Королева, испуганная и бледная, отдала приказание держать ее брата под стражей во дворце. Вскоре в зал, где происходила эта драматическая сцена принесли весть, что испанцы, соучастники заговора Родриго, с угрозами и с оружием в руках собираются в его доме и что в городе начинается волнение. Гравина спешно вышел из зала, чтобы позвать своих на защиту дворца и успокоить народ. Испанцы не сделали ни малейшей попытки к сопротивлению и согласились на то, чтобы их в тот же день вывезли в Калабрию.

На другой стороне канала некоторые из них подверглись нападению, были ограблены и лишились даже своей одежды, так что в лесах, где они искали себе спасения, умирали от переохлаждения. Некоторые из заговорщиков поспешили к великому канцлеру, чтобы сознаться в своей вине и просить прощения. Остальных выдал сам Родриго.

Стефан сначала колебался и не знал, как ему поступить. Число его противников и их значение были так велики, что он опасался принять очень строгие меры. Гравина, которому особенно хотелось отделаться от графа Молиссы за то, что тот содействовал его удалению от двора, советовал Стефану действовать беспощадно. Все-таки великий канцлер был склонен к милости. Когда через несколько дней регентша и король собрались на совет с некоторыми магнатами, поднялся молодой и храбрый Ричард Турский, открыто перед ними обвинил графа Моллису и изъявил готовность доказать его вину с оружием в руках. Граф уверял, что ни в чем неповинен, и клялся, что никогда не имел ни малейшего намерения оскорбить великого канцлера. Он обвинил Ричарда Турского во лжи, принял его вызов и предложил в поединке с ним и еще с двумя другими противниками доказать свою невинность. Роберт Лаура, граф Казерты, обвинял его в том, что он незаконно присвоил себе Мандру в Апулии и некоторые другие поместья. Молисса считал себя в состоянии доказать, что эти владения действительно принадлежат ему. Но все его уверения были бездоказательны. Тогда был созван суд пэров, чтобы решить этот вопрос. Приговор был не в пользу Молиссы. Было установлено, что он не имеет никаких прав на Мандру, что и другие его владения присвоены им незаконно. Но суд пэров, который признал его виновным, просил для него помилования у короля. Когда этот приговор был прочитан, Молисса пришел в страшный гнев, упрекал судей в несправедливости и снова аппелировал к мечу, чтобы им доказать свою правоту. В силу этого он был снова обвинен в возмущении против короля, именем которого был объявлен этот приговор, и снова предан суду высших духовных лиц. Джентиле, епископ Джирдженти, притворился больным, чтобы не участвовать в суде. Другие решили, что король имеет право поступить с Молиссой по своему усмотрению. Тогда его увели в крепость Молу, которая поднимается на скалах над Таорминой.

Некоторые из участников заговора в княжестве Салерно были заключены в тюрьмы. Один из них, Вальтер Моак, должен был Божьим Судом, в открытом поединке со своим обвинителем, снять с себя свою вину.

Что же касается Родриго, попытка переворота которого потерпела такое фиаско, то, чтобы отделаться от него, признано было за лучшее дать ему тысячу унций золота и с этими деньгами отослать в Испанию. Стефан, который наконец понял, что ему необходимо избавиться от своего недостойного домоправителя, поручил Квареллю снарядить шесть галер и с этой флотилией проводить Родриго до Арля, причем сам он должен был остаться потом во Франции. До тех пор испанца содержали в крепости Реджио.

После этих событий, казалось, ничто уже не мешало возвращению в Палермо. 12 марта 1169 года двор, конечно, с рейхс-канцлером, отбыл из Мессины. Гравина, которому королева в вознаграждение за его услуги дала в лен владение Лоротелло, как и те бароны, которые были на стороне Стефана, отправились в свои владения. Когда король и королева возвратились в свою резиденцию в Палермо, там снова начались интриги против великого канцлера. Еще громче заговорили о том, что свободам острова грозит опасность, если Сицилией и впредь будет по своему произволу править такой человек, как Стефан. Возможно, что Стефан после своих последних больших успехов стал несколько надменнее, мало обращал внимания на местных жителей и слишком благосклонно относился к своим приближенным, которые по большей части не были природными сицилианцами.

Вскоре после его возвращения произошло одно событие, которое, хотя напрямую и не было связано с ним, все-таки возбудило о нем очень дурные толки. Некий француз, Жан Левардин, которому он передал одно ленное владение, обложил своих подданных тяжелыми податями и требовал, чтобы они отдавали ему половину всех своих заработков. Это было против сицилийских законов и одним из тех грубых злоупотреблений, которые угнетали крестьян во Франции и привели потом к революции. Подданные француза обратились за помощью к великому канцлеру, но тот не обратил внимания на их ходатайство и позволил своему протеже продолжать действовать в том же духе. Это вызвало среди населения сильное недовольство.

Составился заговор, чтобы убить канцлера, когда он будет сопровождать короля от дворца к собору. Великий канцлер, который получил известие об этом покушении, счел нужным принять суровые меры. Он имел основание думать, что протонотарий Айелл вступил в соглашение с заговорщиками и пригласил его к себе. Когда же Айелл не явился, Стефан приказал взять его под стражу. Многие из телохранителей короля были арестованы. Отпущенный на свободу Ричард, которого обвиняли в том же, получил приказание не оставлять дворца и воздерживаться от всяких разговоров со стражей. Королева не соглашалась на заключение его в тюрьму. Епископ Джирдженти тайно бежал, предчувствуя опасность и для себя. Когда он прибыл в свое епископство, он пытался там возмутить местное население против Стефана и говорил, что канцлер, который уже заключил протонотария Айелла в тюрьму, хочет всех, кто не подчиняется его произволу, лишить свободы и даже замыслил отравить короля и жениться на королеве. Поэтому все сицилийцы, преданные царствующей династии, должны восстать против него. Но его речи не произвели особенно большого впечатления. Королева, узнав о его происках, послала своего уполномоченного в город, где жил епископ, и этот человек привез арестованного мятежника в Палермо. Епископа привезли в столицу в цепях, отдали под суд и, поскольку он не мог оправдаться, заключили в крепость святого Марка в Валь Демоне.

Когда эту бурю подавили в зародыше, в Мессине разразилась новая. Кваррель медлил, согласно с данным ему приказанием, доставить, Родриго на берега Франции и снова получил от великого канцлера категорическое приказание уехать в строго определенный срок.

Но алчный Кваррель никак не решался покинуть Мессину, где он нашел неисчерпаемый источник доходов, поскольку обложил налогом каждый корабль, который ехал в Святую Землю. Его алчность возмущала жителей, и их гнев обратился не только против одного его, но и вообще против всех чужеземцев, которые, по всеобщему мнению, обирали остров. Возник спор между товарищами Кварреля и греческими крестьянами в одной гостинице. Кваррель требовал, чтобы городской суд наказал греков, но суд ответил на эту просьбу отказом. Когда же наконец суд уступил и чиновник вышел, чтобы арестовать виновных, народ встретил чиновника камнями, и тот спасся только благодаря поспешному бегству. Большая часть населения тотчас же присоединилась к грекам и выступила с ними против великого канцлера, против Кварреля и против французских авантюристов. Опять пошла в ход старая история о злоумышлении Стефана на жизнь короля и о его намерении жениться на королеве. Правительство послало из Палермо письмо к мессинцам, в котором пыталось их успокоить, но серьезно предостерегало их от насильственных действий против административных лиц и указывало на пример тех, кого великий канцлер уже вынужден был наказать.

Глава города созвал народ в церковь, чтобы прочитать им письмо, но что-то задержало его в дороге, так что он не мог своевременно туда явиться. Тогда среди собравшейся толпы стали громко повторяться самые невероятные слухи. Один говорил, что король Вильгельм уже убит, что его младший брат, Генрих, со своими приверженцами осажден в палермитанском замке и что Стефан возложил на себя корону. Другой утверждал, что он лучше знает дело, что на трон вступил не великий канцлер, а его брат, Готфрид. Ввиду этого-то Кваррель будто бы с большими деньгами отправляется во Францию, чтобы привезти оттуда принца Генриха, который должен жениться на Констанце, дочери Рожера II. Шум становился все сильнее и сильнее.

Толпа народа добралась до дома Кварреля, затем бросилась в гавань, задержала там галеры, на которых тот должен был отплыть, и переправилась в Реджио, чтобы освободить Родриго, который находился там в заключении. Жители Реджио действовали заодно с вновь прибывшими. Вся эта толпа напала на крепость, в которой находился заключенный, и одним своим ревом добилась, чтобы его выдали, до того был напуган гарнизон.

Кваррель между тем бежал из своего осажденного жилища в королевский дворец. Родриго, который теперь выступал как повелитель Мессины, приказал отнять у него все его имущество и заключить в старую крепость. Но жители требовали, чтобы он выдал его им. Родриго уступил их желаниям. Несчастного привязали спиной к мулу, под рев толпы прогнали мула по всем улицам города и, наконец, убили. Иностранцы, находившиеся тогда в Мессине, тоже пали под ударами черни, главным образом, греков. Это была маленькая прелюдия Сицилийских Вечерен, которые произошли почти через сто лет. Беспорядки зашли наконец так далеко, что Родриго вынужден был выйти к народу и отдать строгое приказание, чтобы удержать жителей от дальнейших насилий. Вскоре стали опасаться, что из Палермо могут прислать войска, и поэтому испанец стал принимать меры для защиты города. Зашла речь и о том, чтобы укрепить Раметту с одной и Таормину с другой стороны. Но комендант крепости Мола, которая господствует над городом, не соглашался на это. Тогда хитростью его схватили и убили. Таким образом граф Молисса, который был заключен в этой крепости, снова получил свободу.

К известиям об этих волнениях в Палермо отнеслись серьезно. Канцлер Стефан решил собрать войско и поставить во главе его самого молодого короля. Для выступления был назначен день, который астрологи посчитали особенно удачным. Жителям Катании было запрещено поддерживать какие бы то ни было торговые связи с этим городом, чтобы отрезать мессинцам подвоз продовольствия. Жители Реджио не могли доставлять в мессинскую гавань достаточное количество провианта, так как в том году у них был большой неурожай. Многие города острова, где было ломбардское население, прислали Стефану вспомогательные войска. Лонгобарды, хотя они и не были недавними поселенцами на острове, не были и коренными сицилийцами и по этой причине всегда недолюбливали аборигенов Сицилии. И теперь, когда последние восстали, они охотно приняли участие в подавлении мятежа. Но, когда сигнал к восстанию был дан, оно вспыхнуло и в других местах, и против Стефана поднялись все его противники. Граф Гераче, потомок Серлона, который отличился своей геройскою храбростью при первом завоевателе острова и который был родственником королевской семьи, в своих многочисленных замках поднял мятеж и приглашал туда епископа Кефалу. Протонотарий Айелл из своей тюрьмы составлял заговоры против двора и разрабатывал план физического устранения великого канцлера. Он пустил в ход все, чтобы подбить дворцовых слуг на это покушение. Таким образом волнение началось и в Палермо, где среди местного населения было много таких людей, которые, по-видимому, готовы были восстать. Поэтому приверженцы Стефана дали ему совет выступить из Палермо до назначенного астрологами дня и поскорее удалиться в какую-нибудь сильную крепость, чтобы там ожидать короля и лонгобардских воинов. Но канцлер послушался своих французских друзей, которые считали, что город можно оставить только тогда, когда он будет весь на стороне короля.

В день, выбранный для покушения на Стефана, подкупленные придворные служки, которые взялись за это дело, стояли уже на пороге его дворца. Но его шталмейстер заметил их и, предчувствуя недоброе, своевременно сообщил Стефану об угрожавшей ему опасности. Заговорщики, которым их первое покушение не удалось, пытались спровоцировать волнение в городе и призывали народ вооружиться и окружить дом Стефана, так как он якобы намерен бежать на корабль с королевскими сокровищами, которыми еще раньше тайно завладел. Доверенный человек великого канцлера, Генрих де Флор, был убит на улице помощником евнуха Ричарда. Это случилось под окнами королевского дворца, и граф Авелино, который сопровождал убитого, тоже стал бы жертвой разъяренной толпы, если бы молодой король не крикнул из окна, призывая воинов на помощь графу.

Жарче всего было у Стефана в архиепископском дворце. Кругом рядами были расставлены охранники, но они были вынуждены отступить под натиском возбужденной толпы, которая состояла как из христиан, так и из мусульман. Стефан видел, что опасность весьма велика, и решил с маленькой группой верных ему людей бежать в собор, соединенный с архиепископским замком, и переждать бурю в его башне. Коннетабль Ричард Турский с отрядом своих воинов пришел вовремя и попытался разогнать толпу. Сначала это ему до некоторой степени удалось, но вскоре чернь в еще большем количестве вернулась назад и заставила его отступить. Страшная буря разразилась над архиепископским замком и собором. Великий канцлер и его храбрые спутники проявили в этом критическом положении редкое мужество. Они стреляли сверху в осаждавших и несколько раз делали вылазки. Но вдруг появились протонотарий Айелл и евнух Ричард со знаками своего достоинства. Они стали во главе мятежников, барабаны личной охраны короля забили тревогу и этим взбудоражили весь город, так как жители подумали, что этот сигнал дан по приказу короля. К дверям собора навалили бревен, чтобы сжечь его. Когда вход был открыт, борьба вспыхнула в стенах священного здания. Для Стефана и его приверженцев не оставалось другого убежища, кроме верхушки башни. Дворец и собор были взяты штурмом. Не взята была лишь прочная колокольня. Защитники ее бросали сверху вниз камни, а собравшаяся внизу толпа старалась разрушить основание башни. Королева в страшном испуге за любимца настойчиво требовала от своего сына Вильгельма, чтобы он лично предстал перед народом и таким образом восстановил спокойствие в городе и спас канцлера. Но этому помешал Айелл. Он говорил, что жизнь короля подвергнется большой опасности, если король появится среди разъяренной толпы. Усилия нападавших разрушить башню или на нее подняться не привели ни к чему. Стало ясно, что, по крайней мере, в этот день это не удастся. Руководители мятежа боялись, что ярость народа мало по малу остынет. А так как для них всего важнее было, чтобы великий канцлер удалился из Палермо, то они предложили ему оставить королевство. Ввиду крайней необходимости Стефан согласился на это, и было условлено, что он отправится в Сирию с небольшой свитой по его выбору. Приближенные к нему французы должны были вернуться во Францию. Дворянам, приверженцам Стефана, которые находились с ним на башне, обещали жизнь, личную неприкосновенность и сохранение прав собственности. Обе стороны поклялись неукоснительно исполнять эти условия. Уже на следующее утро прежнего великого канцлера препроводили к морю, чтобы посадить на галеру, которая должна была доставить его на Святую Землю. Соборное духовенство, которое там его ожидало, потребовало, чтобы он торжественно сложил с себя архиепископское звание. Стефан медлил это сделать, но угрожающее поведение толпы и даже воинов заставило его согласиться. Во время его путешествия страшная буря заставила его выйти на берег в Ликоте, где епископ Мальты, который его сопровождал, только с большим трудом мог спасти его от ярости обступившей их толпы. Когда море успокоилось, Стефан продолжил свое плавание к Святой Земле и был там встречен знаменитым архиепископом Вильгельмом Тирским, который его высоко ценил и с большим участием относился к его судьбе.

Воспитатель юного короля, ученый Петр из Блуа, который явился в Сицилию вместе со Стефаном, вместе с ним испытал народную ненависть. И его жизни угрожала тогда опасность. И ему пришлось бы отправиться в Палестину, если бы этому не помешала тяжелая болезнь, которая свалила его именно в это время. Молодой король, который очень уважал своего воспитателя, не замедлил защитить его от опасности в его тяжелом положении. Он попросил архиепископа Ромуальда Салернского принять Петра к себе, и тот ухаживал за больным, как за родным сыном. Когда же он поправился и гнев народа утих настолько, что он без всякой опасности мог находиться на острове, Петр не захотел остаться там, где народ принял его, как и его друга Стефана, слишком негостеприимно. Напрасно король пытался его удержать. Петр Блуа на галере, которую предоставил ему его царственный питомец, отправился во Францию, а потом уехал в Англию, где стал вице-канцлером государства.

То, что он пережил в Палермо, вызвало в Петре сильную неприязнь к Сицилии, впоследствии проявлявшуюся почти комическим образом. В своих письмах он называет этот остров вратами ада, даже самим адом, страной гористой и чудовищной, где климат вполне гармонирует с дикостью и вероломством жителей. В сравнении с этим невыносимым климатом он находит климат Англии очень приятным и хвалит добрую английскую кухню – не в пример сицилийской. Ко всему прочему этот остров не имеет небесного патрона, каким Англия осчастливлена в лице Фомы Кентерберийского, небо не ограждает Сицилию от землетрясений и вулканов, которые там каждое мгновение угрожают жизни. Он радуется за своего брата Вильгельма, который отказался от аббатства Маниаки на ужасном острове и возвратился во Францию, чтобы пить там вино, выжатое на холмах Блуа, вместо того жалкого сока, которым его так долго травили на Сицилии.

Вскоре после этого великого политического потрясения произошло новое событие, заставившее Сицилию содрогнуться от ужаса. Если бы подобные явления повторялись чаще, это могло бы вполне оправдать отвращение Петра из Блуа к этому острову. 4 февраля 1170 года ранним утром произошло беспрецедентно сильное землетрясение. Страшный толчок достиг Калабрии и Апулии. Пострадало и Палермо, где король в это время ходил по покоям своего дворца, хотя при этом ни он сам, ни лица его свиты не пострадали. Катания была совершенно разрушена. Там не осталось ни одного дома, который бы остался невредим. При этом землетрясении погибло 15 ООО человек. Окрестности Сиракуз постигла такая же ужасная судьба. Громадная скала на вершине Этны со стороны Таормины обрушилась на дно кратера. Волны Аретузы помутились от поднявшегося ила. В Мессине море сначала отпрянуло назад, а потом огромными валами перекатилось через стены и затопило город.

Местное население Сицилии одержало победу над чужеземцами, и эту победу использовали в своих интересах как феодалы, так и старая придворная знать. Родриго и граф Молисса возвратились со своими спутниками на двадцати галерах из Мессины, а Джентиле, епископ Джирдженти, был освобожден из тюрьмы в Валь Демоне. Пальмер, протонотарий Айелл, граф Молисса, Родриго и другие сменили Стефана и его приближенных. Одним из первых актов нового правительства граф Гравина и его сын были изгнаны из государства. А так как можно было опасаться его сопротивления, то послали сильный отряд, чтобы выгнать его из его сицилийских замков. Гравина не чувствовал себя достаточно могущественным для того, чтобы вступить с ними в открытую борьбу. Он бросил свои владения на произвол судьбы и переселился со своей семьей в Сирию.

Соборный капитул избрал архиепископом декана Оффамиля. Этот выбор был сделан против воли королевы, которая втайне все еще надеялась на возвращение возлюбленного Стефана и потому не хотела упускать его из виду и допустить, чтобы заняли его архиепископское место. Она пыталась повлиять на папу – с тем, чтобы он признал новые выборы недействительными, – и передала одному кардиналу, который в это время находился в Палермо, значительную сумму денег для подкупа наместника Бога на земле. Но это ей не удалось, так как противная сторона истратила на то же самое дело гораздо больше денег.

Теперь, в 1170 году, королю исполнилось шестнадцать лет. По закону, возраст совершеннолетия – восемнадцать. Но, в силу последних событий, которые совершались против воли регентши, и потому еще, что королева относилась враждебно к новым руководителям государства, король по необходимости все больше и больше выступал на первый план.

Это был стройный молодой человек с орлиным носом и волосами с медным отливом. Прежде он с живым интересам учился. Теперь же ему пришлось отвлечься от своих научных занятий. По характеру это был кроткий и мягкий человек, но еще мальчиком он проявил мужество и решительность и доказал, что и в нем горит воинственный пыл всех членов дома Готвилей. Он умел, как и его предшественник, писать и читать по-арабски. Его девиз был таков: «Хвала Аллаху, и справедлива Ему похвала».

Нам весьма сложно определить с достоверностью, насколько сильно арабское (и мусульманское вообще) влияние на Рожера II и его сына. Однако оно, несомненно, имело место. Вильгельм II решительно исповедовал католическую религию. Ее внушали ему его воспитатели, люди духовного звания, и ее поддерживала в нем его мать, очень набожная испанка. Но с этим в нем соединялась не только полная терпимость к исламу, но даже склонность к его нравам и обычаям. В мышлении Вильгельма, как и в мышлении прежних норманнских королей Сицилии, не было резкого различия между Троицей христиан и сострадательным и милосердным Аллахом. Поэтому девиз встречается как на монетах, чеканенных в его время, так и на дипломах и документах, изготовленных при нем. Употребление имени Аллаха вместо христианского Бога совсем не так удивительно, как это может показаться. Мы не должны забывать, что В арабском языке нет другого слова для обозначения понятия «Бог» и что поэтому без него нельзя обойтись тому, кто хочет пользоваться семитическими языками. Путешественник Ибн-Джубейр из Гранады, который посетил Сицилию во времена Вильгельма II, рассказывает, что этот король относился к мусульманам с особенным доверием и выбирал из их среды своих правительственных и придворных чиновников, своих визирей и камергеров. «Можно, – рассказывает он, – судить о блеске его королевства по пышности его сановников. Они носят драгоценные одежды, скачут по городу на прекрасных лошадях, каждый из них имеет свою свиту, свою челядь и своих клиентов. У короля Вильгельма есть великолепные дворцы и сады, особенно в главном городе его королевства. В своих развлечениях по внешнему блеску и королевской пышности он также подражает мусульманским властителям, как и в законодательстве, образе правления и служебной иерархии своих подданных. Девушки и наложницы, которых он держит в своем дворце, все мусульманки. От одного его придворного служителя, Яхии (это сын одного золотошвея, который вышивает королевские платья), мы слышали, что эти девушки обращают в мусульманскую веру франкских христианок, которые живут в королевском дворце. Этот Яхия рассказывал нам, что, когда на острове было землетрясение и этот «идолопоклонник» блуждал по своему дворцу, он слышал только голоса своих жен и своих слуг, которые призывали Аллаха и Пророка. Они очень испугались, когда увидели короля. Но он сказал им: «Пусть каждый из вас призывает того Бога, в которого он верует. Кто верует в своего Бога, у того сердце спокойно».

Фрагменты хроник Фальканда, и путевые заметки еврея Вениамина Туделы доказывают нам, что действительно Вильгельм II, если у него и не было настоящего гарема, по обычаю мусульман, открыто и безбоязненно имел сношения с другими женщинами, кроме своей законной супруги. Тудела, описывая один из королевских замков близ Палермо, говорит именно так: «Лодки короля, украшенные золотом и серебром, были всегда готовы к услугам его самого и его жен». Впрочем, все это относится к позднейшему времени, потому что в тот период, о котором говорим мы, Вильгельм был еще юнцом.

Так как низложенный Стефан не только обладал личным обаянием, но и большими способностями государственного человека, то, конечно, королеве нельзя ставить в упрек то, что она не отказывалась от мысли сделать возможным его возвращение в Сицилию. Слава великого канцлера, который теперь находился в далекой Сирии, распространилась далеко за пределы Сицилии и французский король, Людовик VII, подданным которого он первоначально был, высоко ценил его. Король дал Крепи, приору одного монастыря в Валуа, который по делам своего ордена ехал в Святую Землю, письмо к Вильгельму II и регентше. В нем он благодарил их за то гостеприимство, которое двадцать лет тому назад при его возвращении из Палестины ему оказала королевская семья в Палермо, и уверял, что он по мере своих сил, всегда готов содействовать славе и величию Вильгельма II. Потом он говорил о Стефане и особенно хвалил его. С канцлером, по его мнению, поступили дурно, его погубили интриги врагов, и возвращение Стефана на прежнюю должность послужило бы только чести Вильгельма, к радости и утешению всей Франции. Знаменитый Фома Бекет, архиепископ Кентерберийский, который тогда, вследствие своего раздора с английским королем, находился во Франции, послал с упомянутым приором письмо к Маргарите, в котором тоже горячо ратовал за Стефана. В том же ключе действовал и византийский император. В Сицилии распространился даже слух, что император намерен силой оружия восстановить бывшего канцлера в его должности. Вероятно, кесарь относился с таким большим интересом к делам Сицилии только потому, что хотел выдать свою дочь за короля Вильгельма. Мало по малу некоторые из феодалов королевства становились на сторону Стефана. В числе их был граф Лоротелло, возвратившийся из многолетнего изгнания.