Шкатула Лариса. Дар юной княжны

   - Кат! - закричала Катерина и тигрицей бросилась к длинноволосому. Убивец!
   Она расцарапала в кровь его лицо и стала трясти, ударяя головой об стену.
   Убийца не сопротивлялся, обмякший, как шар, из которого выпустили воздух.
   - Что здесь происходит? - раздался чей-то властный голос.
   У дверей камеры стоял небольшого роста человек с землисто-желтым лицом, маленькими черными глазами и тоже длинными, до плеч, волосами.
   "Где я его видела?" - мучилась, пытаясь вспомнить Ольга.
   - Да вот, батька, - виновато сказал человек в мундире. - На Мишку опять накатило, все ему переодетые офицеры мерещатся. Грохнул одного из тех, что в камере сидели. А тот сказывал, будто циркачи.
   - Революция без жертв не обходится, - философски заметил человек, которого называли батькой. - Несчастный случай. Если и вправду артисты, мы свое революционное извинение принесем. Загладим, так сказать, вину.
   Ольга не верила своим ушам.
   - Как же её можно загладить, если человека нет?
   - Все мы - смертные, - батька бесцеремонно оглядел девушку с ног до головы. - Как, говорите, загладим?.. Ваше имя, куда направляетесь?
   - Наталья Соловьева, цирковая артистка. А направляемся мы в Мариуполь.
   - Загладим мы вину тем, господа артисты, что до Мариуполя дадим вам провожатых. У вас один товарищ погиб? Зато другие останутся целы, что без нашей помощи вряд ли случится... Да, а Мишку к знахарке отвезите, на хутор. Пусть травами отпоит, а то эдак скоро на своих начнет кидаться!
   Он хотел погладить по голове безутешно рыдающего Альку, но, встретив его сумасшедший взгляд, на полпути отдернул руку.
   - За что немцы вас арестовали? - обратился он к Герасиму, решив, что тот - за главного.
   Герасим привычно вытянулся перед атаманом, но в груди у него появился противный холодок: ну, как батька вспомнит служившего у него матроса. Обвинение в дезертирстве, - и ему не сносить головы! Но атлет зря опасался: в последний год перед батькой прошло великое множество людей. В довершение ко всему, матросская форма так же меняла облик человека, как и цирковая атласная рубаха.
   - Немцы поначалу арестовали нас просто для проверки, а потом...
   - Давай, не стесняйся, мне, как и попу, можно рассказывать все, батька в упор посмотрел на Герасима маленькими проницательными глазками, и, надо сказать, взгляд его проникал в самую душу.
   Впрочем, Герасим намеренно шел ва-банк.
   - Потом они нашли у нас револьверы. Директор пытался разъяснить, Герасим кивнул на распростертое тело Аренского, - что они нужны нам для номера, но ему не поверили.
   - Для какого же номера? Мне тоже интересно.
   - Стрельба по мишени. С завязанными глазами. У нас О... Наталья Соловьева стреляет.
   - Женщина-амазонка? - батька однако был начитанным. - А на вид просто интеллигентная барышня. Что ж, посмотрим. Если... номер понравится, вы - свободны. И оружие дадим, какое захотите. Революция - не против искусства!
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Раненая кашлянула, глубоко вздохнула и открыла глаза. Таких глаз хлопец ещё не видел: они были не светло-голубые, как у Юлии, а темно-синие, как колокольчики на хуторском кладбище. Увидев склонившегося над нею Яна, она не испугалась, не вздрогнула и даже, кажется, не удивилась.
   - Ты кто, архангел Гавриил?
   - Архангел Ян, - тоже пошутил он.
   - А разве есть архангел с таким именем?
   - Раньше не было, теперь есть. Я - новенький, меня ещё не все знают.
   Но тут она что-то вспомнила, и улыбка сползла с её лица.
   - Постой, меня, кажется, ранило?
   - Ранило. И ты упала.
   - Упала, - медленно повторила она. - Значит, ты все знаешь?
   - Наверное, раз я тебя перевязывал.
   - Ты - санитар?
   - Нет, я случайно здесь оказался.
   - И меня никто не искал?
   - Думаю, просто некому было, - опрометчиво брякнул Ян. - Если не считать тех, что за вами гнался. Один из них вроде интересовался. Даже мечтал вернуться, посмотреть, насмерть тебя или нужно дострелить.
   Она заплакала, не приняв шутки.
   - Отец! Значит, его убили!
   - Ну, с чего ты взяла, - неуклюже стал успокаивать её растерявшийся юноша. - Мало ли, может, наступление началось и он прорваться не может...
   - Ты его не знаешь, - она ещё раз всхлипнула и перестала плакать. Если бы он был жив, его бы ничто не остановило. Через все преграды прорвался бы, а за мной приехал!
   - Слезы вытереть? Остался ещё кусок твоей рубашки.
   - Ты разорвал мою рубашку?
   - Разорвал. Раны положено перевязывать, а у меня под рукой больше ничего не было.
   - Господи, - она покраснела, - что же ты ещё видел?
   - Ничего такого, чего нет у других. Или ты бы предпочла истечь кровью?
   - Почему ты все время ехидничаешь?
   - Ты первая начала.
   - А тебя действительно звать Яном?
   - Конечно, зачем мне чужое имя?
   - Ну, сейчас многие скрываются.
   - Представляешь, я знаю одну девушку, которую почему-то звали Сережкой.
   - Слишком много знаешь, - проворчала она и попросила: - Ян, помоги мне подняться.
   - Зачем? Тебе нельзя подниматься, откроется рана.
   - Какой ты непонятливый! У каждого бывают минуты, когда нужно ненадолго выйти.
   - Хорошо, я отнесу тебя... за стог.
   - Еще и подержишь, как маленькую.
   - И ничего страшного не случится. Смотри на меня, как на врача.
   - Ну да, рану перевязал - сразу другим стал. Теперь ты не мужчина, а евнух из гарема.
   - Я не просто перевязал рану, я вытащил пулю. Хочешь поглядеть?
   Ян вынул из кармана пулю, которую было выбросил, а потом еле нашел в стерне, и протянул девушке на ладони. Она вздрогнула. И тронула свинец пальцем: в крови! Будто своей смерти коснулась. Холодок даже по сердцу прошел. Юноша отвлек её от мрачных мыслей.
   - Попробуем подняться. Бери меня правой рукой за шею. Крепче. Так. Теперь я смогу взять тебя на руки. Что? Оставить тебя одну? А если ты упадешь?
   - Придешь и поднимешь, - хмыкнула девушка. - А пока я попробую сама.
   Она покачнулась.
   - Иди-иди, это ничего, от потери крови слабость. Врач! Если уж совсем меня скрутит, никуда не денешься, позову...
   Ян привалился с другой стороны к стожку и слушал, как она, постанывая, расстегивает галифе. Потом она позвала.
   - Ян, помоги!
   Хлопец поспешил к ней. Девушка привела в порядок одежду и полулежала в изнеможении на том же стожке.
   - Тебе плохо?
   - Уже проходит. Вдруг в глазах потемнело. Отнеси меня, пожалуйста, на место.
   - Как врача меня ты принимать не хочешь, а как перевозчика - не возражаешь? Не стесняйся. Ты, Сережа, девушка легкая, так что носить тебя одно удовольствие.
   Ян уложил её на импровизированную лежанку.
   - Меня звать Марго, - улыбнулась она его заботливости. - Хороший ты парень, Янек. Мне повезло. Ухаживаешь за посторонним человеком, как за любимой сестрой или... любимой девушкой.
   - Жалко, но я не знаю, что чувствуют к любимой сестре, её у меня никогда не было.
   - А любимой девушки?
   - О тебе мне вообще ничего не известно, если не считать имени.
   - Не хочешь отвечать - не надо, не будем о любимых девушках. Ты сказал, что вытащил пулю, - Марго потрогала перевязанное плечо. - Но как без инструмента, без дезинфекции?
   - Инструмент у меня всегда с собой, - Ян показал ладони. - А что означает второе слово, я не знаю, но ты наверное, интересуешься, чем я промыл рану? Тем, что было во фляжке.
   - А, коньяком... неплохо придумал. А зачем поил им меня?
   - Мне казалось, так ты меньше будешь чувствовать боль. Кстати, как твое плечо?
   - Кажется, будто маленькая мышь залезла в него и грызет изнутри. Не думай об этом, женщины лучше переносят боль, наверное, потому что терпеливее...
   - Давай я попробую утихомирить эту грызущую тебя мышку.
   - Попробуй, раз ты такой великий врач, что можешь вытащить пулю одними руками.
   - Не смейся. Смотри, я стану держать руку над твоим плечом, а ты говори, что чувствуешь?
   - Янек, ты - волшебник. Боль уходит! Мне тепло, хорошо. Это все твоя рука? Как ты это делаешь? Мне кажется, будто на дворе лето, а я лежу в гамаке, на даче... Шумит трава, кузнечики стрекочут...
   Марго показалось, что лежанка под нею стала слегка покачивагься. Кто это качает её гамак, мама?
   - Нет, мамочка, у меня ничего не болит. Я здорова, только очень устала. Наверное, мы слишком долго ездили верхом. Так хочется спать... Скажи папе, пусть отведет Леди в конюшню, у меня совершенно нет сил!
   Ян намеренно усыпил Марго. Он был уверен, что человек, когда крепко спит, выздоравливает быстрее. Сам он почти без сил опустился рядом со спящей Марго и несколько минут - или прошло много времени? - отдыхал, приходя в себя. Как будто он отдал девушке часть своего здоровья. Впрочем, он пришел в норму довольно быстро, вот только голод все сильнее давал себя знать. Продуктов, найденных в приседельной сумке у Марго, надолго не хватит. Он все-таки разделил остатки еды пополам и пожевал немного, заставляя себя не глотать её одним куском. Глоток коньяка вместо воды освежил пересохшее горло, теплом разлился по желудку, ударил в голову, но сделал свое дело: Ян почувствовал себя намного бодрее.
   Он придвинул лежанку со спящей девушкой вплотную к стожку, укутал её и замаскировал соломой так, чтобы с дороги не было видно.
   Затем он спорол знаки отличия клинком Марго, - благо, острым, коротко обрезал полы шинели. Теперь она вполне годилась для верховой езды.
   Предоставленная самой себе лошадь забрела довольно далеко, но Ян догнал её, привел к стожку, снял седло и как следует обтер животное кусками обрезанного сукна; заново оседлал. Привычная работа отвлекла его от тревожных дум и укрепила в принятом решении: отправиться верхом туда, где, как ему казалось, должно было находиться какое-нибудь село.
   Там, где Марго была прежде, видимо, было нужно притворяться мужчиной, а теперь это становилось небезопасным; и странствующие вместе, например, муж и жена, будут выглядеть гораздо привычнее.
   На поденной работе у сельских богатеев Яну часто приходилось ухаживать за лошадьми, но это были в основном тягловые лошади, предназначенные для тяжелого крестьянского труда. Лошадь же Марго, даже для неискушенного человека, выглядела явно породистой, дорогой. Следовательно, от неё надо было избавляться. А заодно, в обмен на лошадь, приобрести гражданскую одежду для себя, платье для Марго и продукты.
   Ян вскочил в седло и поехал по дороге. Как он и предполагал, версты через две его глазам открылось большое село. В свете солнечного утра оно казалось вполне мирным и даже, несмотря на рань, оттуда доносились звуки гармошки.
   Село словно приглашало: войди, усталый путник, отдохни, но Ян тронул поводья и направил лошадь в объезд. Сейчас ему нужно было село поменьше и потише, ещё лучше - какой-нибудь глухой хутор в несколько дворов. Хлопец наконец нашел такой, но первый же дом в нем оказался нежилым, чем навел на него уныние: не окажется ли брошенным весь хутор?
   Но вот в одном дворе пропел петух, рядом раздалось коровье мычание. Ян поспешил на желанный звук.
   Этот двор оказался покрепче других. Выделялся даже забор: не плетень, а добротная - из досок - ограда, без щелей и покосившихся столбов. Сюда Ян и постучал. На его стук залился лаем пес, судя по голосу, не из мелких шавок. Видно было, что здесь все налажено основательно.
   Некоторое время никто не отзывался. Наконец калитка приоткрылась, и кряжистый бородатый старик выглянул наружу.
   - Чего тебе? Мы ничего не продаем и не покупаем.
   - Погоди, отец, - Ян потянул лошадь за узду. - Конем не интересуешься?
   Старик быстро оглядел улицу и широко открыл калигку, в которую Ян легко завел лошадь. Хозяин тут же закрыл её на засов.
   Пес действительно оказался огромным, лохматым. На его глухое ворчание старик прикрикнул:
   - Цыть, Гром!
   Гром угрюмо звякнул цепью, но замолчал. Крестьянин тщательно оглядел лошадь: зубы, копыта, холку.
   - Верховая, - задумчиво сказал он сам себе и спросил у Яна: - Что хочешь за нее?
   - Торбу с продуктами на дорогу. Обязательно молоко, мед. У меня там... раненый. Заберешь все, что на мне, дашь что-нибудь свое, крестьянское. И еще. Мне нужно платье, на девушку. Роста небольшого, - Ян показал примерный рост Марго. - Щупленькая. Ну, и платок там, что еще...
   Старик проницательно усмехнулся и взял лошадь под уздцы.
   - Найдем. Посиди пока на крылечке, я коня поставлю.
   Он направился к сараю и на ходу спросил:
   - Как звать кобылу-то?
   - Марго, - Ян усмехнулся про себя. Старик через несколько минут вернулся. Видимо, задавал корм лошади, которую в момент так нагло переименовали, и пригласил Яна:
   - Заходи в хату.
   Юноша вошел вслед за хозяином в просторную чистую горницу, где их встретили две красивые девушки - одна лет двадцати пяти, другая года на три младше.
   - Дарья, - приказал старик той, что постарше, - сумку в дорогу собери. Молока положь, медку глечик - в подполе припрятан. Сала, колбаски. Как своему. Поняла?
   Женщина кивнула и скользнула за дверь.
   - Галю, - обрагился хозяин к младшей, и голос его явно смягчился. Помоги хлопчику подобрать одежку: хочь Антонову, хочь Митькину. Шо подойдет. Он каже, платье ему надо на девушку. Подивись на Галю, та не такая?
   Ян пригляделся. Галя и правда сложением походила на Марго. Была разве чуточку выше и справнее.
   Юноша снял шинель, и у пояса его сверкнул золотом диковинный клинок Марго. У старика загорелись глаза.
   - Хлопчик, отдай мне свой ножик, зачем он тебе? Все одно лихие люди отберут. Я тебе хороший кинжал дам: на ярмарке на порося выменял! Он и в глаза не кинется, и в дороге сгодится.
   Ян, поколебавшись, согласился, а старик обрадовался, обнял его за плечи, повел в соседнюю комнату и походя сказал Гале:
   - Платье отдай новое, что мы тебе в городе купили, синее.
   - Батя! - в голосе девушки зазвенели слезы.
   - Не плачь, дуреха, - успокоил её отец, - я тебе два таких куплю. И платок положь, белый, с цветами, что матери дарил.
   Голос его слегка дрогнул. Ян зашел за хозяином в другую комнату и ахнул: одна стена её была полностью увешана оружием. Чего здесь только не было! Сабли, шашки, рапиры, какие-то изогнутые в виде полумесяца клинки, которым Ян не знал названия.
   - Здорово! - юноша замер от восхищения.
   - Нравится?
   - Еще бы.
   - С мальства собираю. Видно, боевой дух ко мне от предков с кровью перешел - перед хорошим оружием устоять не могу. Самого-то в армию не взяли. Плоскостопие вроде. Ну, так я по-другому свою страсть тешил.
   - Да, от такой страсти и я бы не отказался.
   - У тебя, хлопец, все впереди. Если мой азарт по сердцу пришелся, приезжай, когда война кончится. А пока дам тебе вот этот кинжал. Не потому меняюсь, что плох он. Только думаю, такой ещё достать можно, а вот твой редкий. Но и этот - смотри, какая сталь! Металл может рубить. И хлеб порежешь, и при надобности защитить себя сможешь.
   - Батя опять своими цацками хвастается? - послышался голос вернувшейся в комнату Дарьи.
   - Опять, - подтвердила Галя, - за диковинный ножик душу черту отдаст!
   - Насмотрелся? Пойдем, а то бабы мои раскудахтались. Поснидаем. Мабуть, ты голодный?
   - Как волк! - признался Ян.
   Они вернулись в горницу. Стол наполовину был накрыт, на лавке лежала приготовленная Галей мужская одежда. Девушка продолжала с шумом рыться в сундуке.
   - Хочешь сейчас переодеться али после еды?
   - Переоденусь, умоюсь, если хозяева не возражают, а тогда и за стол.
   - Я тебе солью, - вызвался старик. - Мы ж не познакомились! Зови меня Прокопыч. А тебя как?
   - А меня - Ян.
   - Имя наче польское. Ты не поляк будешь?
   - Наполовину. Мама - украинка. С Прикарпатья.
   Хлопец ухал и крякал, обливаясь колодезной водой, что принес ему Прокопыч. Потом надел чистую, ношеную, хоть и без потертостей, рубаху, штаны и сразу почувствовал себя другим человеком. Военное обмундирование будто давило на него, и Ян сбросил его, как чужую кожу. Он потрогал рукой подбородок,
   - Побриться бы.
   Старик принес ему из хаты бритву и мыло.
   - Вот теперь хоть жениться!
   - А ты не женат?
   - Холостой.
   - Смотри, девичья погибель, с такими глазами да холостой!
   Они вошли в хату. Стол был накрыт. Молодки - и когда успели! причепурились и сновали по горнице веселые и яркие.
   Ян попытался налить из фляжки коньяку. Прокопыч протестующе замахал рукой.
   - А вот это сховай! У нас свои напитки, крестьянские. Дашка гонит чище слезы. И запаха, слышь, никакого. Что за траву ты в самогон добавляешь, а, Дарья?
   - Секрет, - кокетливо улыбнулась женщина.
   - Ось. бачь. як мене лихо из бабами, - перешел на "мову" Прокопыч - Не слухают, грубят.
   - Будет вам, тато, чужому жалиться! Мы вас кохаем, печемся за вас, две такие крали!
   Хозяин вздохнул, но потом улыбнулся Дарьиной шутке
   - Думаешь, почему сам такой старый, а дети молодые? Перша семья в мене сгорела: жена, двое детишек...
   - Тато, - затеребила его Галя, - будет вам, ще не пил, а в спомин вдарился!
   - Хорошие они у меня: Даша - невестка, Галя - дочка. Обоих одинаково жалко. Молодые, кровь играет, а мужиков на войну позабирали.
   Дарья смахнула слезу.
   - И мы вас любимо. Колы так судьба зробыла! Не на кого нам больше надеяться.
   - Все, хватит! - похлопала по столу Галя. - Незачем горевать, лучше пить да наливать. Вы не смотрите, Янек. что батя ведмедем глядится. Он у нас на хуторе - самый главный, грамотный. Голова. Кому справка нужна, документ - к нему идут. Печать доверили, как власти.
   - Временной, - поднял палец старик. - Без документов сейчас никому нельзя. Выпьем лучше, чтоб мои сын и зять живыми вернулись, чтобы мы все дожили до мирной жизни, растили детей и внуков, сажали хлеб.
   Они выпили, и Ян с жадностью набросился на еду. Он старался есть неспешно, как учила мать, тщательно жевать, но глотка не желала подчиняться правилам, а глотала, глотала. Юноша заметил, как Галина украдкой подкладывает ему куски и наблюдает, как быстро он их съедает. Он поперхнулся, а старик укоризненно посмотрел на дочь.
   - Доня, зачем над хлопцем надсмехаешься? Ешь, Янек, не обращай внимания на эту пустуху.
   Наконец Ян насытился. В голове у него шумело после Дарьиного самогона, но мысль, пришедшая во время застольного разговора, не отпускала его.
   - Прокопыч, - поблагодарив за обед, обратился он к хозяину, - мне бы сказать тебе кое-что наедине.
   - Выйдем на крылечко, побалакаем. Кисет с табачком только прихвачу.
   Они присели на ступеньки крыльца, Ян посмотрел в серьезные, честные глаза старого крестьянина и решил ему открыться.
   - Ты, батя, оружие собираешь, - начал он. - В армии служить мечтал. Наверно, военным завидовал. Боюсь, не по нутру тебе мое признание будет.
   - Не переживай, сынку, - Прокопыч ловко скрутил "козью ножку" и закурил. - Кому судьба - воевать, а кому - и хлеб растить.
   - Я был красноармейцем. Не думай, не сбежал! Разбили нас деникинцы. А так, может, до сих пор бы винтовку таскал. Но знаешь, не нравится мне в других стрелять. Воевать не нравится. Гимнастерку да шинель снял, рубаху твоего сына надел, веришь, дышать легче стало!
   Он вздохнул
   - Я ведь и жизни раньше не знал. От рождения с мамкой на глухом хуторе пробедствовал.
   - А говор у тебя, хлопче, не деревенский.
   - Мать моя грамотная была, в гимназии училась. Все мечтала о каких-то знатных родственниках. Мол, увидят они меня, такого красивого да умного, за своего признают . Мамка умерла - я пошел в город работу искать. И как завертела меня жизнь, никакого передыха не дает!
   - Дак, может, у меня останешься? Кормить тебя буду, и одежку справим. Работы всем хватит. Землю тебе выделим, женим.
   - Я бы с удовольствием остался, да, понимаешь, случилось кое-что. Раненый у меня на руках. Вернее, раненая. Вначале думал - парень, начал перевязывать, оказалось, девчонка, парнем переодетая. Совсем молоденькая. Я её спящую в чистом поле оставил. Только соломой прикрыл.
   - Вот для чего тебе платье!
   - Да. И лошадь эта - её, но нам в дороге, разумею, помехой будет. У меня, Прокопыч, больше ничего нет, и если ты мне откажешь, я не обижусь. Просто, сможешь - помоги! Дай справку, что мы - муж и жена, к родным пробираемся, скажем, куда-нибудь на Азов.
   Прокопыч, глубоко затянувшись, помолчал.
   - Справку, хлопче, дать нетрудно. А если вас на чем-нибудь поймают? Тогда и мне, и моей семье - несдобровать.
   - Могу только пообещать, что буду использовать эту справку в самом крайнем случае.
   - Хорошо, дам я тебе такую справку.
   Старик последний раз затянулся и отбросил окурок в сторону. Проследил его полет, как если бы хотел вернуть, и махнул рукой.
   - Как имя-отчество жены?
   - Марина Прокопьевна. А мое - Ян Георгиевич.
   - Прокопьевна - в честь меня?
   - А то... Ты же ей теперь, как крестный отец. На жизнь благословишь?
   - Благословлю.
   Через некоторое время Ян с самодельной матерчатой сумкой, в которой уместилось оторванное Галей от сердца новое синее платье, шерстяной платок и продукты, что собрала в дорогу Дарья, возвращался туда, где он оставил раненую Марго.
   Он шел обратно, как ему показалось, невыносимо долго, а когда подходил к заветному стожку, невольно ускорил шаг. Весь путь парню мерещились картины - одна страшнее другой: возвратился один из ночных всадников и зарубил спящую Марго; пошли в наступление деникинцы и захватили раненую девушку в плен. Кто знает, от кого именно ей нужно прятаться? И вообще кто она? Одета на манер ординарца, но не в форменную одежду, а полугражданскую, подогнанную по фигуре. Кто из офицеров белой армии или других цветов флага возил за собою переодетую мужчиной женщину? Любовницу?
   "Почему обязательно любовницу, - возражал сам себе Ян, - она же говорила, что с отцом ездила. А он, возможно, прятал её от всех..."
   С дороги лежащую Марго не было видно. Ян разволновался и побежал к стожку напрямик по стерне.
   Его опасения оказались напрасными: девушка была на месте и спала крепким сном, хотя солнце двинулось к полудню и светило ей прямо в лицо. Он перенес свою подопечную в тенек и разбудил.
   Она открыла глаза, улыбнулась Яну и вдруг легко села на своей соломенной лежанке.
   - Я, наверное, выгляжу ужасно? - доверчиво спросила она, поправляя волосы.
   - Для раненой накануне - вполне прилично, - скупо похвалил Ян, хотя, на его взгляд, выглядела Марго просто великолепно. С лица ушла мертвенная бледность, оно порозовело и даже слегка загорело на весеннем солнце. Глаза, все ещё сонные, казались нежными и темными. Русая вьющаяся прядь свесилась на левый глаз и придавала лицу девушки милое озорное выражение.
   - А у меня ничего не болит, - удивилась она, прислушиваясь к себе. И, знаешь, я бы с удовольствием чего-нибудь поела.
   - Как раз этого я и боялся, - пошутил Ян. - Проснется, думаю, голодная, съест все наши запасы!
   Он стал выкладывать продукты на старенький, но чистый рушничок, положенный в сумку заботливей Дарьей.
   - Какое объедение! - хлопнула в ладоши Марго. - Даже молоко и мед. Ты - просто волшебник.
   - Я бы так не сказал, - пожал плечами Ян. - Если бы мы продавали твою лошадь на ярмарке, за неё дали бы намного больше.
   - Что? - чуть не подавилась Марго. - Ты продал Леди?
   - Так значит, её звали Леди? Жаль, не знал, пришлось на ходу придумывать другую кличку. И потом, не продал, а выменял на продукты и одежду.
   - Выменял... Племенную кобылу! Знаешь, сколько рублей золотом предлагали за неё англичане?!
   - Что поделаешь, англичан поблизости не оказалось. Пришлось искать других покупателей.
   - Тогда я не буду это есть, - Марго отодвинула от себя продукты. - Кто дал тебе право вмешиваться в мою жизнь, продавать мою лошадь, вытаскивать эту дурацкую пулю? Мое плечо, пусть бы там и торчала!
   Яна нисколько не смутила девичья истерика. Он считал, что поступил правильно, и никаких угрызений совести не испытывал.
   - Хорошо, раз ты так просишь, обменяем продукты на оружие и я встрельну пулю на место.
   - О, я не сразу заметила, - Марго сморщила нос и оглядела его с ног до головы. - Ты заодно и переоделся. Надоело быть военным?
   - Считаешь, форма мне больше к лицу? Тебе нравится любая форма или только красноармейская?
   - Мне нравятся мужчины, дорожащие воинской честью; дезертиров я презираю.
   - А вот один мой знакомый граф говорил, что лучше живая собака, чем мертвый лев.
   - Твой граф тоже был трусом, как и ты!
   - Мало того, что ты - капризная, ты ещё и неблагодарная особа! Видно, родители не занимались твоим воспитанием. Теперь это немного поздно, но попробую: для начала я тебя побью.
   - Как это "побью"? - всерьез испугалась Марго. - Неужели ты поднимешь руку на женщину?
   - Никакая ты не женщина. Невоспитанная избалованная девчонка, да и только. К тому же не слушаешься старших.
   - Я буду тебя слушаться, - спохватилась она.
   - Вот это другое дело. Во-первых, ты должна как следует поесть. Кто знает, как долго придется нам скитаться, пока мы не найдем место, пригодное для жизни, - где нет войны. Не может же быть, чтобы весь мир воевал! Наверное, где-то живут люди обычной жизнью, не мучая и не убивая друг друга... Во-вторых, ты должна перестать причитать над своей лошадью, потому что если ты хорошо подумаешь, поймешь, что у нас не было другого выхода. Любая встреченная группа военных отобрала бы её, и, скорее всего, бесплатно. Да ещё бы поинтересовалась, откуда у нас племенная кобыла? А сейчас твоя Леди в хороших руках.
   - Правда?
   - Я надеюсь, что лихие люди не найдут дорогу на этот хутор.. Когда поешь, пойди и тоже переоденься.
   Он протянул Марго узелок с одеждой. Впрочем, дважды приглашать девушку обедать уже не было необходимости. Молодой организм требовал пищи, и она жадно набросилась на еду.
   Как он ни был готов к тому, что другая одежда изменит внешность девушки, но когда она вышла из-за стожка переодетая, тихо ахнул. Теперь он не знал, что было лучше - и дальше оставаться ей в мужской одежде или выглядеть такой вот красавицей в немудреном платьице с надетым поверх полушубком и белом платке, спрятавшем волосы, но оттенившем глаза.