Шкатула Лариса. Замуж - не напасть

   - Мы теряем протоколы?!
   Капитан от изумления не может прийти в себя.
   - А откуда у вас такие сведения?
   - Ведь вы сейчас будете протоколировать наш разговор? - терпеливо разъясняет Евгения - теперь ей понятно, почему у них такая низкая раскрываемость преступлений.
   - Я собирался, - неуверенно соглашается он.
   - Вот видите, - укоризненно говорит она, - а это будет в третий раз! Об одном и том же! Либо вы теряете протоколы, либо я всему вашему отделу нравлюсь, как женщина!
   Надежда прыскает, а Ерёменко смущённо покашливает.
   - Я разберусь, - бормочет он, - может, наши пути с ОБЭПом* переплелись...
   - Ладно, пишите - Лопухина Евгения Андреевна, родилась 25 декабря...
   - Минуточку, - останавливает её капитан, - все ваши данные у меня есть, в первый раз к вам приходил практикант, младший лейтенант.
   - Чего уж там, пусть практикуется, - снисходит Евгения.
   - Давайте начнем с того, как вам удалось подслушать разговор между покойным Суржиковым Петром Васильевичем и неким Рубеном, а также другим неизвестным, предположительно Петром.
   В глазах у Нади появляется изумление, и она закусывает губу, чтобы не вырвалось крепкое слово: наверняка и она считала, что у Евгении нет от неё секретов!
   - Жаль, что мы сидим у меня в кабинете, а то бы я продемонстрировала наглядно, как сложно управляться с таким монстром!
   - С кем?
   - Ну, компьютер этот, что стоит в кабинете президента. Черт ногу сломит, разбираясь во всяких там кнопочках и рычажках! А мне как раз нужно было с заместителем переговорить - шефа в фирме не было. Ткнула я в кнопку, под которой бумажка была "П.В." Видимо, думаю, Петр Васильевич. И точно! Только оказалось, я слышу все, что у него в кабинете говорится, а он меня не слышит. Надо ещё что-то было нажать, но я никак не могла найти, что? А потом там такое началось! Я даже испугалась. Решила вообще выключить - не получается. Тыкала, тыкала, наконец весь компьютер отключила. Иван Иванович потом долго ругался, что техника в руках дикаря - кусок металла. Но ведь я училась совсем на другой модификации.
   Похоже, капитан - человек терпеливый. И она бы ещё долго рассказывала про свое волнение, про Ивана Ивановича, но, скосив глаз на Надю, понимает, что заболталась и просто пересказывает дословно, что она услышала.
   Следователь некоторое время раздумывает над её рассказом, а потом спрашивает:
   - А вам случайно не приходилось знакомиться с человеком по имени Рубен? И если приходилось, то когда?
   - Как раз вчера. Думаю, это и был тот самый Рубен. Он сказал, его фамилия Гаспарян.
   - Интересно. А о чем он с вами говорил, если не секрет?
   - Он говорил насчет стройматериалов. И спрашивал Валентина Дмитриевича.
   А про себя Евгения вдруг думает: "Выходит, через нашу фирму они стройматериалы сбывали. То ли ворованные, то ли рекетированные. Капитана это вряд ли интересует, он убийство раскручивает!"
   - А почему он пришел именно к вам? - продолжает допытываться Еременко.
   - Ошибся. Решил, раз я сижу в кабинете шефа - а я там иногда работаю с архивом - значит, решаю большие дела... Может, конечно, он просто так со мной заговорил, и стройматериалы лишь повод?
   - Все может быть, - говорит Еременко, давая ей на подпись протокол.
   - Я так подробно отвечала на все ваши вопросы, - подписывая, говорит Евгения, - что теперь могу позволить себе кое о чем вас спросить.
   - Спрашивайте, - великодушно разрешает следователь.
   - А может быть, что не только ваши пути с ОБЭПом переплелись, а и сплелись в один мотив преступления?
   - Такое у нас бывает!
   Вот и все сведения, которыми капитан Еременко удовлетворил её любопытство.
   - А про Валентина он у тебя не спросил, - замечает Надя после ухода капитана.
   - Наверное, собирается спросить об этом в следующий раз.
   Надя ещё некоторое время сидит в её кабинете, видимо, дожидаясь подробностей, но Евгения изображает дурочку - в последнее время она научилась делать это довольно искусно - и смотрит на подругу "наивными карими глазками", как сказал когда-то Аристов.
   Собственно, она же не отказывает напрямую Наде в откровенности: если что-то интересует, спрашивай. Но подруга привыкла совсем к другим отношениям: Евгения должна бы рассказывать обо всем сама, не дожидаясь вопросов, но та ей на помощь не спешит.
   Промаявшись без толку минут пятнадцать, Надя уходит, бросив на Евгению укоризненный взгляд.
   Поздно, милочка! Как аукнется, так и откликнется! Какие там ещё поговорки на эту тему?!
   Впрочем, удалое настроение Евгению быстро покидает, Своим поведением она отталкивает каждого, кто теперь пытается слишком близко подобраться к её душе.
   Похоронив Машу, она твердо решила для себя раз и навсегда: никогда больше не пытаться вмешиваться в чью-то судьбу. Слишком велика ответственность и непредсказуемы последствия.
   Так она объяснила и Аристову.
   Впрочем, если быть до конца честной, ничего объяснять она не стала. Просто сказала:
   - Я рада, что ты у меня был.
   - То есть, как это был? - не сразу понял он. - Я и сейчас есть!
   - Сейчас тебя уже нету. В моей жизни. Так надо.
   Ведь получалось, что в судьбу Аристова она тоже вмешивается. Неизвестно, чем кончатся их разборки с Ниной, не маячь она на горизонте. А если все образуется? Имеет ли она право толкать Толяна на какие-то там шаги? Разрушить ещё одну жизнь? Нет уж, дудки!
   Наверное, то, как она сказала, и как смотрела на него, прощаясь, больше комментариев не требовало. Он все же до боли сжал её руки в своих. Все ещё пытался достучаться.
   - Жека, ты ошибаешься! Не надо этого делать! Мы оба будем об этом жалеть!
   Но она уже приняла решение. И раз этого не смогли сделать одновременно оба, ей пришлось постараться за двоих.
   - Мое жизненное кредо, - сжав губы, сказал он, - не верь, не бойся, не проси! Я забыл его с тобой. Я просил, но ты сама все разрушила.
   Когда Аристов ушел, она переоделась, зашла в магазин, купила бутылку вина и отправилась к Виктору.
   - Дожил, бабы уже со своей выпивкой приходят! - попытался нагрубить ей он, но когда узнал причину, упал в кресло и долго не мог прийти в себя.
   Евгения сама накрыла на стол - маленький журнальный столик и предложила:
   - Помянем Машу?
   - В голове не укладывается, что её нет, - признался Виктор.
   - У меня тоже, - вздохнула она, - вроде, и на похоронах была, и гроб видела, а все кажется, что вместо неё похоронили кого-то другого. Ты бы поверил, что она покончила с собой?
   - Никогда.
   - Тем не менее, это - официальная версия.
   - Но ты сказала: Машу убили! Я даже не успел спросить, кто? Неужели, её мент?
   - По крайней мере, он позвонил мне ночью и признался в этом. Мой... один мой знакомый говорит, что он мог сказать это в шоке.
   - А тебе так не показалось?
   - Мне показалось, что но пьян и зол. Ни одной нотки раскаяния или потери в его голосе я не услышала. Неужели муж, увидевший труп застрелившейся жены, первым делом станет звонить её подруге с угрозами и похвальбой, как он славно это проделал! Сергея можно подозревать в чем угодно, только не в слабой психике.
   Она помолчала и выдала свое коронное:
   - Это я во всем виновата.
   - Не говори глупости, - махнул рукой Виктор, - при чем здесь ты? Моя бабушка всегда говорила: чему быть, тому не миновать! Разве ты навела на неё пистолет?
   - Я её с пути сбила.
   - с какого такого пути? Это и не путь был вовсе. Так, небольшой тупичок. Разве одним сексом жив человек? Или то, что она провела со мной пару ночей, делает виноватым и меня?.. Она мне руки целовала. Я не хвастаюсь, просто хочу сказать, что она была счастлива. Сказала, что впервые в жизни почувствовала себя женщиной... Нет, ты как хочешь, а я себя виноватым считать не собираюсь!
   - Мы с тобой, как два злоумышленника-душегуба, сидим, размышляем, как быть? А изменить-то ничего не можем.
   - Лопухина, ты - мазохистка. Может, тебя нужно отлупить, чтобы ты в себя пришла? Есть такие люди... Снявши голову, по волосам не плачут! Нам не дано предугадать... Нет, ты мне напомнила Аннушку из "Мастера и Маргариты", которая пролила подсолнечное масло. Она небось так и не узнала, что её признали соучастницей убийства...
   - Я себе клятву дала больше ни в чью жизнь не вмешиваться!
   - Блажен, кто верует! - усмехнулся Виктор. - А я, пожалуй, в одну жизнь все же вмешаюсь. Терпеть не могу, когда поднимают руку на беззащитных женщин! Он же, наверное, так все обставил, что его и уличить ни в чем нельзя?
   - Никто, кроме меня, и не думает сомневаться! Бедный Зубенко, говорят.
   - Раз говорят, надо так и сделать!
   - Виктор, перестань! - пугается она. Сергей - страшный человек. Веришь, когда он мне позвонил, у меня сердце в пятки ушло. Еле себя преодолела!
   - Ладно, хватит страх нагонять. А то, пожалуй, и я забоюсь!.. Ты что-то хотела мне сказать?
   - Я хотела сказать, что мне пора уходить!
   И хотя ей невыносимо было думать, как она вернется в свою квартиру и будет лежать в постели без сна, дожидаясь рассвета, оставаться у него она не собиралась.
   Догадался ли Виктор о её мыслях, но усмехнулся понимающе.
   - "Не возвращайтесь к былым возлюбленным. Былых возлюбленных на свете нет!" - продекламировал он и вздохнул.
   В остальном, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь она все чаще ночует у матери - начала заниматься с Никитой математикой. Правда, в медицинском институте, куда он мечтает поступить, этот предмет не профилирующий, но при таких знаниях есть опасность, что в аттестат зрелости проскользнет тройка.
   Она обнаружила в его математическом багаже такие пробелы, что, по собственному выражению тихо "седеет": ребенок легко разбирается в мнимых числах, но путается, деля дробь на дробь! Куда же вы, мамаша, смотрели?! "А мамаша занималась устройством личных дел!" - ехидничает внутренний голос.
   Все же она с Виктором видится - их прежняя близость переросла в какой-то особый духовный контакт.
   - Может, давай поженимся? - говорит он ей. - Это ничего, что мы одного роста. Ты, как я вижу, к полноте не склонна, так что на моем фоне не будешь гром-бабой выглядеть!
   - Склонна я, Витечка, ещё как склонна! - отмахивается она. Непременно от тихой жизни толстеть начну!
   - Я тебя все равно не брошу, у тебя характер хороший!
   Так они шутят. Вернее, Евгения знает, что он не шутит, но предлагает ей это без особой надежды!
   Как-то Евгения бредет по городу, как обычно, вся в своих думах. Октябрь уже сеет мелкий нудный дождь. Рановато для наших краев, думает она, это в средней полосе в октябре "роща отряхает последние листы", как сказал Пушкин, а на юге ещё всюду багрянец с зеленью.
   На шоссе машина отчаянно сигналит кому-то - мешает проехать что ли? Это отмечает одиночная клеточка её сознания.
   - Женя! - налетает на неё какой-то мужчина. - Сигналю тебе, сигналю!
   - Роберт! - узнает она мужа Серебристой Рыбки. - Ну, у тебя и глаз наметанный! Я - в плаще, под зонтом, ты - за стеклами машины, и высмотрел!
   - Эту золотую головку с карими глазами я всегда узнаю, - неловко шутит он.
   - Так уж из машины и заметил мои карие глаза?
   - Наверное, потому, что хотел тебя встретить, вот и высматривал везде.. Я звонил тебе несколько раз, но никто не поднял трубку.
   - Я теперь все больше у мамы, у родного сына вместо репетитора.
   - Давай зайдем в кабачельник, посидим, - предлагает он. - Хочется поговорить с кем-нибудь, кто ... хорошо знал Юлю.
   - Я так мало её знала!
   - Но поняла, кажется, больше других... Зайдем, пожалуйста!
   Она смотрит в его больные, измученные глаза и соглашается. Ей и самой сейчас не очень сладко, но может, как считает математика, минус на минус и даст заветный плюс?!
   Посидеть так посидеть! И хотя в первый момент встречи Евгения почувствовала раздражение - ведь перед нею был тот человек, из-за которого Серебристая Рыбка... Но чувство справедливости взяло верх: а ты-то сама! Даже очень строгий суд всегда выслушивает обе стороны...
   В ресторане они проходят в кабинку, которая задёргивается тяжёлой шторой. Сделав заказ, Роберт просит официанта:
   - Проследите, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал!
   Она ждёт, что он начнёт издалека, может, и несколько легкомысленно, чтобы скрыть смущение, но он, не в силах удержать болезненную гримасу, перекосившую рот, глухо говорит:
   - Женя, мне плохо! Если бы ты знала, как мне плохо!
   Он нервно вытаскивает из кармана платок и отворачивается, как бы сморкаясь.
   - Ты любила когда-нибудь?
   - Я и сейчас люблю.
   - Тогда ты поймёшь, что значит любить. Без надежды. Женщину, которая тебя ненавидит. Ложиться с нею в постель, обнимать и чувствовать, как отвращение содрогает её тело!..
   - А если бы ты её отпустил?
   - Куда? К мертвецу? Она и так к нему ушла. А тогда... Ты бы на этого Лёву посмотрела: небольшого роста, худой, глаза вечно испуганные, будто он нечаянно попал в чужой, враждебный мир по пути на другую звезду!.. Когда-то они занимались вместе во дворце пионеров - кукол мастерили - и встретились случайно, в сквере, где Юля катала коляску с нашим вторым сыном.
   Официант приносит шампанское, лёгкую закуску и, чтобы не длить тягостную паузу, Евгения говорит:
   - А я, знаешь ли, с сыном математикой занимаюсь и жутко злюсь: знания синусоидальные - то взлёт, то посадка!
   Роберт тоже посмеивается, но когда официант уходит, просит:
   - Позволь досказать, мне это очень важно! Представь, у нас была нормальная, дружная семья. Возможно, Юля меня и не любила, хотя тогда я так не думал, но в любом случае мы с нею были хорошими товарищами. И её, и мои родители не отказывались заниматься нашим первенцем. А потом и со вторым. Юля училась заочно в институте, ходила на теннис, шейпинг... И вдруг, как гром среди ясного неба!..
   Он наливает обоим шампанского и залпом отхлёбывает половину бокала.
   - Лёвушка! Она и называла-то его только так - на Льва он не тянул, будто это имя ему в насмешку дали! Никчемный, неприспособленный к жизни человек! Она его за слабость полюбила...
   Роберт усмехается, и лицо его принимает жёсткое выражение.
   - В общем, моя жена прониклась его бедами - он как раз без работы болтался - и попросила меня что-нибудь ему подыскать. Я поговорил со знакомыми ребятами на художественном комбинате и они пристроили его напарником к одному мозаичнику - у этого Лёвушки оказался диплом художника-прикладника...
   - Я был в командировке, в Канаде, когда он пришёл к нам с благодарностями. Получил первую зарплату и понял, что он в неоплатном долгу - таких денег он прежде и в руках не держал! Как на грех, в этот день старшего сына взяла к себе моя мать, а младшего - тёща. Развязали руки для приёма благодарности! Представь, она у него была первой женщиной, это в тридцать-то лет! Таким хрупким, беспомощным непременно надо, чтобы их подобрали, пригрели...
   Он умолкает, но если и не скажет больше ни слова, Евгения отчётливо представляет себе, что было дальше. Похоже, воспоминания даются Роберту нелегко - на лбу его блестят капельки пота, а руки нервно подрагивают.
   - Не надо, не говори больше ничего, - она касается его руки, но он будто не слышит.
   - Юля ушла. Они сняли квартиру на окраине города... Говорят, якобы, женщина не может просто так взять и бросить своих детей, но моя жена была странной женщиной. Может, она заразилась от него? Она не приходила, не звонила и никак не пыталась увидеть наших мальчишек. Клянусь, я не пошевелил даже пальцем, чтобы вернуть её, и тогда вмешалась тёща. Пошла к его матери. Какие она доводы приводила, не знаю. Скорее всего, обычные, житейские: семья, несчастный муж, дети-сироты при живой матери. Словом, сладкую парочку они развели и жену-блудницу вернули в дом...
   Он начинает искать по карманам платок и находит его там, куда уже не раз совал руку.
   - Вроде, и не виноват, а чувство вины не даёт мне спокойно жить: будто это я её убил. Конечно, я пытался... заставить её жить по-прежнему, но даже в этом не могу себя упрекнуть, потому что она не обращала на меня никакого внимания...
   Неожиданно лицо его светлеет.
   - Недаром, я так стремился тебя увидеть. Исповедался перед тобой точно груз с души сбросил. Ты на похоронах Юли так презрительно на меня смотрела!
   - Тебе показалось.
   - Нет. Теперь же ты смотришь по-другому, и мне это не кажется. Почему?
   - Церковь говорит: не судите - не судимы будете. Раньше я не задумывалась над этим и даже находила утверждение несуразным: как так, не судите?! А теперь поняла, как это мудро! Кто из нас без греха? Свои бы отмолить!
   - У тебя? Грехи?
   - А ты видишь во мне ангела? Спасибо.
   - Не хочу навязывать тебе своё общество, - просительно улыбается Роберт, - но разреши изредка тебе звонить? И поздравить тебя с днём рождения.
   - Это ещё не скоро - 25 декабря.
   - Я запомню, - серьёзно говорит он.
   Евгения смотрит в его глаза: в них печаль, но боли уже нет.
   Глава двадцать третья.
   - Лопухина! - кричит в трубку Виктор, так что она отодвигает её от уха и спрашивает:
   - Ты чего орёшь?
   - Достали-таки твоего мента! Убить - не убили, но вломили по первое число! И кое-что у него отобрали, но это не телефонный разговор!
   - Кто тебе сказал, что он - мой? - бурчит Евгения.
   Она так удобно расположилась в кресле, закуталась в плед. Отопление включили неделю назад, но, видимо, перестояв в бездействии, котлы никак не раскочегарятся - трубы чуть тёплые. Возможно, где-то в них скопился воздух, и их надо продуть - перед началом отопительного сезона в нормальных семьях этим занимаются мужчины. Ей же надо кого-нибудь просить, что себе дороже!
   Теперь придется откладывать интересную книгу - Колин Маккалоу "Леди из Миссалонги", одеваться, тащиться в такую сырость в соседний дом, чтобы услышать подробности, которые Витька мог бы сообщить и по телефону...
   Он открывает дверь лишь Евгения прикасается к звонку.
   - Стол уже накрыт! Небось, сама себе не готовишь, ленишься? Только в гостях и наедаешься? А я картошечки нажарил!
   Что Витька умеет, так это жарить картошку. Она у него всегда тонкая, хрустящая, румяная - настоящее лакомство!
   Евгения тоже не с пустыми руками пришла. Президентский шофер Савелий с разрешения Валентина Дмитриевича, а потом и Семена Борисовича - по утрам подвозит её на работу. За месяц с небольшим они успели плотно скорешковаться, и если Савелий для себя что-то достает - а этот проныра всегда держит нос по ветру! - непременно делится с Евгенией. И сейчас она вытаскивает из пакета огромного вяленного леща - не пересоленного, не пересушенного - даже на глаз видно, какой он жирный и блестящий.
   - Женька! - гастрономически стонет Виктор и подталкивает её в комнату. - Раздевайся, а я - за пивом! Одна нога здесь, другая там, ты не успеешь и в зеркало глянуть!
   Виктор, несмотря на обилие знакомых женщин, подарками не задарен и самым невинным презентам Евгении радуется, как ребенок. Он сам охотно раздаривает всё, на что падает взгляд его гостей, наверное, потому они считают, что ему ничего не надо, такому, вещами необременённому.
   Возвращается он быстро - "комок" в соседнем доме, пиво там всегда холодное и не слишком дорогое.
   Евгения успела почистить и порезать рыбу, но раскладывает её не на тарелке, а на газете - так, утверждает её товарищ, гораздо вкуснее.
   - Молодчина! - он чмокает её в лоб и выставляет банки с пивом на стол. - Ну, чем у нас не тандем? Понимаем друг друга с полуслова и, заметь, за полгода ни разу не поссорились!
   А ведь правда, знакомы они уже полгода! Быстро летит время. Только почему-то всё чаще её приятель заговаривает о них, как о паре. "Наверное, пора сваливать в сторону, - думает Евгения, чего человеку зря мозги компостировать? И разве не он сам проповедовал свободу от семейных отношений? Выходит, прокололся на собственном кредо. Тоже мне, гусар! Исследователь женщин!"
   - Ты не забыл, зачем я пришла? - спрашивает она.
   - Ради Бога! - притворяется он. - Кровать за спиной, только покрывало откинуть... Ладно тебе глазами сверкать! Уже и пошутить нельзя. Пистолет мы у Зубенко отобрали. Он пушку-то выхватил, а у Стёпы реакция - будь здоров! Старый рукопашник. Он его и вырубил. Попинали маленько - месячишко проваляется. Что такому сделается?
   - Кошмар! - у Евгении даже дыхание сбивается. - А если он вас где-нибудь увидит и узнает? У него знаешь, какая память на лица?
   - Я старался особо не рисоваться, - уже менее уверенно говорит Виктор, - а Стёпа вообще из Николаева, он домой уехал!
   - Пистолет... он у тебя? - спрашивает Евгения.
   - У меня, - залихватски говорит он и лезет на полку с книгами. - Вот он!
   - Похоже, все самые эксцентрические комедии из жизни! - неодобрительно качает она головой. - Ты бы ещё его в авоське по городу носил, как Никулин в "Бриллиантовой руке"!
   Она осторожно берёт в руку оружие.
   - Макаров! - хвастливо комментирует Виктор, как будто он сам его изготовил.
   - "Ходим мы по краю, ходим мы по краю".., - - поёт ему Евгения и ещё раз примеривается к рукоятке: нет, никаких воинственных чувств в ней не пробуждается. - Возьми и выбрось его!
   - Вот ещё! - хмыкает Виктор. - Я его уже Семёну пообещал подарить.
   - Кому? - не верит она своим ушам.
   - Мужику одному, мы вместе с ним работаем...
   Во что она ввязалась? Ведь это уже не шуточки, а, говоря языком закона, уголовно-наказуемое деяние. Если бы она с самого начала остановила Витьку, запретила бы ему думать о мщении, уговорила...
   - Я его заберу, - твёрдо говорит она.
   - Как это, заберу? - пытается возмутиться он. - Мы его добывали, рискуя жизнью... или свободой!
   - Именно поэтому! И если ты хорошо подумаешь, без лишних эмоций, поймёшь, что я права.
   К счастью, Виктор лучше относится к женщинам, чем многие другие мужчины и знает, когда они вот так твёрдо на чём-нибудь настаивают, это не может быть просто капризом и стоит прислушаться.
   Он с сожалением провожает глазами пистолет, который Евгения, завернув в бумагу, прячет в свой полиэтиленовый пакет, что, если глубоко задуматься, не намного лучше авоськи.
   - он у тебя оружие для чего просит? Поиграть или перед девочкой пофорсить?
   - ему надо одного своего должника припугнуть.
   - А тот заявит в милицию. А милиция у твоего Семена сделает обыск. Сколько сейчас дают за хранение огнестрельного оружия? Не знаешь? Добавь, украденного у сотрудника милиции! А там прижмут твоего Семена: где взял? А он скажет: мне друг Витя Приходько подарил.
   - Не скажет, - неуверенно бормочет Виктор.
   - Надейся на лучшее, а готовься к худшему!.. какой ты, Витька, легкомысленный! Мне знакомый говорил, что собаки - нестареющие дети. А хочется перефразировать: мужчины - нестареющие дети...
   - Хватит тебе ругаться! - отбивается он. - Пиво согревается от твоих разговоров.
   - Больше всего я ругаю себя! - сокрушается она. - Все же смерть Маши окончательно выбила меня из колеи. Учти, Сергей тебя найдет! Рано или поздно.
   - не найдет. У нас большой город.
   - Для его энергии даже маловат!
   - Что мне теперь, застрелиться, что ли?
   - Как только почувствуешь что-то неладное, немедленно увольняйся и куда-нибудь уезжай!
   - Интересно, куда?
   - на Крайний Север. Там живет моя подруга. С мужем! Я напишу. Поживешь, пока не станет безопаснее.
   - Приятно, что ты обо мне так заботишься.
   - Потому, что волей-неволей я и в твою судьбу вмешалась. И больше не хочу ничьей жизнью рисковать!
   - Понял! Но сегодня я ещё могу выпить пива? Не слишком оно повлияет на мою судьбу?
   - Юморист-одиночка! - хмыкает Евгения. - А Машу все равно не вернешь.
   Она с удивлением замечает, что произнося эти слова, почти не ощущает боли от потери. Неужели она - такая черствая?
   Но тут же возражает самой себе: а память? Разве забудет она Машу? Наверное, недаром говорят: живым - живое.
   - Мы будем её помнить, - словно отвечая на мысли Евгении говорит и Виктор.
   И они начинают пить пиво с рыбой, закусывая все это жареной картошкой. Тут же стоит огнетушитель с импортной шипучкой а ля шампанское.
   - вот так мы и живем, - задумчиво говорит Евгения, - смерть и рождение, радость и горе, пиво, рыба и шампанское.
   - Ты чего это вдруг? - удивляется Виктор.
   - Люди - существа несовершенные, - заключает она, - и в коктейле их жизни каких только компонентов нет!
   - Это все потому, - ставит диагноз её сотрапезник, - что вместо занятий любовью некоторые женщины строят из себя философов!
   Кто о чем, а вшивый - все о бане!
   Домой Евгения приходит довольно рано. По крайней мере, спать ещё рано.
   - У меня куча дел! - открестилась она от его настойчивых попыток оставить её у себя.
   Савелий обычно заезжает за ней в половине девятого, но сегодня он звонит без двадцати восемь и загадочно сообщает:
   - Такое дело, Евгения, я тебя сегодня подвезти не могу. И не спрашивай, в фирме сама узнаешь.
   Она не очень огорчается. Собирается не спеша и потом едет до работы самым малым ходом, не автобусом-экспрессом, как обычно, а троллейбусом. Ей даже удается сесть, и она с удовольствием читает купленную в киоске "Комсомолку".
   Зато на работе её действительно ожидает сюрприз. В своем кабинете появился наконец глава фирмы - Валентин Дмитриевич. От избытка чувств ему не сидится, и он ходит по кабинету и напевает что-то бравурное.
   - Здравствуйте, дорогая Евгения Андреевна. Если бы вы знали, как я вас люблю!
   - Как женщину? - громко пугается она.
   - Только как референта! - строго произносит он.
   - Значит, вы вышли из подполья?
   - Вышел! Надоело мне в этом подполье сидеть хуже горькой редьки! Думаю, лучше в камере, там хоть срок идет. Словом, подумал и пошел в ментовку сдаваться. Спрашивают меня: "Где ты раньше был?" Боялся, говорю. Они смеются: "А сейчас уже не боишься?" Устал, отвечаю, бояться. Ну, меня допросили и отпустили: "Иди, гуляй пока. Понадобится - вызовем!" На всякий случай подписку о невыезде взяли.