Страница:
Девочка спустила ноги с кана.
- Если позволите, я пойду.
- Сначала поешь.
- Не хочется.
- Едят не только потому, что хочется.
- А почему?
- Потому, что нужно.
Радист ласково потянул ее за косичку, перевязанную красной бумажкой.
- Нужно слушаться старших, - сказал он и освободил большой чайник от
тряпок, сохранявших ему тепло.
Чайник был тяжелый и совсем закопченный. Наливая себе теплой воды,
Цзинь Фын испачкала пальцы и стала их тщательно обтирать. Радист засмеялся:
- Вы франтиха, Цзинь Фын!
Она с укоризной покачала головой:
- Вы так долго сидите тут и не понимаете. А если кто-нибудь там наверху
увидит? Спросят: почему у тебя, девочка, пальцы в саже? Что я скажу?
И она снова покачала головой.
Девочка ела лепешку из чумизы и запивала водой, потом встала.
- Я готова.
- Хорошо, - сказал командир. - Исполняйте поручение, Цзинь Фын.
Девочка зажгла фонарь, подняла его вровень с лицом и установила длину
фитиля. Пламя колебалось, маленькое, тусклое, красноватое. Девочка переняла
фонарь в левую руку и спросила командира:
- Больше ничего не прикажете?
- Зайдешь в музей и оттуда домой.
Девочка была так мала ростом, что ей вовсе не нужно было нагибаться в
подземном ходе, где люди отряда передвигались почти ползком, однако от
старших она переняла не только манеру ходить быстро-быстро, но и сгибалась,
как большая.
Она уверенно бежала в пятне тусклого красноватого света фонаря. Только
один момент там, где она пробегала, можно было видеть неровные стенки хода.
Свод был такой же неровный. Местами он осел и его подпирали бревна крепей.
Иногда путь девочке преграждали обвалы, и приходилось перебираться через
кучи земли.
Цзинь Фын уверенно выбирала повороты среди ответвлений, зиявших по обе
стороны главного хода; она разбиралась в этом лабиринте так, как прохожие
распознают переулки родного города.
Когда в лицо ей потянуло свежим воздухом, девочка замедлила шаг и
прикрутила фитиль фонаря. Еще через сотню шагов дышать стало совсем легко.
Девочка увидела над головой светлые точки звезд. Она задула фонарь и
поставила его в нишу стены. Когда она осторожно приблизилась к выходу,
часовой, лежавший на животе, с американским автоматом в руках, посторонился.
Она протянула ему ручонку, и он помог ей выбраться на поверхность. Оба
молчали. Тут разговаривать не полагалось.
Через мгновение ее маленькая тень слилась с непроглядной тьмой,
царившей в овраге.
В те дни, если путник шел в Тайюань с юга по дороге, огибающей Сюйгоу с
западной стороны, то ему было не миновать мост "Четырех ящериц", перекинутый
через правую протоку реки Фыньхэ. Этот мост был старинным каменным
сооружением, украшенным по четырем углам изваяниями огнедышащих чудовищ,
известных тут почему-то под мирным именем ящериц, хотя они нимало не
походили на этих маленьких изящных зверьков. Впрочем, может быть, в шестом
веке, к которому знатоки относили эти произведения древнего ваятеля, ящерицы
и выглядели так воинственно. Четырнадцать веков - большой срок. За это время
многое изменилось в Китае. Быть может, так неузнаваемо изменились и ящерицы.
Гораздо удивительнее было то, что мост этот в те дни еще стоял не
взорванный, несмотря на то, что на протяжении последних тридцати лет японцы,
гоминдановцы и американцы старательно разрушали в Китае все, что могло
служить переправой "красным", неустанно и беспощадно преследовавшим этих
врагов народа, загнанных, наконец, к их последнему рубежу на китайской
земле.
Миновав мост и свернув по первой дороге налево, путник сразу за
пригорком попадал в неожиданно возникавшую среди широких полей густую
зелень. Запущенная аллея, обсаженная старой акацией и вязами, вела к живой
изгороди, скрывавшей железные прутья высокой решетки. Деревья аллеи были так
стары, что стволы многих из них полопались до самой вершины, а ветви, как
усталые руки, свисали к земле. Сквозь чугунный узор наглухо замкнутых
массивных ворот был виден тенистый парк, из которого при малейшем движении
воздуха доносился аромат роз. За густой порослью парка не было видно
строений. Только над вершинами деревьев к небу тянулась игла католической
церкви.
Хотя отсюда были уже видны предместья Тайюани и даже его кирпичная
крепостная стена на горе, шум города сюда не достигал.
В те дни, к которым относятся события, на левом каменном столбе ворот
красовалась большая чугунная доска с выпуклой литой надписью по-китайски:
Миссия
РОТЫ ХРИСТОВОЙ,
учрежденная во блаженную память
ИГНАТИЯ ЛОЙОЛЫ,
преподобного генерала роты,
и восстановленная
достопочтенным и высокопреосвященным
Томасом Тьен
с апостольского благословения
святейшего отца нашего папы
ПИЯ XII
Над этой надписью венчиком латинскими буквами была расположена надпись:
"Ad majorem Dei gloriam".
На другом столбе яркая эмалированная доска лаконически гласила:
"Находится
под покровительством
и защитой
вооруженных сил США".
Под доской белела фарфоровая кнопка звонка. Если ее нажать, то из
скрытой в акациях сторожки появлялся большого роста китаец. Не отпирая
ворот, он сквозь решетку спрашивал, что нужно посетителю, и, лишь сходив в
миссию, возвращался, чтобы впустить путника или отослать его прочь. Если
нужно было отворить ворота, привратник делал это с нескрываемым
неудовольствием, словно в каждом посетителе подозревал врага.
Как сказано, человек этот был высок ростом, широк в плечах; черты его
смуглого лица были правильны и тонки. Карие глаза глядели со строгостью. Он
был молчалив и сдержан в движениях. Звали его У Вэй. Это был шофер, он же
сторож миссии.
С некоторых пор миссия мало походила на заведение религиозное. В нее не
допускали богомольцев. Теперь тут, как в комфортабельном пансионе, отдыхали
высшие тайюаньские чиновники и офицеры американской военной миссии, на
средства которой, говорят, и содержалось все заведение.
Миссионеры исчезли из миссии, и ее истинной хозяйкой в округе считали
экономку Ма Ню, которую здесь называли "сестра Мария". Народная молва
утверждала, будто эта женщина, изменив родине, пошла на службу полиции.
От ворот миссии к ее большому каменному жилому строению вела запущенная
каштановая аллея. Единственное, за чем в этом парке, повидимому, ухаживали,
были розы. Бесчисленные кусты роз, алых, розовых, чайных, белых, источали
сладкий аромат, расслабляющий волю, располагающий к лени и к
ничегонеделанию, которое, по мнению Ма - Марии, было основным условием
отдыха высоких гостей, пребывавших под ее кровом.
Ма была еще молодой женщиной небольшого роста, с лицом очень правильным
и даже красивым, но слишком неподвижным, чтобы быть привлекательным. Глаза
Ма были всегда полны грустной задумчивости, движения медлительны и спокойны;
говорила она ровным голосом, не повышая его, даже когда сердилась. Эта
мягкость, однако, не мешала ей быть придирчивой и строгой хозяйкой,
державшей в страхе служащих миссии.
Ранним утром, когда Ма и чиновные гости еще спали, женский персонал
миссии, состоявший из двух горничных и кухарки, собрался в просторной,
выложенной белыми изразцами кухне. Горничные Го Лин и Тан Кэ представляли во
всем резкую противоположность друг другу. Го Лин была полная девушка с
мечтательными глазами и с мягкостью движений, свойственной полным женщинам.
На вид ей можно было дать больше ее девятнадцати лет. Тан Кэ была стройна,
почти худа, ее непослушные волосы плохо укладывались в прическу и несколько
беспорядочно окаймляли смуглое лицо с темным пушком на верхней губе и с
хмуро глядящими карими глазами. Движения Тан Кэ были коротки, стремительны,
речь быстра и тверда.
Третьей женщине, кухарке У Дэ, окрещенной здесь именем Анны, было за
пятьдесят. Она выглядела крепкой и суровой. У нее были гладко прибранные
седеющие волосы и строгий взгляд.
Сердито погромыхивая посудой, У Дэ готовила утренний завтрак, Го Лин
перетирала посуду, Тан Кэ вертелась перед зеркалом, в пятый раз перекалывая
кружевной фартучек. Тихонько, так, что едва можно было разобрать слова, все
трое напевали:
Девушка хорошая, смелая и юная,
С темными упрямыми дугами бровей,
Не гуляй с врагами ты вечерами лунными,
Не растрать ты, девушка, нежности своей.
Эта жизнь веселая нам совсем ненужная,
И тепло Шаньси не согреет нас.
Мы семью товарищей, теплую и дружную.
Сохранимте, девушки, в этот грозный час.
Не теряйте мужества, не растратьте силы вы,
Девушки хорошие, с жаркою душой.
Пение было прервано слабым звонком, донесшимся со стороны ворот. Го Лин
посмотрела на часы: время было раннее. Тан Кэ с любопытством выглянула в
окно: У Вэй, на ходу застегивая куртку, шел отворять. Через минуту по
главной аллее, скрипя ободьями по песку, проехал маленький желтый
шарабанчик. Из него торчала прикрытая соломенной шапочкой женская голова.
Волосы гостьи были собраны в высокую прическу. По этой прическе Тан Кэ
безошибочно признала гостью.
- Стелла! - презрительно бросила она в кухню.
У Дэ сердито громыхнула кастрюлей и безапелляционно отрезала:
- Плохой человек.
- Что ей может быть нужно? - с беспокойством пробормотала Го Лин.
На ступенях послышался дробный стук каблуков, и в кухню стремительно
вбежала посетительница. На ней был изящный дорожный костюм, модная обувь;
все мелочи ее костюма соответствовали картинке новейшего журнала.
- Здравствуйте! - развязно воскликнула гостья.
У Дэ демонстративно отвернулась Тан Кэ сделала вид, будто не слышит.
Только Го Лин несмело ответила:
- Здравствуйте, Сяо Фын-ин.
- Вы нарочно дразните меня? - сердито вскинулась гостья.
- Извините, - растерянно проговорила Го Лин.
- Сколько раз я сообщала вам: нет Сяо Фын-ин - есть Стелла Сяо!
По-моему, это не так трудно запомнить.
Тан Кэ с насмешливой почтительностью произнесла:
- Мисс Стелла!
- По-моему, ничего смешного в этом нет, - надулась гостья.
- Да, конечно.
- Какой у вас всех скучный вид! Можно подумать, будто вы только что с
похорон.
У Дэ пристально поглядела на нее:
- А у вас праздник?
Сяо Фын-ин фыркнула:
- Вы, Анна, способны испортить настроение кому угодно. - И так же
демонстративно отвернулась от Анны, как та от нее. - Глядя на эту женщину с
дурным характером, и вы, девочки, становитесь старухами. Теперь, когда перед
нами открываются двери мира!..
- Замолчите, пожалуйста! - в гневе крикнула от плиты У Дэ.
Сяо Фын-ин посмотрела на кухарку сквозь прищуренные веки:
- О, как много вы себе позволяете, Анна. И вообще я...
Она не договорила. У Дэ исподлобья вопросительно смотрела в ее сторону:
- Ну что же, договаривайте.
Сяо Фын-ин вспыхнула:
- Удивляюсь, почему вас тут держат.
- А вы замолвите словечко, чтобы меня выгнали, - негромко проговорила У
Дэ.
Несколько мгновений Сяо Фын-ин молча глядела на кухарку.
- Если бы не У Вэй...
Пальцы Анны, державшие поварешку, судорожно сжались.
- Оставь моего сына в покое.
Чтобы предотвратить ссору, Тан Кэ спросила Сяо Фын-ин:
- Вы были сегодня в городе?
Та не сразу сообразила, что вопрос обращен к ней. Наконец ответила
нахмурившись:
- Да.
После некоторого молчания Тан Кэ сказала:
- Говорят... на бульваре...
Она не договорила, но Сяо Фын-ин, видимо, сразу поняла, о чем идет
речь. Тень растерянности и смущения пробежала по ее лицу, однако, тотчас
оправившись, франтиха с наигранной небрежностью сказала:
- Ах, вы об этом...
Го Лин испуганно взмахнула своими густыми ресницами и приблизила руку
ко рту, словно желая удержать собственные слова.
- Говорят... там двенадцать виселиц... - проронила она едва слышно.
- Двенадцать переносных американских виселиц, - сказала У Дэ. - На
каждой уже не двое, а четверо наших.
Го Лин испуганно вскинулась:
- Тетя Дэ!
- Тетя! - вторя ей, так же испуганно воскликнула и Тан Кэ.
- Ну что, что! - глубоко сидящие глаза У Дэ сверкнули.
- Его превосходительство Янь Ши-фан поступил так, как советовал мистер
Баркли, - сказала Сяо Фын-ин.
- Да замолчишь ты?! - крикнула У Дэ.
Го Лин испуганно всплеснула пухлыми руками.
- Уведи отсюда тетю Дэ, - шепнула ей Тан Кэ.
Го Лин взяла У Дэ за локоть и потянула прочь, но кухарка гневно
высвободила руку:
- Оставь, я скажу ей...
- Тетя Дэ, прошу вас, довольно! - строго сказала Тан Кэ и властно
вывела кухарку.
Губы Сяо Фын-ин нервно дергались. Она вынула сигарету. Несколько раз
щелкнула новенькой американской зажигалкой. Пламя в ее вздрагивающих пальцах
колыхалось и не попадало на кончик сигареты. Не обращая внимания на
пристально следящую за нею Го Лин, она отодвинула стеклянную дверь холла и,
войдя туда, с размаху бросилась в кресло. Го Лин стояла на пороге, в ее
глазах были страх и страдание. Она хотела что-то сказать и не решалась.
Вошедшая Ма Ню нарушила молчание. Она спросила Сяо Фын-ин:
- Что вам угодно?
- У меня есть дело к хозяйке этого дома.
- Ко мне? - удивилась Ма.
Сяо Фын-ин движением головы велела Го Лин уйти и сказала Ма:
- Я буду здесь жить.
Ма поспешно воскликнула:
- Я не хотела бы этому верить!
- Теперь я секретарь его превосходительства Янь Ши-фана.
От изумления Ма могла только издать односложное:
- О-о!..
- Вы же сами хотели, чтобы его превосходительство Янь Ши-фан оказал
честь этому дому своим пребыванием под его кровлей.
- Значит... сегодня генерал будет здесь? - едва слышно выговорила Ма и
на минуту задумалась. - Я все приготовлю...
- Прошу вас не думать, будто уговорить его было так легко, - сказала
Фын-ин.
Ма взглянула на нее вопросительно.
- У меня накопились счета, которые я никому не могу показать... -
опуская глаза, сказала Фын-ин.
- Вы получите деньги.
- Значит, вечером... мы приедем вместе.
С этими словами Фын-ин вышла и уселась в свой желтый шарабанчик.
Когда У Вэй, затворив за нею ворота, повернул обратно, Ма быстро прошла
в гараж.
- Еще немного, и я не выдержу, - сказала она У Вэю.
- Стыдно так говорить, Ню, - спокойно ответил он.
- О, мне ничего не стыдно! Раньше я стыдилась самой себя, а теперь... -
она безнадежно махнула рукой.
- Зачем ты так говоришь? - с ласковой укоризной произнес он и привлек
ее к себе. - Я же знаю...
Она не дала ему договорить:
- Откуда тебе знать, как это страшно, когда меня все презирают, все
считают изменницей... Это так страшно, так страшно...
Он ласково погладил ее по голове:
- Прошу, успокойся.
Она закрыла глаза, и на лице ее отразилось утомление, вокруг рта легла
резкая складка.
- Если бы не ты, - тихо произнесла она, - у меня нехватило бы сил.
- Все будет хорошо.
- Да. Лишь бы нам быть вместе. Но... твоя мать...
- Она поймет: ведь иначе ты не могла. Ты должна была выполнить приказ.
- Она ненавидит меня.
- Я объясню ей.
- Объяснишь?.. Она ненавидит меня с каждым днем сильней. И тут не о чем
спорить: так и должно быть. Меня все ненавидят, все, все. Ты сам знаешь: У
Дэ сказала...
- Мало ли что могла сказать мать, пока не знает.
Ма повела плечами как будто от холода, хотя на улице стояла жара.
- Постоянно чудится, будто кто-то меня выслеживает. И свои и враги -
все меня подкарауливают. Не знаю, откуда мне ждать пули: от людей Янь
Ши-фана или от янки? Мне страшно.
Голос ее задрожал. У Вэй нежно обнял ее:
- Бедная моя!
- Я знаю, - прошептала она, - нужно справиться. Непременно нужно
справиться! И я справлюсь. Только не уходи от меня.
- Я же с тобою.
Он подвел ее к скамеечке у ворот гаража и, заботливо усадив, сел рядом.
Оба молчали. В саду было тихо. Птицы прятались в листву от лучей
поднимающегося солнца. Надвигался жаркий весенний день. Аромат роз висел
неподвижный и душный.
Ма улыбнулась.
- Когда я смотрю на все это, мне хочется верить, что все... все будет
хорошо.
- Разве можно в это не верить?
Цзинь Фын нужно было миновать патрули войск Янь Ши-фана на южных
подступах к городу и проникнуть в миссию так, чтобы ее никто, решительно
никто не видел. Девочка хорошо знала дорогу. Она знала, что пройдет, если
только ничего не случится на пути от лавки, в которой она взяла овощи, до
Зеленого бульвара. Там снова вход под землю. Эта галлерея не только проведет
ее мимо патрулей, но приведет и в самую миссию. Нужно пройти к Зеленому
бульвару парком. Там никто не обратит внимания на продавщицу овощей.
Но как только девочка свернула на улицу Маньчжурских могил, то сразу
увидела, что туда лучше не ходить. Что-то случилось там. Ее наметанный глаз
сразу различил в толпе нескольких агентов полиции. Она вернулась и пошла в
сторону вокзала. По дороге она услышала разговор о том, что и в парке
обыскивают прохожих.
Она не может дать себя обыскать! У нее в корзинке лежит электрический
фонарик. "Зачем фонарик обыкновенной девочке?" - спросит полицейский.
Значит, ей следовало обойти и парк.
Цзинь Фын миновала улицу, именовавшуюся теперь улицей Чан Кай-ши, и
подошла к харчевне на углу. Здесь она сделала вид, будто рассматривает
выставленные в окне кушанья. А сама косилась вдоль улицы: свободен путь или
нет? На перекрестке стоял полицейский. Девочка знала, что, попадись она ему
на глаза, он ее непременно остановит, возьмет за ухо, заглянет в корзину,
потребует сладкую морковку, а может быть, начнет копаться в корзинке, найдет
фонарик... Нет, полицейского тоже нужно миновать. Она зашла в харчевню и
предложила хозяину овощей, хотя была заранее уверена, что ее попросту
выгонят. Так оно и случилось. Очутившись снова на улице, она увидела, что
полицейский все еще на своем месте. Но она знала, что это не в привычке
полицейских - стоять на солнцепеке; рано или поздно он уберется.
Цзинь Фын прошлась по тротуару. Ее внимание привлек наклеенный на стену
дома листок - извещение командующего войсками генерала Янь Ши-фана. Параграф
за параграфом кончался словами: "нарушение карается смертной казнью".
Смертной казнью карался ущерб, причиненный материалам, принадлежащим
гоминдановскому командованию; смертной казни подвергались все жители
местности, где будет поврежден телефонный провод; смертной казни обрекались
жильцы и сторожа в случае порчи военного имущества, лежащего на тротуарах,
прилегающих к их домам; под страхом смертной казни никто не имел права
переселяться с квартиры на квартиру без разрешения квартального
уполномоченного...
Девочка начала читать "извещение" для вида, но, дойдя до 8,
по-настоящему заинтересовалась. Там говорилось:
"Мы, генерал Янь Ши-фан, губернатор и комендант, отец этого города,
объявляем:
Каждый, кто знает о каких-либо входах в подземелья, обязан в течение 24
часов от момента обнародования настоящего уведомления сообщить о них в свой
полицейский участок; лица, проживающие в деревнях, обязаны сделать сообщение
жандармским постам или полевой полиции. Неисполнение карается смертью.
Предаются смертной казни все жители тех домов, где по истечении
указанного срока будут обнаружены выходы подземелий, о которых не было
сообщено властям. Также будут казнены и те, кто живет вблизи от таких мест и
знает тех, кто пользуется подземельями, но не сообщил о том властям в
надлежащий срок.
КАРАЮТСЯ НАРАВНЕ СО ВЗРОСЛЫМИ..."
Девочка остановилась на этих строках и прочла снова:
"Несовершеннолетние нарушители..." Нет, ей только показалось, будто это
напечатано жирным шрифтом. Шрифт самый обыкновенный.
Приказ был датирован вчерашним днем. Значит, он уже вошел в силу. А она
видела его в первый раз. У них в штабе его еще не было. Она оглянулась, нет
ли кого-нибудь поблизости. Ей очень хотелось сорвать листок, чтобы принести
его своим: это интересная новость. Значит, Янь Ши-фан очень боится тех, кто
скрывается под землей; он не остановится на угрозах. Может быть, он со
своими американскими советниками попробует замуровать или заминировать все
входы и выходы подземелий, как это делали японцы. Или пустит под землю
газ...
Наконец полицейский, как и ждала Цзинь Фын, отошел от перекрестка и
уселся в тени. Девочка потянулась было к листку, но так и не решилась его
сорвать: если полицейский не во-время поднимет голову... Нет, сейчас не
время. Нельзя ставить под угрозу боевое задание, полученное от командира...
Она проскользнула мимо полицейского и пошла вниз по улице.
Улица вывела ее много южнее, чем нужно, но зато тут не было ни
патрулей, ни полицейских, ни даже прохожих. Тут негде было ходить и нечего
было охранять. Тут были одни жалкие развалины домов. Цзинь Фын уверенно
повернула направо: там тоже есть вход под землю, расположенный в развалинах
большого дома.
Девочка перелезла через кучу битого кирпича и стала спускаться в
подвал. Для этого ей приходилось перепрыгивать через зияющие провалы в
лестнице, где нехватало по две и три ступеньки подряд. Но Цзинь Фын умела
прыгать. Важно только, чтобы ступеньки были сухие, иначе можно
поскользнуться!
В подвале было так темно, что Цзинь Фын пришлось остановиться, чтобы
дать глазам привыкнуть после яркого солнца наверху. Цзинь Фын долго ничего
не видела, но зато отчетливо слышала, что кто-то тут есть, чувствовала на
себе чей-то взгляд. Ей стало страшно. Потому что, если тот, кто ее сейчас
видит, враг, он может выстрелить, ударить ее или подкараулить ее за дверью.
Она не знает, за которой из двух дверей он притаился.
Девочка стояла и ничего не могла придумать. После некоторого колебания
вынула из-под плетенок с овощами электрический фонарик и посветила на ту
дверь, в которую ей теперь нужно было итти, чтобы проникнуть в подземелье.
Луч фонарика осветил только черный провал, кончавшийся кладкой фундамента.
Цзинь Фын там никого не увидела, хотя была уверена, что кто-то там стоял.
Если это враг - значит гоминдановцы узнали про этот вход и устроили
засаду...
Что же она должна делать? Уйти обратно?.. А миссия?
Нет, она не может уйти обратно. Нельзя вернуться к командиру и сказать,
что приказ не выполнен.
А тот, в темноте, опять смотрел на нее. Она это чувствовала и готова
была расплакаться от досады. Не от страха, нет! А только от обиды на свое
собственное бессилие. Если бы она была большой, настоящей партизанкой, у нее
был бы пистолет, она бросилась бы к двери и застрелила бы того, кто за нею
подглядывает.
Она порывисто обернулась и, светя перед собою, быстро перебежала ко
второй двери. Прижавшись к стене, выхваченный из темноты лучом фонаря, перед
нею стоял мальчик, такой маленький, что обыкновенный солдатский ватник был
ему, как халат.
Мальчик стоял и мигал на свет. Когда Цзинь Фын поднесла фонарь к самому
его лицу, он загородился худой грязной рукой.
- Позвольте спросить, что вы здесь делаете? - вежливо сказала девочка.
- А вы что?
Она взяла его за плечо и подтолкнула к выходу.
- Уходите отсюда, прошу вас.
И тут она увидела, что мальчик вовсе не такой уже маленький, каким
показался сначала из-за чрезмерно большого ватника. Он был только очень
худой и очень, очень грязный.
- Позвольте узнать, мальчик, как вас зовут? - спросила Цзинь Фын.
- Мое имя Чунь Си.
- Зачем вы здесь?
- Я тут живу, - просто ответил мальчик и с любопытством поглядел на
плетенки в корзинке.
- Вы один тут живете?
- С другими детьми... А что у вас в корзинке?
- С какими детьми? - вместо ответа спросила девочка.
- Они просто дети.
- Разве у вас нет дома? - осведомилась она.
- А у вас есть?
- Нету, - ответила она.
Чунь Си повторил вопрос:
- Что в этой корзинке?
Она покачала головой и с укором сказала:
- К чему такое любопытство?
- Мне хочется есть, - спокойно, почти безразлично ответил мальчик.
- А где дети? - спросила она.
- Там, - и он кивком головы показал в подвал.
- Их много?
- Восемь. - И, подумав, пояснил: - Шесть мальчиков и две девочки...
Прошу вас, дайте мне того, что в этой корзинке.
Девочка подумала и сказала:
- Покажите мне, где дети.
Чунь Си молча повернулся и, бесшумно ступая босыми ногами, пошел в
темноту. Как только девочка погасила фонарь, она сразу потеряла мальчика из
виду. Он был такой грязный, и ноги его были такие черные, что в своем сером
ватнике он совсем сливался с темнотой. Девочка опять засветила фонарик и,
подняв его над головой, чтобы дальше видеть, пошла следом за мальчиком. За
стеной она увидела сразу всех ребят. Они лежали, тесно прижавшись друг к
другу. Ни по одежде, ни по лицам нельзя было отличить мальчиков от девочек.
Под одинаковым у всех слоем грязи Цзинь Фын угадывала одинаково бледные
лица. Она строго спросила Чунь Си:
- Я хотела бы знать, чьи вы?
При звуке ее голоса тела зашевелились, и дети стали подниматься. Между
тем Чунь Си ответил Цзинь Фын:
- Мы разные: одни погорелых, другие повешенных... - И, подумав,
повторил: - Разные.
Девочка достала из корзинки одну из плетенок, - ту, в которой лежали
капустные листья. Чунь Си, вытянув лист капусты, хотел сунуть его в рот, но
Цзинь Фын остановила его:
- Это всем, - сказала она и, подождав минуту, пока дети сгрудились
около плетенки, неслышно вышла из подвала. На миг сверкнув фонарем, она
осветила себе путь и дальше пошла в темноте с вытянутыми вперед руками. Так
дошла она до спуска в подземелье. Тут Цзинь Фын постояла и, затаив дыхание,
- Если позволите, я пойду.
- Сначала поешь.
- Не хочется.
- Едят не только потому, что хочется.
- А почему?
- Потому, что нужно.
Радист ласково потянул ее за косичку, перевязанную красной бумажкой.
- Нужно слушаться старших, - сказал он и освободил большой чайник от
тряпок, сохранявших ему тепло.
Чайник был тяжелый и совсем закопченный. Наливая себе теплой воды,
Цзинь Фын испачкала пальцы и стала их тщательно обтирать. Радист засмеялся:
- Вы франтиха, Цзинь Фын!
Она с укоризной покачала головой:
- Вы так долго сидите тут и не понимаете. А если кто-нибудь там наверху
увидит? Спросят: почему у тебя, девочка, пальцы в саже? Что я скажу?
И она снова покачала головой.
Девочка ела лепешку из чумизы и запивала водой, потом встала.
- Я готова.
- Хорошо, - сказал командир. - Исполняйте поручение, Цзинь Фын.
Девочка зажгла фонарь, подняла его вровень с лицом и установила длину
фитиля. Пламя колебалось, маленькое, тусклое, красноватое. Девочка переняла
фонарь в левую руку и спросила командира:
- Больше ничего не прикажете?
- Зайдешь в музей и оттуда домой.
Девочка была так мала ростом, что ей вовсе не нужно было нагибаться в
подземном ходе, где люди отряда передвигались почти ползком, однако от
старших она переняла не только манеру ходить быстро-быстро, но и сгибалась,
как большая.
Она уверенно бежала в пятне тусклого красноватого света фонаря. Только
один момент там, где она пробегала, можно было видеть неровные стенки хода.
Свод был такой же неровный. Местами он осел и его подпирали бревна крепей.
Иногда путь девочке преграждали обвалы, и приходилось перебираться через
кучи земли.
Цзинь Фын уверенно выбирала повороты среди ответвлений, зиявших по обе
стороны главного хода; она разбиралась в этом лабиринте так, как прохожие
распознают переулки родного города.
Когда в лицо ей потянуло свежим воздухом, девочка замедлила шаг и
прикрутила фитиль фонаря. Еще через сотню шагов дышать стало совсем легко.
Девочка увидела над головой светлые точки звезд. Она задула фонарь и
поставила его в нишу стены. Когда она осторожно приблизилась к выходу,
часовой, лежавший на животе, с американским автоматом в руках, посторонился.
Она протянула ему ручонку, и он помог ей выбраться на поверхность. Оба
молчали. Тут разговаривать не полагалось.
Через мгновение ее маленькая тень слилась с непроглядной тьмой,
царившей в овраге.
В те дни, если путник шел в Тайюань с юга по дороге, огибающей Сюйгоу с
западной стороны, то ему было не миновать мост "Четырех ящериц", перекинутый
через правую протоку реки Фыньхэ. Этот мост был старинным каменным
сооружением, украшенным по четырем углам изваяниями огнедышащих чудовищ,
известных тут почему-то под мирным именем ящериц, хотя они нимало не
походили на этих маленьких изящных зверьков. Впрочем, может быть, в шестом
веке, к которому знатоки относили эти произведения древнего ваятеля, ящерицы
и выглядели так воинственно. Четырнадцать веков - большой срок. За это время
многое изменилось в Китае. Быть может, так неузнаваемо изменились и ящерицы.
Гораздо удивительнее было то, что мост этот в те дни еще стоял не
взорванный, несмотря на то, что на протяжении последних тридцати лет японцы,
гоминдановцы и американцы старательно разрушали в Китае все, что могло
служить переправой "красным", неустанно и беспощадно преследовавшим этих
врагов народа, загнанных, наконец, к их последнему рубежу на китайской
земле.
Миновав мост и свернув по первой дороге налево, путник сразу за
пригорком попадал в неожиданно возникавшую среди широких полей густую
зелень. Запущенная аллея, обсаженная старой акацией и вязами, вела к живой
изгороди, скрывавшей железные прутья высокой решетки. Деревья аллеи были так
стары, что стволы многих из них полопались до самой вершины, а ветви, как
усталые руки, свисали к земле. Сквозь чугунный узор наглухо замкнутых
массивных ворот был виден тенистый парк, из которого при малейшем движении
воздуха доносился аромат роз. За густой порослью парка не было видно
строений. Только над вершинами деревьев к небу тянулась игла католической
церкви.
Хотя отсюда были уже видны предместья Тайюани и даже его кирпичная
крепостная стена на горе, шум города сюда не достигал.
В те дни, к которым относятся события, на левом каменном столбе ворот
красовалась большая чугунная доска с выпуклой литой надписью по-китайски:
Миссия
РОТЫ ХРИСТОВОЙ,
учрежденная во блаженную память
ИГНАТИЯ ЛОЙОЛЫ,
преподобного генерала роты,
и восстановленная
достопочтенным и высокопреосвященным
Томасом Тьен
с апостольского благословения
святейшего отца нашего папы
ПИЯ XII
Над этой надписью венчиком латинскими буквами была расположена надпись:
"Ad majorem Dei gloriam".
На другом столбе яркая эмалированная доска лаконически гласила:
"Находится
под покровительством
и защитой
вооруженных сил США".
Под доской белела фарфоровая кнопка звонка. Если ее нажать, то из
скрытой в акациях сторожки появлялся большого роста китаец. Не отпирая
ворот, он сквозь решетку спрашивал, что нужно посетителю, и, лишь сходив в
миссию, возвращался, чтобы впустить путника или отослать его прочь. Если
нужно было отворить ворота, привратник делал это с нескрываемым
неудовольствием, словно в каждом посетителе подозревал врага.
Как сказано, человек этот был высок ростом, широк в плечах; черты его
смуглого лица были правильны и тонки. Карие глаза глядели со строгостью. Он
был молчалив и сдержан в движениях. Звали его У Вэй. Это был шофер, он же
сторож миссии.
С некоторых пор миссия мало походила на заведение религиозное. В нее не
допускали богомольцев. Теперь тут, как в комфортабельном пансионе, отдыхали
высшие тайюаньские чиновники и офицеры американской военной миссии, на
средства которой, говорят, и содержалось все заведение.
Миссионеры исчезли из миссии, и ее истинной хозяйкой в округе считали
экономку Ма Ню, которую здесь называли "сестра Мария". Народная молва
утверждала, будто эта женщина, изменив родине, пошла на службу полиции.
От ворот миссии к ее большому каменному жилому строению вела запущенная
каштановая аллея. Единственное, за чем в этом парке, повидимому, ухаживали,
были розы. Бесчисленные кусты роз, алых, розовых, чайных, белых, источали
сладкий аромат, расслабляющий волю, располагающий к лени и к
ничегонеделанию, которое, по мнению Ма - Марии, было основным условием
отдыха высоких гостей, пребывавших под ее кровом.
Ма была еще молодой женщиной небольшого роста, с лицом очень правильным
и даже красивым, но слишком неподвижным, чтобы быть привлекательным. Глаза
Ма были всегда полны грустной задумчивости, движения медлительны и спокойны;
говорила она ровным голосом, не повышая его, даже когда сердилась. Эта
мягкость, однако, не мешала ей быть придирчивой и строгой хозяйкой,
державшей в страхе служащих миссии.
Ранним утром, когда Ма и чиновные гости еще спали, женский персонал
миссии, состоявший из двух горничных и кухарки, собрался в просторной,
выложенной белыми изразцами кухне. Горничные Го Лин и Тан Кэ представляли во
всем резкую противоположность друг другу. Го Лин была полная девушка с
мечтательными глазами и с мягкостью движений, свойственной полным женщинам.
На вид ей можно было дать больше ее девятнадцати лет. Тан Кэ была стройна,
почти худа, ее непослушные волосы плохо укладывались в прическу и несколько
беспорядочно окаймляли смуглое лицо с темным пушком на верхней губе и с
хмуро глядящими карими глазами. Движения Тан Кэ были коротки, стремительны,
речь быстра и тверда.
Третьей женщине, кухарке У Дэ, окрещенной здесь именем Анны, было за
пятьдесят. Она выглядела крепкой и суровой. У нее были гладко прибранные
седеющие волосы и строгий взгляд.
Сердито погромыхивая посудой, У Дэ готовила утренний завтрак, Го Лин
перетирала посуду, Тан Кэ вертелась перед зеркалом, в пятый раз перекалывая
кружевной фартучек. Тихонько, так, что едва можно было разобрать слова, все
трое напевали:
Девушка хорошая, смелая и юная,
С темными упрямыми дугами бровей,
Не гуляй с врагами ты вечерами лунными,
Не растрать ты, девушка, нежности своей.
Эта жизнь веселая нам совсем ненужная,
И тепло Шаньси не согреет нас.
Мы семью товарищей, теплую и дружную.
Сохранимте, девушки, в этот грозный час.
Не теряйте мужества, не растратьте силы вы,
Девушки хорошие, с жаркою душой.
Пение было прервано слабым звонком, донесшимся со стороны ворот. Го Лин
посмотрела на часы: время было раннее. Тан Кэ с любопытством выглянула в
окно: У Вэй, на ходу застегивая куртку, шел отворять. Через минуту по
главной аллее, скрипя ободьями по песку, проехал маленький желтый
шарабанчик. Из него торчала прикрытая соломенной шапочкой женская голова.
Волосы гостьи были собраны в высокую прическу. По этой прическе Тан Кэ
безошибочно признала гостью.
- Стелла! - презрительно бросила она в кухню.
У Дэ сердито громыхнула кастрюлей и безапелляционно отрезала:
- Плохой человек.
- Что ей может быть нужно? - с беспокойством пробормотала Го Лин.
На ступенях послышался дробный стук каблуков, и в кухню стремительно
вбежала посетительница. На ней был изящный дорожный костюм, модная обувь;
все мелочи ее костюма соответствовали картинке новейшего журнала.
- Здравствуйте! - развязно воскликнула гостья.
У Дэ демонстративно отвернулась Тан Кэ сделала вид, будто не слышит.
Только Го Лин несмело ответила:
- Здравствуйте, Сяо Фын-ин.
- Вы нарочно дразните меня? - сердито вскинулась гостья.
- Извините, - растерянно проговорила Го Лин.
- Сколько раз я сообщала вам: нет Сяо Фын-ин - есть Стелла Сяо!
По-моему, это не так трудно запомнить.
Тан Кэ с насмешливой почтительностью произнесла:
- Мисс Стелла!
- По-моему, ничего смешного в этом нет, - надулась гостья.
- Да, конечно.
- Какой у вас всех скучный вид! Можно подумать, будто вы только что с
похорон.
У Дэ пристально поглядела на нее:
- А у вас праздник?
Сяо Фын-ин фыркнула:
- Вы, Анна, способны испортить настроение кому угодно. - И так же
демонстративно отвернулась от Анны, как та от нее. - Глядя на эту женщину с
дурным характером, и вы, девочки, становитесь старухами. Теперь, когда перед
нами открываются двери мира!..
- Замолчите, пожалуйста! - в гневе крикнула от плиты У Дэ.
Сяо Фын-ин посмотрела на кухарку сквозь прищуренные веки:
- О, как много вы себе позволяете, Анна. И вообще я...
Она не договорила. У Дэ исподлобья вопросительно смотрела в ее сторону:
- Ну что же, договаривайте.
Сяо Фын-ин вспыхнула:
- Удивляюсь, почему вас тут держат.
- А вы замолвите словечко, чтобы меня выгнали, - негромко проговорила У
Дэ.
Несколько мгновений Сяо Фын-ин молча глядела на кухарку.
- Если бы не У Вэй...
Пальцы Анны, державшие поварешку, судорожно сжались.
- Оставь моего сына в покое.
Чтобы предотвратить ссору, Тан Кэ спросила Сяо Фын-ин:
- Вы были сегодня в городе?
Та не сразу сообразила, что вопрос обращен к ней. Наконец ответила
нахмурившись:
- Да.
После некоторого молчания Тан Кэ сказала:
- Говорят... на бульваре...
Она не договорила, но Сяо Фын-ин, видимо, сразу поняла, о чем идет
речь. Тень растерянности и смущения пробежала по ее лицу, однако, тотчас
оправившись, франтиха с наигранной небрежностью сказала:
- Ах, вы об этом...
Го Лин испуганно взмахнула своими густыми ресницами и приблизила руку
ко рту, словно желая удержать собственные слова.
- Говорят... там двенадцать виселиц... - проронила она едва слышно.
- Двенадцать переносных американских виселиц, - сказала У Дэ. - На
каждой уже не двое, а четверо наших.
Го Лин испуганно вскинулась:
- Тетя Дэ!
- Тетя! - вторя ей, так же испуганно воскликнула и Тан Кэ.
- Ну что, что! - глубоко сидящие глаза У Дэ сверкнули.
- Его превосходительство Янь Ши-фан поступил так, как советовал мистер
Баркли, - сказала Сяо Фын-ин.
- Да замолчишь ты?! - крикнула У Дэ.
Го Лин испуганно всплеснула пухлыми руками.
- Уведи отсюда тетю Дэ, - шепнула ей Тан Кэ.
Го Лин взяла У Дэ за локоть и потянула прочь, но кухарка гневно
высвободила руку:
- Оставь, я скажу ей...
- Тетя Дэ, прошу вас, довольно! - строго сказала Тан Кэ и властно
вывела кухарку.
Губы Сяо Фын-ин нервно дергались. Она вынула сигарету. Несколько раз
щелкнула новенькой американской зажигалкой. Пламя в ее вздрагивающих пальцах
колыхалось и не попадало на кончик сигареты. Не обращая внимания на
пристально следящую за нею Го Лин, она отодвинула стеклянную дверь холла и,
войдя туда, с размаху бросилась в кресло. Го Лин стояла на пороге, в ее
глазах были страх и страдание. Она хотела что-то сказать и не решалась.
Вошедшая Ма Ню нарушила молчание. Она спросила Сяо Фын-ин:
- Что вам угодно?
- У меня есть дело к хозяйке этого дома.
- Ко мне? - удивилась Ма.
Сяо Фын-ин движением головы велела Го Лин уйти и сказала Ма:
- Я буду здесь жить.
Ма поспешно воскликнула:
- Я не хотела бы этому верить!
- Теперь я секретарь его превосходительства Янь Ши-фана.
От изумления Ма могла только издать односложное:
- О-о!..
- Вы же сами хотели, чтобы его превосходительство Янь Ши-фан оказал
честь этому дому своим пребыванием под его кровлей.
- Значит... сегодня генерал будет здесь? - едва слышно выговорила Ма и
на минуту задумалась. - Я все приготовлю...
- Прошу вас не думать, будто уговорить его было так легко, - сказала
Фын-ин.
Ма взглянула на нее вопросительно.
- У меня накопились счета, которые я никому не могу показать... -
опуская глаза, сказала Фын-ин.
- Вы получите деньги.
- Значит, вечером... мы приедем вместе.
С этими словами Фын-ин вышла и уселась в свой желтый шарабанчик.
Когда У Вэй, затворив за нею ворота, повернул обратно, Ма быстро прошла
в гараж.
- Еще немного, и я не выдержу, - сказала она У Вэю.
- Стыдно так говорить, Ню, - спокойно ответил он.
- О, мне ничего не стыдно! Раньше я стыдилась самой себя, а теперь... -
она безнадежно махнула рукой.
- Зачем ты так говоришь? - с ласковой укоризной произнес он и привлек
ее к себе. - Я же знаю...
Она не дала ему договорить:
- Откуда тебе знать, как это страшно, когда меня все презирают, все
считают изменницей... Это так страшно, так страшно...
Он ласково погладил ее по голове:
- Прошу, успокойся.
Она закрыла глаза, и на лице ее отразилось утомление, вокруг рта легла
резкая складка.
- Если бы не ты, - тихо произнесла она, - у меня нехватило бы сил.
- Все будет хорошо.
- Да. Лишь бы нам быть вместе. Но... твоя мать...
- Она поймет: ведь иначе ты не могла. Ты должна была выполнить приказ.
- Она ненавидит меня.
- Я объясню ей.
- Объяснишь?.. Она ненавидит меня с каждым днем сильней. И тут не о чем
спорить: так и должно быть. Меня все ненавидят, все, все. Ты сам знаешь: У
Дэ сказала...
- Мало ли что могла сказать мать, пока не знает.
Ма повела плечами как будто от холода, хотя на улице стояла жара.
- Постоянно чудится, будто кто-то меня выслеживает. И свои и враги -
все меня подкарауливают. Не знаю, откуда мне ждать пули: от людей Янь
Ши-фана или от янки? Мне страшно.
Голос ее задрожал. У Вэй нежно обнял ее:
- Бедная моя!
- Я знаю, - прошептала она, - нужно справиться. Непременно нужно
справиться! И я справлюсь. Только не уходи от меня.
- Я же с тобою.
Он подвел ее к скамеечке у ворот гаража и, заботливо усадив, сел рядом.
Оба молчали. В саду было тихо. Птицы прятались в листву от лучей
поднимающегося солнца. Надвигался жаркий весенний день. Аромат роз висел
неподвижный и душный.
Ма улыбнулась.
- Когда я смотрю на все это, мне хочется верить, что все... все будет
хорошо.
- Разве можно в это не верить?
Цзинь Фын нужно было миновать патрули войск Янь Ши-фана на южных
подступах к городу и проникнуть в миссию так, чтобы ее никто, решительно
никто не видел. Девочка хорошо знала дорогу. Она знала, что пройдет, если
только ничего не случится на пути от лавки, в которой она взяла овощи, до
Зеленого бульвара. Там снова вход под землю. Эта галлерея не только проведет
ее мимо патрулей, но приведет и в самую миссию. Нужно пройти к Зеленому
бульвару парком. Там никто не обратит внимания на продавщицу овощей.
Но как только девочка свернула на улицу Маньчжурских могил, то сразу
увидела, что туда лучше не ходить. Что-то случилось там. Ее наметанный глаз
сразу различил в толпе нескольких агентов полиции. Она вернулась и пошла в
сторону вокзала. По дороге она услышала разговор о том, что и в парке
обыскивают прохожих.
Она не может дать себя обыскать! У нее в корзинке лежит электрический
фонарик. "Зачем фонарик обыкновенной девочке?" - спросит полицейский.
Значит, ей следовало обойти и парк.
Цзинь Фын миновала улицу, именовавшуюся теперь улицей Чан Кай-ши, и
подошла к харчевне на углу. Здесь она сделала вид, будто рассматривает
выставленные в окне кушанья. А сама косилась вдоль улицы: свободен путь или
нет? На перекрестке стоял полицейский. Девочка знала, что, попадись она ему
на глаза, он ее непременно остановит, возьмет за ухо, заглянет в корзину,
потребует сладкую морковку, а может быть, начнет копаться в корзинке, найдет
фонарик... Нет, полицейского тоже нужно миновать. Она зашла в харчевню и
предложила хозяину овощей, хотя была заранее уверена, что ее попросту
выгонят. Так оно и случилось. Очутившись снова на улице, она увидела, что
полицейский все еще на своем месте. Но она знала, что это не в привычке
полицейских - стоять на солнцепеке; рано или поздно он уберется.
Цзинь Фын прошлась по тротуару. Ее внимание привлек наклеенный на стену
дома листок - извещение командующего войсками генерала Янь Ши-фана. Параграф
за параграфом кончался словами: "нарушение карается смертной казнью".
Смертной казнью карался ущерб, причиненный материалам, принадлежащим
гоминдановскому командованию; смертной казни подвергались все жители
местности, где будет поврежден телефонный провод; смертной казни обрекались
жильцы и сторожа в случае порчи военного имущества, лежащего на тротуарах,
прилегающих к их домам; под страхом смертной казни никто не имел права
переселяться с квартиры на квартиру без разрешения квартального
уполномоченного...
Девочка начала читать "извещение" для вида, но, дойдя до 8,
по-настоящему заинтересовалась. Там говорилось:
"Мы, генерал Янь Ши-фан, губернатор и комендант, отец этого города,
объявляем:
Каждый, кто знает о каких-либо входах в подземелья, обязан в течение 24
часов от момента обнародования настоящего уведомления сообщить о них в свой
полицейский участок; лица, проживающие в деревнях, обязаны сделать сообщение
жандармским постам или полевой полиции. Неисполнение карается смертью.
Предаются смертной казни все жители тех домов, где по истечении
указанного срока будут обнаружены выходы подземелий, о которых не было
сообщено властям. Также будут казнены и те, кто живет вблизи от таких мест и
знает тех, кто пользуется подземельями, но не сообщил о том властям в
надлежащий срок.
КАРАЮТСЯ НАРАВНЕ СО ВЗРОСЛЫМИ..."
Девочка остановилась на этих строках и прочла снова:
"Несовершеннолетние нарушители..." Нет, ей только показалось, будто это
напечатано жирным шрифтом. Шрифт самый обыкновенный.
Приказ был датирован вчерашним днем. Значит, он уже вошел в силу. А она
видела его в первый раз. У них в штабе его еще не было. Она оглянулась, нет
ли кого-нибудь поблизости. Ей очень хотелось сорвать листок, чтобы принести
его своим: это интересная новость. Значит, Янь Ши-фан очень боится тех, кто
скрывается под землей; он не остановится на угрозах. Может быть, он со
своими американскими советниками попробует замуровать или заминировать все
входы и выходы подземелий, как это делали японцы. Или пустит под землю
газ...
Наконец полицейский, как и ждала Цзинь Фын, отошел от перекрестка и
уселся в тени. Девочка потянулась было к листку, но так и не решилась его
сорвать: если полицейский не во-время поднимет голову... Нет, сейчас не
время. Нельзя ставить под угрозу боевое задание, полученное от командира...
Она проскользнула мимо полицейского и пошла вниз по улице.
Улица вывела ее много южнее, чем нужно, но зато тут не было ни
патрулей, ни полицейских, ни даже прохожих. Тут негде было ходить и нечего
было охранять. Тут были одни жалкие развалины домов. Цзинь Фын уверенно
повернула направо: там тоже есть вход под землю, расположенный в развалинах
большого дома.
Девочка перелезла через кучу битого кирпича и стала спускаться в
подвал. Для этого ей приходилось перепрыгивать через зияющие провалы в
лестнице, где нехватало по две и три ступеньки подряд. Но Цзинь Фын умела
прыгать. Важно только, чтобы ступеньки были сухие, иначе можно
поскользнуться!
В подвале было так темно, что Цзинь Фын пришлось остановиться, чтобы
дать глазам привыкнуть после яркого солнца наверху. Цзинь Фын долго ничего
не видела, но зато отчетливо слышала, что кто-то тут есть, чувствовала на
себе чей-то взгляд. Ей стало страшно. Потому что, если тот, кто ее сейчас
видит, враг, он может выстрелить, ударить ее или подкараулить ее за дверью.
Она не знает, за которой из двух дверей он притаился.
Девочка стояла и ничего не могла придумать. После некоторого колебания
вынула из-под плетенок с овощами электрический фонарик и посветила на ту
дверь, в которую ей теперь нужно было итти, чтобы проникнуть в подземелье.
Луч фонарика осветил только черный провал, кончавшийся кладкой фундамента.
Цзинь Фын там никого не увидела, хотя была уверена, что кто-то там стоял.
Если это враг - значит гоминдановцы узнали про этот вход и устроили
засаду...
Что же она должна делать? Уйти обратно?.. А миссия?
Нет, она не может уйти обратно. Нельзя вернуться к командиру и сказать,
что приказ не выполнен.
А тот, в темноте, опять смотрел на нее. Она это чувствовала и готова
была расплакаться от досады. Не от страха, нет! А только от обиды на свое
собственное бессилие. Если бы она была большой, настоящей партизанкой, у нее
был бы пистолет, она бросилась бы к двери и застрелила бы того, кто за нею
подглядывает.
Она порывисто обернулась и, светя перед собою, быстро перебежала ко
второй двери. Прижавшись к стене, выхваченный из темноты лучом фонаря, перед
нею стоял мальчик, такой маленький, что обыкновенный солдатский ватник был
ему, как халат.
Мальчик стоял и мигал на свет. Когда Цзинь Фын поднесла фонарь к самому
его лицу, он загородился худой грязной рукой.
- Позвольте спросить, что вы здесь делаете? - вежливо сказала девочка.
- А вы что?
Она взяла его за плечо и подтолкнула к выходу.
- Уходите отсюда, прошу вас.
И тут она увидела, что мальчик вовсе не такой уже маленький, каким
показался сначала из-за чрезмерно большого ватника. Он был только очень
худой и очень, очень грязный.
- Позвольте узнать, мальчик, как вас зовут? - спросила Цзинь Фын.
- Мое имя Чунь Си.
- Зачем вы здесь?
- Я тут живу, - просто ответил мальчик и с любопытством поглядел на
плетенки в корзинке.
- Вы один тут живете?
- С другими детьми... А что у вас в корзинке?
- С какими детьми? - вместо ответа спросила девочка.
- Они просто дети.
- Разве у вас нет дома? - осведомилась она.
- А у вас есть?
- Нету, - ответила она.
Чунь Си повторил вопрос:
- Что в этой корзинке?
Она покачала головой и с укором сказала:
- К чему такое любопытство?
- Мне хочется есть, - спокойно, почти безразлично ответил мальчик.
- А где дети? - спросила она.
- Там, - и он кивком головы показал в подвал.
- Их много?
- Восемь. - И, подумав, пояснил: - Шесть мальчиков и две девочки...
Прошу вас, дайте мне того, что в этой корзинке.
Девочка подумала и сказала:
- Покажите мне, где дети.
Чунь Си молча повернулся и, бесшумно ступая босыми ногами, пошел в
темноту. Как только девочка погасила фонарь, она сразу потеряла мальчика из
виду. Он был такой грязный, и ноги его были такие черные, что в своем сером
ватнике он совсем сливался с темнотой. Девочка опять засветила фонарик и,
подняв его над головой, чтобы дальше видеть, пошла следом за мальчиком. За
стеной она увидела сразу всех ребят. Они лежали, тесно прижавшись друг к
другу. Ни по одежде, ни по лицам нельзя было отличить мальчиков от девочек.
Под одинаковым у всех слоем грязи Цзинь Фын угадывала одинаково бледные
лица. Она строго спросила Чунь Си:
- Я хотела бы знать, чьи вы?
При звуке ее голоса тела зашевелились, и дети стали подниматься. Между
тем Чунь Си ответил Цзинь Фын:
- Мы разные: одни погорелых, другие повешенных... - И, подумав,
повторил: - Разные.
Девочка достала из корзинки одну из плетенок, - ту, в которой лежали
капустные листья. Чунь Си, вытянув лист капусты, хотел сунуть его в рот, но
Цзинь Фын остановила его:
- Это всем, - сказала она и, подождав минуту, пока дети сгрудились
около плетенки, неслышно вышла из подвала. На миг сверкнув фонарем, она
осветила себе путь и дальше пошла в темноте с вытянутыми вперед руками. Так
дошла она до спуска в подземелье. Тут Цзинь Фын постояла и, затаив дыхание,