комиссией Якубовского." "Стальной Якуб? - тут же тушуется Бурятов. -
Якубовский эт-то более, чем серьезно, товарищи... Этот, если что раскопает,
не просто с волчьим билетом из вуза спихнет. Этот и посадить может..."
"Вот именно. А мы им такой сюрприз с другом Негоды... А ну Якубовский
потребует отчета по вашим командировкам, Алексей Павлович... С приложением
телег из всех курортных милиций... Что вы, например, по вашей арктической
теме в Гаграх в прошлом году месяц исследовали, пока вас милиция из
городского фонтана не выловила?" "Я завернул в Гагры по семейным
обстоятельствам... Я же представил вам справку из горсобеса. У меня теща как
раз тогда умирала в Гаграх."
"Ага, а мы с ней в эти самые дни в Старом гастрономе за курями два часа
стояли, - быстро и зло говорит секретарь. - И она мне жаловалась, какой вы у
нее подлец и изменщик! А еще на Юрия Ефремовича... Вы просто завидуете, что
первая красавица института не на вас глаз положила. Так и скажите. А то -
скромник нашелся, праведник божий... прости господи!"
"Ну, вот! Все сразу напали со всех сторон, прямо как собаки на больного
пса... Никакого у вас сострадания и благородства. Я же кафедру на предзащите
поддержал! А потом самую мою дорогую картину продал, фамильный портрет,
между прочим, чтобы выбитый этой... зуб вставить. Ну, с Ефимом этим
Янкелевичем все понятно. Еврей и честь... Но вы-то, Валентин вы свет наш
Антонович! Я вас столько поил..."
"Оставьте ваш фиглярский тон, - зав нейтрально. - Теперь не до наших
взаимоотношений. Надо каждому спасать свою... должность. Не роняя,
естественно чести кафедры. Займитесь, Алексей Павлович, тщательно своей
отчетностью. Справками разными из собеса и моргов. А то "стальной Якуб" вам
так врежет, что савельевская затрещина поцелуем с щечку покажется..."
"Вот именно, - извергается старик. - наше государство - не дойная
корова. За подлог надо отвечать по всей строгости справедливого советского
закона!"
"Вы о себе лучше подумайте, - затравленно озирается Бурятов. -
Подставите меня, я вас всех сдам. И начну с Янкелевича! И нечего меня
сверлить глазами, вылупился!Все знают, какой толк от ваших хоздоговоров,
где, как и с кем вы их заключаете. И тоже не без липовых командировок. Жует
свою сраную параболу назло всем уже лет тридцать и никому жить не дает, чего
это она не туда загибается. А сам никак не загнется, хотя пьет почище моего,
между прочим. Кто на прошлогоднем выпуске при мне поллитра на спор со
вчерашним студентом высосал с горла со связанными за спиной руками? Другого
бы в его возрасте тут же, после третьего глотка, коньками вперед вынесли, а
этот все подличает, как ни в чем ни бывало..."
"Уверяю вас, Петр Николаевич: я вообще приехал не в институт, а на
завод. И с комиссией случайно оказался в одном самолете. Я и сам Якуба
побаиваюсь. Кто без греха в высшей школе! Никаких "сигналов" я не получал и
не мог получать, так как к министерству имею очень отдаленное отношение. Да,
доцент Хадас - мой давний, если не единственный друг, но в своих письмах,
уверяю вас, о каких-то коллизиях в институте не было ни слова. У вас с ним
не сложились отношения? Отлично, я-то при чем? Налаживайте или обостряйте,
ваше дело. Юрий Ефремович не из тех людей,что ябедничают друзьям..."
"Да уж, крепкий орешек ваш друг. Представляете, за честь своей дамы
вступился прямо на заседании кафедры. И избил в кровь другого вашего друга."
"Вот как! А тот что?" "Заявил в милицию, и я с трудом спас Хадаса от
пятнадцати суток." "Этого не может быть." "Тем не менее, это факт." "Нет. Я
вам скажу по секрету, Петр Николаевич, что среди моих друзей нет ни
одного, кто позволил бы себя безнаказанно избить. И потом еще
пожаловаться в милицию. На него - могли, но не он!" "А разве Алексей
Павлович Бурятов..." "Пригласил меня как-то в ресторан перед своей защитой.
Потом проходу не давал, когда приезжал к нам. И что же? Я вообще не люблю за
столиком один сидеть. Хоть официанта рядом с собой да посажу. Что же, все,
кто со мной обедал, мои друзья?"
"Да, сложная личность этот ваш Юрий Ефремович. Принципиальный, смелый
честный ученый... Вы еще не виделись с ним здесь? Хотите, я его сюда
вызову?" "Ну, что вы. Мы уж сами как-нибудь. Адрес я знаю. А что до цикла
лекций, то с превеликим удовольствием. Вот только с Юрием Ефремовичем
программу согласую и собирайте студентов. Мне есть им что рассказать. Не
смею больше..."
"Иннокентий Константинович, относительно компании за столиком, ловлю
вас на слове... Как насчет небольшого дружеского ужина сегодня вечером в
ресторане при гостинице "Восход"? Столик я уже заказал. Вы просто спуститесь
из номера. Как?" "Я думаю остановиться у Хадаса. Он же один живет в
двухкомнатной квартире, если я не ошибаюсь?" "Насколько я знаю... у него
невеста, если уже не жена. По-моему она уже переселилась к нему. Наша лучшая
студентка, между прочим. Так что на ужин я приглашаю вас и Юрия Ефремовича,
скажем так, с супругой... И мы с Антониной, идет? Для примирения в вашем
присутствии." "Ничего себе... новости! Со своей стороны, я согласен. А что
до... супругов, не знаю. Я постараюсь их вытащить. Я за разрядку..."
"Переходящую в дружбу и сотрудничество!"
"Сто-оп! Куда? Ты-то тут откуда, грызун? Да стой ты, это же я, дядя
Кеша. А мама?.. Как это один? Впрочем, слава Богу... Так как же ты один
приехал? Ничего себе! А грязный-то какой! Точно...из дома сбежал! Ну, Серый,
погоди! Да стой же ты!"
"Я к папе, а они говорят, что без пропуска нельзя."
"А мать-то хоть знает, где ты? Или по всему Ленинграду ищет? Погоди, а
деньги у тебя на такой рывок через всю страну из угла в угол откуда?! Это же
полторы материны зарплаты..." "Я без денег. На психологии взрослых людей."
"Ладно, потом расскажешь. Голодный небось? Ишь, как глаза блестят. Да ты не
температуришь ли вдобавок? Стой, я тоже к твоему папке. Тут недалеко, две
трамвайные остановки. Пошли, воздушный заяц... Или... погоди, я в буфет за
булочкой тебе хоть."
"Не надо, дядь Кеша. Я у папы поем... Пошли скорее." "Стой, в лужу не
лезь. Надо же так таять... Двадцать четыре градуса. И за что им тут только
северные платят?"
Звонок трещал за дверью уныло и безнадежно. Сережа и Кеша, не
сговариваясь, одинаково наклоняли набок головы, прислушиваясь. Мальчик со
своей худобой и грязью по всей одежде походил на статиста-беспризорника
рядом со светилой-режиссером.
"Гуляет где-то твой папаша. Знаешь, у меня номер в гостинице заказан,
поехали, хоть обувь тебе просушить. Стоп... Вроде кто-то идет. Нет, это не
папа. Девушка какая-то."
Какая-то девушка деловито достала ключ, держа сумку зубами, и открыла
дверь, косясь на странную пару на лестничной площадке. "Вы к кому?" "А мы,
собственно, именно сюда, - догадался Кеша. - К вашему... супругу Юре." "А он
за сигаретами болгарскими в очереди там стоит. Это надолго. Так что
заходите, дома подождете."
"А вы ему кто?.. - с напором спросил Сережа. - Новая жена что ли?"
"Во всяком случае не очень старая, - усмехнулся в бороду Кеша. -
Проходи, дама ждет. Как вас звать-то, хозяйка?" "Инга." "Колдунья, что ли? -
заинтересованно вгляделся мальчик. - Не, та еще красивее..."
"Ничего себе! - возмутилась Инга. - Кто это тебя так воспитывал - при
женщине назвать другую красавицей! Моветон, Сережа, как сказал бы твой
папа."
"А вы меня откуда знаете?"
"Здрасте, а это что, не ты ли? - она показала на карточку на серванте.
- Насмотрелась. Я, между прочим, в отличие от некоторых присутствующих,
круглая отличница, и у меня абсолютная зрительная память. Ты - Серый, он же
Сержик, он же грызун, верно?" "Точно! Только вы напрасно ко мне
подлизываетесь. Я вас мамой называть все равно не буду!" "Можешь звать меня
хоть бабушкой-старушкой, но сначала марш в ванную. Ты физику уже учишь?
Тогда должен знать, что тело, долго не погруженное в воду - пахнет... Иди и
погрузись, а вот всю эту... дурно пахнущую мерзость я немедленно простирну и
вывешу на балкон проветривать. Наденешь пока мой халат. Он чистый. Или
сначала покушаешь?"
"Нет уж, - Сережа криво усмехнулся. - Я, знаете ли, не привык дурно
пахнуть за столом."
"Похвально, тогда побыстрее, пока я соображу перекусить."
"Вы с одним Сережейприехали или с?.."- тревожно спросила Инга, когда
мальчик поплелся в ванную.
"Я вообще этого типа случайно отловил у проходной института. Он у нас
теперь редчайший зверь - воздушный заяц, представляете? Отличный вариант:
быстрее и, к тому же, не только везут, но и довольно прилично кормят даром.
Не представляю только, как он от Хабаровска сюда добрался без денег. И
боюсь, что его мама сейчас сходит дома с ума. И ей совсем не мешало бы
немедленно позвонить и успокоить."
"У нас нет телефона... А вы, собственно, не Иннокентий ли Негода? Судя
по описаниям, это именно вы!"
"Для вас я просто Кеша. Но мне надо на почту, звонить Алле. Простите,
но..."
"А, так это от нее, наверное, вызов на переговорную... И Юра, скорее
всего, прямо от киоска пошел туда. Так что располагайтесь и ждите. Я сейчас
покормлю вас. Вы давно в Комсомольске?" "От силы часа два. Даже в гостинице
еще не был." "И не ходите. Там холодно и тараканы. И пьянь всякая. Мы вас
обоих отлично устроим у нас. Так вы в наши магазины еще не заглядывали?
Ужас, что делается! То есть - буквально вообще ничего. Даже хлеб с
перебоями. Картошка только на рынке и дорогая. Покая была холостая, питалась
всякойдрянью в студенческой столовой и буфетах, то почти не замечала, что за
всем надо гоняться и выстаивать на морозе дикие очереди. А теперь надо же
мужа кормить..."
"И давно вы... замужем?" "Я?.. Через две недели... У нас месяц
испытательного срока не прошел еще даже. Что вы это смеетесь?" "А знакомы
давно?" "С сентября, как он к нам на лекцию пришел, а что?" "Я всегда
говорил, что у Юрки дурная, прямо какая-то патологическая терпеливость...
Будь я на его месте..."
"Я была бы на седьмом месяце? - взорвалась звонким смехом Инга. - Так
вы еще и лавелаз впридачу?" "Впридачу к чему?" "Ну, к росту, комплекции,
степени, званию, должности, бороде. Что там у вас еще из достоинств?"
"Острый ум, наблюдательность и верность дружбе. Достаточно?"
"А вот и зайка. Как ты относишься к пшенной каше с постным маслом?"
"В принципе или в данный момент?" "В эту минуту." "А больше ничего
нет?" "Ты не в Чикаго, моя дорогая..." "Я никогда не ел такое... Но сейчас я
бы и булку хлеба съел, если честно. Я со вчерашнего утра не ел ничего. Я же
от Хабаровска сюда в почтовом вагоне ехал, зарылся в посылки, чтобы не
замерзнуть насмерть..." "А вы, Кеша, как относитесь к комсомольской пище?"
"С глубоким прискорбием, но положительно. Если бы этот маньяк хоть намекнул
мне, как вы тут... процветаете, я бы колбасы и сыра захватил бы." "Сыра? -
засмеялась невесело Инга. - Мы уже забыли, что это вообще такое...
Картошку-тонам должны на-днях привезти от моих папы с мамой. Городская вся
пропала тут в овощегноилищах. Зря мы корячились месяц в совхозах Еврейской
автономной области. На рынке она такая дорогая, что мы не решаемся. Вот и
живем на кашах и макаронах. Ну, рыбу иногда удается достать. И даже очень
приличную. Я вас сегодня кетой угощу. Молоко у нас только восстановленное. У
девочек наших замужних с детским питанием просто ужас - ничего нет, ну
просто ничего, Кеша..."
"Надо уезжать в Израиль, - вдруг сказал Сережа с полным ртом, и все
вздрогнули. - Там все есть. Там апельсины и другие фрукты всем дают даром. А
остальное очень дешево. Мама сейчас в отказе, а когда подойдет ее срок, мы с
ней уедем в Израиль. Ее за это из школы выгнали. Она теперь почтальоном
работает. Говорит, никогда не было так спокойно на душе, ни тетрадок, ни
Железной Гвозди, ни долга перед любимым отечеством..."
"Чего-чего железной? - зажмурилась от удовольствия Инга. - Кого это ты
так назвал?" "Директоршу нашу, Жанну Геннадиевну так называют. Она маму
сразу уволила, как только узнала, что мы уезжаем в Израиль." "Я обо всем
этом впервые слышу, - глухо сказал Кеша. - То-то меня гэбэшники без конца на
беседу приглашают. И все про Аллу Михайловну расспрашивают... Дела!.."
"Вот что, - вскочила Инга. - Вы тут, мальчики, располагайтесь, как
дома. А я к Юре на переговорный пункт..."
"Как это нет?! - надрывалась в трубку Алла. - Ты хоть соображаешь, что
ты говоришь мне, матери, кретин? Я же ничего не требую, скажи мне только
одно: он с тобой или нет? И перестань мне врать, под-донок!" "Честное слово,
Алик! Клянусь..." "Слушай, он у-е-хал к те-бе! Он улетел один, зайцем...
Господи, если ты не врешь, то он уже, скорее всего, в колонии малолетних
перступников... Его уже насилуют всей камерой... Боже, Боже мой, как я не
успела его увезти из этой проклятой страны!.." "Алик, что ты вообразила! Я
его найду, не плачь, слышишь? Я немедленно позвоню в Хабаровск, в
аэропорт... Его же не могли ссадить в воздухе..." "В каком воздухе? Что ты
там бормочешь, инфантильный идиот? Я тебе в десятый раз, тупица, объясняю,
что..."
"Заткнись," - тихо и внятно сказала Инга, вырывая трубку у Юрия. "Что,
простите? - растерялась Алла. - Кто это? На линии! Кто-то подключился к
разговору. Проверьте, пожалуйста..." "Линия в порядке, женщина, - раздался
металлический голос. - Говорите?" "Боже, Юра, кто это там?.."
"Юра - не идиот, не кретин и не тупица. Это ты сама - хамло питерское,
- с возрастающим изумлением услышала Алла тот же женский голос и борьбу за
трубку. - Сережа твой уже у своего отца, слышала? И оставь Юру в покое.
Займись воспитанием кого-нибудь другого. Мы тебе сами позвоним. Ты все
поняла?" "Юра, да не молчи, ты..." "Еще что-нибудь гавкнешь, повешу трубку,
- ускользала от Юрия Инга. - А оскорблять при мне прекрасного Человека,
моего мужа, никому не позволю. Учла? Тогда говори с ним, но осторожно, я тут
рядом!" "Юра? Кто это?" "Инга..." "Что еще за Инга, Господи?.." "Моя...
жена." "Ты женился?! Когда?" "Не важно. Минутку... Инга, откуда ты знаешь о
Сереже?" "Так они с Кешей у нас."
"С Кешей!.. - задохнулась Алла. - Так это... это Кеша его увез, а
Кирюшку просто подговорили наплести мне, дуре, всякие небылицы... Ну,
подлец! Все вы подлецы... А, теперь я поняла... Это ведь очередная грязная
провокация КГБ... Но вам всем это даром не пройдет! Завтра же весь
цивилизованный мир... Вы за все ответите, вы..."
"Ленинград прервал, мужчина, - сказала телефонистка. - Там что-то
случилось, по-моему." "Девушка, милая, спросите, Бога ради, как она там?"
"Минуту... Дежурненькая, алле-у... Ленинградочка, проснись-ка. Ага. Ага. На
скорой увозят? А живую хоть? Алле-у... Мужчина, алле-у, вы слушаете? Живая
ваша женщина, спазма у нее, а так ничего. Теплая еще..."
Юрий перевел дух. Только теперь он сообразил, что все это время в
трубке дышал кто-то третий, даже рисковал изредка простуженно пошмыгивать
носом.
"Что за чертовщина? Мужчина какой-то стоял с ней рядом там что ли?"
"Если бы! - невесело усмехнулась Инга. - Тебе от сына предстоит узнать
такое... Так что скоро мы все будем, как говорится, под колпаком у Мюллера."
"Инга, мне и так досталось. Так ты хоть... Что он там, ранен что ли?"
"Сержик? Да нет, он в полном порядке. Уже вымыт и накормлен. А вот
благоверная твоя бывшая... Короче, она у тебя теперь - активная сионистка, в
отказе. Помнишь мы "Голос" у моих папы с мамой без глушилки слушали, так это
про них. Мировая общественность требует, сенаторы американские Брежневу
пишут и так далее. Из школы ее выгнали. Почтальон, антисоветчица и без пяти
минут израильтянка. Так что папа мой как в воду смотрел..."
"А мы-то при чем?" "Очень даже при всем. По закону ты должен вернуть
Сережу матери. Раз. Они уезжают в Израиль практически без права переписки,
если ты не хочешь неприятностей, которых у тебя и без КГБ выше головы. Два.
Ты, судя по всему, без сына жить не сможешь и постепенно сам созреешь для
эмиграции. Три. А я не могу жить без тебя... Кроме того, я, оказывается, по
их законам, настоящая еврейка, как это ни странно при моей таежной
биографии. Вот мы и на пути туда же. И хорошо бы, кстати. А то нам всем в
этой цитадели всемирного счастья скоро жрать совсем нечего будет..."
"Чушь все это, Инночка! Я уже настроил себя, что та семья для меня
потеряна. И от сына уже начал отвыкать. Единственный ребенок не только по
закону, но и морально должен оставаться при разводе с матерью. Он ее очень
любит. И она его... Она вообще совсем не злая, нервная только очень. У нее
Железная Гвоздя..." "Директорша?" "Уже знаешь? Так она у Аллы всю душу
вынула. Сержик пусть погостит у нас немного и с Кешей вернется. Это решено.
А нас с тобой их сионистские дела никак не касаются. В Комсомольске
сионистов и разных отказников я вообще не встречал, кроме... ну этого,
Фридмана, я тебе рассказывал. Но уж он-то, если на кого и похож, то уж никак
не на диссидента. Кстати только окончились мои сны про тебя и веник, как
начались сны про Израиль. Такие же утомительные и нелепые, но как там, во
всяком случае во снах, красиво! Боже, какой же это сказочный мир!.." "Вот и
отлично. Все, как говорится, к лучшему... Глядишь, со временем
воссоединимся. А что? Отец к сыну. И больше никаких очередей за мылом..."
"Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь, Ури Эфраимович, - мягко начал
полный мужчина с лицом детского врача. - К вам лично, как и к вашей новой
семье, наш разговор не имеет никакого отношения." "Я понимаю, вас интересует
Алла и ее окружение, но я уже много месяцев не..." "Простите, что я вас
перебиваю, - вступил в разговор второй, которого Юрий про себя сразу назвал
"иезуитом". - Но и не это является предметом нашей беседы. Нас интересуете
только вы, как честный советский человек, патриот нашего социалистического
отечества. Мы знаем, что вы покинули Ленинград по чисто семейным
обстоятельтсвам, не имели и не имеете никаких контактов с антисоветскими
элементами и являетесь советским интернационалистом. В то же время, как
ученый еврейской национальности, вы волей-неволей являетесь предметом
пристального внимания израильской разведки и ее пособников - сионистских
организаций." "Я понимаю... В связи с массовым выездом, евреи потеряли
доверие государства..." "Напротив, - возразил "детский врач", - доверие
возросло. Никто, кроме лиц еврейской национальности, не имеет сегодня
возможности легально покинуть нашу Родину. Но советские евреи, тем не менее,
в массе не поддались сионистской пропаганде. Вызов из Израиля получили
тысячи людей, а заявление на выезд на ПМЖ, в плане "воссоединения семей",
подали десятки. Мы гордимся нашими гражданами вашей национальности и верим
вам всем, может быть, даже больше, чем некоторым другим нацменьшинствам,
особенно прибалтам." "Тем не менее, - добавил "иезуит", - израильские
спецслужбы имеют на учете всех вас. Особенно ученых, культурныхи
общественных деятелей."
"Они нуждаются в наших ученых? - удивился Юрий. - Я читал об этом
сбежавшем в Америку физике... забыл фамилию. Так он там работает не то
портье, не то швейцаром." "Правильно, - криво улыбнулся "иезуит" и обратился
к "врачу": - А ведь у него совершенно правильное политическое понимание
ситуации! Так вот, активность израильтян, как авангарда мирового
империализма, направлена не на созидание своего сионистского образования на
арабской земле, а на разрушение нашей с вами Родины. Чтобы лучшие люди нашей
науки, техники, медицины и культуры покинули свою страну и тем самым нанесли
ей огромный материальный и моральный урон. Дальнейшая судьба этих людей
сионистов совершенно не интересует. Я вам дам прочитать, под расписку, это
для служебного пользования, вот эту "Белую книгу". Здесь письма бывших
советских граждан, поддавшихся грязной и лживой пропаганде сионистов.
Почитайте вместе с вашей прекрасной молодой женой, проведите в студенческой
группе, куратором которой вы являетесь, политзанятие о сионизме. И сами для
себя сделайте вывод." "Вывод о чем?"
"Мы вам доверяем Ури..." "Я Юрий Ефремович, если угодно." "Но по
паспорту..." "Так вывод о чем? О вашем доверии?" "Можно сказать и так. Нам
нужна помощь лучших из наших советских граждан..." "То есть вы предлагаете
мне..." "Да он прямо на лету хватает! - восхитился "иезуит". - Вот именно.
Стать нашим помощником." "И как я у вас буду называться? Сексотом? Фискалом?
Стукачем? Провокатором охранки?.."
"Ну вот, - искренне огорчился "доктор". - Слышать от вас такие слова
просто удивительно. Вы же разумный человек. Но раз вы спросили, я отвечаю.
Мы предлагаем вам стать разведчиком. Защитником народа от его злейших
врагов." "И, прежде всего, защитником своего, еврейского народа." - добавил
"иезуит". "Я могу подумать?" "Конечно, но чем дольше вы будете думать, тем
хуже для вас." "То есть вы мне все-таки угрожаете?" "Понимаете, мы далеко не
каждому делаем подобные предложения, пожевал тонкими губами "иезуит". - Но
если оно уже сделано, вы являетесь носителем доверенной вам государственной
тайны, ограничивающей, скажем, турпоездку за границу, продвижение по службе,
поддержку партийных органов, которой вы неизменно пользовались в нашем
городе." "Вам это нужно? - мягко вступил "врач". - А взамен, в случае вашего
согласия, вы становитесь нашим доверенным лицом со всеми возможными в вашем
положении привелегиями. И ради чего вам отказываться? Неужели вам интересы
нынешних сионистских друзей вашей бывшей жены дороже благополучия вашей юной
русской супруги? Порасспросите сына об окружении Аллы Хадас и сделайте вывод
о моральном облике этой публики..." "Вот что. Я прочитаю эту вашу "Белую
книгу". Порасспрошу сына. И посоветуюсь с женой. Это можно?" "Даже нужно. Но
потом Инга Игнатьевна не должна быть в курсе наших с вами операций, если вы
будете работать..." "Надеюсь, пока я свободен?" "Какой может быть разговор?"
Весь дрожа,Юрий вышел из безликого гостиничного номера, куда он был
накануне звонком на кафедру приглашен на беседу. Так вот как буднично и
респектабельно, оказывается, ЭТО сегодня делается, думал он, проходя по
пустынным в утренние часы коридорам и лестницам. Никаких тебе иголок под
ногти и прочих милых шалостей. Но никакого возражения они не потерпят. Мягко
стелят... Профессионалы. А Инга, скорее всего, уже беременна. "Лишат
поддержки". То есть сделают все, чтобы отравить жизнь, если я откажусь.
Знают, что у меня вот-вот защита докторской, и мне как воздух нужна именно
поддержка, а не тайное и умелое противодействие. Что же эта за книга,
изданная политиздатом, но для служебного пользования? Какое отношение к этим
играм имеют мои студенты, среди которых нет ни одного еврея? И кто это меня
им рекомендовал? Да уж не тот ли же Альтман? Разоткровенничался я тогда с
ним, а зря.
А этот Фридман... Ладно, пока что нам с Ингой предстоит пикантный ужин
с Хвостовыми и Кешей...
Ужин был назначен в ресторане на первом этаже той же гостиницы, где
днем Юрия, как весело выразилась Инга, "охмуряли ксендзы". Юрий уже пришел в
себя, особенно после того, как Инга однозначно посоветовала ему не строить
из себя героя сопротивления режиму, с которым он всегда был в ладах, и не
кочевряжиться. Оказалось, что в стукачах ходит чуть не четверть студентов,
дело житейское, "гримасы нашего недоразвитого социализма с собачьей
мордой..." Инга проскочила только потому, что ее "не уступил" старшему брату
горотдел милиции - она была незаменима в дружине по обезвреживанию
хулиганок.
"Менты и парни-дружинники к ним приеживаться стесняются, - объяснила
Инга, - а девчонки-дружинницы - просто боятся. А передо мной эти пьяные
девки сразу тушуются и начинают подлизываться. Ты что! Я ни одну и пальцем
не тронула. Посмотрю вот так в глаза и..."
"Ничего себе! Меня даже качнуло... Представляю! Ты и мне в глаза
как-нибудь так посмотришь?"
"Если изменишь... Знаешь, это меня папа научил: встретишь, говорит, в
тайге зверя какого-нито, ну, рысь там, медведя, тигра, мужика незнакомого,
не важно, посмотри вот так!..." "Действовало?" "Безотказно! Я тебе
как-нибудь на кошке или собаке на улице продемонстрирую. Полная потеря
ориентации минут на пять. А когда оклемается,я уже далеко."
Так что драматическая ситуация с вербовкой Юрия растворилась тотчас в
радостном ожидании Инги уникальной возможности блеснуть перед самим
ректором, посмевшим было выгнать ее "за хулиганство и разврат".
"Ты уж прости меня, Юрик, - крутилась она перед зеркалом, так и сяк
прилаживая на мраморных плечах срочно вырезанное, обрезанное и перешитое
чуть ли не единственное ее платье. - Я его сегодня надолго загоню в бутылку
своим телом." "Но ты уж... слишком глубоко вот тут... Декольте должно
волновать, оставлять простор воображению, а не..." "Вот так поднять?" "Ты
что! Сразу слишком короткое получилось, чуть не трусики видны..." "Нужны они
мне!" "Позволь, ты что, и без лифчика пойдешь?" "Юрик, ну где же я возьму
лифчик под декольте? Наши для такого наряда сроду не выпускались, а
французский я у Натали попросила примерить, так и его видно. Он для висячей,
а у меня стоячая... Ну, и потом не ты ли сам говорил, что обнажать тело
приличнее, чем нижнее белье? Значит так: тут повыше, тут пониже... Красиво?"
"С ума сойти. Упасть- не встать!" "Ты что, серьезно? Тогда... У нас еще
есть... несколько минут - упасть. И Сержик как раз с моими ребятами
математикой занимается в общежитии. Пусть-ка платье чуть отлежится..."
"Инга!.."
"Скорее, а то и впрямь опоздаем... Ой, осторожнее, ты! Да если я перед
твоим этим Петенькой еще и c синяком на груди сяду, он к родной жене за
столом вообще обращаться забудет... Ага... вот та-ак, нежно,
по-джентльменски..."
"Савельева, кто кого имеет, я вас или вы меня? Раскомандовалась тут...
Якубовский эт-то более, чем серьезно, товарищи... Этот, если что раскопает,
не просто с волчьим билетом из вуза спихнет. Этот и посадить может..."
"Вот именно. А мы им такой сюрприз с другом Негоды... А ну Якубовский
потребует отчета по вашим командировкам, Алексей Павлович... С приложением
телег из всех курортных милиций... Что вы, например, по вашей арктической
теме в Гаграх в прошлом году месяц исследовали, пока вас милиция из
городского фонтана не выловила?" "Я завернул в Гагры по семейным
обстоятельствам... Я же представил вам справку из горсобеса. У меня теща как
раз тогда умирала в Гаграх."
"Ага, а мы с ней в эти самые дни в Старом гастрономе за курями два часа
стояли, - быстро и зло говорит секретарь. - И она мне жаловалась, какой вы у
нее подлец и изменщик! А еще на Юрия Ефремовича... Вы просто завидуете, что
первая красавица института не на вас глаз положила. Так и скажите. А то -
скромник нашелся, праведник божий... прости господи!"
"Ну, вот! Все сразу напали со всех сторон, прямо как собаки на больного
пса... Никакого у вас сострадания и благородства. Я же кафедру на предзащите
поддержал! А потом самую мою дорогую картину продал, фамильный портрет,
между прочим, чтобы выбитый этой... зуб вставить. Ну, с Ефимом этим
Янкелевичем все понятно. Еврей и честь... Но вы-то, Валентин вы свет наш
Антонович! Я вас столько поил..."
"Оставьте ваш фиглярский тон, - зав нейтрально. - Теперь не до наших
взаимоотношений. Надо каждому спасать свою... должность. Не роняя,
естественно чести кафедры. Займитесь, Алексей Павлович, тщательно своей
отчетностью. Справками разными из собеса и моргов. А то "стальной Якуб" вам
так врежет, что савельевская затрещина поцелуем с щечку покажется..."
"Вот именно, - извергается старик. - наше государство - не дойная
корова. За подлог надо отвечать по всей строгости справедливого советского
закона!"
"Вы о себе лучше подумайте, - затравленно озирается Бурятов. -
Подставите меня, я вас всех сдам. И начну с Янкелевича! И нечего меня
сверлить глазами, вылупился!Все знают, какой толк от ваших хоздоговоров,
где, как и с кем вы их заключаете. И тоже не без липовых командировок. Жует
свою сраную параболу назло всем уже лет тридцать и никому жить не дает, чего
это она не туда загибается. А сам никак не загнется, хотя пьет почище моего,
между прочим. Кто на прошлогоднем выпуске при мне поллитра на спор со
вчерашним студентом высосал с горла со связанными за спиной руками? Другого
бы в его возрасте тут же, после третьего глотка, коньками вперед вынесли, а
этот все подличает, как ни в чем ни бывало..."
"Уверяю вас, Петр Николаевич: я вообще приехал не в институт, а на
завод. И с комиссией случайно оказался в одном самолете. Я и сам Якуба
побаиваюсь. Кто без греха в высшей школе! Никаких "сигналов" я не получал и
не мог получать, так как к министерству имею очень отдаленное отношение. Да,
доцент Хадас - мой давний, если не единственный друг, но в своих письмах,
уверяю вас, о каких-то коллизиях в институте не было ни слова. У вас с ним
не сложились отношения? Отлично, я-то при чем? Налаживайте или обостряйте,
ваше дело. Юрий Ефремович не из тех людей,что ябедничают друзьям..."
"Да уж, крепкий орешек ваш друг. Представляете, за честь своей дамы
вступился прямо на заседании кафедры. И избил в кровь другого вашего друга."
"Вот как! А тот что?" "Заявил в милицию, и я с трудом спас Хадаса от
пятнадцати суток." "Этого не может быть." "Тем не менее, это факт." "Нет. Я
вам скажу по секрету, Петр Николаевич, что среди моих друзей нет ни
одного, кто позволил бы себя безнаказанно избить. И потом еще
пожаловаться в милицию. На него - могли, но не он!" "А разве Алексей
Павлович Бурятов..." "Пригласил меня как-то в ресторан перед своей защитой.
Потом проходу не давал, когда приезжал к нам. И что же? Я вообще не люблю за
столиком один сидеть. Хоть официанта рядом с собой да посажу. Что же, все,
кто со мной обедал, мои друзья?"
"Да, сложная личность этот ваш Юрий Ефремович. Принципиальный, смелый
честный ученый... Вы еще не виделись с ним здесь? Хотите, я его сюда
вызову?" "Ну, что вы. Мы уж сами как-нибудь. Адрес я знаю. А что до цикла
лекций, то с превеликим удовольствием. Вот только с Юрием Ефремовичем
программу согласую и собирайте студентов. Мне есть им что рассказать. Не
смею больше..."
"Иннокентий Константинович, относительно компании за столиком, ловлю
вас на слове... Как насчет небольшого дружеского ужина сегодня вечером в
ресторане при гостинице "Восход"? Столик я уже заказал. Вы просто спуститесь
из номера. Как?" "Я думаю остановиться у Хадаса. Он же один живет в
двухкомнатной квартире, если я не ошибаюсь?" "Насколько я знаю... у него
невеста, если уже не жена. По-моему она уже переселилась к нему. Наша лучшая
студентка, между прочим. Так что на ужин я приглашаю вас и Юрия Ефремовича,
скажем так, с супругой... И мы с Антониной, идет? Для примирения в вашем
присутствии." "Ничего себе... новости! Со своей стороны, я согласен. А что
до... супругов, не знаю. Я постараюсь их вытащить. Я за разрядку..."
"Переходящую в дружбу и сотрудничество!"
"Сто-оп! Куда? Ты-то тут откуда, грызун? Да стой ты, это же я, дядя
Кеша. А мама?.. Как это один? Впрочем, слава Богу... Так как же ты один
приехал? Ничего себе! А грязный-то какой! Точно...из дома сбежал! Ну, Серый,
погоди! Да стой же ты!"
"Я к папе, а они говорят, что без пропуска нельзя."
"А мать-то хоть знает, где ты? Или по всему Ленинграду ищет? Погоди, а
деньги у тебя на такой рывок через всю страну из угла в угол откуда?! Это же
полторы материны зарплаты..." "Я без денег. На психологии взрослых людей."
"Ладно, потом расскажешь. Голодный небось? Ишь, как глаза блестят. Да ты не
температуришь ли вдобавок? Стой, я тоже к твоему папке. Тут недалеко, две
трамвайные остановки. Пошли, воздушный заяц... Или... погоди, я в буфет за
булочкой тебе хоть."
"Не надо, дядь Кеша. Я у папы поем... Пошли скорее." "Стой, в лужу не
лезь. Надо же так таять... Двадцать четыре градуса. И за что им тут только
северные платят?"
Звонок трещал за дверью уныло и безнадежно. Сережа и Кеша, не
сговариваясь, одинаково наклоняли набок головы, прислушиваясь. Мальчик со
своей худобой и грязью по всей одежде походил на статиста-беспризорника
рядом со светилой-режиссером.
"Гуляет где-то твой папаша. Знаешь, у меня номер в гостинице заказан,
поехали, хоть обувь тебе просушить. Стоп... Вроде кто-то идет. Нет, это не
папа. Девушка какая-то."
Какая-то девушка деловито достала ключ, держа сумку зубами, и открыла
дверь, косясь на странную пару на лестничной площадке. "Вы к кому?" "А мы,
собственно, именно сюда, - догадался Кеша. - К вашему... супругу Юре." "А он
за сигаретами болгарскими в очереди там стоит. Это надолго. Так что
заходите, дома подождете."
"А вы ему кто?.. - с напором спросил Сережа. - Новая жена что ли?"
"Во всяком случае не очень старая, - усмехнулся в бороду Кеша. -
Проходи, дама ждет. Как вас звать-то, хозяйка?" "Инга." "Колдунья, что ли? -
заинтересованно вгляделся мальчик. - Не, та еще красивее..."
"Ничего себе! - возмутилась Инга. - Кто это тебя так воспитывал - при
женщине назвать другую красавицей! Моветон, Сережа, как сказал бы твой
папа."
"А вы меня откуда знаете?"
"Здрасте, а это что, не ты ли? - она показала на карточку на серванте.
- Насмотрелась. Я, между прочим, в отличие от некоторых присутствующих,
круглая отличница, и у меня абсолютная зрительная память. Ты - Серый, он же
Сержик, он же грызун, верно?" "Точно! Только вы напрасно ко мне
подлизываетесь. Я вас мамой называть все равно не буду!" "Можешь звать меня
хоть бабушкой-старушкой, но сначала марш в ванную. Ты физику уже учишь?
Тогда должен знать, что тело, долго не погруженное в воду - пахнет... Иди и
погрузись, а вот всю эту... дурно пахнущую мерзость я немедленно простирну и
вывешу на балкон проветривать. Наденешь пока мой халат. Он чистый. Или
сначала покушаешь?"
"Нет уж, - Сережа криво усмехнулся. - Я, знаете ли, не привык дурно
пахнуть за столом."
"Похвально, тогда побыстрее, пока я соображу перекусить."
"Вы с одним Сережейприехали или с?.."- тревожно спросила Инга, когда
мальчик поплелся в ванную.
"Я вообще этого типа случайно отловил у проходной института. Он у нас
теперь редчайший зверь - воздушный заяц, представляете? Отличный вариант:
быстрее и, к тому же, не только везут, но и довольно прилично кормят даром.
Не представляю только, как он от Хабаровска сюда добрался без денег. И
боюсь, что его мама сейчас сходит дома с ума. И ей совсем не мешало бы
немедленно позвонить и успокоить."
"У нас нет телефона... А вы, собственно, не Иннокентий ли Негода? Судя
по описаниям, это именно вы!"
"Для вас я просто Кеша. Но мне надо на почту, звонить Алле. Простите,
но..."
"А, так это от нее, наверное, вызов на переговорную... И Юра, скорее
всего, прямо от киоска пошел туда. Так что располагайтесь и ждите. Я сейчас
покормлю вас. Вы давно в Комсомольске?" "От силы часа два. Даже в гостинице
еще не был." "И не ходите. Там холодно и тараканы. И пьянь всякая. Мы вас
обоих отлично устроим у нас. Так вы в наши магазины еще не заглядывали?
Ужас, что делается! То есть - буквально вообще ничего. Даже хлеб с
перебоями. Картошка только на рынке и дорогая. Покая была холостая, питалась
всякойдрянью в студенческой столовой и буфетах, то почти не замечала, что за
всем надо гоняться и выстаивать на морозе дикие очереди. А теперь надо же
мужа кормить..."
"И давно вы... замужем?" "Я?.. Через две недели... У нас месяц
испытательного срока не прошел еще даже. Что вы это смеетесь?" "А знакомы
давно?" "С сентября, как он к нам на лекцию пришел, а что?" "Я всегда
говорил, что у Юрки дурная, прямо какая-то патологическая терпеливость...
Будь я на его месте..."
"Я была бы на седьмом месяце? - взорвалась звонким смехом Инга. - Так
вы еще и лавелаз впридачу?" "Впридачу к чему?" "Ну, к росту, комплекции,
степени, званию, должности, бороде. Что там у вас еще из достоинств?"
"Острый ум, наблюдательность и верность дружбе. Достаточно?"
"А вот и зайка. Как ты относишься к пшенной каше с постным маслом?"
"В принципе или в данный момент?" "В эту минуту." "А больше ничего
нет?" "Ты не в Чикаго, моя дорогая..." "Я никогда не ел такое... Но сейчас я
бы и булку хлеба съел, если честно. Я со вчерашнего утра не ел ничего. Я же
от Хабаровска сюда в почтовом вагоне ехал, зарылся в посылки, чтобы не
замерзнуть насмерть..." "А вы, Кеша, как относитесь к комсомольской пище?"
"С глубоким прискорбием, но положительно. Если бы этот маньяк хоть намекнул
мне, как вы тут... процветаете, я бы колбасы и сыра захватил бы." "Сыра? -
засмеялась невесело Инга. - Мы уже забыли, что это вообще такое...
Картошку-тонам должны на-днях привезти от моих папы с мамой. Городская вся
пропала тут в овощегноилищах. Зря мы корячились месяц в совхозах Еврейской
автономной области. На рынке она такая дорогая, что мы не решаемся. Вот и
живем на кашах и макаронах. Ну, рыбу иногда удается достать. И даже очень
приличную. Я вас сегодня кетой угощу. Молоко у нас только восстановленное. У
девочек наших замужних с детским питанием просто ужас - ничего нет, ну
просто ничего, Кеша..."
"Надо уезжать в Израиль, - вдруг сказал Сережа с полным ртом, и все
вздрогнули. - Там все есть. Там апельсины и другие фрукты всем дают даром. А
остальное очень дешево. Мама сейчас в отказе, а когда подойдет ее срок, мы с
ней уедем в Израиль. Ее за это из школы выгнали. Она теперь почтальоном
работает. Говорит, никогда не было так спокойно на душе, ни тетрадок, ни
Железной Гвозди, ни долга перед любимым отечеством..."
"Чего-чего железной? - зажмурилась от удовольствия Инга. - Кого это ты
так назвал?" "Директоршу нашу, Жанну Геннадиевну так называют. Она маму
сразу уволила, как только узнала, что мы уезжаем в Израиль." "Я обо всем
этом впервые слышу, - глухо сказал Кеша. - То-то меня гэбэшники без конца на
беседу приглашают. И все про Аллу Михайловну расспрашивают... Дела!.."
"Вот что, - вскочила Инга. - Вы тут, мальчики, располагайтесь, как
дома. А я к Юре на переговорный пункт..."
"Как это нет?! - надрывалась в трубку Алла. - Ты хоть соображаешь, что
ты говоришь мне, матери, кретин? Я же ничего не требую, скажи мне только
одно: он с тобой или нет? И перестань мне врать, под-донок!" "Честное слово,
Алик! Клянусь..." "Слушай, он у-е-хал к те-бе! Он улетел один, зайцем...
Господи, если ты не врешь, то он уже, скорее всего, в колонии малолетних
перступников... Его уже насилуют всей камерой... Боже, Боже мой, как я не
успела его увезти из этой проклятой страны!.." "Алик, что ты вообразила! Я
его найду, не плачь, слышишь? Я немедленно позвоню в Хабаровск, в
аэропорт... Его же не могли ссадить в воздухе..." "В каком воздухе? Что ты
там бормочешь, инфантильный идиот? Я тебе в десятый раз, тупица, объясняю,
что..."
"Заткнись," - тихо и внятно сказала Инга, вырывая трубку у Юрия. "Что,
простите? - растерялась Алла. - Кто это? На линии! Кто-то подключился к
разговору. Проверьте, пожалуйста..." "Линия в порядке, женщина, - раздался
металлический голос. - Говорите?" "Боже, Юра, кто это там?.."
"Юра - не идиот, не кретин и не тупица. Это ты сама - хамло питерское,
- с возрастающим изумлением услышала Алла тот же женский голос и борьбу за
трубку. - Сережа твой уже у своего отца, слышала? И оставь Юру в покое.
Займись воспитанием кого-нибудь другого. Мы тебе сами позвоним. Ты все
поняла?" "Юра, да не молчи, ты..." "Еще что-нибудь гавкнешь, повешу трубку,
- ускользала от Юрия Инга. - А оскорблять при мне прекрасного Человека,
моего мужа, никому не позволю. Учла? Тогда говори с ним, но осторожно, я тут
рядом!" "Юра? Кто это?" "Инга..." "Что еще за Инга, Господи?.." "Моя...
жена." "Ты женился?! Когда?" "Не важно. Минутку... Инга, откуда ты знаешь о
Сереже?" "Так они с Кешей у нас."
"С Кешей!.. - задохнулась Алла. - Так это... это Кеша его увез, а
Кирюшку просто подговорили наплести мне, дуре, всякие небылицы... Ну,
подлец! Все вы подлецы... А, теперь я поняла... Это ведь очередная грязная
провокация КГБ... Но вам всем это даром не пройдет! Завтра же весь
цивилизованный мир... Вы за все ответите, вы..."
"Ленинград прервал, мужчина, - сказала телефонистка. - Там что-то
случилось, по-моему." "Девушка, милая, спросите, Бога ради, как она там?"
"Минуту... Дежурненькая, алле-у... Ленинградочка, проснись-ка. Ага. Ага. На
скорой увозят? А живую хоть? Алле-у... Мужчина, алле-у, вы слушаете? Живая
ваша женщина, спазма у нее, а так ничего. Теплая еще..."
Юрий перевел дух. Только теперь он сообразил, что все это время в
трубке дышал кто-то третий, даже рисковал изредка простуженно пошмыгивать
носом.
"Что за чертовщина? Мужчина какой-то стоял с ней рядом там что ли?"
"Если бы! - невесело усмехнулась Инга. - Тебе от сына предстоит узнать
такое... Так что скоро мы все будем, как говорится, под колпаком у Мюллера."
"Инга, мне и так досталось. Так ты хоть... Что он там, ранен что ли?"
"Сержик? Да нет, он в полном порядке. Уже вымыт и накормлен. А вот
благоверная твоя бывшая... Короче, она у тебя теперь - активная сионистка, в
отказе. Помнишь мы "Голос" у моих папы с мамой без глушилки слушали, так это
про них. Мировая общественность требует, сенаторы американские Брежневу
пишут и так далее. Из школы ее выгнали. Почтальон, антисоветчица и без пяти
минут израильтянка. Так что папа мой как в воду смотрел..."
"А мы-то при чем?" "Очень даже при всем. По закону ты должен вернуть
Сережу матери. Раз. Они уезжают в Израиль практически без права переписки,
если ты не хочешь неприятностей, которых у тебя и без КГБ выше головы. Два.
Ты, судя по всему, без сына жить не сможешь и постепенно сам созреешь для
эмиграции. Три. А я не могу жить без тебя... Кроме того, я, оказывается, по
их законам, настоящая еврейка, как это ни странно при моей таежной
биографии. Вот мы и на пути туда же. И хорошо бы, кстати. А то нам всем в
этой цитадели всемирного счастья скоро жрать совсем нечего будет..."
"Чушь все это, Инночка! Я уже настроил себя, что та семья для меня
потеряна. И от сына уже начал отвыкать. Единственный ребенок не только по
закону, но и морально должен оставаться при разводе с матерью. Он ее очень
любит. И она его... Она вообще совсем не злая, нервная только очень. У нее
Железная Гвоздя..." "Директорша?" "Уже знаешь? Так она у Аллы всю душу
вынула. Сержик пусть погостит у нас немного и с Кешей вернется. Это решено.
А нас с тобой их сионистские дела никак не касаются. В Комсомольске
сионистов и разных отказников я вообще не встречал, кроме... ну этого,
Фридмана, я тебе рассказывал. Но уж он-то, если на кого и похож, то уж никак
не на диссидента. Кстати только окончились мои сны про тебя и веник, как
начались сны про Израиль. Такие же утомительные и нелепые, но как там, во
всяком случае во снах, красиво! Боже, какой же это сказочный мир!.." "Вот и
отлично. Все, как говорится, к лучшему... Глядишь, со временем
воссоединимся. А что? Отец к сыну. И больше никаких очередей за мылом..."
"Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь, Ури Эфраимович, - мягко начал
полный мужчина с лицом детского врача. - К вам лично, как и к вашей новой
семье, наш разговор не имеет никакого отношения." "Я понимаю, вас интересует
Алла и ее окружение, но я уже много месяцев не..." "Простите, что я вас
перебиваю, - вступил в разговор второй, которого Юрий про себя сразу назвал
"иезуитом". - Но и не это является предметом нашей беседы. Нас интересуете
только вы, как честный советский человек, патриот нашего социалистического
отечества. Мы знаем, что вы покинули Ленинград по чисто семейным
обстоятельтсвам, не имели и не имеете никаких контактов с антисоветскими
элементами и являетесь советским интернационалистом. В то же время, как
ученый еврейской национальности, вы волей-неволей являетесь предметом
пристального внимания израильской разведки и ее пособников - сионистских
организаций." "Я понимаю... В связи с массовым выездом, евреи потеряли
доверие государства..." "Напротив, - возразил "детский врач", - доверие
возросло. Никто, кроме лиц еврейской национальности, не имеет сегодня
возможности легально покинуть нашу Родину. Но советские евреи, тем не менее,
в массе не поддались сионистской пропаганде. Вызов из Израиля получили
тысячи людей, а заявление на выезд на ПМЖ, в плане "воссоединения семей",
подали десятки. Мы гордимся нашими гражданами вашей национальности и верим
вам всем, может быть, даже больше, чем некоторым другим нацменьшинствам,
особенно прибалтам." "Тем не менее, - добавил "иезуит", - израильские
спецслужбы имеют на учете всех вас. Особенно ученых, культурныхи
общественных деятелей."
"Они нуждаются в наших ученых? - удивился Юрий. - Я читал об этом
сбежавшем в Америку физике... забыл фамилию. Так он там работает не то
портье, не то швейцаром." "Правильно, - криво улыбнулся "иезуит" и обратился
к "врачу": - А ведь у него совершенно правильное политическое понимание
ситуации! Так вот, активность израильтян, как авангарда мирового
империализма, направлена не на созидание своего сионистского образования на
арабской земле, а на разрушение нашей с вами Родины. Чтобы лучшие люди нашей
науки, техники, медицины и культуры покинули свою страну и тем самым нанесли
ей огромный материальный и моральный урон. Дальнейшая судьба этих людей
сионистов совершенно не интересует. Я вам дам прочитать, под расписку, это
для служебного пользования, вот эту "Белую книгу". Здесь письма бывших
советских граждан, поддавшихся грязной и лживой пропаганде сионистов.
Почитайте вместе с вашей прекрасной молодой женой, проведите в студенческой
группе, куратором которой вы являетесь, политзанятие о сионизме. И сами для
себя сделайте вывод." "Вывод о чем?"
"Мы вам доверяем Ури..." "Я Юрий Ефремович, если угодно." "Но по
паспорту..." "Так вывод о чем? О вашем доверии?" "Можно сказать и так. Нам
нужна помощь лучших из наших советских граждан..." "То есть вы предлагаете
мне..." "Да он прямо на лету хватает! - восхитился "иезуит". - Вот именно.
Стать нашим помощником." "И как я у вас буду называться? Сексотом? Фискалом?
Стукачем? Провокатором охранки?.."
"Ну вот, - искренне огорчился "доктор". - Слышать от вас такие слова
просто удивительно. Вы же разумный человек. Но раз вы спросили, я отвечаю.
Мы предлагаем вам стать разведчиком. Защитником народа от его злейших
врагов." "И, прежде всего, защитником своего, еврейского народа." - добавил
"иезуит". "Я могу подумать?" "Конечно, но чем дольше вы будете думать, тем
хуже для вас." "То есть вы мне все-таки угрожаете?" "Понимаете, мы далеко не
каждому делаем подобные предложения, пожевал тонкими губами "иезуит". - Но
если оно уже сделано, вы являетесь носителем доверенной вам государственной
тайны, ограничивающей, скажем, турпоездку за границу, продвижение по службе,
поддержку партийных органов, которой вы неизменно пользовались в нашем
городе." "Вам это нужно? - мягко вступил "врач". - А взамен, в случае вашего
согласия, вы становитесь нашим доверенным лицом со всеми возможными в вашем
положении привелегиями. И ради чего вам отказываться? Неужели вам интересы
нынешних сионистских друзей вашей бывшей жены дороже благополучия вашей юной
русской супруги? Порасспросите сына об окружении Аллы Хадас и сделайте вывод
о моральном облике этой публики..." "Вот что. Я прочитаю эту вашу "Белую
книгу". Порасспрошу сына. И посоветуюсь с женой. Это можно?" "Даже нужно. Но
потом Инга Игнатьевна не должна быть в курсе наших с вами операций, если вы
будете работать..." "Надеюсь, пока я свободен?" "Какой может быть разговор?"
Весь дрожа,Юрий вышел из безликого гостиничного номера, куда он был
накануне звонком на кафедру приглашен на беседу. Так вот как буднично и
респектабельно, оказывается, ЭТО сегодня делается, думал он, проходя по
пустынным в утренние часы коридорам и лестницам. Никаких тебе иголок под
ногти и прочих милых шалостей. Но никакого возражения они не потерпят. Мягко
стелят... Профессионалы. А Инга, скорее всего, уже беременна. "Лишат
поддержки". То есть сделают все, чтобы отравить жизнь, если я откажусь.
Знают, что у меня вот-вот защита докторской, и мне как воздух нужна именно
поддержка, а не тайное и умелое противодействие. Что же эта за книга,
изданная политиздатом, но для служебного пользования? Какое отношение к этим
играм имеют мои студенты, среди которых нет ни одного еврея? И кто это меня
им рекомендовал? Да уж не тот ли же Альтман? Разоткровенничался я тогда с
ним, а зря.
А этот Фридман... Ладно, пока что нам с Ингой предстоит пикантный ужин
с Хвостовыми и Кешей...
Ужин был назначен в ресторане на первом этаже той же гостиницы, где
днем Юрия, как весело выразилась Инга, "охмуряли ксендзы". Юрий уже пришел в
себя, особенно после того, как Инга однозначно посоветовала ему не строить
из себя героя сопротивления режиму, с которым он всегда был в ладах, и не
кочевряжиться. Оказалось, что в стукачах ходит чуть не четверть студентов,
дело житейское, "гримасы нашего недоразвитого социализма с собачьей
мордой..." Инга проскочила только потому, что ее "не уступил" старшему брату
горотдел милиции - она была незаменима в дружине по обезвреживанию
хулиганок.
"Менты и парни-дружинники к ним приеживаться стесняются, - объяснила
Инга, - а девчонки-дружинницы - просто боятся. А передо мной эти пьяные
девки сразу тушуются и начинают подлизываться. Ты что! Я ни одну и пальцем
не тронула. Посмотрю вот так в глаза и..."
"Ничего себе! Меня даже качнуло... Представляю! Ты и мне в глаза
как-нибудь так посмотришь?"
"Если изменишь... Знаешь, это меня папа научил: встретишь, говорит, в
тайге зверя какого-нито, ну, рысь там, медведя, тигра, мужика незнакомого,
не важно, посмотри вот так!..." "Действовало?" "Безотказно! Я тебе
как-нибудь на кошке или собаке на улице продемонстрирую. Полная потеря
ориентации минут на пять. А когда оклемается,я уже далеко."
Так что драматическая ситуация с вербовкой Юрия растворилась тотчас в
радостном ожидании Инги уникальной возможности блеснуть перед самим
ректором, посмевшим было выгнать ее "за хулиганство и разврат".
"Ты уж прости меня, Юрик, - крутилась она перед зеркалом, так и сяк
прилаживая на мраморных плечах срочно вырезанное, обрезанное и перешитое
чуть ли не единственное ее платье. - Я его сегодня надолго загоню в бутылку
своим телом." "Но ты уж... слишком глубоко вот тут... Декольте должно
волновать, оставлять простор воображению, а не..." "Вот так поднять?" "Ты
что! Сразу слишком короткое получилось, чуть не трусики видны..." "Нужны они
мне!" "Позволь, ты что, и без лифчика пойдешь?" "Юрик, ну где же я возьму
лифчик под декольте? Наши для такого наряда сроду не выпускались, а
французский я у Натали попросила примерить, так и его видно. Он для висячей,
а у меня стоячая... Ну, и потом не ты ли сам говорил, что обнажать тело
приличнее, чем нижнее белье? Значит так: тут повыше, тут пониже... Красиво?"
"С ума сойти. Упасть- не встать!" "Ты что, серьезно? Тогда... У нас еще
есть... несколько минут - упасть. И Сержик как раз с моими ребятами
математикой занимается в общежитии. Пусть-ка платье чуть отлежится..."
"Инга!.."
"Скорее, а то и впрямь опоздаем... Ой, осторожнее, ты! Да если я перед
твоим этим Петенькой еще и c синяком на груди сяду, он к родной жене за
столом вообще обращаться забудет... Ага... вот та-ак, нежно,
по-джентльменски..."
"Савельева, кто кого имеет, я вас или вы меня? Раскомандовалась тут...