Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 1 и 2)

   -- Мальчик.
   Рудольф сообщил ему об этом, как только родился младенец.
   -- Маленькую серебряную ложечку, чтобы он уплетал ею свою любимую кашку. В моей семье,-- обратился Бойлан к Брэду,-- был обычай дарить новорожденному пакет акций. Но это было в нашей семье, само собой разумеется. Я, конечно, не могу сделать такой подарок племяннику Рудольфа. Такой шаг с моей стороны могут расценить как какое-то особое отношение к Рудольфу с моей стороны, хотя я и в самом деле с большим уважением отношусь к нему. Из-за этого уважения я привязан и к его сестре, хотя в последние несколько лет наши пути разошлись. Но никто из нас не был против этого.
   -- Когда я родился, отец записал на мое имя нефтяную скважину,-- сказал Брэд.-- Но она оказалась пустой,-- он весело засмеялся.
   Бойлан вежливо улыбнулся.
   -- Главное -- удачная мысль!
   -- Только не в Оклахоме,-- возразил Брэд.
   -- Рудольф, я думал, что мы за обедом обсудим кое-какие дела, но раз ты сегодня занят, а мне вполне понятно твое желание побыть сегодня вечером с молодыми людьми твоего возраста, то в таком случае, может, уделишь мне пару минут...
   -- Если хотите,-- прервал его Брэд,-- я пойду прогуляюсь.
   -- Вы все так тонко чувствуете, мистер Найт,-- сказал Бойлан с острой, как нож, издевкой в голосе,-- но нам с Рудольфом нечего скрывать. Не так ли, Рудольф?
   -- Не знаю,-- без всяких обиняков ответил Рудольф. Он не собирался попадать в ловушку, которую, может, уготовил ему Бойлан.
   -- Вот что я хотел тебе сказать,-- продолжал Бойлан, переходя на деловой тон.-- Я купил тебе билет в круиз на пароходе "Куин Мэри". Пароход отправляется в плавание через две недели, так что у тебя впереди еще много времени, чтобы побыть с друзьями, оформить заграничный паспорт и все остальные документы. Я составил для тебя небольшой маршрут тех мест, которые просто необходимо посетить. Лондон, Париж, Рим, ну, как обычно. Закруглить, так сказать, твое обучение. Оно, по сути дела, начнется только с окончанием колледжа. Вы со мной согласны, мистер Найт?
   -- Нет, я не поеду,-- отрезал Рудольф, поставив свой стакан.
   -- Почему же? -- удивился Бойлан.-- Ведь ты всегда так восторженно говорил о путешествии в Европу.
   -- Может, позже, когда смогу себе такое позволить.
   -- И это все? -- Бойлан добродушно фыркнул, показывая, что он с пониманием относится к его гордыне.-- По-моему, ты меня не понял. Это тебе мой подарок. Мне кажется, такое путешествие тебе многое даст. Оно несомненно пойдет тебе на пользу. Немного пообтешешься, устранишь налет провинциализма, если позволишь мне так выразиться. Думаю, в августе я тоже смогу туда приехать, встретимся где-нибудь на юге Франции.
   -- Спасибо, Тедди, но я не смогу. Просто не смогу.
   -- Очень жаль,-- равнодушно пожал плечами Бойлан, соглашаясь.-- Мудрые люди знают, когда следует принимать подарки, а когда отказываться от них. Даже от пустых нефтяных скважин,-- кивок в сторону Брэда.-- Ну, конечно, если у тебя есть лучшие предложения...
   -- Да, мне нужно здесь кое-что сделать,-- признался Рудольф. Ну вот, начинается, подумал он.
   -- Можно поинтересоваться, что именно? -- Бойлан налил шампанского только себе, не обращая внимания на их почти пустые стаканы.
   -- Завтра утром я начинаю работать в магазине Калдервуда. Полный рабочий день.
   -- Несчастный,-- притворно пожалел его Бойлан.-- Какое ужасное скучное лето ожидает тебя. Должен признаться, у тебя довольно странные пристрастия. Предпочесть торговлю кастрюлями и сковородками, предлагая такого рода товар неряшливо одетым домохозяйкам в маленьком городишке, путешествию на юг Франции! Ну да ладно. Ты сам принял такое решение, и, по-видимому, для этого должны быть убедительные резоны. Ну а что ты будешь делать после того как пройдет лето? Ты будешь поступать на юридический факультет, как я тебе предложил или попытаешься определиться на дипломатическую службу? Будешь сдавать в МИДе соответствующие экзамены?
   Вот уже целый год Бойлан постоянно настойчиво подталкивал Рудольфа, чтобы он выбрал себе достойную профессию, безразлично какую, но сам Бойлан, конечно, отдавал предпочтение юриспруденции.
   "Для молодого человека, не обладающего значительными денежными средствами или наследством, не имеющего за душой ничего, кроме своей индивидуальности и здравого ума,-- писал ему Бойлан,-- юриспруденция -единственный путь, ведущий к власти и исключительности. Наша страна -страна адвокатов. Хороший адвокат становится незаменимым лицом для компании, которая пользуется его услугами. Довольно часто он достигает командных высот. Мы все живем в сложном, запутанном мире, который с каждым днем становится все сложнее, все запутаннее. Адвокат, хороший адвокат, в конечном итоге -- надежный проводник через все эти хитросплетения, поэтому и получает солидное вознаграждение. Даже в политике... Обрати внимание на процентный состав членов Сената. Сколько там юристов? Почему бы и тебе не завершить там, в этом высшем органе законодательной власти США, свою карьеру? Страна может использовать ум и прочие качества такого человека, как ты, в своих интересах, и отказаться, наконец, от тех нечестных кривляющихся клоунов, которые что-то там бормочут на Капитолийском холме. Бог -- тому порука. Или взять дипломатическую службу. Нравится тебе это или не нравится, но мы, Америка, хозяева мира, во всяком случае, должны ими стать. Поэтому мы просто обязаны поставить своих лучших людей на такие места, где они смогут оказывать свое влияние на наши действия, на действия наших друзей и врагов".
   Бойлан -- большой патриот. Выброшенный в сторону от магистрального течения в жизни из-за собственной лени, праздности или привередливости, он все еще не растратил своих глубоко укоренившихся добродетельных взглядов на управление обществом. Рудольф слышал, как Бойлан восхвалял только одного человека в Вашингтоне -- министра военно-морского флота Джеймса Форрестола. "Если бы ты был моим сыном,-- продолжал в своем письме Бойлан,-- я дал бы тебе другой совет. На дипломатической службе ты не будешь получать больших денег, зато будешь вести жизнь истинного джентльмена среди истинных джентльменов и тем самым станешь всем нам оказывать великую честь. Ничто там не помешает тебе заключить выгодный брак, и ты очень скоро получишь ранг посла. Любую помощь, которая от меня потребуется, я с радостью окажу тебе. Я не требую для себя никакого возмещения затраченных мной с этой целью усилий, кроме одного -- одного приглашения на ланч в свое посольство в два-три месяца. И тогда я с гордостью смогу говорить себе: в том, что он добился такой блестящей карьеры, есть доля и моих заслуг".
   Вспоминая слова Бойлана, лицо Калдервуда, грустно глядевшего на фотографию своих трех дочурок, Рудольф чувствовал себя подавленным и подумал: "Как странно, все хотят иметь сына". Но сына в своем личном, своеобразном представлении.
   -- Ну, Рудольф, я слушаю. Ты мне пока четко не ответил. Что ты выбираешь -- юриспруденцию или дипломатическую службу?
   -- Ни то ни другое,-- твердо произнес Рудольф.-- Я пообещал Калдервуду, что останусь у него в магазине, по крайней мере, на год.
   -- Понятно,-- холодно отозвался Бойлан.-- Целишь не очень высоко, как я вижу?
   -- Да, ты прав,-- сказал Рудольф.-- Хочу поступать по-своему, так, как мне нравится.
   -- Ну что же. Придется сдать билет на пароход в Европу. Больше не смею вас задерживать. Поезжайте к своим друзьям, развлекайтесь. Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Найт. Если вам удастся когда-нибудь покинуть дорогую для вас Оклахому, милости прошу ко мне, вместе с Рудольфом.
   Бойлан, допив свой стакан с шампанским, вышел из комнаты. Его твидовый пиджак безукоризненно сидел на его плечах, а намотанный на шею шелковый красный шарф казался маленькой огненной вспышкой.
   -- Ну и ну...-- протянул Брэд.-- Что все это значит?
   -- Несколько лет назад у него что-то было с моей сестрой,-- объяснил ему Рудольф. Он пошел к двери.
   -- Невозмутимый подлец, да?
   -- Совсем наоборот,-- возразил Рудольф.-- Далеко от этого. Пошли скорее отсюда!
   Когда они выехали за каменные ворота, молчавший до сих пор Брэд сказал:
   -- Знаешь, есть что-то странное в глазах этого человека. Только никак не могу понять, что это такое, черт бы его побрал! Кожа у него вокруг глаз как... как...-- он никак не мог подыскать нужных слов для сравнения,-словно затянута на "молнию" со всех сторон. Послушай, я тебе кое-что скажу... Могу побиться об заклад... По-моему, он сделал себе пластическую операцию на лице.
   Конечно, подумал Рудольф. Вполне возможно. Ведь не ездил же он на юг, чтобы там просто отоспаться.
   -- Может быть,-- согласился он. От Тедди Бойлана можно ожидать чего угодно...
   Кто все эти люди, кто они такие? -- Гретхен задавала себе вопрос, глядя на гостей.
   -- Выпивка на кухне,-- весело сказала она, обращаясь к новой паре, только что вошедшей в распахнутую настежь дверь.
   Придется подождать до прихода Вилли, чтобы узнать, как их всех зовут. Вилли пошел в бар на углу за льдом. В доме всегда полно виски, бурбона, джина, красного вина в кувшинах емкостью в полгаллона, но льда, как правило, всегда не хватает.
   В гостиной уже набилось около тридцати человек, лишь половину из которых Гретхен знала, но должны были подойти еще. Сколько именно? Кто знает? Иногда у нее складывалось ощущение, что Вилли останавливает на улице прохожих и приглашает их в ее квартиру. Мэри-Джейн приходила в себя после крушения второго брака, и поэтому ее приглашали на все вечеринки, чтобы немного отвлечь. Чувствуя себя объектом всеобщей жалости, Мэри-Джейн старалась всем отплатить за заботу о ней своим трудом. Она готовила выпивку, смешивала коктейли, мыла стаканы, выбрасывала окурки и пепел из пепельниц, увозила к себе домой задержавшихся гостей и укладывала их в постель. На какой же вечеринке можно обойтись без такой девушки?
   Гретхен болезненно поморщилась, заметив, как какой-то тип спокойно стряхивает пепел сигареты прямо на пол, и лицо ее исказила гримаса, когда он как ни в чем не бывало бросил на ковер "бычок" и раздавил его каблуком. Как же приятно находиться в этой комнате, когда в ней никого нет. Бледно-розовые обои на стенах, аккуратно расставленные книги на полках, хрустящие, накрахмаленные шторы, вычищенный камин, взбитые подушки, натертая до блеска воском мебель.
   Как она боялась, что Рудольфу ее вечеринка не понравится, хотя он не подавал ни малейшего признака, что переживает. Воспитанный парень, ничего не скажешь.
   Как всегда, когда он оказывался в одной комнате с Джонни Хитом, они удалялись с ним в уголок и там говорили. В основном говорил Джонни, а Рудольф слушал. Джонни было всего двадцать пять, но он уже был партнером в брокерской фирме на Уолл-стрит и, по слухам, сколотил себе целое состояние на фондовой бирже. Привлекательный молодой человек с мягким голосом, скромным, консервативным лицом и быстрыми, умными глазами. Она знала, что время от времени Рудольф, приезжая в город, приглашает Джонни вместе пообедать или сходить на спортивную игру. Когда ей удавалось иногда подслушать их беседу, то ее тематика не поражала Гретхен разнообразием. Все те же биржевые сделки, слияния компаний, образование новых, способы уклонения от уплаты налогов -- в общем, для нее, Гретхен, сплошная дремучая скука, а Рудольф, судя по всему, был всем этим увлечен, просто очарован, хотя, конечно, он не мог сейчас заниматься игрой на бирже, не мог ни с кем сливаться, или, тем более, организовать новую компанию.
   Однажды, когда она спросила, почему из всех ее гостей он всегда отдает предпочтение Джонни, Рудольф очень серьезно ей ответил: "Потому что он -единственный из твоих друзей, который может меня чему-то научить".
   Кто может до конца понять своего брата? Сегодня она хотела устроить совершенно другую, не обычную вечеринку по поводу завершения учебы Рудольфа в колледже. Вилли с ней согласился. Но, как это часто бывает, у нее ничего не получилось. Вышло, как всегда. Правда, порой состав участников чуть менялся, а вообще-то были одни и те же люди -- актеры, актрисы, молодые режиссеры, журналисты, топ-модели, девушки, которые работали в концерне "Тайм", радиопродюсеры, какой-то случайный обидчивый человек из рекламного агентства; женщины, такие, как Мэри-Джейн, только что разведенные, сообщавшие всем подряд, что их бывшие мужья -- педики; преподаватели из Нью-йоркского или Колумбийского университета, пишущие романы, молодые люди с Уолл-стрит, у которых был такой подозрительный вид, словно и здесь они готовы были к обману и мошенничеству; ослепительная, поразительно сексуальная секретарша, начавшая после третьей рюмки флиртовать напропалую с Вилли; бывший пилот, друг Вилли с войны, который, загнав ее в угол, начинал рассказывать о Лондоне; чей-то муж, разочарованный в жене, который приставал к Гретхен уже ближе к ночи, но все же в конце концов незаметно ускользал с Мэри-Джейн.
   Оставались прежними лишь темы бесед. Те же споры по поводу России, Элджера Хисса1 и сенатора Джо Маккарти2, интеллектуальные девочки, с пеной у рта восхваляющие Троцкого...
   -- Выпивка -- на кухне,-- весело сообщила Гретхен новой паре, такой загорелой, словно они провели весь этот день на пляже.
   Кто-то, только что открывший для себя датского теолога и философа Кьеркегора или только что прочитавший французского писателя Жан-Поля Сартра, спешил поделиться со всеми своими впечатлениями; кому-то, кто только что побывал в Израиле или Танжере, не терпелось поскорее рассказать об этом. Если бы все это в ее доме происходило раз в месяц, то она была бы не против,-- ради бога. Даже два раза в месяц, лишь бы ее гости не разбрасывали повсюду пепел и окурки. В основном это были красивые, образованные молодые люди, у всех водились деньги, и они могли позволить себе хорошо и модно одеваться, щедро угощали друг друга выпивкой, и большую часть лета проводили на Атлантическом побережье в Хэмптоне. Именно о таких людях мечтала она, надеялась, что именно такими будут все ее друзья, когда была девчонкой в своем Порт-Филипе. Но они постоянно окружали ее вот уже пять лет. Постоянные возлияния на кухне. Бесконечные вечеринки, с ума можно сойти!
   С озабоченным видом она прошла через толпу гостей к лестнице и поднялась наверх, в комнату на чердаке, где спал Билли.
   После рождения сына они переехали на последний этаж в старый дом из песчаника на Западной Двенадцатой улице, превратив чердак в довольно просторную комнату с застекленной крышей. Здесь кроме кроватки Билли и его разбросанных повсюду игрушек находился большой стол, за которым Гретхен работала. На нем стояла пишущая машинка и возвышалась гора книг с бумагами. Ей нравилось работать в комнате маленького Билли. Стук пишущей машинки совсем его не беспокоил, напротив, он был для него своеобразной колыбельной, под которую он сразу засыпал. Ребенок автоматизированного века, убаюкиваемый пишущей машинкой "Ремингтон".
   Включив настольную лампу, Гретхен увидела, что Билли до сих пор не спит. Он лежал в своей маленькой кроватке в пижаме и ручками медленно водил над головой, словно вырисовывая узоры в сигаретном дыму, проникавшем сюда снизу. Рядом с его головой на подушке лежал матерчатый жираф. Гретхен, конечно, чувствовала себя виноватой за этот табачный дым, но разве могла она запретить своим гостям курить только потому, что это могло не понравиться ее четырехлетнему сынишке, спавшему этажом выше? Наклонившись над кроваткой, она поцеловала его в лобик. Почувствовала запах мыла, оставшийся после его купания, и сладкий аромат детской кожи.
   -- Когда я буду большим,-- сказал ей Билли,-- я не буду приглашать гостей.
   Нет, ты явно не пошел в своего папочку, подумала Гретхен. Хотя он был точной его копией -- такой же белокурый, спокойный, с ямочками на щечках. Ничего от Джордахов. Может, ее брат Томас был на него похож, когда был совсем маленьким. Она вновь наклонилась над ним и поцеловала.
   -- Спи, спи, Билли!
   Гретхен подошла к своему рабочему столу, села, ужасно довольная, что сюда не доносится громкая болтовня гостей снизу. Никто, конечно, ее там не хватится, просиди она здесь хоть всю ночь. Она взяла в руки лежавшую на столе книгу. "Основы психологии". Лениво открыла ее. Двести страниц, посвященных анализу теста Роршаха1. Познай самого себя. Познай врага своего. Она по вечерам ходила в Колумбийский университет на курсы психологии. Если постараться, то можно получить ученую степень уже через два года. Она постоянно испытывала ощущение своей неполноценности, которое заставляло ее робеть в компании образованных друзей Вилли, да иногда и наедине с самим Вилли. Кроме того, ей нравилась атмосфера аудиторий, было приятно сознавать, что она никуда не спешит, что находится среди людей, которых не интересуют ни деньги, ни положение в обществе, ни дешевая слава.
   После рождения Билли Гретхен ушла из театра. Позже, говорила она себе, когда он подрастет и сможет обходиться без нее, она вернется на сцену. Но теперь она поняла, что никогда больше играть в театре не будет. Подумаешь, невелика потеря. Ей нужна была работа на дому, и, к счастью, она довольно быстро нашла ее, причем не прилагая особых усилий. Она начала помогать Вилли писать критические статьи и рецензии на радиопередачи, а позже и на телепрограммы, когда его одолевала лень, или он был занят чем-то другим, или страдал от похмелья. Вначале он подписывал своим именем все написанные ею статьи, но потом, когда ему предложили работу исполнительного менеджера в одном журнале, с повышением жалованья, она, осмелев, стала подписывать рецензии своим именем. Редактор по секрету сказал ей, что она пишет гораздо лучше Вилли, но она уже сама имела свое собственное мнение о творчестве мужа. Однажды, приводя в порядок вещи в сундуке, она случайно наткнулась на первый акт его пьесы. Какой ужас! Все, что было таким живым, выпуклым, таким ярким в устной речи Вилли, на бумаге становилось безжизненным, вымученным, архаичным. Она, конечно, ничего не сказала ему об этом, не призналась, что прочитала первый акт его пьесы. Но стала настойчиво уговаривать его перейти на руководящую работу.
   Гретхен внимательно посмотрела на желтоватый лист бумаги в машинке. Карандашом вписала пробное, черновое название статьи: "Песнь коммерсанта". Наобум остановилась на таком абзаце: "Нашей абсолютной недоверчивостью, свойственной всем американцам, практически ныне ловко пользуются коммерсанты, чтобы всеми правдами и неправдами навязать нам свой товар, независимо от того, каков он, этот товар, как мы к нему относимся -благожелательно ли, с опаской ли, да и вообще, нужен ли он нам? Они хотят всучить нам суп, сдобрив его смехом, еду на завтрак, прибегая к угрозам, автомобили, цитируя "Гамлета", слабительное, снабдив этикетку всяким вздором..."
   Гретхен нахмурилась. Нет, плохо. К тому же бессмысленно. Кто будет это слушать? Американский народ получает то, что он, по его мнению, хочет получить. Большинство ее гостей внизу живет за счет того, что так страстно обличает их хозяйка этажом выше. Те крепкие напитки, которые они сейчас пьют, куплены на деньги человека, распевающего вот эту "песню коммивояжера". Она выхватила листок из машинки и, яростно скомкав его, выбросила шарик в мусорную корзину. Все равно эту статью никогда не удастся напечатать. Вилли первый ей не позволит.
   Гретхен снова подошла к кроватке сына. Он уже спал, обнимая жирафа. Он спал, это чудо, это совершенство природы. Что ты, малыш, будешь продавать, что будешь покупать, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас? Какие ошибки, какие заблуждения ожидают тебя впереди? Сколько твоей любви будет потрачено впустую?
   Вдруг она услыхала чьи-то тяжелые шаги на лестнице и торопливо склонилась над кроваткой, делая вид, что поправляет одеяльце сына. Дверь отворилась, на пороге стоял Вилли, поставщик колотого льда.
   -- А я там спохватился, думаю, где ты?
   -- Я тут в одиночестве пытаюсь опомниться от этого безумия, восстановить утраченное здравомыслие,-- ответила Гретхен.
   -- Гретхен, ну что ты,-- упрекнул ее Вилли. Он немного раскраснелся от выпитого, на его верхней губе выступили капельки пота. Он начинал лысеть, особенно со лба, который становился все больше похож на бетховенский, хотя он по-прежнему ухитрялся выглядеть очень молодо.-- Ведь они не только мои, но и твои друзья.
   -- Они ничьи друзья,-- отрезала Гретхен.-- Все они большие любители выпить на дармовщину, вот и все.
   Она чувствовала себя в эту минуту законченной стервой. Перечитав свою статью, она поняла, что испытываемая ею неудовлетворенность уже стала главной причиной, почему она ушла от гостей и поднялась сюда, наверх. И вдруг, совсем неожиданно, ей стало горько от того, что ее ребенок так сильно похож на него, Вилли, и не похож на нее.
   -- Чего ты от меня хочешь? -- спросил Вилли.-- Чтобы я отправил их всех по домам?
   -- Да. Отошли их всех по домам.
   -- Ты же прекрасно знаешь, что я этого сделать не могу. Ладно, дорогая, пошли. Давай спустимся к гостям. Они уже начинают беспокоиться, не случилось ли с тобой чего.
   -- Передай им, что я вдруг почувствовала сильнейший позыв покормить ребенка грудью,-- сказала Гретхен.-- В некоторых племенах матери кормят грудью детей до семилетнего возраста. Они там все такие умные, посмотрим, знают ли и об этом наши гости?
   -- Дорогая...-- Он подошел, обнял ее за талию. В нос ей ударил резкий запах джина.-- Успокойся. Прошу тебя. В последнее время ты стала ужасно нервной.
   -- Ага! Выходит, ты заметил?
   -- Конечно, заметил.-- Он поцеловал ее в щечку. Так, простой поцелуй, для проформы, отметила она. Он вот уже две недели не занимался с ней любовью.
   -- Я знаю, в чем дело,-- сказал он.-- Ты слишком много работаешь. Уход за ребенком, работа, университет... домашние задания...-- Вилли все время пытался уговорить ее бросить курсы.-- Ну, чего ты хочешь добиться, что доказать? -- спрашивал он ее.-- Я и так знаю, ты -- самая умная женщина в Нью-Йорке.
   -- Я не делаю и половины того, что требуется,-- ответила она.-- Может, мне спуститься вниз, чтобы подыскать себе достойного кандидата в любовники и уйти с ним? Завести любовную интрижку? Чтобы успокоить нервы.
   Вилли, от удивления оторвав руку от ее талии, сделал шаг назад. Запах джина уже не так чувствовался.
   -- Смешно. Ха-ха! -- холодно произнес он.
   -- Вперед, на арену для петушиных боев,-- парировала она, выключив настольную лампу.-- Выпивка -- на кухне, дорогие гости!
   В темноте он снова обнял ее за талию.
   -- Что я сделал тебе плохого?
   -- Ничего. Хозяйка дома, само совершенство, и ее партнер сейчас вольются в прекрасную, изысканную атмосферу Западной Двенадцатой улицы.
   Она, отстранив от себя его руку, пошла вниз по лестнице. Через несколько секунд за ней спустился Вилли. Он чуть задержался, чтобы поцеловать сына в лобик губами, пахнущими джином.
   Гретхен сразу заметила, что Рудольф отошел от Джонни и теперь стоял в углу комнаты, о чем-то серьезно разговаривая с Джулией. Она, по-видимому, пришла, когда Гретхен была наверху. Друг Рудольфа, парень из Оклахомы, это живое воплощение главного героя Льюиса Синклера -- Бэббита1, громко хохотал над какой-то шуткой одной из секретарш. Джулия сделала себе высокую, красивую прическу... На ней было черное платье из мягкого бархата.
   "Знаешь,-- однажды призналась ей Джулия,-- мне постоянно приходится вести с собой ожесточенную борьбу, пытаясь подавить в себе веселую провинциальную школьницу". Нужно признать, что сегодня вечером это ей вполне удалось. Даже очень. Она выглядела слишком самоуверенной для девушки ее возраста. Гретхен могла дать руку на отсечение, что Джулия с Рудольфом ни разу еще не переспали. И это после пяти лет дружбы. Просто ненормально! С этой девушкой происходит что-то неладное, подумала Гретхен. А, может, во всем виноват Рудольф? Или они оба?
   Она помахала Рудольфу, но он ее не заметил. Гретхен направилась к нему, но ей вдруг перегородил дорогу один из руководителей рекламного агентства, прекрасно одетый, с модной прической, которая удивительно шла ему.
   -- Хозяюшка моя! -- выспренно, по-актерски начал он. Его звали Алек Листер. Когда-то он начинал в Си-би-эс с мальчика на побегушках, но это было давным-давно.-- Позвольте от всей души поблагодарить вас за такой прекрасный, такой веселый вечер.
   -- Нельзя ли вас причислить к подходящим кандидатам? -- сказала она, глядя на него в упор.
   -- Что вы сказали? -- Листер, не понимая ее, неловко перенес стакан из одной руки в другую. Он не привык к каверзным вопросам. Они ставили его в тупик.
   -- Нет, нет, ничего,-- ответила Гретхен.-- Просто промелькнула мысль. Я очень рада, что вам нравится мой зоопарк.
   -- Да, он в самом деле мне очень нравится.-- Листер, конечно, сильно выделялся на фоне всего этого сборища.-- Хотите, я скажу, что мне еще нравится? Ваши статьи в журнале.
   -- Скоро все на радио и телевидении будут называть меня Сэмюэл Тейлор Колридж1.
   Листер был одним из тех гостей, кого никак нельзя даже чуть-чуть задевать, но Гретхен сейчас была полна агрессии, выходила на военную тропу, как ирокез за скальпами.
   -- А это еще кто такой? -- Его озадачили во второй раз всего за тридцать секунд. Он уже хотел было недовольно нахмуриться. Наконец-то до него дошло.-- Ах, да, понял,-- сказал он. Но от того, что он понял, ему не стало легче.-- Если вы мне позволите критическое замечание, Гретхен,-продолжал он, прекрасно зная, что на всем протяжении этого нью-йоркского района от Уолл-стрит до Шестидесятой улицы он мог говорить все, что ему заблагорассудится, не спрашивая ни у кого на то разрешения,-- ваши статьи великолепны, но они, правда, несколько слишком... ну, как бы это поделикатнее выразиться, кусачие, язвительные. Мне так кажется. У них враждебный тон. Это, должен признать, конечно, привлекает, но все же складывается общее впечатление, что вы выступаете против нашего порядка в целом...