Петру действительно удалось настроить королеву против Гравины. Она всегда относилась к нему холодно и осторожно.
Однажды обер-камергер находился у королевы Маргариты в зале аудиенций, когда туда явился Гравина и стал осыпать его бранью. Вместе с тем он сказал королеве, что все благородные люди справедливо возмущены тем, что высшие должности предоставляются таким пошлым креатурам, как Петр, а такого превосходного человека, как Пальмера, епископа Сиракузского, собираются удалить от двора. Королева отвечала на это, что обер-камергер занимает только то место, которое дал ему ее покойный муж, а графу никто не мешает состоять при нем в качестве советника. Это еще более раздражило Гравину, и он с угрозами удалился. Королева залилась слезами, но все-таки осталась при своем прежнем мнении. Петр пытался укрепить свое положение и для этого богатыми подарками хотел привлечь к себе военное сословие. Особенно важно для него, как ему казалось, было наладить отношения с Ричардом из Мандры – тем самым человеком, который при нападении заговорщиков на Вильгельма I спас его своим вмешательством и в награду за это получил место коннетабля. Это был человек громадной физической силы и недалекого ума. Евнух назначил его графом Молиссы, чтобы противопоставить Гравине другого графа. Сам он всегда появлялся на улицах в сопровождении отряда вооруженных людей, а Гравина был нарочито беспечен и прогуливался по городу один или с немногими спутниками. Но чем беспечнее держал себя Гравина, тем более боялся Петр, что граф готовит ему удар. Его опасения усиливались еще тем, что ему доносили с различных сторон. Его страх все усиливался и дошел, наконец, до того, что он, охваченный паническим ужасом, решил оставить свое опасное место. Под величайшим секретом он велел приготовить себе корабль, погрузил на него все свои сокровища и ночью вышел в море. Убежав с Сицилии, он поселился в Марокко, с королем которого еще раньше имел сношения.
Бароны ликовали по этому поводу, а мусульмане, которые теряли в Петре свою главную опору, были очень смущены. Граф стал вести себя надменно, позволял себе неосторожные выражения даже о самой королеве и в свете громко порицал то, что такой пошлый человек, как этот «обрезанный», мог иметь такое влияние на государственные дела. Он утверждал даже, что евнух украл королевские деньги и регалии короны. Креатура бежавшего евнуха, граф Молисса, вступился за него и заявил, что будет отстаивать честь Петра с мечом в руках против любого клеветника. Маргарита предотвратила поединок между ними. Но Гравину не удалось занять первую роль в государстве, к чему он так стремился. В сущности у дел оставалась партия Петра. Протонотарий Айелл со своей стороны пытался удалить Гравину от двора, для чего демонстрировал королеве подложные письма, в которых шла речь о предстоящем походе Барбароссы в Нижнюю Италию. Он добавлял к этому, что на Сицилии, кроме Гравины, нет полководца, который мог бы с успехом командовать войском в борьбе с могущественным императором. Тогда королева высказала графу свое желание, чтобы он принял на себя командование войсками в Апулии, и граф, сознавая, что его положение среди многочисленных противников становится очень затруднительным, покинул Палермо, чтобы стать во главе королевских войск в Апулии.
Теперь первым человеком государства после короля и регентши стал граф Молисса. Он был главнокомандующим. Государственными делами руководили отчасти протонатарий Айелл, отчасти Ричард Пальмер. Финансы оставались в руках мусульман. Один из них был обер-камергером, другой осуществлял контроль за сбором податей. Состоялось что-то вроде мирного соглашения между двором и различными партиями. Только между Ричардом Пальмером и Джентиле, епископом Джирдженти, не прекращалось соперничество, так как оба они домогались архиепископского сана в Палермо. Другие представители высшего духовенства отказались от своих притязаний на сан и отчасти покинули резиденцию. Но Ричард Пальмер стремился к тому, чтобы его формально назначили великим канцлером королевства. Граф Молисса не мог с должной энергией настоять на том, что было бы наиболее целесообразным в этой ситуации. Тогда на Сицилию прибыл с другими наваррцами его брат, Ричард, и Маргарита приняла его благосклонно, выдала за него замуж побочную дочь Рожера II и возвела его в графское достоинство. Но это был до смешного недалекий человек. Если королева на первых порах думала, что он может занять место графа Молиссы, то скоро убедилась, что это невозможно.
Королева обратилась к своему дяде, архиепископу Руанскому, и просила его послать в Сицилию своего брата Роберта фон Нейбурга или графа Перше, брата Ротру III. Оба они были духовными лицами, и Маргарита предполагала сделать одного из них епископом Палермитанским и своим главным советником в государственных делах. Вместе с тем она просила дядю подыскать ей человека, который был бы способен взять на себя воспитание Вильгельма II. До сих пор воспитание принца было в руках одного англичанина саксонского происхождения, Walter of the Mill, имя которого в Сицилии исказилось в Оффамиль. Человек низкого происхождения, он сначала был дьяконом в Кефалу и деканом в Джирдженти. Однако регентша находила его недостаточно авторитетным, чтобы занимать такое положение при юном Вильгельме. Архиепископ Руанский по просьбе королевы послал в Палермо знаменитого ученого, Петра из Блуа, и Стефана Перше. Последний был человеком очень религиозным, хотя никогда не выставлял напоказ своей набожности и умел со всяким быть любезным. Петр из Блуа собрал большие сведения по различным специальностям, сначала в Париже под руководством знаменитого Иоанна Салисбюрийского, потом в Болонье и Риме. Стефан отправился вместе с ним в Апулию на свидание со своим родственником, графом Гравиной. Граф дал им точные сведения о положении дел при сицилийском дворе. Королева навстречу им отправила почетное посольство, которое сопровождало Петра и Стефана с их свитою в палермитанский дворец. Здесь, конечно, все взоры были устремлены на вновь прибывших.
Претенденты на епископство и на другие должности не без опасений ожидали, что будет дальше. Королева при приеме Стефана, уже по внешности человека знатного и благородного, сказала окружающим: «Теперь я вижу, что мои желания исполнены. Я смотрю на сыновей графа Перше, как на своих братьев. Только через него, так сказать, мой отец получил свое королевство. Племянница графа, моя мать, принесла своему мужу в приданое ту страну, которую граф покорил в войне с маврами. Не удивляйтесь же, что я выказываю столько благосклонности двоюродному брату моей матери, который прибыл ко мне издалека. Кто предан мне и моему сыну, тот пусть любит и уважает его также, как люблю и уважаю его я!» При этих словах лица у многих придворных вытянулись. Стефан скоро заметил, что он встретил при дворе враждебное к себе отношение, и даже собирался уехать. Но королева всеми мерами старалась удержать его при себе. Она представила его в парламенте баронам и прелатам как великого канцлера королевства. Скоро, по единогласному выбору каноников собора, он получил звание архиепископа Палермо, которого многие так добивались. Так, молодой человек, только-что прибывший из чужой страны, внезапно стал первым лицом в Сицилии, рядом с королем и регентшей.
Стефан понял, что в его новом высоком положении для него было очень важно задобрить тех лиц, многолетние надежды которых на духовные и светские должности рушились благодаря ему. Прежде всего он «успокоил» Ричарда Пальмера, убедив королеву дать тому два поместью на острове. Но в этом отношении он мог бы сделать и больше. Среди духовенства оставались и такие лица, которые не могли ему простить того, что из-за него все их многолетние интриги оказались тщетны. Еще хуже для него было то обстоятельство, что он терпел среди своих приближенных довольно двусмысленного и опасного человека и позволял ему оказывать влияние на свою деятельность. Это был каноник Шартрский, Отто Кварель, поглощенный алчностью и сребролюбием, не отступавший ни перед чем, чтобы только удовлетворить свою страсть к обогащению. Стефан неосмотрительно доверил ему ведение своего хозяйства и не скрывал от других явной благосклонности к нему. Но, если он был слеп в этом отношении, то в делах двора и в государственном управлении он устранил много злоупотреблений. Он жестко контролировал чиновников, которые угнетали народ или провинились в растрате и вымогательствах. Его благословляли за его справедливость. Его называли ангелом, которого послал Бог, чтобы возвестить золотой век на Сицилии. По наущению духовенства он наказывал и некоторых христиан, которые еще при Вильгельме I приняли ислам, вероятно, для своих мирских целей.
Народ был недоволен комендантом приморской крепости, Робертом Калатабиано, который жестоко обращался с узниками. Однажды разъяренная толпа подступила ко дворцу с требованием наказать коменданта. Его обвиняли в различных гнусных преступлениях. Ненавистный народу комендант поначалу игнорировал опасность, потом попытался отклонить от себя ее и своим врагам угрожать местью, а архиепископа Стефана пытался склонить на свою сторону обещанием богатых подарков. Наконец, он обратился к мусульманам, которых со времен Вильгельма I оставалось на Сицилии еще довольно много, и просил их похлопотать за него. Те бросились к ногам королевы и умоляли ее не губить человека, который так много оказал великих услуг государству. Надо при этом упомянуть и о том, что Роберта Калатабиано, о котором все говорили так дурно, обвиняли в том, что он потихоньку исповедует Коран, что он устроил в крепости мечеть и построил дворец, где предается греховным сношениям с христианскими женщинами и детьми. Королева, которая все еще внимательно относилась к мусульманам, действительно позволили уговорить себя и удержала Стефана от строгих мер по отношению к Калатабиано. Это поставило канцлера в очень затруднительное положение. С одной стороны, народ требовал наказания преступника, с другой – королева, а вместе с ней и бароны, стояли за помилование. Тогда он избрал компромиссный путь и обещал королеве оставить без внимания те преступления, которые подсудны светскому суду. Но, как архиепископ, он не может оставить без внимания те преступления против законов Церкви, в которых обвиняется подсудимый. Ввиду этого был созван духовный суд, перед которым и должен был предстать обвиняемый Калатабиано. Перед этим собранием он должен был отвечать не за убийства, грабежи, и за клятвопреступление, нарушение супружеской верности и кровосмешение. Обвиняемый был приговорен к наказанию розгами, к пожизненному тюремному заключению и к конфискации имущества. Толпа была недовольна этим наказанием и встретила преступника, когда он вышел из залы суда, камнями. Чтобы разъяренные люди не убили обвиняемого, его обвели, под охраной, только вокруг собора, причем глашатай перечислял его злодеяния, а палач наносил ему удары по спине. То, что Стефан так быстро и справедливо расправился с человеком, который сделал несчастными столь многих и до сих пор, под защитой могущественной клики, имел возможность беспрепятственно совершать преступление за преступлением, прибавило ему популярности и прославило его по всей Сицилии. Такого друга народа, такого защитника угнетенных до сих пор еще не было. Архиепископ Палермитанский и великий канцлер королевства старался идти этой дорогой и дальше и везде содействовал миру и процветанию страны. Он устранял искателей доходных мест, угодливых приспешников, но приближал к себе людей достойных и всеми мерами им содействовал. Здесь прежде всего надо вспомнить о Рожере Турском, человеке удивительного характера и редкой даровитости, которого Стефан сделал коннетаблем.
Но, если первый советник регентши стал любимцем народа, который всегда восторженно относился к нему, то многие бароны и лица высших классов населения смотрели на него враждебно. Тяжело было старым придворным подчиняться такому молодому человеку. Бароны негодовали на то, что не одни они были допущены к высшим должностям в королевстве, что великий канцлер при замещении должностей больше обращал внимания на заслуги, чем на происхождение. Мусульмане, которые все еще удерживали за собой много мест при дворе, не могли примириться с утратой своего прежнего значения и влияния. Самым выдающимся среди них был Абдул Касим из дома Эдризидов, которые когда-то были князьями в андалузских княжествах и в некоторых областях Северной Африки. Он все еще владел значительною территорией и поэтому мог называть себя князем. Сначала он сблизился со Стефаном, но потом охладел к нему, так как тот, по его мнению, не благоволил к мусульманам. Мусульмане соединились против Стефана с баронами и с некоторыми духовными и светскими сановниками, которые при великом канцлере не могли достигнуть своих честолюбивых целей. Они жаловались на то, что старые, поседевшие на государственной службе люди забыты ради человека, которому нет еще и тридцати лет, критиковали каждое распоряжение Стефана и, из-за близких отношений его с королевой, осмеливались заподозривать их обоих в прелюбодеянии. Сам Стефан очень умно старался смягчить дурное отношение к нему со стороны противников, но в то же время пристально наблюдал за ними, чтобы вовремя помешать исполнению каких бы то ни было враждебных замыслов. Но не дремали его враги. Они зорко следили за ним через Кварреля, которого он неосмотрительно сделал своим домоправителем и которого за деньги можно было заставить пойти на что угодно.
Недовольство апулийских баронов в это время снова прорвалось наружу. Они все еще не могли примириться с утратой своей прежней независимости, когда каждый из них мог безнаказанно нападать из своего замка на пилигримов и купцов и грабить их. Теперь эти недовольные задумали поставить во главе правительства своего человека. Они выбрали предводителем брата королевы Маргариты, Родриго, графа Монтескальозо. Граф негодовал на то, что он, ближайший родственник королевы, оставался не у дел, и полагал, что по праву рождения может быть на первых ролях в государстве, хотя сам по себе был человек ничем не выдающийся. С целью подняться при дворе в Палермо на ту высоту, которая, по его мнению, подобала брату королевы, он с большой свитой из испанских авантюристов отправился на Сицилию. Когда он находился еще в Нижней Италии, Стефан получил место великого канцлера королевства. С этих пор Родриго интриговал против главным образом нового канцлера. Стефан, а он знал о замыслах графа, счел за лучшее написать честолюбивому испанцу, который был уже в Термини, недалеко от Палермо, и напомнить ему, что ему позволено явиться в столицу только одному, а относительно свиты вооруженных рыцарей он должен ждать приказаний короля. Испанец, маленький, безобразный человечек, страстный игрок, которого никто не уважал, явился один. Канцлер принял его радушно и вежливо и посоветовал ему остерегаться действий, которые могли бы вызвать волнения в государстве и гнев королевы. Если же он по подстрекательству апулийских баронов позволит себе какой-нибудь необдуманный шаг, то это может только повредить ему самому. Простоватый испанец обещал вести себя сообразно с этими указаниями. Канцлер пригласил к себе и некоторых спутников Родриго и спросил их, что привело их на Сицилию. Они отвечали: «Только желание видеть Вас, изъявить Вам свое уважение и через Вас получить от короля изъявление его благоволения». Стефан отвечал, что он ценит их добрые намерения и вполне готов служить им, но надо выждать время, чтобы передать королю их просьбы. Достоинство, серьезность и вежливость, с которыми все это было сказано, привели этих шутов в такое смущение, что они отказались от своих воинственных планов и поспешно вернулись в Апулию. Кроме Родриго, в Палермо остался еще один из них, на которого великий канцлер произвел такое впечатление, что испанец стал с тех пор одним из самых ревностных его приверженцев. И Родриго, по-видимому, совершенно изменился. Он сопровождал Стефана всюду, где это было возможно. Но враги Стефана пытались уговорить испанца держаться от канцлера подальше и стараться играть при дворе первую роль, которая ему бесспорно принадлежит по праву рождения. Тот уклончиво отвечал, что он не знает французского языка, который так необходим при дворе, и не обладает теми способностями, которые нужны для того, чтобы держать в руках бразды правления. Тогда напустились на другого испанского рыцаря, приближенного к Родриго, в его присутствии стали смеяться над его другом, который вместо того, чтобы вступиться за честь своей сестры, королевы, ухаживает за ее любовником. Нашлось немало людей, которые действовали не него в этом направлении и которые достигли того, что испанский рыцарь перешел на сторону врагов Стефана. Он заключил с ними формальный, скрепленный клятвой союз, чтобы действовать против канцлера. Мусульманин Ричард, который заведовал финансами и был сенешалем при дворе, богатыми подарками склонил на свою сторону мусульманских и христианских телохранителей короля и был уверен, что может твердо рассчитывать на них во всяком случае. Дошло до того, что канцлер должен был опасаться за свою личную безопасность. Он редко давал аудиенции и увеличил число вооруженной стражи. Он принял со своей стороны все меры, чтобы предотвратить удар, который ему готовили, но не считал себя достаточно сильным для того, чтобы открыто привлечь виновных к судебной ответственности и наказать их. Поэтому он предложил королю и королеве уехать на зиму в Мессину, а весной отправиться в Апулию. Вместе с тем он вызвал в Мессину графа Гравину, который оставался в Апулии в качестве главнокомандующего, но при этом поставил Гравину условие, чтобы его боевая свита не была так многочисленна, чтобы могла показаться войском. В то самое время, которое было назначено для отъезда на остров, поднялась страшная буря, и заговорщики воспользовались этим обстоятельством, чтобы отговорить регентшу от этой поездки, пока погода не станет лучше. Стефан настоял на осуществлении первоначального плана и распорядился, чтобы были отремонтированы дороги, заготовлены припасы и квартиры для остановок во время путешествия.
15 ноября 1168 года, когда небо прояснилось, двор двинулся в дорогу, чтобы переселиться во второй главный город острова. О том, что именно руководило при этом Стефаном, свидетельствует о его решении удалить регентшу из резиденции на продолжительное время. В Мессине население состояло почти исключительно из христиан и поэтому Маргарита освобождалась здесь от того влияния, которое постоянно оказывали на нее мусульмане. Также важно для него было отойти от угроз заговорщиков, которые, по большей части, состояли из мусульман. Жители Мессины с искренней радостью приветствовали как двор, так и великого канцлера. Они положили к его ногам богатые подарки и просили возвратить им те привилегии, которые отнял у них Рожер И. Стефан исполнил их желание, но отказался от подарков. Потом граждане принесли ему жалобу на городского голову, который вымогал у них деньги. Великий канцлер, собрав более подробные сведения, не замедлил назначить суд над начальником города, и этот суд допросил обвиняемого и вынес ему обвинительный приговор.
Так, скоро Стефан завоевал симпатии населения Мессины. Но и здесь против него плелись интриги. У него не было недостатка в противниках среди духовенства и феодалов, но присутствие графа Гравины, который пришел туда со значительным числом вооруженных воинов из Апулии, давало ему более безопасности, чем он мог бы найти в Палермо.
Из Нормандии и из других областей Франции в Мессину стекались иноземцы, привлеченные молвой о нем, в надежде при его протекции сделать себе карьеру на острове. И эти люди сплотились вокруг него и люди презрительно смотрели на местных жителей, греков и ломбардийцев. Это возбуждало такое неудовольствие среди населения, что несколько охладило любовь к великому канцлеру. Его противники стали смелее и составили с братом королевы заговор. Родриго должен был убить Стефана. Родриго пытался вовлечь в этот заговор и других и сообщил выработанный ими план одному из чиновников города. Тот сделал вид, что готов примкнуть к заговорщикам, но попросил на размышление один день. Утром этот чиновник отправился к Стефану, чтобы предупредить его об угрожающей опасности. Последний, посоветовавшись с графом Гравиной, приказал городскому чиновнику делать вид, что ничего не произошло. Потом он отправился к королеве и сумел на нее подействовать так, что она, в интересах справедливости, заставила замолчать в себе сестринское чувство. Были созваны все члены высокой курии – епископы, графы и бароны, которые находились в Мессине, – чтобы строго наказать заговорщиков. Зал был занят стражей, и за вошедшими двери были заперты. Сам Стефан под сутаной имел панцирь, и многие из его приближенных были вооружены кинжалами. Когда регентша со своим сыном заняла место на троне, Родриго Неожиданно заговорил и стал жаловаться на плохое состояние своих финансов, на недостаток доходов со своих имений. Он просил для себя княжество Тарентское или графство Бутеру. Так он действовал в сговоре со своими товарищами. В случае отклонения просьбы они решили напасть на великого канцлера. Граф Гравина, поднявшись с места, сказал дерзкому просителю: «Не просят милости, положив руку на меч. Ее дают только за заслуги, а твое поведение было таково, что ты стал не только недостоин дальнейших милостей, но заставил короля и королеву раскаяться в том, что они уже сделали для тебя. Удержи свои сокровища, которые ты так бессмысленно расточаешь, и твоих несчастных вассалов, из которых ты вымогаешь все, что можно! Разве мало того, что ты льешь свой яд между королем и королевой, так как заставляешь последнюю укреплять свои наследные земли, чтобы ты мог там безопасно хранить свои сокровища, и пытаешься уговорить короля передать тебе управление делами государства, которое будто бы погибает под управлением его матери? Юноша прозрел твою хитрость и отвечал тебе, что, если он кому-нибудь должен не доверять, то скорее тебе, чем королеве. Отрицай, если можешь, то, что я тебе говорю, и обвини меня во лжи! Оба они здесь, чтобы свидетельствовать против тебя и погубить тебя. Но и этого мало. Ты поклялся идти против великого канцлера, пролить его кровь и привлечь других к своему заговору. В каком преступлении – я спрашиваю тебя здесь, в присутствии короля, – ты можешь его обвинить? Где причина твоей ожесточенной вражды к нему? Может быть, он напал на твое отцовское наследство? Как враг перешел границы твоих владений? Чем он оскорбил тебя или какой нанес тебе вред? Ты завидуешь ему, и это единственная причина твоей ненависти. Но попробуй сравняться с ним в добродетели, мудрости и славе, и мы поднимем тебя на одинаковую высоту с ним. Пока же ты таков, каков ты есть, – мы не потерпим, чтобы благо государства погибало в твоих руках. Ты сам хорошо понимаешь это, но ты не мог достигнуть своей цели законными и прямыми путями, увлекся преступными замыслами и стал бунтовщиком и мятежником. Ты заслуживал бы смерти, если бы не был доступен королевской милости». Родриго казался очень смущенным, почти оглушенным этими словами и, заикаясь, утверждал, что он и не думал злоумышлять против великого канцлера. Тогда судья, который делал доклад о плане заговорщиков, выступил вперед и объявил его вину. Обвиняемый, разразился проклятиями и обвинял в измене и клятвопреступлении того, кто его выдал.