Когда же Ричард, граф Аверсанский, в 1078 году умер и ему наследовал сын его, Иордан, папа Григорий тотчас отправился к нему в Капую, чтобы приобрести в нем надежного союзника против Роберта Гюискара. Иордан тотчас же вступил в борьбу с Робертом, который ему приходился дядей. Он двинулся к Беневенту, чтобы защищать этот город и заставил Гюискара отступить. Тогда и бароны Апулии снова поднялись против того, кого они вынуждены были признать своим герцогом. Их восстание грозило охватить всю Южную Италию. Таким образом Гюискар, оказался в крайне сложном положении. Ему понадобилось два года, чтобы снова подчинить себе мятежных баронов. Но это далеко еще не устраняло с его дороги всех затруднений. Папа все еще был во вражде с ним, и он, пока у него был такой противник, не мог рассчитывать на то, чтобы утвердить свою власть в Апулии. Но ему в высшей степени было на руку то, что именно в этот момент разлад Григория VII с императором Генрихом IV достиг своего апогея и что Иордан Капуанский, разойдясь с папой, снова сблизился с ним. Григорий, теснимый врагами с севера и юга, по необходимости должен был примириться, по крайней мере, хотя бы с одним из них. Он принял решение снять с Гюискара наложенное на него отлучение от церкви. По его поручению аббат Монтекассино, Дезидерий, отправился к Роберту и снова торжественно принял его в лоно церкви. Так обоюдная вражда перешла в дружественные отношения. В июне 1078 года в Чепрано, на границе между церковной областью и владениями норманнов, состоялась встреча между Григорием и Гюискаром. Последний признал папу своим сюзереном, обещал ему защищать его область от всяких нападений и за владения, данные ему в лен, вносить папе определенную подать. А Григорий VII снова признал его герцогом Апулии, Калабрии и Сицилии и заранее предоставил ему власть над Салерно и Амальфи.
Гюискар был тогда на вершине своего могущества и счастья. Считали, что между ним и папой Григорием состоялось соглашение, в силу которого папа должен был возложить на него в Риме императорскую корону. Конечно, у смелого норманна было для этого достаточно честолюбия. Но обстоятельства сложились так, что ему пришлось перенести центр тяжести своих интересов. Помолвка его дочери, Елены, с наследником престола императора Михаила VII, принцем Константином Дукой, вовлекла его в византийские смуты. Он строил обширные планы, так как этой свадьбой хотел удержать императорскую корону в своей семье. Но, прежде чем он мог осуществить свой замысел, трон Михаила рухнул. Среди дунайских народов вспыхнул мятеж, и мятежники угрожали Константинополю. Почти вся Малая Азия была завоевана сельджуками. Появилось много претендентов на трон. Один из них, Никифор Ботониат, овладел столицей, захватил в плен Михаила и его сына и заточил их вместе с женой последнего, дочерью Гюискара, Еленой, в монастырь. Предводитель норманнов тотчас же приступил к масштабным приготовлениям для похода на восток, чтобы низложить узурпатора престола. Конечно, при этом он мало думал о том, чтобы вернуть корону жалкому Михаилу. Он хотел освободить свою дочь и воссесть на императорский трон Комненов. Папа обещал ему свою помощь в затеянном им походе и отлучил Ботониата от церкви.
Весной 1081 года Роберт Гюискар со значительным флотом появился в греческих водах. Корфу сдался ему почти без сопротивления. Потом он пошел на Диррахий в Албании и должен был приступить к осаде этого важного города, так как жители отвергли все его предложения сдаться. Между тем в Византии Ботониат уже снова был низложен, и вместо него на трон взошел Алексей Комнен. Этот не замедлил пустить в ход все средства, чтобы отклонить опасность норманнского вторжения. Он заключил союз с Венецией, которая тотчас же послала флот, чтобы освободить Диррахий со стороны моря. Сам Алексей с войском, которое в шесть раз превосходило войско норманнов, поспешил туда из Византии. 18 октября 1081 года между ним и норманнским герцогом произошла кровавая битва. Победа склонилась здесь на сторону Гюискара и была добыта как его личной храбростью, так и геройством его доблестной жены, Сигильгайты. Когда апулийские воины обратились в бегство, она высоко подняла копье и гнала трусов в боевые ряды. Византийское войско бежало, и Алексей, который сам бился в рядах очень мужественно, тяжело раненый, должен был следовать за ним. Но Диррахий защищался упорно, и норманны всю зиму продолжали осаду. Крепость сдалась только 25 февраля 1082 года. Папа Григорий, теснимый не только со стороны Германии Генрихом IV, но и с других сторон, находился в очень тяжелом положении и заклинал Гюискара придти на помощь церкви в минуту опасности. Но последний вовсе не хотел останавливаться в своем победоносном походе. Вместо того, чтобы вернуться в Италию, он затеял большие приготовления к походу для завоевания Константинополя. Мысль основать на востоке могущественное норманнское царство всецело овладела им. Однако он был вынужден отказаться до времени от своих широко задуманных планов. Алексей не только собрал все свои силы, которые только мог найти в византийской империи, но нашел много союзников и за пределами государства. Бароны Апулии охотно согласились на союз с византийцами. Норманнскому владычеству в Южной Италии грозила серьезная опасность.
Но, как ни тревожны были те известия, которые приходили оттуда Гюискару, он сначала не обращал на них особенного внимания и уже проник вглубь Македонии. Только здесь он остановился – положение дел становилось в Италии все более и более угрожающим. Гюискар осознал, что ему необходимо вернуться. Большую часть войска он оставил на востоке под командованием сына своего Боэмунда, а сам отплыл к Италии, где и высадился в Отранто. В Апулии ему пришлось выдержать тяжелую борьбу, но он скоро снова одолел своих врагов. При этом папа Григорий настоятельно потребовал от него, чтобы он оказал ему помощь в его положении, которое становилось все хуже и хуже. Но душа Гюискара более тяготела к его войску, оставленному на востоке, чем к западу. Его храбрый сын Боэмунд долгое время доблестно воевал с императором Алексеем в Албании и Македонии. Наконец воины и рыцари потребовали от него жалование, которое уже давно оставалось в долгу за полководцем. Он не мог удовлетворить их просьбы, и в войске поднялось волнение. Многие из его норманнов перешли к Алексею. В его власти оставалось только несколько пунктов на берегу. Была серьезная опасность и того, что союзные флоты, греческий и венецианский, могли захватить и эти места. Гюискар спешно готовился к новому походу на восток. Увы, вскоре стало ясно, что ему необходимо оставаться в Италии, если он не хочет потерять там все свои владения. Генрих IV перешел Альпы, овладел Римом и при содействии Иордана Капуанского и апулийских баронов угрожал оттуда норманнским владениям. Тогда Гюискар отложил свой поход на Эпир, чтобы прежде помочь папе в его борьбе с немецким императором. Для этой цели он собрал значительное войско, в котором было немало и сарацин из Сицилии. Последние охотно шли в битву за Святую церковь. Норманнский герцог, прежде чем двинуться в поход, послал к Генриху послов с требованием как можно скорее оставить Рим или готовиться к битве на жизнь и на смерть. Император, который уже торжествовал по поводу занятия Вечного Города, где он поставил своего антипапу, и предполагал получить из его рук корону, очень смутился, когда ему передали эти угрозы. Сознавая, что он еще не дорос до своего противника, подходившего с юга, он решил отойти на север. Вскоре после его ухода, 27 мая, Гюискар со своими войсками подошел к городу на Тибре и поставил свои палатки у ворот святого Иоанна.
Город был заперт, но уже на следующий день его приверженцы, которые находились там, открыли ворота. Норманны проникли на улицы со стороны Монте Пинчио и устроили там страшную бойню. Кварталы святого Сильвестра и святого Лоренцо были превращены в груду развалин. Туда при криках «Гюискар, Гюискар!» по тибрскому мосту к крепости Ангела устремились ожесточенные воины. Они освободили папу Григория из его заточения и привели его в лагерь. Рим был взят и на следующий день норманнский герцог со святым отцом торжественно въехал в Латеран. Но между его воинами и жителями Рима возникли препирательства. Произошли уличные схватки, в одной из которых был убит один из его баронов. Тогда Гюискар дал клятву сурово отомстить городу за его преступление, отдал город на разграбление своим воинам и приказал огнем и мечем опустошить окрестности Латерана и Колизея. Здесь жажда разрушения и алчность норманнов реализовали себя полностью. Значительная часть города была опустошена, тысячи римских граждан были взяты в плен и проданы в рабство. Когда помощники и союзники Григория устроили на улицах города ужасную бойню, и папа, и Гюискар должны были сознаться, что они нажили в римлянах непримиримых врагов и что мудрость запрещает им оставаться здесь дольше. Поэтому папа отправился вместе с Гюискаром на юг, прежде всего в Монтекассино, потом в Беневент и, наконец, в Салерно, где он впоследствии и умер.
После взятия Рима Гюискар вновь вернулся к планам новой экспедиции в Грецию, где, конечно, целью похода должно было быть завоевание Константинополя, – к великому огорчению папы, который и в будущем надеялся иметь в нем постоянного помощника.
В сентябре 1084 года дело продвинулось уже настолько, что флот с большим войском из 120 кораблей мог отплыть из Бриндизи. Гюискар взял с собой трех своих сыновей, Боэмунда, Рожера и Гвидона; его смелая жена Сигильгайта на этот раз оставалась дома. Ближайшей целью Гюискара был Корфу, где еще оставался небольшой норманнский гарнизон. После больших усилий и многих стычек с венецианскими кораблями Гюискар дал победоносную битву и овладел всем островом.
Следующей зимой он дал себе и своему войску отдых, чтобы потом весной 1086 года напасть на Константинополь. Но, когда он готовил для этого большого предприятия все, что было нужно, его войско поразила ужасная чума, которая меньше чем в три месяца унесла десять тысяч человек. Она едва не унесла и Боэмунда. Однако могучий норманнский герцог, несмотря на этот тяжелый удар, не отказался от своего замысла и только непреодолимые трудности помешали ему двинуться в поход на Византию в конце зимы. В Бундицее он получил известие о смерти Григория VII, последовавшей 25 мая 1085 года в Салерно. Смерть этого необыкновенного человека, который по своей железной энергии не уступал и ему, заставила заплакать герцога, хотя ему не раз приходилось давать отпор покойному папе как своему врагу.
После этого события Гюискар послал своего сына с частью флота далее на восток с тем, чтобы узнать, не собрано ли в греческих водах значительных боевых сил. Потом он сам с небольшой свитой оставил Бундицею. Однако недалеко от Корфу у него началась такая сильная лихорадка, что пришлось вынести его на берег. Болезнь скоро приняла угрожающий характер. Сюда прибыли Сигильгайта и Рожер, но нашли его уже на одре смерти.
Он умер на семидесятом году своей жизни, 18 июля 1085 года.
Несомненно, это был один из ярчайших людей своего времени. Слава об его подвигах расходилась по всему западу и то, что он делал в Нижней Италии, заставляло его земляков, оставшихся в Нормандии, стараться не отставать от него. Вильгельм Мальмсбурийский говорит в своей хронике: «Вильгельм Завоеватель воспламенял свою геройскую силу воспоминанием о Роберте Гюискаре и говорил, что ему было бы стыдно быть ниже его по храбрости, если он выше его по происхождению». Смелый потомок древних сандинавов, которого обстоятельства выгнали из родительского замка Кутансе на далекий юг, заложил в Италии и Сицилии основы могучего норманнского государства и заставил трепетать Византию.
С плеч императора Алексея точно свалился огромный камень, когда он узнал о катастрофе в Корфу, где самый страшный из его врагов, которого смогла одолеть не сила оружия, а только коварная чума, перешел в мир иной.
После смерти Гюискара раздоры его полководцев остановили флот в дальнейшем движении к востоку, и Византия на долгое время была оставлена в покое, пока против нее снова не выступили норманнские повелители Сицилии, в особенности Рожер и его преемники.
Рожер немедленно отправился в Бундицею, чтобы там принять от войска присягу на верность. Хотя Роберт и назначил его своим преемником, он подозревал, и не без оснований, что его брат Боэмунд будет у него оспаривать власть.
Над норманнским флотом, который стоял на якорях отчасти у берегов Корфу, отчасти у Кефалонии пронеслась, как будто и стихии сговорились с чумой, страшная буря. Много кораблей затонуло или было разбито о скалы. Этот же ураган настиг и Сигильгайту, которая на галере хотела перевезти труп своего мужа на итальянские берега. Корабль, прежде чем достигнуть берега, разбился, но доблестная женщина спасла от гибели и себя и останки своего мужа. Сердце и внутренности его она похоронила в Отранто, а тело приказала забальзамировать и перенести в монастырь святой Троицы, в Венозе, где нашел себе место последнего успокоения и его брат, почивший раньше Роберта.
Эпитафия на его могиле гласит: «Перед ним бежал из Рима император Запада и император Востока, который повелевал войсками Европы и Азии; даже свободные граждане Венеции не чувствовали себя при нем в безопасности». Увы, об его победах над лонгобардами и арабами, которые, по нашему мнению, были гораздо значительнее, не упоминается.
После завоевания Палермо и отъезда Гюискара на материк, активность норманнов на острове заметно снизилась. Мазара сдалась скоро после главного города. Но многие области Сицилии, особенно в ее южной части, сохраняли свою независимость, как и прежде, при сарацинском правлении. Долина Этны с хорошо укрепленным Кастро Джиованни была оплотом мусульман. В Валь ди Ното, которая покорилась графу с ее многочисленным населением, состоящим из христиан и мусульман, почти все население под предводительством одного араба, Бенаверта, восстало. В скором времени пламя восстания охватило всю страну. Укрепления на высотах были заняты арабами, которые постоянными набегами досаждали норманнам.
Рожеру часто приходилось очень несладко, но он был неутомим в борьбе с врагами. Он знал, что полное подавление мятежа возможно только тогда, когда он овладеет Кастро Джиованни, и поэтому в 1074 году занял гарнизоном Калашибетту, которая находилась недалеко от названной крепости. В два следующие года в двух столкновениях арабы одержали над ним верх, но в конце концов Рожер все-таки одолел их.
По-видимому, сарацины еще раз обращались за помощью в Африку. По крайней мере, у Мазары показалось африканское войско – у Мазары, которая скоро после Палермо сдалась христианам. Это войско высадилось на берег и уже овладело городом, когда граф подошел сюда и, после ожесточенной битвы ценой больших потерь заставил врагов отступить на корабли. Это нападение с моря было только предвестником другой, большей опасности со стороны суши.
Бенаверт, поднявший знамя восстания в Валь ди Ното, сделал Сиракузы главным пунктом, откуда он, обладая значительными силами, вел с христианами священную войну. Он проявил столько энергии и дальновидности, что произвел сильное впечатление даже на норманнских летописцев, которые не легко признавали за мусульманами какие бы то ни было достоинства.
Для борьбы с ним Рожер собрал войско, которое отдал под команду своему внебрачному сыну, Иордану, отличавшемуся необыкновенной храбростью. Вынужденный почти постоянно разъезжать между материком и Сицилией, он назначил своим наместником в Сицилии Гуго Джерсея. Это был его зять, которому, вероятно, была отдана в лен Катанья. Он потребовал от Джерсея, чтобы тот во время его отсутствия избегал столкновений с Бенавертом. Но Джерсей, полный энергии и честолюбия, не послушался этого приказания и в Траине объединился с Иорданом, человеком такого же пылкого темперамента, как и он, для совместных действий против арабского полководца. Последний не стал дожидаться их нападения. Он занял сильным войском лес в окрестностях Катаньи и послал к ее стенам тридцать человек, чтобы они опустошили поле и выманили Джерсея из города. А тот, надеясь хитрость противника обойти другой хитростью, выслал против него тоже тридцать всадников, а сам с Иорданом и остальным войском пошел за ними издали. Бенаверт хорошо понял намерение Джерсея и спокойно пропустил всадников мимо. Когда же подошла основная часть норманнского войска с его молодыми предводителями, он напал на них со своими воинами, спрятанными в лесу. Победа досталась сарацинам. Джерсей и большинство его соратников пали под ударами врага. Иордану с горсткой воинов удалось уйти в Катанью. Бенаверт с триумфом возвратился в Сиракузы.
Граф Рожер, как только он получил в Калабрии известие об этом событии, спешно вернулся на Сицилию, чтобы отомстить за смерть зятя и его соратников. По прибытии он занял гору Юдику, к западу от Катании. Отсюда он опустошал окрестности, брал сарацин, которых только мог захватить, в плен и продавал их в рабство. Еще больше опустошений он произвел в южной части Валь ди Ното. Он уничтожил там все плодовые и хлебные посевы, так что среди мусульман начался голод. Поначалу он не рискнул напасть на самого Бенаверта, который владел многими укрепленными пунктами, и двинулся в поход к Трапани. Весьма сдержанный летописец, Малатерра, при описании этого города, расположенного у подошвы Эрикса, знаменитого когда-то по всей Элладе своим храмом Афродиты, позволяет себе писать о нем поэтически-воодушевленно. «Море, – говорит он, – было спокойно; тихо веял Зефир. Ветер надувал паруса, пели трубы, звучали лютни, конница под предводительством Рожера покрывала горы и долины; тысячи значков развевались на копьях; сияли шлемы и золоченые щиты; лошади ржали, и эхо далеко относило их фырканье».
Город был окружен как с суши, так и с моря. Осада, хотя к ней готовились очень тщательно, затянулась надолго. Но, после храброй обороны, когда в укреплении начался голод, осажденные решили открыть графу ворота. Они сдавались графу на тех же самых условиях, на которых сдались и палермитанцы. Окрестная местность переходила в собственность христиан. Укрепления, в которых сарацины могли бы еще оказать сопротивление, должны были быть срыты. Рожер, как это он уже делал в других завоеванных им областях острова, отдал их с окружающей землей в лен своим соратникам. После взятия Трапани графу удалось подчинить себе Кастро Нуово. Поводом к этому послужила просьба о помощи, с которой в то время к нему обратились рабы правившего там вождя, Абу Бекра. Они возмутились против своего повелителя и на ближайших скалах готовы были отстаивать свою независимость. Рожер тотчас же поспешил к ним на помощь, и Абу Бекр, который видел, что ему сопротивляться невозможно, сдал ему крепость. Граф тотчас же дал свободу рабам, и сарацинский мельник, который за жестокое отношение к нему Абу Бекра подстрекал других к возмущению, получил от Рожера щедрую награду.
Весной 1078 года граф предпринял завоевание Таормины. Взятие этого города, построенного на скалах, было задачей чрезвычайно трудной. О штурме нельзя было и думать. Целесообразнее всего казалось прекратить подвоз продовольствия жителям, чтобы голодом заставить их сдаться. Поэтому норманнский флот должен был закрыть для них море, а у подножия горы было построено двадцать Два соединенных между собой небольших укрепления. Сам Рожер руководил этими работами, и здесь его жизнь однажды подверглась серьезной опасности.
Он с небольшим отрядом вооруженных воинов обходил вершины скал, на которых стоит Таормина, и несколько отошел от своих спутников. И тут на него напала толпа «славян», сарацинских наемников. Они внезапно выскочили из миртовой рощи, где находились в засаде. Но храбрый воин по имени Эвизанд бросился между ним и нападавшими, вступил с ними в бой, причем, конечно, и сам Рожер отчаянно защищался. Так удалось задержать нападение, пока не подоспели другие норманны. Эвизанд умер от полученных ран, а спасенный им граф основал в его честь много богоугодных заведений. Пока осада продолжалась, он прошел все побережье от Таормины до Этны и подчинил себе всех жителей этого региона вплоть до Траины. Вернувшись назад, он увидел на морском берегу двенадцать африканских боевых кораблей и убоялся того, что они пришли на выручку осажденного города, чего они легко могли достигнуть, так как на норманнских судах экипажа было очень немного. Но оказалось, что его опасения были напрасны. Маленькая флотилия удалилась в море.
В августе, после пятимесячной осады, Таормина сдалась. Но Рожеру не удалось отдохнуть и теперь. Восстание на юге и западе от Палермо вынудило его прибегнуть к решительным мерам.
В 1081 году он приступил к укреплению Мессины. В этом же городе, который стал для него ключом к завоеванию Сицилии, он построил большую церковь во имя святого Николая.
Рожер в 1081 году оставался в Калабрии и Апулии, где непрекращающиеся волнения требовали его присутствия. Бенаверт тем временем овладел Катаньей. Ему удалось подарками и обещаниями склонить на свою сторону правителя, которого граф оставил в этом важном городе, и тот открыл перед ним городские ворота. Мусульмане с восторгом приветствовали это событие и строили новые планы. Норманнов оно крайне огорчило. Иордан, сын Рожера, и другие вожди со значительным войском приблизились к Катанье. Произошла кровопролитная битва, в которой сарацины были разбиты наголову. Бенаверт отступил в Катанью, но этот город, осажденный христианами, не мог больше держаться, и поэтому Бенаверт бежал в Сиракузы, где велел казнить того изменника, который сдал ему Катанью, – вместо того, чтобы исполнить по отношению к нему свои обещания.
Бегство опасного арабского предводителя вполне устраивало графа Рожера. Но судьба вскоре нанесла ему тяжелый удар с другой стороны. Иордан, которому он вполне доверял и которого он сделал наместником города, захотел самостоятельности. Ему удалось увлечь некоторых баронов, которые обещали ему свое содействие при выполнении его изменнических планов. Пока отец находился в Калабрии, Иордан овладел укреплениями Мистреты и Сан-Марка и попытался захватить себе те сокровища, которые его отец хранил в Траине. Однако жители Траины, преданные графу Рожеру, воспрепятствовали этим замыслам. Рассчеты Иордана оказались ошибочными. Когда Рожер узнал об этом, он в гневе поспешил с материка в Сицилию. Имея полное право покарать сына за измену, он не сделал этого, так как боялся, что таким образом заставит его переметнуться к арабам.
Чтобы предостеречь его на будущее, а, может быть, и из тех соображений, что бароны, которые поддерживали юношу, как люди зрелого возраста, были более виноваты в его злонамеренности, чем сам Иордан, – он приказал привести к себе двенадцать заговорщиков одного за другим и выколоть им глаза. Это ужасное наказание, традиционное у викингов, вероятно, сохранилось и у норманнов.
Мы имеем сведения, что к этому наказанию прибегал в Англии Вильгельм Завоеватель и его преемники. Но возможно и то, что гнусный обычай ослеплять врагов перешел в Сицилию из Византии, где он практиковался с давних пор. Граф Рожер, человек более мягкого характера, по-видимому, очень редко прибегал к этой суровой каре. Наказав баронов, он велел привести к себе Иордана, показал ему ослепленных и дал понять, что хочет сделать то же самое и с ним. Но в решительный момент сменил гнев на милость. Иордан раскаялся в своем поступке и больше не пытался поднимать мятеж против отца.
Бенаверт, который не имел больше возможности поднять новое восстание в Сицилии, попробовал в 1085 году сделать это в Калабрии. Нижняя Италия после смерти Роберта Гюискара была охвачена смутой – это было только на руку Бенаверту.
Два сына последнего, Боэмунд и Рожер, боролись за наследство, и Бенаверт надеялся, что, пока внимание этих двух сильных вождей сосредоточено на междоусобной вражде, его высадка может иметь Успех. При этом он только хотел отомстить норманнам. В осеннюю ночь он высадился в Никотре. Там произошла битва, и он вынужден был вернуться назад, но ему удалось нагрузить корабли пленниками и добычей. На обратном пути в Реджио он разрушил две церкви, разбил изображения святых, ворвался в женский монастырь, который был недалеко от города, увез оттуда послушниц и продал их в Сиракузах в мухаммеданские гаремы. Это злодеяние в Калабрии возмутило всех, и Рожер решил жестоко отплатить сарацинам. Его тревожило и то обстоятельство, что раздор между сыновьями Гюискара грозил возбудить междуусобную войну. Он рассчитывал отвлечь их от выяснения отношений религиозной войной. Во главе многочисленной толпы набожных людей он обходил церкви, служил панихиды и щедро раздавал милостыню. Снарядив флот, он повел его в Сиракузы, а вперед послал Иордана с конницей на тот мыс, где впоследствии была построена Агоста. Здесь он пристал со своими кораблями и поручил патрицию Филиппу Григорию отправиться на барке в Сиракузы, чтобы разузнать там положение дел. Последний отправился с матросами, которые, вероятно, как и он, были переодеты арабами. Ему удалось проникнуть в гавань. Он узнал, сколько у Бенаверта кораблей, узнал, что эти корабли готовы к бою, и с этим известием вернулся к Рожеру. Тот распорядился, чтобы на мысе совершили торжественное богослужение, и на следующую ночь приказал сниматься с якоря. В то же время Иордан с конницей двинулся в Сиракузы.