Шкатула Лариса. Жена русского пирата

   Если бы Константин только мог подслушать его мысли! Но он и представить себе не мог, кем станет через десять лет в предсказанном светлом будущем тот самый наивный севастопольский рыбак, которого Костя вез с собой в Москву, чтобы походатайствовать за него в устройстве на шоферские курсы, а позже на работу в Наркоминдел. Считая, что он все высветил в этой простой открытой душе, Первенцев сделал вывод: такие люди нам нужны! Кому нам? Большевикам! Конечно, Гапоненко ещё многому предстоит учиться, но глаза у него умные, возраст - подходящий, не мальчик! Такой и в науки станет вгрызаться, и дело свое никогда не предаст. Примут его в партию, и укрепится она ещё одним верным человеком!
   Константин очень гордился своим умением разбираться в людях. Для таких, как Дмитрий, считал он, главное - принять к сердцу идею, а дальше... Некоторых не то что подталкивать не нужно, сдерживать приходится, чтобы не слишком вырывались вперед...
   Катерина спала. Вторые сутки они ехали в Москву, и молодая женщина не то чтобы очень устала, но была переполнена чувствами и впечатлениями. За три с небольшим месяца в её жизни произошло столько событий, перемен, её натуре непривычных, что перегруженный впечатлениями и мыслями мозг стал как бы опускать шторки перед дальнейшим наполнением - сонливостью и отрешенностью он как бы защищал будущую мать и растущую в её чреве жизнь от дальнейших потрясений. Возможно, поэтому Катерина сравнительно легко перенесла уход Альки - последнего человека, связывающего её с той жизнью.
   Она при расставании обняла мальчика, по-женски всплакнула, но это было уже не трагедией, не шоком, а ещё одним событием, которые Катя будто раскладывала по кучкам: здесь - плохие, там - хорошие... Энергичная прежде, рвавшаяся к жизни женщина, подобно спящей красавице, опять укрылась в своем замке, зараставшем потихоньку дикими розами и плющом её с Дмитрием быта...
   Впрочем, Дмитрия это состояние жены вполне устраивало: она не жила сейчас одними с ним мыслями, одним дыханием, но в её жизни уже не было и никого другого. В том, что она проснется, он не сомневался, но сейчас нужно было, чтобы ему никто не мешал. В том хрупком коридоре, по которому Черный Паша шел, не нужны были резкие движения, всплески и взрывы. Пусть Катя спит. Пусть с нею спит и растет их будущий ребенок. Он сам все приготовит, и тогда - вставайте, беритесь за дело: мне нужна ваша помощь!
   Черный Паша перенес расставание с Батей гораздо тяжелее, чем Катерина с Алькой. Столько лет изо дня в день они жили рядом, работали, рисковали и вот... именно он, начинатель и организатор всех их предприятий, впервые не пошел до конца, бросил дело на полпути! Чтобы хоть как-то успокоить свою совесть, Дмитрий отдал своей артели почти все, что они брали с собой. Отдал бы и все, но Батя грубовато прикрикнул:
   - Хватит! Разошелся!
   Старый товарищ понимал его состояние и уже смирился с тем, что эта женщина развела-таки их. Что поделаешь, жизнь есть жизнь! Не всем же кочевать по свету, чать не цыгане...
   Алька отнесся к разлуке легче, чем все прочие. Его детская привязанность к названой сестре померкла при одной мысли о будущих захватывающих событиях - ведь они шли на поиски сокровищ! Выросший в обществе взрослых и перенявший их знания и привычки, юный акробат остался, как и был по возрасту, ребенком - он не думал об опасности такого пути, о трудностях и лишениях... Все меркло перед приключением!
   Как ни долго тянется дорога, а, к счастью, и ей наступает конец. Поезд пришел в Москву, и супруги Гапоненко вместе со своим проводником Константином ступили на перрон. От нахлынувшего на неё чувства растерянности Катерина даже зажмурилась. Еще на подъезде к городу она видела кое-где большие дома, видела остающиеся за окнами вагона толпы людей, но обилие в одном месте и домов, и пестро одетых гомонящих людей кружило голову. Она вцепилась в руку мужа, который, в отличие от нее, вовсе не потерял присутствия духа.
   - Смотри, ртом-то какую пичужку не поймай - в язык клюнет, как разговаривать станешь! - посмеивался он над нею, чувствуя себя в этом содоме как рыба в воде: по крайней мере, он не показывал вида, что чем-то смущен. Увидев его спокойную реакцию на незнакомую обстановку, Первенцев на миг усомнился: а так ли уж прост этот рыбак? Но тут же объяснил для себя, что Дмитрий просто чересчур наивен...
   Черный Паша был, однако, спокоен только внешне. Внутренне он был напряжен и собран, а когда поймал удивленный взгляд Первенцева - "ясно, хочет, чтобы и я ходил по его Москве с разинутым ртом!" - на всякий случай пояснил ему:
   - Я же не раз в Одессе бывал и в Стамбуле - мне большие города не в диковинку... Вот Катюша у меня деревенская, ей все странно...
   Катерина, смутившись, рот, конечно, прикрыла, но глаза так и разбегались в разные стороны! Она раньше и не подозревала, что в одном городе может быть так много высоких домов и так много народу!
   Костя Первенцев вел своих новых друзей к себе домой. Он знал, что мама - Руфина Марковна - примет их с обычным гостеприимством, а отец наверняка подскажет, к кому лучше обратиться, чтобы за Дмитрия замолвить словечко.
   Первенцевы жили в большом особняке, принадлежавшем прежде какому-то купцу, фамилию которого Катерина тут же забыла. Она не могла налюбоваться высокими белыми колоннами, мраморными ступенями, какими-то каменными фигурами, поддерживающими крышу.
   - Вот, Катерина Остаповна, что дала людям революция! - гордо пояснял молодой дипломат, будто революцией и был он. - Раньше здесь жила всего одна семья, а теперь - четырнадцать. Всем места хватает! Посмотрите, какие высокие лепные потолки! Теперь и простой народ может пожить в дворцах, не все аристократии награбленным пользоваться!
   - А мы сможем? - робко спросила Катерина, боясь даже подумать о таком счастье для себя и Дмитрия.
   - Конечно! - от обуревавших его чувств Константин не мог идти рядом, а мчался впереди по широкой лестнице. - Как только ваш муж устроится на работу, так и получит жилье. Даже у нас в доме, по-моему, была свободная комната!
   В прихожей квартиры их встретила миловидная женщина средних лет, которая никак не могла наглядеться на Константина и все приговаривала:
   - Живой, какая радость, живой! То-то обрадуются маменька с папенькой! Уж они и думать боялись: белые, сказывали, на поезд напали, всех перебили. Руфина Марковна какую ночь не спит, все бром пьет... Я, говорит, Нюша, людям не верю: мало ли о чем они болтают! Сердцем чую, жив наш Костик! Сердце материнское, оно вещее! Я уж в церковь ходила, свечку поставила, помолилась, чтоб господь спас и сохранил...
   - Нюша! - простонал Константин. - Я же тебе говорил, бога нет!
   - Говорил, - нехотя согласилась женщина, - но я все же помолилась! Кто знает...
   Она многозначительно замолчала.
   - Нюша! - просительно тронул её за руку Первенцев. - Очнись, я не один! Благодаря этим людям я жив, здоров и до сих пор не умер с голоду. Понимаешь? А теперь их нужно накормить, напоить, дать помыться... Мы неделю в дороге!
   - Лучше сначала помыться, - поправил его Дмитрий, оглядываясь на жену, которая робко присела на краешек дивана. - Мы же пообедали в вагоне-ресторане...
   - Господи! - всплеснула руками Нюша и куда-то убежала.
   Катерина украдкой огляделась. Комната, куда ввел их Константин, была высокой и светлой. С потолка, расписанного крылатыми голыми младенцами, спускался светильник с несколькими стеклянными рожками, в которые были вставлены не свечи, а большие стеклянные груши.
   - У нас электричество, - пояснил хозяин.
   Но Катерина уже встречалась с таким освещением. Однажды у анархистов они выступали в доме, в котором горело электричество. Вадим Зацепин даже объяснил ей что-то про ток...
   Через несколько минут прибежала Нюша и поманила Катерину.
   - Пойдем за мной, - сказала она. - Я вам ванну приготовила. Мужчинам придется помыться попозже.
   - А мы пока с дороги причастимся. - Константин направился к изящному резному шкафу и достал причудливую бутылку темного стекла.
   - Ямайский ром? - спросил Дмитрий.
   - Да... отец из Лондона привез, - растерянно подтвердил молодой дипломат: а он-то хотел поразить провинциального рыбака заморским напитком!
   Он поспешил на кухню и вскоре принес оттуда тарелку с мелко нарезанными ломтиками хлеба, между которыми виднелась какая-то белая прослойка.
   - Сандвичи, - не без удовольствия пояснил Константин.
   Оказывается, странный южанин не все знает, хотя его безразличное спокойствие удивляет. Люди, до него приезжавшие из глубинки, восторженно ахали при виде их квартиры, обстановки, иностранных напитков, собираемых отцом, и подчеркнуто англизированной кухни, культивируемой матерью...
   Дмитрий все равно не запомнил, как называется эта закуска; не обращая внимания на вилки, он пальцами взял сандвич, подбросил в воздух и ловко поймал ртом. Константин завистливо вздохнул: он так не умел! Дмитрий ему все больше нравился - своей уверенностью, независимостью, даже безразличием к их благосостоянию, стремление к которому его родителей, после долгих лет прозябания и жестокой экономии, сына тревожило - он считал, что родители "сползают в мещанское болото" и всего за полгода работы в аппарате большевистского государства - отец возглавлял отдел в том же наркомате, в котором работал Дмитрий, а мать была делопроизводителем у Луначарского они натаскали в квартиру столько барахла, сколько вовсе не было нужно нормальной большевистской семье!
   Романтик и идеалист Константин считал лозунг "Грабь награбленное!" позорящим идеалы революции, а коммунистов, заботящихся о личных благах псевдокоммунистами. Осознание, что именно его родители не соответствуют эталону истинного коммуниста, было самой большой его болью. В довершение ко всему мать завела домработницу - дальнюю родственницу из голодных поволжских краев, - иными словами, использовала наемный труд! Впрочем, сама работница была этому несказанно рада: попала из голодного ада в сытый рай, в благополучную обеспеченную семью, члены которой и дома-то почти не обедали, так что Нюша могла ещё и помогать своей дочери, оставшейся в деревне.
   Сама Нюша тоже не хотела следовать идеалам Костиного аскетизма и любила поесть-попить "что бог послал". Молодой человек стеснялся приглашать к себе в гости друзей и сотрудников из менее обеспеченных семей, хотя многие из них относились к таким вещам философски и цитировали народную поговорку: "У кого власть, у того и сласть"!..
   А Катя впервые в жизни сидела в господской ванне, воду в которой она, беспокоясь о ребенке, сделала попрохладней. В другое время налила бы такую горячую, чтоб не только грязь - кожа слезла!
   Она не могла оторвать глаз от стен, покрытых белыми изразцами, от зеркал, от всевозможных красивых пузырьков с кремами и одеколонами. Нюша дала ей диковинную вещь - жидкое мыло, так что впервые за много дней пути Катя смогла как следует промыть свои длинные густые волосы. С ними всегда была морока, но отрезать косу на манер городских модниц? Дмитрий даже думать об этом запретил!
   Чтобы достигнуть желаемой чистоты, Катерине пришлось дважды поменять воду - спасибо Нюше, показала, что и как... Хотя особой хитрости нет: кран горячей воды, кран холодной воды... Почему селяне себе такого не делают? Баня, конечно, лучше ванной: парная, веник - исхлещешь себя, кожа точно у новорожденной, дышится легко, ещё чуть - и полетела бы! Но баню каждый день топить не станешь, а тут только краны открыл - и все готово!
   От пришедшей после ванны чистоты и легкости взгрустнулось вдруг Кате о доме, и захотела она не платье надеть, что покупал ей муж, впервые в жизни испытывая удовольствие от приобретения женских вещей, а свое домашнее, что лежало чистым в отдельном узелке с той поры, как она ушла из родного села. Она надела юбку домотканую и белую сорочку, узор на которой сама вышила крестом...
   Одно плохо - волосы никак не хотели сохнуть. Не станешь же по чужому дому расхаживать с полотенцем на голове! Кое-как заплела мокрую косу не туго, чтобы высохла побыстрее, да и вышла в гостиную. С удовольствием подметила радостное удивление в глазах мужа: до чего же хороша у него Катюша, всякий раз по-новому! Скосил глаза на Константина - тот аж привстал от восхищения. То-то же, знай наших!
   Выход Кати совпал с появлением другого лица - главы семейства Первенцевых Аристарха Викторовича. Нюша успела позвонить ему, что нашелся сы,. живой и невредимый, что зря они боялись... Первенцев-старший срочно отменил совещание и помчался домой - он чуть было не поверил в худшее. Из разных дверей они вошли в комнату: Катерина и какой-то незнакомый ей человек с усами и бородкой клинышком.
   - Здравствуйте, - сказал человек, не сводя с Катерины изумленного взгляда. - Вы... кто?
   - Папа, это мои спасители - Катерина и Дмитрий Гапоненко! - поспешил к нему Константин.
   Отец с сыном обнялись.
   - Друзья, - обернул к гостям сияющее лицо младший Первенцев. Познакомьтесь, мой отец - Аристарх Викторович. Имя, конечно, редкое, но благодаря ему они и познакомились с мамой, у неё тоже редкое имя - Руфина.
   Аристарх Викторович пожал руки супругам.
   - Вы уж простите меня за то, что так беспардонно глазел на вашу жену, - повинился он перед Дмитрием. - но в какой-то момент мне показалось, что она - вылитая Стеша. Была у меня в молодости одна знакомая украиночка. Удивительная женщина! Тоже, можно сказать, спасла меня: в её доме от жандармов прятался...
   - Наверное, это совпадение, - сказала тихо Катерина. - но мою маму тоже звали Стеша.
   Первенцев-старший замер.
   - Такое трудно себе даже представить... Постойте, как же называлось то село?.. Курени! Да, Курени. А фамилия Стеши была Кулиш. Я ещё смеялся - два "ку"!
   Теперь Катерина больше не сомневалась: это была её мать.
   @GLAVA = ГЛАВА 10
   От возмущения Флинт сразу пришел в себя. Он схватился за висевший у пояса морской кортик - наследство отца! - и зло прошипел:
   - Издеваешься?!
   Тимоха испуганно отшатнулся.
   - Ты че, Флинт, нормальная телега, я проверял! Колеса надежные, сама закрытая - по всей Кубани дожди. Далеко ты уедешь на линейке?<$FОткрытая повозка с боковыми сиденьями.> А эта не потечет - в дождь ехал, нутро все сухое осталось... Лошадь четырехлетка, крепкая. Глянь, бабки какие! А зубы... - он открыл лошади рот. - Думал, спасибо скажешь, а ты - с ножом!
   Он обиженно шмыгнул носом.
   - Я её, можно сказать, с риском для жизни добывал. Учителка наша всякое старье на своем подворье собирает, так эту повозку никак отдавать не хотела. Кинулась, ровно кошка - как глаза только не выцарапала. Давал ей денег, не берет. Кричит: это раритет!..<$FОчень редкая вещь.> Гляди-ка, думал, слово никогда не выучу... Запомнил!
   Он гордо приосанился.
   - Небось, я не проходимец какой, чтобы на друге наживаться! Я тебе в дорогу и поесть купил, и у бабки Ткаченчихи две бутыли самогона. Тут и самим хватит выпить, и сменяете на что нужное...
   - Сменять... - Флинт растерянно присел на подножку кареты. - Повесить бы тебя на рее! Нашел, с кем связываться - с Тимохой-балоболкой! Это же карета! Куда мы на ней доедем? До ближайшей стенки?
   Тимоха, чувствуя, что гроза проносится мимо, принялся его успокаивать.
   - Доедете вы до Новороссийска - тут же рукой подать! Я со станицы ехал - ни одна зараза не остановила.
   - Со станицы... - повторил Флинт. - Пятнадцать верст или сто пятнадцать?
   Он стукнул кулаком по колену.
   - Не хочу я брать твою карету! Был бы ещё один - рискнул. А со мной невеста.
   - Красивая у тебя невеста, - заискивающе улыбнулся Тимоха. Он тоже был расстроен: ухлопать столько денег и зазря? Коня купил, мясо, сало, самогон - конечно, ничего не пропадет, а как же лодка?.. Где ещё он купит лодку по такой хорошей цене?!
   - Слышь, Флинт, я тебе в эту карету даже пулемет положил. Маленький, с руки стрелять можно. А удобный!
   - Зачем же мне пулемет, если ты говоришь, что ни одна зараза не остановит?
   - Кто же их знает? - вздохнул Тимоха. - Временя такое. Ложишься спать и не знаешь, проснешься завтра или нет?
   - Оля! - крикнул Флинт в сторону фелюги. - Иди сюда!
   Ольга, заждавшись, легко вспорхнула с лодки.
   - Как ты думаешь, - спросил он у девушки без улыбки, - доедем мы в этой карете до Новороссийска?
   - Обычная дорожная карета, на вид вполне крепкая, - определила Ольга, не задумываясь, почему он её об этом спрашивает.
   - Понял?! - радостно выкрикнул Тимоха. - Невеста разбирается, что к чему!
   - Разбирается! - Флинт не знал, плакать ему или смеяться. - Оля, а тебя не смущает... вид этой повозки?
   - Карета как карета.
   - Та-ак - протянул моряк, - либо у меня не все дома, либо ты чего-то не понимаешь... Скажи, только сначала подумай, как отнеслись бы твои друзья-анархисты к людям, едущим в карете?
   - Наверное, расстреляли бы...
   - Почему?
   - Раньше в каретах только богатые ездили, буржуи, значит. А для анархистов буржуи - все враги!
   - Но мы могли купить карету.
   - Раз карету купили - значит, деньги есть.
   - Правильно рассуждаешь. - кивнул Флинт. - Только почему-то не связываешь с нами. Ведь это мы собираемся ехать в карете. Мы!.. А как, думаешь, отнеслись бы к таким людям красные?
   - Не знаю, - растерялась девушка, спустившись с небес логических рассуждений на землю реальности. - Наверное, тоже расстреляли бы...
   - А белые?
   Ольга жалобно посмотрела на него, уже готовая заплакать.
   - Сначала подумали бы, что, может, свои, а потом тоже расстреляли...
   - То-то и оно. По нашим расчетам выходит: опасны любые встречные!
   - Флинт! - вмешался не выдерживающий напряжения Тимоха. - Я - не трус, но у меня внутри прямо все похолодело: торчим здесь битый час, видны со всех сторон, как вошь на лысине. Наверняка принесет кого-нибудь! В Екатеринодаре навроде большевики к власти опять пришли, а только и белые с Кубани никуда не ушли - по хуторам да станицам расползлись. Попомни мое слово: опять на город полезут. А значит, достанется всем - паны дерутся, а у холопов чубы трещат!.. Если и правда тебе в Новороссийск надо, поторопись!
   - Ладно, авось бог не выдаст, свинья не съест! Забирайся на лодку будешь мне узлы бросать. Сейчас только карету поближе подгоню, начнем грузиться.
   Сразу повеселевший Тимоха помчался на фелюгу. Вдвоем они быстро перегрузили с лодки вещи, и вскоре взметнувшийся по ветру парус повлек судно в море.
   - Счастливого пути! - прокричал им Тимоха.
   - Семь футов под килем! - откликнулся Флинт. Ольга помогала товарищу уложить в карете последний тюк, когда, случайно оглянувшись, замерла от ужаса: от горизонта в их сторону двигался отряд всадников, а с моря, увеличиваясь в размерах, подходил какой-то пароход.
   - Не-е-ет! - закричала она.
   Флинт от неожиданности уронил наземь пулемет, который подтянул к себе, чтобы получше рассмотреть.
   - Ты чего... - начал он, но проследив за её остановившимся взглядом, скомандовал: - Быстро в карету! Уходим!
   Он вскочил на облучок и хлестнул лошадь, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, успела ли сесть Ольга. Но она успела. Лошадка, поначалу медленно вытаскивавшая карету из песка, ступила наконец на твердую, из ракушечника, дорогу, и повозка понеслась. Они не услышали, как командир подъехавшего отряда выкрикнул фамилии нескольких человек и приказал им:
   - Догнать!
   А Ольгой овладел страх. Прямо-таки животный ужас! Никогда она прежде так не боялась. Ни попав в плен к анархистам, ни в лагере у Черного Паши, ни в море, когда страх пытался овладеть ею в первую ночь, - тогда девушка просто отмахнулась от него, словно происходило это не с самой княжной, а с кем-то другим, отдаленно её напоминающим. Но теперь... В этой закрытой качающейся коробке она была беспомощна, как младенец. Пулемет она не успела изучить, а её маленький браунинг был в этих условиях не страшнее детского пугача. Она выглянула из окошка кареты - всадников было семеро, и они приближались с пугающей быстротой.
   - Все! - закрыла лицо руками Ольга, - услужливое воображение тотчас нарисовало ей картину: мертвый растерзанный Флинт и она, убитая пулей в голову, лежит на дороге восковой куклой. - Даже до двадцати не дотянула...
   "Ай-яй-яй! - сказал у неё в голове насмешливый женский голос. Какая трогательная картина! Умирать приготовилась. Нет, внученька, так просто у тебя это не получится!.."
   Неожиданно сбоку из камышей, мимо которых пронеслась карета, раздалась пулеметная очередь. Что-то тяжело плюхнулось на землю, и истошный голос закричал:
   - Поворачивай назад, засада!
   Вслед за тем послышался удаляющийся цокот копыт. Карета остановилась, Ольга выскочила из неё и побежала к Флинту.
   - Саша, ты не ранен?! Почему мы остановились?
   - Как это - почему? Вовсе я не ранен, но нужно хотя бы поблагодарить наших спасителей!
   - Постой, разве ты не сам говорил, что нам опасны любые встречные?
   - Говорил... Но, наверное, не те, что спасают тебе жизнь! Со мной пойдешь или в карете подождешь?
   - С тобой!
   Они некоторое время шли назад и чуть было не проскочили мимо, но чей-то веселый голос окликнул их из камышей:
   - Случайно не нас ищете?
   - Вас, - отозвался Флинт. - Вот... поблагодарить пришли.
   - Вишь, какие вежливые! Это можно, - согласился голос. - Жизнь-то у каждого одна...
   Камыши раздвинулись, и Ольга с Флинтом увидели двух мужчин, курящих на корме вытащенной на берег лодки рядом со станковым пулеметом. Один из них совсем молодой, тощий, долговязый, судя по свешивающимся с лодки ногам. Второй - постарше, кряжистый, усатый. Оба были одеты в кожаные куртки поверх тельняшек.
   - Гляди-ка, Митрич, свой брат моряк! - воскликнул юноша, кивнув на тельняшку Флинта, с которой тот никогда не расставался.
   - Получим теперь от Гойды на орехи! - хмуро бросил второй. - Он же предупреждал: стрелять только в крайнем случае!
   - А это разве не крайний?
   - Да пойми ты, дурья башка, негоже разведке себя по всякому поводу обнаруживать!
   Они говорили между собой так, словно Ольги с Флинтом рядом не было, и спасение их жизни - так, ничего не значащий пустяк!
   - По-моему, мы здесь лишние! - сказала Ольга, уязвленная их равнодушием. - Пошли, Саша, может, их Гойда запретил им с посторонними разговаривать.
   - Достукался? Теперь они имя командира знают!
   - Достукался? - передразнил Флинт. - Теперь мы ещё и знаем, что Гойда - командир!
   Усатый побагровел.
   - Парнишка, я тебе жизнь спас, но я ведь тебя и шлепнуть могу. Патроны, слава богу, ещё остались!
   Он взялся за пулеметную ленту.
   - Стойте! - Ольга протянула навстречу им руку - точь-в-точь как, по рассказам, сделала когда-то её прабабка; она не знала, чего хочет и как вести себя дальше, но губы её сами говорили, а голос стал певучим и завораживающим. - Ваш путь был долгим, трудным, вы устали, вам хочется спать. Вы спите...
   Незнакомцы медленно закрыли глаза и тут же уснули. Флинт от неожиданности несколько мгновений не мог вымолвить ни слова. Узнавать подробности не было времени, и он только коротко спросил:
   - Они крепко спят?
   - Не знаю! - Ольга и сама была поражена воздействием на них её самых обычных слов - не магия же это!
   - По-моему, ты поторопилась их убаюкать. Может, они шутили? - махнул рукой Флинт: он медленно приблизился и обыскал спящих. - Вот так находка!
   Он вытащил из внутреннего кармана старшего бумагу с большой фиолетовой печатью и прочел вслух:
   - Всероссийская чрезвычайная комиссия - сотрудник отдела... борьбы с контрреволюцией и саботажем... Маточка - ну и фамилия! - Александр Дмитриевич. Смотри-ка ты, тезка!
   - Саша, положи на место! - Ольгу покоробило поведение жениха - залезть в чужой карман!
   - Пустяки! - отмахнулся Флинт. - Нам может пригодиться, а ему товарищи новый документ выпишут!.. Теперь быстро назад, в карету и ещё быстрее - в Новороссийск! Столько времени потеряли, а и двух верст не проехали!
   - Мне кажется, их нужно разбудить, - предложила Ольга и прислушалась: у неё в голове никто не смеется?
   Зато насмешливо хмыкнул Флинт.
   - Ты что, не поняла? Они - чекисты. Люди, которые с подозрительными церемонятся ещё меньше, чем другие... А теперь, когда я у старшего документ забрал - это вообще глупо!
   - Белые могут найти их здесь, спящих, и вряд ли пощадят!
   - Приятно осознавать, что твоя будущая жена - добрый человек, но хотелось бы, чтобы ещё и умный...
   Ольга обиженно отвернулась: опять он обращается с нею бесцеремонно!
   - И нечего фыркать! Ты, конечно, многое умеешь, я видел, но в современной жизни до сих пор не разобралась. Так что слушай старших и делай, как они говорят.
   Смягчившись, он добавил уже на ходу:
   - Ничего с ними не сделается, разве что комары маленько прогрызут... А насчет белых... я вообще не понял, чего они за нами кинулись? Должно быть, в запале. Они ж на пароход собрались грузиться!
   - Там убитый ещё лежать остался, - заметила Ольга, поняв всю несвоевременность своих обид.
   - Я подумал, что хорошо бы его обыскать, но этот усатый со своим пулеметом все мысли отшиб.
   Они подошли к своей колеснице, впопыхах неразумно оставленной посреди дороги - другая лошадь могла бы и не стоять так спокойно. Ольга села в карету, а Флинт взобрался на облучок. Неожиданно послышался его смех. Девушка выглянула.
   - Что там у тебя?
   - Тимоха, оказывается, записку оставил - я только сейчас заметил: "Ие звать Таня". Представляешь, лошадь назвал Таней! Этого шута горохового только могила исправит. Поехали, Таня!
   Карета опять тронулась в путь. К вечеру камышовый ландшафт сменился лесным и гористым. Таня заметно устала и бежала уже не так резво, потому Флинт решил искать место для ночлега. Справа от дороги теперь все время синело море, а слева тянулись горы в зелени лесов, так что Флинт, заметив еле различимую среди деревьев дорогу - видимо, изредка по ней ездили, свернул налево и углубился в лес.