На собрании его приближенных, которое происходило в его дворце, было признано необходимым, чтобы он для спасению империи возложил на себя императорскую корону. А так как Андроник относился к этому сдержанно, то некоторые высказывались в том смысле, что, если он не соглашается, его необходимо заставить принять высшую власть. Наконец все присутствующие единогласно провозгласили его императором. Известие об этом событии вызвало в городе ликование, и по этому поводу состоялся торжественный праздник с пением и танцами. Андроник сделал вид, что все это для него в высшей степени неприятно, но позволил отвести себя в Влахернский дворец и там, как будто против воли, согласился стать соправителем императора, что вынужден был предложить ему юный Алексей. Продолжая притворяться, будто он делает все это не по своей воле, он взошел на императорский трон и возложил на себя митру и надел пурпурную мантию императора. На следующий день он был торжественно коронован в соборе святой Софии. Он правил от имени Алексея II и не переставал уверять, что принимает на себя это бремя только из любви к преступно устраненному наследнику престола, а в душе тоскует о своем мирном уединении на берегу Черного моря. Перед алтарем церкви он призывал Бога в свидетели того, что принимает эту власть, чтобы заботиться о благе осиротевшего мальчика.
По окончании коронационных торжеств Андроник показал себя в своем настоящем виде. Он созвал своих приверженцев на совет и нашел в них таких рабских приспешников своей тирании, что они признали необходимость не только низложить пятнадцатилетнего императора Алексея II, но и приговорили его к смертной казни. Тот же евнух, который уже задушил императрицу Марию, вызвался привести в исполнение этот возмутительный приговор. Он напал на несчастного мальчика и задушил его тетивой от лука. Когда к Андронику, который еще так недавно приносил перед алтарем торжественные клятвы, что для него священнее всего жизнь юного Комнена, принесли труп убитого мальчика, он наступил на него ногой и сказал: «Твой отец был клятвопреступник и клеветник, а твоя мать – погибшая блудница». Затем он велел продернуть сквозь уши ребенка нитку, прикрепить к ней печать с вензелем Андроника, отрезать голову от туловища и бросить ее в пропасть. Двое приближенных тирана, из которых один стал впоследствии архиепископом Фессалоникским, положили туловище в свинцовый гроб и отвезли его к морю, чтобы там утопить. Потом они возвратились в город с пением священных гимнов, как будто совершили какое-то благое дело.
Узурпатор жил со своей прежней любовницей Теодорой, но заставил французскую принцессу Агнессу, сестру короля Филиппа Августа, выйти за него замуж. Она была помолвлена с убитым Алексеем II и находилась в одном монастыре в Византии, где, еще очень юная, ждала минуты, чтобы отдать наследнику свою руку. Несчастная с крайним отвращением вышла замуж за состарившегося уже деспота и вскоре сошла с ума.
Страшные события в Византии, массовое убийство латинских христиан, узурпация власти Андроником и судьба несчастного наследника престола Алексея II – все это вызвало величайшее возмущение на всем Западе.
Внезапно распространился невероятный слух. Заговорили, будто бы тот мальчик, которого Андроник приказал утопить в Босфоре, чудесным образом спасся и жив. Сперва в Венеции, а потом и в других городах Европы стал появляться престарелый монах в восточном одеянии, который водил с собою прекрасного мальчика и старался возбудить к нему сострадание в народе. Он, как раб, всегда шел за мальчиком, умывал ему ноги и оказывал ему услуги, как императору, и сделал мальчика настолько самоуверенным, что тот относился к нему, как король относится к своему слуге. Старик ходил с ним по площадям Италии, где по вечерам собирается народ послушать певцов и рассказчиков. Монах, чтобы еще более усилить любопытство, иногда говорил, и притом крайне таинственно, об удивительной судьбе мальчика. Другим он рассказывал, что это сын императора и законный властелин Византийской империи, который, по милости Божьей, чудесным образом избежал смерти. Так оба они пришли в Палермо и скоро обратили на себя внимание.
Монах рассказывал, что будто бы узурпатор Андроник поручил своему старшему сыну Эммануилу умертвить Алексея, но тот из сострадания к мальчику дал ему возможность спастись бегством. Эммануил в свое время действительно отказался исполнить приказание отца убить императрицу Марию и открыто порицал злодеяния Андроника. Вследствие этого Андроник объявил его лишенным прав на престолонаследие, так что его место занял младший принц Иоанн.
Эта басня возбудила в Палермо толки. Слух о монахе и мальчике дошел и до короля Вильгельма И. Монарх пожелал тогда видеть обоих чужеземцев и приказал привести их во дворец. Мальчик играл свою роль превосходно. На предложенные ему вопросы он отвечал, но отвечал очень таинственно, и это заставляло предполагать, что он ничего не знает и считает себя сыном бедных родителей. Монах был также осторожен в своих показаниях, но именно этим возбуждал в короле желание узнать больше. Случилось так, что в это время в Палермо находились некоторые генуезские купцы, которые по торговым делам посещали Константинополь и которые утверждали, что они по несомненным признакам узнают мальчика, законного преемника Эммануила Комнена. Вильгельм удержал этого молодого человека, который все более и более возбуждал его любопытство, у себя во дворце. Однажды, когда в его залах собрались придворные и первые чины королевства, он представил им молодого человека. Все уже слышали известие о том, о чем говорили в Палермо, и почтительно преклонили колена перед таинственным незнакомцем. Но он едва отвечал на их поклон и держал себя очень гордо. Это еще больше утвердило всех в том мнении, что городские слухи имеют основание. Король подарил мальчику драгоценные одежды, дал ему приличное помещение и приказал внимательно смотреть за ним, так как опасался, что в столице могут появиться агенты Комнена, чтобы посягнуть на жизнь мальчика. Кроме того, он приказал преподавать ему все науки и искусства, которые считал необходимыми для принца.
Но Вильгельм II принимал участие в этом мальчике не только по вполне естественному сочувствию к нему и его судьбе. Если в его дворце находился действительно Алексей II, то это могло послужить ему, как Роберту Гюискару и Рожеру II, поводом вмешаться в византийские дела и, может быть, прибрать к рукам некоторые области востока. Ему казалось, что все ждут только сигнала, чтобы низложить Андроника. Запад относился к узурпатору с ненавистью, так как видел в нем главного виновника кровавой расправы с латинянами. Многие изгнанники, высланные по воле тирана, ездили по Европе и настраивали ее князей против Андроника. Они шли ко двору Фридриха Барбароссы, короля Белы II Венгерского и папы. Со всех сторон Вильгельму II предлагали предпринять что-либо относительно Константинополя и сместить узурпатора. Особенно раздражены были граждане итальянских торговых городов, так как многие из их родственников погибли по время этих ужасных событий в Византии.
Наконец слухи о том, что мнимый Алексей II находится в Палермо, под покровительством короля Сицилии, дошли и до Андроника. Когда ему сказали об этом, он, намекая на труп, брошенный по его приказанию в море, улыбаясь сказал, что это, должно быть, знаменитый пловец, если он мог переплыть через море из Босфора до гавани в Палермо.
Между тем дела приняли другой оборот. Появился и настоящий принц Алексей, племянник покойного императора Эммануила. Андроник при своем восшествии на трон сослал его в Россию. Молодой Комнен бежал оттуда и отправился на Сицилию, привлеченный слухами о могуществе Вильгельма II. Его сопровождал другой грек из Филиппи, по имени Малеинос, ловкий авантюрист. Принц-изгнанник много говорил о своих связях в Византии и о ненависти народа к своему притеснителю. Он говорил, что вся Византия смотрит теперь на него, Комнена, и надеется с его помощью сбросить с себя невыносимое иго. Если бы король дал ему войско и флот, он бы тотчас же стал повелителем империи Константина. Когда молодой Алексей убеждал Вильгельма идти войной на Византию, он делал это, конечно, с той целью, чтобы взойти на трон самому.
Король Сицилии прислушивался к его речам. Но в Греции у него были свои, совершенно другие цели. Вильгельм II был сангвиником и горячо ненавидел Андроника. С желанием низвергнуть тирана у него соединялось воспоминание о подвигах Роберта Гюискара и короля Рожера II в Греции и стремление подражать им. Он думал, что приобретет себе симпатии всего западного христианского мира, если отомстит за смерть латинских христиан главному виновнику этого злодейства. По словам архиепископа Фессалоникского, который пишет об этом сицилийском крестовой походе, Вильгельм говорил, что «он хочет занять своим могуществом крепости и море, а своими войсками, как тучами, затмить Константинополь, чтобы оплевать Андроника и его преступления и смыть его прочь». Этот писатель добавляет, что Алексей Комнен усердно подливал масла в огонь. При этом Вильгельм, конечно, намеревался содействовать процветанию торговли своего государства в том случае, если бы он водрузил свое знамя в гаванях Архипелага или Пропонтиды и Понта Эвксинского.
Когда в Палермо явились настоящий Алексей и его спутник, которые детально знали события в Константинополе, король Вильгельм убедился, что старый монах рассказывал сказки. Он изгнал обманщика из своего государства, а мальчик, который, вероятно, сам был обманут и действительно считал себя Алексеем II, остался на Сицилии, но с тех пор на него мало обращали внимания.
Вильгельм II упорно держался раз возникшей у него мысли о походе на Константинополь, хотя его приближенные сомневались в его целесообразности. Он был вынужден соглашаться с их аргументами, но новые доходившие до него слухи о бесчеловечной ярости Андроника вновь воспламеняли его. Флот был в очень хорошем состоянии, арсеналы полны и ничто не мешало ему осуществить свой замысел. Для экспедиции было подготовлено 200 кораблей с 80 ООО войском, в числе которого было 5 ООО всадников. В войске было много иностранцев. Крестоносцы, путешествуя в Святую Землю, часто заходили на Сицилию и между ними нашлись некоторые, которые изъявили готовность вместо Сирии отправиться в Константинополь. К регулярным войскам присоединилась толпа сицилийских добровольцев. Командором флота был Танкред, граф Лечче. Ему были подчинены графы Алдуин и Ричард Ачерра, из которых последний был зятем Танкреда, так как Лечче был женат на его сестре, известной впоследствии своей печальной судьбой, – на последней норманнской королеве Сибилле. На кораблях находились принц Алексей и его спутник Малеинос. Король Вильгельм II не покидал своего дворца, так как, если бы он сам отправился в Византию, это только подтвердило бы уже распущенные слухи, будто бы главным побуждением к этой экспедиции было его личное честолюбие и будто бы он намерен присвоить себе императорскую корону.
Когда 11 июня флот бросил якоря, хорошо укрепленный город Диррахиум, главный город Иллирии, был взят практически без боя – так сказать, одним боевым криком. Его губернатор был пленен и отослан на Сицилию. Этот первый неожиданный успех деморализовал греков, и сицилийские корабли беспрепятственно могли продолжать плавание. Большая часть пехоты и вся конница шли через Иллирию и Македонию на Фессалоники, второй по значению и величине город в империи. Туда же направился и сицилийский флот. Фессалоники – богатый и цветущий город, который, как торговый центр, соперничал с самим Константинополем. Хотя туда давно уже пришло известие о падении Диррахиума, там по непонятным причинам не сделали необходимых приготовлений для обороны. Только то обстоятельство, что неблагоприятный ветер задержал флот, помешало немедленной сдаче города, который неминуемо должен был пасть, если бы его штурмовали с моря и с суши одновременно. Но из Македонии подошел только один передовой отряд. Перед ним граждане заперли ворота, чтобы этим удержать богатых горожан от бегства. Большинство жителей города, возлагая надежды на святого Георгия, патрона Греции, готовилось к отчаянной обороне, Но комендант, принц из дома Комненов, был недостоин своих людей. Кроме того, Византия не делала ничего, чтобы подогреть этот воинственный пыл. Император Андроник в сознании своего могущества с презрением смотрел на сицилийские войска как на толпу авантюристов.
Когда к городу подошло и остальное норманнское войско, Фессалоники были осаждены с суши, а флот, который наконец явился, блокировал гавань. Комендант забавлялся со своими метрессами, не думая об осаде. Части греческого войска, которое поспешило сюда ввиду угрожавшей городу опасности, удалось пробиться в город. Но осажденные вместо того, чтобы решиться на вылазку, оставались в полном бездействии. Архиепископ Фессалоникский в шутовском виде описывает геройские подвиги греческого полководца. Он говорит, что это был герой главным образом во сне. Пока он наслаждался покоем, несколько воинов гарнизона нарядили одного пленника, с триумфом водили его по улицам города и при этом кичились, как будто захватили в свои руки одного из лучших воинов. Полководец тотчас же известил царя, что война ведется с большим успехом. На другой день другие воины захватили двух жалких маленьких лошадей и воинский шлем. Это дало повод тотчас же устроить в городе новый праздник, и захваченных кляч выставили напоказ, как богатую добычу. Шлем, как славный трофей, носили по городу на знамени. И снова эти горе-герои послали в Византию известие о победе. Число защитников Фессалоник уменьшалось со дня на день, в чем был виноват исключительно комендант. Он позволил себе брать от многих лиц деньги и за взятки отпускал тех, кто хотели покинуть свой пост и показать своему отечеству спину. Таким путем богатые искали себе спасения, что принесло потом еще худшие результаты. Многие из тех, которые могли бы метать стрелы и камни, обслуживать боевые машины и отгонять осаждавших от стен, тоже покинули город.
Но сицилийцы медлили сделать серьезное нападение на город, так как ожидали прибытия остального флота, который буря задержала в Эгейском море. Император Андроник начал беспокоиться. Он собрал большое войско и назначил его главнокомандующим своего сына Иоанна. Но главнокомандующий не очень заботился о возложенном на него поручении и вместо того, чтобы идти на выручку Фессалоник, забавлялся охотой. И другие византийские полководцы с полной беспечностью оставались в своем лагере под Константинополем. Жители осажденного города напрасно посылали гонцов за гонцами с просьбами о помощи. Сицилийцы сильно страдали от необыкновенного августовского зноя. Но Евстафий говорит, что они были настоящими демонами и ни во что не ставили опасности, труды и усилия. Их боевые машины наводили на византийцев ужас. Их инженеры славились своей особенной изобретательностью. Они умели подводить под стены мины и взрывать каменную кладку. Фессалоники, которые со многими церквами, дворцами и садами раскинулись на склоне горной возвышенности, были обнесены в виде полукруга валом, снабженным башнями. Этот вал надо было брать штурмом. Припасы в городе стали приходить к концу. Возникла угроза голода. Воды было мало, потому что осаждавшие разрушили акведук, по которому была проведена вода из горных ключей. Комендант Давид был в военном отношении абсолютно некомпетентен, и город уже давно бы пал, если бы не Эвмнос, один из полководцев, назначенных Андроником. Он попытался проникнуть в город. При этом на восточной окраине города завязалась битва между греческими и сицилийскими войсками. Горстка храбрецов выбежала из городских ворот, чтобы помочь полководцу и его воинам пробиться. Но комендант, который с главными силами гарнизона находился в акрополе, как и всегда, не обнаруживал ни малейших признаков деятельности. Он спокойно смотрел с террасы на битву, как на какое-то театральное представление, осыпаемый насмешками присутствующих женщин. Эвмнос не смог войти в город. Впрочем, часть населения решила защищаться до последней возможности. Религиозная ненависть греков к латинянам-католикам, которая была почти сильнее их ненависти к мусульманам, разожгла их до настоящего фанатизма. Если, как уже было сказано, некоторые воины оставляли город даже с согласия полоумного коменданта, то, по словам Евстафия, их с успехом заменяли женщины, которые бились, как настоящие амазонки. Они носили камни для боевых машин, носили воду, даже становились в боевые ряды, закрывались тканями и рогожами, как панцырем, надевали на голову шлемы, чтобы иметь вид воинов, поднимались на стены и сбрасывали оттуда камни.
Сицилийцы очень энергично вели осаду. Они метали из своих машин через валы камни, и греки сравнивали эти камни с теми скалами, которые Полифем бросал в Одиссея. В одном месте огромным бревном, обшитым железом, они разрушили стену, а комендант, слыша этот шум, улыбался. Евстафий делал все, чтобы воспламенить мужество защитников и заставить коменданта исполнять свои обязанности. Он появлялся в самых опасных местах и отказывался бежать из города, за что его особенно хвалит современный ему историк Никита. Особенное мужество проявили женщины Фессалоник, так как они не только убеждали воинов держаться, но и сами принимали участие в битве. Но постоянное напряжение и недостаток в продовольствии истощили наконец силы всех. В ночь на 15 августа по всему городу заговорили о каком-то предсказании, будто бы город на следующий день должен пасть. И действительно, перед утренней зарей первые сицилийские воины подземным ходом приникли в город. За ними следовали другие и молча расходились по улицам. Наконец флот подошел к городу с моря.
В городе забили тревогу. Многие жители полуодетыми бросались в битву. Хотя судьба греков была решена, но победоносные сицилийцы оказались в очень тяжелом положении, так как они находились в нижней части города и разъяренные жители своими стрелами и камнями из метательных машин наносили им большие потери. Греки, которые не вели войны и жили в нижней части города, толпами бросились в акрополь, чтобы оттуда бежать. Это была страшная свалка. На тесной дороге к крепости мужчины, женщины, дети и воины, побросавшие свое оружие, сплелись в один плотный клубок. Многие были раздавлены и растоптаны. Воздух оглашался жалобными криками несчастных. При первом шуме битвы комендант Давид выступил против наступавшего на него врага. Но едва только он увидел блеск оружия, он бросился на своем муле наутек и скрылся в акрополе. Воины, когда увидели геройское бегство этого храбреца, осыпали его грубой бранью. Некоторые из них показали геройскую храбрость и пали под мечами сицилийцев.
Дольше всего продолжалась битва у западных ворот. И у греков были метательные машины, так что с обеих сторон летели смертоносные камни. Один греческий монах убил своим боевым топором тридцать сицилийцев, пока его на одолели. Ужасны были яростные крики бойцов и стоны сраженных. Акрополь еще не был взят, когда комендант, который боялся мести императора, спустился по веревке к врагам и был взят ими в плен.
Битва прекратилась, когда крепость и последняя башня пали. Начались грабеж и резня. Воспоминания о тех гнусных злодействах, которые греки в Константинополе учинили над латинянами, особенно распаляли ярость сицилийцев. По свидетельству Никиты, в Фессалониках не было места, где бы жители могли спастись от врагов, не было пыток, которым бы победители не подвергли побежденных. И церкви никого не спасали. Латиняне врывались в православные храмы с особенной яростью. Алтари и иконы были уничтожены, священные сосуды осквернены, а тех несчастных, которые искали там спасения, вытаскивали из их убежищ и убивали. Часовни и сакристии оглашались дикими песнями пьяных победителей. Евстафий рассказывает, что разрывали даже могилы и срывали с мертвецов украшения, которые с ними были положены в гроб. Достопочтенные матроны и посвященные Богу монастырские послушницы были обесчещены. Но, к чести сицилийских полководцев, надо сказать, что большинство из них всеми силами старалось сдержать рассвирепевших воинов. Толпа сицилийских воинов ворвалась в церковь святого Феодора и топорами разбила дверь, которая вела в крипту, где было погребено тело мученика. Толпа хотела уже вырывать из могилы его кости. Тогда туда подскакал один сарацин, состоявший на службе короля Вильгельма, которого Евстафий называет адмиралом, соскочил с коня и, размахивая палицей, заставил дикую шайку отказаться от покушения на труп мученика. Греческие писатели утверждают, что самые возмутительные акты варварства были совершены не сицилийцами, а армянами, которых было много в Фессалониках и которые ненавидели греческую веру еще сильнее, чем латиняне. Бесчинства продолжались с раннего утра до полудня. За это время командиры флота Алдуин и Ричард Ачерра остановили грабеж и кровопролитие.
Интересно то, что рассказывает архиепископ Евстафий. «Когда мы потеряли всякую надежду, – говорит он, – я со многими спутниками бежал из акрополя в места погребения, которые находились под церковью святого Доминика и под другими храмами. Там некоторые задохнулись, удивительно, что мы вышли оттуда живыми. Когда враги вытащили нас, они повели нас, осыпая насмешками и угрозами, на ипподром. Впрочем, мы не можем особенно жаловаться на их дальнейшее обхождение с нами. Но по дороге туда перед нашими глазами открылись ужасные следы опустошения. Ах, сколько жертв! Моя нога ступала между раскиданными трупами. Когда я сел потом на лошадь, она почти не могла идти вперед по кучам мертвецов, нагроможденных перед крепостью, и с каждым шагом наступала на два или на три трупа сразу. В городе и за городскими стенами среди диких победителей я видел сцены, которые заставляли плакать меня и других христиан, бывших со мною». От епископа за выкуп потребовали 4 ООО золотых монет, и, как кажется, он заплатил эти деньги. Адмирал Алдуин впоследствии относился к нему гуманно и приказал возвратить ему много драгоценностей, которые были у него отняты. И воины, которые похитили из церквей священные сосуды, он заставил отдать их обратно. Теперь сицилийские войска остановились в Фессалониках. Вожди разместились во дворцах, откуда выгнали прежних владельцев, а простые воины должны были довольствоваться более скромным помещением.
Так как поход готовились продолжать, часть флота была отправлена к Пропонтиде и ее берегам. Основная масса армии на кораблях была отправлена в Стримонский залив, чтобы оттуда частью сухим путем, частью морем идти на Константинополь. Передовой отряд встал лагерем у Мозинополиса в ожидании прибытия остального сухопутного войска. Император Андроник поручил своему полководцу, Алексею Бране, отогнать наступающего врага. Тот же приказ получили и другие собранные им войска. Византийская армия расположилась на склонах Гема. Принц Алексей, которому прежде всего предложил отправиться в эту экспедицию король Вильгельм II и который отнюдь не играл выдающейся роли в завоевании Фессалоник, старался убедить сицилийцев, осаждавших Мозинополис, что стоит только ему показаться, чтобы Византия пала. В предчувствии своего воображаемого будущего величия, он уже принял титул и регалии императора. Но сицилийцы не придавали этому никакого значения и занимали завоеванные ими области во имя короля Вильгельма П.
Император Андроник не высказал особенной воинственности, когда его войско праздно стояло у Гема. Правда, он приказал приготовить стены Константинополя для обороны и отдал приказание держать наготове весь флот, чтобы не допускать сицилийские корабли к Византии. Но сам он не стал во главе своего войска и большую часть времени проводил в садах Влахернского дворца среди сладострастных забав и пышных праздников. Причем в постоянной боязни, что против него может вспыхнуть возмущение, что на его жизнь может состояться покушение и имел для этого достаточные причины, ибо все более и более становился ненавистным народу за свою дикую жестокость. Не проходило дня, чтобы он не отдал приказания казнить или ослепить кого-нибудь из выдающихся византийцев.
Но, если Андроник даже в залитых кровью анналах Византийской империи представлен как один из самых гнусных тиранов, то все же есть факт, говорящий в его пользу. Он издал несколько полезных законов и старался оградить права и порядок от произвола низших чиновников. При нем не было тех бесстыдных вымогательств, которые практиковались при императоре Эммануиле. При нем не продавались должности, и он строго наказывал чиновников, виновных в растрате или самоуправстве. Он был доступен для каждого, даже для самого ничтожного гражданина империи, принимал жалобы, оказывал свое содействие и всегда был готов богатыми подарками помочь нужде и бедности. Он украсил свой город постройками и отменил почти повсюду принятое тогда береговое право, назначив суровое наказание тому, кто овладеет судном, прибитым волнами к берегу, или его грузом.
Во многих областях империи с негодованием относились к убийству юного императора и к тем злодеяниям, которые Андроник совершил вскоре после своего восшествия на трон. В Малой Азии вспыхнуло настоящее восстание. Скоро оно приняло такие размеры, что узурпатор, несмотря на свой преклонный возраст, вынужден был еще раз лично взяться за оружие.