Шкатула Лариса. Жена русского пирата

   - Но это же интересно: целый род колдунов! Значит, такие способности передаются по наследству?
   - Выходит... Иной раз даже через поколения.
   - А ваши братья, сестры?
   - У меня их нет. Род Астаховых прервется со смертью дяди Николя - ему уже сорок лет!
   - Дряхлый старик... Да у него ещё может быть не один ребенок!
   - К сожалению, дядя всегда был женоненавистником.
   - Бог с ним! А род Поплавских?
   - Я о них почти ничего не знаю. Кстати, у Черного Паши остался один парень - Ян Поплавский... Бывает же так?! Он оказался моим родственником как раз по той линии.
   - А он случайно не колдун?
   - Да, и гораздо сильнее меня.
   - Тогда о нем волноваться нечего: превратит всех контрабандистов в свиней и уйдет, куда глаза глядят!
   - Вы не понимаете... Наши способности - это совсем не то, о чем вы читали в сказках. Здесь нет никакого волшебства - только умение.
   - А откуда оно появилось, умение? У кого вы учились? Молчите? Хорошо, зайдем с другой стороны: с кем вы разговаривали в тот день, когда лечили мое плечо?
   - Я говорила вслух? - удивилась Ольга.
   - Нет, но вы шевелили шубами.
   - Мало ли... Во сне вы тоже шевелили губами...
   - Не хотите говорить?
   - Вы не поверите или, как Станислав, будете сторониться меня.
   - А разве вам не безразличны мои чувства?
   - Не безразличны! To есть, конечно, мне все равно, какие чувства я у вас вызываю... Для меня главное - благополучно добраться до России...
   - Да, и опять попасть в лапы Черного Паши!.. Понравилось путешествовать в гарем?
   - Послушайте, Флинт, вы постоянно грубите, вызываете на ссору; вы вообще ненавидите женщин или только меня? Может, вы хотели умереть от гангрены или поближе познакомиться с гильотиной, а я вас лишила этого удовольствия?!
   Молодой капитан, не ожидавший от неё подобного взрыва, смутился.
   - А зачем вы вообще меня лечили?
   - То есть как это - зачем? Такая вещь, как милосердие, вам неизвестна? И этот человек цитирует Шекспира!
   - Видите ли, госпожа как вас там, трогательной истории о мальчиках-сиротах, повстречавших добрых дядь-самаритян и теть-самаритянок со мной не случилось. Оставшись один-одинешенек в четырнадцать лет, я прошел жестокую школу жизни, где подростков бьют смертным боем якобы для их собственного блага; где горькие пьяницы-матросы заставляют их пить стаканами водку, а потом держат пари: упадет ли опоенный ими ребенок за борт или останется на плаву; где стареющие проститутки, чтобы потешить себя и подруг, лишают обездоленных мальчишек целомудрия...
   Ольга почувствовала, будто кто-то ледяной рукой сжал её сердце и, не думая больше о себе, о своей гордости, о приличиях - какой там моветон! она порывисто шагнула к Флинту и обняла его:
   - Сашенька, бедный ты мой!
   И заплакала. Может, сказалось напряжение последних дней, может, иссякло её по-женски хрупкое мужество, но она плакала так отчаянно, так горько, словно этим слезами хотела исторгнуть из себя всю горечь и муть, мешавшие ей жить и дышать...
   Но и Флинт не оказался тем кремнем-мужчиной, каким хотел выглядеть. Он обнял свою нечаянную подругу по несчастью, гладил её по спине, и предательские слезы чертили мокрые дорожки на его загорелых щеках.
   Девушка все никак не могла успокоиться; всхлипывала, вздрагивала и прижималась к нему не как к возлюбленному, а как к товарищу, который может ей посочувствовать, потому что и у неё никого нет, и она - сирота, одна на белом свете! Бедный Вадим! В эту минуту Ольга о нем даже не вспомнила! А дядя Николя был так недосягаемо далек, что представлялся ей теперь фотографией в семейном альбоме..
   - Ну-ну, будет! - успокаивал её Флинт, тронутый неподдельным сочувствием.
   Он поднял Ольгин подбородок, чтобы вытереть её мокрое от слез лицо, и замер: на него смотрели ясные зеленые глаза - как листья кувшинок на воде: нет, как зеленые сливы после дождя в саду его детства... Почему он раньше не замечал, какие у неё удивительные глаза? И как их взгляд может проникнуть в самую душу! Но ведь там, в его душе, уже ничего нет! Она вымерзла. Закаменела. И эта нежная зелень лишь сломается о её твердую корку. Из глаз Ольги будто пролились лучи; тронули каменистую корку и легко разломили её. А оттуда вырвалась горячая, обжигающая лавина и затопила его с головы до пят.
   Как больно и сладко это освобождение! Как долго ждал он ее! Все-таки пришла. Спасла. От болезни, разъедающей душу, точно проказа. От злобы и ненависти. От грязи. Вытащила!..
   - Оля! - попробовал он на язык. Имя легло уютно, как в гнездышко.
   - Что? - шепотом спросила она.
   - Ты знаешь, что случилось?
   - Хочу знать... и боюсь!
   - Я влюбился... в тебя.
   - И я - в тебя.
   - Что же мы будем делать?
   - Топиться, - сказала она без улыбки. И вздохнула.
   - Ты жалеешь? - нахмурился он.
   - Что ты, разве такое возможно?
   - Тогда я не понимаю...
   - Я замужем! - выпалила она, точно бросаясь в прорубь.
   - Как? - он все ещё держал её за плечи, боясь отпустить - вдруг она тут же улетит или просто исчезнет. - Разве ты замужем? Давно?
   - Второй месяц.
   - Я не могу в это поверить... После того, как мы нашли друг друга?!
   Он бессильно опустил руки.
   - Ты его любишь...
   - Я думала, раз он меня любит, то и я... со временем... полюблю его!
   - Как же он мог... отпустить тебя одну? В такое время!
   - Наверное, не отпустил бы, но от него это уже не зависело: белые забрали его в контрразведку... через час после нашего венчания в церкви.
   - И что с ним случилось?
   - Не знаю. Больше мы не виделись.
   Флинт изумленно всмотрелся в её лицо.
   - Не знаешь? Хочешь сказать, и не пыталась узнать? О собственном муже?!
   - Вадима вели по улице под конвоем, и он крикнул: срочно уезжайте! Мы уехали и уже не вернулись...
   - Но ты же могла узнать... по-своему. Так, как узнала о смерти Агнии!
   - Боже! - Ольга застонала. - А я ведь даже ни разу об этом не вспомнила!
   Она села на дно лодки и закрыла лицо руками.
   - Лучше бы мне погибнуть вместо Герасима! Я не имею права жить на свете!
   - Перестань сейчас же! - Флинт рывком поднял её и провел ладонью по щеке. - Просто ты - маленькая глупышка. То, что пришлось тебе пережить, лишило бы рассудка любого мужчину... Ты ведь все равно не могла ему помочь, правда?
   - Правда...
   - Вот и успокойся! - он опять стал к рулю. - Ветер крепчает, как бы шторма не надул... Поди сюда, сядь возле меня. Ты будешь молчать, а я стану рассказывать, как думал о тебе в одинокие вечера, когда не было рядом родной души. Как валялся в беспамятстве в лазарете, а твои прохладные пальчики прикасались к моему пылающему лбу... нет, не хочу больше вспоминать - это слишком безрадостно! Давай лучше поговорим о тебе. Когда ты сказала, что хочешь вернуться и спасти друзей, я, честно говоря, не поверил тебе. И терялся в догадках, какова же истинная причина? Наверняка у тебя есть за границей родственники, ты имела бы привычную обеспеченную жизнь... А если такая возможность больше не представится? Ты ехала в страну, которая могла обещать тебе гибель только за твое происхождение!
   - Тогда я не думала о себе. Наверное, потому, что я уже не была оранжерейным цветком, Ольгой Лиговской, которая считала, что народ - темная неграмотная толпа, которой недоступны высокие чувства и светлые идеалы. А всего за три месяца жизни среди этого народа я узнала и пережила столько, сколько хватило бы на две моих прежних жизни... А главное, я стала человеком, который заслужил уважение товарищей по ремеслу, я стала цирковой артисткой!
   - А как же ты не побоялась выйти в море с человеком, который по твоим меркам вовсе не должен был иметь каких-либо моральных принципов... А если бы я не сдержал слова и не привез тебя туда, куда обещал? А если бы я стал приставать с домогательствами?
   - Я пустила бы тебе пулю в лоб!
   У Флинта от удивления расширились глаза.
   - Выстрелила бы из весла?
   - Выстрелила бы из браунинга, который прибинтован к моему бедру.
   - Вот это да! - восхитился моряк. - Однако, как обманчива бывает внешность! На борт ступило легкое, нежное существо - взрослый эльф, да и только, а оказалось, что это - сама Артемида!<$FБогиня охоты в древнегреческой мифологии.> А богиня хоть стрелять умеет?
   Ольга засмеялась. Все-таки, когда есть, чем похвастаться, чувствуешь себя куда лучше!
   - Знаешь, с каким номером я выступала в нашей труппе?..
   - Я первый раз слышу, чтобы аристократка была циркачкой!
   - Видимо, тебе повезло, я - единственная... Так вот, я стреляла с завязанными глазами, из-за плеча, на звук... Тушила выстрелом зажженную свечу... Анархисты меня очень любили!
   - Я представляю! - опять помрачнел Флинт.
   Ольга вздохнула.
   - Теперь я понимаю, как страдала бедная прабабушка от ревности Станислава!
   - Если и твоя прабабушка стреляла с завязанными глазами, я сочувствую бедному Станиславу!
   Дело шло к вечеру. Солнце валилось в море, окрашивая облака вокруг последними багровыми мазками. Флинт закрепил руль. Приспустил парус и стал помогать Ольге устраиваться на ночлег.
   Они оба разом замолчали, боясь нарушить хрупкое равновесие в отношениях - их одинаково пугало то, что могло последовать за обоюдным признанием. Флинт боялся, что не сможет сдержать себя, находясь в такой опасной близости от Ольги. Стоило ему случайно локтем коснуться её груди, как у него бешено заколотилось сердце и пересохло во рту.
   Ольга боялась, что не сможет противостоять Флинту, если он захочет её обнять. Она вся задрожала, когда он, поворачиваясь, случайно её задел...
   - Спокойной ночи! - сказал ей Флинт и хотел поцеловать в щеку, ведь в этом ничего не было особенного - просто братский поцелуй, но тут лодку качнуло - или на миг потеряла равновесие Ольга? - и "братский" поцелуй пришелся как раз на её полуоткрытые губы.
   Поцелуй будто ожег Ольгу - она замерла. Да что же это творится? Что говорит в таких случаях Шекспир? Руки Флинта скользнули по её телу и коснулись какой-то выпуклости на её бедре. Фу, да это же пистолет! На Флинта точно вылили ушат холодной воды: спятил! Определенно, это сумасшествие, причем заразное - девчонку будто паралич разбил! Стоит, ни слова не говорит, кажется, даже дышать перестала!
   - Спокойной ночи! - пожелал он ещё раз и пошел укладываться. Вот только постелил себе не на корме, а поближе к Ольге - мало ли, среди ночи привидится что дурное?
   Он как в воду глядел! Ольга долго не могла уснуть. Ворочалась на своем жестком ложе, словно на угольях, грудь её теснили дурные предчувствия, сердце колотилось... Когда наконец она заснула, то увидела во сне Вадима. Он сидел на полу комнаты, похожей на тюремную камеру, под глазом его чернел огромный синяк, а рубашка была разодрана в клочья. Рядом с ним на полу сидели ещё несколько человек в таком же плачевном состоянии; один вообще лежал, не в силах подняться.
   Дверь камеры открылась, и в проеме возник вооруженный человек, который стал по списку читать фамилии. Ольга услышала одну: Зацепин. Другие остались в её голове многоточиями. Арестантов по коридору вывели в широкий, залитый солнцем двор. Там их поставили у стены, сплошь выщербленной пулями. Ольга увидела и стоящего напротив, рядом с вооруженными солдатами, белогвардейца с неприятным ржущим смехом. "Ямщиков, - вспомнила она. Вадим называл его Жеребой".
   - Зацепин, подумай, в последний раз тебе предлагаю! - крикнул Ямщиков.
   Видно, его предложение воспринималось Вадимом как недостойное, потому что, по-мальчишески свистнув, он скрутил Ямщикову фигу. Белогвардеец махнул рукой, грянул залп, и фигура Ольгиного мужа, надломившись, медленно осела на землю.
   Наверное, Ольга кричала. Потому что пришла она в себя от того, что Флинт обмывал её лицо холодной водой и приговаривал:
   - Успокойся, Оленька, успокойся!
   - Вадима убили! - сказала ему Ольга и разрыдалась.
   @GLAVA = ГЛАВА 5
   "Уж не погоня ли?" - испугался было Ян, но телега подъехала поближе, и юноша увидел на ней двух незнакомых казаков в форменных фуражках и выгоревших гимнастерках без знаков отличия.
   - Хлопчик, далеко путь держишь?
   - В город, - объяснил Ян.
   Они переглянулись.
   - Сидай, пидвизем трохи... Яка тебе у городе надобность, колы не секрет?
   - Работу ищу.
   - Работу у городе? Ты звидкиль такый взявся?
   - С Украины.
   - А там шо, своей работы нема?
   - Так вышло.
   - Ось, дывысь, Грицко, яка смила людына! Аж с самой Украины!
   Казаки балагурили и вроде добродушно посмеивались над Яном, но в том, как они переглядывались между собой, не было и намека на шутливость.
   - А бумага у тебя имеется: кто ты, откуда? Может, разбойник какой...
   - Что вы, дяденьки, у меня метрика есть...
   Метрику - свой единственный документ - Ян берег как зеницу ока. Он догадывался, что в такое смутное время, когда никто никому не верит, бумажка с печатью, выданная ещё в то время, когда в России был закон, должна вызывать уважение. Потому старался в чужие руки её надолго не отдавать. Когда писарь в отряде у красных взял метрику, чтобы записать сведения из неё в какие-то списки, Ян терпеливо сидел рядом и ждал, когда его драгоценная бумага освободится.
   Белые метрику, правда, не забрали - они собирались извести Яна со всем его содержимым.
   А контрабандисты и не подумали искать документ за подкладкой.
   Казаки тоже спросили про документ... Дался он им!
   - А говор-то у тебя, хлопчик, не хохляцкий...
   Янек замолчал и ушел в себя: взялись подвезти, так везите! А то устраивают допросы, точно жандармы! Но казаки и не подумали оставлять его в покое, так наперебой и забрасывая вопросами.
   - Как же батько с мамкой такого молодого видпустылы неведомо куда?
   - Батька давно погиб, ещё в армии - так и не узнал, что я родился. А мамка... она недавно померла.
   Янек тяжело вздохнул, опять ощутив свое одиночество.
   - Так ты - сирота? Не переживай, мир не без добрых людей! - участливо сказал один из казаков.
   Оба они были не старые, лет тридцати с небольшим. Может, даже друзья детства - такой между ними был привычно дружеский настрой. Причем, как определился Ян, один так и остался "чистым" селянином, а второй уже пообтесался в городе и мог быть с одинаковым успехом принят и за сельского, и за городского. Вот он как раз и задал Яну каверзный вопрос:
   - А ты, хлопчик, знаешь, кто такие красные? Кто такие белые?
   - Знаю... Только я ни за кого не хочу воевать... Мне не нравится убивать людей.
   - Кому ж такое любо? - воскликнул казак. - А якщо надо?
   - Надо убивать?! Не знаю... Я так думаю, что можно договориться по-хорошему. Никто не хочет умирать, но все равно воюют - каждый почему-то считает, что всех вокруг перестреляют, а он один останется жив... Когда я похоронил на войне своего лучшего друга - а он умер и не успел ничего, даже ни разу не поцеловал девушку, - я сказал себе: Ян, ты не должен больше брать в руки ружье...
   - А с чего ты взял, что мы тебе воевать предлагаем?
   - Зачем тогда спрашиваете: за кого? А разве не может человек быть ни за кого? Сам за себя?
   - Не может!.. Ты дывысь, Грицко, як вин миркуе! Не хочу воеваты и усе!
   - Значит, пусть за тебя другие воюют? Кровь проливают? А ты на сеновале будешь девок тискать?
   - Не надо, дядько Григорий, за меня воевать! Я ни у кого ничего не прошу и ни на кого не в обиде! Что заработаю - то и мое... Как ты говоришь, чужих девок я тоже не тискаю!
   - Гляди, Андрюха, какой хитрун - со всех сторон закрылся: я - не я, и лошадь не моя, и я - не извозчик!.. Ox уж эти хохлы упрямые! Заберут что себе в голову - хоть кол на ней теши!
   - А сам-то ты хто?
   - Кто-кто... все же казаки, я тебе скажу, не такие отсталые!
   - Слухай, Грицко, а мабуть хлопчик саме то, шо мы шукаем? На хуторе его не бачылы...
   - Посмотри, какой он тощий. Может, больной?
   - Сам ты больной! - огрызнулся Ян.
   - Ось, вин каже - здоровый. А мы ему ще бумагу дадим, шо у его туберкулез...
   Яну наконец надоело, что в его присутствии казаки говорят о своих видах на него, будто его самого это не касается или он уже дал на все согласие. Будто он принадлежит им, как какая-нибудь вещь!
   - Ладно, дядьки, вы тут промеж собой поговорите, а я пошел!
   - Куда это ты пошел? Сиди и молчи, когда старшие говорят... Туберкулез, говоришь? Молодец, Андрюха, его и мобилизовывать не станут, и репрессии применять не будут... Одно слово, больной. И ничей!
   - Я тороплюсь, спасибо, что подвезли! - ещё раз попытался вывернуться Ян, чувствуя смутное беспокойство от этих разговоров.
   - Не бойся, хлопчик! - стукнул его по колену Григорий. - Еще спасибо скажешь, что нас встретил! Екатеринодар-то, куда ты так торопишься, второй раз из рук в руки переходит. Там такая мясорубка - трупы с улиц не успевают убирать! Не одни к стенке поставят, так другие... А мы тебя в тихое место определим, где тебя и кормить, и поить станут, и краля рядом будет такая глаз не оторвать!
   Внезапно из добродушного его тон стал угрожающим:
   - Смотри у меня, только попробуй к ней сунуться!
   И поднес к носу Яна огромный кулак.
   - Ты, Грицко, то лаской, то таской... - Андрюха поцокал языком. Зовсим залякал!
   - Извини, хлопчик, не удержался! Для кого - краля, а для меня сестренка младшая... Одним словом, мы хотим предложить тебе работу!
   Они замолчали. Может, ждали, что Ян к ним с благодарностями кинется? Но те дни и недели, что он провел вдали от своего хутора, среди незнакомых людей и неожиданных событий, приучили его к осторожности. Он подумал и спокойно спросил:
   - А что это будет за работа?
   - Для начала - смотреть и запоминать.
   - И все?!.. Только за это меня станут кормить и поить?
   - За это тебе ещё и платить будут!
   Ян вдруг заметил, что простоватый, сельского вида парень Андрюха уже не балакает, а разговаривает "городским" грамотным языком. Оба казака подобрались, посерьезнели и даже посуровели.
   - А вы кто такие? - робко спросил юноша; не то чтобы он их боялся, а как-то неожиданно для себя почувствовал к ним уважение и уже знал, что на их предложение он согласится.
   - Вопрос правильный, - сказал казак по имени Григорий. - А ты, значит, и не за белых, и не за красных?.. Не беспокойся, с нами ты можешь говорить откровенно!
   - Я думаю... - начал Ян и осекся: все ж таки незнакомые люди...
   С некоторых пор, встречаясь с человеком впервые, Ян стал слушать свой внутренний голос, который проявил странную способность; незримые внешние ощущения стали превращаться внутри в ощущения физические. Например, при встрече с Черным Пашой он ощутил в себе легкое покалывание - как сигнал "берегись!" Сейчас "я" его как бы поглаживало: "успокойся!" И Ян решился.
   - Я думаю - белые, красные - это все пройдет. Один человек отличается от другого добротой, а не цветом мысли. А ещё мне не нравится, как легко отнимают у человека жизнь... Разве не один бог, который нам её дал, может ею и распоряжаться?
   - Вот тебе и сельский хлопец! - радостно воскликнул Андрюха. - Это уже, мой друг, мировая фолософия! Действительно, жизнь человека - ценность, которой могут распоряжаться лишь бог и сам человек!.. К сожалению, таких разумных людей в России раз-два и обчелся. Кровь бросилась в голову! Сменяются правители - один другого кровожадней! "На белый террор ответим красным террором!" "Око за око, зуб за зуб!" А есть ещё кровожадные бандиты рангом помельче: ни за белых, ни за красных - бьют и тех, и других, как бешеные псы... Страшно?
   - Страшно, - дрогнув, сказал Ян.
   - Вот потому и должны быть в мире люди в противовес волкам. Они не приемлют лозунга: "Все пути хороши, если они ведут к цели!" К достойной жизни нужно идти лишь достойным путем. Согласен?
   - Согласен.
   - Для начала этого хватит. Главное, что мы - единомышленники!
   Телега повернула на одну из проселочных дорог, и пейзаж вокруг понемногу стал меняться. То там, то здесь окрестные станицы начали взбираться на пригорки, а дорога, по которой они ехали, устремилась навстречу цепи синеющих вдали гор. Оттуда уже тянуло прохладой, и Ян мысленно похвалил себя за то, что, увязывая в дорогу свой нехитрый скарб, прихватил и полушубок.
   Лошади, должно быть, почувствовали близость дома, прибавили шагу, и телега бодро застучала колесами. Андрюха было заикнулся спросить что-то, но Грицко остановил его.
   - Погодь! До дому доберемся, сядем за стол, а тогда и поговорим.
   Ян расслабился, чего давно уже не мог себе позволить: лег на спину, положил руки под голову и стал смотреть на облака, плывущие к горам. Смотрел и думал: "Красивая все же земля - Кубань, почти такая же красивая, как Украина!.."
   Наверное, под мысли об Украине Янек и задремал, потому не заметил, как телега въехала в одинокий хутор и лошади подкатили её к старому, но добротному дому. Видно, жил здесь когда-то выходец из страны лесов, вот и завез бревна для родного сердцу сруба. На Кубани так не строят. Кубань это хаты-мазанки, снаружи побеленные, из самана или турлучные - на какой материал у хозяина средств хватило. А у хозяев побогаче дома каменные, кирпичные...
   На крыльце дома их встретила невысокая девушка, похожая на подростка, с задорным веснушчатым лицом. В простеньком платке, повязанном низко на глаза, в потертой безрукавке - этакая невидная сельская дивчинка. Она молча посторонилась, пропуская их в хату, только на мгновение молча прильнула к брату. Ян посмеялся про себя выражению Григория про то, какая она краля! Или, может, здесь есть другая краля? Ян сложил на лавку свои вещи, повернулся и обмер. Посреди хаты тонкой березкой стояла юная красавица которая успела снять и платок и потертую безрукавку. Толстая русая коса, скрываемая платком, змеилась теперь по высокой груди и падала на гибкую талию. Глаза, прежде прикрытые пушистыми ресницами, распахнулись, открыв Яну два прозрачных озера хрустальной синевы, и исчезли куда-то прежние веснушки...
   - Вот, Олеся, жениха тебе привезли, - подтолкнул Яна к девушке Андрей.
   - Скажете тоже, дядя Андрей, - улыбнулась, ничуть не смутившись, девушка и предложила: - Вы пока руки мойте, а я буду на стол накрывать. Борщ в печке вас уже час дожидается!
   - Мы, Лесинька, послезавтра опять уезжаем. В Новороссийск. Посланник должен туда приехать. Если, конечно, через кольцо прорвется... А завтра край! - надо будет вас обвенчать. Тогда уж с легким сердцем будем тебя здесь оставлять!
   У Яна язык прилип к гортани: вот так работа - с незнакомой дивчиной под венец идти! Из огня да в полымя!
   - Хлопчик, как видно, ещё ничего не знает, - правильно истолковала его замешательство Оксана. - Опять ты, Грицко, о человеке не думаешь! Я же тебе объясняла, что человечество состоит из отдельных людей. Нельзя заботиться обо всех и не заботиться о каждом!.. А вы, дядя Андрей, куда смотрели?
   - Да я хотел сказать, - стал оправдываться тот, - так ты же знаешь Грицко: чего о серьезном деле в дороге говорить! Рта мне не дал открыть.
   - Олеся, ты как наш магистр, начнешь ругаться - хоть со стыда сгорай! Паренек с дороги уставший, борща твоего поест, подумает... Мы ж его на цепь не посадим! Не захочет - отвезем обратно на то место, откуда взяли, а хоть и в сам Новороссийск...
   - Опять выкручиваешься!.. Хоть бы познакомил для начала...
   Ян благодарно посмотрел на свою заступницу: и правда, чего он испугался? Это дело добровольное.
   Девушка протянула ему руку с тонкими длинными пальцами.
   - Олеся Расторгуева.
   - Ян Поплавский, - он осторожно пожал её пальцы.
   - Так ты - поляк? - спросил Андрей.
   Олеся расхохоталась.
   - Дядьки! Вы когда ума-разума наберетесь?! Жениха мне привезли. Ни он сам об этом не догадывался, ни вы о нем ничего не знали.
   - У меня отец был поляком, а мама - украинка. С Прикарпатья мы...
   Ян рассказал Олесе о себе, не переставая любоваться её руками - они ни минуты не оставались без работы. Пока они говорили да мыли руки, она успела накрыть на стол. Катерина вкусно готовила борщ, но запах, который поплыл по хате, когда из русской печки достали чугунок, был непередаваемо хорош!
   - Быстро за стол! - - скомандовала Олеся.
   - От таке умно дитя из колыбели! - шутливо пожаловался Григорий. Бачь, своего старого брата, как мальчишку - крапивой!
   Олеся поставила на стол запотевшую бутылку.
   - Неужели и нальешь? - спросил брат.
   - Трошечки! - передразнила она.
   Сели за стол.
   - За знакомство! - предложил Андрей, и они выпили чистый, как ключевая вода, самогон.
   Борщ ели молча.
   - О, цэ... произведение искусства! - сказал Григорий.
   Ян с ним согласился и подумал, что на такой борщ можно приманивать женихов и менее красивым девкам...
   - Теперь попробуем, что сварит нам наш гость! - протянул Григорий, когда они блаженно расслабились и давали себе передых перед новым Олесиным блюдом - картошкой с курицей.
   - Расскажи о себе, - поспешил объяснить Андрей, заметив укоризненный взгляд Олеси: опять её брат дурачится, как маленький!
   Ян стал рассказывать, что произошло с тех пор, как он покинул родительский дом: как подорвался на мине, как познакомился с графом Головиным...
   - Его случайно не Федором звали? - не выдержав, прервал его рассказ Андрей.
   - Федором.
   - Как тесен мир! Мы же с ним вместе в лагере у немцев сидели! Я, может, благодаря ему и жив-то остался!.. Только его вроде убили... Нам сказали - при попытке к бегству.
   - Думали, что убили. Я вот этим самыми руками у него пулю из головы вытаскивал!
   Только теперь Ян осознал, сколько событий произошло с ним всего за три месяца! Недаром так недоверчиво поглядывает на него Григорий. Думает, сочиняет хлопец! И он - таки прервал рассказ Яна.
   - Хлопчик, а ты не любитель сказки рассказывать?
   Ян насупился.
   - Понимаю, тебе обидно, но ты послушай, Андрей Евгеньевич, что наш попутчик говорит! Будто он смог убить своего врага взглядом!