Страница:
На этот раз Анна-Селена поняла, что речь идет о Наромарте.
— "Меня украли у него. Я знаю, он ищет меня, но ему нужно помочь. Вы сможете помочь ему?"
— "Как это сделать?"
— "Вы можете напасть на караван и перебить охрану?"
После паузы голос ответил:
— "Ты просишь слишком много, маленькая Возвратившаяся. Цену крови дают лишь немногим — тем, кто действительно заслужил её".
— "А что же вы можете?"
— "Дети леса готовы дать тебе цену слова. Или даже цену дела, но только не цену крови".
— "Я не понимаю вас", — грустно сказала вампирочка. — "Цена дела, цена крови… Наверное, я слишком маленькая".
— "Цена слова означает, что мы готовы передать твоё слово тому, кому ты скажешь. Цена дела — мы можем сделать то, что ты попросишь, если это не будет угрожать нашей жизни. Цена крови означает нашу готовность сражать вместе с тобой".
— "Значит, вы можете отыскать Наромарта?"
— "Кого?"
— "Того, кто провел меня по пути вернувшейся", — девочка постаралась говорить в тон собеседнику.
— "По пути Возвратившейся", — строго ответил голос. — "Возможно, мы тебе поможем. Где нам искать его?"
— "Меня похитили в Кусачем Лесу…"
— "Мы знаем это место. Слишком далеко отсюда. Мы не можем сейчас отправиться в такое далекое путешествие: недавно закончилось время дарить любовь, наступает время дарить жизнь. А следом — время ухаживать за новорожденными. Извини, Возвратившаяся, но мы не сможем выполнить эту просьбу".
Анна-Селена огорченно вздохнула. Вот тебе и верные слуги, исполняющие все приказы хозяев.
— "У тебя был плохой наставник, маленькая Возвратившаяся. Это были книги людей, которые мыслят, что всё остальные живые существа — всего лишь их слуги. Мы никогда не были рабами или слугами. Мы были, есть и будем друзьями и союзниками Возвратившихся".
— "У меня самый лучший наставник на свете", — возмутилась девочка. — "Просто, я плохо его слушала".
— "Если так, то это может привести тебя к гибели. Когда-то в этих краях было немало Возвратившихся. Но люди боялись их и ненавидели. Потом пришло время мести. Тела Возвратившихся обратились в прах, пронзенные деревянными кольями, их головы отделены от тел и захоронены с особыми обрядами, а их древние замки разрушены до основания. Теперь там на грудах камней растёт трава и ночью завывает ветер".
— "Это были кровососы?"
— "Разве Возвратившиеся знают иную пищу?"
— "Но среди нас есть те, кто убивает всех на своем пути, и те, кто старается не причинять ненужного вреда".
— "И твой и мой народ убивает, чтобы жить. Так было, так будет и это нельзя изменить. Люди тоже убивают ради пропитания, но убивают и тех, кого потом не съедают. Нас они не едят, но всё время ищут способа убить".
— "Поэтому вы и дружили с местными вампирами? У вас с ними общие враги — люди?"
— "В тебе слишком много человеческого, маленькая Возвратившаяся. Но народ леса верен своим друзьям. Если дети леса встретят твоего наставника, то сообщат ему о тебе".
— "Моё имя Анна-Селена".
— "Имена забываются, Возвратившаяся. Имена забываются, остается память о том, что было. Но дети леса постараются сохранить память и о твоём имени, раз ты считаешь, что это важно".
— "Спасибо", — грустно поблагодарила Анна-Селена.
Это было совсем не то, на что она рассчитывала. Хотя, если разобраться, это было всё-таки лучше, чем совсем ничего.
Глава 8
Хотя время близилось к полуночи, в окнах покойницкой при городской больнице мерцал неверный свет. Впрочем, местных жителей, которые могли это увидеть из окон своих домов, это не удивляло: медикусы частично задерживались в больнице до поздней ночи.
Факелы из сухого бука горели почти без копоти, но света всё равно казалось мало: под потолком и в углах залегли густые тени. Впрочем, медикусов это, похоже, устраивало. Над распростертым на большом мраморном столе разъятым трупом склонились две фигуры в мешковатых халатах: маленькая и высокая.
— Так, а теперь разрезаю плевру и осматриваю левое легкое… Н-да, курить ему явно следовало бы поменьше. Представляю, что за жизнь с настолько пораженными альвеолами.
— А что будет, если сломанное ребро проколет плевру?
— В плевральную полость попадет воздух и человеку будет трудно дышать… Эльфу, впрочем, тоже.
— Почему?
— Потому что воздух будет… скажем так, поджимать легкое.
— Как это называется?
— Пневмоторакс.
— А если в плевральной области скопилась кровь?
— То это гемоторакс. У меня очень хорошая память, но, Виолетта, для чего мне все это знать?
— Опять ты за своё, — досадливо протянула волшебница. — Как ты не поймешь, ты же лечил эльфов и людей в своем мире!
— А еще гномов и минотавров. Но там я молился Элистри — и она давала мне силы. Поверь, мне и в голову не приходило интересоваться строением их тела.
— Не отвлекайся. Вскрывай перикард… Сам говорил, что таким образом ты лечишь только раны, да и то не все. А на тебя будут смотреть, как на целителя. И рано или поздно к тебе пойдут с поносом и зубной болью. И не единицы — десятки в день. Сможешь всех вылечить силой Элистри?
— Если Элистри будет угодно… Но, скорее всего, так много сил она просто не сможет мне передать. Точнее, я не смогу столько принять. Возможности священника ограничены по самой природе обитателя основного плана. Я — не высшее существо, я — всего лишь полуэльф…был…
— Еще будешь! Так вот, медикус рассчитывает не на чью-то помощь, а на свои силы. Если можно излечить рану самостоятельно — стоит ли просить о том богиню? У нее и без тебя забот, наверное, хватает. Так, теперь…
— Кто-то идет!
Бросив негромко звякнувшие инструменты, Наромарт отступил в темный угол и моментально растворился в тени. Виолетта же наоборот шагнула к дверям. Через несколько секунд снаружи послышались шаги, затем в дверь постучали, и мужской голос произнес:
— Госпожа Виолетта!
— Да, мэтр Конрад, проходите.
Тяжелая дубовая дверь покойницкой со скрипом отворилась, и на пороге возник городской обер-медикус мэтр Конрад Люгер. Это был еще нестарый мужчина, высокого роста и с большими крепкими руками — очевидное свидетельство того, что его работа требует не только умственных, но и серьезных физических усилий. Судя по тому, что мешковатый серый халат, завязанный сзади, был слегка забрызган кровью, мэтр прибыл в покойницкую непосредственно из операционной.
— Госпожа Виолетта, только что принесли стражника, которого ранили бандиты. Может, ему еще можно помочь. Не хотите ли ассистировать мне при операции? К тому же могут пригодиться и Ваши… гм… другие способности.
— Благодарствую мэтр. Но со мной коллега, доктор Бользен.
— О, никаких проблем. Раз он доктор, то может к нам присоединиться. Как городской обер-медикус я имею право разрешить медицинскую практику в городе при отсутствии патента. По жизненным показаниям, которые в данном случае налицо.
— Но, мэтр… Он, видите ли, из Руссии, и его вид…
— Вздор, мадмуазель. Образованному человеку пристало смотреть не на внешность, а на суть. Коллега Бользен, где вы?
Медикус напряженно всматривался в темные углы покойницкой, не замечая там признаков жизни.
— Здесь мэтр. Я счастлив познакомиться с высокоученым представителем нашей благородной профессии.
Мэтр Конрад вздрогнул: прямо на него шагнул высоченный человек, ростом добрых семи футов. В то же время он был ужасно худ. Разбросанные по плечам длинные густые волосы в свете факелов казались серебристыми, а кожа была аспидно-черной, так что невероятно резко выделялись белки глаз. И этот человек протягивал ему раскрытую ладонь. Преодолевая оцепенение, медикус медленно поднял свою руку и принял рукопожатие.
— Простите, коллега Бользен, но вид Ваш действительно несколько… необычен… Теперь я даже готов поверить, что в Руссии по улицам зимой ходят медведи.
— Ходят. Только не зимой, а круглый год. И не медведи, а беры.
— Кто, простите?
— Беры. Они выглядят как обычные медведи, но очень разумны. Басилевс их привечает, знатные беры входят в Боярскую Думу.
— Достойно удивления… Впрочем, поспешим к больному…
Как пригодились уроки мадемуазель Виолетты, как пригодились… В первый момент, увидав окровавленное тело Мирона, Наромарт запаниковал. В этом мире Элистри не отзывалась на его молитвы, а раз так, то он не мог рассчитывать, что богиня ниспошлет ему сил исцелить товарища. Затем на место паники пришла вера. Ведь бывало, что он получал помощь в тот момент, когда не смел на это и надеяться. Темный эльф наклонился над человеком и воззвал к своей богине, но… чуда не произошло. И тогда Наромарт вспомнил о том, что он не только священник, но и врач.
Прощупывать, или как называла мадемуазель Виолетта — пальпировать, повреждения можно было и одной рукой. Тем более что проблемы с левой ногой были заметны даже на глаз, без всякой пальпации. Неестественный изгиб не оставлял сомнений в переломе левой голени, а шишка на бедре подталкивала к выводу, что и кости бедра не остались целыми. Хорошо ещё, что переломы были закрытыми, это он определил по отсутствию кровотечения.
Рана головы выглядела не очень большой и кровила не сильно, но располагалась в очень неприятном месте — у виска. Там кости человеческого черепа не такие крепкие, к тому же ещё и сосудов много. Да и сам факт, что Нижниченко был без сознания, ничего доброго не обещал. Наромарт приподнял Мирону верхнее веко сначала на одном глазу, потом на другом. Слава Элистри, зрачки выглядели одинаковыми, что было хорошим знаком. Будь они разными, это могло бы означать, что внутри головы лопнул кровеносный сосуд. Хотя, если быть точным, опасность этого ещё оставалось, но сейчас можно было не думать о самом плохом.
Ещё подозрительно выглядело кровавое пятно на левом боку. Задрав на раненом рубаху и кафтан, Наромарт обнаружил в левом подреберье здоровенный синяк. Чуткие тонкие пальца полуэльфа ощупали пораженное место, и целитель недовольно охнул. Как минимум, два ребра у Мирона были сломаны. Но, вроде как без смещения. Приложив к груди здоровое ухо, Наромарт попытался определить, не пробили ли осколки ребра плевру. Ничего подозрительного, к счастью, слышно не было.
— Ну что? — спросил топтавшийся рядом в растерянности Сашка.
Тёмный эльф повернулся к стоящим за спиной людям.
— Его надо в лечебницу. Левая нога сломана в двух местах, ребра тоже сломаны. То, что Мирон потерял сознание — для него благо, так он хоть боли не чувствует. У меня с собой есть кое-какие лекарства, но этого мало. Йеми, в Плескове есть лечебница?
— Нет, в Плесков мы возвращаться не станем, — уверенно сказал Йеми. — Здесь недалеко живут хорошие люди, пойдем к ним.
— Пойми, Мирон нуждается не только в ложе и крыше над головой. Его надо лечить. Нужны лекарства, возможно, потребуется и хирургическое вмешательство.
— Уверяю тебя, Наромарт, в этом месте ему помогут лучше, чем в Плескове.
— Тогда что же мы стоим? Идти надо, — решительно произнес Гаяускас. — Сейчас носилки организуем. Саша, Женя, идемте со мной.
На ходу достав универсальный нож, Балис направился к орешнику. Мальчишки двинулись за ним.
— Подожди! — окликнул капитана полуэльф.
— Что?
— Необходимо зафиксировать ногу, чтобы сломанные кости не сдвигались. Для этого мне нужны две дощечки: прибинтовать ногу.
— Сделаем.
— Ножом? Лучше возьмите топор. Йеми, топор остался?
— Остался, — кагманец, который успел собрать разбросанные по склону пожитки, склонился над одним из узлов. — Вот, возьмите.
— Хорошо бы исправить смещение костей, но одной рукой, увы, я этого сделать не смогу.
— Нас учили делать вытяжение, — с некоторой неуверенностью заявил Балис. — Раз нет врача, придётся самому.
— Я буду говорить, что и как тебе делать. Если тебя учили, то это не сложно. Главное — не нужно прикладывать слишком больших усилий. Не перестараться… Но сначала нужно приготовить всё для фиксации.
— Тогда мы пошли…
— Что это за хорошие люди, Йеми? — глядя вслед офицеру и ребятам, поинтересовался Наромарт.
— Изонисты. К востоку отсюда находится тайный приют Иссона. Там могут найти убежище все, кто в этом нуждается.
— И чем они могут ему помочь? — чёрный эльф кивнул на Мирона.
— Священники Иссона обладают даром исцеления. Кроме того, возможно, они смогут узреть что-то о судьбе Рионы и твоих юных спутников.
— Насколько далеко отсюда они находятся?
Йеми помедлил с ответом, прикидывая расстояние.
— Не дальше, чем за полторы лины.
— Это сколько идти?
— По равнине — не больше пары часов. Но здесь дорога будет нелегкой, придется перевалить через этот гребень, — Йеми махнул рукой в сторону поднимающегося склона. — Потом спустимся в соседнюю долину и перейдем через реку.
— Реку?
— Она неглубока, весеннее половодье давно кончилось. Сейчас там в месте брода воды тебе не выше колен.
Наромарт обречено вздохнул, и похромал к орешнику, где уже вовсю шла рубка жердей для носилок. На фиксацию ноги Мирона срубили орешину потолще. Эльф отмерил нужную длину, Балис вырубил из ствола чурбачок, расколол пополам — получились импровизированные шины.
Вытяжение в исполнении Гаяускаса под руководством Наромарта прошло успешно. Балис, несмотря на то, что с того времени, когда его обучали оказанию первой помощи, прошёл изрядный срок, справился не хуже настоящего травматолога. После того, как сломанная нога Мирона была приведена в относительно нормальное состояние, Наромарт обложил её с обеих сторон самодельными шинами, а Гаяускас и Йеми туго примотали их тряпками. Что касается носилок, то морпех собирался натянуть на две длинных жердины пару плащей, но эльф потребовал предварительно уложить несколько поперечных перекладин.
— Я не могу быть уверенным, что не поврежден позвоночник. А если так, то мягкие носилки делать нельзя, в дороге Мирону может стать хуже.
После этого Гаяускас и сам вспомнил, что этому их тоже в своё время учили: при травмах позвоночника транспортировать раненого необходимо на жестком щите. Да, быстро же стирается из памяти то, чем не пользуешься в повседневной жизни.
Наконец, носилки были собраны, а снаряжение большей частью навьючены на Ушастика — единственного оставшегося у отряда средства передвижения, меньшей — распределено между мальчишками и Наромартом. Нести Нижниченко, который ещё не вернулся в сознание, могли только Йеми и Балис: мальчишкам для этого не хватало сил, а однорукий эльф вообще никак не годился на роль носильщика. Он шел чуть сбоку, внимательно наблюдая за пациентом. И как только Мирон начал приходить в себя, скомандовал остановиться.
— Мирон, ты слышишь меня? Как ты себя чувствуешь?
— Паршиво, — хриплым голосом ответил раненый.
— Точнее.
— Больно…
— Где именно болит?
— Везде, — скривился Мирон. — Нога, башка…
— Голова только болит? Не кружится?
— Кружится… В глазах всё плывет…
— Не тошнит?
— Да вроде нет…
— Хорошо… Так, ещё где-то болит?
— В груди слева… При вдохе.
— Старайся не дышать глубоко.
Закончив расспросы, целитель достал из мешка, в котором хранил травы, бальзамы и настойки, какой-то пузырёк с плотно притёртой пробкой.
— Балис, открой, пожалуйста. Мирон, мы несем тебя в ближайшую деревню, там займемся твоим лечением. А сейчас я дам тебе лекарство, которое снимет боль и принесет сон. Давай, пей.
Отпив пару глотков, Мирон снова провалился в забытье.
— И что ты ему дал? — с некоторым подозрением поинтересовался Гаяускас.
— Я же сказал: обезболивающий и усыпляющий настой, — ответил темный эльф. — Ты хочешь узнать, как его приготовить?
— Нет, это меня не интересует. Он поможет?
— Как видишь, Мирон спит. Раны его это лекарство не вылечит, но сейчас ничем иным я помочь ему не могу. Но меня больше всего беспокоит не боль и даже не переломы.
— А что же?
— Бледность. Мирон бледнеет всё больше, а ведь кровоточащих ран у него нет.
— И что это значит? — не понял капитан.
— Боюсь, что кровь вытекает у него внутри. Теперь его жизнь в руках богов.
— Боги, боги, — поморщившись, выдавил из себя Балис. — Кругом у вас боги, одни только боги. Вы сами-то что-нибудь можете сделать? Или только болтать про богов?
— Не злись, — мягко попросил Наромарт. — Я делаю всё, что в моих силах. Там, куда мы идём, Мирону смогут помочь лучше, — в эту фразу он постарался вложить как можно больше уверенности. — Ты говоришь, мы должны для него что-то сделать сами? Верно. Сами мы должны как можно скорее донести его до друзей Йеми. И вот это вместо нас боги сделают вряд ли.
Балис молча развернулся и взялся за ручки носилок.
— Что ты поешь, Битый?
— Это старая песня моей родной страны, Тиана. В ней поётся про старую мельницу. Про мальчишку, который рос среди сосен и скал Хольдстрима, рос и хотел посмотреть мир, а над ручьём вертелось колесо старой мельницы. Мальчишка вырос и отправился в дальние странствия, он путешествовал из страны в страну, а над ручьём вертелось колесо старой мельницы. И однажды, старый и усталый, он вернулся в свою родную деревню, его никто не помнил, да и он никого не узнал, но над ручьём по-прежнему вертелось колесо старой мельницы.
— Над ручьём? У тебя на родине тоже ставят водяные мельницы?
— Думаешь, северяне — грубые дикари? Это не так. Правда, нравы у нас суровые, но что касается умения построить дом, корабль или мельницу, то тут мы никому не уступим.
— А ручных мельниц, значит, у вас нет?
— Почему — нет? Конечно, есть. Многие марины живут отдельными семьями, далеко от поселков. На поселковую мельницу не набегаешься.
Битый на минутку прикрыл глаза, чтобы явственнее увидеть голубоватые скалы, темно-синие, словно свинцовые, волны, зеленые сосны родного Хольдстрима.
— Я знаю, ты скучаешь по Родине.
— Конечно, скучаю. Как подумаю о том, сколько же времени я не видел своих родных…
Уроженцу северных земель шел сорок третий год. Не тридцать седьмая весна, как бы сказали добропорядочные граждане Империи Мора, а именно сорок третий год. Большую часть из них он провел в море. С десяти лет плавал на кораблях: сначала в дружине ярла Турира, потом в других дружинах, с другими ярлами. Иногда торговали, чаще пиратствовали, но без живодерства. Пленных не резали и не топили, а, снабдив провиантом и питьевой водой, сажали в лодку, давая возможность добраться до обитаемых мест, или высаживали на каком-нибудь не слишком людном берегу.
Так год за годом текла его жизнь, он обзавелся женой, подрастали дети. И вдруг, на четвертом десятке, всё круто изменилось. В порту Итлены воин познакомился со священником-изонистом, открывшим ему совершенно новый мир. Нельзя сказать, чтобы о существовании этого мира марин совсем уж не подозревал. С детства проявлялись в нём странные способности, которые он таил от постороннего глаза, но к которым порой прибегал, когда заставляла нужда. Мог быстро заживить свои раны: "Зарастает на нём, как на кошке", — говорили про мальчишку соседи. Мог и сделать кожу твердой и упругой, словно древесная кора, что изрядно помогало в бою. Чувствовал перемены погоды и близость рыбного косяка. Ну и ещё то, сё, по мелочи.
Священник объяснил ему, что все эти способности — не случайность. Марин оказался псиоником — человеком, способным силой мысли управлять и собой, и другими людьми и иными живыми существами, и даже неживой природой. Разумеется, в определенных пределах.
Потрясение было столь сильным, что он, отрекшись от своей прежней жизни, отправился вместе со священником навстречу жизни новой. Не отпугнуло его и то, что в Империи изонисты преследовались, как государственные преступники и неправоверующие. Не остановила даже разлука с женой и детьми.
Впрочем, наставник объяснил неофиту, что семью бросать нехорошо, и что Иссон не требует от верящих в него отречения от своей прежней жизни. А так же что рвение к служению богу надо проявлять не только по желанию, но и по возможностям. "Возжелавший же свыше своих сил принесет лишь беду, когда окажется не в состоянии нести то бремя, которое на себя взвалил", — сказал наставник, и марин, проникшись этой мыслью, отправился в родной Хольдстрим, чтобы навестить жену и детей. А потом вернулся к братьям по вере, дабы овладеть премудростями поклонения Иссону и развить свой талант псионика. И вот уже шестой год он скитался по обителям изонистов, исполняя работы, которые задавали ему наставники. Посвящения в священники его до сих пор не удостоили, но ещё вскоре после приобщения к верным возвели в звание Воина Храма.
Это было в обычаях многих земель Вейтары: воины посвящали себя тому или иному божеству и становились преданными защитниками храмов и священников. Воинами Храма славился Ренс, их имели и Аэлис, и Кель, и Фи. Оказалось, были свои Воины Храма и у Иссона.
Вот и сейчас бывший морской разбойник, имеющий на теле свыше трёх десятков шрамов, за что и получивший от новых друзей прозвище Битый, охранял небольшой приют изонистов, расположенный в Торопских горах, в маленькой долине между Южным и Внутренним хребтами. Можно даже сказать, совсем крошечный приют. В нём, кроме Битого, постоянно обитало всего двое служителей Иссона: старый Огустин, бывший за старшего, и юная Тиана, недавно ставшая священницей и проводящая вдали от людей положенное "время уединенного созерцания".
Уединение, конечно, было довольно условным. Кроме троих духовных в приюте постоянно были посторонние: те самые нуждающиеся в помощи, заботиться о которых повелел Иссон. Да и созерцание было условным ничуть не меньше. На долю Битого и Тианы приходилась большая часть повседневных бытовых дел: приготовление пищи, стирка белья, работа в огородах и виноградниках, уход за домашними животными, рыбалка и сбор диких плодов. Огустин редко обременял себя подобными заботами, вот уж кто воистину предавался созерцанию и размышлению. Но упрекать его в чём-либо Битому и в голову не приходило: почтенному старцу давно уже минуло шестьдесят лет, а в такие года более, чем хочется им самим, трудятся только рабы или те, чьи дети родились без чести и совести.
Конечно, временно проживающие в приюте помогали насельникам в трудовых буднях, но что это была за помощь… К примеру, в эти дни здесь обитали два изгоя: благородный сет Олус Колина Планк и душегубец Гручо Мракс.
Первый из них очень старался в поведении ничем не показывать своего аристократического положения, и не отказывался от любой работы, вот только не умел почти ничего. Оно и понятно, у благородных всё рабы делают, откуда умению-то взяться? Конечно, собрать хворост-сушняк навыка особо не требуется, но вот при прополке грядок с морковью овощи пострадали куда больше сорняков. Наградил Иссон помощничком.
Что же до второго, то у Битого вообще не укладывалось в голове, как можно помогать таким людям. У самого бывшего марина, а ныне Воина Храма, руки были хоть и по локоть в крови, но это была кровь, пролитая в честном бою. Мракс же убил в своей жизни только восемь человек. Восемь женщин и девушек, которых сначала изнасиловал, а потом, чтобы замести следы, лишил и жизни. По мнению Битого, говорить о какой-то помощи этому мерзавцу было просто кощунственно. Попади Гручо в его руки в былые годы, марин бы поступил предельно просто: веревку на запястья, камни в рубаху, мешок на голову и за борт. Зная трепетное отношение изонистов к любой жизни, он не сомневался, что совершить самосуд над душегубом отец Огустин не позволит, но полагал, что в убежище мерзавец допущен не будет. Пусть идёт своей дорогой. Либо звери съедят, либо стражники отловят и отправят на свидание с палачом. Как считал Битый, и то и другое Гручо Мракс заслужил сполна.
Однако, старый изонист вынес другое решение: душегубцу было разрешено прожить в обители целых восемь дней, осьмицу — говоря на языке этих мест, в течение которой Огустин намеревался говорить с ним о грехах и необходимости покаяния. И хотя в покаяние такого мерзавца Воин Храма верил не больше, чем в покаяние инквизитора, но спорить со старшим священником, конечно, не посмел. Только старался держаться подальше от душегубца, словно боялся обмараться. Да и то сказать, Гручо больше сидел в своей хижине, словно крыса в норе.
— Ничего, Битый, скоро уже ты поедешь в родные края и увидишь свою семью, — улыбнулась Тиана.
Он тоже улыбнулся в ответ.
— Скорее бы. Чем ближе этот день, тем медленнее ползет время.
— Неужели тебе тут так плохо?
— Мне не плохо. Но я очень соскучился по родным. А ты разве не скучаешь?
Молодая женщина задумалась. В далекой Лагурии у неё остались муж, сын, отец, сестра и множество подруг. Скучала ли она по ним? Конечно, да. Но не настолько, чтобы рваться к ним, как рвался к своей семье Битый.
— Ладно, что-то размечтались мы с тобой, — вздохнул Воин Храма. — Давай, засыпай еще ржи, а то не успеем лепешки к ужину приготовить.
Тиана зачерпнула горсть зерна из стоящего рядом глиняного блюда и всыпала его в ручную мельницу. Затем засыпала вторую. Мужчина взялся, было, за рукоятку, но не успел сделать и пары оборотов, как в голове у обоих прозвучал голос Стража.
— "Меня украли у него. Я знаю, он ищет меня, но ему нужно помочь. Вы сможете помочь ему?"
— "Как это сделать?"
— "Вы можете напасть на караван и перебить охрану?"
После паузы голос ответил:
— "Ты просишь слишком много, маленькая Возвратившаяся. Цену крови дают лишь немногим — тем, кто действительно заслужил её".
— "А что же вы можете?"
— "Дети леса готовы дать тебе цену слова. Или даже цену дела, но только не цену крови".
— "Я не понимаю вас", — грустно сказала вампирочка. — "Цена дела, цена крови… Наверное, я слишком маленькая".
— "Цена слова означает, что мы готовы передать твоё слово тому, кому ты скажешь. Цена дела — мы можем сделать то, что ты попросишь, если это не будет угрожать нашей жизни. Цена крови означает нашу готовность сражать вместе с тобой".
— "Значит, вы можете отыскать Наромарта?"
— "Кого?"
— "Того, кто провел меня по пути вернувшейся", — девочка постаралась говорить в тон собеседнику.
— "По пути Возвратившейся", — строго ответил голос. — "Возможно, мы тебе поможем. Где нам искать его?"
— "Меня похитили в Кусачем Лесу…"
— "Мы знаем это место. Слишком далеко отсюда. Мы не можем сейчас отправиться в такое далекое путешествие: недавно закончилось время дарить любовь, наступает время дарить жизнь. А следом — время ухаживать за новорожденными. Извини, Возвратившаяся, но мы не сможем выполнить эту просьбу".
Анна-Селена огорченно вздохнула. Вот тебе и верные слуги, исполняющие все приказы хозяев.
— "У тебя был плохой наставник, маленькая Возвратившаяся. Это были книги людей, которые мыслят, что всё остальные живые существа — всего лишь их слуги. Мы никогда не были рабами или слугами. Мы были, есть и будем друзьями и союзниками Возвратившихся".
— "У меня самый лучший наставник на свете", — возмутилась девочка. — "Просто, я плохо его слушала".
— "Если так, то это может привести тебя к гибели. Когда-то в этих краях было немало Возвратившихся. Но люди боялись их и ненавидели. Потом пришло время мести. Тела Возвратившихся обратились в прах, пронзенные деревянными кольями, их головы отделены от тел и захоронены с особыми обрядами, а их древние замки разрушены до основания. Теперь там на грудах камней растёт трава и ночью завывает ветер".
— "Это были кровососы?"
— "Разве Возвратившиеся знают иную пищу?"
— "Но среди нас есть те, кто убивает всех на своем пути, и те, кто старается не причинять ненужного вреда".
— "И твой и мой народ убивает, чтобы жить. Так было, так будет и это нельзя изменить. Люди тоже убивают ради пропитания, но убивают и тех, кого потом не съедают. Нас они не едят, но всё время ищут способа убить".
— "Поэтому вы и дружили с местными вампирами? У вас с ними общие враги — люди?"
— "В тебе слишком много человеческого, маленькая Возвратившаяся. Но народ леса верен своим друзьям. Если дети леса встретят твоего наставника, то сообщат ему о тебе".
— "Моё имя Анна-Селена".
— "Имена забываются, Возвратившаяся. Имена забываются, остается память о том, что было. Но дети леса постараются сохранить память и о твоём имени, раз ты считаешь, что это важно".
— "Спасибо", — грустно поблагодарила Анна-Селена.
Это было совсем не то, на что она рассчитывала. Хотя, если разобраться, это было всё-таки лучше, чем совсем ничего.
Глава 8
В которой герои получают неожиданную помощь.
Здесь вам не равнина, здесь климат иной:
Идут лавины одна за одной.
В.Высоцкий
Хотя время близилось к полуночи, в окнах покойницкой при городской больнице мерцал неверный свет. Впрочем, местных жителей, которые могли это увидеть из окон своих домов, это не удивляло: медикусы частично задерживались в больнице до поздней ночи.
Факелы из сухого бука горели почти без копоти, но света всё равно казалось мало: под потолком и в углах залегли густые тени. Впрочем, медикусов это, похоже, устраивало. Над распростертым на большом мраморном столе разъятым трупом склонились две фигуры в мешковатых халатах: маленькая и высокая.
— Так, а теперь разрезаю плевру и осматриваю левое легкое… Н-да, курить ему явно следовало бы поменьше. Представляю, что за жизнь с настолько пораженными альвеолами.
— А что будет, если сломанное ребро проколет плевру?
— В плевральную полость попадет воздух и человеку будет трудно дышать… Эльфу, впрочем, тоже.
— Почему?
— Потому что воздух будет… скажем так, поджимать легкое.
— Как это называется?
— Пневмоторакс.
— А если в плевральной области скопилась кровь?
— То это гемоторакс. У меня очень хорошая память, но, Виолетта, для чего мне все это знать?
— Опять ты за своё, — досадливо протянула волшебница. — Как ты не поймешь, ты же лечил эльфов и людей в своем мире!
— А еще гномов и минотавров. Но там я молился Элистри — и она давала мне силы. Поверь, мне и в голову не приходило интересоваться строением их тела.
— Не отвлекайся. Вскрывай перикард… Сам говорил, что таким образом ты лечишь только раны, да и то не все. А на тебя будут смотреть, как на целителя. И рано или поздно к тебе пойдут с поносом и зубной болью. И не единицы — десятки в день. Сможешь всех вылечить силой Элистри?
— Если Элистри будет угодно… Но, скорее всего, так много сил она просто не сможет мне передать. Точнее, я не смогу столько принять. Возможности священника ограничены по самой природе обитателя основного плана. Я — не высшее существо, я — всего лишь полуэльф…был…
— Еще будешь! Так вот, медикус рассчитывает не на чью-то помощь, а на свои силы. Если можно излечить рану самостоятельно — стоит ли просить о том богиню? У нее и без тебя забот, наверное, хватает. Так, теперь…
— Кто-то идет!
Бросив негромко звякнувшие инструменты, Наромарт отступил в темный угол и моментально растворился в тени. Виолетта же наоборот шагнула к дверям. Через несколько секунд снаружи послышались шаги, затем в дверь постучали, и мужской голос произнес:
— Госпожа Виолетта!
— Да, мэтр Конрад, проходите.
Тяжелая дубовая дверь покойницкой со скрипом отворилась, и на пороге возник городской обер-медикус мэтр Конрад Люгер. Это был еще нестарый мужчина, высокого роста и с большими крепкими руками — очевидное свидетельство того, что его работа требует не только умственных, но и серьезных физических усилий. Судя по тому, что мешковатый серый халат, завязанный сзади, был слегка забрызган кровью, мэтр прибыл в покойницкую непосредственно из операционной.
— Госпожа Виолетта, только что принесли стражника, которого ранили бандиты. Может, ему еще можно помочь. Не хотите ли ассистировать мне при операции? К тому же могут пригодиться и Ваши… гм… другие способности.
— Благодарствую мэтр. Но со мной коллега, доктор Бользен.
— О, никаких проблем. Раз он доктор, то может к нам присоединиться. Как городской обер-медикус я имею право разрешить медицинскую практику в городе при отсутствии патента. По жизненным показаниям, которые в данном случае налицо.
— Но, мэтр… Он, видите ли, из Руссии, и его вид…
— Вздор, мадмуазель. Образованному человеку пристало смотреть не на внешность, а на суть. Коллега Бользен, где вы?
Медикус напряженно всматривался в темные углы покойницкой, не замечая там признаков жизни.
— Здесь мэтр. Я счастлив познакомиться с высокоученым представителем нашей благородной профессии.
Мэтр Конрад вздрогнул: прямо на него шагнул высоченный человек, ростом добрых семи футов. В то же время он был ужасно худ. Разбросанные по плечам длинные густые волосы в свете факелов казались серебристыми, а кожа была аспидно-черной, так что невероятно резко выделялись белки глаз. И этот человек протягивал ему раскрытую ладонь. Преодолевая оцепенение, медикус медленно поднял свою руку и принял рукопожатие.
— Простите, коллега Бользен, но вид Ваш действительно несколько… необычен… Теперь я даже готов поверить, что в Руссии по улицам зимой ходят медведи.
— Ходят. Только не зимой, а круглый год. И не медведи, а беры.
— Кто, простите?
— Беры. Они выглядят как обычные медведи, но очень разумны. Басилевс их привечает, знатные беры входят в Боярскую Думу.
— Достойно удивления… Впрочем, поспешим к больному…
Как пригодились уроки мадемуазель Виолетты, как пригодились… В первый момент, увидав окровавленное тело Мирона, Наромарт запаниковал. В этом мире Элистри не отзывалась на его молитвы, а раз так, то он не мог рассчитывать, что богиня ниспошлет ему сил исцелить товарища. Затем на место паники пришла вера. Ведь бывало, что он получал помощь в тот момент, когда не смел на это и надеяться. Темный эльф наклонился над человеком и воззвал к своей богине, но… чуда не произошло. И тогда Наромарт вспомнил о том, что он не только священник, но и врач.
Прощупывать, или как называла мадемуазель Виолетта — пальпировать, повреждения можно было и одной рукой. Тем более что проблемы с левой ногой были заметны даже на глаз, без всякой пальпации. Неестественный изгиб не оставлял сомнений в переломе левой голени, а шишка на бедре подталкивала к выводу, что и кости бедра не остались целыми. Хорошо ещё, что переломы были закрытыми, это он определил по отсутствию кровотечения.
Рана головы выглядела не очень большой и кровила не сильно, но располагалась в очень неприятном месте — у виска. Там кости человеческого черепа не такие крепкие, к тому же ещё и сосудов много. Да и сам факт, что Нижниченко был без сознания, ничего доброго не обещал. Наромарт приподнял Мирону верхнее веко сначала на одном глазу, потом на другом. Слава Элистри, зрачки выглядели одинаковыми, что было хорошим знаком. Будь они разными, это могло бы означать, что внутри головы лопнул кровеносный сосуд. Хотя, если быть точным, опасность этого ещё оставалось, но сейчас можно было не думать о самом плохом.
Ещё подозрительно выглядело кровавое пятно на левом боку. Задрав на раненом рубаху и кафтан, Наромарт обнаружил в левом подреберье здоровенный синяк. Чуткие тонкие пальца полуэльфа ощупали пораженное место, и целитель недовольно охнул. Как минимум, два ребра у Мирона были сломаны. Но, вроде как без смещения. Приложив к груди здоровое ухо, Наромарт попытался определить, не пробили ли осколки ребра плевру. Ничего подозрительного, к счастью, слышно не было.
— Ну что? — спросил топтавшийся рядом в растерянности Сашка.
Тёмный эльф повернулся к стоящим за спиной людям.
— Его надо в лечебницу. Левая нога сломана в двух местах, ребра тоже сломаны. То, что Мирон потерял сознание — для него благо, так он хоть боли не чувствует. У меня с собой есть кое-какие лекарства, но этого мало. Йеми, в Плескове есть лечебница?
— Нет, в Плесков мы возвращаться не станем, — уверенно сказал Йеми. — Здесь недалеко живут хорошие люди, пойдем к ним.
— Пойми, Мирон нуждается не только в ложе и крыше над головой. Его надо лечить. Нужны лекарства, возможно, потребуется и хирургическое вмешательство.
— Уверяю тебя, Наромарт, в этом месте ему помогут лучше, чем в Плескове.
— Тогда что же мы стоим? Идти надо, — решительно произнес Гаяускас. — Сейчас носилки организуем. Саша, Женя, идемте со мной.
На ходу достав универсальный нож, Балис направился к орешнику. Мальчишки двинулись за ним.
— Подожди! — окликнул капитана полуэльф.
— Что?
— Необходимо зафиксировать ногу, чтобы сломанные кости не сдвигались. Для этого мне нужны две дощечки: прибинтовать ногу.
— Сделаем.
— Ножом? Лучше возьмите топор. Йеми, топор остался?
— Остался, — кагманец, который успел собрать разбросанные по склону пожитки, склонился над одним из узлов. — Вот, возьмите.
— Хорошо бы исправить смещение костей, но одной рукой, увы, я этого сделать не смогу.
— Нас учили делать вытяжение, — с некоторой неуверенностью заявил Балис. — Раз нет врача, придётся самому.
— Я буду говорить, что и как тебе делать. Если тебя учили, то это не сложно. Главное — не нужно прикладывать слишком больших усилий. Не перестараться… Но сначала нужно приготовить всё для фиксации.
— Тогда мы пошли…
— Что это за хорошие люди, Йеми? — глядя вслед офицеру и ребятам, поинтересовался Наромарт.
— Изонисты. К востоку отсюда находится тайный приют Иссона. Там могут найти убежище все, кто в этом нуждается.
— И чем они могут ему помочь? — чёрный эльф кивнул на Мирона.
— Священники Иссона обладают даром исцеления. Кроме того, возможно, они смогут узреть что-то о судьбе Рионы и твоих юных спутников.
— Насколько далеко отсюда они находятся?
Йеми помедлил с ответом, прикидывая расстояние.
— Не дальше, чем за полторы лины.
— Это сколько идти?
— По равнине — не больше пары часов. Но здесь дорога будет нелегкой, придется перевалить через этот гребень, — Йеми махнул рукой в сторону поднимающегося склона. — Потом спустимся в соседнюю долину и перейдем через реку.
— Реку?
— Она неглубока, весеннее половодье давно кончилось. Сейчас там в месте брода воды тебе не выше колен.
Наромарт обречено вздохнул, и похромал к орешнику, где уже вовсю шла рубка жердей для носилок. На фиксацию ноги Мирона срубили орешину потолще. Эльф отмерил нужную длину, Балис вырубил из ствола чурбачок, расколол пополам — получились импровизированные шины.
Вытяжение в исполнении Гаяускаса под руководством Наромарта прошло успешно. Балис, несмотря на то, что с того времени, когда его обучали оказанию первой помощи, прошёл изрядный срок, справился не хуже настоящего травматолога. После того, как сломанная нога Мирона была приведена в относительно нормальное состояние, Наромарт обложил её с обеих сторон самодельными шинами, а Гаяускас и Йеми туго примотали их тряпками. Что касается носилок, то морпех собирался натянуть на две длинных жердины пару плащей, но эльф потребовал предварительно уложить несколько поперечных перекладин.
— Я не могу быть уверенным, что не поврежден позвоночник. А если так, то мягкие носилки делать нельзя, в дороге Мирону может стать хуже.
После этого Гаяускас и сам вспомнил, что этому их тоже в своё время учили: при травмах позвоночника транспортировать раненого необходимо на жестком щите. Да, быстро же стирается из памяти то, чем не пользуешься в повседневной жизни.
Наконец, носилки были собраны, а снаряжение большей частью навьючены на Ушастика — единственного оставшегося у отряда средства передвижения, меньшей — распределено между мальчишками и Наромартом. Нести Нижниченко, который ещё не вернулся в сознание, могли только Йеми и Балис: мальчишкам для этого не хватало сил, а однорукий эльф вообще никак не годился на роль носильщика. Он шел чуть сбоку, внимательно наблюдая за пациентом. И как только Мирон начал приходить в себя, скомандовал остановиться.
— Мирон, ты слышишь меня? Как ты себя чувствуешь?
— Паршиво, — хриплым голосом ответил раненый.
— Точнее.
— Больно…
— Где именно болит?
— Везде, — скривился Мирон. — Нога, башка…
— Голова только болит? Не кружится?
— Кружится… В глазах всё плывет…
— Не тошнит?
— Да вроде нет…
— Хорошо… Так, ещё где-то болит?
— В груди слева… При вдохе.
— Старайся не дышать глубоко.
Закончив расспросы, целитель достал из мешка, в котором хранил травы, бальзамы и настойки, какой-то пузырёк с плотно притёртой пробкой.
— Балис, открой, пожалуйста. Мирон, мы несем тебя в ближайшую деревню, там займемся твоим лечением. А сейчас я дам тебе лекарство, которое снимет боль и принесет сон. Давай, пей.
Отпив пару глотков, Мирон снова провалился в забытье.
— И что ты ему дал? — с некоторым подозрением поинтересовался Гаяускас.
— Я же сказал: обезболивающий и усыпляющий настой, — ответил темный эльф. — Ты хочешь узнать, как его приготовить?
— Нет, это меня не интересует. Он поможет?
— Как видишь, Мирон спит. Раны его это лекарство не вылечит, но сейчас ничем иным я помочь ему не могу. Но меня больше всего беспокоит не боль и даже не переломы.
— А что же?
— Бледность. Мирон бледнеет всё больше, а ведь кровоточащих ран у него нет.
— И что это значит? — не понял капитан.
— Боюсь, что кровь вытекает у него внутри. Теперь его жизнь в руках богов.
— Боги, боги, — поморщившись, выдавил из себя Балис. — Кругом у вас боги, одни только боги. Вы сами-то что-нибудь можете сделать? Или только болтать про богов?
— Не злись, — мягко попросил Наромарт. — Я делаю всё, что в моих силах. Там, куда мы идём, Мирону смогут помочь лучше, — в эту фразу он постарался вложить как можно больше уверенности. — Ты говоришь, мы должны для него что-то сделать сами? Верно. Сами мы должны как можно скорее донести его до друзей Йеми. И вот это вместо нас боги сделают вряд ли.
Балис молча развернулся и взялся за ручки носилок.
— Что ты поешь, Битый?
— Это старая песня моей родной страны, Тиана. В ней поётся про старую мельницу. Про мальчишку, который рос среди сосен и скал Хольдстрима, рос и хотел посмотреть мир, а над ручьём вертелось колесо старой мельницы. Мальчишка вырос и отправился в дальние странствия, он путешествовал из страны в страну, а над ручьём вертелось колесо старой мельницы. И однажды, старый и усталый, он вернулся в свою родную деревню, его никто не помнил, да и он никого не узнал, но над ручьём по-прежнему вертелось колесо старой мельницы.
— Над ручьём? У тебя на родине тоже ставят водяные мельницы?
— Думаешь, северяне — грубые дикари? Это не так. Правда, нравы у нас суровые, но что касается умения построить дом, корабль или мельницу, то тут мы никому не уступим.
— А ручных мельниц, значит, у вас нет?
— Почему — нет? Конечно, есть. Многие марины живут отдельными семьями, далеко от поселков. На поселковую мельницу не набегаешься.
Битый на минутку прикрыл глаза, чтобы явственнее увидеть голубоватые скалы, темно-синие, словно свинцовые, волны, зеленые сосны родного Хольдстрима.
— Я знаю, ты скучаешь по Родине.
— Конечно, скучаю. Как подумаю о том, сколько же времени я не видел своих родных…
Уроженцу северных земель шел сорок третий год. Не тридцать седьмая весна, как бы сказали добропорядочные граждане Империи Мора, а именно сорок третий год. Большую часть из них он провел в море. С десяти лет плавал на кораблях: сначала в дружине ярла Турира, потом в других дружинах, с другими ярлами. Иногда торговали, чаще пиратствовали, но без живодерства. Пленных не резали и не топили, а, снабдив провиантом и питьевой водой, сажали в лодку, давая возможность добраться до обитаемых мест, или высаживали на каком-нибудь не слишком людном берегу.
Так год за годом текла его жизнь, он обзавелся женой, подрастали дети. И вдруг, на четвертом десятке, всё круто изменилось. В порту Итлены воин познакомился со священником-изонистом, открывшим ему совершенно новый мир. Нельзя сказать, чтобы о существовании этого мира марин совсем уж не подозревал. С детства проявлялись в нём странные способности, которые он таил от постороннего глаза, но к которым порой прибегал, когда заставляла нужда. Мог быстро заживить свои раны: "Зарастает на нём, как на кошке", — говорили про мальчишку соседи. Мог и сделать кожу твердой и упругой, словно древесная кора, что изрядно помогало в бою. Чувствовал перемены погоды и близость рыбного косяка. Ну и ещё то, сё, по мелочи.
Священник объяснил ему, что все эти способности — не случайность. Марин оказался псиоником — человеком, способным силой мысли управлять и собой, и другими людьми и иными живыми существами, и даже неживой природой. Разумеется, в определенных пределах.
Потрясение было столь сильным, что он, отрекшись от своей прежней жизни, отправился вместе со священником навстречу жизни новой. Не отпугнуло его и то, что в Империи изонисты преследовались, как государственные преступники и неправоверующие. Не остановила даже разлука с женой и детьми.
Впрочем, наставник объяснил неофиту, что семью бросать нехорошо, и что Иссон не требует от верящих в него отречения от своей прежней жизни. А так же что рвение к служению богу надо проявлять не только по желанию, но и по возможностям. "Возжелавший же свыше своих сил принесет лишь беду, когда окажется не в состоянии нести то бремя, которое на себя взвалил", — сказал наставник, и марин, проникшись этой мыслью, отправился в родной Хольдстрим, чтобы навестить жену и детей. А потом вернулся к братьям по вере, дабы овладеть премудростями поклонения Иссону и развить свой талант псионика. И вот уже шестой год он скитался по обителям изонистов, исполняя работы, которые задавали ему наставники. Посвящения в священники его до сих пор не удостоили, но ещё вскоре после приобщения к верным возвели в звание Воина Храма.
Это было в обычаях многих земель Вейтары: воины посвящали себя тому или иному божеству и становились преданными защитниками храмов и священников. Воинами Храма славился Ренс, их имели и Аэлис, и Кель, и Фи. Оказалось, были свои Воины Храма и у Иссона.
Вот и сейчас бывший морской разбойник, имеющий на теле свыше трёх десятков шрамов, за что и получивший от новых друзей прозвище Битый, охранял небольшой приют изонистов, расположенный в Торопских горах, в маленькой долине между Южным и Внутренним хребтами. Можно даже сказать, совсем крошечный приют. В нём, кроме Битого, постоянно обитало всего двое служителей Иссона: старый Огустин, бывший за старшего, и юная Тиана, недавно ставшая священницей и проводящая вдали от людей положенное "время уединенного созерцания".
Уединение, конечно, было довольно условным. Кроме троих духовных в приюте постоянно были посторонние: те самые нуждающиеся в помощи, заботиться о которых повелел Иссон. Да и созерцание было условным ничуть не меньше. На долю Битого и Тианы приходилась большая часть повседневных бытовых дел: приготовление пищи, стирка белья, работа в огородах и виноградниках, уход за домашними животными, рыбалка и сбор диких плодов. Огустин редко обременял себя подобными заботами, вот уж кто воистину предавался созерцанию и размышлению. Но упрекать его в чём-либо Битому и в голову не приходило: почтенному старцу давно уже минуло шестьдесят лет, а в такие года более, чем хочется им самим, трудятся только рабы или те, чьи дети родились без чести и совести.
Конечно, временно проживающие в приюте помогали насельникам в трудовых буднях, но что это была за помощь… К примеру, в эти дни здесь обитали два изгоя: благородный сет Олус Колина Планк и душегубец Гручо Мракс.
Первый из них очень старался в поведении ничем не показывать своего аристократического положения, и не отказывался от любой работы, вот только не умел почти ничего. Оно и понятно, у благородных всё рабы делают, откуда умению-то взяться? Конечно, собрать хворост-сушняк навыка особо не требуется, но вот при прополке грядок с морковью овощи пострадали куда больше сорняков. Наградил Иссон помощничком.
Что же до второго, то у Битого вообще не укладывалось в голове, как можно помогать таким людям. У самого бывшего марина, а ныне Воина Храма, руки были хоть и по локоть в крови, но это была кровь, пролитая в честном бою. Мракс же убил в своей жизни только восемь человек. Восемь женщин и девушек, которых сначала изнасиловал, а потом, чтобы замести следы, лишил и жизни. По мнению Битого, говорить о какой-то помощи этому мерзавцу было просто кощунственно. Попади Гручо в его руки в былые годы, марин бы поступил предельно просто: веревку на запястья, камни в рубаху, мешок на голову и за борт. Зная трепетное отношение изонистов к любой жизни, он не сомневался, что совершить самосуд над душегубом отец Огустин не позволит, но полагал, что в убежище мерзавец допущен не будет. Пусть идёт своей дорогой. Либо звери съедят, либо стражники отловят и отправят на свидание с палачом. Как считал Битый, и то и другое Гручо Мракс заслужил сполна.
Однако, старый изонист вынес другое решение: душегубцу было разрешено прожить в обители целых восемь дней, осьмицу — говоря на языке этих мест, в течение которой Огустин намеревался говорить с ним о грехах и необходимости покаяния. И хотя в покаяние такого мерзавца Воин Храма верил не больше, чем в покаяние инквизитора, но спорить со старшим священником, конечно, не посмел. Только старался держаться подальше от душегубца, словно боялся обмараться. Да и то сказать, Гручо больше сидел в своей хижине, словно крыса в норе.
— Ничего, Битый, скоро уже ты поедешь в родные края и увидишь свою семью, — улыбнулась Тиана.
Он тоже улыбнулся в ответ.
— Скорее бы. Чем ближе этот день, тем медленнее ползет время.
— Неужели тебе тут так плохо?
— Мне не плохо. Но я очень соскучился по родным. А ты разве не скучаешь?
Молодая женщина задумалась. В далекой Лагурии у неё остались муж, сын, отец, сестра и множество подруг. Скучала ли она по ним? Конечно, да. Но не настолько, чтобы рваться к ним, как рвался к своей семье Битый.
— Ладно, что-то размечтались мы с тобой, — вздохнул Воин Храма. — Давай, засыпай еще ржи, а то не успеем лепешки к ужину приготовить.
Тиана зачерпнула горсть зерна из стоящего рядом глиняного блюда и всыпала его в ручную мельницу. Затем засыпала вторую. Мужчина взялся, было, за рукоятку, но не успел сделать и пары оборотов, как в голове у обоих прозвучал голос Стража.