на "вы", хохотнули и убежали туда, где огни... Слух об интимных отношениях
доцента Хадаса со студенткой испарился еще быстрее, чем возник. Самое
интересное, что исчезла и тоска об оставленной семье. Две проблемы
проглотили друг друга, как две теоретические змеи в траве, что заглатывают
друг друга, пока не исчезают обе - только трава колышется... Будни, лекции,
научная тема, а во рту все тот же предмет: раскусить страшно, проглотить
невозможно, а выплюнуть жалко. И бесконечныеморозы. Белый дым из труб
городской ТЭЦ, стелющийся неизменно с Амура на лесопарк на фоне
псевдотеплого голубого неба.
Заманский разогнул спину и обернулся на голоса. С сопочки, отделявшей
дачный поселок от станции, по протоптанной в снегу тропке сквозь молодой
березняк, с хохотом держась друг за друга, спускались, скользя, Инга и Юрий
с лыжами в руках. Марк Семенович махнул им рукой и снова взялся за топор.
Янтарная смола блестела сквозь снег, запорошивший поленья. Снег сверкал на
щедром мартовском солнце чистыми сугробами на грядках, на крыше домика, на
крыльце. Из трубы упруго бил синеватый душистый дым прямо в ослепительно
голубое и действительно потеплевшее небо. От сопок эхо возвращало удары
топора в первозданной тишине разбуженного безмолвия.
Двое остановились у калитки, розовощекие, молодые, светлоглазые, очень
красивые со своими счастливыми улыбками.
Накануне к Юрию вернулся тот же идиотский сон. На этот раз он гонялся
за Ингой со своим домашним веником по бассейну. Люди в купальниках
сторонились странной пары - он в расстегнутом женском черном кожушке, а она
нагая, - затеявшей семейную ссору в общественном месте. Наконец, Инга
вскарабкалась обезьяной на вышку, Юрий взлетел за ней по лестнице и уже
совсем было огрел ее по спине веником, когда она ласточкой прыгнула в воду.
Он всердцах метнул туда же веник, который один и остался на поверхности
бассейна, почему-то затянутого тонким льдом. Девушка была видна сквозь
прозрачный лед и воду - картинно раскинулась на спине, светя глазами. "За
что убил?" - грозно спросил кто-то сзади. Юрий увидел, что студенты
поднимаются на вышку. Один из них толкнул его в грудь. Ничего страшного,
пронеслось в мозгу Юрия, пока он летел вниз, во-первых я в кожушке и сильно
не ударюсь, а потом и лед-то тонкий и хрупкий... От удара о лед поднялся
страшный звон. Он открыл глаза.
Было утро, и кто-то упорно звонил в дверь. Там оказалась Инга с двумя
парами лыж. "Вы любите сюрпризы, Юрий Ефремович? - смеялась она. - Тогда
собирайтесь. Сегодня прямо жарко - минус пятнадцать, весна. Марк Семенович и
Ольга Львовна приглашают нас к ним на дачу покататься на лыжах. Согласны?"
"Инга, - растерянно произнес Юрий, чувствуя, что инородное тело во рту не то
проглотилось, не то выпало во сне, пока он летел с вышки на лед, - Как ты
узнала, что ты мне снилась?" "Я знала? - удивилась она. - А что вам... тебе
снилось?" "Обычный сон, - ни с того ни с сего произнес он, радуясь, что
ничего больше не надо катать во рту. - Что я за тобой, голой, гоняюсь с
каким-то грязным веником. Сегодня, к тому же, в бассейне..." "Это серьезно,
- загадочно сказала она. - Скоро твой веник тебе наяву приснится. А пока
собирайся, едем к Заманским."
И вот они уже на участке. Заманский стягивает зубами мокрую заснеженную
рукавицу и протягивает друзьям руку: "Как добрались?"
"Автобус по расписанию не пришел, Юрик сразу замерз, он вообще у меня
жуткий мерзляк, -Ингу явно заносило от гордости, что она снова с этим
долгожданным спутником, - побежал ловить такси, но нанял попутку, а лыжи ни
внутрь, ни в багажник не лезут. Представляете, пришлось всю дорогу держать
их за окном на весу. Сами замерзли и всю машину ему выстудили... Уже не рад
был нашей пятерке..."
"А Оля и Костя здесь?" - Юрий восхищенно оглядывался на непривычно
чистое великолепие местной зимы.
"Печку наверху топят. Они в верхней комнате. Нижнюю так выморозило, что
не протопить."
Такую комнатку можно было прогреть и восковой свечой. А тут гудела
раскаленная крохотная металлическая печурка, около которой сидел рыжий Костя
Заманский и деловито пришивал подошву к лыжному ботинку. Рядом, тоже на
полу, сидела Оля в байковых шароварах и летней маечке, не то все еще
загорелая, не то смуглая, но какая-то "нерусская", слишком уютная и
домовитая. Остро пахло лыжной мазью, таявшим снегом и прошлогодними травами,
развешанными по наклонным стенам. Травы были прощальным осенним приветом
раскинувшегося внизу под глубокими голубыми снегами стелющегося северного
сада. На полу катались высохшие яблочки-ранетки, присохла желтая глина
раскисшего огорода - следы короткого, щедрого и жаркого здешнего лета... За
окошком пестро громоздились дачные домики, убегавшие к синеющему на сопке
лесу.
Лес этот оказался веселым березняком с вкраплениями сине-зеленых елей и
кедров. Юрий, Инга и Костя остановились на гребне сопки, откуда виден был
весь дачный поселок с единственной дымящей трубой - над голубым домиком
Заманских. За поселком чернела линия железной дороги, почти пустынное
заснеженное шоссе и морской простор замерзшего Амура до синих гор на
горизонте. Троедружно присели, вскрикнули, подскочили на палках и понеслись
по дачной улице вдоль черных срубов колодцев, разнообразных домиков и
невидимых под сугробами садов - к заманчивому дымку. И все на одном дыхании,
с визгом резвящейся петляющей у них перед лыжами Инги, со снежками в ее
спину, с арбузным воздухом вглубь легких. У калитки все почувствовали, что
приморозили щеки и стали весело их натирать снегом, смеясь неизвестно чему.
На крохотном столике в верхней комнате краснели на столике душистые
помидоры домашней засолки, светились янтарные луковицы, исходил паром
разваристый картофель, звали к трапезе соль и черный хлеб. Столик едва
помещался среди десяти вытянутых ног. В тишине устало потрескивала
остывающая печурка, Все охотно сбросили свитера. Инга жалась светящимся
белым плечом к плечу Юрия и щурилась как кошка на ждущую своего триумфа
бутылку водки среди закусок. Пар от картофеля уносился вниз, в поддувало
печурки.
После второго тоста Заманский уже не напористо, а робко начал:
"Завтра..."
"На кафедральной предзащите, - тут же сказал Юрий, - я выступлю на
вашей стороне!" Все облегченно шевельнулись и переглянулись. Заговор,
расслабленно подумал Юрий. Милый наивный заговор. Вот и Ингу подослали с
лыжами... Закуски готовили, обсуждали, как бы меня уговорить... Поступили,
как все, как бы им это ни претило, просто иного выхода для защиты
диссертации нет, сработали, как сумели, со своими скудными возможностями...
"Вам в самом деле понравилось, Юрий Ефремович, или?.." - настороженно
сказала Оля. "Диссертация грамотная, смелая, интересная. Содержательная. Я с
удовольствием вчитывался в каждое слово. Вы, Ольга Львовна, можете гордиться
своим мужем. Я не часто получал такое удовольствие от научных изысканий. И
не в моих, поверьте, правилах, - подчеркнул он, покосившись на восторженно
глазевшую на него сбоку Ингу, - поддерживать диссертации самых близких
друзей, если сама работа мне не по душе. Так что - не дрейфить!" - поднял он
рюмку.
"Без дрейфа парусник не плывет, - растерянно произнес Марк Семенович,
ошеломленный безоговорочной поддержкой Хадаса, означавшей, по его мнению,
несокрушимую поддержку самого Негоды! И - успех на защите в Ленинграде... -
За объективную поддержку," - на всякий случай добавил он. Инга поцеловала
Юрия в щеку и шепнула: "Спасибо."
2.***
"Дорогой мой папочка (зачеркнуто) папа! Я не знаю, помнишь ли ты еще
меня, но я тебя помню и очень (зачеркнуто) люблю. Твой адрес у меня
(зачеркнуто) твой адрес я украл (зачеркнуто) я украл (подчеркнуто) у дяди
Кеши. Я живу так себе. Учусь тоже. Кирка, помнишь, из шестой квартиры научил
меня карате, как ты хотел, но я тогда не захотел. Теперь я всех
(подчеркнуто) в классе и на улице бью. Даже Димку, а он второгодник и у него
есть настоящий кастет. Он дерется нечестно, с гирькой в кулаке. Но я ему дал
поддыхало ногой, и его папка к нам приходил меня зарезать. Но мама ему не
открыла и позвонила в милицию. Но Димка сказал, что они с отцом все равно
меня поймают и убьют, но я еще больше тренируюсь, сделал себе финку из
твоего напильника. Так что ты за меня не бойся. Я сейчас и сам кого хочешь
прикончу. Новый год я провел у Кирки. Его отец налил нам с ним немного
водки. Потом они там все перепились и передрались, а мы с Киркой всю
новогоднюю ночь шлялись по Ленинграду и потом отсыпались у нас. Мамки все
равно дома не было. Она ушла (тщательно зачеркнуто). Короче. Мы были одни
весь день, смотрели телек, голубой огонек и фигурное катание. Папа! Дядя
Инокеша говорит, что у тебя могут быть командировки в Ленинград. Давай с
тобой сразу договоримся. Имей в виду, что я тебя с сегодняшнего дня буду
ждать каждую субботу с восемнадцати до девятнадцати на станции "Автово" где
кабинки телефонов-автоматов, понятно? Это, чтобы ты знал (зачеркнуто). Или
давай я к тебе приеду сам, без мамы. Ты не думай, я уже решил, что можно на
поезде. Просто пока холодно, а в мае можно. Янатоварной станции узнавал,
есть вагоны прямо до Комсомольска. Я уже начал копить продукты на дорогу.
Твой - сам знаешь кто..."
Юрий положил письмо в карман и закурил вторую сигарету от первой,
третью от второй... не помогало. Печальное лицо сына заслонило яркую
теплынь.
Словно вдруг спохватившись, наступила бурная весна. Все дружно и
торопливо стало таять. С крыш с грохотом летели пласты почерневшего снега,
сугробы превратились в бездонные лужи, солнце припекало черную спину
тулупчика. Над институтом истерически орали где-то перезимовавшие и
откуда-то возникшие сине-черные вороны. Полы, стены и потолки коридоров
ослепительно сияли отраженным от весенних луж солнцем.
Так же празднично выглядела аудитория, где развешивал свои плакаты
обмирающий от волнения Заманский. Кроме членов кафедры и
студентов-старшекурсников тут были проректоры. Потом пришел и ректор.
Хозяйски сел на самое видное место, согнув на запуганного еще больше его
появлением Марка Семеновича свои могучие плечи, обтянутые грубой вязки
пуловером. Во время доклада он несколько раз мощно откидывался назад и
что-то зло и громко говорил заву и угодливо лезущему к его лицу старику. При
этом он презрительно тыкал пальцем то в один, то в другой плакат. После
одного из таких поворотов Ефим Яковлевич презрительно поднял верхнюю губу и
что-то сказал ректору на ухо. Тот оглушительно захохотал и погрозил
довольному до слез Вулкановичу пальцем. Экс-зав угодливо развел руками.
Малиново-багровый Бурятов светил очками, сидя на подоконнике, чтобы в
форточку оттягивало перегар от нюха ректора. Иногда он непроизвольно громко
икал, прикрывая рот нечистым платком. На него оглядывались. Докладчик
сбивался и начинал фразу сначала, все более высоким от волнения голосом.
Юрий сидел среди студентов. Инга стояла у стены, чтобы лучше слышать и
видеть одновременно и докладчика, и Юрия. Она тоже волновалась так, что лицо
и шея ее шли пятнами.
Заманский сначала только поглядывал на Юрия, а потом вообще обращался,
казалось, только к нему. Юрий кивал, ободряя затравленного старшего
преподавателя без степени. Во время безобразной пантомимы старика с хохотом
ректора он позволил себе покрутить пальцем у виска.
Между тем,плакаты производили впечатление какой-то нелепой
мистификации. Диссертация казалась запоздавшей на сто пятьдесят лет. Все эти
грот-бам-брам-реи и грот-брам-стаксели были бы уместнее в сценарии
пиратского боевика. Но были алгоритмы, диаграммы, формулы. Все слушали
доклад по разному. Студенты и аспиранты - восторженно, ректор, Бурятов и
Вулканович - откровенно презрительно, Замогильский - пришибленно, Валентин
Антонович Попов - нейтрально. Впрочем, в части аппробации все выглядело
неожиданно солидно: положительные отзывы от пароходств и энергетиков, даже
вроде бы рекомендации к внедрению парусных систем для ветроустановок от
Совмина Якутии.
"В заключение я могу сказать, - светил Марк Семенович рыжими глазами, -
что люди сожгут рано или поздно весь уголь и всю нефть, задохнутся в ядерных
отходах, а ветер, этот вечный бродяга, будет двигать суда и крутить лопасти
электростанций. За парусный двигатель атомного века!.." Студенты бурно
захлопали. Когда они кончили, продолжал хлопать и истерически хохотать,
громко икая, только Бурятов со своего подоконника.
Зав встал: "Вы кончили, Марк Семенович?" "Обо всем этом можно говорить
часами, но я надеюсь расширить мое сообщение, отвечая на вопросы." "Спасибо
Товарищи, попрошу вопросы." "Когда и где будет построен ваш первый
парусник?" - студентка. "Мы в студенческом конструкторском бюро сделали
несколько проектов и разослали их... Я полагаю, что как только кто-то
возьмется проектировать и строить, мы..."
"Возьмется - в неопределенном будущем, - поднялся, весь дрожа от
возбуждения старик. - Я, товарищи, как бывший завкафедрой, должен внести
некоторую ясность в существо излагаемой темы диссертации, -
многозначительная пауза. - Ник-то и ни-ко-му никог-да и ни-че-го по теме
соискателя Заманского не рекомендовал. Есть обнадеживающие фразы в
заключениях. Обычная дань вежливости, не более. Я и сам по своей диссертации
десять лет назад получал подобные положительные отзывы, но верил только
опытному образцу, который способен убедить Ученый Совет! И только за
внедрение моей работы мне дали ученую степень, а не за вежливые фразы! Что,
это, мол, все интересно. Так ведь и романы о парусных фрегатах читать
интересно! Значит ли это, что мы все должны бросить учить студентов и..."
"Ефим Яковлевич, - поморщился зав. - У вас вопрос или выступление?" "Пока -
вопрос! - агрессивно выдохнул Вулканович. - Выступление мое тут кое-кому
очень не понравится..." "Марк Семенович, будете сразу отвечать на вопрос
доцента Вулкановича?" "Сразу. Да, однозначной рекомендации пока нет, но..."
"Вы удовлетворены?" - зав - старику. "Еще бы!"
"Алексей Павлович?" "У меня один вопрос, не по существу, если мне будет
позволено, - преодолевая икоту соскочил с подоконника Бурятов. - На всех
плакатах, по-моему следует к защите добавить по эмблеме - череп и две
косточки без мяса..." Хохот ректора, свист молодых и студентов. "Я прошу
серьезнее, Алексей Павлович," - зав с детской улыбкой. "Да невозможно тут
серьезнее! - лицо Бурятова мгновенно стало синюшным и одутловатым. - Чем мы
тут, черт нас возьми занимаемся? Для чего сюда пригласили студентов -
позорить преподавательский корпус института?Что мы тут вообще выслушиваем и
пытаемся обсуждать? Да в нормальном вузе такую тему на курсовой проект
постеснялись бы дать! Чушь собачья. И ею увлекся вроде бы дипломированный
инженер, старший преподаватель вуза. Ну увлекся, так излагай родной жене на
правах семейного графомана. При чем тут мы с вами? Серьезнее! Да у него на
плакате номер семь даже знак интеграла нарисован неверно. Интеграл, да будет
вам известно, уважаемый докладчик, это сумма, эс латинское, а у вас
вытянутое гэ русское. Как и вся ваша, с позволения сказать диссертация! Я
ничего, - вытянул он руки вперед, - я и не такое слыхивал. За студентов
обидно, что их инженерии такие умельцы учат, словно нет никого
пограмотнее..." Опять хохот, старик, сняв очки, крутит головой и вытирает
слезы. Ректор, весь багровый, криво улыбается. "Тогда, может быть, и
обсуждать дальше нечего?" - зав ректору. Тот мощно пожимает плечами. Зав
кивает и поднимает голову: "Юрий Ефремович?"
Мертвая тишина. Бурятов перестает икать и съеживается. Ректор прямо на
глазах бледнеет. Старик проседает почти под стол.
"Первый вопрос у меня не к докладчику, - спокойно начинает Юрий. - Где
я? В вузе или в общей тюремной камере? Если в вузе, то почему кураж и
расправа? Если в камере, то где конвой? ("Ого!" - молодые показывают большие
пальцы друг другу. Инга подается от стены словно готова прямо тут броситься
Юрию на шею.)Если же по существу, то прошу ответить на следующие вопросы.
Кто проверял экономическое обоснование и есть ли заключение о достоверности
ваших выводов? На плакате номер семь, кроме неудачно выписанного знака
интеграла, есть, на мой взгляд, очень спорная, но интересная интерпретация
эффекта Негоды. Вы уверены в вашей правоте, или прав профессор Негода? Если
правы вы, то признал ли профессор свою ошибку и отметил ли это
обстоятельство в своем положительном заключении руководителя темы на вашу
работу? Благодарю вас." "В данном случае правы мы оба. И это отмечено в
заключении. Просто я пошел дальше профессора. При закритических ветрах,
когда чайные клиперы прошлого века убирали все или часть парусов, мое судно,
напротив, может включить запатентованный мною рекуперативный двигатель.
Современные материалы позволяют сделать рангоут из легированной стали,
такелаж - из стальных канатов или из канатов с окисью необия. Пластиковые
паруса, армированнные стальной сетью, имеют практически безграничную
прочность. Все это позволяет судну плавать без уменьшения парусности при
любом ветре, накапливая его энергию впрок. А потом долго ходить без расхода
топлива при штиле. Но при закритическом давлении воздуха в пузе (хохот
Бурятова)... Это парусная терминология, Алексей Павлович.... Так вот, в пузе
паруса предложенной мною формы появляются полученные мною в аэродинамической
трубе вихри, резко усиливающие тягу ветрового движителя. Иннокентий
Константинович Негода даже предложил назвать этот феномен эффектом
Заманского и..."
"Простите - перебил его Юрий. - К сведению присутствующих. Как сказал
мне сегодня утром по телефону профессор Негода, диссертация Марка Семеновича
рекомендована к защите на докторском совете, чтобы дать ему возможность
получить сразу степень доктора технических наук без кандидатской степени
прежде всего за эффект Заманского. Продолжайте, пожалуйста...""Да я,
собственно..." - Заманский развел руками и вытер со лба обильный пот. "У вас
вопрос?" - зав ректору.
"Фантазии по поводу доктора наук Заманского, - начинает ректор, -
оставим на совести Юрия Ефремовича и его утренних телефонных собеседников,
если они вообще существовали, учитывая разницу во времени между
Комсомольском и Ленинградом. Таких докторов в нашей стране сроду не было, и,
смею надеяться, никогда не будет. Наша наука так низко еще не опустилась.
Впрочем, я о другом. Марк Семенович, вы отдаете себе отчет о своем положении
в нашем институте?"
"Вопрос не по существу, Петр Николаевич," - зав с детской улыбкой.
"Ничего. За неимением другого существа вопроса, займемся пока этим. Для
пользы дела и докладчика. Вы отбыли пятилетний срок старшего преподавателя и
не защитились за этот период, так? Если вы в течение года не защититесь, я
вас понижу до ассистента, обещаю при всех. Подождите петушиться! Уволитесь?
Отлично. Но квартиру вы получили от института, а потому должны будете ее
освободить более достойному преподавателю. Нам не нужны позорящие наш вуз
фантазеры. Так вот, я лично займусь этим вопросом, но квартира за вами не
останется, я вам это обещаю при всех, включая вашего покровителя. У меня
десяток специалистов без квартир, мыкаются в общежитии. А вам пусть даст
квартиру тот, кому нужны ваши закритические области, пузо и интегралы на
букву гэ. Вам все понятно?" "Еще бы..." "Вот и отлично. Из всей же этой
галиматьи, - ректор брезгливо обвел ладонью красочно и любовно вырисованные
плакаты, -я советую попробовать сделать толковую статью в
"Технику-молодежи." А вас я бы пристегнул к тематике Алексея Павловича. Ему
как раз нужны люди. Если он через год лично попросит меня оставить вас на
работе в прежней должности, то я вас, возможно, оставлю. Если же не
справитесь и с его темой - вот вам порог! Идет?" "Я... подумаю, Петр
Николаевич..." "Вот это другой разговор. Вам сколько лет? Сорок? Нельзя же
до конца жизни быть ребенком!"
"А - подонком?" - тихо и внятно спросил Юрий, и все вздрогнули.
Ректор резко обернулся на голос, словно его ткнули кулаком в спину.
"Что вы сказали, Юрий Ефремович? Повторите!" - Он медленно пошел в
сторону Юрия. У зава перекошенное от страха лицо, старик зыркает глазами,
словно прикидывая куда можно улизнуть в случае чего. Бурятов громко прыскает
в грязный платок и икает. Юрий встает и идет навстречу своему врагу.
"Попробую повторить. Только подонок может на предзащите, среди коллег и
студентов, а не в своем служебном кабинете, наедине, вести подобную беседу с
преподавателем вуза. Только подонок может, пользуясь незнанием ученым
гражданских законов, угрожать, что вышвырнет его семью на улицу - без
решения горсуда. Тем более, достоверно зная, что ведомственной площади у
института нет и никогда не было. Только подонок может "пристегнуть" ученого
к заведомо чуждой ему и, на мой взгляд, абсолютно бесперспективной теме
заведомого недоброжелателя. Только подонок, не прочитав даже и автореферата
диссертации, может рекомендовать свернуть ее в статью популярного журнала.
Вы согласны со мной, Петр Николаевич? Если да, то я вам советую сесть на
свое место, не мешать заседанию кафедры. И не махать у меня перед глазами
своими кулачищами. Когда вы это делаете, вы становитесь до смешного похожим
на ветряную мельницу, а это скорее не по вашей части. Вы у Марка Семеновича,
насколько я знаю, не стажировались."
"Я ему только советовал... Все слышали!"
"Я тоже слышал ваши советы. Мы никого здесь не судим, Петр Николаевич.
Мы не занимаемся ни положением Марка Семеновича в нашем институте, ни, тем
более, его правом на горисполкомовскую квартиру. Не время и не место. Мы на
предзащите диссертации. И обсуждаемздесь только научное исследование. Я
внимательно ознакомился с идеей сохранения энергии ветра впрок..."
"С бабой его, заготовленной впрок, ты внимательно ознакомился! - едва
не лопается от злости, Бурятов, напрягая в крике синие жилы на шее. - Ему
этот Заманский блядь подложил, специально переселенную к себе домой впрок из
общежития... Даили нет? Что глазки забегали? Да или нет? А?!"
"Заткнись ты, скотина!"
"Уберите хоть студентов!" - секретать истерично заву.
"Все это знают! - разрывается Бурятов. - Как она перед ним в кубовой
голыми сиськами трясла!.. Все это видели. Ее за это чуть из комсомола не
выгнали! Вот Заманский ее сразу у себя дома впрок и поселил, чтобы Хадаса
соблазнить и чтобы тот на предзащите... Все видели, как Савельева с Хадасом
в общественном бассейне при всех чуть не еблись голые! И это все знают. И
все молчат. Почему? Не хотят иметь дело с хамом! Вот он тут при нас даже
ректора института обхамил! Тебе, Юрий Ефремович не в вузе, тебе бы в
вытрезвителе работать, людям руки крутить, падла!"
"Да подождите вы со своим вытрезвителем, - морщится ректор. - Вы что
себе действительно позволяете, Юрий Ефремович? В вузе!.."
"Вот тут вы совершенно правы, Петр Николаевич, - спокойно говорит Юрий,
направляясь кпобледневшему как мел сразу остывшему Бурятову. Тот
испуганнотаращит слезящиеся голубые глаза с красными белками. - Вы правы...
Такое нельзя себе позволить даже в вузе. Нигде нельзя себе позволить не дать
по морде..."
Бурятов обреченно и безропотно принимает тяжелый удар кулаком в нос,
достает тот же грязный носовой платок и привычно закидывает голову, унимая
кровь.
"Звоните в милицию, - кричит басом побелевший ректор заву. - Я тебя не
на пятнадцать суток!.. Я тебя на полтора года упеку, идиот..."
Все выходят в коридор. Бурятов, поддерживаемый под руки секретарем и
стариком, что-то быстро говорит высоким плачущим голосом, размазывая по лицу
сопли, обильные слезы и кровь.
"Алексей Павлович, - вдруг раздается сбоку звонкий голос. -
Подождите-ка. Тут же еще я вас жду!.."
Он оборачивается и тотчас отлетает, садясь у стены, от оглушающего
удара кулаком по губам. Разъяренная и красивая Инга Савельева ждет, когда он
поднимется. Бурятов цепляется за стену, не сводя с Инги полных ужаса глаз,
разгибается, громко чмокая разбитым ртом, и выплевывает зуб, в изумлении
глядя на него на ладони.
"Погодите-ка, Алексей Павлович, я же только начала!.." -
размахиваетсяИнга, но ее сзади охватывает не совсем прилично Юрий и
оттаскивает к ошеломленным всем происходящим возбужденным студентам. Она
яростно вырывается, пытаясь укусить Юрия за руку, шипит и фыркает, но он не
сдается, с трудом справляясь с неожиданно очень сильной девушкой. Наконец,
ее хватают за руки подруги, и тут как раз появляется милиция.
Ни слова не говоря, двое милиционеров тотчас заламывают руки тому же
несчастному окровавленному Бурятову. "Опять вы безобразничаете, Алексей
Павлович, - говорит лейтенант. - На этот раз уж точно я вам десять суток..."
"Позвольте, - вмешивается ошарашенный ректор. - Я член бюро горкома
партии, ректор института профессор Хвостов. И я свидетельствую, что доцент
Бурятов сам был зверски избит прямо на заседании кафедры сначала доцентом
Хадасом, а потом в коридоре студенткой Савельевой..."
"Ничего не понимаю, - теряется лейтенант. - Рукоприкладство в вузе, это
же... Но... позвольте, товарищ ректор, Бурятов же у вас пьян! И потом мы его
хорошо знаем. Он у нас вечно по всем ресторанам драки затевает. Не может
доцента Хадаса со студенткой испарился еще быстрее, чем возник. Самое
интересное, что исчезла и тоска об оставленной семье. Две проблемы
проглотили друг друга, как две теоретические змеи в траве, что заглатывают
друг друга, пока не исчезают обе - только трава колышется... Будни, лекции,
научная тема, а во рту все тот же предмет: раскусить страшно, проглотить
невозможно, а выплюнуть жалко. И бесконечныеморозы. Белый дым из труб
городской ТЭЦ, стелющийся неизменно с Амура на лесопарк на фоне
псевдотеплого голубого неба.
Заманский разогнул спину и обернулся на голоса. С сопочки, отделявшей
дачный поселок от станции, по протоптанной в снегу тропке сквозь молодой
березняк, с хохотом держась друг за друга, спускались, скользя, Инга и Юрий
с лыжами в руках. Марк Семенович махнул им рукой и снова взялся за топор.
Янтарная смола блестела сквозь снег, запорошивший поленья. Снег сверкал на
щедром мартовском солнце чистыми сугробами на грядках, на крыше домика, на
крыльце. Из трубы упруго бил синеватый душистый дым прямо в ослепительно
голубое и действительно потеплевшее небо. От сопок эхо возвращало удары
топора в первозданной тишине разбуженного безмолвия.
Двое остановились у калитки, розовощекие, молодые, светлоглазые, очень
красивые со своими счастливыми улыбками.
Накануне к Юрию вернулся тот же идиотский сон. На этот раз он гонялся
за Ингой со своим домашним веником по бассейну. Люди в купальниках
сторонились странной пары - он в расстегнутом женском черном кожушке, а она
нагая, - затеявшей семейную ссору в общественном месте. Наконец, Инга
вскарабкалась обезьяной на вышку, Юрий взлетел за ней по лестнице и уже
совсем было огрел ее по спине веником, когда она ласточкой прыгнула в воду.
Он всердцах метнул туда же веник, который один и остался на поверхности
бассейна, почему-то затянутого тонким льдом. Девушка была видна сквозь
прозрачный лед и воду - картинно раскинулась на спине, светя глазами. "За
что убил?" - грозно спросил кто-то сзади. Юрий увидел, что студенты
поднимаются на вышку. Один из них толкнул его в грудь. Ничего страшного,
пронеслось в мозгу Юрия, пока он летел вниз, во-первых я в кожушке и сильно
не ударюсь, а потом и лед-то тонкий и хрупкий... От удара о лед поднялся
страшный звон. Он открыл глаза.
Было утро, и кто-то упорно звонил в дверь. Там оказалась Инга с двумя
парами лыж. "Вы любите сюрпризы, Юрий Ефремович? - смеялась она. - Тогда
собирайтесь. Сегодня прямо жарко - минус пятнадцать, весна. Марк Семенович и
Ольга Львовна приглашают нас к ним на дачу покататься на лыжах. Согласны?"
"Инга, - растерянно произнес Юрий, чувствуя, что инородное тело во рту не то
проглотилось, не то выпало во сне, пока он летел с вышки на лед, - Как ты
узнала, что ты мне снилась?" "Я знала? - удивилась она. - А что вам... тебе
снилось?" "Обычный сон, - ни с того ни с сего произнес он, радуясь, что
ничего больше не надо катать во рту. - Что я за тобой, голой, гоняюсь с
каким-то грязным веником. Сегодня, к тому же, в бассейне..." "Это серьезно,
- загадочно сказала она. - Скоро твой веник тебе наяву приснится. А пока
собирайся, едем к Заманским."
И вот они уже на участке. Заманский стягивает зубами мокрую заснеженную
рукавицу и протягивает друзьям руку: "Как добрались?"
"Автобус по расписанию не пришел, Юрик сразу замерз, он вообще у меня
жуткий мерзляк, -Ингу явно заносило от гордости, что она снова с этим
долгожданным спутником, - побежал ловить такси, но нанял попутку, а лыжи ни
внутрь, ни в багажник не лезут. Представляете, пришлось всю дорогу держать
их за окном на весу. Сами замерзли и всю машину ему выстудили... Уже не рад
был нашей пятерке..."
"А Оля и Костя здесь?" - Юрий восхищенно оглядывался на непривычно
чистое великолепие местной зимы.
"Печку наверху топят. Они в верхней комнате. Нижнюю так выморозило, что
не протопить."
Такую комнатку можно было прогреть и восковой свечой. А тут гудела
раскаленная крохотная металлическая печурка, около которой сидел рыжий Костя
Заманский и деловито пришивал подошву к лыжному ботинку. Рядом, тоже на
полу, сидела Оля в байковых шароварах и летней маечке, не то все еще
загорелая, не то смуглая, но какая-то "нерусская", слишком уютная и
домовитая. Остро пахло лыжной мазью, таявшим снегом и прошлогодними травами,
развешанными по наклонным стенам. Травы были прощальным осенним приветом
раскинувшегося внизу под глубокими голубыми снегами стелющегося северного
сада. На полу катались высохшие яблочки-ранетки, присохла желтая глина
раскисшего огорода - следы короткого, щедрого и жаркого здешнего лета... За
окошком пестро громоздились дачные домики, убегавшие к синеющему на сопке
лесу.
Лес этот оказался веселым березняком с вкраплениями сине-зеленых елей и
кедров. Юрий, Инга и Костя остановились на гребне сопки, откуда виден был
весь дачный поселок с единственной дымящей трубой - над голубым домиком
Заманских. За поселком чернела линия железной дороги, почти пустынное
заснеженное шоссе и морской простор замерзшего Амура до синих гор на
горизонте. Троедружно присели, вскрикнули, подскочили на палках и понеслись
по дачной улице вдоль черных срубов колодцев, разнообразных домиков и
невидимых под сугробами садов - к заманчивому дымку. И все на одном дыхании,
с визгом резвящейся петляющей у них перед лыжами Инги, со снежками в ее
спину, с арбузным воздухом вглубь легких. У калитки все почувствовали, что
приморозили щеки и стали весело их натирать снегом, смеясь неизвестно чему.
На крохотном столике в верхней комнате краснели на столике душистые
помидоры домашней засолки, светились янтарные луковицы, исходил паром
разваристый картофель, звали к трапезе соль и черный хлеб. Столик едва
помещался среди десяти вытянутых ног. В тишине устало потрескивала
остывающая печурка, Все охотно сбросили свитера. Инга жалась светящимся
белым плечом к плечу Юрия и щурилась как кошка на ждущую своего триумфа
бутылку водки среди закусок. Пар от картофеля уносился вниз, в поддувало
печурки.
После второго тоста Заманский уже не напористо, а робко начал:
"Завтра..."
"На кафедральной предзащите, - тут же сказал Юрий, - я выступлю на
вашей стороне!" Все облегченно шевельнулись и переглянулись. Заговор,
расслабленно подумал Юрий. Милый наивный заговор. Вот и Ингу подослали с
лыжами... Закуски готовили, обсуждали, как бы меня уговорить... Поступили,
как все, как бы им это ни претило, просто иного выхода для защиты
диссертации нет, сработали, как сумели, со своими скудными возможностями...
"Вам в самом деле понравилось, Юрий Ефремович, или?.." - настороженно
сказала Оля. "Диссертация грамотная, смелая, интересная. Содержательная. Я с
удовольствием вчитывался в каждое слово. Вы, Ольга Львовна, можете гордиться
своим мужем. Я не часто получал такое удовольствие от научных изысканий. И
не в моих, поверьте, правилах, - подчеркнул он, покосившись на восторженно
глазевшую на него сбоку Ингу, - поддерживать диссертации самых близких
друзей, если сама работа мне не по душе. Так что - не дрейфить!" - поднял он
рюмку.
"Без дрейфа парусник не плывет, - растерянно произнес Марк Семенович,
ошеломленный безоговорочной поддержкой Хадаса, означавшей, по его мнению,
несокрушимую поддержку самого Негоды! И - успех на защите в Ленинграде... -
За объективную поддержку," - на всякий случай добавил он. Инга поцеловала
Юрия в щеку и шепнула: "Спасибо."
2.***
"Дорогой мой папочка (зачеркнуто) папа! Я не знаю, помнишь ли ты еще
меня, но я тебя помню и очень (зачеркнуто) люблю. Твой адрес у меня
(зачеркнуто) твой адрес я украл (зачеркнуто) я украл (подчеркнуто) у дяди
Кеши. Я живу так себе. Учусь тоже. Кирка, помнишь, из шестой квартиры научил
меня карате, как ты хотел, но я тогда не захотел. Теперь я всех
(подчеркнуто) в классе и на улице бью. Даже Димку, а он второгодник и у него
есть настоящий кастет. Он дерется нечестно, с гирькой в кулаке. Но я ему дал
поддыхало ногой, и его папка к нам приходил меня зарезать. Но мама ему не
открыла и позвонила в милицию. Но Димка сказал, что они с отцом все равно
меня поймают и убьют, но я еще больше тренируюсь, сделал себе финку из
твоего напильника. Так что ты за меня не бойся. Я сейчас и сам кого хочешь
прикончу. Новый год я провел у Кирки. Его отец налил нам с ним немного
водки. Потом они там все перепились и передрались, а мы с Киркой всю
новогоднюю ночь шлялись по Ленинграду и потом отсыпались у нас. Мамки все
равно дома не было. Она ушла (тщательно зачеркнуто). Короче. Мы были одни
весь день, смотрели телек, голубой огонек и фигурное катание. Папа! Дядя
Инокеша говорит, что у тебя могут быть командировки в Ленинград. Давай с
тобой сразу договоримся. Имей в виду, что я тебя с сегодняшнего дня буду
ждать каждую субботу с восемнадцати до девятнадцати на станции "Автово" где
кабинки телефонов-автоматов, понятно? Это, чтобы ты знал (зачеркнуто). Или
давай я к тебе приеду сам, без мамы. Ты не думай, я уже решил, что можно на
поезде. Просто пока холодно, а в мае можно. Янатоварной станции узнавал,
есть вагоны прямо до Комсомольска. Я уже начал копить продукты на дорогу.
Твой - сам знаешь кто..."
Юрий положил письмо в карман и закурил вторую сигарету от первой,
третью от второй... не помогало. Печальное лицо сына заслонило яркую
теплынь.
Словно вдруг спохватившись, наступила бурная весна. Все дружно и
торопливо стало таять. С крыш с грохотом летели пласты почерневшего снега,
сугробы превратились в бездонные лужи, солнце припекало черную спину
тулупчика. Над институтом истерически орали где-то перезимовавшие и
откуда-то возникшие сине-черные вороны. Полы, стены и потолки коридоров
ослепительно сияли отраженным от весенних луж солнцем.
Так же празднично выглядела аудитория, где развешивал свои плакаты
обмирающий от волнения Заманский. Кроме членов кафедры и
студентов-старшекурсников тут были проректоры. Потом пришел и ректор.
Хозяйски сел на самое видное место, согнув на запуганного еще больше его
появлением Марка Семеновича свои могучие плечи, обтянутые грубой вязки
пуловером. Во время доклада он несколько раз мощно откидывался назад и
что-то зло и громко говорил заву и угодливо лезущему к его лицу старику. При
этом он презрительно тыкал пальцем то в один, то в другой плакат. После
одного из таких поворотов Ефим Яковлевич презрительно поднял верхнюю губу и
что-то сказал ректору на ухо. Тот оглушительно захохотал и погрозил
довольному до слез Вулкановичу пальцем. Экс-зав угодливо развел руками.
Малиново-багровый Бурятов светил очками, сидя на подоконнике, чтобы в
форточку оттягивало перегар от нюха ректора. Иногда он непроизвольно громко
икал, прикрывая рот нечистым платком. На него оглядывались. Докладчик
сбивался и начинал фразу сначала, все более высоким от волнения голосом.
Юрий сидел среди студентов. Инга стояла у стены, чтобы лучше слышать и
видеть одновременно и докладчика, и Юрия. Она тоже волновалась так, что лицо
и шея ее шли пятнами.
Заманский сначала только поглядывал на Юрия, а потом вообще обращался,
казалось, только к нему. Юрий кивал, ободряя затравленного старшего
преподавателя без степени. Во время безобразной пантомимы старика с хохотом
ректора он позволил себе покрутить пальцем у виска.
Между тем,плакаты производили впечатление какой-то нелепой
мистификации. Диссертация казалась запоздавшей на сто пятьдесят лет. Все эти
грот-бам-брам-реи и грот-брам-стаксели были бы уместнее в сценарии
пиратского боевика. Но были алгоритмы, диаграммы, формулы. Все слушали
доклад по разному. Студенты и аспиранты - восторженно, ректор, Бурятов и
Вулканович - откровенно презрительно, Замогильский - пришибленно, Валентин
Антонович Попов - нейтрально. Впрочем, в части аппробации все выглядело
неожиданно солидно: положительные отзывы от пароходств и энергетиков, даже
вроде бы рекомендации к внедрению парусных систем для ветроустановок от
Совмина Якутии.
"В заключение я могу сказать, - светил Марк Семенович рыжими глазами, -
что люди сожгут рано или поздно весь уголь и всю нефть, задохнутся в ядерных
отходах, а ветер, этот вечный бродяга, будет двигать суда и крутить лопасти
электростанций. За парусный двигатель атомного века!.." Студенты бурно
захлопали. Когда они кончили, продолжал хлопать и истерически хохотать,
громко икая, только Бурятов со своего подоконника.
Зав встал: "Вы кончили, Марк Семенович?" "Обо всем этом можно говорить
часами, но я надеюсь расширить мое сообщение, отвечая на вопросы." "Спасибо
Товарищи, попрошу вопросы." "Когда и где будет построен ваш первый
парусник?" - студентка. "Мы в студенческом конструкторском бюро сделали
несколько проектов и разослали их... Я полагаю, что как только кто-то
возьмется проектировать и строить, мы..."
"Возьмется - в неопределенном будущем, - поднялся, весь дрожа от
возбуждения старик. - Я, товарищи, как бывший завкафедрой, должен внести
некоторую ясность в существо излагаемой темы диссертации, -
многозначительная пауза. - Ник-то и ни-ко-му никог-да и ни-че-го по теме
соискателя Заманского не рекомендовал. Есть обнадеживающие фразы в
заключениях. Обычная дань вежливости, не более. Я и сам по своей диссертации
десять лет назад получал подобные положительные отзывы, но верил только
опытному образцу, который способен убедить Ученый Совет! И только за
внедрение моей работы мне дали ученую степень, а не за вежливые фразы! Что,
это, мол, все интересно. Так ведь и романы о парусных фрегатах читать
интересно! Значит ли это, что мы все должны бросить учить студентов и..."
"Ефим Яковлевич, - поморщился зав. - У вас вопрос или выступление?" "Пока -
вопрос! - агрессивно выдохнул Вулканович. - Выступление мое тут кое-кому
очень не понравится..." "Марк Семенович, будете сразу отвечать на вопрос
доцента Вулкановича?" "Сразу. Да, однозначной рекомендации пока нет, но..."
"Вы удовлетворены?" - зав - старику. "Еще бы!"
"Алексей Павлович?" "У меня один вопрос, не по существу, если мне будет
позволено, - преодолевая икоту соскочил с подоконника Бурятов. - На всех
плакатах, по-моему следует к защите добавить по эмблеме - череп и две
косточки без мяса..." Хохот ректора, свист молодых и студентов. "Я прошу
серьезнее, Алексей Павлович," - зав с детской улыбкой. "Да невозможно тут
серьезнее! - лицо Бурятова мгновенно стало синюшным и одутловатым. - Чем мы
тут, черт нас возьми занимаемся? Для чего сюда пригласили студентов -
позорить преподавательский корпус института?Что мы тут вообще выслушиваем и
пытаемся обсуждать? Да в нормальном вузе такую тему на курсовой проект
постеснялись бы дать! Чушь собачья. И ею увлекся вроде бы дипломированный
инженер, старший преподаватель вуза. Ну увлекся, так излагай родной жене на
правах семейного графомана. При чем тут мы с вами? Серьезнее! Да у него на
плакате номер семь даже знак интеграла нарисован неверно. Интеграл, да будет
вам известно, уважаемый докладчик, это сумма, эс латинское, а у вас
вытянутое гэ русское. Как и вся ваша, с позволения сказать диссертация! Я
ничего, - вытянул он руки вперед, - я и не такое слыхивал. За студентов
обидно, что их инженерии такие умельцы учат, словно нет никого
пограмотнее..." Опять хохот, старик, сняв очки, крутит головой и вытирает
слезы. Ректор, весь багровый, криво улыбается. "Тогда, может быть, и
обсуждать дальше нечего?" - зав ректору. Тот мощно пожимает плечами. Зав
кивает и поднимает голову: "Юрий Ефремович?"
Мертвая тишина. Бурятов перестает икать и съеживается. Ректор прямо на
глазах бледнеет. Старик проседает почти под стол.
"Первый вопрос у меня не к докладчику, - спокойно начинает Юрий. - Где
я? В вузе или в общей тюремной камере? Если в вузе, то почему кураж и
расправа? Если в камере, то где конвой? ("Ого!" - молодые показывают большие
пальцы друг другу. Инга подается от стены словно готова прямо тут броситься
Юрию на шею.)Если же по существу, то прошу ответить на следующие вопросы.
Кто проверял экономическое обоснование и есть ли заключение о достоверности
ваших выводов? На плакате номер семь, кроме неудачно выписанного знака
интеграла, есть, на мой взгляд, очень спорная, но интересная интерпретация
эффекта Негоды. Вы уверены в вашей правоте, или прав профессор Негода? Если
правы вы, то признал ли профессор свою ошибку и отметил ли это
обстоятельство в своем положительном заключении руководителя темы на вашу
работу? Благодарю вас." "В данном случае правы мы оба. И это отмечено в
заключении. Просто я пошел дальше профессора. При закритических ветрах,
когда чайные клиперы прошлого века убирали все или часть парусов, мое судно,
напротив, может включить запатентованный мною рекуперативный двигатель.
Современные материалы позволяют сделать рангоут из легированной стали,
такелаж - из стальных канатов или из канатов с окисью необия. Пластиковые
паруса, армированнные стальной сетью, имеют практически безграничную
прочность. Все это позволяет судну плавать без уменьшения парусности при
любом ветре, накапливая его энергию впрок. А потом долго ходить без расхода
топлива при штиле. Но при закритическом давлении воздуха в пузе (хохот
Бурятова)... Это парусная терминология, Алексей Павлович.... Так вот, в пузе
паруса предложенной мною формы появляются полученные мною в аэродинамической
трубе вихри, резко усиливающие тягу ветрового движителя. Иннокентий
Константинович Негода даже предложил назвать этот феномен эффектом
Заманского и..."
"Простите - перебил его Юрий. - К сведению присутствующих. Как сказал
мне сегодня утром по телефону профессор Негода, диссертация Марка Семеновича
рекомендована к защите на докторском совете, чтобы дать ему возможность
получить сразу степень доктора технических наук без кандидатской степени
прежде всего за эффект Заманского. Продолжайте, пожалуйста...""Да я,
собственно..." - Заманский развел руками и вытер со лба обильный пот. "У вас
вопрос?" - зав ректору.
"Фантазии по поводу доктора наук Заманского, - начинает ректор, -
оставим на совести Юрия Ефремовича и его утренних телефонных собеседников,
если они вообще существовали, учитывая разницу во времени между
Комсомольском и Ленинградом. Таких докторов в нашей стране сроду не было, и,
смею надеяться, никогда не будет. Наша наука так низко еще не опустилась.
Впрочем, я о другом. Марк Семенович, вы отдаете себе отчет о своем положении
в нашем институте?"
"Вопрос не по существу, Петр Николаевич," - зав с детской улыбкой.
"Ничего. За неимением другого существа вопроса, займемся пока этим. Для
пользы дела и докладчика. Вы отбыли пятилетний срок старшего преподавателя и
не защитились за этот период, так? Если вы в течение года не защититесь, я
вас понижу до ассистента, обещаю при всех. Подождите петушиться! Уволитесь?
Отлично. Но квартиру вы получили от института, а потому должны будете ее
освободить более достойному преподавателю. Нам не нужны позорящие наш вуз
фантазеры. Так вот, я лично займусь этим вопросом, но квартира за вами не
останется, я вам это обещаю при всех, включая вашего покровителя. У меня
десяток специалистов без квартир, мыкаются в общежитии. А вам пусть даст
квартиру тот, кому нужны ваши закритические области, пузо и интегралы на
букву гэ. Вам все понятно?" "Еще бы..." "Вот и отлично. Из всей же этой
галиматьи, - ректор брезгливо обвел ладонью красочно и любовно вырисованные
плакаты, -я советую попробовать сделать толковую статью в
"Технику-молодежи." А вас я бы пристегнул к тематике Алексея Павловича. Ему
как раз нужны люди. Если он через год лично попросит меня оставить вас на
работе в прежней должности, то я вас, возможно, оставлю. Если же не
справитесь и с его темой - вот вам порог! Идет?" "Я... подумаю, Петр
Николаевич..." "Вот это другой разговор. Вам сколько лет? Сорок? Нельзя же
до конца жизни быть ребенком!"
"А - подонком?" - тихо и внятно спросил Юрий, и все вздрогнули.
Ректор резко обернулся на голос, словно его ткнули кулаком в спину.
"Что вы сказали, Юрий Ефремович? Повторите!" - Он медленно пошел в
сторону Юрия. У зава перекошенное от страха лицо, старик зыркает глазами,
словно прикидывая куда можно улизнуть в случае чего. Бурятов громко прыскает
в грязный платок и икает. Юрий встает и идет навстречу своему врагу.
"Попробую повторить. Только подонок может на предзащите, среди коллег и
студентов, а не в своем служебном кабинете, наедине, вести подобную беседу с
преподавателем вуза. Только подонок может, пользуясь незнанием ученым
гражданских законов, угрожать, что вышвырнет его семью на улицу - без
решения горсуда. Тем более, достоверно зная, что ведомственной площади у
института нет и никогда не было. Только подонок может "пристегнуть" ученого
к заведомо чуждой ему и, на мой взгляд, абсолютно бесперспективной теме
заведомого недоброжелателя. Только подонок, не прочитав даже и автореферата
диссертации, может рекомендовать свернуть ее в статью популярного журнала.
Вы согласны со мной, Петр Николаевич? Если да, то я вам советую сесть на
свое место, не мешать заседанию кафедры. И не махать у меня перед глазами
своими кулачищами. Когда вы это делаете, вы становитесь до смешного похожим
на ветряную мельницу, а это скорее не по вашей части. Вы у Марка Семеновича,
насколько я знаю, не стажировались."
"Я ему только советовал... Все слышали!"
"Я тоже слышал ваши советы. Мы никого здесь не судим, Петр Николаевич.
Мы не занимаемся ни положением Марка Семеновича в нашем институте, ни, тем
более, его правом на горисполкомовскую квартиру. Не время и не место. Мы на
предзащите диссертации. И обсуждаемздесь только научное исследование. Я
внимательно ознакомился с идеей сохранения энергии ветра впрок..."
"С бабой его, заготовленной впрок, ты внимательно ознакомился! - едва
не лопается от злости, Бурятов, напрягая в крике синие жилы на шее. - Ему
этот Заманский блядь подложил, специально переселенную к себе домой впрок из
общежития... Даили нет? Что глазки забегали? Да или нет? А?!"
"Заткнись ты, скотина!"
"Уберите хоть студентов!" - секретать истерично заву.
"Все это знают! - разрывается Бурятов. - Как она перед ним в кубовой
голыми сиськами трясла!.. Все это видели. Ее за это чуть из комсомола не
выгнали! Вот Заманский ее сразу у себя дома впрок и поселил, чтобы Хадаса
соблазнить и чтобы тот на предзащите... Все видели, как Савельева с Хадасом
в общественном бассейне при всех чуть не еблись голые! И это все знают. И
все молчат. Почему? Не хотят иметь дело с хамом! Вот он тут при нас даже
ректора института обхамил! Тебе, Юрий Ефремович не в вузе, тебе бы в
вытрезвителе работать, людям руки крутить, падла!"
"Да подождите вы со своим вытрезвителем, - морщится ректор. - Вы что
себе действительно позволяете, Юрий Ефремович? В вузе!.."
"Вот тут вы совершенно правы, Петр Николаевич, - спокойно говорит Юрий,
направляясь кпобледневшему как мел сразу остывшему Бурятову. Тот
испуганнотаращит слезящиеся голубые глаза с красными белками. - Вы правы...
Такое нельзя себе позволить даже в вузе. Нигде нельзя себе позволить не дать
по морде..."
Бурятов обреченно и безропотно принимает тяжелый удар кулаком в нос,
достает тот же грязный носовой платок и привычно закидывает голову, унимая
кровь.
"Звоните в милицию, - кричит басом побелевший ректор заву. - Я тебя не
на пятнадцать суток!.. Я тебя на полтора года упеку, идиот..."
Все выходят в коридор. Бурятов, поддерживаемый под руки секретарем и
стариком, что-то быстро говорит высоким плачущим голосом, размазывая по лицу
сопли, обильные слезы и кровь.
"Алексей Павлович, - вдруг раздается сбоку звонкий голос. -
Подождите-ка. Тут же еще я вас жду!.."
Он оборачивается и тотчас отлетает, садясь у стены, от оглушающего
удара кулаком по губам. Разъяренная и красивая Инга Савельева ждет, когда он
поднимется. Бурятов цепляется за стену, не сводя с Инги полных ужаса глаз,
разгибается, громко чмокая разбитым ртом, и выплевывает зуб, в изумлении
глядя на него на ладони.
"Погодите-ка, Алексей Павлович, я же только начала!.." -
размахиваетсяИнга, но ее сзади охватывает не совсем прилично Юрий и
оттаскивает к ошеломленным всем происходящим возбужденным студентам. Она
яростно вырывается, пытаясь укусить Юрия за руку, шипит и фыркает, но он не
сдается, с трудом справляясь с неожиданно очень сильной девушкой. Наконец,
ее хватают за руки подруги, и тут как раз появляется милиция.
Ни слова не говоря, двое милиционеров тотчас заламывают руки тому же
несчастному окровавленному Бурятову. "Опять вы безобразничаете, Алексей
Павлович, - говорит лейтенант. - На этот раз уж точно я вам десять суток..."
"Позвольте, - вмешивается ошарашенный ректор. - Я член бюро горкома
партии, ректор института профессор Хвостов. И я свидетельствую, что доцент
Бурятов сам был зверски избит прямо на заседании кафедры сначала доцентом
Хадасом, а потом в коридоре студенткой Савельевой..."
"Ничего не понимаю, - теряется лейтенант. - Рукоприкладство в вузе, это
же... Но... позвольте, товарищ ректор, Бурятов же у вас пьян! И потом мы его
хорошо знаем. Он у нас вечно по всем ресторанам драки затевает. Не может