Шкатула Лариса. Жена русского пирата

   - Мы тебе этого паренька как раз для хлопот по хозяйству и привезли. Теперь уже одна оставаться не будешь, какая-никакая, а защита. Для людей муж, церковью венчанный... Завтра поп вас поженит, и будете жить-поживать... плетень починять.
   Олеся резко поднялась из-за стола.
   - Не люблю, Грицко, когда ты серьезными вещами шутишь! Ты хоть самому парню рассказал, для чего вы его сюда привезли? С незнакомой девицей под венец идти - дело нешуточное! Может, это ему не понравится?
   - Так венчание же будет ненастоящее!
   - Как - ненастоящее? - ужаснулся Ян: одно дело - иметь жену по бумажке, грех небольшой, и совсем другое - перед алтарем стоять. - Бога обманывать я не согласен!
   - Видите! - всплеснула руками Олеся. - Он не хочет! Ничего не рассказал, не объяснил! За что ему, такому молодому, сиднем сидеть в глухом хуторе, если он даже идей наших не знает!
   - Не хочет, потому что глупый! - рассердился Григорий. - Я же сказал: кормить-поить будем, деньги платить! Работа нетрудная, другой бы на его месте от радости прыгал...
   - А я работы не боюсь! - возмутился в свою очередь Ян. - И никогда не искал, что полегче. Свои деньги я зарабатывать привык!
   - Так что же ты хочешь? - спросил Андрей.
   - Если венчаться, то - по-настоящему, - тихо ответил Ян.
   - Я так и знал! - забегал по комнате Григорий.
   - Видал, какую плату захотел? Жену-красавицу! Да мы таких, как ты, сотню найдем!
   - Такого, как я, больше нет...
   - Грицко... ты это... может, Олесю спросишь? - попытался вмешаться Андрей.
   - Чего её спрашивать? Девчонка! Ей самой только на Троицу семнадцать исполнилось...
   - Конечно! - неожиданно выкрикнула Олеся. - Как одну неделями оставлять, так я - уже взрослая, а как согласия спросить - девчонка?! Зимой сидишь одна в хате, берданку, будто маму родную, обнимаешь, а под окном волки воют! И Чалый за перегородкой от страха бьется...
   - Тебе что, понравился этот заморыш?
   - Понравился! И он лучше тебя!
   - Что он о себе возомнил? Да неужто я родную сестру за чужака без роду, без племени отдам?
   Такого оскорбления, да ещё перед лицом девушки, так ему понравившейся, Ян снести не мог. Он тоже встал и подошел к расходившемуся Григорию.
   - Посмотри на меня!
   Казак, улыбаясь, глянул, но тут же улыбка сползла с его лица. Стоявший перед ним юноша будто вдруг вырос, раздался в плечах; огненные черные глаза его смотрели величественно и строго.
   - Ты виноват передо мной, - сказал он.
   Григорий почувствовал, как в его прежде такое мужественное сердце холодной змеей вполз страх. Колени его подогнулись, и только огромным усилием воли ему удалось устоять на ногах. Он хотел что-то сказать, но не смог произнести и слова, хотел поднять руку, но рука повисла, как плеть. И Андрей, и Олеся во все глаза глядела на друга и брата, который раньше ни в каких ситуациях не выказывал подобной слабости. Когда же Григорий жалобно попросил: "Прости, Ян, я больше не буду!", удивлению их не было границ.
   - То-то же! - хмуро сказал хлопец. Он вовсе не хотел наслаждаться унижением брата в глазах сестры.
   С горла Григория будто сняли удавку - он смог облегченно вздохнуть.
   - Да, ощущение не из приятных, - признался он. - Что ж. так мне и надо! Захотел сделать счастливым весь мир, а родной сестре решил дорогу загородить...
   Он пристально посмотрел в глаза Яну, торжественно спросил:
   - Понимаешь ли ты, юноша, какая сила таится в тебе? Во зло её обратить или в добро?
   - Понимаю. - Похоже, Ян вовсе не собирался настраиваться на серьезный лад. - Только это я уже слышал. Граф Головин все расспросами меня донимал про добро и зло. Как я от вас устал!
   Ян, не спрашивая хозяев, уселся за стол и отхлебнул из своей кружки недопитый квас.
   - Для чего, говоришь, мне нужна моя сила? Для защиты. Пока себя. Будет жена - жены. Появятся дети - их буду защищать. А больше мне ни до кого нет дела!
   Казаки обалдело уставились на парня. Олеся опустила голову, скрывая улыбку. Этот хлопец нравился ей все больше. Как он поставил на место её самоуверенного братца!
   Идеи вольных каменщиков о единении всего человечества, о самосовершенствовании личности имели приверженца в лице Олеси лишь потому, что с малых лет она воспитывалась старшим братом в послушании, привыкла не только ему подчиняться, а и думать его мыслями. Такое не могло продолжаться вечно. Девочка росла сообразительной, была начитанной и уже могла потихоньку сама расставлять по местам человеческие ценности. Горячие черные очи Яна не оставили её равнодушной, незаметно отодвинув мечты обо всем человечестве на второй план. Масоны с некоторых пор с тревогой наблюдали за развитием событий в России, где совершившаяся революция, словно брошенный в воду камень, вызвала по всему миру такие круги, привлекла к себе стольких людей, что стала серьезно угрожать не только идеями франкмасонства, но и существованию самой масонской ложи. К сожалению, вольные каменщики не сразу смогли оценить серьезность происходящего, а когда наконец оценили, не смогли противопоставить ему что-то более сильное. Большевики выдвинули масонский лозунг, издавна понятный всему человечеству - свобода, равенство, братство - как свой. Перед таким лозунгом неизбежно должны были померкнуть любые другие.
   Теперь оставалось лишь уйти на дно, затаиться, наблюдать, собирать сведения, посадить своих людей в разных точках этой дикой непонятной страны, в которой вечно кипело какое-нибудь варево...
   Ни Андрей, ни Григорий на одном месте сидеть не могли, да и не хотели - здесь достаточно было преданных делу рядовых исполнителей. В верности Олеси они не сомневались, а вот Ян недвусмысленно дал понять, что совершенно не интересуется их идеями. Значит, надо было либо отправлять его на все четыре стороны и искать своих сторонников - где их найдешь среди архаичных, узко мыслящих казаков! - либо выдавать за него Олесю, чтобы под влиянием жены они могли получить в этом жизненно важном краю России своего надежного человека.
   От таких мыслей голова шла кругом.
   - Андрюха, - предложил товарищу Григорий, - давай выйдем на крыльцо, покурим.
   - Дядя Андрей не курит, - съехидничала Олеся, и брат удивился, как быстро эта неблагодарная девчонка обо всем забыла! Ишь как зыркает на хлопца - одно слово, женщина: волосы длинные, а ум короткий!
   - Ничего, мне одному будет скучно, пусть рядом постоит.
   Мужчины вышли, а Ян взглянул на Олесю. Он не мог объяснить себе, почему предложение Григория о женитьбе на его сестре так сразу легло на душу? Судьба щедро дарила ему встречи с девушками-красавицами - Беатой, Юлией, Марго... Но ведь ни одна из них не вызывала у парня такого горячего желания быть рядом с нею всю жизнь! Во всех предыдущих встречах он видел девушек только глазами, а Олесю - сердцем! Будто он ждал её. Будто знал, что Олеся рождена для него!
   - Не обращай на них внимания, Янек, - проговорила между тем Олеся, по-своему истолковав его молчание - конечно, ей было обидно, но она тоже гордая! - Никто тебя жениться не заставит, не рабство у нас! А то наговорили тут чего ни попадя, будто я в девках засиделась! За меня они опасаются, вот и все. Хотя чего бояться: глухой хутор, сюда никто и не заглядывает. Ежели что - горы рядом, лес; есть где спрятаться...
   - А ты? - не отвечая на её пылкие речи, спросил вдруг Ян.
   - Что - я? - остановилась на полуслове Олеся.
   - Ты вышла бы за меня замуж?
   - Вышла бы, - опустила голову девушка, вспыхнув до корней волос.
   - У меня ничего нет, - Ян не то чтобы отступался от своих слов, он хотел убедиться, что её намерение серьезно. - Я гол как сокол!
   Они встретились взглядами.
   - Это ничего, - твердо сказала девушка, - мы - молодые, заработаем.
   - Я работы не боюсь! И насчет здоровья - не беспокойся, ничем не болею.
   - Знаю. Ты - не толстый, но жилистый!
   Она расхохоталась.
   - Здесь тебе может скучно показаться, но это не так. Я в эти места сразу влюбилась, как только Грицко мне хутор купил...
   - Так этот хутор - твой? - помрачнел Ян. - Значит, ты - богатая? Тогда твой брат может тебе и богатея сосватать, а не такого голодранца, как я!
   Олеся от возмущения даже руками всплеснула.
   - Что ты говоришь! Чтобы я за деньги вышла, а не за человека? Ты мне приглянулся, и никого другого я не хочу! Не нравится тебе, что у меня хутор есть - Бог с ним! Я пойду с тобой, куда скажешь, хоть пешком!
   "Совсем ребенок! - нежно подумал Ян, от её слов чувствуя себя зрелым мужчиной - ему немедленно захотелось оберечь её и защищать. - Пешком она пойдет, с такими-то ножками!"
   Он скосил глаза на её маленькую узкую ногу, обутую в вязаные из толстой шерсти домашние башмачки. Ходила она в них легко и бесшумно и, видно, сама связала, добавив по верху узор из разноцветной пряжи. Вообще, по убранству хаты чувствовалось, что Олеся была рукодельницей: занавески на окнах краснели задорными хвостатыми петухами, а над печкой висел забавный вязаный поросенок. Эти милые сердцу подробности Ян отмечал про себя с удовольствием, как если бы уже жил со славной улыбчивой девчонкой в хате, куда не доносились ни канонада, ни одиночные выстрелы... Неужели дорога привела его наконец в такой уголок, о котором он мечтал все это время? Тихий, уютный, где не стреляют, не грабят, не заставляют человека делать то, что ему не хочется?!
   А в это время друзья-масоны тоже вели на крыльце разговоры.
   - Видал? - запальчиво кивнул на дверь Григорий. - Мы всю жизнь положили на то, чтобы другие были счастливы, а эти думают только о себе!
   - Что поделаешь, молодежь! - улыбнулся менее категоричный Андрей. Для них главное чувства, а не идеи...
   - Не скажи, - не согласился с ним Григорий. - Мы тоже были молодыми, но думать только о себе!.. Кто идет нам на смену - самовлюбленные, суетные люди?
   - Как бы то ни было, для нас это - выход. Несмотря на внешнюю хрупкость, этот парнишка не даст в обиду ни себя, ни Олесю.
   Григорий скрипнул зубами.
   - Прости меня, братка, - толкнул его в плечо Андрей, - но я никогда не верил в твою идею поддельного брака. Подумай, какой молодой человек согласится жить в медвежьем углу рядом с красивой девушкой, возможно, не один месяц - кто знает, когда мы сможем вернуться из Италии, да и вернемся ли? - и, не прикасаясь к ней, жить как брат с сестрой? При том, что его брак освящен церковью!
   - Могу тебе открыться, - Григорий затянулся, и самокрутка красным глазом мигнула в темноте, - для меня было не так важно наблюдателя оставить, как сестре защиту и заботу обеспечить. Какая очередная случайность закроет наш пограничный коридор? Какому недоноску наши физиономии покажутся подозрительными? Как разобраться в том, что сейчас происходит, какие случайности можно предусмотреть?
   - Ну-ну, барон, вы повторяетесь! Это все и так ясно.
   - Тебе ясно, а мне впервые страшно. Что бы ни случилось в России, здесь моя родина! Я не хочу - да и не смогу! - жить в Италии или во Франции... Говорят, так болезненно и неистово сыновья любят своих матерей-проституток...
   - Ты, Грицко, у нас всегда был фантазером. И меня втянул: счастье людей всего мира, единый бог для всех... Достижима ли наша цель?
   - Андрюха, ты меня не дразни, я человек преданный, а вот сомневающийся для вольных каменщиков - точно паршивая овца в стаде!
   - Успокойся, мне все равно отступать некуда. И если я изредка ещё мыслю вслух, то только при тебе, а ты у нас - парень-кремень!
   Они ещё некоторое время постояли, глядя на чистое, усыпанное звездами небо - здесь, в предгорье, звезды казались особенно крупными, - и Григорий уже хотел открыть дверь, но все же заглянул, по привычке осторожничать, в незакрытое занавеской окно.
   - Черт!
   - Что случилось?
   - Да они же целуются!
   Андрей расхохотался так громко, что взлаял дремавший у крыльца дворовый пес Трезор, а Ян и Олеся отпрянули друг от друга. Когда же Григорий с другом вошли в хату, молодые люди как ни в чем не бывало сидели за столом, так что старшим пришлось делать вид, что они ни о чем не подозревают...
   - Я так думаю, Олеся, - Григорий подчеркнуто безразлично взглянул на Яна, - он нам не подходит.
   И злорадно отметил, как напрягся Ян и блеснули слезой глаза Олеси, но тут же устыдился своего порыва: родная сестра!
   - Ты со мной не согласна?
   - Знаешь, Грицко... Мы с Яном решили... Он женится на мне и будет наблюдателем.
   - Подумай, Лесинька, я решил отступиться: не слишком ли большую жертву я от тебя требую - выходить замуж за незнакомого человека?!
   - Как это - незнакомого? - разволновалась Олеся: она не подумала, что брат её просто испытывает. - Я уже о нем почти все знаю. Правда, Янек? У него недавно мама умерла, он один на всем свете...
   - А если он пьет? Или бить тебя станет?
   Григорий уже откровенно посмеивался, и Олеся наконец это поняла. Она вдруг выпрямилась во весь рост и сухо сказала:
   - Григорий! Я всегда тебе подчинялась и во всем тебя слушала. Ты меня воспитал, в то время как родная мать передавала приветы из Италии, но я не думала, что ты злой и жестокий человек! Оказывается, ты меня не любил, а просто выращивал для... своего наблюдения!
   В голосе девушки зазвенели слезы.
   - Будет, будет, Олеся. - Григорий даже испугался прозвучавшего в её голосе отчаяния, - прости меня, дурака этакого! А ты, Ян, смотри, ежели что...
   - Еще лучше, - вздохнула Олеся, чувствуя, что все решилось в их с Яном пользу, - теперь на Яна навалился? В общем, Грицко, перестань разговаривать с нами как с маленькими!
   Она ласково посмотрела на жениха.
   - Я не успела. Янек, тебе все объяснить - почему такая спешка с моим замужеством: завтра в Италию пароход идет с грузом. Брат с дядей Андрюхой на него матросами устроились. Заплатили, конечно, капитану - какие из них матросы?
   - Олеся! - грозно прикрикнул Андрей.
   - Да ладно, дядя Андрей, зачем нам от Янека секреты иметь, ему о них и рассказывать-то некому! Поездка им предстоит опасная, обратно морем вернуться не смогут, придется по суше добираться... Вот и боязно им меня одну оставлять надолго...
   - Все я понял, дядько Григорий, можете мне свои кулаки больше не показывать, я так Олесю не обижу. Зачем вы только про какой-то туберкулез говорили?
   - По нашим деревенским понятиям, - пояснил Андрей, - ты маленько... худой, как бы болезненный, а в Новороссийске у нас врач знакомый есть. Напишет справку, что у тебя туберкулез - с такой болезнью в армию не берут. А то, не дай бог, в хутор кого нелегкая принесет, начнут тебя в свое воинство мобилизовывать, справка для такого дела и сгодится... Времени у нас и вправду мало. А мне надо ещё тебе все объяснить, как да что мы на хуторе устроили, где тайники для оружия - на крайний случай тут можно серьезную оборону держать! Завтра Григорий поедет насчет свадьбы со священником договариваться, а я тебя должен успеть шифру научить - как послания в Италию составлять. Если с нами что-то случится, наше дело не должно заглохнуть. А сейчас нам лучше начать укладываться. Олеся права, ночь на дворе!
   Ян слушал Андрея вполуха, потому что думал об Олесе. Вспоминал только что случившийся поцелуй - это ему вдруг захотелось её поцеловать, и он не задумался, как бывало прежде, хочет ли этого она? Но даже небогатого опыта общения с девушками хватило Яну на то, чтобы понять: целоваться она не умеет! Вообще! Она с изумлением смотрела на Яна, приближавшего к ней свое лицо - что ему надо?
   Он понимал, что хутор находится в стороне от других селений, но ведь друзья обосновались здесь недавно? Где же они жили прежде, что девчонка не знает того, в чем давно разобрались её сельские сверстницы, не говоря уже о городских?
   В прикарпатском хуторе, где прежде жил Ян, было всего двадцать дворов, но молодых хлопцев и девчат достаточно, чтобы они могли встречаться на посиделках в субботу и по праздникам, прогуливаться под гармошку... А уж пообниматься да поцеловаться - сам бог велел! Ян с матерью жил уединенно, и со сверстниками ему удавалось видеться редко, но ведь Олеся - девушка грамотная, не такая темная, как он сам! Случалось так, что прежде девушки учили его премудростям любви, и в глубине души Ян считал, что знает пока недостаточно, чтобы обучать самому. И потому, вместо радости от предстоящей брачной ночи, он побаивался только, что не вполне к этому готов...
   Олеся же, занимаясь привычными домашними делами, существовала как бы отдельно от своей оболочки, потому что вся была во власти нарождающегося чувства. Ей все время хотелось потрогать губы, которые поцеловал Ян, - они горели и дрожали при одном только воспоминании о поцелуе. Вот, оказывается, как любят друг друга мужчины и женщины! Ей хотелось побыстрее загасить свет и лечь в постель, чтобы остаться наедине со своим счастьем. Ей почему-то не приходило в голову, что уже завтра она сможет остаться наедине с Яном!
   Наутро Олеся поднялась с петухами. Она долго не могла уснуть, все ворочалась с боку на бок, вспоминая события минувшего вечера. И она ещё предсказывала своему брату Григорию его привычную бессонницу! Дядька Андрей правильно сказал: лечь нужно пораньше, но её неугомонный братец все рассказывал Яну о том, какая она, Олеся, необыкновенная девушка, как она ездила с ними по всему свету и некогда ей было дружить с подругами или встречаться с парнями...
   - Грицко! - попыталась остановить его Олеся. - Опять разволновался, спать не сможешь, будешь бродить по хате, как привидение, а наутро с красными, как у кролика, глазами будешь рычать на всех...
   - Что же это с тобой такое, дядька Григорий? - поинтересовался Ян.
   - Нервный он, - объяснила, как считала верным, Олеся, - раньше-то он все по ночам работал, вот и испортил свое здоровье. Теперь чуть поволнуется - ночами не спит.
   - Этому я мог бы помочь, - предложил Ян, который, хоть и не все ещё знал о своих недавно открывшихся способностях, но почему-то чувствовал себя гораздо увереннее, чем в вопросах любви.
   По просьбе юного лекаря Олеся и Андрей помогли устроить Григория на кровати в дальней комнате и с великой неохотой оставили наедине с Яном. Не то, чтобы он не мог усыпить больного в их присутствии, но юноше не хотелось, чтобы они были свидетелями его возможной неудачи - Ян ещё не настолько верил в себя...
   С чего начать? Посмотреть, нет ли у него в голове какой-нибудь болячки? Ян подержал руки над головой Григория - ладони жгло, как будто в голове казака пылал костер; так взметаются вверх языки пламени или в сильный шторм вздыбливаются волны. Но отчего Григорий так неспокоен? Ян ещё раз повел руками над головой и обнаружил пониже, у горла, холодное место его чуткие пальцы именно так определяли больной орган. Он, конечно, не мог знать, что это - щитовидная железа, и опять пожалел о нехватке грамоты: неизвестно, что лечит... Ян решил идти по привычному пути - посмотрел в глаза Григорию и, когда увидел, что тот ему полностью подчиняется, приказал:
   - Спи!
   Он ещё некоторое время подержал руку над больным органом, всем сердцем желая больному исцелиться. Олеся и Андрей ждали его в большой комнате даже с некоторым страхом. Словно колдуна какого, чье колдовство неизвестно чем может кончиться!
   - Ну что? - выдохнули они в один голос.
   - Спит.
   - Спит? - недоверчиво переспросил Андрей и чикнул себя ладонью по горлу. - А ты ему ничего не сделал?
   Ян осуждающе покачал головой.
   - Я думал, вы умный, дядька Андрей, - такое обо мне...
   Олеся не выдержала и в своих бесшумных тапоточках пробежала в спальню. Вернулась тотчас озадаченная, но успела бросить восхищенный взгляд на Яна.
   - Неужели ты все можешь?!
   - Скажешь тоже, - смутился Ян и вздохнул. - Мне знаний не хватает. Например, я чувствую, какое у человека место болит, а как оно называется?.. Какое должно быть здоровое?.. Вот и приходится заставлять человека самостоятельно или самого себя лечить, вроде как подталкивать; мол, работай, гони врага в шею... болезнь, значит.
   Ян даже взопрел от усилий, подыскивая для объяснений нужные слова, но, заметив неверящие глаза своих слушателей, решил сослаться на авторитет:
   - Не придумываю я! Меня вон и прадед учил: душа сама знает, что человеку надо...
   Олеся с Андреем переглянулись.
   - О каком прадеде ты говоришь, Янек? Разве он ещё жив?
   - Какое там - жив! Он лет сто назад жил. Или двести, - юноша подивился на неразумность своих товарищей и ещё бы рассказывал им о своем необыкновенном прадеде, если бы не заметил в глазах Олеси растущую тревогу. - Что вы на меня так смотрите?.. А-а... думаете, я умом больной? С умершим дедом знаюсь? Какие же вы темные люди!
   Олеся хихикнула. Не выдержав, улыбнулся и Андрей.
   - Куда уж нам до тебя!.. Ты, хлопец, больно не заносись, лучше расскажи нам без спешки - как да что? Может, и поймем.
   - Так вы спать хотели!
   - Ради такого случая - повременим. А если бессонница нагрянет, что ж, лекарство вот оно, под рукой!
   @GLAVA = ГЛАВА 9
   Поезд покачивался на рельсах, и Катерина, засыпая, нет-нет, да и стукалась головой о деревянную перегородку, пока увлеченный разговором с Первенцевым Дмитрй наконец не заметил её мук и не положил голову жены себе на плечо, придерживая рукой.
   С некоторых пор на молодую женщину навалилась странная для её деятельной натуры сонливость. Стоило Кате на минутку присесть, как голова непроизвольно начинала клониться на грудь, а веки наливались тяжестью - не поднять!
   А ещё ей хотелось есть. Она очень стеснялась этого своего желания, но организм настойчиво требовал: дай!
   Дмитрий, впрочем, этому ничуть не удивлялся и на каждой станции охотно выбегал на перрон, чтобы принести жене очередной "гостинчик". Катерину до слез трогала его забота, а Константин со вздохом зависти повторял:
   - Глядя на вас, мне смертельно хочется жениться!
   Сочетание слов "смертельно" и "жениться" очень их всех смешило.
   В эту пору против ожидания вагоны не были переполнены. Сказывалось начало лета. Уже лезла из земли всяческая зелень. Воспряли духом тощие коровенки. Селянки могли хоть как-то разнообразить стол. Начинались сельские хлопоты, потому в вагонах ехали или беженцы, или порученцы.
   На одной станции из вагона вышла семья с многочисленными ребятишками, так что Дмитрий смог уложить Катерину на освободившуюся лавку, где она незамедлительно уснула.
   Мужчины понизили голос, но продолжали увлеченно разговаривать. Причем Дмитрий жадно расспрашивал Константина обо всем, что касалось новой власти: кто такой Ленин, где живет, какие у него привычки, кто ещё стоит у власти, чего они хотят? Вопросам не было числа, и Первенцев мог только удивляться, до чего ещё в глубокой провинции отсталые люди! Они даже не слышали о таком великом человеке, как Георгий Васильевич Чичерин!<$FНародный комиссар иностранных дел.>
   Он не подозревал, что Дмитрий Ильич Гапоненко - кличку Черный Паша он решил навеки схоронить в азовских плавнях - заново учился быть законопослушным гражданином после того, как много лет власти охотились за ним в надежде разгромить его контрабандистскую империю.
   На Рождество Дмитрию исполнилось тридцать три года. Он был деятелен, полон сил и, в отличие от совсем юных россиян, знал, чего в жизни хочет и как этого добиваться. Трудности его не пугали.
   Главное, Дмитрий был уверен, что никакая власть не изменит человека настолько, что к нему нельзя будет подобрать ключи. Соратники не понаслышке считали Черного Пашу волком. Он и был зверем, готовым, впрочем, в любое время возглавить волчью же стаю. Или подавить жесткой хваткой тех, кто ропщет, если они были из овечьего стада. А поскольку подавлять в своей жизни ему приходилось часто, то все привычки овечьей натуры он знал до мелочей и при необходимости вполне овечкой мог прикинуться. Что он сейчас и делал в общении с Константином. Молодой человек был открытым, искренним и, как многие истинные революционеры, бессребреником.
   Черный Паша сразу отнес его к овцам, ибо не понимал бескорыстия. К таким людям он относился снисходительно, как к юродивым - что с них взять?! Вот он сидел сейчас напротив и с упоением расписывал, как хорошо будет всем жить, когда наступит коммунизм.
   - И скоро это будет? - наивно спрашивал Дмитрий: что с него взять, простой рыбак с церковно-приходской школой!
   Первенцев морщил лоб, прикидывая.
   - Думаю, лет через десять. Все-таки года два-три уйдет на подавление контрреволюции...
   Оказывается, у революции есть и контрреволюция! Подавят тех, кто выступит открыто, кого найдут. А тех, кто в плавни уйдет? В смысле, затаится?
   Константин Первенцев упивался своим разговором с Дмитрием - честным наивным рыбаком, как он определил его мысленно. Ведь Гапоненко был старше Константина на восемь лет, а слушал его объяснения с почтением, присущим только простому люду. Такой благодарный слушатель имел право на самую обширную информацию. И Костя рассказывал, рассказывал... Правду, известную, большинству, правду, известную лишь немногим, и даже откровенные слухи. А от кого ему скрываться? Разве комиссариат, в котором он служит, не называется народным?
   Костя с детства рос среди коммунистов-подпольщиков. Окружающие его тети и дяди, включая родителей, делали работу архиважную и опасную, а оттого ещё более привлекательную. Светлое будущее, счастье всех людей - под этими знаменами он вырос, а когда смог вступить в коммунистическую партию, стал не просто большевиком, он стал фанатиком.
   У него даже девушки никогда не было. Вначале этому мешала учеба в мужской гимназии. Позже, в университете, он с головой ушел в учебу, попутно помогая родителям и их друзьям в партийной работе...
   "Губошлеп!" - снисходительно окрестил его про себя Дмитрий.