Шкатула Лариса. Дар юной княжны

   На помощь Ольге пришел переодевшийся Аренский в наброшенной на борцовское трико небесно-голубой атласной рубахе. Он помогал ей подниматься. но не так, как помогают упавшей женщине. Он расцепил её запутавшиеся ноги и так сильно раздвинул их в разные стороны, что Ольга опять упала, на этот раз в другую сторону.
   Наконец она поняла, что Аренский просто "валяет" её на потеху зрителям, - некоторые из них уже начали повизгивать от смеха. Ольга разозлилась: не предупредил заранее, а теперь делает из неё дурочку? Отбиваясь, она дрыгнула ногой; веревка, держащая правый башмак, лопнула. Артистка подхватила туфлю и с размаху стукнула Аренского по голове. Зрители от смеха сползали с лавок.
   "На ногах с арены уйти не удастся", - решила Ольга и поползла к занавесу на четвереньках. Однако Василий ужом вертелся вокруг нее: перепрыгивал через неуклюжего клоуна, хватал за ноги, пока не оторвал и второй башмак.
   Она падала, поднималась и опять падала, но в раздражении не сразу сообразила, что ни разу не упала больно. Каждый раз умелая рука в последний момент мягко поддерживала её, подхватывала незаметно для зрителей. Ольга только за кулисами поднялась на ноги и услышала, как её представляет Аренский.
   - Весь вечере на манеже клоун Пиф в исполнении известной артистки Натальи Соловьевой!
   Известной. Она даже рта не успела раскрыть. Где же тут артистизм? Она гневно встретила Аренского и только хотела ему все высказать, как он восторженно прошептал:
   - Блестящий экспромт, Оленька, шарман (Шарман - прекрасно, очаровательно (франц.)!). Вы - прирожденная актриса.
   И поцеловал.
   Она - актриса?
   - Молодчина, Олька, - теребил её за руку младший Аренский. - Публика до сих пор хохочет. С первого раза - и такой успех!
   - Мне бы не помешал! - вздохнул Герасим. - А то, верите ли, братцы, от страха все внутри трясется.
   Ольга несказанно удивилась: этот человек волнуется? Человек-гора с мышцами, будто канаты. А ей казалось, что только она одна из артистов испытывает эту сложную гамму чувств. У маленького Альки до сих пор от волнения вздымается грудь. А как сцепила пальцы Катерина, - костяшки побелели! - в ту минуту, когда Василий Ильич объявил:
   - На арене будущий чемпион Европы и мира по борьбе, атлет и силач Герасим Титов.
   Конечно, Аренский пошутил насчет будущего. чемпиона, но публика уже не вникала в такие тонкости. Все замерли в ожидании. А Герасим, увидев устремленные на него глаза зрителей, разволновался не на шутку. С сольным номером, пусть и на импровизированной арене, он выступал впервые. Живописно выглядевший в борцовской майке и черных брюках, он стоял у края занавеса и нерешительно взглядывал то на Василия, то на замершую от переживания Катерину.
   - Мышцами поиграй! - громко шептал ему Алька. - Покажи себя!
   Аренскому снова пришлось спасать споткнувшееся об очередного дебютанта представление. Он выскочил на арену с кочергой в руке и походя шепнул на ухо Герасиму:
   - Матрос! Выше нос!
   И улыбнулся про себя: "Теперь я в рифмы играю".
   - Почтеннейшая публика, - поклонившись, заговорил артист, - вы видите эту кочергу? Не может ли кто-нибудь из вас её согнуть?
   - Нема такого! - закричала со всех сторон публика. Аренский послал зрителям воздушный поцелуй и согнул в локте руку Герасима.
   - Видите эти мышцы?
   - О! - почтительно выдохнул зал. Герасим расставил пошире ноги и начал медленно сгибать кочергу.
   - Дывытесь, люды, Катька своему коханому и коцюбы не пожалкувала! выкрикнула какая-то завистница.
   Зрители рассмеялись. Катерина покраснела, но о заветного места у занавеса не тронулась. Герасим между тем завязал кочергу узлом. Насмешницы притихли перед столь очевидным проявлением незаурядной мужской силы. Мальчишки украдкой щупали свои мышцы.
   Тем временем Аренский вышел на манеж в борцовской форме и голосом профессионального конферансье объявил:
   - А сейчас уже известный вам Герасим Титов и ваш покорный слуга сразятся на поединке, французская борьба!
   Едва он успел договорить, как где-то совсем близко застрочил пулемет, послышались одиночные выстрелы, - судя по всему, у села шло настоящее сражение. В мгновение ока зрителей точно корова языком слизнула. Артисты некоторое время стояли в нерешительности, но потом Аренский - как всегда взял инициативу в свои административные руки.
   - Герасим, Ольга, Алька - немедленно упаковываться!
   - А как же... - начала было Ольга.
   - Я сказал - немедленно.
   Ольга и Алька кинулись выполнять распоряжение, а Герасим все не мог сдвинугься с месте и оторвать глаз от Катерины: на её лице читался откровенный ужас при мысли о возможном расставании.
   Аренский тоже стал торопливо укладываться, но заметил странную, с его точки зрения, неподвижность Герасима. Глядя на них, замедлили сборы и Ольга с Алькой. Василий Ильич пожал плечами - мол, что поделаешь, война, - и вздохнул.
   - Герасим, - он тронул товарища за плечо, - пора собираться.
   Герасим с усилием отвел взгляд от Катерины и хотел было что-то сказать, как у ворот послышался топот копыт и во двор въехали трое вооруженных всадников.
   - Эй, вы! - крикнул один из них в надвинутой на глаза папахе. - Полина казала, усим на майдани збыратыся. Негайно! (Негайно - срочно.).
   - Швыдко! - прикрикнул другой, заметив растерянность и нерешительность артистов.
   - Хто воны таки? - спросил у товарищей третий.
   - Та кажуть - цирк. А Полина каже, побачим, абы не шпиены.
   Под конвоем всадников циркачи вместе с другими селянами пришли на площадь - майдан.
   Артисты так и не успели переодеться. Ольга сняла только парик и картонный нос. Алька был в клоунском трико. Василий с Герасимом - в борцовском. Они лишь набросили верхнюю теплую одежду, кто - полушубок, кто - пальто.
   Катерина стойко держалась возле Герасима. Банда Полины представляла собой довольно пеструю группу. На первый взгляд её бойцы выглядели не то зажиточными горожанами, не то - бывшими младшими офицерами, одетыми хоть и добротно, но кто во что горазд. Сама Полина в офицерских казачьих галифе, мягких сапожках, белом овчинном полушубке и белой папахе смотрелась вовсе не кровожадной атаманшей, а, скорее, этакой кокетливой мещаночкой.
   Однако, приглядевшись, можно было увидеть язвительную усмешку на красивых чувственных губах и затаенную злость в темных глубоких глазах. Даже папаха на гладких, собранных на затылке в узел волосах держалась как-то зловеще.
   - Говорили, у неё не меньше сотни конников, - прошептал Василий пробившемуся к артистам Петру Нечипоренко, - а тут хорошо бы десятка полтора набралось.
   - Учора, кажуть, на красных наткнулись, а сьогодни з билым розъиздом встренулысь, - хмыкнул Петро. - Обскубалы их ахвицеры як курей... Ось, глянь: воны билого у полон узялы!
   Теперь и Аренский увидел за спиной сидящей на тачанке Полины связанного и избитого поручика - лицо его выглядело сплошной кровавой маской. Он, видимо, был без сознания: голова его бессильно запрокинулась назад, фуражка где-то потерялась, и теперь ветер беспрепятственно шевелил вьющиеся белокурые волосы. Что-то в его осанке показалось артисту знакомым, - не этот ли поручик накануне одалживал Ольге свой браунинг? Если так, то понятно, с кем встретились бандиты. Аренский скосил глаза на Ольгу: та с интересом узнавания тоже разглядывала бесчувственного пленного.
   Бандиты - где плеткой, где окриком - утихомирили собравшихся на майдане селян. Наконец говор затих, и тут заговорила Полина. Ольга усмехнулась про себя пришедшему в голову сравнению: так манерно стала говорить Агнесса после посещения каких-то любительских актерских курсов, как бесталанная, но крайне самоуверенная актриса. Наверное, своим сельским сотоварищам атаманша казалась верхом аристократичности, культуры, символом горожанки, которая своей утонченностью так отличалась от крестьянок! Во все время её речи никто из них не позволил себе даже легкой усмешки.
   - Мы пришли узнать, где окапывалась та белая сволочь, которую нам пришлось уничтожить ценой драгоценных жизней наших товарищей?
   Ее голос привел в чувство поручика: он попытался выпрямиться, но смог лишь поднять голову и послать в спину говорящей атаманши саркастическую улыбку, скорее похожую на гримасу боли.
   - Неужели здесь, в Смоленке, нашли они приют? Здесь было гнездо этих царских выкормышей?! Если я узнаю хоть что-нибудь... В прошлый раз мы пожалели это проклятое село, осмелившееся восстать против меня. И вот благодарность: теперь они прячут наших врагов!
   Согнанные на судилище крестьяне, слушая подчеркнуто спокойный и тем страшный голос кровавой атаманши, замерли от ужаса. Но вот толпа зашевелилась, расступилась и пропустила вперед старика, как объяснил Петр, выбранного селянами головой. В таких вот щекотливых ситуациях старик со своим умом и изворотливостью оказывался незаменимым.
   - Матушка! - он рухнул перед атаманшей на колени, не обращая внимания на весеннюю грязь. - Пожалкувай нерозумных, дозволь казаты!
   - Дозволяю, - сделала царский жест Полина, приятно польщенная глубиной народного смирения.
   - То не мы, повирь, никого мы не ховалы! Мабуть, у Осокорях ти кляти билые квартырувалы?
   - Хорошо, проверю, - Полина медленно оглядела смиренно опущенные головы селян. - Если вы не виноваты, останемся друзьями.
   - Спасыби, матушка, спасыби, - кланялся старик, задом пятясь к толпе. - Отслужимо, не май сумниву!
   - Вовк тоби друг! - с ненавистью прошептала Катерина.
   К счастью, Полина этого не слышала. Она уперлась рукой в бок и картинно прохаживалась перед тачанкой, - это был её спектакль.
   - Раз выяснилось, что у нас с вами нет больше причин ссориться, мы можем сделать мирным селянам подарок. Хотите купить себе батрака? Сказочно дешево. Всего за два мешка картошки вы сможете приобрести вот этого поручика. Не смотрите, что у него лицо побито - ребята у меня горячие, не удержались, - зато руки-ноги целы. Если боитесь, что он может сбежать, то по желанию будущего хозяина мы подстрелим ему ногу. У нас есть большой специалист по этому делу: хромать будет, а чтоб убежать - ни-ни!.
   - Та звидкиля стилькы картопли, самим нема шо исты, - проговорила из толпы пожилая крестьянка.
   - Что ж, раз вы такие бедные, а нам его с собой возить не с руки, тогда сейчас, на месте, мы эту белую гниду и порешим. - Полина подняла револьвер.
   - Подождите! - прорезал наступившую тишину взволнованный девичий голос, и прежде чем Аренский с Герасимом смогли её остановить, из толпы вырвалась Ольга.
   - Друзья мои, это становится интересным! - Полина опустила оружие. Кто же вы будете, милая защитница пленных царских офицеров? И что это вы в таком нелепом наряде, надеть больше нечего? Раз вы - такая бедная, вряд ли у вас есть столько картошки...
   Она засмеялась резко и неприятно. Остальные бандиты подобострастно захохотали.
   - Я не успела переодеться, - Ольга говорила медленно, тщательно подбирала слова и в то же время умирала от страха. Она уже сталкивалась с такой породой самоуверенных и истеричных людей, которые постоянно живут в состоянии крика и бывают совершенно непредсказуемы в критические минуты жизни. - Видите ли, я работаю в цирке, а сегодня мы как раз давали представление...
   - И кого же вы изображали в таком костюме? - холодно поинтересовалась Полина.
   - Никого, - Ольга почему-то стала успокаиваться, хотя для этого не было никакой причины; скорее, наоборот, опасность взрыва возрастала с каждой минутой. - Я хотела сказать, никого конкретного. Просто немножко клоунады.
   - Клоунада... Ладно, вернемся к нашему пленнику. Это - ваш знакомый?
   - Нет, я вижу его в первый раз.
   - Понятно. Жалко стало. Скромная циркачка жалеет белого офицера. С риском для жизни. Такая отчаянная, ничего не боится... Ну-ка, покажи руки.
   - Что? - не поверила ушам Ольга.
   - Я сказала, руки показать! - взвизгнула Полина. Девушка протянула ей свои дрожащие руки. Атаманша рванула её к себе.
   - Ишь, аристократические ручки! Маленькие, породистые, не знавшие труда... Как ты думаешь, Виктор, - она полуобернулась к одному из бандитов в офицерской фуражке, то ли трофейной, то ли бывшей его собственностью во время службы в той же самой царской армии, - кто скрывается под таким нарочито нелепым мундиром?
   - Да уж, не крестьянка, - хмыкнул тот.
   - Я тоже так думаю. Ей стало жалко офицерика. Она поспешила к нему на помощь, но как? Может, предлагая взамен себя? Или что вы, мадемуазель, собирались предложить в качестве выкупа?
   - Немного, но это все, что у меня есть, - заторопилась Ольги, расстегивая клоунский китель, чтобы достать свою единственную драгоценность - фамильный золотой крестик с изумрудами.
   И тут же опомнилась: что она делает? Действительно, такого крестика не могло быть у бедной безродной циркачки. Показать его - все равно, что подписать себе смертный приговор.
   Хорошо, что Полина целиком была увлечена своими эмоциями и не заметила её движения: она продолжала распалять себя.
   - Жалельщица! Она не пострадала; на её глазах не погибали товарищи, которые прошли вместе с тобой через огонь и смерть! Таких надо стрелять, как бешеных собак...
   Окончить речь она не успела. Раздавшийся ружейный выстрел прервал речь атаманши в самом апофеозе. Полина дернулась, попыталась поднять руку к груди и упала, откинувшись на тачанку; ударилась головой о борт, подножку и сползла на землю.
   Народ на майдане закричал и бросился врассыпную. Герасим оглянулся в поисках Катерины и только теперь понял, что уже давно не чувствует рядом её присутствия. Тут он увидел любимую: она прислонилась к плетню с винтовкой в руках и передергивала затвор для следующего выстрела. Крик застрял у него в горле, а пуля Катерины уложила мужика в офицерской фуражке.
   Наконец бандиты пришли в себя, залегли, и началась пальба.
   Аренский - человек сугубо мирный, бывший таким находчивым в житейских ситуациях, - при звуках выстрелов растерялся. Вначале он побежал с майдана вместе с селянами. Потом нерешительно остановился в стороне, забыв, что у него за поясом револьвер с полной обоймой патронов, приготовленный для Ольгиного выступления.
   Ольга тоже не сразу разобралась в происходящем, но отнюдь не по своей вине: её сдавила и повлекла за собой толпа, перед сокрушающей силой которой девушка испытывала страх с того рокового события в порту. Но вот людской поток выплеснул её рядом со стоящим у плетня Аренским. Ольга выхватила револьвер у него из-за пояса и залегла за ближайшее дерево: бандиты подобрались к Катерине совсем близко. Герасим короткими перебежками приближался к тачанке.
   - Тачанка! - истошным голосом закричал один из бандитов - охотничий азарт, желание взять живой и жестоко покарать стрелявшую бросились им в голову и заставили забыть о главном. - Там же пулемет!
   Сразу несколько человек кинулись к тачанке, и тут стала стрелять Ольга: сняла одного бегущего, потом другого. Бандиты растерялись. Стреляли теперь с двух разных сторон, и быстрый, точно бьющий револьвер Ольги представлял уже большую опасность, чем однозарядная винтовка Катерины.
   Герасим, почти добежавший до тачанки, под пулями вынужден был залечь, и теперь сантиметр за сантиметром подползал к телу Полины, у руки которой лежал её револьвер.
   Алька, в отличие от отца, в этой ситуации не растерялся. Он тоже побежал прочь со всеми, но если селяне просто разбегались по домам, то он бежал к их временному пристанищу с другой целью - там, в одном из баулов с цирковым снаряжением, лежал маузер Герасима.
   Аренский не обнаружил рядом с собой сына и радостно вздохнул: мальчик наверняка переживает эти страшные минуты в их сарае. И тут же вздрогнул оттого, что возвратившийся Алька совал ему в руку семизарядный маузер матроса. Стрелять в людей Василию прежде не доводилось, потому первую пулю он послал не глядя, "в белый свет", но этот выстрел сделал свое дело: у нападавших появилась третья огневая точка. Нескольких секунд удивления и попыток перераспределения сил у противника вполне хватило Герасиму для того, чтобы подхватить оружие Полины и начать почти в упор стрелять в бандитов. Хотя в общем огонь был беспорядочным и неплотным, те без атаманши запаниковали: вскочили на коней, бросив убитых, пулемет с тачанкой и ускакали.
   На майдане наступила тишина. Она продолжалась не более минуты, когда из-за дерева, за которым пряталась Ольга, раздались рыдания. Катерина, Герасим, Василий и Алька бросились к ней.
   - Оленька, что случилось, ты не ранена? - прозвучавшая в голос Аренского обеспокоенность показала всю глубину скрываемого им чувства. Он так боготворил её, что переходил на "ты", только забываясь. Ольга покачала головой, не переставая рыдать.
   - Я - убийца, - судорожно всхлипывала она. - Женщина - убийца? Что может быть страшнее? Я, наверное, убила четырех человек.
   - Всего двух, - "успокоил" её Алька. - Одного ты только ранила: не ускакал же он мертвый!
   - Двух человек лишила жизни! - причитала Ольга. - Чем я лучше тех же бандитов?!
   - Мовчы! - сурово прикрикнула на неё Катерина. - Иде ты бачыла людыну? Не люди, вовкы, скаженни собакы! Воны вбылы усих моих дидов. Ты не убывця, ты - захысныця, чуешь, заступныця?
   - Защитница? - спросила, переставая плакать, Ольга.
   - Шо я и кажу!
   - Вот уж не ожидал от вас, княжна, такой слабости, - подчеркнуто строго заговорил Герасим; он считал, что только аристократки могут закатывать истерики после того, как самое страшное осталось позади, и не признавал этого свойством женской натуры вообще. - Да если бы не Катя, Полина и глазом не моргнула, И тебя, и поручика в штаб к Духонину отправила.
   - Куда? - не поняла Ольга.
   - Пристрелила бы,<|)<197) показал свою осведомленность Алька.
   - Кстати, - спохватилась Ольга, - про поручика-то мы и забыли, он же до сих пор связанный лежит.
   Они подошли к тачанке. Видимо, бандиты отбили у него что-то внутри после очередной попытки освободиться, и поручик опять потерял сознание. Он лежал, запрокинувшись, точно тряпичная кукла, и изо рта у него медленно стекала струйка крови.
   - Ось, побачь, - кивнула Катерина, призывая Ольгу в свидетели, - шо зробылы из чоловиком твои люды?
   - Какие же они мои? - возмутилась та.
   - А кто совсем недавно тут по ним убивался? - съехидничал Алька.
   - Разве можно над этим шутить?! - Аренский привычно отвесил сыну подзатыльник.
   - Стрелять надо таких сволочей! - приговаривал Герасим, помогая Катерине с Ольгой развязывать поручика.
   - Что мы и сделали, - уже спокойно проговорила Ольга. И почувствовала, как шею обожгло горячее дыхание Катерины.
   - Спасыби за допомогу.
   - И тебе - спасибо, - растроганно отозвалась Ольга, проникаясь благодарностью и любовью к этой доброй и надежной душе.
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
   Янек не испугался, когда одна из стен комнаты "отъехала" в сторону. То ли потому, что легенды старого замка подготовили его к тому, что здесь рано или поздно что-нибудь этакое произойдет, то ли переживание от встречи с паном Зигмундом притупили восприятие. Он просто подумал: "Только что была гладкая стена, и вот уже открылся путь вниз. Есть ли оттуда обратный путь?"
   С тех пор, как Янек обнаружил, что судьба послала ему особый дар, отличавший его от обычных людей, он незаметно для себя стал меняться. Все чаще задумывался о жизни: для того ли родился он на свет, чтобы всю жизнь быть батраком и искать себе работу или для чего-то большего и важного? В его незагруженном прежде мозгу стали появляться какие-то мудреные мысли, звучать голоса, которым он пока не мог дать объяснения. Он стал смотреть на себя со стороны, оценивать глазами постороннего: что же ты за человек, Ян Поплавский?
   Между тем на лестнице послышались шаги. В проеме возник Иван с факелом в руке и жестом пригласил его следовать за собой. "Как привидение!" усмехнулся про себя Ян, но за графом пошел. Стена за ними с тихим стуком стала на место.
   "Так целый день хожу взад-вперед: за Юлией, за Миклошем, за Иваном!"
   Тот освещал факелом путь и угрюмо молчал.
   - Замерз ты, что ли, в своем подземелье? - нарушил молчание Ян. - Или перед большими испытаниями тебе разговаривать нельзя?
   - Смотри, - прервал его Иван. - Мы пришли. Взору Яна открылась большая каменная зала, освещенная шестью факелами. В их неверном свете юноше вначале показалось, что на стенах залы просто украшения из камня. Однако, приглядевшись, он понял: на крюках висели люди, вернее, то, что от них осталось. Вон кривой Стась с неестественно вывернутой шеей и высунутым языком. Поодаль - один из охранников Зигмунда, кажется, его звали Марин - у этого такая глубокая вмятина на лбу, что видна черепная кость.
   Ян содрогнулся. Одно дело - говорить, что на месте Ивана он бы не стал тянуть с мщением. Совсем другое - своими глазами увидеть результаты этого мщения. В таком виде месть Ивана выглядела страшным убийством и вызывала омерзение. Как бы Ян ни относился к Юлии, он ни за что не хотел бы, чтобы и она висела мертвая на одном из этих крюков.
   - Тебе это не нравится? - спросил его Иван. - Считаешь, я чересчур жесток?
   Парень молчал. Он представлял на месте Ивана своих хуторян: неужели кто-то из них решился бы мстить подобным образом? Не содрогнулся, не усомнился?
   - У тебя больше не болит голова? - не отвечая на вопрос, спросил он в свою очередь.
   - При чем здесь моя голова? Не валяй дурака, Ян, говори, на чьей ты стороне: моей или Зигмунда?
   Может, ты разомлел под ласками его похотливой доченьки?
   - Почему я обязательно должен принимать чью-то сторону, объясни мне! Я здесь чужой человек. Представь, шел бы я по дороге и увидел: дерутся два мужика. Кто они такие, я не знаю, чего дерутся - не знаю. Может, один у другого червонец украл или что похуже сделал. Чью сторону мне принимать?
   - Я же тебе все рассказал!
   - Мамка моя говорила, в каждом споре нужно обе стороны выслушивать. Неужели только потому, что его жена любила твоего отца, такой знатный вельможа вдруг поклялся извести под корень весь ваш род? Только потому, что ему нравится убивать? А ты ему ответишь тем же, я стану тебе помогать...
   - Да-а, похоже, не только я, но и пан Зигмунд, и Юлия тебя недооценили. Эрраре хуманум ест (Хуманум ест - человеку свойственно ошибаться.). Одели в кружавчики, как глупую куклу, а тут прямо Аристотель собственной персоной.
   - Кухарка Мария рассказывала, что ты, вроде, из большаков каких-то, тех, что мужику землю и волю обещают. Но то ли она ошиблась, то ли большаки, а только ты мужиков-то как раз и не любишь.
   - С чего ты взял?
   - Вернее, ты думаешь, что их любишь. Пока они на своем месте и тебе не докучают. На слово верят, исполнить обещанное не требуют. И не умничают больше положенного.
   Ян замолчал, увидев неестественно расширенные зрачки Ивана и его напряженное лицо; словно он прислушивался к чему-то внутри себя.
   - Иван, может, ты знаешь, кого привез пан Зигмунд в закрытой карете? переменил тему Ян, чтобы вывести графа из шока. - Говорят, она молода и красива...
   - Привез в закрытой карете? - медленно очнулся тот. - Ты её видел? Кто тебе говорил о ней?
   - Вот этот, что висит, разговаривал с охранником из парадного, я нечаянно услышал.
   - Нет, не может быть, он не решится. Хотя... почему нет? Может, это кто-то из гостей?
   - Гостья, которую держат взаперти, под охраной?
   - Боже мой! - Иван обхватил голову руками: - Если он и вправду нашел и привез Матильду, то он - сам Сатана!
   - А кто такая Матильда?
   - Моя невеста. Скорее, была моей невестой. Наверняка она получила известие о моей гибели, и я не стал разубеждать её в этом. Она заслуживает лучшей жизни, чем жизнь с бывшим мертвецом.
   - А вот пан Зигмунд решил разубедить, все узнал и продумал. Юлия права, он далеко пойдет!
   - Не дальше мной отмеренного. Для того я и здесь, чтобы его остановить.
   - А Матильда?
   - Зачем она согласилась приехать?! Впрочем, она всегда была излишне доверчивой... Надо срочно что-то придумать. Юлия! Если мы приведем сюда Юлию, с Зигмундом можно будет торговаться.
   - Думаешь, она захочет?
   - Не прикидывайся. Конечно, заставим. Тебе появляться наверху нельзя: или опять заблудишься, или псы Зигмунда тебя схватят, и кто знает, насколько действенными окажутся в экстремальной ситуации твои способности? Пожалуй, за Юлией я отправлюсь сам. А ты жди меня здесь.
   Ян остался один. Несмотря на яркий свет факелов, что-то жуткое надвигалось на него со всех сторон. Треск горящей смолы заставлял вздрагивать, трупы на крюках жутко скалились, воздух стоял такой тяжелый и спертый, что у парня голова пошла кругом. Чтобы немного отвлечься, он представил себе Ивана и мысленно пошел за ним. Граф передвигался осторожно; при малейшей опасности отступал в ниши коридоров, и длинный старинный кинжал в его руке зловеще сверкал.
   Лицо Головина неприятно изменилось: глаза прищурились, полоска зубов между неплотно сжатыми губами напоминала волчий оскал. Он заглянул в комнату Юлии, зачем-то осмотрел разбросанные повсюду вещи, что-то буркнул под нос и двинулся в сторону парадного.
   Охранник у двери, несмотря на строгие инструкции Миклоша, по-видимому, отнесся к ним несерьезно. Ян видел, как подкрался к нему граф, а он беспечно продолжал насвистывать.
   Схваченный за горло охранник настолько перепугался, что даже не пытался сопротивляться. Он торопливо отвечал на вопросы Ивана, умоляя глазами не причинять ему вреда. Но Ян уже знал. что сейчас произойдет, и не мог этому воспрепятствовать: никакой наказ не сможет пробиться через почти животную ярость мстителя, да ещё на таком расстоянии! Держа несчастного за горло, граф ударил его ножом и, подержав в руке обмякшее тело. отбросил прочь. Потом передумал, нагнулся, схватил за шиворот и потащил за собой.