Шкатула Лариса. Жена русского пирата

   - Как я устала! - пожаловалась она, вытягивая ноги. - В этих ботинках, однако, жарко...
   Флинт встал перед девушкой на колени и стал расшнуровывать ботинки: один, потом другой... Какая у неё изящная ножка! Ольга сидела, прикрыв глаза, и юноша решил, что это от предвкушения удовольствия. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что возлюбленная просто-напросто спит!
   Он вздохнул, уложил дорогие сердцу ножки на диван и присел рядом, дожидаясь, пока она проснется - сам он никогда так бы не поступил! Заснуть в ту самую минуту, когда он... когда...
   Разбудил их обоих щелчок выключателя и заливший комнату яркий свет.
   - Подумать только, они спят! - притворно возмущался дядя Всеволод, стоя посреди комнаты со свертками в руках. - А я бегу, себя ругая - на полтора часа опаздываю, портовики митинг устроили...
   - Ты хочешь сказать, что... - начал Флинт.
   - Вот именно, сейчас половина девятого!
   - Если бы ты знал, дядя, что нам пришлось пережить прошлой ночью, а потом и днем...
   - Ни слова больше! - Всеволод Александрович свалил свертки на стол. За ужином расскажете мне все, я не люблю тянуть кота за хвост. Оленька разбирает свертки, а мы - чистим картошку. Потом садимся ужинать, и я только слушаю!
   - Где вы готовите, дядя Сева? - удивилась Ольга, оглядывая комнату.
   - К слову сказать, я и не готовлю, - вздохнул тот, - хотя на общей кухне у меня есть даже свой стол... Мой дом - пароход! Так что мы приготовим все здесь, а потом я отнесу на кухню кастрюлю с картошкой, по возможности не задерживаясь, дабы избежать расспросов любопытных соседей...
   В свертке с продуктами чего только не было! От австрийской тушенки до горячих пирожков с ливером. Ольга разломила один пополам, и они с Флинтом проглотили его, почти не жуя.
   Стол получился почти как довоенный. У Всеволода Александровича нашлись даже хрустальные бокалы и туго накрахмаленная белая скатерть взамен покрывавшей стол цветной бархатной.
   Хозяин ничего не ел, а лишь с улыбкой наблюдал, как еда исчезает со стола, поглощаемая его гостями. Наконец он не выдержал.
   - Я услышу сегодня что-нибудь, кроме хруста челюстей?
   Ольга прыснула. Флинт поперхнулся.
   - Извини, дядя, но мы две недели ели, что и как придется!
   - Ладно, шучу... Просто вы можете не торопиться, я ничего со стола не убираю... Оленька, попробуйте малагу - самое сладкое в мире вино, я привез его из Испании.
   Ольга отпила глоток. Вино - словно нектар, собравший в себя все ароматы лета, - живительным огнем разбежалось по всем её жилкам и зажгло на щеках яркий румянец. Всеволод Романов залюбовался девушкой.
   - Эх, Сашка, лет пятнадцать бы сбросил, увел бы я у тебя невесту, только бы ты её и видел!
   - А мне кажется, вам нисколько не надо сбрасывать! - улыбнулась ему Ольга.
   - Благодарю на добром слове! Только для меня в жизни существовала одна единственная женщина, которая ушла из жизни, так и не поверив, что я перед ней ни в чем не виноват! - взгляд капитана будто заволокло дымкой, но усилием воли он пришел в себя.
   - Так кто из вас будет рассказывать?
   - Конечно, Оля, - решил Флинт, - я ещё не наелся!
   - Рассказывать ВСЕ? - уточнила девушка.
   - Давай! - обреченно вздохнул Александр.
   Ольга улыбнулась про себя и начала рассказ по-своему.
   - А случилось так, что мы с Флин... Сашей оказались вдвоем на фелюге посреди Черного моря и должны были возвращаться в Россию...
   Мужчины слушали, не перебивая. Только однажды Всеволод Александрович спросил:
   - Разве вашу карету не заметил военный пост у въезда в Новороссийск?
   - Тут Саша придумал интересный выход. Мы свели Таню в сторону от дороги и подошли к посту пешком. Он рассказал матросам, что мы нашли брошенную карету и немного проехали на ней, потому что устали. Теперь хотели бы сдать её властям. Матросы на карете подвезли нас прямо к вашему дому, а потом забрали её вместе с Таней.
   - А кто такая - Таня?
   - Так звали нашу лошадь.
   Всеволод Романов помолчал.
   - Надо отдать должное твоей девушке, Саша, ничего компрометирующего она о тебе не рассказала. Между тем моряки поведали мне такое, что я даже засомневался: из рода ли ты Романовых? Потомственных мореходов, ничем не запятнавших свою честь!
   - Дядя! - закричал Флинт, мучительно краснея. - Выслушай меня...
   - Нет, это ты меня выслушай! Извини, что стану говорить при твоей невесте, но, если она тебя по-настоящему любит... К сожалению, детей у меня нет и вряд ли уже будут. Твой отец погиб, а другие ветви Романовых пресекли войны или просто забрало море. Ты остался один. И на тебя, как на последнюю надежду, смотрят предки, служившие ещё во флотилии Петра Великого! Надеются они на честного и порядочного моряка, а не на прислужника Черного Паши или Костадинова... И что это у тебя за собачья кличка - Флинт?!
   - Дядя, так звали знаменитого пирата!
   - Возможно, история и повторяется, но, как сказал кто-то из великих, первый раз - как трагедия, второй раз - как фарс!
   Голос Всеволода Александровича стал глуше.
   - Смутное время досталось нам для жизни. Моральные ценности уничтожены, к власти пришли жестокие люди, которые ради призрачной идеи не щадят никого. Я вынужден был принять их правила игры, но только ради тебя, который один ещё может поднять наш поникший романовский стяг... У меня появилась возможность послать тебя на учебу в военно-морское училище. В Москву. Тебе придется присягать на верность новой власти и служить ей, не щадя живота своего. Я должен быть уверен, что передам наше дело в надежные руки.
   Взволнованный Флинт вскочил из-за стола и вытянулся в струнку.
   - Дядя! - сказал он торжественно. - Я клянусь тебе памятью отца и матери, памятью всех моряков Романовых, что не посрамлю их славного имени! Что всегда буду следовать чувству долга, совести и любви к Отечеству!
   По щекам Ольги катились слезы, но она не замечала их, потрясенная произошедшим на её глазах преображением возлюбленного.
   - Не плачьте, Оленька, все будет хорошо. - Романов-старший ласково погладил её по руке и спросил у племянника: - Ты ещё не рассказал мне, кто твоя невеста?
   - С Ольгиным происхождением, дядя, боюсь, будут осложнения. Она ведь княжна, а ты знаешь, как большевики относятся к голубой крови!
   - Да-а, кстати, твой прадедушка Евгений Романов был женат на княгине Муромской, мужа которой, каперанга, смыло за борт во время шторма... Пожалуй, это вовсе не кстати...
   Ольга порылась в вещах и достала паспорт Натальи Соловьевой.
   - Вот какой документ у меня есть. Умерла одна цирковая артистка, которая ехала вместе с нами, и друзья мне его отдали.
   - А это выход! - оживился Всеволод Александрович. - Завтра вы сможете расписаться. Так это теперь называется. Печать в паспорт поставят, и вы муж и жена! Оля возьмет твою фамилию, и никто не узнает о её княжеском происхождении... Конечно, имя Ольга вам придется забыть. Да, я и сам его люблю, но что поделать! Отныне она - Наташа, и должна жить с этим именем, как будто её заново окрестили!
   @GLAVA = ГЛАВА 14
   Ян вбежал в комнату, схватил со стены ружье, проверил на ходу: заряжено! - и тоже помчался к лесу. Он услышал с той стороны звук выстрела и побежал ещё быстрее, насколько это было возможно. Его сердце, будто колокол, вызванивало: "Беда! Беда!"
   Он не добежал до первых деревьев всего два шага, как ему навстречу вышел Андрей с Олесей на руках. Волосы девушки, прежде заплетенные в косу или упрятанные под платок, теперь русой волной спадали с руки Андрея, на которой покоилась голова девушки.
   - Дай, я понесу! - бросился к нему Ян.
   - Нет! - покачал головой Андрей, глядя перед собой безжизненными глазами. - Я сам.
   Он на миг остановился подле Яна - юноша с ужасом увидел рукоятку ножа, торчащего из груди Олеси - и, еле шевеля губами, произнес:
   - Там в лесу коса наша осталась, забери.
   И понес дальше свою страшную ношу, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из правой руки, - видимо, её задела пуля, вырвав и клок рубашки...
   Что делать? До оставленной косы ли теперь? Так ничего и не придумав, Ян поплелся в лес. Он нашел место, где лежала погибшая Олеся. Примятая трава и сломанные ветки указали путь, по которому бежал Андрей. Юноша не знал, долго ли он шел, но косы все не было и приходилось идти, пока он не споткнулся о... чью-то отрезанную голову! Голова и в смерти скалилась от ужаса, а её глаза почти выкатились из орбит.
   В мозгу Яна возникла картина: убегающие бандиты, за которыми воплощенным ночным кошмаром гонится с косой в руке обезумевший Андрей. Первый, кому острой косой снесло голову, успел лишь оглянуться. Зато второй успел выстрелить. Видимо, страх застил ему глаза - выстрел в упор только оцарапал Андрею руку. Коса проткнула бандита насквозь и пришпилила к земле, точно булавка бабочку...
   Юноша не стал выдергивать из трупа косу, а просто побрел назад. То, что Олеси больше нет в живых, никак не укладывалось в его голове.
   Андрей положил Олесю на кровать и теперь стоял перед нею на коленях, в безумной надежде вглядываясь в её лицо.
   - Доченька, - шептал он, - доченька!
   Увидев вошедшего Яна, он попросил:
   - Янек, вытащи кинжал! У меня никак не получается, а ей ведь больно!..
   Ян хотел это сделать, но никак не мог заставить себя потянуть за рукоятку. Ему казалось, что Олеся не умерла, а просто крепко спит, и если вытащить кинжал, кровь из неё выльется и тогда уже точно она не проснется... Он будто попал в другой мир, где обычные вещи приобрели другую, не присущую им жуткую сущность и даже звук его собственного голоса звучал приглушенно, точно издалека.
   Теперь все вокруг Ян видел не целой картиной, а разрозненными кусками. Мертвые глаза Олеси, - их надо закрыть, подумал он, - пустые остановившиеся глаза Андрея, кинжал, будто вросший в тело девушки, муха, назойливо бьющаяся о стекло и, наконец, звук подъехавшей брички, разорвавший замкнутый круг глухого тяжелого сна наяву...
   - Выйди, это Григорий приехал, - сказал Андрей, почти не разжимая губ.
   - Что такое, почему нас не встречает невеста?! - радостно кричал Григорий, помогая вылезти из повозки священнику и какой-то бедно одетой рыжеволосой девушке. - Почему она не встречает гостей, неужто все перед зеркалом вертится?!
   - Григорий... - попытался остановить его Ян, но тот уже взбегал на крыльцо.
   - Где моя дорогая сестренка?!
   Несколько мгновений спустя из хаты донесся его отчаянный крик.
   - Нет, господи, только не это! Ты не можешь отнять её у меня!
   Священник, уже было поставивший ногу на крыльцо, удивленно посмотрел на Яна.
   - Олесю убили, - с трудом выдавил тот.
   Идущая за священником девушка испуганно вскрикнула:
   - Кто убил? Когда? Меня ведь привезли молодых обвенчать!
   - В лесу. Только что. Видимо, дезертиры.
   - Упокой, господи, её душу, - перекрестился священник и решительно поднялся на крыльцо.
   Приезжая девушка торопливо последовала за ним, будто не поверив сообщению Яна.
   Григорий неподвижно стоял на коленях и молился. Он тоже не смог дотронуться до кинжала. Казалось, это должен сделать кто-то знающий, чтобы не повредить девушке невзначай...
   - Отец Феодосий, - поднял глаза на священника Григорий, - бог карает меня. За неверие. Так жестоко... Вместо свадьбы - похороны. Она ведь совсем ребенок! Ее-то за что?!
   Священник бережно поднял Григория с колен.
   - Гроб надо ладить. Пойди, распорядись!
   Видимо, отец Феодосий заметил нездоровый блеск в глазах Григория и решил, что только труд поможет ему не сойти с ума от горя и отчаяния.
   Григорий побрел к выходу, а батюшка подошел к Олесе и осторожно стал вытаскивать кинжал - для убийства хрупкой девушки вовсе не нужна была такая сила, которую убийца вложил в удар - кинжал вошел в грудь по рукоятку. Наконец он вытащил орудие убийства и бросил его на пол, потом закрыл Олесе глаза. Лицо девушки, сведенное предсмертной мукой, разгладилось - это продолжала свою работу смерть, но окружающим казалось, что именно кинжал в груди мешал Олесе расслабиться и успокоиться.
   - Обмыть надо покойницу, - сказал отец Феодосий и посмотрел на приехавшую с ним. - Светлана, ты сможешь?
   Та, сглотнув что-то, застрявшее в горле, медленно кивнула. Мужчины вышли на крыльцо, а Ян задержался у двери на случай, если ей что-нибудь понадобится. Но услышал только, как она возится с кастрюлями и тазами и тихонько причитает:
   - Подруженька любимая, единственная ты у меня была, свет в окошке, что я теперь стану делать одна-одинешенька, кто пожалеет, кто успокоит, кто уму-разуму научит! Не мне ли этим ножом, что лишил тебя жизни, себя порешить, да с тобой в одной могиле успокоиться...
   Ян, услышав такое, чуть было не вернулся в комнату, но, видимо, здоровое начало в девушке пересилило...
   Андрей безучастно сидел на крыльце. Он хотел было помочь Светлане, но девушка выпроводила его.
   - Нельзя, дядя Андрей, не положено!
   Ян принес лопаты из сарая, подле которого трудились Григорий и отец Феодосий, и позвал с собой Андрея. Тот покорно пошел за юношей, но двигался и отвечал на вопросы, как сомнамбула: медленно и невпопад, так что Яну самому пришлось выбирать место для Олесиной могилы. Выкопали они её на небольшом пригорке под молодым дубом, чуть поодаль от тропинки, по которой бегала в лес юная италороссиянка и где нашла погибель в день своей свадьбы...
   - Хватит, дядя Андрей, хватит! - пришлось прикрикнуть Яну на казака, который копал с таким ожесточением, точно хотел дорыть до центра земли. Помогая выбраться из ямы Андрею, Ян заглянул в нее, будто в глаза самой смерти. Он вздохнул и невольно повторил любимую присказку Беаты:
   - Цо то бендзе!<$FЧто же будет ( польск .).>    Они вернулись к дому, возле которого священник с Григорием что-то горячо обсуждали, Ян прислушался и обомлел: родной брат торопил его с похоронами сестры!
   - По христианскому обычаю покойная должна лежать дома три дня! - не соглашался отец Феодосий. - На третий день положено отпевать и хоронить!
   - Да поймите же, - горячился Григорий, - если мы завтра не уедем, то и нас придется отпевать и хоронить!
   "Что же это за работа такая? - подумал Ян. - Ради неё на такой грех идет! Неужели можно кого-то бояться пуще гнева господнего?"
   - Завтра - последний срок - нам с Андреем надо быть в Новоросийске, а я сам должен похоронить сестру! Как мне уехать, не бросив горсточки земли на её могилу?! Что я скажу матери?!
   - У неё есть мать? И она не приедет на похороны дочери? - изумился отец Феодосии.
   - Из Италии? Да она и в месяц не доберется! Мать ещё ничего не знает. Я убедил её, что здесь Олесе будет безопаснее, - Григорий всхлипнул. Теперь уже ей нечего бояться!
   - Хорошо, - нехотя согласился священник, - хотя это не по-христиански!
   - А война - это по-христиански? А молодые гибнут ни за что - это по-христиански?!
   - Еще во время смуты 1905 года великий праведник отец Иоанн Кронштадтский предостерегал русских людей, чтобы готовились к принятию грядущих бед и испытаний. Но слаб человек, не верит речам святым... - отец Феодосий открыл небольшой, похожий на докторский, чемоданчик, достал из него церковные книги, небольшую икону, тяжелый серебряный крест, зажег свечи и стал читать над Олесей.
   Ян и Андрей слушали его монотонное чтение, недоверчиво вглядываясь в лежащую Олесю. Обоим казалось, что вот сейчас она встанет и весело скажет:
   - И вы поверили, что я умерла? Разве можно умирать так рано?!
   Григорий немного постоял у гроба, но горе находило у него свой выход в чем угодно, только не в смирении и бездействии. Ему хотелось закричать, побиться головой о стену, схватить топор, бежать куда-то и там крушить все, что ни попадя... Если бы он не держал себя в руках, то, наверное, стал бы выть и кататься по полу, точно раненый зверь...
   Он и другим не давал стоять спокойно. Отправил Светлану искать полотенца - на чем опускать гроб в могилу? - потом отозвал в сторону Яна.
   - Послушай, Янек, на дворе лето, а у Олеси и цветочка нет. Пойди, нарви. Хоть ромашки какие или маки... А мне ещё крест надо достругать.
   Оставшись один, Ян в растерянности потоптался посреди двора, куда увлек его из комнаты Григорий, и пошел искать цветы. Он и прежде чувствовал себя среди этих людей не в своей тарелке, а тут и вовсе растерялся: привык, чтобы к смерти относились с должным уважением и уж не спорили со священником, который наверняка знает больше других!
   Он брел по тропинке от дома, пока не вышел на луг, которого прежде не видел. Один участок его был распахан и засеян люцерной, а вся остальная земля вокруг пестрела ромашками, васильками и даже колосками ржи, горстку которой здесь кто-то рассыпал. Янек собирал цветы, а сердце его мучительно сжималось от тоски и печали: один, опять один! Вместо того, чтобы дарить цветы невесте, он положит их к ней на могилу...
   Когда он вернулся обратно, отец Феодосий стоял на крыльце, будто поджидая кого-то. Ян попросил разрешения поговорить с ним наедине.
   - Слушаю тебя, сын мой!
   - Это для Олеси, - смущенно пояснил Ян, думая, что священник может неправильно понять, почему в такое время он ходит с букетом...
   - Я знаю, - кивнул тот, - не переживай, она увидит и возрадуется любви твоей... Но ты ведь хотел поговорить не об этом?
   - Не об этом. Бандиты... ну те, что убили Олесю, они не ушли от возмездия, но хорошо ли, что они лежат сейчас там, в лесу, без погребения?
   - Григорий? - только и спросил отец Феодосий.
   - Андрей.
   - Он понес большую утрату, - покачал головой священник. - Хороший человек, добрый, а позволил, чтобы злоба затмила разум. Мы должны прощать врагам своим, как прощал их Всевышний... Хорошо, сын мой, я обо всем позабочусь.
   Подошло время выносить гроб. Присутствовавшие в доме мужчины взялись за три его угла, а к четвертому подбежала было Светлана, но отец Феодосий отстранил её.
   - Батюшка, но вы же не должны, - робко начала она.
   - Бог простит! - с достоинством сказал священник.
   Было часа три пополудни одного из лучших дней лета. Небо ярко синело. В воздухе стоял густой аромат свежескошенных трав, пели птицы, порхали бабочки и мимо всего этого буйства жизни на руках мужчин плыл гроб с юным, так рано увядшим цветком...
   Гроб поставили у края могилы. Отец Феодосий стал говорить о том, как сейчас страшно и одиноко там, наверху, Олесиной душе, которую могут поддержать лишь молитвы её близких, когда Светлана вдруг покачнулась и стала медленно падать на гроб. То есть для всех остальных это произошло мгновенно, а для Яна время как бы остановилось, и в его вязкой тягучести он увидел, как девушка клонится вниз. Он подхватил Светлану и отнес поодаль на траву...
   У ямы, которая должна была послужить последним прибежищем Олеси, с Андреем вдруг случилось то, что старый знакомый Яна граф Головин назвал бы нервным припадком или истерикой.
   Пока Олесю отпевали, пока священник говорил прощальную речь, он покорно следовал за всеми, но когда Григорий взялся за молоток и гвозди и потянулся за крышкой гроба, Андрей закрыл тело Олеси собой.
   - Не дам! - закричал он страшным голосом и погрозил небу кулаком. Отомстил, да? Двадцать веков держишь нас сгорбленными под твоим ярмом и решил, что тебе все можно?!.. Она была такая маленькая, хрупкая, а ты лишил её жизни! Ты не Всевышний, распятый, ты ничтожный и мстительный, хуже любого смертного...
   Григорий крепко обхватил его, пытаясь успокоить, но тот кричал и бился, точно птица в клетке; изо рта его показалась пена.
   - Беса изгонять надо, - печально подытожил отец Феодосий. Подстерегает он слабых и грешных. Бог учит: не убий, а сатана говорит: отомсти!
   Он забормотал над Андреем какую-то молитву и поднес к его лицу серебряный крест. Тот схватился за крест рукой, как утопающий за соломинку, и рухнул на колени. Пришедшая в себя Светлана подползла к нему и тоже стала рядом на колени, не отводя глаз от гроба, который на полотенцах медленно спустился в могилу. Ян и Григорий взялись за лопаты.
   "Второй раз, - думал Ян, - второй раз я хороню близкого человека, который и пожить-то как следует не успел! И ничем не могу помочь! Как легко лишить человека жизни!.. Но неужели нельзя вырвать его из рук смерти? Как мало я умею, даже получив от судьбы такой дар!"
   Андрея, точно безжизненную куклу, мужчины подвели к могиле и его рукой бросили в неё горсть земли. Сами бросили по горстке, перекрестились и взялись за лопаты. Светлана без кровинки в лице не отводила глаз от закрывающей гроб земли и беззвучно шептала: "Прощай, подруженька, прощай!"
   Они подровняли насыпанный на могилу холмик, поставили крест, и отец Феодосий подошел к Светлане.
   - Возьми, дочь моя, дядю Андрея и сведи его в дом. Мы тоже скоро будем.
   Он сунул лопату в руку недоумевающего Григория - ему так и не успели рассказать подробности, - сам взял другую и скомандовал Яну:
   - Веди!
   Место, где разыгралась трагедия, все ещё хранило её следы. Поломанные кусты, смятая трава. Голова одного из трупов так и лежала в стороне от тела, а из другого по-прежнему торчала обычная деревенская коса. Над трупами вовсю роились мухи - в целом зрелище было отвратительным. Отец Феодосий торопливо перекрестился, а Григорий с трудом подавил приступ рвоты и недоуменно оглянулся на Яна:
   - Это ты?!
   Юноша отрицательно покачал головой.
   - Бедный Андрей! Он же за свою жизнь и мухи не убил!
   В голосе Григория зазвенели слезы. Ян в который раз удивился: сестру в могилу опустил - слезы не проронил, а тут над живым другом убивается!.. Но надо было делать дело.
   - Не время, дядя Григорий! - твердо сказал Ян и подтолкнул его к зарослям ежевики.
   - Будем копать здесь!
   Он решительно отобрал лопату у отца Феодосия, и вместе с Григорием они выкопали неглубокую яму. Убитых попросту столкнули в нее, а голову пододвинули к туловищу. Вопросительно посмотрел на священника. Тот перекрестил трупы и кивнул:
   - Зарывай!
   И все. Убийц обыскивать не стали. Так они и остались безвестными, и вскоре их могила должна была зарасти травой и скрыться от людских глаз навсегда.
   Отец Феодосий на поминки не остался. Ему предстояла дальная дорога, ночное бдение у постели смертельно больного... Отправили его домой на бричке, которой батюшка сам правил.
   Четверо людей сидели за поминальным ужином. Андрей казался погруженным в свои думы и ко всему безучастным; Григорий наконец осознал, что Олеся действительно умерла, и теперь пил рюмку за рюмкой, но никак не мог опьянеть и забыться; Светлана ничего не ела, только время от времени вытирала набегавшие на глаза слезы; Ян, которому весь день кусок не лез в горло, вдруг проголодался и никак не мог наесться, глотал украдкой кусок за куском, чего, впрочем, никто и не замечал...
   Григорий, что-то вспомнив, обратился к Яну:
   - Янек, пока совсем не стемнело, пойдем, я покажу тебе, где лежат ключи, расскажу, как вести записи, кому и сколько нужно отдать сена. Завтра познакомлю тебя с мужиками, как нового хозяина хутора. Ты не думай, что, раз Олеся умерла, так мы тебя на улицу выбросим. Будешь жить здесь, сколько захочешь! Вникнешь в дела - хозяином тебя сделаем...
   - Дядя Григорий, как вы думаете, где лучше всего учат на врача? - не отвечая на его пламенную речь, спросил Ян.
   - В Берлине, наверное, - пожал тот плечами. - А в России... Теперь в Москве, как в новой столице.
   - Тогда в Москву я и поеду!
   - Как это... - растерялся Григорий. - Хочешь сказать, что отказываешься от такого богатства?
   Светлана подняла голову и с интересом посмотрела на юношу.
   - Я хочу быть врачом, - упрямо сказал Ян. - Может, и самым лучшим. Таким, чтоб от любой болезни мог вылечить!
   И добавил тихо, больше для себя:
   - Чтобы даже со смертью мог потягаться и умершего человека с того света вытащить!
   - Да-а, - протянул Григорий, - от скромности ты не умрешь!.. Что ж, тебе виднее! - он помолчал.
   - А кто тогда на хуторе останется? Такое добро без присмотра бросать?.. А лошади, а коровы... Да что я говорю? Собаку, и ту каждый день кормить надо! Ты меня, хлопец, без ножа зарезал!
   Ян задумался.
   - Послушайте, вы говорили, что её отец, а то и сама Светлана, подолгу у вас работают и живут?
   - Правда, - оживился тот, - Семенчуки у нас все знают!
   - Вот и предложите её отцу у вас пожить да за хозяйством присмотреть. Если он, конечно, согласится...
   - Чего бы ему не согласиться! Хатенка у них маленькая. старенькая, окнами в землю смотрит, дети на соломе вповалку спят. Пашни - с гулькин нос, да и ту постоянно водой заливает... Небось последнюю курицу давно съели? Так согласится отец или нет, а, Света?
   - Вин ноги вам цылуваты буде! - тихо сказала девушка.
   - Положим, мне это ни к чему, но мысль поселить здесь вашу семью, пожалуй, удачна. Павел Семенчук любит делать детей, и работать он умеет не хуже!
   - Олеся говорила, - заметил Ян, - сегодня вроде уходит ваш пароход.
   - Сегодня он становится под разгрузку и мы, хоть только числимся матросами, должны были бы при этом присутствовать... Давай, наверное, Андрюха, ко сну готовиться. Кто знает, как завтра день сложится...
   Андрей будто очнулся от глубокого сна и посмотрел на друга:
   - Многое на тебя сегодня свалилось, Грицко, да уж лучше тебе все сразу узнать... Я с тобой не поеду!
   - Что-о? - казалось, Григорий не верит своим ушам. - Столько лет вместе, и теперь ты меня бросаешь? А как же твоя клятва? Что я скажу Великому Магистру?!
   - Скажешь, отныне мое дело - служить богу!
   - Разве ты не знаешь, что от Ордена уйти невозможно? Забыл, что стало с моими родителями? Что только благодаря моей верной службе и преданности они до сих пор живы? Тебя не пощадят!