Шхиян Сергей. Черный магистр

   В ходе сборов выяснилось, что, кроме платья, для побега совершенно необходимы предметы личной гигиены, косметика, маникюрные принадлежности, духи и лосьоны.
   Я, наблюдая за торопливыми сборами, продолжавшимися уже несколько часов, нервничал и ждал, что вот-вот явится полиция и мне придется проводить время в спартанской обстановке кутузки, а не путешествовать в купеческой карете. Однако, пока все было тихо. Не поступали даже сведенья из кухни, где коротала длинную ночь полицейская засада.
   Когда дело подошло к утру, на небе потухли даже самые яркие звезды, и богиня Аврора собралась выглянуть из-за горизонта, подготовка, наконец, благополучно завершилась. Дворник Ессей и кучер Ефим понесли во двор тяжелые сундуки и принялись прилаживать их к карете, Катя отдавала последние распоряжения ключнице Матрене, которую оставляла старшей в доме, я же зашел на кухню взглянуть как дела у полицейской «засады». Она еще физически существовала, но была уже не в силах осуществлять контроль над правопорядком Всенощные бдения и гостеприимство кухарки сломили ее дух и силы. Прямо посередине кухни, на голом полу, храпели два мужика с привязанными тесемками мочальными бородами. Сама кухарка спала тут же на лавке, укрывшись бараньим тулупом. Путь к свободе оказался свободен, и я этим воспользовался.
   Мы втроем разместились в просторной четырехместной карете, Ефим уселся на козлы и, удостоверившись, что все пассажиры устроились, пустил пару рослых битюгов в скорый лошадиный шаг. Жеребцы мощно потянули карету, и сооружение на колесах, заскрипев несмазанными осями, двинулось в дальнюю дорогу.

Глава 8

   И опять мерно потекли немереные дорожные версты Российской империи под лошадиные копыта. Осенний путь не так весел, как летний. Утрами бывает холодно, и все кругом покрывается инеем, а то и мелкий снег начинает бестолково крутиться в воздухе, однако, пока не садится на землю, а, поплясав в тугих струях воздуха, куда-то исчезает. Еще не слетела окрашенная во все цвета радуги листва, но утренники студены, и лужи после вечернего дождя покрываются тонкими корочками льда.
   Я, развалясь на мягких подушках, смотрю через стеклянную дверку на буйство осенних цветов северного леса, на дорогу, которая за прошедшие со времени моей последней поездки пятьдесят семь лет ничем не изменилась. Те же самые глубокие, разъезженные колеи, те же рытвины, колдобины и опасные для проезда мосты. Напротив меня сидят две прелестные женщины: Екатерина Дмитриевна и Марьяша, участницы опасного, рискованного побега.
   Позади нас осталось без малого триста верст пути и до сих пор нет никаких намеков на погоню. Мы едем уже третьи сутки, дамы устали и жаждут тепла и комфорта. Я их развлекаю рассказами о «старине далекой», но и сам не против отдохнуть, помыться в бане и соснуть в мягкой постели. Однако, сделать это негде. Постоялые дворы, как и прежде, грязны и убоги. Давно миновали времена, когда можно было запросто заехать в дворянское поместье и попроситься на ночлег. Русское барство потихоньку загибается, крепостные крестьяне больше не желают исполнять свой сословный долг, даром ишачить на помещиков. Да и сами помещики предпочитают жить не в деревенской глуши, а за границей, оставив за себя расторопных управляющих. Чуть что, вспыхивают возмущения и бунты. Правительство нового, прогрессивного царя не знает, что делать, и готовит большие реформы. Дворянское лобби в центре ложится костями, чтобы не допустить освобождения крестьян и не потерять свои льготы и привилегии. В обществе зреют «идеи» и «идеалы», а страна находится в очередном глубоком кризисе.
   – А в старину было лучше, чем теперь? – наивно интересуется Марьяша, которой «в старину» светила лишь березовая каша да возможность изредка скрасить ночную скуку сластолюбивого барина.
   – Если бы ты была царицей, тебе было бы лучше, – дипломатично отвечаю я.
   – Если бы я была царица, я бы!.. – мечтательно говорит девушка и надолго задумывается, воображая себя в золоченых нарядах, короне и центре общего внимания.
   Однако, пока никто из нас корону не надел, приходилось самим как-то устраиваться. В частности, искать пропитание. С сервисом на дорогах было в точности так же, как в и XVIII и XX веках – то есть совсем плохо. На станциях кормили примерно так же, как в вагонах-ресторанах в советские времена, очень невкусно и запредельно дорого. Деньги, конечно, играли свою роль в жизни, но не главную, и украсть их было легче, чем заработать. Частные трактиры основные доходы получали не от качественной пищи, а от продажи спиртных напитков. Потому, прежде чем рисковать пообедать в каком-нибудь подобном заведении, приходилось по запаху определять, чем там кормят, и заходить на кухню, чтобы посмотреть, как и в каких санитарных условиях готовят там еду.
   Дотерпев до очередного населенного пункта, небольшого села с красивым, возвышающимся над местностью на живописном холмике кирпичным храмом, я занялся добычей пропитания.
   В этот раз нам сразу повезло. Первый же трактир, в который я зашел, оказался отменно чистым, с расторопной прислугой и пристойными ароматами. Здесь было даже красиво написанное на вощеной бумаге меню с десятком названий предлагаемых блюд. За три дня пути это была первая ресторация, где можно было утолить голод без риска отравиться. Я вернулся к карете за своими спутницами, и мы втроем направились в обеденный зал.
   Гардеробщик в чистой, даже отутюженной поддевке помог женщинам раздеться и с благоговением принял мое куцее пальтецо. Тут же подскочил половой с блестящими от лампадного масла, расчесанными на прямой пробор волосами.
   – Пожалуйте, ваши сиятельства, в залу-с, – предложил он, низко кланяясь, и даже помотал салфеткой по воздуху, как бы разгоняя перед гостями в воздухе пыль.
   Мы прошли в зал и сели за стол, покрытый чистой скатертью.
   – Что у вас, голубчик, есть вкусненького? – спросила Катя.
   – Извольте выбирать-с, – ответил официант, с поклоном подавая меню. – У нас все вкусно-с, сообразно тому, кто что предпочитает.
   Мы посовещались и сделали заказ. Еда оказалась хорошо приготовленной и свежей, так что наше настроение улучшилось. Пока мы обедали, в ресторацию вылилась большая, шумная компания и заняла сразу несколько сдвинутых столов. Как только прибывшие гости расселись, в зале началась нервная паника. Половые метались между кухней, буфетом и столами, обслуживая новых гостей.
   Я сидел к ним спиной и не видел, что это за люди. Мы кончали обедать, и нужды их разглядывать не было. Катю, напротив, компания заинтересовала, и она несколько раз бросала в ее сторону короткие взгляды.
   – Это кто ж такие будут? – спросила Марьяша, без стеснения во все глаза разглядывая шумных гостей.
   – На посторонних в упор смотреть неприлично, – сделала ей замечание хозяйка. – Они до нас не касаются, а мы до них.
   – А я вижу, как один господин на вас очень даже смотрит, глаз не отрывает, – ответила девушка. – Он что, тоже приличие не понимает?
   Мне стало интересно, что это за нахал разглядывает Кудряшову, но поворачиваться не стал.
   – Это его дело, – резонно ответила Катя. – Мало ли плохо воспитанных людей.
   Однако, оказалось, что это не только его дело, но и мое. Минут через десять к столу подошел наш официант, с мокрым от пота испуганным лицом и передал нам приглашение присоединиться к новой компании.
   – Господин Моргун настоятельно просят пересесть за ихние столы, – не глядя мне в глаза, сказал он.
   – Передай, что мы благодарим за приглашение, но нам пора ехать, – ответил я, – и принеси счет.
   – Я-то передам, – как мне показалось, недовольно сказал половой, – только лучше бы вам их послушаться, а то неровен час, что приключится.
   – Что же такое может приключиться? – удивился я и оглянулся.
   За сдвинутыми столиками сидело человек пятнадцать, и все они смотрели в нашу сторону, даже те, кто сидел спиной. Понять, кто из них этот господин Моргун, я не успел.
   – Принеси счет, нам пора ехать, – повторил я.
   – Как вам заблагорассудится, – сказал, отходя, официант. – Мое дело предупредить.
   – Что это еще за дела, – машинально сказал я, начиная испытывать тревогу. Компания была пьяная и, по всем признакам, буйная.
   – Он идет сюда, – предупредила Марьяша.
   Я опять повернул голову. К нам приближался крупный, широкоплечий человек в визитке, коротком однобортном сюртуке с закругленными полами. У него были широко поставленный желтые рысьи глаза и распушенные бакенбарды.
   – Позвольте отрекомендоваться, – сказал он, нависая над нашим столом и пожирая глазами Кудряшову, – местный житель Иван Моргун! Надеюсь, вы про меня уже слышали!
   – Очень приятно, – ответил я, хотя говорил он не со мной и не удосужился посмотреть в мою сторону. – Чем обязаны?
   – Окажите честь осчастливить наше общество своим присутствием, – продолжил он, по-прежнему глядя в упор на Катю.
   Такое поведение было уже прямым вызовом, и я поднялся со своего места. Моргун был ниже меня ростом, но значительно мощнее и, главное, наглее.
   – Прошу вас пойти вон, – сказал я, не ожидая от дальнейших действий нового знакомого ничего хорошего.
   – Ты что, не понял, с кем говоришь? – удивленно спросил он, наконец, обратив на меня внимание. – Я Иван Моргун!
   – Да хоть свистун, – парировал я, хотя на язык само просилось более обидное слово. – Оставьте нас в покое!
   Неожиданно он сделал разворот и ударил меня кулаком в солнечное сплетение. Я не успел сгруппироваться и согнулся пополам, хватая ртом воздух. Второй удар пришелся сверху в затылок, и я полетел на пол, теряя сознание.
   Сколько времени я провалялся на полу, не знаю, но, думаю, достаточно долго, потому что, когда я наконец пришел в себя, в зале, кроме меня, посетителей больше не было. В голове шумело и меня мутило. Ресторанная челядь не подходила, она топталась у противоположной стены и смотрела на меня с тревогой и, как показалось, сочувствием.
   – Эй, человек, – позвал я нашего полового, – иди сюда.
   Тот неохотно приблизился.
   – Где женщины, что были со мной?
   – Уехали, – коротко ответил он.
   – Их увезли насильно?
   – Не знаю, я ничего не видел.
   – Кто такой этот Моргун?
   – Не могу знать, – не глядя на меня, бесцветным голосом ответил половой. И добавил почти укоризненно: – Я же вас предупредил, нужно было их уважить.
   По всему было видно, что Моргун был каким-то местным тузом или Бармалеем, которого все до смерти боятся.
   – Принеси мне холодной воды, – попросил я, опускаясь на свой стул. Ноги у меня противно дрожали, в глазах плыли разноцветные круги, и я чувствовал себя как после тяжелой болезни.
   Половой ушел и скоро вернулся с фаянсовой кружкой. Я выпил ее до дна, и сразу стало легче.
   – Где наша карета? – спросил я его.
   – Во дворе, – ответил он, глядя в сторону.
   – Позови нашего кучера.
   – Господин хороший, – умоляющим голосом сказал официант. – Не втравливайте вы меня в ваши дела. – Вы уедете, а мне здесь жить!
   Мне было понятно состояние этого человека, но мое положение было значительно сложнее, потому я не внял просьбе.
   – А хозяина ты можешь позвать?
   – Он уехал, – ответил парень и покосился в сторону толпящихся коллег.
   – А кто не уехал?
   – Все уехали, – ответил он обреченным тоном. – Своя рубашка ближе к телу.
   – Видишь, значит, кроме тебя, отвечать некому. Иди, зови кучера.
   – Он тут, рядом кушает в комнате для простого звания, – негромко сказал официант и показал взглядом на прикрытую дверь в глубине зала.
   – Ладно, сам найду, – решил я и, покачиваясь, пошел искать кучера.
   С кучером Ефимом мы еще толком не познакомились. В лучшем случае перебросились двумя десятками незначительных слов. На вид ему было лет двадцать пять, но широкая, лопатой, русая борода делала его старше и солиднее. Он был, что называется не чистый кучер, а «человек при лошадях», одновременно и кучер, и конюх.
   В конюшне у Кати было всего три лошади, одна – рысистая кобыла, ее запрягали в двуколку, на которой хозяйка ездила сама, и два битюга. Такой незначительный конный «парк» не требовал большого количества обслуги, и Ефим справлялся с ними один. Жил он рядом с конюшней, на задах котомкинского подворья, в бывшей портняжной мастерской, и в «большой дом» показывался редко. Во время пути особой нужды общаться у нас с ним не возникало, каждый был сам по себе, так что, можно сказать, я знал его только в лицо.
   Ефим в одиночестве сидел за непокрытым, отскобленным до желтизны столом и пил чай. На меня взглянул удивленно, то ли от того, как я выглядел, то ли недоумевая, что мне от него понадобилось.
   – Хозяйку похитили, – сказал я с порога и от слабости привалился к косяку.
   Мужик недоуменно поглядел на меня и отер полотенцем потный лоб
   – Как так похитили?
   – Так, – ответил я и, подойдя к столу, опустился на широкую лавку, – Ударили меня по голове и похитили.
   – А Мария где?
   Я не сразу понял о ком он спрашивает, потом дошло, о Марьяше.
   – Обеих увезли.
   Ефим внимательно поглядел, не шучу ли я, опять вытер лицо:
   – А вы куда смотрели?
   – Никуда не смотрел, меня оглушили Только сейчас очнулся.
   – Это что же здесь за разбойники такие? – видимо, до конца не понимая, что произошло, спросил он.
   – Не знаю, какой-то местный богач. Кто такой, не говорят, его все боятся.
   – Нет такого закона, чтобы людей насильно увозить, – строго сказал кучер.
   – Нет, – согласился я, пытаясь придумать, что теперь делать – Иди, запрягай, поедем в полицию
   Ефим аккуратно повернул стакан вверх донышком, поставил его на блюдце, отер лицо полотенцем и встал. Однако, не пошел к черному выходу, а направился в общий зал. Я пошел следом. Там уже никого не было, исчез даже наш официант, с которым я не успел расплатиться. Кучер внимательно оглядел пустое помещение и сам убедился, что ни хозяйки, ни Марьяши там нет.
   – Это, Лексей Григорьич, непорядок! – строго сказал он. – За это начальство не похвалит!
   – Черт с ним, с начальством, – рассердился я, – нужно женщин выручать, мало ли что они с ними сделают! Едем скорее в полицию!
   – Чичас поедем, – спокойно ответил кучер, – полиция – это да! Только где она, та полиция?!
   Я понял, что еще окончательно не пришел в себя и несу ахинею. Действительно, какая в придорожном селе полиция?
   – Нужно узнать, где здесь город, – поедем, подадим жалобу, – сказал я, понимая, как все это глупо и беспомощно звучит. Женщин насильно увезла какая-то пьяная банда, а мы будем ездить подавать жалобы и ждать помощи властей. – Нам двоим не справиться, их здесь было человек пятнадцать, – добавил я.
   – А кто они есть такие?
   – Не знаю, какой-то Иван Моргун, наверное, местный олигарх.
   – А мне хоть архиерей, хоть просто так, – понятно для себя перевел популярное у нас слово «олигарх» кучер. – Я за Марью и архиерея замаю!
   – Как ты его «замаешь», я даже не знаю, где их искать.
   – У хозяина спытаем, – резонно предложил Ефим.
   – Говорят, что он уехал, – сказал я.
   – Далеко не уедет, надо будет, сыщется.
   Муть у меня в голове рассеивалась, остались только тошнота и головокружение.
   Видимо, удар был такой силы, что у меня получилось сотрясение мозга. Однако, постепенно растерянность проходила, и я начинал нормально соображать.
   – Ладно, пойдем искать хозяина.
   Мы обошли зал, заглядывая во все двери. Все комнаты, выходящие сюда, оказались пусты. Видимо, прислуга от греха подальше элементарно разбежалась Из всех дверей только одна была заперта. Я в нее постучал, но никто не откликнулся. Я ударил в нее несколько раз каблуком и закричал:
   – Откройте, разговор есть!
   Нам никто не ответил.
   Никаких внутренних замков на двери не было, так что стало понятно, она заперта изнутри. Я подергал ручку. Стало слышно, как там звякает металлический засов.
   – Откройте, – более решительно потребовал я, – иначе сломаем дверь!
   Ответа опять не последовало.
   – Придется выбивать, – сказал я Ефиму.
   – Ага, – согласился он и неожиданно ударил по ней плечом. Дверь загудела, но запор выдержал.
   – Нужно топор принести, я у тебя в карете видел.
   – И без топора управлюсь, – пообещал кучер и, отойдя на несколько шагов, бросился на препятствие. Раздался громкий треск ломаемого дерева, и дверь вместе с Ефимом провалилась внутрь. Я вбежал следом за ним. В комнате у окна сгрудились все работники трактира. Было их шестеро, включая двух женщин.
   – Можно было постучаться, господа хорошие, зачем же дверь ломать? – испуганным голосом сказал наш официант, со страхом глядя на поднимающегося с пола бородача.
   – Господа, это частная собственность, – подал голос кругленький господин с румяными щечками, одетый в городское платье. – Прошу покинуть мое заведение!
   – Так вы и есть хозяин ресторана, который внезапно уехал? – спросил я.
   – Вам нет до того дела! – независимо ответил он. – Прошу покинуть мое заведение, иначе будете иметь дело с полицией!
   – Куда увезли наших спутниц? Кто такой Моргун? – спросил я, наступая на хозяина.
   – Мне нет смысла мешаться в ваши дела, – сердито ответил господинчик, огорченно глядя на развороченный косяк и, видимо, мысленно подсчитывая убытки. – Для нас всяк посетитель одинаков. Если вы повздорили с другими гостями, то наше дело сторона!
   По сути, он был прав и, если бы они держали себя не так странно, то никаких разборок я учинять не стал. Однако, и официант, и теперь сам хозяин, вели себя неадекватно и ничем не хотели помочь, даже такой малостью, как информация. Хозяин, к тому же, раздражал меня наглостью.
   – Значит, вы не желаете отвечать? – спросил я его.
   – Прошу покинуть заведение, иначе я вызову полицию! – оскалив зубы, ответил он.
   – Лексей Григорьич, давай я их здесь всех сейчас удавлю, и все дела, – предложил Ефим.
   – Ну, зачем же их давить, – возразил я. – Ты сможешь уронить этот буфет? – спросил я, указывая на могучее сооружение, заполненное ресторанной посудой.
   Кучер примерился взглядом и почесал в затылке.
   – Тяжел, однако, будет, да если за верх потянуть, пожалуй, осилю!
   – Вы не посмеете учинять здесь разбой! – закричал ресторатор. – Иначе я отправлю вас в темную!
   – Это каким же образом? – поинтересовался я, загораживая выход из комнаты.
   Он мне не ответил и приказал мужику, постриженному под горшок и пока никак не участвующему в дискуссии:
   – Спиридон, иди, зови полицию!
   Мужик послушно кивнул и пошел прямо на меня.
   – Лучше оставайся на месте! – сказал я ему. – Иначе хуже будет!
   Однако, Спиридон был слишком силен, чтобы кого-то бояться, и послушен хозяину, чтобы внять доброму совету. Он попер прямо на меня. Я дал ему подойти почти вплотную и тремя точными ударами ногой в голень и руками в живот и в челюсть уложил на пол.
   – Помогите! Убивают! Караул! – вразнобой закричали остальные участники переговоров. Громче остальных орали хозяин и женщины. Один Спиридон тихо Мычал, пытаясь встать с пола.
   Однако, долго стенать о судьбе соратника им это не пришлось. Ефим взялся за верх буфета, уперся ногой в стену, с натугой наклонил его, и предупредив криком: «Поберегись!», опрокинул. Раздался оглушительный грохот и звон бьющейся посуды. После чего наступила мертвая тишина. Все присутствующие, как завороженные, смотрели на результаты наших усилий.
   После минутного шока первым плачущим голосом заговорил хозяин:
   – Вы что же это, ироды, делаете! За что нам кара такая? ! Кто за все это платить будет?!
   Ответить ему никто не успел, в этот момент из зала послышался строгий начальственный голос:
   – Что за шум? Кто разрешил?!
   – Господин урядник, поглядите, что эти ироды наделали? – пронзительно закричал хозяин.
   – А вот и полиция, – сказал я Ефиму. – А ты боялся, что здесь ее не сыскать!
   – Что здесь происходит? – спросил, входя через пустой дверной проем в комнату, перепоясанный ремнями, с шашкой на боку, полицейский. – Свят, свят, свят! Аким Кузьмич, что это у вас за разор?!
   – Вот, гости постарались! – ответил хозяин, указывая на нас пальцем. – Деньги за обед не заплатили и учинили разбой и разорение.
   – Это как так! Кто разрешил! Немедля в кутузку! – страшно выкатив глаза и гневно шевеля усами загремел урядник.
   Мне показалось, что мы с Ефимом немного поспешили и перестарались.
   Теперь полиции будет труднее объяснить причину нашей несдержанности. Однако, бывает, что хорошая мысль приходит не только потом, но и вовремя. Я разом переместил акценты в происшедшем, закричав полицейскому:
   – Господин урядник, хозяин ресторана похитил мою жену!
   – Как это похитил? – вытаращил глаза полицейский, переводя удивленный взгляд с меня на толстенького, кругленького хозяина.
   – Напал на меня, чуть не убил, а пока я был без памяти, похитил жену и служанку!
   От неожиданности и курьезности обвинения никто не смог произнести ни слова,
   Даже хозяин, вылупив от возмущения глаза, только беззвучно шевелил губами.
   – Как же так, Аким Кузьмич, зачем вы жену у этого господина похитили? – первым заговорил урядник.
   – Я похитил? Да что вы их слушаете, Василий Иванович, никого я не похищал, а ихней жены так даже в глаза не видел! Они одни приехали и, напившись, скандал учинили!
   Как я не был разгорячен и потрепан, но на пьяного никак не походил, и полицейский дал это понять хозяину:
   – Если они и были пьяным, то теперича совсем протрезвели.
   – А то, что я не один был, – продолжил я, – пойдите, взгляните, сколько приборов стоит на моем столе!
   – Извольте, – согласился полицейский, неодобрительно глянув на хозяина.
   Мы с урядником пошли в зал считать приборы на столе. За нами гурьбой двинулась вся ресторанная прислуга, включая поднявшегося на ноги Спиридона. Не знаю, что они рассчитывали увидеть, но интерес проявили повышенный.
   – Действительно, три прибора, – поделился результатами расследования полицейский. После чего пошел еще дальше. – Здесь сидели женщины, вот, ели сладенькое, а они, – он указал на меня, – всего-то две рюмки скушали. Как же так получается, Аким Кузьмич? Выходит, вы и правда ихнюю жену украли!
   – Да не краля никаких жен! – закричал в отчаянье хозяин, уже понимая, что такой поступок вполне объясняет и извиняет разгром в буфетной. – Василий Иванович, отойди со мной на минуточку, мне тебе два слова надо на ушко сказать!
   – Это как так отойди! – возмутился я. – Сие есть попытка подкупа должностной персоны!
   Пожалуй, я немного перемудрил с лексикой, и фраза получилась архаичной, но меня поняли.
   – При следствии допросы снимаются и без публичности, – грозно сообщил мне урядник и отошел с хозяином.
   Говорил он совсем коротко, Аким Кузьмич прошептал несколько слов на ухо полицейскому, и тот отшатнулся.
   – Это надо же! – только и сказал он, после чего снял фуражку и принялся отирать пот с широкой лысины. – Что же вы сразу-то не сказали!
   – Вот так-с! – довольным тоном, как после победы, произнес Аким Кузьмич, потирая ручки. – Теперь сами рассудите, крал ли я чужих жен?!
   По уряднику было видно, что попал он в такое трудное положение, что не знает, что делать дальше. Он растерянно водил взглядом по участникам событий, как будто ожидал хоть какой-то помощи.
   Потом холодно мне улыбнулся и, откашлявшись, попросил:
   – Вы изволите ли, господин проезжий, уделить мне свое время для, для... – он не сразу подобрал нужные слова, – разговора с глазу на глаз.
   Для меня не было большой загадки в том, что сказал ему хозяин, к такому повороту событий я был готов.
   – Извольте, уделю.
   – Тогда соизвольте пройтись в ихнюю комнату, – сказал урядник, указывая взглядом на хозяина. – Там нам никто не помешает.
   Я кивнул, и мы с ним прошли в небольшой скромно обставленный кабинет с двумя стульями и письменным столом.
   – Слушаю вас, – сказал я полицейскому.
   Однако, говорить он не спешил, отирал потное лицо чистой тряпицей и прятал глаза под мохнатыми бровями.
   – Вы мне что-то хотели сказать? – поторопил я. – Извините, у меня украли жену и мне нужно ее искать.
   – Да никто у вас ее не крал, – наконец, решил заговорить урядник. – Я бы на вашем месте спокойно ехал по своим делам, а потом она и сама, с Божьей помощью, к вам вернется...
   – Вы в своем уме? Вы что такое говорите?
   – Да в своем, в своем! Именно в своем, потому и советую. Иван Тимофеевич – они человек горячий, вспыльчивый, не ровен час рассердятся, так не то что Вашу жену, вас нельзя сыскать будет.
   – Это Моргуна зовут Иван Тимофеевич? – прямо спросил я, переставая валять дурака.
   – Оне-с, – скривившись, подтвердил полицейский.
   – А кто он, собственно, такой?
   – Вы и вправду не знаете? – удивился он.
   – Откуда я могу знать какого-то Моргуна, если впервые в жизни попал в ваши края и вообще никого здесь не знаю!
   – Человек-то они известный, и не только в нашем уезде, а, почитай, на всю Россию. Уже под судом с дюжину раз был, да все как с гуся вода. Одним словом – ловкач! Мошна у него такая, что не завязывается, родня самая знатная, вот он и куролесит. А как что, всех сутяг купит, и сам черт ему не брат. Сам нашкодит, а те так дело повернут, что безвинный виноватым стает, а он вроде ни при чем. Не одного беднягу таким родом на каторгу заслал. Ехали бы вы отсюда подобру-поздорову, а жена... жена дело наживное.