Семченко Николай. Что движет солнце и светила

Семченко Николай
Что движет солнце и светила

   Николай СЕМЧЕНКО
   ...что движет солнце и светила
   Анонс
   Книга рассказов и повестей о любви и её отсутствии
   ВИАГРА
   Нина Андреевна как увидела эту шляпку, так сразу и поняла, что из магазина уйдёт непременно в ней. И цена не остановит! Маленькая, чёрная, и сбоку перо - фантастически яркое, невсамделишнее, райское - чудо, а не шляпка.
   - Не продаётся, - сказала продавщица, мельком взглянув на Нину Андреевну. - Это выставочный образец. Изучаем спрос покупателей. Пишите свой отзыв...
   - А Таисия Петровна где? - спросила Нина Андреевна и, понизив голос, участливо поинтересовалась: Вы, девушка, наверное, недавно тут работаете?
   - В Австралии Таисия Петровна теперь живёт, - лениво отозвалась продавщица. - Смотрит, как кенгуру прыгают - и счастлива, и довольна...
   - Ну и ну! - покачала головой Нина Андреевна. - Кто бы мог подумать!
   Судьба этой старой пронырливой бестии Таисии интересовала её мало. Отношения у них, правда, напоминали дружеские: перезванивались, иногда ходили друг к другу в гости, не одну бутылочку вина распили и уж, конечно, Тося всегда делилась дефицитом, как, впрочем, и Нина Андреевна не жадничала: было время - любые лекарства доставала, даже те, что выписывали по рецептам специальной отчётности.
   Аптека у Нины Андреевны была замечательная. Сначала она считалась крайкомовской, потом перешла к Советам, а как демократы, чёрт бы их побрал, затеяли всю эту бучу и принялись бороться с привилегиями, то аптекоуправление сделало её как бы обычной: повесили вывеску, открыли вход для всех, но это заведение по-прежнему снабжалось дешёвыми препаратами - для своих.
   Нина Андреевна, правда, при этом крутилась: приходилось чаще обычного звонить куда надо, жалиться-печалиться, выколачивать-доставать, но всё это давалось ей легко: за двадцать пять лет обзавелась связями, сумела себя поставить, в общем, нажила авторитет и пользовалась им без всякого стеснения. А если кто из новых начальников начинал носом крутить, то она принимала боевую стойку и грозно рявкала: " За мной - больные люди! Не можете помочь - сразу выписывайте им путёвки на тот свет!"
   Но всё это перестало производить впечатление на больших и малых начальников, как только её аптека выпала из разряда муниципальных и перешла под крылышко к новому хозяину - Женьке Крылову. Тому самому Женьке, которого Нина Андреевна чуть ли не с пелёнок знала. Ведь Алька Крылова, его мамочка, была дочкой директора мягкой мебели, и, естественно, её "прикрепили" к престижной аптеке. Каких только дефицитных лекарств не пришлось доставать Нине Андреевне, чтобы этот засранец Женька и спал хорошо, и по большому ходил как надо, и чтоб животик ему не пучило, и диатез поскорее прошел... А теперь он - владелец сети аптек, ни бельмеса в фармации не понимает, да и надо ли ему что-то понимать в ней, если у его родителей есть денежки? Лекарства людям всегда нужны, и даже если им нечем за них заплатить, они займут-перезаймут, последнее продадут, а нужную таблетку всё равно купят, деваться-то некуда! Так что Алька засунула своего охломона в прибыльный вид бизнеса.
   Когда Нина Андреевна оформляла пенсию, то думала, что её "уйдут". Молодые вон на пятки так и наступают, в затылок дышат, и все со специальным высшим образованием - классные провизоры, не то, что она: закончила только медучилище, потом, правда, специализацию прошла, на курсы в Москву посылали, и продвинул её сам Маркелов: в партию приняли, должность дали.
   Это постарался он, Алешка, ой, Алексей Степанович, ну и шалун был, такое вытворял, кому расскажи - врушкой назовут, потому что на людях Маркелов всегда был строг, неприступен и очень не любил тех, кто амуры заводил: таких ходоков и на бюро тряс, и "строгачи" объявлял, и в ссылку в какую-нибудь северную Тьмутаракань отправлял. Боялись его, но и уважали, не то что этих нынешних попрыгунчиков, которые и народ распустили, и власть не могут поделить, и всё хапают-хапают, когда только насытятся, временщики проклятые!
   Уходить из магазина без шляпки Нина Андреевна не хотела. Ну просто не могла оторвать себя от витрины, и ноги к полу будто приросли. Хозяйкой магазина наверняка стала Светка. Она у Тоси была особо доверенным лицом, числилась старшим товароведом.
   Светка знала своё место, подавала-приносила аптекарше то, что директриса велела, и улыбалась, улыбалась, улыбалась. А теперь вот надо ей кланяться.
   И тут за спиной Нины Андреевны послышалось радостное всхлипыванье:
   - Ах, сколько зим, сколько лет! Нина Андреевна, голубушка, что-то вы давненько к нам не заглядывали...
   Светка!
   - Да и толку-то, что зашла, - Нина Андреевна сходу пошла в наступление. - Вот шляпка приглянулась, деньги есть, а не купишь...
   - Ой, Яночка, ты, наверное, и не знала, что у нас дубликат имеется? ласково сказала Света продавщице. - Немедленно упакуй эту шляпку!
   У Нины Андреевны будто колокола в груди забили - торжественно, величаво, ну прямо как в Первом концерте Чайковского. В музыке она понимала мало. Ей Русланова с Мордасовой нравились больше всяких симфоний. Но в былые годы, когда из Москвы приезжали разные знаменитости, Нина Андреевна хаживала, считай, на все их концерты. И сидела на самых почётных местах, среди приличных людей, и одета была не хуже, и пахло от неё не какой-нибудь "Пиковой дамой", а настоящей "Магией ночи" - Антон прямо-таки шалел от этого аромата, говорил разные милые глупости, нежничал, но почему-то ему никогда не приходила в голову мысль выяснить, где жена берёт эти дорогие французские духи. А дарил их Варин.
   Ах, Боже мой, какой это был мужчина! Рост 193 сантиметра, вес 86 килограммов, никакого намёка на брюшко, даже напротив - Нине Андреевне казалось, что Павла Ивановича плохо дома кормят. Он сметал всё, что ставили на стол, и пил замечательно - чем больше, тем трезвее, и, чёрт побери, нахальнее и в любви сильнее. Другие мужики после выпивки слабеют, а Павла Ивановича спиртное будто заряжало мощной энергией.
   Правда, у Варина с фантазией были проблемы. Ну, что это за любовь? Озираясь, заведёт её в свой кабинет, ключ повернёт и быстренько-быстренько подтолкнёт к дивану, обитому чёрной искусственной кожей, которая воняла чем-то острым, как фиксаж - фотографический закрепитель. Да ещё в самые патетические моменты эти пружины взвизгивали как свинья, которую режут. Варин пугался, шептал: "Нас услышат. Давай-ка на пол становись..." Нет, чтобы сказать что-то типа: милая, не сменить ли нам позицию, мне больше нравится, когда я сзади, так можно твою грудь ласкать, и наслаждаться, наслаждаться...Короче: сделать вид, что этот скрип его волнует мало, как и то, слышит что-нибудь вахтёр или нет, - пусть слышит, ему положено бдительность проявлять. Ну, мог же Варин схохмить, перевести тривиальную ситуацию в легкую, искрящуюся миниатюру... А он, знай, шепчет: "На пол становись..." Раком, значит, прости господи, загибайся! И сразу - хвать за бедра и давай забивать свою сваю. Рост-то у него был приличный, чего не скажешь о его мужском достоинстве.
   Правильно, видно, старые люди приметили: "Дурная трава в корень растет." Бывает, что мужичок и хлипок, и неказист, но член у него ого-го, жеребец! А у Варина ... Ох, да ладно. Чего уж там! Не в размере дело, главное - вводить умело. Но он об этом не думал - никакой тебе ласки, хоть бы провёл своей пятёрней по спине или, скажем, в шею чмокнул. Какое там! Весь напряжётся, туда-сюда, как заведённый, резко, до упора и - снова почти выходит, а через секунду - опять до упора. Вот и вся фантазия. Никакая "Кама-сутра" ему не помогла сменить ни позу, ни приёмы секса. Зря только дарила ему "Кама-сутру" на 23 февраля. А может, он и не читал её? Домой-то как принесёт? Машка, жена, спросит: "Что это?" Ну, и как он ответил бы? То-то и оно! Точно: не понес он книжку домой. А на работе ему читать было некогда. Наверное, так она и лежала где-то в нижнем ящике его массивного дубового стола. Кстати, Нина Андреевна - грешна, ой, грешна! - не однажды думала: ну что ему стоит посадить её на край столешницы - так и ласкать: он - стоя, она - на столе, ножки на плечи можно закинуть... А он знай одно твердил: "Давай быстрее! Как бы кто чего не подумал..."
   Однако, милый, теперь-то никто ничего точно не подумает. Ты обличьем смахиваешь на старого гамадрила, и ничто тебя не интересует, кроме хороших докторов: то радикулит терзает, то печень колет, то давленье скачет, то сахар высокий... Ах, время, что ты вытворяешь с очаровательными плутишками, веселыми дружками минувших лет!
   Рассматривая себя в зеркало - ух, как хороша шляпка, а перо просто чудо! - Нина Андреевна вспоминала Варина не без грусти, которую, впрочем, несколько смягчало странное чувство самодовольства: она-то вон какая интересная дама, бабочка ещё хоть куда, не молода, конечно, но любитель найдётся и на переспелый плод.
   Вполуха слушая Светлану, Нина Андреевна из её воркования уловила главное: очень нужны американские поливитамины, экстракт валерьяны в таблетках и какое-нибудь снотворное.
   - Да зачем же оно вам? - удивилась Нина Андреевна. - У вас сон должен быть молодой, крепкий.
   - Муж храпит, - созналась Светлана. - Измучилась вся. А снотворного выпьешь - и будто в глубокую яму проваливаешься, ничего не видишь и не слышишь...
   - Нет, определённо шляпка хороша, и мне к лицу, правда? - сказала Нина Андреевна. - Никакой у меня радости не было, а теперь будет, - и милостиво кивнула: Заходите, Светланочка, прямо завтра и заходите. С лекарствами никаких проблем...
   Для нужных людей она тоже умела быть нужной, и было у неё одно золотое правило: на благодарность отвечать благодарностью, но при этом никогда не забывать соблюдать баланс - одна услуга за одну услугу, не больше и не меньше. А дефицит, как считала Нина Андреевна, будет всегда, и никакой рынок этот закон не нарушит. Как-то скучно жить, когда всё есть. А рынок? Ну что такое рынок в России, Боже мой! Это же сплошное хи-хи... Вот Светлане нужна не настойка валерьяны, а экстракт, да ещё в таблетках. Казалось бы, пустяк. Месяца два тому назад этого добра было навалом. Затоварились! А как только аптеки перестали покупать эти таблетки у химфармзаводов, так они тут же перешли на производство настойки. Теперь ею хоть запейся, зато на таблетки спрос возник. Эх, пташечки мои миленькие, не жизнь, а сказка: хвост вытащил - нос увяз, нос вытащил - хвост увяз, и так до посинения!
   ***
   В новой шляпке и сером итальянском пальто, Нина Андреевна, оставив работу на час раньше, неторопливо взяла курс на кондитерскую.
   Владевший ею Семён Александрович Капралов лично звонил накануне: приходи, мол, дорогая, ждут тебя эксклюзивные торт "Птичье молоко" и пирожное "бизе" - по особым рецептам, не для продажи, только для тебя, ласточка, и белки взбиты с натуральным лимонным соком, как ты любишь, ни миллиграмма химии, ей-бо, всё свеженькое, даже яйца куры только что снесли, отквохтаться ещё не успели... Ах, хитрый лис, знает слабинку: Нина Андреевна великая сладкоежка, и от хорошего пирожного никогда не откажется. Правда, при этом она всегда кокетливо жеманится: "Ну, что вы со мной делаете? Опять надо кровь на сахар проверять. Диабет замучил, проклятый!"
   Нина Андреевна верила, что диабет у неё настоящий, не липовый. Несколько лет назад, когда диабетчикам выдавали отличные наборы продуктов, и очень дешево, просто даром, одна знакомая докторица предложила: " Давай сделаю тебе справку по диабету. Правда, неделю-другую у нас в отделении придётся полежать..." Это чтобы всё было чин-чинарём и комар бы носа не подточил.
   Отдохнула тогда Нина Андреевна, отоспалась всласть, всю Агату Кристи перечитала. И справку ей сделали, считай, законную, и к лучшему в городе магазину прикрепили. Его директриса для нужных людей старалась вовсю: сверх положенной нормы всегда добавку даст, да и продукты, какие подефицитней, не таила - сама предлагала.
   Холодильник у Нины Андреевны пустым никогда не был. Это потом, когда "Меченый" объявил перестройку, вскорости случилось невероятное: дефицит появился в свободной продаже, бери, если деньги есть. Они у Нины Андреевны вообще-то были, но оказалось, что продукты не обязательно брать в "комках" и дорогих гастрономах. Потому что появились магазины для больных, нищих пенсионеров, многодетных семей, ветеранов. Списки, контроль, проверяющие всё это, о Господи, конечно, сохранилось, но кое-что всё-таки можно было перехватить: помогали старые, хорошо налаженные связи. Вот и Семён Александрович никогда не забывал свою благодетельницу: Нина Андреевна снабжала его редкими таблетками от желудочных болей.
   Семён Александрович, кажется, специально её поджидал. Только вошла в кондитерскую, как он рядышком возник. Ну что тот джинн из волшебной лампы: ничего не было, пустое место и вдруг нате вам - Семён Александрович, вполне материальный, этакий сбитый, бело-розовый крепыш, никакое солнце его не берёт: другие смуглеют, чернеют, а он лишь краснеет слегка. Видно, у него кожа другая, не такая, как у всех. Писаным красавцем он никогда не был. Но Нина Андреевна, впрочем, уже давно поняла: иной мужчина и ростом вышел, и глаз от него не отвести - орёл, а в койке - тишина и вечный покой. К Семену Александровичу это не относилось. К нему очень даже подходила поговорка: в тихом омуте все черти водятся. Правда, может, и он уже угомонился? Орлы ведь тоже стареют.
   Нина Андреевна вспомнила, как лет шесть назад расфыркалась на Семёна: " Говорят, ты на эту профурсетку из "Интуриста" глаз положил. Не отнекивайся! Люди всё видят, ничего не скроешь. Она тебя на шестнадцать лет моложе. Дочка! Вот помянешь моё слово: попользуется, вытянет денежки - и даст от ворот поворот. Это я, как дура, запросто так с тобой, старый хрен, валандаюсь..."
   Семен Александрович крепко обиделся, но всё-таки остался с Ниной Андреевной вроде как в друзьях-приятелях. Иногда приносил цветы, посылал коробки конфет и пирожных, но при этом будто стеклянную стену установил, разбивать которую никто из них не желал. Да и делать это было незачем: у каждого - своя жизнь, и менять ничего не хотелось.
   Когда хоронили Антона, мужа Нины Андреевны, то Семён Александрович прямо на кладбище сказал ей:
   - Ты как в воду глядела. Она ушла от меня...
   - Кто? - не поняла Нина Андреевна.
   - Та, что нас развела...
   - Побойся Бога, - ответила Нина Андреевна. - Я с Антоном прощаюсь, а ты мне о какой-то бляди плачешься.
   - Любил я её.
   - А я - его!
   Может, она и вправду любила только Антона, хотя относилась к нему, как к чему-то обязательному, без чего никак не обойтись. Обычно он оставался в тени её вольнолюбивой и пылкой личности. Оснований для ревности она давала предостаточно, и пару раз ей пришлось являться на работу чересчур законопаченной тональным кремом и в черных очках.
   Антон был не очень нежен и, к тому ж, прижимист: ни за что просто так букет цветов не принесёт, только к праздникам, причём, всегда - розы. Её любимые темно-красные, почти чёрные розы. Но порой на него что-то находило: соберёт свои заначки и вдруг купит кольцо или серьги, а в последние годы он бегал по художественным салонам и, не торгуясь, брал картины. Странные такие картины: изломанные линии, нечёткие силуэты, грубые, почти карикатурные фигуры; коровы с глазами ангелов, пронзительно одинокие стаи птиц в сером, холодном небе; листья, похожие на ссохшиеся ладони, всякие жучки-паучки...
   В этих картинах Нина Андреевна никакой красоты не видела. Они вызывали у неё смутное беспокойство и тревогу, будто потеряла что-то очень важное и никак не вспомнит, что именно.
   Антон, однако, в тех картинах не ошибся. Художник уехал за границу и вдруг сделался там модным, знаменитым и очень дорогим.
   Года два тому назад Нина Андреевна достала из почтового ящика длинный конверт, облепленный пёстрыми марками. Письмо было напечатано на прекрасной тонкой бумаге, и когда соседка-учительница перевела его, то с Ниной Андреевной чуть плохо не стало: нью-йоркский коллекционер предлагал за три работы художника столько долларов, что их хватило бы на безбедную жизнь лет на двадцать, не меньше.
   Но Нина Андреевна в деньгах пока не нуждалась, к тому же скумекала: если сейчас такие суммы предлагают, то лет через десять, глядишь, картины и вовсе золотыми станут. Так что пусть себе висят в прихожей!
   Антон её любил. И она, оторва, пользовалась этим без всяких угрызений совести. Правда, иногда он её спрашивал:
   - Новую шляпку купить не хочешь?
   - Нет. А что?
   - Да так, - усмехался Антон. - Когда у тебя появляется новая шляпка, мне всегда кажется: ты немножко другая и чуть-чуть чужая...
   Конечно, он был, как всегда прав: каждая новая шляпка - это вещь не случайная. Нина Андреевна испытывала просто непреодолимое желание обновить головной убор, если у неё появлялся очередной воздыхатель.
   Никто не знал, как её голова раскалывалась от беспокойных мыслей, боязни, переполнявшей радости, страха, неутолённого любопытства, азарта игры и Бог знает от чего ещё, - и всё это до тех пор, пока её "химку" не прикрывала очередная шляпка: или романтически-мечтательная с лентами и кружавчиками, или с загадочной вуалью, или простенькая из цветной соломки, или строго-аристократическая, или нечто экстравагантное, напоминающее по форме тюбетейку или таблетку.
   Каждая шляпка была вроде как эмблемой чувств, "визитной карточкой" возникших отношений. И если кто об этом и догадывался, то только хронически одинокая Римма Петрова, её преданная подруга.
   ***
   Очередная новая шляпка была по счёту девятнадцатой, и купила её Нина Андреевна, смешно сказать, ради Семёна Александровича. Вторая шляпка для одного и того же мужчины!
   В беспокойной жизни Нины Андреевны такого ещё не бывало. Уходя, она всегда уходила гордо и навсегда, и не дожидалась, когда её попросят закрыть за собой дверь - прихлопывала её сама. И никто не мог остановить её и вернуть, потому что она была по-своему мудрой и отчаянной женщиной: всё хорошее когда-нибудь кончается, а потому не прозевай надвигающийся дефицит чувств и принимай меры.
   Она не выносила ссор, попрёков, разбирательств, пустых хлопот, и никогда, ни за что не бросила б своего Антона, даже в мыслях этого не держала: он был надежный, сильный и крепко к ней привязан, а все остальные это так, для куража, разнообразия и полноты ощущений.
   Та девица из "Интуриста", пригревшаяся возле Семёна Александровича, как-то мало занимала Нину Андреевну. В себе она была уверена и если бы захотела, то эта профурсетка испарилась бы как мираж и наваждение, а Семён Александрович ещё бы и на коленях каждый день стоял. Ох, отвела бы душу, так и сунула б букет цветов меж золотых его зубов: ешь, пакостник, давись своими гвоздиками! Но зачем? Он ей наскучил.
   И вдруг - столько воды утекло! - позвонил и, будто ничего не случилось, сказал:
   - А мне приснился сон. Ты была в голубом платье и с красной розой в руке. Я так давно тебя не видел, а тут - такой сон...
   - Но у меня нет голубого платья. Я не люблю этот цвет. Ты забыл?
   - Не забыл. Но красная роза - эмблема любви.
   - Да уж...
   - Может, нам стоит встретиться?
   - Не знаю, - как можно равнодушнее ответила Нина Андреевна, а у самой сердце так и зашлось ходуном. Какое странное совпадение! На днях от нечего делать перебирала старые фотографии и на одной увидела Семена Александровича, даже нет, не всего его, а только спину: он как раз уходил, когда фотограф щёлкал всю их компанию. И таким одиночеством повеяло от его чуть сутуловатой фигуры, что Нина Андреевна даже расстроилась: считала, что Семён - это воплощённая самодостаточность, а вот поди ж ты...
   Кажется, это была та вечеринка, на которой Семён что-то пытался ей сказать, но она, увлеченная Володей с телевидения, хохотала как сумасшедшая, сыпала заранее выученными остротами, пролила красное вино на платье и снова смеялась, и не обращала никакого внимания на отставного своего возлюбленного. А этот Володя, кстати, не стоил испорченного платья: как ни сводила его пятновыводителем сама, как ни старалась, оно лишь больше сделалось, из розового в жёлтое превратилось, и никакая химчистка не захотела помочь: "Вещь безнадёжно испорчена", - отвечали приемщицы. Ну, а телевизионщик этот слабаком оказался. Как уж она его ни заводила: и массаж головы ему делала, и всего обцеловывала, и даже ласкала ртом то, что у него ниже живота, но эта вялая, сморщенная, будто перемороженная сосиска не хотела реагировать, а Володя, лениво поглаживая её затылок, вздыхал, сволочь:
   - Не любишь ты меня, милая. Не хочешь полностью взять. Ну, попробуй, порадуй меня. Мне нравится, как ты обхватываешь его губами и медленно-медленно втягиваешь внутрь...
   Фу, пошлость какая! Володя комментировал каждое её движение, будто репортаж с футбола вёл:
   - Язычок быстро скользит по стволу члена, губки сосут головку... Ооооооооо! Пальчики правой руки ласкают основание члена, левая рука занята яичками...
   Тьфу! Как она не поняла сразу, что Володе скучно с ней. А ведь она, между прочим, даже мужу этого не делала. Володя был первым. Очень уж ей хотелось, чтобы этот красавчик взбодрился, и чтобы ему с ней было хорошо. Но он лишь позволял себя любить, а сам особо не напрягался. Ей даже казалось, что все его бурные романы, о которых шушукались львицы города Ха, - это нечто обязательное, повышающее его имидж. На самом деле ему никто не был нужен. А Семён решил, что у неё с Володей настоящая любовь. И не стал мешать. Вот дурашка-то!
   И вот она теперь в кондитерской. Зеркала, прозрачное стекло, дымчатые вазы, цветы - всё сверкало и благоухало, и все эти пирожные и торты в витринах, умело подсвеченные снизу, создавали особую атмосферу уюта и шика.
   - Чудо как хорошо! - изумлённо шепнула Нина Андреевна. - Рэкетиров не боишься? К такому местечку они, как бабочки к огню, слетаются...
   - Чепуха, - сверкнул золотом зубов Семён Александрович. - Я никого не боюсь. Кроме тебя.
   - Что, такое пугало?
   - Это, может, и не оригинально, но ты для меня как шампанское, которое неожиданно бьёт в голову...
   - Пробкой? - уточнила Нина Андреевна и тут же поняла, что переиграла: Семён не любил глупого кокетства.
   - Это тебя твоя шляпка не только от пробки, но и от пули защитит, неловко пошутил Семён Александрович. - А я свою лысину ничем не прикрываю. Не люблю...
   В его глазах сверкнули холодные льдинки - значит, злится. Но шляпку всё-таки оценил: сказал, что к лицу, и сразу видно - дорогая, не ширпотреб. А потом, как бы между прочим, заметил, что устал от одиночества, хочется покоя, уюта, и чтобы в доме была хозяйка.
   Нина Андреевна поняла, к чему он клонит, но на всякий случай решила этого не показывать, хотя - кто бы мог подумать! - сердце так и запрыгало веселой канарейкой по жердочкам грудной клетки.
   " Дура престарелая", - обругала она себя, но ничего не могла поделать со сладким томлением, перехватившим горло. Это даже показалось ей противоестественным: пора грехи замаливать, благочестие и все добродетели вспомнить, может, наконец сходить в церковь - некрещёная ведь, прости Господи, а вдруг да существует загробная жизнь? Неохота в пекло угодить. А крестик, может, спасёт, а?
   - Ладно, - сказала Нина Андреевна. - Ты мне помог сэкономить на объявлении в газету. Я уже и текст сочинила, очень простой: "Дама возраста элегантности с массой недостатков и кучей достоинств ищет спутника жизни".
   - Шаблонно, - поморщился Семен Александрович. - Никто не клюнет, разве что какой-нибудь бомж. Солидная женщина должна писать точнее: " У состоятельной вдовы - работающей пенсионерки есть всё, кроме любви..."
   - Ну ты и зануда, - обиделась Нина Андреевна и даже ногой топнула, ручкой всплеснула. Но всё, однако, уладили флакончик духов "Фиджи" и обещание подарить кольцо с сапфиром.
   ***
   Нина Андреевна отвыкла от присутствия в доме ещё одного человека и потому время от времени конфузилась. То постель не заправит - утром дорога каждая минутка, некогда, да и кто увидит эти смятые простыни? То кучу посуды в раковине оставит. Она обычно перемывала её, когда не оставалось ни одной чистой тарелки. И пол мыла раз в неделю. Дверь в туалет никогда за собой не защёлкивала, а тут только усядется, как Семён входит. Сначала он молчал, мрачнел, а потом бурчать стал.
   Нина Андреевна, по правде говоря, тоже была не в восторге от некоторых его привычек, например, есть перед телевизором и одновременно читать "Приамурскую звезду", главную местную газету. И не из-за того сердилась, что под креслом рос холмик крошек, а потому что ей хотелось поговорить. Он отвечал невпопад: "да - нет", рассеянно кивал, а если и оживлялся, то для того, чтобы прокомментировать какую-нибудь заметку.
   Самое интересное, так это то, что Нина Андреевна уже через месяц спрашивала себя, на кой ей ляд всё это нужно: не высыпаться из-за богатырского храпа Семена Александровича, тратить время на стирку его трусов и носков, как будто нет других более интересных занятий. Она, кстати, рассчитывала, что будет обласкана, наслушается разных нежных слов и, по крайней мере, хотя бы ощутит в постели тепло другого человека. Но Семён Александрович спать ложился поздно, когда она, как истинный жаворонок, уже смотрела если не третий, то второй сон - точно.
   Утром добудиться Семена Александровича было почти невозможно. Но Нина Андреевна догадалась поставить будильник под стеклянный колпак. Ужас, какой получался трезвон!
   Семён Александрович, с одной стороны, вроде как поселился у Нины Андреевны, а с другой - вроде как и нет: иногда оставался ночевать в своей квартире, никаких вещей из неё не перевозил, и не смотря на явные намёки, что старенькая "Бирюса" для двоих маловата, новопоселенец никак не хотел понять, что как нельзя кстати оказался бы его новенький японский холодильник.