Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 1 и 2)

   -- Ах,-- спокойно произнесла она.-- Вы это поняли?
   Он уставился на нее с холодным официальным видом. За долю секунды от всей его сердечности не осталось и следа.
   -- Да, понял,-- сказал он.-- И не только я. В той атмосфере, в которой приходится сегодня жить нашей стране, когда повсюду идут судебные разбирательства, рекламодатели должны быть ужасно разборчивыми и знать наверняка, кому отдавать свои деньги, чтобы не заплатить тем людям, чье мнение может оказаться неприемлемым...
   -- Это что, предостережение? -- спросила в лоб Гретхен.
   -- Понимайте как знаете,-- холодно ответил он.-- Все это я говорю вам только из чувства дружбы.
   -- Как мило с вашей стороны, дорогой,-- она легонько коснулась его руки, нежно ему улыбаясь.-- Боюсь только, что уже поздно. Я стала красной коммунисткой, работающей на Москву, и сейчас занята организацией заговора с целью уничтожения Эн-би-си и Эм-джи-эм и киностудии "Метро-Голдвин-Майер", а заодно и разорить компанию "Ролстон" -- американцам не нужны сухие завтраки.
   -- Не обращай внимания, Алек, она сегодня на всех бросается.-- Рядом с ней стоял Вилли, держа ее за рукав.-- Она перепутала, думает, что сегодня -канун Дня всех святых1 и всех надо пугать. Пойдемте на кухню, выпьем еще.
   -- Спасибо, Вилли, но мне пора идти. У меня впереди еще две вечеринки, и я твердо пообещал на них заглянуть.-- Он порывисто поцеловал Гретхен в щеку. Она почувствовала на ней его легкое дыхание.-- Спокойной ночи, радость моя. Надеюсь, вы не забудете, что я вам сказал.
   -- Навечно в памяти, как в камне,-- ответила Гретхен.
   Сузив глаза, с абсолютно ничего не выражающим лицом, он пошел к двери, поставив на ходу свой стакан на пыльную полку с книгами. Там наверняка останется белый след от него.
   -- Что с тобой? -- тихо спросил ее Вилли.-- Тебе не нравятся деньги?
   -- Мне не нравится он, я его ненавижу! -- огрызнулась она.
   Отойдя от Вилли, она, радушно всем улыбаясь, стала пробираться между гостями в угол, где о чем-то беседовали Рудольф и Джулия. Чувствовалось, что разговор у них напряженный, и эта напряженность выстроила вокруг них невидимую стену, сквозь которую, казалось, не проникали ни обрывки бесед гостей, ни взрывы их хохота.
   Джулия едва не плакала, а у Рудольфа был сосредоточенный, упрямый вид.
   -- Думаю, что все это ужасно,-- твердила Джулия.-- Вот мое мнение, если хочешь!
   -- Как ты красива сегодня, Джулия! -- перебила их беседу Гретхен.-- Ну, вылитая роковая женщина.
   -- Что-то я этого не чувствую,-- ответила Джулия дрожащим голосом.
   -- В чем дело? Что-то произошло?
   -- Пусть расскажет Рудольф,-- Джулия повернулась к нему.
   -- В другой раз,-- процедил сквозь зубы Рудольф.-- Ведь у нас вечеринка.
   -- Он собирается постоянно работать в магазине Калдервуда! -- не выдержала Джулия.-- Начиная с завтрашнего дня.
   -- В нашем мире нет ничего постоянного,-- заметил Рудольф.
   -- Проторчать за прилавком всю жизнь,-- захлебываясь от возмущения, продолжала Джулия.-- В маленьком городишке, где и лошади-то не встретишь. Для чего тогда было заканчивать колледж? Так ты собираешься распорядиться своим дипломом, да?
   -- Сколько раз тебе говорить, что я не собираюсь застревать на всю жизнь в одном месте,-- обиделся Рудольф.
   -- Ну а теперь продолжай, расскажи,-- потребовала Джулия,-- давай, не бойся, выкладывай все остальное сестре.
   -- Что "остальное"? -- с тревогой в голосе спросила Гретхен.
   Она тоже сейчас испытывала глубокое разочарование: на самом деле, выбор Рудольфа никак не назовешь удачным, просто позор. Но, с другой стороны, она почувствовала облегчение. Если Рудольф будет работать у Калдервуда, то он будет продолжать заботиться о матери, освободит ее от этой обузы, от необходимости постоянно обращаться за помощью к Вилли. Конечно, это постыдное облегчение за счет ближнего, но тут уже ничего не поделаешь.
   -- Мне предложили провести нынешнее лето в Европе,-- ровным тоном сказал Рудольф,-- подарок, так сказать.
   -- И кто же этот благодетель? -- спросила Гретхен, хотя отлично знала, о ком идет речь.
   -- Тедди Бойлан.
   -- Ты знаешь, что родители разрешили бы мне тоже поехать в Европу,-сказала Джулия.-- Мы могли бы вдвоем провести такое волшебное лето, которого, возможно, в нашей жизни больше никогда не будет.
   -- У меня нет времени на волшебное лето, которого, возможно, в нашей жизни больше никогда не будет,-- насмешливо, зло, повторил Рудольф.
   -- Ну поговори с ним сама, Гретхен.
   -- Руди,-- начала та,-- разве ты не можешь позволить себе немного отдохнуть, повеселиться после такой трудной учебы?
   -- Европа от меня никуда не уйдет,-- возразил он.-- Я поеду туда, когда сочту нужным.
   -- Тедди Бойлан, наверное, был недоволен твоим отказом? -- спросила Гретхен.
   -- Это его дело.
   -- Боже, если бы мне кто-нибудь предложил такое путешествие в Европу,-сказала Гретхен,-- я была бы на палубе парохода через минуту...
   -- Гретхен, не поможешь? -- К ней подошел один из молодых людей.-Хотели завести проигрыватель, но кажется, ему капут!
   -- Поговорим позже,-- бросила Гретхен.-- Что-нибудь придумаем.
   Она пошла к проигрывателю, молодой человек шел следом за ней. Она наклонилась, пытаясь нащупать штепсельную вилку. Сегодня в комнате убирала их приходящая горничная-негритянка, и она всегда, после того как все пропылесосит, оставляла вилку на полу, не втыкала на место.
   -- Я и без того здесь спину ломаю,-- дерзко бросила она, когда Гретхен сделала ей замечание.
   Проигрыватель нагревался с глухим ворчанием, и вот заиграла первая пластинка из альбома "Южные моря". Такие приятные, детские, звонкие, чисто американские голоса, звенящие на далеком теплом островке, старательно выговаривали французские слова "Dites-Moi"1. Выпрямившись, Гретхен заметила, что ни Рудольфа, ни Джулии в комнате нет, они ушли. Больше никаких вечеринок в этой квартире, дала она себе зарок. По крайней мере, в течение года.
   Она вошла на кухню, и Мэри-Джейн тут же налила ей стакан виски.
   В последнее время Мэри-Джейн предпочитала распускать длинные рыжие волосы. Под ее голубыми глазами был избыток теней. Если смотреть на нее издалека -- все еще красотка, но вблизи картина резко менялась. Но все равно, сейчас, когда вечеринка длилась уже три часа, она пребывала в наилучшей форме, стреляла глазами, рот с ярко-красными губами был полуоткрыт, жадно, провоцирующе. Все мужчины, оказавшиеся в пределах ее досягаемости, непременно делали ей льстивые комплименты.
   -- Какая славная вечеринка,-- сказала она охрипшим от выпитого виски голосом.-- А этот новичок, Алек, как его бишь?
   -- Листер,-- подсказала Гретхен, сделав глоток из стакана, машинально отмечая, какой на кухне кавардак. Нет, она не будет здесь утром ничего убирать.-- Алек Листер.
   -- Ну, разве он не обворожителен? У него есть кто-нибудь?
   -- Здесь, у меня,-- нет.
   -- Да хранит его Господь, этого милого парня,-- вздохнула Мэри-Джейн.-Он просто очаровал нас всех на кухне, побыв с нами всего несколько минут. Но я слышала о нем жуткие вещи. Говорят, он избивает своих любовниц. Мне об этом сообщил Вилли.-- Она хихикнула.-- Но разве это не возбуждает? Ты случайно не заметила, не нужно ли ему принести еще стаканчик? Я тут же предстану перед ним с кубком в руках, я, Мэри-Джейн Хэкетт, верный его виночерпий.
   -- Он ушел минут пять назад,-- сказала Гретхен, испытывая злобное удовольствие от того, что передала эту информацию Мэри-Джейн. Интересно, с какими это женщинами настолько близок ее Вилли, что они запросто могли рассказать ему о том, как их избивает Алек Листер.
   -- Ах, ну да ладно,-- Мэри-Джейн пожала плечами.-- В море есть и другая рыба,-- философски заключила она.-- На кухню вошли двое мужчин, и Мэри, тряхнув своей рыжеволосой головой, лучезарно им улыбнулась.-- Приветствую вас, мальчики,-- сказала она,-- бар работает без перерыва.
   Мэри-Джейн зациклилась на одном. Она не могла выдержать и двух недель без секса. Вот в чем главный недостаток при разводе, подумала Гретхен, возвращаясь в гостиную.
   Рудольф с Джулией направлялись к Пятой авеню. Вечерний июньский воздух был терпким и вязким, словно набальзамированный душистыми травами. Он не держал ее за руку.
   -- Здесь нельзя поговорить серьезно,-- сказал он ей на вечеринке.-Пойдем отсюда.
   Но и на улице ничего не изменилось. Джулия быстро шла впереди, стараясь его не касаться. Ноздри ее маленького носика раздувались от негодования, она кусала свои полные губы. Он молча шел сзади по темной улице и думал только об одном: может, бросить ее, и все? Все равно разрыв между ними рано или поздно произойдет, так пусть раньше -- так будет лучше. Но вдруг Руди подумал о том, что больше никогда ее не увидит, и тут же пришел в отчаяние. Но все равно он молчал. В этой борьбе друг с другом выиграет тот, кто сумеет дольше промолчать. Он был в этом уверен.
   -- У тебя есть девушка,-- не выдержала Джулия.-- Вот почему ты решил остаться в этой ужасной дыре.
   Он засмеялся.
   -- Твой смех меня не одурачит,-- сказала она с горечью в голосе, и в нем, этом голосе, не было ничего общего с тем, как он звучал в те счастливые времена, когда они пели с ней вместе, и в тот трогательный, волнующий момент, когда она впервые сказала ему: "Я люблю тебя".
   -- Ты втрескался в какую-нибудь продавщицу с бантиками на голове, кассиршу или еще в кого-то. Ты спал с кем-то все это время. Я знаю, меня не проведешь.
   Он снова засмеялся, думая о своем неприступном целомудрии.
   -- Значит, ты педик,-- грубо сказала она.-- Мы встречаемся вот уже пять лет, ты постоянно твердишь, что любишь меня, но даже не пытался овладеть мной, заняться со мной любовью.
   -- Ты не давала мне и намека, что готова на большее,-- напомнил он.
   -- О'кей,-- сказала Джулия.-- Намекаю. Приглашаю к себе сегодня. Отель "Сент-Мориц", номер девятьсот двадцать три.
   Какие опасности, какие ловушки его поджидали?
   -- Нет,-- решительно сказал он.
   -- В таком случае, ты либо лжец, либо в самом деле педик.
   -- Я хочу на тебе жениться,-- признался он.-- Можно пожениться на следующей неделе.
   -- И где же мы проведем наш медовый месяц? В отделе садового инвентаря в магазине Калдервуда? Я предлагаю тебе мое чистое, без изъяна, молодое девственное тело,-- насмешливо продолжала она.-- Бесплатно. Даром. Без всяких условий. Кому нужна эта свадьба? Я свободная, сладострастная американская девушка, умеющая ценить свою свободу. Я одержала верх в сексуальной революции со счетом десять ноль.
   -- Я же сказал "нет",-- настаивал на своем Рудольф.-- И прошу тебя, прекрати разговаривать со мной, как моя сестра.
   -- Тупица! Ты хочешь похоронить себя со мной вместе в этом отвратительном городишке. А я-то всегда думала, что ты такой замечательный, умный парень, что у тебя впереди блестящее будущее. Ладно, я выйду за тебя замуж. На следующей неделе. Но только с одним условием. Летом мы едем в Европу, а осенью ты поступаешь на юридический факультет. А если не хочешь, приезжай в Нью-Йорк, устраивайся там на работу. Мне все равно, чем ты будешь там заниматься. Я тоже буду работать. Я хочу работать. Что мне делать в Уитби? Целый день думать о том, какой фартук надеть, когда ты вернешься домой с работы поздно вечером?
   -- Обещаю тебе, что через пять лет ты сможешь жить в Нью-Йорке или в любом другом месте, где пожелаешь.
   -- Он обещает! -- воскликнула она.-- Обещания раздавать легко. Но я не собираюсь вычеркнуть из жизни пять лет. Никак не могу тебя понять. Ну, скажи, ради бога, что ты получишь от всего этого? Что ты задумал?
   -- Я приступаю к делу на два года раньше, чем любой выпускник с моего курса,-- сказал Рудольф.-- Я знаю, что делаю. Калдервуд мне доверяет. У него скоро прибавится работы, кроме магазина. Он, правда, пока об этом не догадывается, зато знаю я. Когда я приеду в Нью-Йорк, то уже не как выпускник колледжа, которого никто не знает и о котором никто не слыхал, и я не стану обивать пороги офисов в поисках работы. Когда я туда приеду, меня будут приветствовать уже у дверей. Я был бедным слишком долго, Джулия. Теперь я намерен добиться того, что задумал. Я больше никогда не буду бедным, понимаешь?
   -- Какой ребенок! Ты -- порождение Бойлана! -- воскликнула она.-- Да он тебя погубил. Деньги! Неужели они столь важны для тебя? Только одни деньги, больше ничего? Даже если деньги для тебя -- все на свете,-- не сдавалась она,-- то, поступив на юридический факультет...
   -- Я больше не могу ждать,-- перебил он ее.-- Я уже слишком долго тянул. Насиделся в аудиториях. Если мне понадобится юрист, я найму его,-эхом прозвучали слова Дункана Калдервуда.-- Они заменят образование.-- Если ты останешься со мной -- отлично! Если нет...-- Он был не в силах этого выговорить.-- Если нет...-- неуклюже повторил он.-- Ах, Джулия, просто не знаю. Не знаю. Мне кажется, я знаю все и всех на свете, понимаю, но я не понимаю тебя.
   -- Для чего я лгала матери с отцом...-- она вдруг зарыдала.-- Лгала, чтобы быть всегда только с тобой, с тобой одним. Но передо мной не ты, Рудольф. Передо мной -- кукла, созданная Бойланом. Я возвращаюсь в отель. Больше я не желаю с тобой разговаривать. Ни о чем! -- Не сдерживая рыданий, она остановила такси. Машина, визжа тормозами, подъехала к тротуару. Джулия, открыв дверцу, села в такси и изо всех сил с треском ее захлопнула.
   Рудольф, не двигаясь с места, молча смотрел ей вслед. Машина удалялась. Повернувшись, он пошел назад, к дому сестры. Там еще продолжается вечеринка. К тому же он оставил у нее свои вещи. Гретхен постелет ему на кушетке в гостиной. "Номер девятьсот двадцать три",-- медленно проговорил он номер, названный Джулией.
   Мэри-Джейн совсем неплохо жилось на алименты. Рудольф еще никогда не лежал в такой широкой, такой мягкой постели, при приглушенном свете лампы на ночном столике. Мэри-Джейн не захотела ее выключать. В этой большой, теплой, устланной коврами комнате со стенами, обтянутыми жемчужно-серым шелком, все говорило о профессиональном вкусе декоратора. Темно-зеленые тяжелые бархатные шторы на окнах не пропускали городской шум.
   Приготовления к сладостному процессу, весьма короткие, проходили в гостиной с высоким потолком, уставленной мебелью в стиле французской Директории, с большими, с позолотой, зеркалами, в которых обнимающаяся пара расплывалась в нечетком, словно призрачном отражении.
   -- Главное должно произойти там, в другой комнате,-- сказала Мэри-Джейн, прерывая поцелуй. Она, даже не спрашивая Рудольфа о согласии, повела его в спальню.-- Я приму ванну и скоро буду готова,-- сказала она, сбрасывая туфли и неторопливо направляясь во всем своем великолепии в ванную комнату. Оттуда до его ушей сразу же донеслись звуки льющейся воды и звон бутылочек.
   Очень похоже на кабинет доктора, который готовится к пустячной операции, с отвращением подумал Рудольф, колеблясь перед раздеванием. Ему было страшновато.
   Когда после полуночи заканчивалась вечеринка и в гостиной все еще оставалось четверо, от силы пятеро, гостей, Мэри-Джейн попросила его проводить ее до дома. Рудольф и понятия не имел, что с ним может произойти нечто подобное. У него от выпитого слегка кружилась голова, и его беспокоило, как он себя будет чувствовать, когда ляжет в кровать. На секунду мелькнула в голове мысль: "А не удрать ли отсюда поскорее, тихо прокрасться к входной двери", но он ничего не знал о женской интуиции Мэри-Джейн, о ее богатом опыте. В эту минуту она весело крикнула из ванной: "Еще минутку, дорогой. Устраивайся там поудобнее!"
   Ничего не поделаешь. Надо раздеваться. Он аккуратно поставил свои ботинки под стул, а одежду аккуратно положил на его сиденье. Кровать уже была расстелена (подушки с кружевными наволочками, бледно-голубые свежие простыни). Он проскользнул под одеяло и теперь лежал тихо, чуть дрожа. Сегодня ночью он уже не постучит в двери номера 923 в отеле "Сент-Мориц", в этом можно не сомневаться.
   Его сильно разбирало любопытство, но все равно было немного страшновато, и он закрыл глаза.
   Когда-то это должно было случиться, подумал он. И почему не сегодня?
   Он лежал с закрытыми глазами, и ему казалось, что потолок в комнате пикирует на него, стены вокруг него кружатся, а кровать под ним раскачивается в утомительном ритме, словно маленькая лодочка, бросившая якорь у причала в ветреную погоду. Он открыл глаза как раз в тот момент, когда Мэри-Джейн входила в спальню. Высокая, абсолютно голая, величественная. Дразнящее тело с небольшими круглыми грудями, стройными ногами, пышными литыми бедрами, не утратившими своей ядрености от утомительных постельных битв, без всяких мелких следов, нанесенных развратом.
   Она стояла, склонившись над ним, смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы, ветеран многих сексуальных баталий, "чистильщик" на спортивном поле, принимающая в свои объятия всех задержавшихся, припозднившихся на вечеринках партнеров. Ее рыжие волосы свисали над ним в неярком свете лампы.
   Эрекция была неожиданной и мгновенной, между ног у него вырос столб, словно ствол пушки, готовой вот-вот выстрелить. Его в равной степени терзали и мужская гордость, и смущение от неопытности, и он хотел попросить ее погасить свет. Но не успел открыть рот, как Мэри-Джейн решительным жестом сорвала с него одеяло.
   Она по-прежнему стояла, довольная, возле кровати и, внимательно его разглядывая, нежно улыбалась.
   -- Маленький братик,-- шептала она,-- маленький красивый братик моей подружки.-- Мягкой рукой она коснулась его. Он инстинктивно вздрогнул.
   -- Лежи тихо, не двигайся,-- строго приказала она.
   Ее руки поползли по его телу, словно маленькие юркие опытные зверьки, их мех терся о камчатую ткань его плоти. Он весь дрожал.
   -- Лежи тихо, кому сказала,-- хрипло повторила она.
   Скоро, к его великому стыду, слишком скоро эта пытка закончилась. Мощный белый выброс из столба -- и Рудольф вдруг разрыдался. Она, опустившись рядом с ним на колени, поцеловала его в губы, и теперь прикосновения ее рук стали просто нестерпимыми, но запах ее волос, смешанный с запахом сигаретного дыма и духов, успокаивал.
   -- Извини,-- сказал он, когда она вскинула голову.-- Я просто не мог... больше...
   Она фыркнула.
   -- Нечего извиняться. Напротив, я польщена. Я считаю это твоим вкладом в общее дело.
   Медленно, грациозно она скользнула в постель, легла рядом, накинула на них одеяло. Прижалась своим телом к его, забросив свою ногу с шелковистой кожей ему на бедра. Оба чувствовали влагу на простыне, где пролилась его сперма.
   -- Не волнуйся зря по поводу таких пустяков, маленький братик,-сказала она. Она коснулась его кончиком языка и вновь тело охватила мелкая дрожь. Она начиналась от того места, которое лизнула Мэри-Джейн, и пробегала конвульсиями по всему телу до кончиков пальцев на ногах, и эту сладкую казнь делал еще острее мягкий свет лампы.-- Через несколько минут ты будешь вновь готов, свежий, как огурчик, маленький братец.
   Почему она называла его маленьким братцем? Ему не хотелось, чтобы сейчас ему напоминали о Гретхен. Он заметил, каким укоризненным взглядом проводила она его, когда он уходил вместе с Мэри-Джейн.
   Умение Мэри-Джейн пророчествовать в своем любимом занятии не подвело ее и на сей раз. Всего через считанные минуты его пенис снова восстал, и он совершил то, ради чего Мэри-Джейн затащила его к себе в постель. Он проникал в нее резко, беспощадно, со всей яростью многолетнего абстинента.
   -- Ради бога, потише, прошу тебя, хватит, хватит, довольно! -взмолилась под его натиском Мэри-Джейн, и он, сделав последний сильнейший толчок, кончил одновременно с ней, освободив их обоих от сладкой пытки.
   "Педик, педик",-- прозвучали в ушах горькие слова Джулии. Посмотрела бы она на него сейчас и услышала бы стоны этой женщины.
   -- Твоя сестра говорила, что ты до сих пор -- девственник,-- сказала Мэри-Джейн.
   -- Оставим этот разговор,-- коротко бросил Рудольф.
   Они лежали теперь рядом на спине, а ее нога, теперь уже нога, а не ножка, легко лежала у него на колене. Она курила, глубоко затягиваясь и выдыхая из легких дым. Он медленно, облачками поднимался над ними.
   -- У меня никогда в жизни не было девственников,-- не слушая его, продолжила Мэри-Джейн.-- Так это правда?
   -- Я же сказал тебе -- оставим этот разговор.
   -- Конечно, правда...
   -- По крайней мере, я уже больше им не являюсь.
   -- Но почему? -- продолжала приставать она.-- Почему?
   -- Что почему?
   -- Ты такой красивый парень. Девки должны были с ума сходить от такого мужика.
   -- Все дело в том, что они тоже воздерживались. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
   -- А что ты скажешь по поводу этой потрясающей девушки, с которой ты общался на вечеринке?
   "Номер девятьсот двадцать три", вспомнил он.
   -- Как ее зовут?
   -- Джулия.-- Как ему не хотелось, чтобы ее имя прозвучало вслух здесь, в этой спальне.
   -- Разве она за тобой не бегает?
   -- Мы должны были пожениться.
   -- Должны? Ну а сейчас?
   -- Не знаю.
   -- Она и понятия не имеет, что теряет. Должно быть, это ваша семейная черта,-- заметила Мэри-Джейн.
   -- Что ты имеешь в виду? -- насторожился Рудольф.
   -- Как-то Вилли говорил, что Гретхен просто восхитительна в постели.
   -- Пора бы Вилли научиться держать язык за зубами,-- Рудольф был шокирован тем, что Вилли может говорить о таких интимных вещах с другой женщиной, говорить с любой женщиной о своей жене. Он больше никогда не станет доверять таким, как Вилли.
   Мэри-Джейн засмеялась.
   -- Не забывай, мы все живем в большом городе,-- продолжала она.-- Вилли мой старый приятель. Я спала с ним еще до того, как он встретил твою сестру. И время от времени, когда у него дурное настроение или когда ему необходима смена обстановки, он заглядывает ко мне.
   -- Сестра знает об этом? -- Рудольф старался говорить спокойно, не поддаваться нахлынувшему на него приступу гнева. Ах, Вилли, этот непостоянный, блудливый тип.
   -- Не думаю,-- беззаботно откликнулась Мэри-Джейн.-- Вилли потрясающе умеет все скрывать. И никто никаких повесток в суд пока не подписывал. Ты не трахал Гретхен?
   -- Ты что, с ума сошла? Ведь она -- моя сестра! -- Его голос показался ему визгом.
   -- Подумаешь, большие дела! -- хмыкнула Мэри-Джейн.-- Если верить Вилли, то овчинка стоит выделки.
   -- Ты что, издеваешься надо мной? -- Надо же, женщина, старше его, потешается над ним, подразнивает, как простого провинциального паренька.
   -- А почему бы, черт подери, и нет? -- спокойно заявила Мэри-Джейн.-Мой брат трахнул меня, когда мне было всего пятнадцать. На берегу, в лодке-каноэ. Будь паинькой, притащи мне выпить. Виски на столе в кухне. С водой. Льда не нужно.
   Рудольф вылез из кровати. Может, надеть что-нибудь, подумал он, натянуть брюки, набросить халат, в конце концов завернуться в полотенце, только бы не ходить перед ней голым, перед этими всезнающими, насмешливыми, оценивающими глазами. Но если он прикроет свой срам, она расхохочется. Он это знал. "Черт бы ее побрал! -- выругался он про себя.-- Как это меня угораздило попасть в такую передрягу?"
   В комнате вдруг стало холодно, и кожа его покрылась пупырышками. Он старался унять дрожь. Открыв дверь спальни, он вошел в гостиную. Расплывчато отражаясь в позолоченных, темных зеркалах, он, ступая по мягким коврам, прошел на кухню. Нащупал пластмассовый четырехугольник на стене и включил свет. Громадный белый холодильник негромко гудел. Перед ним были встроенная в стену печь; миксер; соковыжималка; набор медных сковородок на белой стене; стальная двойная раковина; посудомоечная машина; бутылка шотландского виски в центре красного стола -- в общем, не кухня, а голубая мечта любой американской хозяйки, мечта, освещенная ярким неоновым светом. Он взял в шкафу два пустых стакана (а там чего только не было: фарфор, чашки с цветочками, кофейники, большие деревянные мельницы для перца, посуда), слил воду, чтобы была похолоднее, прополоскал рот, сплевывая в раковину, дважды наполнив стакан водой, жадно выпил. В другой стакан налил виски пополам с водой. Вдруг он услышал едва различимый шумок, поскребывание, легкую суету. Обернувшись, он увидел, как из мойки разбежались по сторонам жирные, черные, поблескивающие своими панцирями тараканы, торопливо исчезая в щелях. Неряха, подумал он.
   Не выключая свет на кухне, он отнес стакан с выпивкой хозяйке дома, лежавшей в своей почти никогда не простаивающей понапрасну кровати. Наша цель -- услужить!
   -- Спасибо, красавчик,-- сказала Мэри-Джейн, протягивая руку за стаканом. У нее были длинные пальцы с заостренными темно-красными глянцевыми ногтями.
   Подняв голову с подушки, она жадно выпила. Ее рыжие волосы отчетливо выделялись на бледно-голубом кружевном фоне наволочки.
   -- А где твой стакан?
   -- Я уже и так много выпил.
   Он потянулся за своими трусами. Взяв их, стал натягивать.
   -- Ты это что? -- тревожно спросила она.
   -- Я иду домой.-- Он надел рубашку, чувствуя большое облегчение от того, что больше не стоит перед ней голый.-- Мне нужно на работу в девять утра.
   Он надел на руку новые часы. Без четверти четыре.
   -- Прошу тебя,-- сказала она тихим, по-детски капризным голосом.-- Не уходи!
   -- Сожалею.
   Рудольф, конечно, ни о чем не сожалел. Мысль о том, что он скоро будет на свободе, одетый и один, только воодушевляла его.
   -- Ненавижу оставаться одна по ночам,-- простонала Мэри-Джейн.
   -- Позвони Вилли,-- предложил он, садясь на край кровати и, натянув носки, просунул ноги в ботинки.
   -- Я не могу спать, не могу,-- жаловалась она.
   Он крепко завязал шнурки.
   -- Все меня бросают. Я все для тебя сделаю. Останься со мной хотя бы до шести, до рассвета, ну до пяти, дорогой, прошу тебя. Я пососу, если хочешь...-- Она заплакала.