Весной 1185 года он приступил к осаде Никеи. Ее защищал Исаак Ангел.
Так как этот город долго не сдавался, то Андроник прибег к жестокой хитрости. Он приказал привезти из Византии престарелую мать коменданта, Софию, и посадить ее на боевой машине, которая стояла у города, чтобы она погибла под выстрелами своего сына. Но он не достиг своей цели, Осажденные нацеливали свои стрелы и метательные снаряды так, что они не попадали в несчастную женщину. Ночью им удалось вырвать ее из рук изверга.
Наконец Никея пала и тяжело поплатилась за свое сопротивление. Многие из выдающихся граждан города были сброшены со стен. Тех, кто оказывал мятежникам содействие, победитель приказал посадить в окрестностях города на колы. Потом Андроник двинулся на Бруссу, главный город Вифинии, и взял ее штурмом после непродолжительной блокады. Его месть и здесь была также ужасна, как и при завоевании Никеи. Феодора Ангела, юношу, он приказал ослепить, привязать к ослу и гнать так до границы, где его приняли в свои палатки сострадательные турки. Два других начальника города и сорок их друзей были повешены на деревьях перед городскими стенами. Много других подвергнуто жестоким пыткам, брошено в пропасть, или сброшено со стен.
Когда пришло известие о завоевании Фессалоник, Андроник отнесся к этому событию, как к не особенно значительному, и наступление сицилийцев на Византию не вызвало в нем серьезного беспокойства. Но в народе возмущение росло со дня на день и часто высказывалось неудовольствие на неудовлетворительную подготовку к отражению врага. Этим воспользовались некоторые из свиты императора, чтобы возбудить в нем подозрение, будто бы византийцы составляют против него заговор. Другие нашептывали ему, что многие жители столицы поддерживали тайные связи с сицилийцами и даже подговорили их к этому походу. Их, говорили доносчики, прежде всего надо устранить, и поэтому все приверженцы императрицы Марии, которые томились в темницах, должны пасть под топором палача. Вельможи Андроника приняли ужасное решение – не только всех пленников, которые содержались в тюрьмах, но и их родственников бросить в море или умертвить каким-либо другим образом. Они оправдывали это государственной необходимостью. Но эти крайние меры испугали Андроника, и он медлил отдать кровавое приказание. Полный мрачного предчувствия, он обратился к предсказателям с вопросом, какая судьба его ожидает. Один из них предсказал ему, что на трон Комненов взойдет другой. Андроник должен был подумать при этом о вышеупомянутом Исааке Ангеле, о котором уже давно говорили, что он вынашивает подобные замыслы.
Отец этого Исаака бежал от преследований Андроника в Палестину и там умер. Двух его братьев тиран приказал ослепить. Исаак искал потом убежища у Саладина. Потом он возвратился в Византию, и Андроник не обращал на него особенного внимания. Но один из придворных захотел доказать свое усердие и для этого устранить с дороги того, кто будто бы хотел присвоить себе верховную власть в греческой империи. Он окружил толпой наемных убийц жилище Исаака, но тому удалось бежать и скрыться в соборе святой Софии, где он провел ночь, охватив руками алтарь. В народе прошла молва, что Андроник подослал убийц, чтобы погубить Исаака, который, хотя и по женской линии, принадлежал к императорскому дому Комненов. Возбужденные толпы собрались вокруг собора, и шум час от часа становился сильнее.
Андроник, который тогда находился на Принцевых островах, узнал о волнении, почти о восстании, в городе. Он прибыл в Константинополь и пытался лично успокоить бушующую толпу. Но толпа была против него, и он счел за лучшее искать спасения в бегстве. Он собирался с немногими людьми, которые оставались ему верными, со своей женой и одной блудницей из Хеле в Вифинии бежать в Россию. Там он взошел на корабль, который должен был отвезти его на противоположный берег Понта Эвксинского. Но неблагоприятная погода задержала этот корабль у берега до тех пор, пока в Хеле не прибыли воины Исаака Ангела, которого в это время народ провозгласил императором. Они схватили Андроника и привезли его в Византию. Ангел отдал престарелого Андроника, когда тот предстал пред его троном, на расправу всем тем людям, которые хотели ему отомстить. В присутствии нового императора несчастного избили самым позорным образом. У него вырывали волосы и зубы. Женщины, мужья которых были казнены или ослеплены Андроником, били прежнего императора кулаками. Наконец Ангел приказал отрубить ему правую руку и заключить его в тюрьму, где он должен был томиться без пищи и питья. Через несколько дней Андроника снова вывели из тюрьмы, выкололи ему глаза и на верблюде, покрытом паршой, возили по рынкам и улицам Константинополя. Чернь наперебой старалась оскорбить и избить человека, который несколько дней тому назад был всемогущим владыкой Византии и которого все когда-то славили как спасителя родины. Наконец на ипподроме его повесили среди стаи волчиц и гиен за ноги между двумя столбами. В ужасных мучениях несчастный испустил дух. Его последними словами были: «О Господи, сжалься надо мною! Зачем Ты ломаешь надломленную трость?»
Когда Исаак Ангел взошел на трон, он послал к сицилийским вождям послов – не с условиями мира, а с оскорбительным вызовом. Он говорил им, что после низложения Андроника, против которого Вильгельм начал войну, нет оснований для борьбы между двумя государствами и поэтому сицилийцы должны как можно скорее убираться домой, если не хотят навлечь на себя гнев нового императора. Граф Алдуин отвечал, что норманнское войско с полным равнодушием относится к гневу повелителя, который показывал свой меч только перед придворными и женщинами, никогда не носил панцыря, не спал на щите, не слышал пения стрел. Вместе с тем он давал Исааку совет снять с себя пурпурную мантию и отдать ее другому, более достойному.
В Исааке геройского духа было еще меньше, чем в Андронике. Это был ленивый и неспособный человек, трусливый и вспыльчивый. Но ему в голову пришла счастливая мысль назначить главнокомандующим очень способного полководца Алексея Брана. Кроме того, он набрал новые войска и увеличил жалование воинам.
Сицилийское войско из Фракии подходило все ближе. Туда же шел по Мраморному морю граф Танкред Лечче, командор флота. Блестящая победа при Фессалониках и прежнее бездействие византийцев расслабили сицилийцев. С места своих стоянок они в поисках фуража расходились по окрестностям маленькими отрядами. Ввиду этого новому греческому полководцу, который вывел свои войска из Гема, удалось некоторые из этих отрядов истребить, другие обратить в бегство. Это придало ему храбрости, и Алексей Брана повел своих воинов на Мозинополь, сжег ворота города, ворвался в них и преследовал бежавших оттуда, которые в панике пытались укрыться в Амфиполисе. Там и в окрестностях вожди сицилийцев собрали разогнанных беглецов и построили их в долине Деметрицы. Здесь они начали переговоры с Алексеем Браной и, по свидетельству латинских летописцев, заключили с ним соглашение, в силу которого им была предоставлена возможность свободно удалиться. Но им пришлось, если только мы захотим верить тем же самым летописцам, испытать на своей шкуре, что такое греческая верность. 7-го ноября вечером византийское войско напало на них. Сицилийцы, даже по свидетельству греков, защищались храбро. Битва продолжалась до ночи. Но численное превосходство сил императорской армии было слишком значительным. Норманны были разбиты наголову. Много их пало в бою, другие утонули в волнах реки Стримона. Граф Алдуин и Ричард Ачерра были взяты победителями в плен. Только немногим из сражавшихся удалось бежать в Фессалоники, где они хотели сесть на корабль и отплыть в Сицилию. Но, по несчастью это было очень нелегко. На море разыгралась буря. В отчаянии они садились даже на прогнившие лодки, и большинство из них погибло после долгих скитаний по волнам. Многие другие, блуждавшие по стране, стали жертвами ярости греков. Аланы, которые находились на службе у византийцев и отличались необыкновенной жестокостью, ворвались в Фессалоники и изрубили всех норманнов, которые там еще оставались. Снова город наполнился трупами. Принц Алексей, главный зачинщик этого похода, был взят в плен и ослеплен.
Граф Танкред Лечче некоторое время оставался со своим флотом в водах Константинополя, не подвергаясь нападению со стороны греческих кораблей, которые стояли на якорях в Золотом Роге. Когда он получил известие о том несчастьи, которое постигло сухопутное войско, он решил возвратиться в Сицилию. Он сжег много прибрежных поселений на Геллеспонте, опустошил остров Калоним и поплыл по Архипелагу дальше. Многие из его судов были разбиты бурей, на других значительная часть команды погибла от болезней. По свидетельству Никиты, 10 ООО сицилийцев было убито в битвах. Кроме того, 4 ООО, к качестве пленников, погибло в подземных казематах от голода и лишений вследствие жестокости греков.
Вильгельм II, когда он получил это известие, в письме к императору Исааку жаловался на обращение с пленными. Он в этом письме говорил, что пленникам было бы гораздо лучше погибнуть в разгар битвы, чем томиться в ужасных подземельях. Но это только усилило гнев императора Исаака на латинян. Особенную злобу он питал к графу Алдуину за его смелый ответ византийским послам на их высокомерные речи.
Однажды он в большом зале Влахернского дворца, одетый в пурпурную мантию, занял свое место на троне, пригласил туда высших придворных чиновников и наиболее влиятельных иностранцев, проживавших в Константинополе, и приказал привести туда сицилийских полководцев, закованных в цепи. Алдуин, когда-то такой надменный, казался совсем деморализованным, а Ричард Ачерра был спокоен и смел. Император обратился к обоим с такой речью. «Вы, которые так оскорбили меня, когда вам на минуту улыбнулось счастье, скажите мне, как я, помазанник Господа, должен поступить с вами, одержав над вами победу?» Ричард молчал, но Алдуин, чтобы приобрести благосклонность суетного Исаака, не задумался дать на этот вопрос недостойный его ответ. «О, великий монарх, я слишком поздно узнал, что бороться с вами это то же, что противиться небу. Кто сильнее, славнее и могущественнее вас?» Эта низкая лесть привела к тому, что король подарил жизнь обоим. Они снова были отведены в тюрьму. Впрочем, последствия этих слов Алдуина были таковы, что за них ему можно простить эту лесть. Императора до такой степени обрадовала эта почтительность, что он в тот же день объявил, что впредь он никого не будет ни казнить, ни увечить, хотя бы это был самый ожесточенный из его врагов.
По окончании этой войны король Вильгельм II имел все основания оставить византийское государство в покое. Но на следующий год случилось одно событие, которое послужило поводом для новой войны между Сицилией и Грецией. Еще до смерти Андроника, другой Исаак, прежде бывший правителем Армении, объявил себя независимым и овладел Кипром. Андроник с ним не боролся, а новый император Исаак пытался заставить узурпатора отказаться от его завоеваний за деньги. Получив отказ, он послал против Исаака флот, чтобы покончить с ним. Но недалеко от Кипра византийцев поджидал сицилийский флот, под командой адмирала Маргарита, посланный из Бриндизи Вильгельмом II. Здесь произошла битва между ними. Высадившиеся на остров византийские войска были разбиты Исааком, а византийский флот с двумя его предводителями попал в руки Маргарита, который с триумфом препроводил его к сицилийским берегам. Это было тяжелым ударом для императора Исаака, который так возгордился после своей недавней победы.
Скоро положение дел стало еще более опасным. Против Византии поднялись валахи и болгары. Правда, они потерпели поражение, но восстание вспыхнуло снова и приняло еще большие размеры. Большое войско из Болгарии и Валахии шло через Гем к Босфору, и император Исаак был вынужден послать против них Алексея Брану. Непонятно, как этот полководец часть своего войска составил из тех сицилийцев, которые еще содержались в византийских тюрьмах. Они были превращены в пехотинцев и вооружены копьями, длинными мечами и маленькими щитами, какими была вооружена конница. Но это оружие в схватках с болгарами оказалось очень эффективным.
Когда варвары были разбиты, Алексей Брана поднял мятеж против императора. Сицилийцы были на его стороне, они главным образом и составляли костяк его войска. При первой стычке войска Исаака начали отступать. Но в следующей битве Алексей Брана был убит. Его войско рассеялось, и сицилийцы отчасти попали в плен, отчасти искали спасения в бегстве. Вильгельм II направил к императору посольство, чтобы добиться освобождения пленных и заключить мир с Византийской империей.
Так окончился этот поход, исход которого больше принес выгоды тем, на кого нападали, чем самим нападавшим. Какую богатую добычу захватил Исаак, можно судить по тому, что он послал в подарок султану Саладину 400 превосходных панцирей, 4 ООО железных палиц и 5 ООО мечей – оружие норманнов. Но по другим свидетельствам, все эти предметы прислал в Византию со своим посольством Вильгельм II, чтобы задобрить императора.
Здесь еще раз мы должны бросить свой взгляд на императора Фридриха Барбароссу, так как в это время он сделал один шаг, который имел в высшей степени важное значение для Сицилии и для норманнского королевского дома. После тех достопамятных дней в Венеции, когда он заключил мир с Александром III и перемирие с ломбардскими городами и Вильгельмом II, Фридрих снова возвратился в Германию. После тщетных попыток восстановить прежние хорошие отношения с Генрихом Львом, после того, как он четыре раза приглашал его явиться к нему для ответа на рейхстаг, собранный специально для этого, – Фридрих осудил князя, который вместе с ним был самым могущественным князем в Германии, и Генрих искал себе убежища в Англии.
Вскоре затем взоры императора снова обратились на Италию. Папа Александр III в 1181 году умер, и его место занял Люций III. Союз ломбардских городов, и прежде для него не опасный, вследствие разнородных разногласий в его недрах, почти распался, и Барбаросса, который был утомлен вечными войнами, заключил с ними окончательный мир. Когда этот мир был окончательно определен и клятвенно подтвержден на рейхстаге в Констанце – в Германии, после почти беспрерывных войн, воцарился давно желанный мир. Чтобы ознаменовать это событие, в Майнце был устроен такой роскошный праздник, какого никогда еще не видал мир.
Когда блестящие дни праздников миновали, император отправился в Италию. Здесь он, который прежде являлся сюда разрушителем, показал себя кротким и милостивым, восстановил страшно опустошенную им Кремону и заключил с Миланом специальный мир. Вместе с тем он завязал дружеские отношения с королем Вильгельмом И.
Последнему его жена англичанка не принесла в потомство мальчика. Род Роберта Гюискара прекратился еще в 1127 году со смертью его внука, Вильгельма, герцога Апулийского. До этого времени сицилийский трон занимали преемники его брата, графа Рожера I, – династия, не особенно долговечная, так как она состояла только из четырех поколений: Рожера I, Рожера II, Вильгельма I и Вильгельма П. Теперь из дома Готвилей, кроме самого бездетного короля Вильгельма II, в живых оставался только тот граф Танкред Лечче, который командовал сицилийским флотом в неудачном походе на Византию. Он был внуком короля Рожера II, но незаконного происхождения. Все законные сыновья Рожера II умерли еще в молодые годы, кроме Вильгельма I, который в свою очередь оставил после себя только одного сына, получившего от него в наследство сицилийский трон. Иоанна Английская, супруга Вильгельма II и сестра жены Генриха Льва, не могла иметь детей. Поэтому наследницей сицилийского трона была Констанца, дочь Рожера II, которая родилась в 1154 году вскоре после смерти своего отца. Блестящая будущность этой принцессы остановила на ней внимание Фридриха Барбароссы. Если бы она вышла замуж за его сына и наследника, Генриха, то принесла бы в приданое одну из самых блестящих корон в Европе. Захваченный перспективой объединения процветающего южного государства с северным, он не подумал о том, какую беду это принесет для Германии, так как Сицилия была леном святого престола и неизбежным следствием этого союза должна была быть борьба между палами и императором. И сам по себе этот брак, кроме надежды на корону, которую невеста приносила юному Генриху, не представлял ничего привлекательного, так как Констанца была на десять лет старше принца из дома Гогенштауфенов и отнюдь не отличалась красотою.
В твердой решимости сделать все, чтобы заключить этот брачный союз, Барбаросса в 1185 году послал в Палермо доверенных людей прозондировать почву. Королевы Маргариты тогда уже не было в живых. Главными руководителями государственных дел были тогда протонотарий и вице-канцлер Матвей Айелл и архиепископ Вальтер Оффамиль. Оба они пользовались полным доверием Вильгельма II. Ричард Пальмер, теперь архиепископ Мессинский, удалился от двора.
Когда послы Барбароссы прибыли в Палермо и открыли цель своего посольства, Матвей Айелл высказался категорически против предложения императора. В своей беседе с королем Вильгельмом он указывал ему на то, что предлагаемый брак грозит опасностью для самой независимости государства, что он резко противоречит тем принципам, которым до сих пор следовали представители норманнского королевского дома. Он говорил, что после этого брачного союза Сицилия превратится в провинцию Германии и вместе с ней вся Италия попадет в зависимость от немецких императоров, что сицилийцы, которые любили своих князей, будут ненавидеть повелителя, живущего по ту сторону Альп. Вальтер Оффамиль был другого мнения. Он особенно упирал на опасность, которая может возникнуть для Италии в том случае, если когда-нибудь не окажется налицо законного отпрыска королевской фамилии и трон государства станет свободным. Смуты и различные раздоры будут неизбежны. Только могущественный король Генрих, в качестве супруга Констанцы мог бы предотвратить это несчастье. Если Констанца не выйдет замуж или отдаст свою руку человеку неспособному, в стране вновь воцарится анархия. Бароны, вероятнее всего, вновь поднимут мятеж, и тогда тот, кто мог бы вступиться за Сицилию, как зять великого Рожера II, должен будет войти на остров как усмиритель бунта. Между Оффамилем и Айеллом возник конфликт. Когда первый советовал королю изъявить согласие на предлагаемый ему союз, он полагал, возможно, устранить своего соперника. Король Вильгельм II принял предложение Барбароссы и тотчас же созвал вельмож королевства для принесения присяги на то, что они, если сам он умрет бездетным, признают над собой сюзеренные права принцессы Констанцы и ее мужа.
В начале 1186 года принцесса Констанца оставила Палермо, чтобы медленно двигаться к северу Италии для встречи со своим будущим мужем. Ее сопровождали придворные и сановники государства. За нею следовал обоз, состоявший из более чем ста пятидесяти вьючных животных, нагруженных золотом, серебром, драгоценными камнями, дорогими сосудами, шелковыми тканями. В Риети ее встретили послы императора Барбароссы. Последний сам прибыл в Милан, чтобы присутствовать на свадьбе сына. Этот важнейший из итальянских городов обратился к императору с просьбой о проведении здесь праздничных торжеств. Все значительные ленные властители Италии получили приглашение на эту свадьбу. Сам Барбаросса и король Генрих выехали навстречу невесте. Ареной празднеств был избран императорский Пфальц, который возвышается рядом с древнею базиликой святого Амвросия. Архиепископа миланского в то время не было в городе. Когда коллегия кардиналов избрала его, под именем Урбана III, папой, он задержался в Вероне, не желая присутствовать при бракосочетании. Царственная пара 27 января 1186 года была повенчана в церкви святого Амвросия, так как Миланский собор после последнего разрушения города еще не был отстроен. Архиепископ Виеннский возложил корону на самого Барбароссу. Генрих получил корону из рук патриарха Аквилейского. Немецкий епископ короновал Констанцу. Кроме того, новобрачные короновались железной короной Ломбардии, которую привезли для этого из Монцы. Потом, в специально построенной для этого галерее, был роскошный пир. За ним следовала охота, турниры и другие торжества. Милан был охвачен ликованием.
И ныне, при мысли о том торжестве, которое охватило при бракосочетании Генриха и Констанцы всех и, по всей вероятности, отозвалось даже в замке норманнских повелителей, болезненно сжимается сердце. Не часто близорукость людей проявляется таким потрясающим образом. Прошло несколько лет после торжеств этого рокового бракосочетания, и прекрасный остров Сицилия превратился в ад. Такого не было при завоевании острова ни арабами, ни графом Рожером.
Большим несчастьем для Сицилии было то, что Вильгельм II оставался бездетным. Едва ли было возможно совершенно избежать смут после его смерти. Но, вероятно, столь ужасных последствий, как последствия женитьбы Генриха на Констанце, все-таки не было бы. Особенно печально то, что в Сицилии не был введен закон, по которому женщины исключаются из престолонаследия. Это должен был сделать еще Рожер II, так как в его время этот закон был уже принят во Франции и у германских народов. Вильгельм имел еще больше оснований издать этот закон, так как мог предвидеть ту ситуацию, которая при его бездетности должна была возникнуть после его смерти. Если бы Констанца не приносила тому, кому она отдавала свою руку, короны Сицилии, едва ли на нее кто-нибудь соблазнился. Тогда никто и ни в каком случае не заявил бы притязаний на трон норманнского королевства только потому, что он муж Констанцы.
Танкред, граф Лечче, который после смерти Вильгельма II по единодушному желанию баронов и народа взошел на трон, несмотря на свое незаконное происхождение, вероятно, без всяких возражений передал бы корону своему сыну Вильгельму III, и последний стал бы родоначальником новой и славной династии королей Сицилии.
Норманнам этот брачный союз принес только несчастья. Барбаросса, когда все его слишком смелые планы разбились, должен был сказать, что и ему теперь, в его последние годы жизни, не удалось преодолеть те затруднения, которые были вызваны включением папского ленного государства в Нижней Италии в состав немецкого государства. Прежде всего брак короля Генриха испортил только что установившиеся хорошие отношения между Барбароссой и римским первосвященником. Новый папа Урбан III тотчас же проявил свое негодование тем, что запретил совершать все церковные акты патриарху Аквилейскому, который благословлял императора, и привлек к ответственности всех духовных сановников, которые принимали участие в этой церемонии. Но это было только первым проявлением его враждебности. За ним скоро последовал целый ряд других, а это в свою очередь привело к открытой вражде между Гогенштауфенами и наместником Христа. Генрих пошел на церковную область войной, и римляне присоединились к нему в качестве союзников. Кампания и Лициум были опустошены, и папа потерял всякую надежду вернуться в Рим.
На долю векового Иерусалимского королевства выпало счастье – не позорно погибнуть от собственной слабости, но пасть под мечом величайшего человека своего времени.
Султан Саладин 5 июля 1187 года в битве при Тивериадском озере нанес христианам сокрушительное поражение. 3 октября священный город открыл ему свои ворота, и он торжественно въехал в него во всем величии восточного владыки. Саладин с редким благородством отнесся к христианам, которые во время первого крестового похода при завоевании Иерусалима запятнали себя кровью безоружных, женщин, детей. Он не мстил никому и держал в строгой дисциплине своих воинов. Падение Иерусалима вызвало большой резонанс в Европе. Папа Урбан III был так потрясен этим известием, что слег в постель и вскоре умер. Петр Блуа, тот, которого мы прежде встречали в Палермо при дворе Вильгельма II и который впоследствии удалился в Англию, писал королю Генриху II: «Все кардиналы решились отказаться от всех своих богатств, проповедывать крест, самим возложить его на себя и сесть на коней, пока страна, по которой ходили ноги Спасителя, попирается стопами неверных». В действительности увлечение римского двора делом нового завоевания обетованной страны, конечно, не заходило так далеко. Впрочем, преемник Урбана Григорий VIII в недолгое время своей жизни усердно старался осуществить новый всеобщий крестовый поход. Он успел склонить к этому города Геную и Пизу. Когда же он через два месяца умер в Пизе, за это дело энергично взялся его преемник, Климент III.
Знаменитый историк крестовых походов, архиепископ Вильгельм Тирский, когда он, во время своего путешествия в Рим, прибыл в Палермо, заинтересовал делами Святой Земли короля Вильгельма II Сицилийского. Благочестивый архиепископ нашел доступ к его сердцу. Король Вильгельм, в душе которого полная терпимость к мусульманам и даже склонность к ним странным образом уживалась с христианским религиозным рвением, почувствовал раскаяние в том, что он во время своей войны с императором Византийским многих пилигримов, отправлявшихся в Святую Землю, задерживал на дороге, так как сицилийским кораблям было запрещено перевозить путешественников в Сирию, и некоторых, уже возложивших на себя крест, заставил принять участие в походе на Константинополь. Может быть, он испытывал угрызения совести и за то, что дал свое согласие на брачный союз Генриха с Констанцей, ненавистный папе. Таким образом, он считал себя обязанным искупить свои прегрешения деятельным участием в подготовке к новому завоеванию обетованной земли, которой тогда была занята вся Европа. На Сицилии, как и в Апулии, не было города и деревни, где бы духовенство не проповедывало крестового похода. В Палермо, Мессине и Бриндизи, по приказанию короля, снаряжались корабли, чтобы перевозить воинов, возложивших на свою грудь символ христианской веры.