Шоу Ирвин. Богач, бедняк (Часть 1 и 2)

   Они предложили мне уйти по собственному желанию, и в таком случае пообещали отказаться от дальнейшего расследования. Я просто не мог появиться перед этими злобными харями завтра. Это выше моих сил. После двадцати лет работы! Я уже стар, слишком стар. Может, если бы я был моложе... Когда вы молоды, то еще способны вести борьбу с иррациональным, тогда еще кажется, что справедливость -- достижимая вещь. Моя жена плачет уже неделю. Она говорит, что мой позор ее просто убьет. Конечно, она преувеличивает. Но если женщина плачет семь дней подряд, это нервное напряжение не может не сказаться на твоей воле. Так что все свершилось. Просто мне хотелось поблагодарить вас и сказать, что никакого заседания завтра в два часа не будет.
   Рудольф судорожно сглотнул. Он старался не выдать себя ненароком, не показать собеседнику, какое облегчение принесли ему его слова.
   -- Я с радостью выступил бы на заседании комиссии,-- сказал он, зная, что особой радости от этого не испытывал, но, так или иначе, готов был произнести свою защитительную речь, однако более детальное описание его чувств сейчас явно было не к месту.-- И что вы собираетесь делать теперь? -спросил он.
   -- Мне бросили спасительный линь,-- мрачно ответил Дентон.-- Один мой друг преподает в школе международных отношений в Женеве. По его рекомендации мне там предложили место. Денег буду получать меньше, зато работа. Мне кажется, в Женеве нет таких маньяков, как в нашей стране. И к тому же, говорят, Женева -- прелестный городок.
   -- Но ведь это обыкновенная средняя школа,-- горячо возразил Рудольф.-Вы всю жизнь преподавали только в колледжах.
   -- Да, но она в Женеве,-- подчеркнул Дентон.-- Я хочу как можно скорее уехать из этой проклятой страны.
   Рудольфу еще никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь называл Америку проклятой страной. Его просто покоробила желчная язвительность Дентона. Еще мальчишкой в школе он распевал: "Америка, Америка, благословенный край...", распевал вместе с другими сорока учениками его класса, мальчиками и девочками, и вот теперь вдруг осознал, что ему, уже взрослому человеку, по-прежнему дороги те слова, которые он произносил ребенком.
   -- Она не такая уж плохая,-- решительно возразил он.
   -- Хуже некуда,-- не уступал ему рассерженный Дентон.
   -- Все пройдет, и вас пригласят обратно.
   -- Никогда,-- отрезал Дентон.-- Я никогда сюда больше не вернусь, даже если они станут умолять меня стоя на коленях.
   "Человек без родины" -- Рудольф помнил этот образ со школьной скамьи. Несчастный скиталец, кочующий с одного корабля на другой, ему больше никогда не увидеть берегов той земли, на которой он родился, никогда без слез на глазах не видеть флаг своей страны. Женева -- это корабль, носящийся по волнам, без родного флага. Он смотрел на Дентона, этого изгнанника, сидевшего перед ним в глубине кабинки, переживая странную смесь эмоций жалости, презрения, смущения.
   -- Могу ли я чем-то помочь? -- спросил он.-- Вам нужны деньги?
   Дентон покачал головой.
   -- Пока все в порядке. Пока. Мы продаем дом. Сейчас цены на недвижимость гораздо выше, чем были тогда, когда я его покупал. Страна процветает.-- Он сухо рассмеялся.-- Ну, мне пора. Я каждый день даю уроки французского языка своей жене.
   Он позволил Рудольфу расплатиться. Когда они вышли на улицу, Дентон поднял воротник. Сейчас он еще больше стал похож на старого забулдыгу. Он вяло пожал руку Рудольфа.
   -- Я буду писать вам из Женевы. Так, обычные письма без всяких опасных высказываний. Мало ли кто вскроет вашу почту. Только одному Богу известно.-И, шаркая подошвами, пошел прочь: одинокий ученый в толпе граждан проклятой страны. Рудольф некоторое время смотрел ему вслед, затем вернулся в магазин. Он глубоко, свободно дышал -- какой все же он молодой, какой счастливый. Да, счастливый! Когда страдальцы, шаркая подошвами, проходят мимо, нужно поскорее занимать очередь среди тех, кто любит смеяться. Пятьдесят миллионов погибло, но это не означает, что двери кинотеатров нужно закрыть.
   Ему, конечно, было жаль Дентона, но, подавляя в себе чувство жалости, он радовался за себя. Все с этого времени у него будет прекрасно, все будет только способствовать его удаче. Сегодняшний день ему был знаком, предзнаменованием будущего успеха.
   На следующее утро ровно в одиннадцать ноль пять они с Калдервудом сидели в поезде. Рудольф был собран и оптимистично настроен. Когда они пошли в вагон-ресторан на ланч, он уже не так сильно расстраивался из-за того, что не сможет заказать себе выпивку.
   ГЛАВА ПЯТАЯ
   1955 год
   -- Зачем ты приходишь и ждешь меня? -- ворчал Билли по дороге домой.-Как будто я маленький!
   -- Очень скоро ты будешь ходить сам,-- ответила Гретхен, машинально хватая его за руку перед переходом через улицу.
   -- Когда?
   -- Очень скоро.
   -- Когда?
   -- Когда тебе исполнится десять.
   -- Черт возьми!
   -- Кто тебя научил произносить такие слова? Ребенок не должен такое говорить.
   -- Но папа ведь говорит.
   -- Ты не папа.
   -- Ты тоже так говоришь. Иногда.
   -- Ты не я. И мне тоже этого делать не следует.
   -- Почему же тогда ты говоришь?
   -- Я говорю, когда сержусь.
   -- Я сейчас тоже сердит. У других ребят мамы не стоят у ворот и не ждут их, как маленьких. Они сами ходят домой.
   Гретхен знала, что ее сын прав, но она не такая мать, как все, она слишком нервная и не строго следует рекомендациям доктора Спока1, хотя прекрасно знает, что рано или поздно ей или Билли придется за это расплачиваться, но сама мысль о том, что ее ребенок будет ходить один по улицам с таким сумасшедшим движением, как в Гринвич-Виллидж, приводила ее в ужас. Сколько раз говорила она Вилли, упрашивала его переехать в пригород ради безопасности их сына, но он и слышать не хотел об этом. "Я не тот человек, чтобы жить в Скарсдейле",-- сказал он.
   Почему он не такой человек, она никак не могла взять в толк. Сколько людей живут в Скарсдейле или в подобных районах, такие же люди, как и везде: пьяницы, бабники, прихожане, политики, патриоты, ученые, самоубийцы, кого здесь только нет!
   -- Когда? -- опять стал канючить Билли, упрямо стараясь вырвать свою ручку.
   -- Когда тебе исполнится десять, я тебе уже сказала.
   -- Но это только через год,-- заныл он.
   -- Ты и оглянуться не успеешь. Время летит так быстро,-- успокаивала она его.-- А теперь ну-ка застегни пальто! Не то простынешь.
   Он только что играл в баскетбол на школьном дворе и сильно вспотел. Холодный воздух позднего октября покусывал щеки, и к тому же с Гудзона дул сильный ветер.
   -- Целый год,-- разочарованно повторил Билли.-- Это бесчеловечно!
   Она, засмеявшись, нагнулась, поцеловала его в макушку, но он от нее резко отстранился.
   -- Никогда не целуй меня при всех,-- строго сказал он.
   Бродячая собака подбежала к ним, и ей пришлось сдержаться, чтобы не запретить ему ее погладить.
   -- Старенький песик, старенький,-- он погладил собаку по голове, потрепал ее за уши, он, казалось, сейчас был в своей стихии. Он уверен, подумала Гретхен, что никакое живое существо никогда не причинит ему вреда, кроме родной матери.
   Собака убежала, махнув на прощанье хвостом.
   Теперь они уже были на своей улице и, слава богу, живы-здоровы. Гретхен, отпустив его руку, позволила Билли лениво ковылять позади, переступая через трещины в тротуаре. Они подошли к подъезду своего построенного из желтоватого песчаника дома. Возле дома их ждали Рудольф и Джонни Хит. Они стояли, облокотившись на высокое крыльцо со ступеньками. У каждого в руках -- по бумажному пакету, а в них по бутылке. На Гретхен было старое пальто, голову она замотала шарфом -- в общем, вид у нее был затрапезный. Но она не хотела переодеваться, снимать брюки, которые обычно носила дома, чтобы пойти и встретить Билли. Гретхен, конечно, сейчас было неловко за себя, тем более что Рудольф с Джонни были одеты, как и подобает молодым бизнесменам, и на головах у них были модные фетровые шляпы.
   Она уже привыкла к частым визитам Рудольфа в Нью-Йорк. Последние полгода он приезжал в город дважды или даже трижды в неделю, всегда безупречно одетый. Калдервуд и он занимались заключением какой-то сделки в брокерской конторе Джонни Хита, но сколько бы ни объяснял ей Рудольф детали, она так ничего и не поняла. Речь шла о создании какой-то корпорации "Д. К. Энтерпрайсиз", по инициалам имени Дункана Калдервуда. Ясно только одно, что после этой сделки Рудольф наверняка станет человеком состоятельным, уйдет из магазина и, по крайней мере, на полгода будет уезжать из Уитби. Он уже попросил ее подыскать ему приличную меблированную квартиру в Нью-Йорке.
   Оба они, и Рудольф и Джонни, были "на взводе", видимо, до этого где-то выпили. По золотистым оберткам на горлышках бутылок, торчавших из пакетов, она догадалась, что они принесли шампанское.
   -- Привет, мальчики,-- поздоровалась она.-- Почему не предупредили?
   -- Мы сами не знали, что придем,-- ответил Рудольф.-- Это экспромт.
   Он поцеловал ее в щечку. Нет, он ничего не пил.
   -- Привет, Билли,-- поздоровался он с мальчиком.
   -- Привет,-- небрежно ответил тот. Виной тому -- натянутые отношения между дядей и племянником. Билли называл его Руди. Сколько раз Гретхен пыталась заставить своего сына быть повежливее с Рудольфом, называть его дядя Рудольф, но на выручку Билли всегда приходил Вилли, который при этом говорил: "Ах, эти старинные напыщенные манеры. Нечего делать из ребенка лицемера!"
   -- Пошли наверх, ко мне,-- сказала Гретхен.-- Там и разопьем.
   В гостиной царил ужасный беспорядок. Теперь она превратилась в ее рабочий кабинет, так как пришлось отдать комнату на чердаке Билли, и он был там полновластным хозяином. У письменного стола на полу валялись фрагменты двух статей, которые она пообещала написать к первому числу следующего месяца. Повсюду -- книги, записи, обрывки газет. Даже кушетку она не пощадила. Гретхен, несомненно, не была образцом аккуратности, и все предпринимаемые ею время от времени героические усилия по наведению порядка давали обратный результат -- хаос становился еще больше, чем прежде. Когда она работала, то курила одну сигарету за другой, и в комнате повсюду в самых неожиданных местах стояли пепельницы с горой окурков. Вилли, который тоже не отличался большой аккуратностью, время от времени даже бунтовал:
   -- Это не дом, а редакция городской газетенки, черт бы ее побрал!
   Гретхен сразу отметила недовольное выражение на лице Рудольфа, когда тот быстро оглядел ее комнату. Может, сейчас, в эту минуту, он сравнивал ее с той дисциплинированной и слишком аккуратной девушкой, какой она была в девятнадцать лет? Вдруг Гретхен почувствовала беспричинную вспышку гнева из-за своего безукоризненно одетого, такого благопристойного брата. "У меня на руках семья,-- мысленно оправдывалась она,-- я зарабатываю себе на жизнь сама, не стоит забывать об этом, дорогой братец!"
   Повесив с подчеркнутой аккуратностью, чтобы чуть сгладить неприятное впечатление от беспорядка в комнате, пальто и шарф на вешалку, она сказала Билли:
   -- Иди к себе наверх делать уроки.
   -- Ах, да,-- вздохнул Билли, скорее для проформы, а не из-за желания остаться в компании взрослых.
   -- Иди, иди, Билли!
   Сын с искренним удовольствием пошел к себе наверх, но изобразил при этом такой несчастный вид, как будто ему ужасно этого не хотелось.
   Гретхен достала бокалы.
   -- Ну, по какому случаю пьем? -- весело спросила она Рудольфа, открывавшего первую бутылку.
   -- Мы наконец добились своего,-- сообщил ей Рудольф.-- Сегодня состоялось официальное подписание документов. Теперь мы сможем пить шампанское всегда -- утром, днем, вечером, когда угодно, пить до конца жизни.
   Он наконец вытащил тугую пробку и стал разливать шампанское по бокалам, искрометные пенистые брызги фонтаном падали ему на руку.
   -- Просто замечательно,-- воскликнула Гретхен, хотя так и не поняла до конца, как это Рудольфу удалось без посторонней помощи проникнуть в область крупного бизнеса.
   Они чокнулись.
   -- За процветание корпорации "Д. К. Энтерпрайсиз" и председателя совета директоров,-- предложил тост Джонни.-- Самого молодого из всех новых магнатов!
   Оба они засмеялись, но все равно чувствовалось, что нервы у них напряжены. Как это ни странно, но они напоминали Гретхен людей, которым чудом удалось уцелеть после дорожного происшествия, и теперь они истерически поздравляли друг друга со счастливым исходом.
   Рудольф не мог сидеть на месте. Он все время ходил по комнате с бокалом в руке, открывал книжки, разглядывал ее письменный стол с царящим на нем беспорядком, торопливо перелистывал газеты. Какой-то нервный, загнанный, с лихорадочно блестящими глазами и провалившимися щеками.
   Джонни являл собой полную противоположность Руди: полнощекий, гладенький, спокойный и собранный. Теперь, после нескольких глотков шампанского, вид у него был довольный, даже сонный. Он, конечно, куда лучше был знаком с миром денег, чем Рудольф, знал, куда и как их лучше вкладывать, и всегда был готов к неожиданным поворотам судьбы.
   Рудольф включил радиоприемник как раз посередине исполняемой первой части "Императорского вальса" Иоганна Штрауса.
   -- Послушай, они играют наш гимн,-- сказал он, обращаясь к Джонни.-Музыка в честь миллионов.
   -- Не заноситесь, ради бога,-- воскликнула Гретхен.-- Вы, ребята, заставляете меня чувствовать себя нищенкой.
   -- Если бы у твоего Вилли было побольше мозгов,-- сказал Джонни,-- то он бы выпросил, занял или, наконец, украл деньги и вложил бы их в "Д. К. Энтерпрайсиз". Я не шучу. Трудно даже представить, как высоко взлетит эта компания. Предела нет.
   -- Вилли слишком горд, чтобы у кого-то просить деньги, его слишком хорошо знают, чтобы дать ему в долг, и он слишком труслив, чтобы украсть их.
   -- Что ты, Гретхен, какие ужасные вещи ты говоришь о моем друге,-сказал Джонни, притворяясь, что шокирован ее словами.
   -- Когда-то он был и моим другом,-- печально парировала Гретхен.
   -- Выпей еще шампанского,-- предложил он. Она кивнула, Джонни налил.
   Рудольф поднял с ее стола листок бумаги.
   -- "Век лилипутов",-- прочитал он вслух.-- Что это за заголовок?
   -- Я хотела написать статью по поводу одной новой телепрограммы этого сезона,-- ответила Гретхен,-- но потом занялась чем-то другим. Прошлогодние пьесы, пьесы нынешнего года, куча новых романов. Деятельность кабинета Эйзенхауэра, вопросы архитектуры, общественная нравственность, проблемы образования. Я просто в ужасе от того, чему учат Билли в школе, и, вероятно, это меня и подвигло на обличительные статьи.
   Рудольф прочитал первый абзац.
   -- Ты довольно резка,-- прокомментировал он.
   -- Мне платят за то, чтобы я всех ругала,-- оправдывалась Гретхен.-Это мой рэкет, так и знай!
   -- Ты что, на самом деле считаешь, что все так безнадежно? -- спросил Рудольф.-- Или притворяешься?
   -- Я стараюсь быть искренней.-- Она опять протянула свой бокал Джонни.
   В это время зазвонил телефон.
   -- Это, наверное, Вилли хочет предупредить, чтобы его не ждали к ужину,-- сказала Гретхен.
   Она подошла к своему столу, сняла трубку.
   -- Алло,-- произнесла она заранее обиженным голосом, затем недоуменно посмотрела на брата: -- Минутку,-- и передала трубку Рудольфу.-- Это тебя.
   -- Меня? -- вздрогнул от неожиданности Рудольф.-- Никто не знает, что я здесь.
   -- Но просят мистера Джордаха.
   -- Слушаю,-- сказал в трубку Рудольф.
   -- Это Джордах? -- осведомился хрипловатый, приглушенный голос.
   -- Он самый.
   -- Это Эл. Я поставил за тебя пять сотен на сегодняшний вечер. Неплохие деньги. Ставки семь к пяти.
   -- Минутку,-- сказал Рудольф, но в трубке уже послышались гудки. Рудольф молча смотрел на нее.-- Странно. Какой-то незнакомый парень, назвался Элом. Он сказал, что поставил за меня пятьсот долларов, и ставки -семь к пяти. Гретхен, может, ты тайком увлекаешься азартными играми?
   -- Никакого Эла я не знаю,-- сердито ответила она.-- К тому же у меня нет таких денег, и он просил мистера Джордаха, а не мисс Джордах.-- Она печаталась под своей девичьей фамилией -- Г. Джордах, и телефон числился под фамилией Джордах в справочнике Манхэттена.
   -- Какая-то чепуха,-- сказал Рудольф.-- По-моему, я никому не давал этого телефона, не так ли? -- спросил он у Джонни.
   -- По-моему, нет,-- подтвердил его приятель.
   -- Что за чертовщина,-- вздохнул Рудольф.-- Сколько же Джордахов живет в Нью-Йорке? Тебе когда-нибудь приходилось встречать здесь однофамильцев?
   Гретхен покачала головой.
   -- Где этот проклятый справочник?
   Гретхен показала ему, где он лежит. Рудольф раскрыл его на букве "Д", полистал.
   -- "Т. Джордах,-- прочел он.-- Западная Девяносто третья улица".-- Он медленно закрыл толстую книгу и отложил ее в сторону.-- Т. Джордах,-задумчиво повторил он, обращаясь к Гретхен.-- Неужели это он? -- спросил он ее.
   -- Думаю, что нет.
   -- О чем это вы говорите? -- недоуменно спросил Джонни.
   -- Дело в том, что у нас есть брат, которого зовут Томас,-- объяснил Рудольф.
   -- Гадкий утенок в нашей семье,-- добавила Гретхен.-- Настоящее исчадие ада. Джордахи -- удивительно сплоченная семья,-- с иронией сказала она.
   После напряженного рабочего дня выпитое шампанское подействовало быстро, и она прилегла на кушетку и вдруг вспомнила, что с утра еще ничего не ела.
   -- Чем он занимается, твой брат? -- спросил Джонни.
   -- Бог его знает. Не имею ни малейшего представления,-- ответил Рудольф.
   -- Если он занимается прежними делишками,-- вмешалась в разговор Гретхен,-- то в данный момент наверняка скрывается от полиции.
   -- Сейчас выясним,-- сказал Рудольф, снова открывая телефонный справочник на странице, где был указан номер телефона Т. Джордаха.-- Это на Западной Девяносто третьей улице.
   Он набрал номер. Ему ответил женский, довольно молодой голос.
   -- Добрый вечер, мэм,-- поздоровался Рудольф, стараясь говорить бесстрастным, официальным тоном.-- Можно ли поговорить с мистером Томасом Джордахом?
   -- Нет, нельзя,-- ответила женщина на том конце провода. У нее было приятное, высокое сопрано.-- А кто его спрашивает? -- Теперь в ее голосе послышались подозрительные нотки.
   -- Один его приятель. Он дома?
   -- Дома. Но он спит,-- раздраженно ответила она.-- Сегодня вечером у него бой. И у него нет времени болтать с кем-то по телефону.-- Она швырнула трубку.
   Во время разговора с ней Рудольф не прижимал трубку к уху, а эта женщина говорила довольно громко, и ее голос хорошо слышали и Гретхен, и Джонни.
   -- Сегодня вечером у него бой,-- повторила Гретхен.-- Очень похоже на нашего Томми.
   Рудольф взял "Нью-Йорк таймс", лежавшую на стуле, и открыл газету на спортивной странице.
   -- Ну вот,-- радостно сообщил он.-- Уникальный боксерский поединок. Томми Джордах против Вирджила Уолтерса, средняя весовая категория, десять раундов. В "Саннисайд-гарденз".
   -- Как буколически звучит,-- сострила Гретхен.
   -- Я пойду,-- решительно сказал Рудольф.
   -- Для чего тебе это?
   -- В конце концов, он мой брат.
   -- Я прекрасно обходилась без него десять лет,-- сказала Гретхен.-Надеюсь, что выдержу запросто еще лет двадцать.
   -- А ты пойдешь, Джонни? -- обратился Рудольф к другу.
   -- Прости,-- ответил он,-- но я сегодня приглашен на обед. Позвони, как сложатся у тебя дела.
   Снова зазвонил телефон. Рудольф поспешно снял трубку. Но на этот раз это был Вилли.
   -- Привет, Руди,-- сказал он. В трубке послышались громкие звуки. Он явно был в баре.-- Нет, не надо ее звать,-- оборвал его Вилли.-- Скажи, что, к сожалению, у меня сегодня вечером деловой ужин и я задержусь допоздна. Пусть не ждет меня и ложится спать.
   Гретхен, улыбаясь, лежала на кушетке.
   -- Можешь не сообщать мне, что он просил передать, прошу тебя.
   -- Его не будет к обеду.
   -- И чтобы я ложилась спать и его не ждала.
   -- Да, что-то вроде этого.
   -- Джонни,-- сказала Гретхен,-- тебе не кажется, что пора открывать вторую?
   После того как они прикончили вторую бутылку, Гретхен вызвала по телефону няню. Они разузнали, где находится "Саннисайд-гарденз", потом она приняла душ, уложила волосы, надела черное шерстяное платье, не зная, правда, подойдет ли оно для боксерского матча. Она немного похудела, и платье было ей чуть широко, но, перехватив одобрительные взгляды двух мужчин, Гретхен осталась довольна своим видом. Нельзя позволять себе опускаться до неряшливости, подумала она. Никогда.
   Пришла няня, и Гретхен, дав ей необходимые указания, вышла из дома вместе с Рудольфом и Джонни. Они зашли в ближайшее кафе, Джонни выпил с ними у стойки бара.
   Поблагодарив за выпивку, он уже собирался идти, но вдруг Рудольф задержал его:
   -- Знаешь, у меня только пять долларов в кармане.-- Он засмеялся.-Джонни, будь на сегодня моим банкиром. Ты не против?
   Джонни, вытащив бумажник, отсчитал ему пять купюр по десять долларов.
   -- Спасибо.-- Рудольф небрежно засунул деньги в карман и опять засмеялся.
   -- Что тут смешного? -- спросила Гретхен.
   -- Никогда не думал, что доживу до такого дня,-- объяснил ей Рудольф,-когда не буду знать, сколько у меня в кармане денег.
   -- Вижу, ты уже усвоил все привычки богачей,-- с серьезным видом сказал Джонни.-- Мои поздравления! Увидимся завтра, Руди. В твоем офисе. Надеюсь, твой брат выиграет.
   -- А я надеюсь, что ему свернут шею,-- сказала Гретхен.
   Когда они приехали в "Саннисайд-гарденз", предварительные бои уже начались. Билетер проводил их на места в третьем ряду от ринга. Гретхен сразу заметила, что в зале очень мало женщин и ни на одной из них нет шерстяного платья. Она ни разу не была на боксерском матче, и когда передавали репортажи по телевизору, она тут же выключала его. Какая грубость, какая жестокость, думала она, здоровые мужики избивают друг друга до потери сознания ради денег. Вокруг были такие лица, которые, как она считала, можно было встретить только на подобном развлечении. Кажется, ей еще никогда не приходилось видеть в одном месте такого чудовищного скопища отвратительных физиономий.
   Боксеры на ринге, судя по всему, не очень старались покалечить друг друга, и она с холодным презрением наблюдала, как они дрались, как входили в клинч, молотя друг друга, как "нырком" уходили от ударов. Толпа в клубах табачного дыма вела себя довольно апатично, и очень редко, когда раздавался глухой, тяжелый удар в цель, публика принималась довольно рычать, словно стадо животных.
   Гретхен знала, что Рудольф время от времени бывает на боксерских матчах, она слышала, как увлеченно и не раз обсуждал он с Вилли сильные и слабые стороны таких знаменитых боксеров, как Рей Робинсон. Она украдкой поглядывала на брата. Он, казалось, был на самом деле увлечен тем, что происходило на ринге. Теперь, когда она своими глазами наблюдала за боем, когда чувствовала острый запах пота боксеров, когда видела кровь на тех местах, куда приходились точные удары противников, она вдруг засомневалась в своем представлении о характере Рудольфа, в его мягкости, в его небрежном, диктуемом его образованием превосходстве над другими, в его приятных манерах, отсутствии всякой агрессивности. Ей показалось, что Рудольфа что-то роднит с этими грубыми скотами на ринге и с этой агрессивной толпой, заполнявшей все ряды вокруг нее.
   Во время следующего поединка одному боксеру рассекли бровь, и кровь из раны залила ему лицо и грудь, попала на соперника. Увидев кровь, толпа восторженно взревела, и от этого жуткого воя Гретхен стало не по себе. Она уже не знала, сможет ли досидеть до того момента, когда Томас поднимется на ринг и перелезет через канаты, чтобы стать участником этой кровавой бойни.
   Когда настало время главного поединка, она сидела бледная, едва сдерживая подступившую дурноту. Через пелену табачного дыма и застилавшие ей глаза слезы она увидела, как крупный мужчина в красном халате легко перемахнул через канаты на ринг. Гретхен узнала своего брата Томаса.
   Помощники Томаса сняли с него халат и стали надевать на его перебинтованные руки боксерские перчатки. Рудольф с легкой завистью отметил, что на теле Томаса почти нет волос. На теле Рудольфа был густой волосяной покров, множество черных кудряшек на груди, волосы росли клочками даже у него на плечах. Ноги у него тоже были волосатые, и эти черные волосы на всем теле никак не вязались с тем представлением о себе, которое существовало в его сознании. Когда летом он ходил купаться, то собственная обильная волосатость приводила его в большое смущение, и ему казалось, что окружающие смеются над ним. Поэтому он редко загорал, и как только выходил из воды, тут же набрасывал на себя рубашку.
   Томас, как это ни удивительно, совсем не изменился за эти годы, если не считать его беспощадного, мускулистого, тренированного тела. Даже выражение его лица осталось прежним, по-детски открытым, мальчишеским. Том все время улыбался, когда объявляли условия боя, но Рудольф заметил, как он нервно облизывает языком кончики губ, как под шелковой полой халата, под краем фиолетовых трусов подергивается мышца на его ноге. Два рефери давали последние указания боксерам перед началом поединка. Боксеры стояли в центре ринга. Когда диктор представил: "В красном углу -- Томас Джордах, вес -пятьдесят девять с половиной фунтов",-- он, вскинув вверх обе руки в перчатках и бросив быстрый взгляд на ревущую толпу, опустил глаза. Даже если он и увидел брата и сестру в третьем ряду, то не подал вида.
   Его противник -- высокий, гораздо выше Тома, негр, с гораздо более длинными руками, нетерпеливо перебирал ногами в своем углу, словно пританцовывал, и внимательно слушал советы своего тренера, согласно кивая головой. Тот ему что-то усердно нашептывал на ухо.
   Гретхен, с застывшей болезненной гримасой на лице, вглядывалась через дымовую завесу в мощную, несущую в себе разрушительную силу, обнаженную фигуру брата. Ей не нравились безволосые мужчины -- у Вилли повсюду на теле был красноватый приятный пушок,-- а тренированные, как у настоящего бойца-профессионала, мышцы Тома заставляли ее содрогаться от первобытного отвращения. И это -- ее родной брат, оба они из одного материнского чрева. Эта мысль вдруг привела ее в отчаяние.