Но мы имеем все основания предполагать, что слагались песни, если не о боевых подвигах норманнов, то о славных делах старого времени, которые пели завоевателям Сицилии в лагерных палатках и в замках.
Нельзя сомневаться в том, что во времена норманнского владычества, при палермитанском дворе среди других был в ходу и французский язык, главным образом, его нормандский диалект. Сам граф Рожер до своего совершеннолетия жил в Нормандии, в отцовском замке старого Танкреда и до конца жизни говорил с приближенными к нему нормандскими рыцарями на нормандском диалекте. Весьма вероятно, что барды из Нормандии сопровождали сыновей Танкреда Готвиля в Апулию и Сицилию. Один из них, Креспин, которого Вильгельм Завоеватель изгнал из своего государства, отправился на Сицилию. Поэт так говорит о своем появлении при тамошнем дворе:
Robert Crespin entre le palais,
Ou on cantait et sons et lais
Li un harpe, et autre vielle…
При преемниках Рожера французский язык не мог выйти из употребления, так как на Сицилию прибывали все новые и новые переселенцы из Нормандии. При Вильгельме II, по свидетельству Фальканда, при дворе много говорили по-французски. Вполне допустимо, что и норманнские стихотворения – и притом эпического характера – читались и при дворе в Палермо. Конечно, поэтические сказания, возникшие в этой части Северной Франции, которые дошли до нас, появились позднее. Но и они имели своих предшественников.
Подвиги Бьёрна Железнобокого и Гастинга еще до Роберта Васа были воспеты в старых французских стихах. История Роберта Дьявола и Ричарда Бесстрашного имела, конечно, более старых повествователей, чем те, которые написали эти дошедшие до нас романы. В них жил тот дикий и холодно-демонический дух, который характерен для песен «Эдды». Может быть, под пальмами и фонтанами сарацинских садов, где предавался отдыху Рожер II, рассказывали историю норманнского герцога Роберта Дьявола, который, проклятый еще до своего рождения, рожденный в бурную ночь, под стон непогоды, совершил множество чудовищных злодеяний, пока непостижимым образом не пришел к раскаянию и покаянию. Норманнские барды Сицилии воспевали Вильгельма Короткий Нос, который по дикости и жестокости не уступал древним викингам, и Ричарда Бесстрашного, который сражался с духами и демонами, из одного необыкновенного приключения попадал в другое.
Еще епископ Перси высказал – и с тех пор это повторялось на разные лады, – что дух викингов, который не умер и в их потомках, поселившихся в Нормандии, вызвал к жизни такие явления как рыцарство и романтическая поэзия. Из рассказов Гаймара и Роберта Васа о певце Терлефьере ясно, что и в XI столетии певцы, которые во всем походили на скандинавских скальдов, сопровождали норманнских герцогов. Они рассказывают, что этот Терлефьер, прежде чем Вильгельм Завоеватель начал битву при Гастингсе, вышел из рядов нормандского войска, перед глазами всех показал свое боевое искусство и удивил этим воинов до такой степени, что они сочли его волшебником. Продемонстрировав свою удивительную силу и ловкость, он ринулся на своем коне на англов – каждый удар его был смертельным. Когда враги оправились от первого испуга, они бросились на него целой толпой и изрубили на куски. Вас рассказывает, что перед своим нападением он запел перед войском песню о Роланде, Оливье и других бессмертных героях, павших при Ронсевале, и бросился в бой только тогда, когда получил на это разрешение герцога Вильгельма. В этом рассказе Терлефьер ведет себя, как древний скальд, одинаково хорошо владеющий и лирой, и мечом.
В высшей степени вероятно, что саги пели и перед битвами графа Рожера с сарацинами.
Более того, есть основания полагать, что оба грандиозных цикла средневековых саг – бретонский о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола и песни о Карле Великом с его паладинами – получили свою первоначальную поэтическую форму в Нормандии. Автором французской песни о Роланде считают Терульда, норманна. Тот факт, что предания о Карле Великом, сюжетным ядром которых всегда остаются битва при Ронсевале, измена Ганелона и смерть Роланда, были особенно популярны в Нормандии, объясняется весьма просто.
Вскоре после того, как Ролло принял христианство и прежние ревнители Одина в новом герцогстве на Сене стали такими же ревностными поклонниками Христа, много рыцарей из Нормандии двинулось в Испанию, чтобы там принимать участие в битвах кастильцев с маврами. Оттуда они и приносили на родину саги о Ронсевале. К тому, что они слышали за Пиренеями, они прибавляли много своего и сказание о Карле Великом дополняли реминисценциями из скандинавских саг.
Обстояние Одина – двенадцать героев аналогично двенадцати рыцарям Круглого Стола могучего короля франков. То же – в саге о Хрольве Жердинке и его воинах.
Битва при Ронсевале, которая не имеет себе адекватного исторического прототипа, так как в этой пиренейской долине никогда не было большой битвы между христианами и арабами, – скорее, плод сотворчества народных поэтов, чем исторический факт. Может быть, в основе ее лежит воспоминание о грандиозных битвах скандинавского Севера, например, о битве при Бравалле. Рассказ о том, как Роланд, окруженный врагами, чтобы призвать к себе на помощь Карла Великого, до тех пор трубил в свой боевой рот, пока жилы на его шее не лопнули и он, обливаясь кровью, не упал на землю, весьма напоминает о Хеймдалле, который трубит в свой рог Гиаллар, чтобы дать богам сигнал к последней битве. Измена Ганелона и его наказание имеют сходство с историей Локи. Ганелон был разорван дикими лошадьми. Предание о невесте Роланда, Альде, которая при вести о смерти своего жениха упала мертвой, не произнеся ни единого слова, очень напоминает сказание о Нанне, жене Бальдра, и особенно об Ингеборг, возлюбленной Гиальмара. Имя меча Роланда – Дурандал, – по-видимому, восходит к «Дрогвендил», так в древней Норвегии называли меч семьи Рафиста. Роман об Огире или Гольгере, датчанине, имеет поразительное сходство со скандинавской сагой об Орваре Одде. Герои обоих поэтических произведений прославились путешествиями в далекие страны и одинаково являются олицетворением склонности к эмиграции и приключениям, что было свойственно как норманнам, так норвежцам. Огир, как Старкад, прожил триста лет, а мы знаем, что на Севере были в большом ходу легенды о таких четырехсотлетних героях, каков, например, Гальфдан.
О том, насколько в XII столетии на Сицилии были распространены сказания о короле Артуре, свидетельствует Гервасий Тюльбирийский. Он говорит: «В Сицилии есть гора Этна, которую туземцы называют Монжибелло. Они уверяют, что и до сих пор на склонах этой горы является король Артур. Однажды, якобы, он явился конюху епископа Катанского, когда тот хорошо вычистил скребницей коня, доверенного ему, и когда это резвое могучее животное чего-то испугалось и понеслось по склонам, конюх погнался за конем и долго искал его по ущельям и долинам. Он не нашел его, не хотел потерять совсем и начал искать в рощах Этны. Наконец, он зашел в одно ущелье и через него вышел на прекрасную долину. Там, во дворце, украшенном с удивительным искусством, он увидел Артура, отдыхавшего на ложе, убранном с королевской роскошью. Артур, пристально взглянув в лицо пришельца, спросил его, что его к нему привело. Узнав причину, он велел привести потерянного коня и отдать его конюху, чтобы тот отвел его к епископу. Потом он сказал конюху, что он здесь живет уже много лет, так как страдает от ран, которые открываются у него каждый год. Эти раны он получил в битве со своим племянником, Мардредом, и с Хильдерихом, королем Саксонским. И это, – прибавляет Гервасий, – еще не все. Я сам слышал от жителей страны, что король Артур воспользовался этим случаем, чтобы послать епископу Катании подарки. Многие видели эти предметы своими глазами и им удивлялись».
Все бретонские романы, которые разрабатывают предание об Артуре и его Круглом Столе, составлены нормандцами. Их авторы, за исключением Готфрида Монмутского, жили в Англии при Генрихе Готфрид был несколько старше других. Его «Historia Bretonum»[14] написана на латыни, но все-таки он первый ввел во Франции цикл сказаний о короле Артуре. Он заимствовал свою хронику древних кельтских королей, по его собственному свидетельству, из бретонского подлинника, который Готье, архидиакон Оксфордский, привез в Англию.
Готфрид Монмутский написал гекзаметром «Vita Merlini»[15]. Предание о волшебнике Мерлине было также распространено в Бретани, как и в Валлисе. Из первой из этих стран, которая, после появления норманнов во Франции, подчинилась последним, сведения о Мерлине, как и цикл сказаний об Артуре, дошли и до норманнов. Эти старые кельтские предания в Нормандии переделывались на разные лады как пишущими поэтами, так и при устной передаче и получили дополнения, а эти дополнения часто указывают на скандинавские источники их возникновения. Ясное доказательство влияния норманнов на сказания о короле Артуре представляет роман Роберта Baca «Brut von England».
Здесь в первый раз упоминается о Круглом Столе, хотя у Готфрида Монмутского – а стихотворение Васа только перевод его труда – нет никаких следов этого. Вас заимствовал здесь свои сведения из рассказов жонглеров и из народных преданий. Но у Готфрида Монмутского есть кое-что, что могло явиться в Нормандию только из Скандинавии. Так, например, в «Vita Merlini» мы читаем, что Родерих, зять Мерлина, в числе других подарков принес ему кубок, украшенный резьбой Валанда – pocula quae sculpsit Guielandus In urbe Sigeni, – кузнеца Вёлунда (немецкого Виланда), который играет такую большую роль в сказаниях о северных героях. Далее, Мерлину целиком приписываются те же самые приключения, как и морским людям в Гальфс-саге, – история, которая в Исландии так известна, что там и теперь о том, кто смеется без видимой причины, говорят: «Это смеющийся морской человек». Готфрид рассказывает, что больной Утер Пендрагон приказал вынести себя к войску. У скандинавов совершенно то же рассказывают об Иваре Бейнлаузе. Далее, у него же рассказывается, что Артур вызвал Флоллона на поединок на острове Сены, что ясно указывает на holmgang, т. е. борьбу на острове, обычную у северных воинов. Парсифаль, Тристан и их истории имеют сходство с историей Бодвара Биарке и с историей Сигурда Победителя дракона. А так как эти саги в Бретани были известны с древнейших времен и, ввиду постоянных связей последней с Нормандией, по всей вероятности, появились там тотчас же после завоевания Нормандии Ролло, то можно допустить, что норманнские певцы перенесли усвоенные ими предания из Скандинавии в Южную Италию и Сицилию.
Что же касается саги о Чаше Грааля, то мы не находим никаких признаков того, что она была распространена на Сицилии. Вероятно, потому, что она тесно связана со сказанием о короле Артуре. В старых норманнских романах есть упоминания об этом короле и его Круглом Столе. В 707 или в 717 годах ангел открыл одному пустыннику в Бретани мистерию об Иосифе Аримаеейском и чудесной Чаше.
Ссылки на древний оригинал, из которого будто бы были заимствованы романы и стихотворения средних веков, были не более чем литературной мистификацией. Если впоследствии даже Сервантес утверждал, что история Дон Кихота переведена им с арабского оригинала, то здесь он только пародировал рыцарский роман. Вольфрам Эшенбах заявляет, что провансалец Киот в XII веке написал историю Грааля, на основе сюжета которой он и сложил свое стихотворение. Не следовал ли и он господствующему в то время обычаю?
Несомненно, тот же дух, который веет в мифах о чаше на горе Сальваче, сказывается в некоторых из саг, сохраненных нам «Эддой». Рыцари, которые бродили по всему миру, чтобы найти исчезнувшую с земли чудесную чашу, похожи на старых королей Севера, Свегдера и Гильфа, которые отправились искать потерянный Асгард, жилище богов.
В истории Нормандии, как и в истории первых норманнских повелителей в Англии, упоминается о стихотворениях Serventois, по жанру аналогичных провансальским Sirventes, которые составлялись то в честь известных лиц, то, напротив, содержали в себе сатирические нападки на них. Эта жанровая форма песен, по-видимому, пришла из Скандинавии. Она была знакома и в Исландии, где поэты часто позволяли себе такие бурные личные выходки, что пришлось издать закон против их несдержанности. Можно предположить, что подобные стихотворения норманнских певцов слагались и на Сицилии.
А так как греческий был на Сицилии еще живым языком, то скорее всего поэзия пользовалась им для своих целей. В Византийской империи создавались лирические, дидактические, эпические и даже драматические произведения, которые заслуживают определенного внимания, хотя, конечно, сильно уступают творениям эпохи эллинизма. Что же касается Сицилии, то мы знаем только о гимнах, которые отдельные греческие монахи составляли в честь святых христианской церкви, о сицилийце Михаиле Гликасе, который в греческих стихах написал хронику всемирной истории до 1118 года и etc.
Несомненно, что латинская поэзия в средние века, как во всей Европе, так в Нижней Италии и Сицилии, имела своих представителей. Монах из Монтекассино Амат, о котором мы уже говорили, во второй половине XI века пользовался известностью еще и как выдающийся поэт. Он написал, между прочим, поэму в четырех книгах на латинском языке «О деяниях апостолов Петра и Павла», панегирик папе Григорию VII и стихотворение «О двенадцати камнях и о небесном граде Иерусалиме». Вильгельм Блуа, брат короля Вильгельма И, воспитатель его Петр Блуа и епископ Маниаки в Сицилии написали несколько произведений в прозе и стихах – среди них трагедию «Флаура и Маркус», комедию «Альда», комическое стихотворение, а также перевели Эзоповы басни.
Рядом со старыми языками Римской империи развивалось романское наречие – сначала в форме многочисленных диалектов, затем в Тоскане – как господствующей литературный язык полуострова. То, что итальянская поэзия зародилась на Сицилии, неоспоримый факт. Петрарка ясно говорит, что рифмованные, стало быть, новые, итальянские стихи впервые появились на Сицилии, и Данте уверяет, что первые опыты в этом роде были сделаны в 1140—1150 годах, т. е. еще в эпоху Рожера П. Но было бы слишком смелым утверждение, что на сицилийской земле поэзия возникла совершенно самостоятельно, без всякого воздействия извне.
Справедливо указывают на то, что песни провансальских трубадуров впервые были «завезены» матерью Рожера II, Аделазией, и теми рыцарями и дамами, которые явились в ее свите в Палермо, Аделазия происходила из дома маркграфов Монферратских. Наречие, на котором говорили в ее родной стране, было родственно с провансальским, и трубадур Бернард Вентадур был близок к ее семье. Он прославил двух дочерей Вильгельма III Монферратского, жен Манфреда Салуццо и Гвидона Виенского, за их достоинства и красоту.
Долгое время Чиулло из Алькама считался первым по времени поэтом острова. Исидор ла Лумия указывает на других подданных короля Вильгельма П. Родившиеся в Апулии, они пришли в Палермо, привлеченные слухами об этом короле как о покровителе поэзии. Это Ринальдо из Арцуино, происходивший из дворянской семьи. После мирного договора, заключенного между Барбароссой и сицилийским королевством в Венеции, он отправился в поломничество к Святой Земле. От него до нас дошло стихотворение, имеющее отношение к этому путешествию. Затем Яков из Аквино, Фолько из Калабрии и Рожер из Апулии. Чиулло из Алькама относится к последним годам XII века – если не ко времени Вильгельма II, то ко времени Танкреда Лечче. В стихотворении, дошедшем до нас, он говорит о султане Саладине, как о живом человеке.
Тот факт, что сицилийские поэты норманнского периода не только вдохновлялись провансальцами и подражали их манерам, но что их поэзия питалась и из более ранних источников доказывается и следующими обстоятельствами. Арабско-сицилийские поэты создавали особые формы песен, которые назывались «Muwaschaha» (стихотворения пояса) и «Zadschaal» (звучное стихотворение). Отличительным признаком обеих форм служило то, что рифма или все рифмы сразу являлись в вступительной строфе, которую можно назвать темой, потом сменялись другими рифмами, но в конце каждой строфы появлялись снова и заключали целое. Но есть и такие примеры, где вступительной строфы нет, а все стихотворение имеет точно такую же структуру и все строфы связываются между собой одинаковой конечной рифмой. Формы Мувашахи и Саджала – андалуского происхождения. В Испании в XI и XII столетии их очень любили. Среди итальянских стихотворений древнейшего времени встречаются и такие, которые точно сохраняют характерный порядок рифм. Отсюда с уверенностью можно заключить, что сицилийские поэты норманнской эпохи прежде всего подражали арабским образцам и распространили эту форму по Средней Италии, где она в XIII столетии чаще всего встречается у тосканских поэтов.
Король Рожер, ведя многолетнюю войну с папским престолом на континенте, не упускал, однако, из виду и мусульман африканского побережья.
Зирид Гассан, после той битвы у Медии, которая окончилась поражением норманнов, заключил с Рожером мирный договор. Скоро между князьями Медии и Бужии возник конфликт, и последний пошел на первого войной. Гассан просил помощи у короля Сицилии, а сам до его прибытия храбро защищался от врага, который окружил его войсками с суши и с моря. Вскоре на помощь Гассану прибыл небольшой флот Рожера и приготовился дать бой князю Бужии. Но Гассан воспрепятствовал нападению христианского флота на мусульманский, так как боялся мести, и его противник, поставленный в очень трудное положение, получил возможность отступить. Сицилийский флот вернулся домой, но ненадолго.
В заливе Габеш, недалеко от африканских берегов, находится остров Гербах, соединенный с материком бродом. На этом острове жили берберы, которые не признавали власти Зиридов и занимались морским разбоем. Разогнать этих пиратов, опасных как для сицилийских, так и для итальянских моряков, было бы значительной услугой и для других африканских князей. Исходя из этого Рожер послал туда флот с экипажем как из христиан, так и их мусульман. Осенью 1135 года этот флот подошел к острову и окружил его со всех сторон. Берберы были лишены малейшей возможности спастись бегством. Они защищались геройски, но в конце концов сдались и были по большей части перебиты. Женщин и детей король отослал в Сицилию, где мусульмане покупали их для своих гаремов и для домашних работ.
После того, как Рожер продемонстрировал силу и на африканском берегу, в Медии начался голод, и князь Гассан обратился к сицилийскому королю с просьбой дать ему значительное количество денег взаймы, что и было исполнено. Но когда в 1141 году Рожер потребовал уплаты долга, Гассан стал уклоняться от расчета, и Рожер послал адмирала Георгия Антиохийского в Африку с флотилией из 25 кораблей. Адмирал несколько раз захватывал в медийской гавани торговые суда с богатым грузом и приводил их в Сицилию. Гассан хотел смягчить гнев Рожера и для этого отослал к нему значительное количество пленных христиан. Но его попытки оказались тщетны. Не только Медия, но и другие города на северо-африканском побережье подвергались нападениям сицилийского флота. В 1142 году корабли подошли к Триполи и там высадили на берег войско. Сицилийцы хотели взять город штурмом, что им наверняка бы удалось, если бы из окрестностей не подоспели на помощь осажденным толпы арабов. Это обстоятельство вселило мужество в горожан. Они сделали вылазку и отогнали нападавших к их кораблям. Сицилийцы отплыли на свой родной остров, но скоро возвратились, чтобы напасть на Гигель, который признавал власть Гаммадидов из Бужии. Жители бежали от них вглубь страны, окрестности были разграблены, причем был разрушен летний замок местных князей, который назывался Нозаха, Дом наслаждения. В последующие годы флот Рожера совершал нападения на различные африканские города и населенные пункты и увозил оттуда пленников и добычу. Рожер отомстил и за поражение у Триполи. Через два года он снова напал на город и захватил много всякой добычи и пленных, которые были потом проданы в Сицилии в рабство.
Триполи был маленьким свободным городом. Одно из берберийских племен изгнало правителей и выдало город с его окрестностями мурабидскому эмиру, который с другими пилигриммами шел на богомолье в Мекку. Георгий Антиохийский, как кажется, вошел в соглашение со сторонниками низвергнутого правительства и содействие их помогло ему овладеть городом. Его воины поднялись на стены, устроили в городе резню и грабеж, засели в Триполи и ясно Дали понять, что намерены остаться надолго. Жителям, после того как некоторые из них пали в битве, а другие были уведены в плен, была обещана пощада. Но при этом от них потребовали, чтобы бежавшие вернулись назад. Георгий Антиохийский восстановил стены, оставил в городе сильный гарнизон, обложил жителей данью в пользу короля Сицилийского и вернулся домой на остров.
Город под мусульманским правлением, назначенным туда Рожером, стал процветать. Городские власти предложили окрестным жителям переселяться на жительство в Триполи. Много мусульман отозвалось на это приглашение. Только этот район северной Африки находился в сравнительно лучших условиях, когда в течение нескольких лет, особенно в 1147 и 1148 годах, в других местностях был страшный голод.
Положение жителей равнины было ужасно. Народ сбегался к городам, где еще были запасы. Но горожане запирали перед ними ворота и силой отгоняли их. Доведенные голодом до отчаяния, люди бросались друг на друга и погибали в ожесточенных схватках. Свирепствовали инфекционные болезни. Сицилия была переполнена беженцами. Как следствие такого огромного скопления людей и на острове появились уже зловещие симптомы нехватки продовольствия. Рожер тем временем захватывал в Африке один населенный пункт за другим. Так в 1148 году попал в его руки город Габеш. Это приобретение снова привело его к столкновению с Гассаном, князем Медийским, с которым в последнее время он находился в хороших отношениях.
Некий Юсуф, которого Рожер назначил правителем Габеша с княжескими полномочиями, послал к палермитанскому двору посла, который встретился там с агентом Гассана. Здесь они разругались друг с другом, причем посол Юсуфа осыпал оскорблениями князя Медийского. Агент последнего через голубиную почту сообщил об этом происшествии Гассану, который тотчас же отдал приказание послать из своего главного города корабли, чтобы захватить преступника, позволившего себе так оскорбительно о нем говорить. Предприятие удалось. Посол Юсуфа, при своем возвращении из Палермо, был захвачен в плен и привезен в Медию к Гассану. Последний в гневе и бешенстве осыпал его упреками в коварстве, велел привязать его к верблюду и так возить по улицам Медии. Преданный таким образом на поругание толпы, в шапке, увешанной бубенчиками, он ехал по улицам города, и глашатай, который шел перед ним, кричал: «Вот должная награда тому, кто предает христианам земли ислама». В центре города толпа забила несчастного камнями и посадила на кол. Но Гассан еще не был удовлетворен. Он послал в Габеш против Юсуфа небольшое войско. При приближении этого войска население Габеша поднялось против своего князя, признававшего верховную власть Рожера. Тот защищался в своем замке, но недолго. По необходимости он должен был сдаться, и Гассан выдал Юсуфа его врагам, которые подвергли его мучительной смерти. Брат убитого отвез его детей в Сицилию и призвал Рожера к мести. Король, чтобы наказать преступников, тотчас же послал в Габеш флотилию, но она оказалась недостаточно сильна и, ничего не сделав, вернулась назад. Событие в Габеше представлялось Рожеру недостаточно важным для того, чтобы посылать туда более значительное войско. Но он видел настоятельную необходимость не оставлять безнаказанным вызывающее поведение Гассана.
Летом 1148 года по его приказанию флотилия в 250 кораблей под командованием Георгия Антиохийского, вышла из сицилийской гавани. Когда он прибыл на остров Пантелларию, промежуточную базу между Сицилией и Африкой, он нашел там судно из Медии, которое должно было доносить о враждебных движениях норманнов. На судне находился ящик с почтовыми голубями, и Георгий заставил капитана написать сообщение, что весь норманнский флот отплыл в греческие воды. В Медии ликовали, узнав об этом. На следующую ночь 250 сицилийских кораблей подошли к городу. Георгий намеревался еще ночью высадить войско на берег, чтобы окружить городские стены и ворваться в город. Но сильный ветер задержал его. Поэтому он, чтобы подготовить осуществление своего плана, послал к Гассану посольство. Гассану де бояться нечего, так как адмирал приходит к нему, как друг, и будет точно соблюдать заключенные договоры. Он требовал только, чтобы ему выдали убийц Юсуфа. Если же Гассан этого сделать не может, то он пошлет из Медии войско в Габеш, чтобы, соединившись там с другими норманнами, наказать тамошних злодеев. Гассан созвал своих чиновников, чтобы посоветоваться с ними. Самые решительные из них советовали сопротивляться, но князь предвидел, что это ни к чему не приведет и что город все равно придется сдать. А так как он не осмеливался послать против мусульман мусульманское же войско, то решил искать спасения в бегстве. С другими членами княжеской семьи он оставил город и многие жители последовали за ним. Некоторые из них прятались даже в христианских церквях. Георгий, когда подошел его флот, занял Медию, но не разграбил город, хотя и не предупредил всех бесчинств со стороны своих воинов. Он расставил караулы в княжеском дворце, опечатал казнохранилище и в дворцовых покоях нашел много драгоценностей, которые скопили Зириды. Через несколько часов он навел в городе порядок, так что Медия пострадала незначительно. На следующий день Георгий послал арабов, чтобы привести к нему жен и детей бежавшего Гассана. Он не только обещал сохранить всем жителям жизнь и свободу, но щедро снабдил город запасами. Его заботливость была так велика, что он раздавал бедным подарки деньгами и ссужал купцов, чтобы они могли продолжать свою торговлю.