал болтать.
   – Вы сирота? Поэтому жили в их семье? Конрад раздул щеки, потихоньку отдуваясь.
   – Что было, то прошло, – строго сказал он.
   Вот тебе и беседа о духовном! Он бы не замедлил оборвать этот разговор, но у Фабиано был такой разочарованный вид, что отшельник добавил:
   – Да, мой отец был анконским рыбаком. Бог забрал его, послав бурю, когда я был совсем мал. Родители моны Розанны взяли меня к себе. Они сочли, что мне следует дать образование, и в пятнадцать лет передали меня братьям. Теперь, четырнадцать лет спустя, я здесь, и это – вся моя история.
   Он помешивал суп, и глаза немного слезились. Он вытер их рукавом и собирался сказать что-то о луковом запахе, но мальчик опередил его.
   – А мать ваша где была?
   – На небесах, несомненно. Отец рассказывал, что, дав мне жизнь, она умерла, призывая Благую Деву.
   Запах вареных бобов наполнил хижину. Мальчишка глубоко вдохнул и поскреб в затылке.
   – Мне нравится слушать рассказы о жизни людей. Я бы хотел всегда странствовать по миру, собирая такие истории, как фра Салимбене. Вы знаете фра Салимбене?
   Конрад поджал губы.
   – Не этого брата тебе следовало бы почитать примером, – промолвил он. – Скажи-ка лучше, зачем ты меня искал?
   Он заглянул в темные глаза, в которых вдруг сверкнули слезы сочувствия, и все понял.
   – Брат Лео? – сам ответил он на свой вопрос.
   – Да.
   – Он умер в мире?
   – Воистину, в той самой хижине, где скончался святой Франческо.
   – Должно быть, его это утешило.
   Отшельник присел на пятки. Кончина друга и наставника не была неожиданной. Как-никак, Лео прожил больше восьми десятилетий. И все же его смерть была ударом.
   Кто в силах проследить промысел Божий? Лео молил забрать его вместе с учителем, святым Франциском, однако Господь послал ему еще полвека жизни трудов и писаний. Маленький инок стал для основателя не только учеником, но и сиделкой: сам менял повязки и втирал мази в язвы, проступившие на руках, ступнях и на боку после видения на Монте Ла Верна. Он же был и секретарем, и исповедником святого, и если бы стремился к власти, то стал бы самым влиятельным лицом в ордене. Но Франциск избрал его спутником именно за чудную простоту. По излюбленной привычке давать прозвища, он перекрестил Лео-льва во fra Pecorello di Dio – Ягненочка Божьего.
   Даже молодые братья, каким был Конрад, слышали о его знаменитой стычке с Элиасом после смерти Франциска, когда Лео разбил огромную вазу для пожертвований, собранных генералом ордена на строительство новой базилики. За непокорность Элиас приказал бичевать его и изгнать из Ассизи. Лео удалился в глушь и там писал трактаты, обличая слабости и пороки братии. Он стал совестью ордена, хранившей устав и заветы святого Франциска, и тем внушал ненависть партии конвентуалов.
   Конрад задумался, способен ли фра Бонавентура, нынешний преемник Элиаса, подняться над старой ссорой.
   – Генерал достойно похоронил брата Лео? – спросил он.
   – О да. В базилике, рядом с его товарищами. Говорят, эта высшая честь.
   – И он ее заслужил, – добавил Конрад.
   Пока Конрад мешал похлебку, мальчик откинул капюшон. Черные, коротко остриженные волосы едва прикрывали мочки ушей. В миндалевидных глазах застыла настороженность испуганного олененка, а длинные ресницы еще подчеркивали это выражение. Молочно-белая кожа на щеках и на висках была такой прозрачной, что даже в полумраке Конрад различал узор жилок. Мальчик широко улыбнулся, дрогнули ноздри прямого длинного носа. « Благородный нос, – подумалось Конраду. – Малыш явно слишком миловиден, чтобы жить среди старших братьев, в особенности тех, что избрали образ жизни черных иноков. Одному Богу известно, какому множеству монашеских пороков они научились подражать».
   Увидя, что Конрад перестал мешать варево, мальчик достал из-под стола свой мешок и извлек из него скатанный пергамент.
   – Мой наставник в послухе велел передать вам это письмо. Фра Лео настаивал, чтобы оно непременно было вручено вам после его смерти.
   Отшельник развернул перед огнем свиток выделанной овечьей кожи и несколько раз просмотрел.
   – Что там говорится? – спросил Фабиано.
   – Письмо не запечатано. Меня удивляет, что ты его не прочел. Разве наставник не обучил тебя грамоте?
   – Немного. Я сумел разобрать только несколько слов. Я попросил прочитать его братьев, которых встретил по дороге, но те сказали только, что там... ничего интересного.
   Конрад возвел глаза к небу. Мальчик совершенно лишен скрытности. И может быть опасен в своей наивности.
   – Те братья назвали себя? – спросил он.
   – Нет. Но один из них был стар, как само время, а у второго светлые волосы, если вам это о чем-то говорит.
   Конрад прикусил губу.
   – Ничего не говорит.
   Оставалось только надеяться, что ребяческое недомыслие посланца не приведет к беде. Он еще раз просмотрел пергамент.
   – Может быть, ты мне скажешь, интересно это письмо или нет, – обратился он к мальчику. – В нем содержится добрый совет, какой мог дать и Лео, но брат, которого я знал, написал бы иначе. Повернув пергамент к свету, он прочел вслух:
   – «Конраду, брату моему во Христе, фра Лео, его недостойный сотоварищ, шлет должное почтение во Господе». Пока это похоже на Лео. Но слушай дальше: « Вспомни, как мы наставляли тебя изучать и познавать. Прочти глазами, восприми разумом, ощути сердцем истину легенд. Servite pauperes Christi».
   Конрад повернул пергамент к Фабиано.
   – «Служи беднякам Господа»?
   Он помолчал, давая мальчику осознать значение этих слов, потом, махнув рукой, закончил чтение: «Писано в Ассизи на четырнадцатом году правления Бонавентуры да Баньореджо, генерала ордена братьев миноритов».
   Отшельник поскреб ногтями затылок.
   – Лео никогда не посоветовал бы мне «изучать» даже описания жизни святого Франциска, если их он подразумевает под «легендами». Франциск проповедовал, что ученые даром тратят время, которое лучше было бы отдать молитве. Что до служения бедным, то сам Лео и отослал меня в эти горы. А теперь советует посвятить себя служению? Мне это кажется странным. Он чиркнул ногтем по пергаменту.
   – И даже почерк не его. Буквы крупные и кривые. Лео писал тонко и изящно.
   Отшельник последний раз повернул пергамент к огню. Буквы окружала овальная рамка, но тусклый свет не позволял разглядеть тонкостей узора. Лео не стал бы требовать непременной доставки пустого послания, однако прочтя письмо, Конрад невольно согласился с мнением странствующих братьев.
   Он бросил пергамент на стол, позволив ему снова свернуться в трубочку. Быть может, пустословие одряхлевшего старца? Но в голове Лео хранилась не одна тайна. Приняв во внимание незнакомый почерк, можно даже предположить, что письмо подделано Бонавентурой, но с какой целью? Однако мальчик явился из Сакро Конвенто, главной обители ордена, и одного этого было довольно, чтобы наполнить Конрада опасениями.
   – Давай-ка накормим тебя и уложим спать, – предложил он наконец. – Ты проделал утомительный путь.
   Ночью он сможет поразмыслить над письмом в надежде, что рассвет прояснит его разум.
   Он наполнил из котелка две деревянные миски. Тем временем Фабиано медленно расчесывал пятерней черные пряди, отчего они встали дыбом, как ежовые иголки.
   – Вам жаль было с ней расставаться? – спросил он наконец.
   Но Конрад не собирался бередить старую рану. Он приложил палец к губам.
   – За едой нам следует соблюдать молчание, маленький брат. Наш основатель наставлял братьев хранить молчание с вечера до рассвета. Для одного дня разговоров уже достаточно.
   Лео, хитрый ублюдок, знал с самого начала. Все эти сорок пять лет просидел на тайне, как наседка на яйцах, так мог бы теперь унести ее с собой в могилу, как порядочный человек. Но нет, понадобилось передать свою протухшую кладку такому же мятежному отшельнику.