Шепелев Алексей. Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары

   Самое простое объяснение — Наромарт просто идиот, не способный нормально воспринять окружающий его мир. Но, не проходит: в разговоре с Йеми загадочный незнакомец показал себя здравомыслящим собеседником. Значит, одно из двух: либо он просто не подозревает, какой опасности себя подвергает, либо думает, что имеет от этой опасности надежную защиту. Что ж, надо будет под благовидным предлогом проверить, какое из этих двух предположений ближе к реальности.
   Переходим к следующему встречному. Балис. По всем признакам — человек. Рост, конечно, вызывающе высокий, но такое бывает, даже если в роду ни капли крови высокорослых нечек. А если и есть посторонняя кровь, то ее столь мало, что даже инквизиторы придираться не станут. Итак, на вид ему — две с небольшим дюжины весен, никак не больше: в щетине седых волосков не заметно. Смуглая кожа, черные волосы, карие глаза. Пожалуй, уроженец северного побережья Большого Внутреннего моря. Скорее всего — коренной моррит: во-первых, говорит на их языке без акцента, во-вторых, брить лицо — морритская традиция. Другой вариант — оксенец, пьемурец или даже кантанец — там принято носить береты. Точнее, береты еще носят в Ледонии, но на горца этот парень никак не похож. А, главное, Йеми никогда не приходилось ни слышать, ни, тем более, видеть ни оксенца, ни ледонца в берете черного цвета. Причем, головной убор Балиса был не случайной деталью, но явно органичной частью костюма. Надетый на нем узкий кафтан с так заинтересовавшими Риону пластинками на плечах и шерстяные штаны тоже были чёрными, как и высокие кожаные сапоги совершенно необычного фасона: облегающие ноги чуть ли не до самых коленей. Мало того — Йеми при всём желании не мог и даже предположить, из кожи какого животного была сделана эта обувь: настолько необычен стал её вид после обработки неизвестным способом. На правом рукаве кафтана кагманец разглядел небольшую эмблемку, назначение которой было абсолютно непонятно. Сначала Йеми предположил, что это герб, но тут же отверг эту мысль: кто же вышивает герб на рукаве? Немного больше это походило на значки имперских легионеров. Если бы под панцири они надевали рубахи с длинными, а не с короткими рукавами, то, пожалуй, в таком расположении эмблемы и впрямь был бы смысл. Вот только одежда с длинными рукавами морритам была совершенно несвойственна.
   Ну и, конечно же, непонятное оружие. Йеми так и не удалось себе даже приблизительно представить себе, как оно действует. Понятно, что не рубящее и не колющее — рубить и колоть там просто не чем. На ударное тоже не тянет: и весу в нем особого нет, и взять так, чтобы от души размахнуться тоже не очень удобно. Получается, что стреляющее. Скорее всего — из торчащей трубки. Но если это так, то выходит, что стреляет оно совсем маленькими стрелками. А главное, непонятно, что толкает стрелку: тетивы-то нет. Вот и получается, что больше всего оружие Балиса походило на духовую трубку, обвешенную всякой дрянью вчетверо больше весом. Но такое безобразие нормальный человек возьмет с собой разве что на какую-нибудь церемонию, куда этикет велит приходить только с парадным оружием, красивым и неудобным. А вот чтобы взять с собой такое безобразие в дорогу — надо быть немного не в ладах со своей головой.
   Мирон на вид постарше Балиса весен на пять. Внешность совершенно нехарактерная, родом может быть откуда угодно. Кстати, по-морритски тоже говорит без акцента. Ох ты, как же сразу-то в голову не пришло? Они же все чисто говорят на языке Империи. Точнее, заметить-то это Йеми заметил, но значения не придал. А ведь это очень интересно. Мирон — моррит? Нет, не похоже. Одежда — совершенно не морритская, не признают там ни длинных рукавов, ни штанов, даром, что Мора севернее Кагмана. Севернее-то — севернее, а лето там потеплее, чем здесь, да и зима тоже. Но, что не странно, одежда у Мирона не просто не морритская, а, как и Балиса, никакая. Причем, что еще хуже, никакая не так, как у Балиса, а по-другому. Поверх рубахи — легкий и тонкий кафтан из неизвестной ткани, штаны из другой ткани, но тоже из неизвестной, шнурованная обувь напоминает чувяки, но не кожаные, а, опять же, из какого-то неизвестного материала. Если он действительно купец, то просто обязан торговать такой одеждой. Богатые господа ее обязательно купят: не постоянно носить, так похвастать друг перед другом. А теперь простой вопрос: трое взрослых, четверо детей, много ли места в фургоне для товара? И второй вопрос: а много ли товара свезет коняга, которого они в фургон запрягли? Если не «родственник» Ушастику, так получается, что товару у них в повозке всего ничего, даже притом, что Мирон и Балис не едут, а идут рядом с фургоном.
   Теперь Саша. Никакой он не жупан — это совершенно ясно: кагманский жупан родного языка не забудет. На лагата он тоже не особо походил. Во-первых, полотняная рубаха с длинными рукавами и странными застежками-бусинками, продетыми в специально прорезанные дырки, и штаны никак не могли считаться подходящей одеждой для благородного лагата. Во-вторых, меч у него слишком странный — тонкий, словно спица. Таким и вправду рубиться несподручно, разве что, только колоть. С другой стороны, мальчишка боевой — под темно-русыми волосами Йеми разглядел тянувшийся через весь лоб длинный белый шрам. Конечно, заработать такой можно самым прозаическим способом: например, неудачно спустившись с абрикосового дерева. И все же больше шансов заполучить его в бою.
   А еще у Саши была довольно странная обувь — сапоги хоть и из хорошо знакомой Йеми телячьей кожи, но непривычного фасона: по форме такие же, как и у Балиса. Что-то слишком уж много неизвестного. Словно вот так посреди Кагмана вдруг появились люди из каких-то далеких-далеких земель, а он, Йеми, — первый местный житель, что с ними встретился. Придет же такое в голову…
   Женя. С ним проще: одежда очень похожа на клевонскую. Клевон от Моры довольно далеко и в Империю вошел не так уж и давно. Но говорит Женя, как и остальные путешественники на морритском без акцента. Кстати, акцент уроженцев Клевона и окрестностей ни с чем не спутаешь, у них очень характерный гортанный выговор. У Жени этого нет и близко. И потом, тамошние жители, как правило, высокие, светловолосые и голубоглазые. Жене на вид, пожалуй, вёсен одиннадцать, и для своего возраста он невысок, худощав, глаза у него карие, а волосы — темно-русые. Худобу, как и бледность, можно приписать тому, что он не совсем здоров, но недостаток роста и цвет волос уже ни на что не спишешь.
   Последний мальчишка, Сережа. По одежде, как и у большинства его спутников, ничего не определишь. Где, скажите, в цивилизованных землях носят хитоны, сшитые с обеих сторон? И заправляют их в портки? И где носят такие портки, которые даже не закрывают колени? А ведь носят. Аристократы, не имперские, конечно, а местная знать, как раз в Оксене и окрестных провинциях, носят такие портки и называют их панталонами. Так, Оксен уже второй раз всплывает, это надо запомнить. Может не Оксен, может Пьемур, Фарунта, Канта, не суть важно. Важно то, что не носят там ни хитонов, ни сандалий. Это одежда как раз самого юга Лакарского полуострова, даже в Кагмане так одевается меньшинство, да и то не в Приге, а в южной части страны (если, конечно, говорить именно о людях), а уж к северу от Валаги — и вовсе отдельные оригиналы. Причем хитоны всегда длинные, а у сандалий деревянные подошвы, которые не гнутся. А у Сережи, это даже Риона заметила, подошва у сандалий кожаная. Вообще-то ничего не обычного в этом, на первый взгляд, нет: в Айяве, да и в самой Море встретить обутого в солеи мальчишку — дело довольно привычное. А вот за пределами этих провинций такого не увидишь, поэтому-то Риона так и удивилась незнакомой обуви. Всё дело в том, что обувь эта предназначена для ношения в доме или для коротких прогулок, но никак не для путешествий. В дальнюю дорогу следует обувать что-то более прочное. Непонятно… Кроме того, на уроженца Айявы мальчишка не похож совершенно — там почти все кучерявые, а у него волосы прямые. А вот оксенцем он вполне может оказаться: кожа смуглая, каштановые волосы, серые глаза. При этом, как и все остальные встречные, говорит на правильном морритском.
   Ну и, напоследок, девочка. Само по себе удивительно, конечно, что в такой большой компании, состоящей из одних мужчин, путешествует совсем маленькая девочка. Но ни о чём определенном это не говорит. Дальше. Тоже клевонская одежда. Тоже правильная морритская речь. Кстати, то, что так странно бледны именно обладатели клевонской одежды — это совпадение или есть в этом причина? Может они брат и сестра? Вряд ли. У девчонки глаза ярко-синие, а у мальчишки — карие. И еще — уши, форма раковины совсем не похожа. Конечно, это не доказательство, бывают не похожие друг на друга братья и сестры, к тому же, общий у них может быть только мать или только отец. А, вот еще что, прическа-то у Анны-Селены совсем не клевонская. А какая? Очень трудно сказать: во всех известных землях женщины и, естественно, девочки, носят длинные волосы, а у этой — короткие, чуть ли не мальчишеские. Уж не мальчишка ли это переодетый? В таком возрасте мальчика от девочки в дороге только по одежде и отличишь. Надо будет понаблюдать.
   Ещё с полчаса они ехали по тракту вдоль границы Кусачего леса, пока, наконец, не добрались до развилки. Главная дорога уходила на север, в Торопию, к Плескову, а небольшая проселочная дорога убегала вглубь пущи. Здесь Йеми снова остановил Ушастика, пока вторая повозка, наконец, не нагнала отставание. Мирон и Балис шли рядом с ней. Первый явно устал, второй даже не запыхался. Правивший повозкой Саша был явно чем-то смущён и часто поглядывал на идущих пешком.
   — Вот и поворот в Кусачий лес, — объявил Йеми. — Поехали.
   — Что-то не очень гостеприимно это выглядит, — Балис кивнул на вкопанный рядом с развилкой дороги кол, на вершине которого был укреплен выбеленный солнцем и ветром человеческий череп.
   — Браконьеров здесь не любят, — кивнул местный житель. — Только вы ведь купцы, а не браконьеры. Чего вам бояться?
   — Мы ничего не боимся, — вступил в разговор длинноухий Наромарт, — но нам не приходилась никогда раньше бывать на ярмарке, въезд на которую украшен столь необычным приглашением.
   — Возможно, вы приехали сюда из мест спокойных и мирных, но в этот край, увы, иногда наведываются убийцы, разбойники, браконьеры и другие мерзавцы. Это — только осуществление правосудия.
   — Пусть так, — согласился Мирон, — но зачем выставлять это напоказ?
   — Чтобы другие желающие поохотится в этом лесу могли еще раз поразмыслить о своей судьбе и отказаться от этого желания, сохранив, таким образом, свою жизнь.
   — Но ведь это видят не только браконьеры, но и мирные люди. Или вот дети. У тебя самого маленькая дочка…
   — Риона — моя племянница.
   — Извини, пусть племянница. Неужели ей нужно это видеть?
   — Нужно, — убежденно заявил Йеми. — Риона — уже большая… девочка, и должна знать, что в этом мире живут не только её друзья, но и враги. И если перепутать одних с другими, то придется за это платить дорого… Очень дорого.
   — Ладно, — принял решение Наромарт, — поехали дальше. Об этом странном обычае мы сможем поговорить позднее.
   По мере того, как они углублялись в лес, настроение Балиса всё ухудшалось. То и дело немного в стороне от дороги он замечал небрежно прикрытые волчьи ямы. Всё говорило за то, что небрежность эта была демонстративной: хозяева леса всячески пытались подчеркнуть, на какое гостеприимство могут рассчитывать нежданные гости. Капитан решил, что делится со спутниками этими наблюдениями пока не стоит, но обменялся понимающими взглядами с Сашкой: подросток тоже заметил ловушки и принял их во внимание.
   Минут через двадцать после того, как они свернули с тракта, справа по ходу повозок обозначилась опушка.
   — Подъезжаем к священной роще, — предупредил Йеми.
   — Священной? — переспросил Наромарт.
   — Да, местные жители её очень почитают. Можно сказать, это сердце Кусачего леса. Так что, пожалуйста, ведите себя подобающим образом.
   — А как именно подобает себя вести в священных рощах? — уточнил целитель.
   — Не в, а рядом. Во-первых, не пытайтесь туда зайти, это можно сделать только с разрешения обитателей леса. А, во-вторых, около рощи нельзя громко кричать и вообще шуметь.
   — Можно подумать, что мы только и делаем, что заглядываем под каждое дерево и орем во всё горло, — проворчал себе под нос Женька, но так тихо, что его услышал только чуткоухий Наромарт.
   А еще через пару минут дорога вывела их на край леса, и перед путешественниками предстал пологий холм, покрытый высокими, метров тридцать в высоту, пушистыми елями. Лес, по которому они ехали до этого, был по большей части лиственным, редко встречались одиночные пихты, и различие между ним и священной рощей прямо-таки бросалось в глаза.
   — Это же кремлевские ёлки! Какие они большие! А я думал, что они — маленькие, — восхищенно произнес Сережка.
   — Ты видел кремлевские ёлки? — немного удивился Мирон.
   — Ага, — кивнул мальчишка и добавил по-русски. — По телевизору.
   Действительно, примерно половина елей на холме были голубыми. Мирону и Балису не раз доводилось видеть такие деревья в крупных городах — в Советском Союзе их любили использовать для украшения центральных парков и площадей. Немало голубых елей росло на территории московского Кремля, неудивительно, что мальчишка назвал ёлку «кремлевской». Но всё это были отдельные декоративные посадки, а вот так, чтобы увидеть столько редчайших деревьев в пусть и священном, но диком ельнике, в их мире было делом совершенно необычным. Это впечатляло.
   Но еще больше впечатляли соседи голубых елей: такие же высокие, такие же пушистые, только вот хвоя у них была сизого, можно сказать — белого с лёгкой примесью зелени, цвета. Видимо, решил Мирон, какая-то местная порода. Но на всякий случай спросил у Сережки:
   — А белых ёлок ты не видел?
   И добавил по-русски:
   — Тоже по телевизору.
   — Не, таких белых не видел, — серьезно ответил паренек.
   — И я не видел, — признался Гаяускас.
   — И я, — поддержал Сашка и добавил. — Только расскажите как-нибудь, что такое телевизор.
   — В моих краях такие ели встречаются, — вступил в разговор Наромарт. — И белые, и голубые. Только вот редко.
   — Да они и здесь не часты, — сообщил Йеми. — Ту, которую вы белой назвали, мы сизой зовем. Она у нас в лесах нередко попадается, но не так, чтобы большим ельником, а одно-два деревца среди других пород. А вот голубых елей кроме этой священной рощи в Кагмане не встретишь. Да и в соседних землях тоже.
   — Откуда же они тут взялись? — полюбопытствовала Анна-Селена.
   — Их в давние времена принесли из дальних земель и посадили здесь драконы… Или грифоны, — ответила, было, Риона, но засмущалась и совершенно растерянно закончила: — Так рассказывают.
   Дядя поддержал племянницу:
   — Эта роща посажена очень давно, люди уже забыли о том, как она появилась. Остались только предания. Но, в любом случае, голубые ели растут очень далеко отсюда. Это совершенно точно.
   Дорога обогнула холм и снова увела в лес, священная бело-голубая роща осталась за спиной, но начатый разговор не утихал. Сережка увлеченно объяснял Сашке, как работает телевизор. К некоторому удивлению прислушивавшегося к разговору Мирона, оказалось, что Сашка хорошо знаком с основами радиотехники, знания которых не хватало младшему мальчишке, пусть и родившемуся почти через сотню лет. Нижниченко особо отметил, что разговор очень быстро перешел на русский язык: в языке этого мира таких слов как «телевизор», "радиоволны" или "искровой телеграф" просто не существовало. Наромарт же пустился в объяснения особенностей распространения тех или иных пород деревьев. Из его слов выходило, что голубые ели тенелюбивы, любят так же влажный климат, и лучше всего чувствуют себя на берегах рек и озер. Ель же белая, называемая в этих краях сизой, не так прихотлива к тени, да и заморозки переносит гораздо лучше, но при этом плохо приживается вдали от водоемов. На это Йеми заметил, что Валага от священной рощи довольно далеко, а Ласковое озеро — еще дальше. Наромарт только обезоруживающе улыбнулся и заявил, что священная роща на то и священная, чтобы нарушать обычные законы. Не случайно, наверное, что за пределами рощи ни белых, ни голубых елей что-то незаметно, а ведь между рощей и лесом не такая уж и большая поляна, ветер наверняка заносит семена в лес. Потихоньку осмелевшая в обществе незнакомцев, Риона сообщила, что прошлой осенью ей разрешили взять в Приг совсем маленькую голубую ёлочку, всего две ладошки высотой. Они с мамой посадили деревце в парке папиного замка, и в холодные месяцы, глядя на него, вспоминали Кусачий Лес. На удивленный вопрос Анны-Селены о папином замке, Йеми пояснил, что его старший брат, Кейл, живет в Старом Пригском замке.
   — Разве вы не проезжали через Приг? Замок невозможно не заметить, к его стене примыкают Торопийские ворота, — невинно поинтересовался Йеми.
   — К сожалению, мы ехали другой дорогой, — ответил Мирон.
   — Жаль. Сам-то замок ничего особенного не представляет, но сразу за ним разбит небольшой парк, очень красивый. Обязательно его осмотрите, когда будете в городе, — любезно предложил кагманец.
   — А разве купцы живут в замках? — поинтересовался Серёжка. — Я всегда думал, что в замках живут… эти, как их…
   — Благородные господа, — поддержал вопрос мальчишки Мирон. Проживающий в замке купец и вправду выглядел не слишком правдоподобно.
   — А почему — купцы? — в свою очередь удивился Йеми. — Это я — купец, а мой брат Кейл — советник болярина.
   Дело было даже не в том, что замок Кейла Пригского, отца слишком непосредственной Рионы, находился в совершенно другом месте. Дороги не через Приг в то место, где Йеми встретился с этими странными путешественниками, просто не существовало. Если только они ехали не из Торопии. Но в таком случае хоть один из семи встречных должен был высказать хоть легкую досаду, что они дали крюк в шесть часов пути. Это только для гигантов холмов, чья легендарная тупость пережила своих хозяев, начисто истребленных имперскими легионами, поход в Альбену через Итлену и Пену — привычное дело, людям по такому случаю свойственно сокрушаться. Но незнакомцев, похоже, потеря половины дня пути ничуть не расстроила.
   Но времени, чтобы хорошенько обдумать услышанное, кагманцу не хватило. Буки и дубы снова расступились по сторонам, открывая широкую зеленую поляну. Немного в стороне от того места, где на поляну выходила дорога, был разведен большой костер. Над ним на двух деревянных рогульках был уложен металлический вертел, на котором жарился здоровенный кабанище. Вертел неспешно вращал упитанный мужчина в кожаных штанах чуть ниже колен и такой же жилетке без рукавов, да в грубых деревянных сандалиях-калигах. Ушастик призывно заржал, толстяк повернулся, и на его заросшем лице расплылась широкая улыбка.
   — Йеми, старый бродяга! А я уж думал, что ты сегодня не приедешь. А где крошка Ри?
   — Я здесь, Курро! — племянница выскользнула из повозки и через мгновение уже висела у лесного жителя на шее.
   — Пусти, кошка, — дурашливо запричитал Курро. — Не маленькая ведь!
   Бросив вертел, он закружился на месте, словно желая стряхнуть девочку с шеи, но та только крепче сомкнула объятья на его широком затылке и залилась веселым смехом.
   — Ладно, пусти, а то кабан пригорит, — наконец, остановившись, попросил толстяк, и девочка выполнила его просьбу. Покрасневший от натуги, Курро повернулся к подошедшему Йеми.
   — Ух, кошка — она и есть кошка. Сразу играть.
   — Соскучилась она в городе, — виновато ответил купец. — Вот Кейл с Дарридой и решили её на лето сюда отпустить. Сами собираются приехать, но попозже, сам знаешь, у них в городе дел невпроворот.
   — А это кто с тобой? — толстяк кивнул на переминавшихся у своей повозки путешественников.
   — Ранние гости, купцы на ярмарку. Я им дорогу показал, — объяснил Йеми, а затем, понизив голос, добавил. — Странные они. Понаблюдать за ними надо. И лишнего с ними не болтай.
   Понимающе кивнув, повар повернулся к путешественникам.
   — Купцам мы рады. Добро пожаловать, будьте гостями Кусачего леса. Располагайтесь, ужин скоро будет готов.
   — А Сибайя-то где? — спросил Йеми.
   — Да все скоро придут: до темноты уже недолго осталось, — посмотрев на небо, хмыкнул толстяк и снова занялся и вправду начавшем было пригорать кабаном. Сашка распряг и спутал конягу, который тут же принялся поедать сочную зеленую траву, при этом время от времени подозрительно поглядывая на своего длинноухого собрата и явно стараясь держаться от него подальше. Ушастик в свою очередь никаких попыток к более близкому знакомству не предпринимал, так что внимания собравшихся на поляне кони не отвлекали.
   Йеми, видя, что гости не знают чем себя занять, решил помочь им справится с неловкостью.
   — Уважаемые, а не поможете ли вы подготовится к ужину? Конечно, негоже гостей заставлять работать, да только сейчас ведь и развлечь вас и нечем и некогда.
   — Конечно, поможем, о чем разговор, — охотно согласился Мирон.
   — Тогда пусть кто-то вместе с Курро последит за кабаном, а остальных прошу со мной: будем накрывать к ужину.
   — Кто к костру? — поинтересовался Наромарт.
   Путники переглянулись.
   — Давайте я, — предложил Саша.
   — Давай.
   Остальные двинулись вслед за Йеми и Рионой. Короткая тропинка сквозь заросли орешника вывела их к порогу стоявшего прямо среди леса небольшого сарайчика. Двускатная соломенная крыша опускалась до земли, так, что боковых стен у постройки вообще не было, а в торцевой, сложенной из крупных бревен, была прорезана дверь, закрытая на толстую деревянную палку. Вытащив импровизированный засов, кагманец распахнул дверь и предупредил:
   — Аккуратно, не споткнитесь!
   И шагнул внутрь. Остальные последовали за ним. К удивлению шедшего первым Мирона, за дверью оказалась лесенка вниз. Постройка оказалась не сараем, а землянкой, только вместо плоской крыши её накрывала двускатная. Да еще в противоположной торцевой стене было прорезано самое настоящее окошко, затянутое какой-то мутной пленкой, почти не пропускавшей света.
   Землянка использовалась как склад: вдоль стен стояли глиняные и медные сосуды разнообразных видов и размеров, деревянные кадушки, туго набитые мешки, блюда и плошки. Нагрузившись припасами и посудой, они потащили всё это на поляну, где, как оказалось, за время их отсутствия прибавилось народу. Сначала Йеми и Риону, а потом и гостей леса приветствовали несколько женщин, при взгляде на которых Сережке сразу вспомнился учебник по истории Древнего Мира: уж очень костюмы и прически обитательниц леса были похожи на рисунки в учебнике.
   И действительно, хитоны женщин отличались от древнегреческих разве что тем, что были сшиты из крашеной, у большинства — в ярко-красный цвет, а не из белой ткани, да отсутствием цветной каймы. У многих поверх хитонов были наброшены калиптры или пеплосы, так же окрашенные в разные цвета. Мирона и Балиса очень удивило отсутствие каких-либо украшений: ни браслетов, ни какого-нибудь простенького ожерелья ни на ком из женщин не было.
   — Йеми, мы рады видеть тебя и Риону в нашем лесу. Познакомь же нас со своими друзьями.
   К ним подошла высокая женщина, единственная, одетая в белый хитон с серебряной каймой по краю. Длинные светлые волосы, про которые у Мирона возникло сильное подозрение, что они крашеные, свободно лежали на её плечах. Круглое лицо вряд ли можно было назвать красивым: портил впечатление слишком крупный короткий нос. Зеленые глаза строго и внимательно оглядывали незнакомцев, словно женщина пыталась понять, что можно ожидать от неожиданных гостей.
   — Госпожа Сибайя, для меня и всех нас большая честь быть принятой у твоего очага, — легонько поклонился Йеми.
   — Лес всегда был добрым домом для тех, кто приходит сюда с добром. Так было раньше — так будет и впредь, — церемонно произнесла женщина и, в ответ, тоже слегка склонила голову.
   — Мои спутники — купцы и прибыли сюда, чтобы принять участие в ярмарке.
   — До ярмарки еще немало времени, купцы никогда не приезжают так рано, — удивилась Сибайя.
   — С позволения госпожи Сибайи я бы объяснил, — вступил в разговор Наромарт. Женщина кивнула, и он продолжал. — Мы не совсем купцы, вернее сказать, мы — бродячие торговцы. Мы путешествуем по разным землям, ну и торгуем понемножку, госпожа. И раз уж мы оказались в этих краях незадолго до Кусачинской ярмарки, то было бы странно не посетить её. Может, купим чего интересного, может, еще как денег заработаем.
   — Что значит, ещё как?
   — Я, например, ещё и бродячий целитель. И если кому-то нужна моя помощь, то я готов её оказать, госпожа Сибайя.
   Женщина улыбнулась, строгость из её взгляда исчезла, и она сразу как-то даже помолодела.
   — Благодарю тебя за заботу, но в ней нет нужды: все жители леса здоровы. Скажи, как твоё имя?
   — Ты можешь называть меня Наромартом, госпожа, — с поклоном ответил темный эльф.
   — Наромарт, сегодня ты и твои спутники — гости Кусачего леса. Разделите с нами еду и вино. О делах же поговорим завтра.
   — Благодарю тебя за гостеприимство. Быть гостями Кусачего леса — честь для нас.
   Мирон облегченно вздохнул. Похоже, эльф взял в разговоре верный тон. Наверное, сказался больший опыт общения с разными там графинями да герцогинями. Сам Мирон таким опытом не обладал совершенно и сомневался в своей способности экспромтом вести светские разговоры. Вот если хорошенько подготовить легенду, да потренироваться хотя бы недельку… Правда, от внимания Нижниченко не ускользнуло, что Наромарт, разговаривая с правительницей, с незначительными отклонениями придерживался формулировок Йеми. При случае генерал решил непременно поинтересоваться, чего же в словах эльфа было больше — знаний или импровизации.