Шпанов Николай. Заговорщики. Перед расплатой

же зарядов на расстрел отступающих солдат, сколько на стрельбу по
наступающим русским. Сидя в своих бункерах, разбойники знали все...
Теперь, раздумывая среди черной, как чернила, монгольской степи, Бельц
отлично понимал, что Геринг и не помышлял об "измене". Он никогда не решился
бы на нее, боясь пули Гиммлера, только и искавшего повод отделаться от
самого сильного соперника. Геринг, вероятно, вздохнул бы с облегчением, если
бы знал, что случилось на севере после его бегства на юг. Уже 30 апреля
Дениц получил радиограмму из имперской канцелярии:
"Раскрыт новый заговор. Согласно сообщению неприятельского радио,
рейхсфюрер СС Гиммлер сделал через посредство Швеции предложение союзникам о
капитуляции. Фюрер не был об этом информирован и с этим не согласен. Фюрер
ждет, что вы будете действовать против всех изменников молниеносно и
решительно. Борман".
Геринг плясал бы от удовольствия, если бы мог видеть Деница в минуту
получения этого радиоприказа: "действовать молниеносно и решительно" против
Гиммлера, в подчинении которого находились полиция, СС, гестапо, вся армия
запаса, все силы внутренней охраны! Чем мог действовать Дениц: артиллерией
стоявших на приколе старых броненосцев? Торпедными аппаратами подводных
лодок? Чего стоила вся власть Деница? Борман, под влиянием уговоров Шпеера,
30 апреля послал все-таки депешу о назначении адмирала преемником фюрера,
который уже не мог об этом и знать, так как был мертв.
Телеграмма от имени трупа гласила:

"Гроссадмиралу Деницу.
Господин гроссадмирал! Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер
назначил вас своим преемником. Письменные полномочия высланы. Отныне вы
должны принимать все необходимые меры, вытекающие из нынешнего положения.
Борман".

"...Меры, вытекающие из нынешнего положения"! - если бы адмирал имел
хотя бы приблизительное представление о положении! Что-нибудь, кроме того,
что на него свалился весь позор и ужас Германии, груза которых не выдержали
другие главари.
Наконец на следующее утро прибыла еще одна радиограмма:

"Гроссадмиралу Деницу.
Завещание вступило в силу. Я прибуду к вам как можно скорее. До тех
пор, по моему мнению, опубликование следует задержать.
Борман".

Это было запоздалым сообщением о том, что Гитлер больше не существует.
Дениц окончательно растерялся. Его руки дрожали, принимая столь долгожданную
власть. Он вызвал для совещания Кейтеля и единственного находившегося
поблизости члена правительства министра финансов Шверина фон Крозиг. Шверин
фон Крозиг согласился возглавить кабинет министров, но при условии, что
будут немедленно арестованы Геббельс и Борман. Дениц обещал. Но когда
Кейтель и Крозиг ушли, он сказал своему флаг-капитану:
- Мне вскоре придется вступить в контакт с противником, быть может
через того же Бернадотта, которого не сумел использовать Гиммлер Риббентроп
для этого не годится. Из-за его тупости мы и оказались втянутыми в войну.
Учитывая предстоящие переговоры, на посту министра иностранных дел необходим
человек, с которым согласятся говорить иностранцы. Узнайте, где находится
фон Нейрат.
Попытки найти Нейрата ни к чему не привели. Он тщательно скрывался,
очевидно стараясь остаться в стороне от развязки, неизбежность которой
понимал. Дениц приказал привлечь к этим поискам Риббентропа. Обеспокоенный
таким поручением, Риббентроп тотчас явился к Деницу. Адмирал объяснил ему,
зачем понадобился Нейрат, и приказал, в случае если так и не найдут Нейрата,
назвать другую кандидатуру.
Риббентроп вернулся в тот же вечер и предложил в качестве единственного
кандидата самого себя. Но Дениц приказал ему сдать пост министра фон Крозигу
и велел установить неотступное наблюдение за самим Риббентропом, чтобы не
дать ему возможности войти в контакт с Гиммлером. Дениц боялся, что эти
двое, сговорившись, сумеют не только устранить его самого, но и физически
уничтожить.
За час до времени приема, назначенного Гиммлеру, к Деницу пришел
гаулейтер Вегенер и предупредил, что, по имеющимся у него данным, Гиммлер не
намерен сдаться без боя.
Тотчас был образован отряд из надежных подводников-нацистов и размещен
в комнатах рядом с той, где Деницу предстояло принять бывшего рейхсфюрера
СС. Под бумаги, разложенные на письменном столе, Дениц сунул пистолет.
Гиммлера ввели в кабинет два адъютанта Деница. Адмирал колебался несколько
мгновений, прежде чем решился отпустить адъютантов и остаться с глазу на
глаз со "страшным Генрихом". Затем Дениц дал ему телеграмму Бормана. Гиммлер
прочел, смертельно побледнел, но после некоторой задумчивости встал и
официально поздравил Деница.
- Позвольте мне в таком случае, - добавил он, - быть вторым человеком в
государстве.
Чувствуя, как холодеют у него кончики пальцев, Дениц решился ответить:
- Нет, я обойдусь без вас.
- Едва ли, - нагло заявил Гиммлер. - Капитуляция неизбежна, это должно
быть вам ясно.
- При чем тут вы? - уклончиво спросил Дениц.
- У меня уже налажена прочная связь с Эйзенхауэром и Монтгомери.
- Через Швецию? - вырвалось у Деница.
Гиммлер усмехнулся:
- Теперь Швеция мне не нужна.
- Я вас не понял.
- Я имею непосредственную связь с американцами.
- Каким образом?
- Это мое дело... Я же вам сказал: вам без меня не обойтись. Кроме
того, вы должны учесть, что я и мои войска СС незаменимы как фактор
общественного порядка в среднеевропейском пространстве... - И после
некоторой паузы Гиммлер добавил: - Я тут хозяин и еще долго им останусь.
- Вы переоцениваете свое положение, - попробовал осадить его Дениц, но
Гиммлер еще более многозначительно возразил:
- Боюсь, что из нас двоих в худшем положении вы. Сотрудничество со
мною...
- Вы хотите сказать: ваше сотрудничество со мною... - обиженно поправил
Дениц.
- Если вам так больше нравится, но теперь дело не в церемониях: если вы
хотите, чтобы американцы говорили с вами, как со своим человеком, вам нужен
я.
- Попробую договориться с ними и без вас. Йодль уже действует по моему
поручению.
- Йодль, Йодль! - насмешливо проговорил Гиммлер. - Что он может, этот
Йодль! Если вы не найдете общего языка с Эйзенхауэром, он не станет больше
принимать тех, кто хочет сдаться в одиночку, он угрожает оставить на
произвол русских всех, кто очутится восточнее американских линий.
Дениц знал, что это верно, и с удивлением посмотрел на Гиммлера: откуда
тому могут быть известны условия, выставленные американским командованием
ему, Деницу? Он резко сказал:
- Если мы согласимся объявить о своей капитуляции до двадцати четырех
часов восьмого мая, дело будет спасено. Эйзенхауэр согласится принять наши
войска, какие успеют оторваться от русских, и перейти за линии
англо-американцев.
- Без меня и моих СС у вас не будет возможности перегнать максимум
войск и беженцев за линии американцев, - упрямо повторил Гиммлер.
- Вы больше не рейхсфюрер СС!
Гиммлер снял пенсне и несколько мгновении глядел на Деница удивленно
вытаращенными близорукими глазами.
- Вы уверены? - спросил он наконец.
- Я отрешаю вас от всех должностей! - крикнул Дениц.
- Попробуйте объявить об этом... - насмешливо сказал Гиммлер. - Или вам
хочется оказаться в руках русских?.. Я еще могу это организовать. За вас
американцы цепляться не станут.
- Вон, сию же минуту вон! - больше от испуга, чем в негодовании,
закричал Дениц.
Гиммлер исчез, и больше никто его не видел.
Дениц приказал подготовить радиопередатчик для обращения к войскам с
призывом сложить оружие на западе и решительно продолжать борьбу на
Восточном фронте, против русских.
Но из-за неисправности радиоаппаратуры это обращение не попало бы в
эфир, если бы на помощь не пришел дотоле не известный Деницу группенфюрер СС
Вильгельм фон Кроне. Этот эсесовский генерал каким-то образом оказался
обладателем новенького американского военного радиопередатчика, по какому-то
счастливому стечению обстоятельств сброшенного на парашюте американским
самолетом именно в то место, где находился названный Кроне.
Седьмого мая Дениц получил известие из Реймса: в ставке Эйзенхауэра
Йодль подписал капитуляцию. С этим делом спешили: немцы, чтобы дать
англо-американцам "легальную" возможность продвинуться как можно дальше к
востоку, навстречу советским войскам; англо-американцы, чтобы захватить под
свою охрану возможно большее число германо-фашистов, которым не приходилось
ждать, что советские солдаты дадут им возможность ускользнуть от
справедливого суда народов.
Но из попытки сепаратного сговора Йодля с западными участниками
антигитлеровской коалиции ничего не получилось. Подлинный победитель
нацистского зверя - советский народ потребовал, чтобы гитлеровская Германия
склочила знамя ужасной войны не в случайном пункте, Реймсе, как того
хотелось Эйзенхауэру и Монтгомери, и не рукою случайно подвернувшегося
гитлеровского подручного, а в самой берлоге фашистского зверя - в Берлине, и
руками высшего немецкого командования; не втихомолку, а в подобающей
обстановке.
После некоторого сопротивления англо-американского командования и
дипломатии им все же пришлось принять советское требование, и капитуляция
была подписана по всей форме, как того требовала политическая обстановка, в
самом Берлине.
Когда вскоре к месту расположения ставки Деница прибыли американский и
британский представители Мэрфи и Рукс, Дениц пригласил их к себе. Он
торопился свидеться с ними, прежде чем приедет советский представитель в
контрольной комиссии. Дениц очень боялся, что американец и англичанин
откажутся разговаривать с ним без своего советского коллеги, но эти опасения
оказались напрасными. Мэрфи и Рукс прибыли со всею доступной им
поспешностью. Час продолжалось обсуждение животрепещущей проблемы
"запад-восток" и вопросов передачи максимального числа нацистских войск в
плен западным союзникам.
Лишь после того как прибыл советский уполномоченный и можно было без
открытого нарушения элементарных приличий взять под англо-американскую
защиту Деница и его окружение, они были перевезены во Фленсбург, на борт
немецкого пассажирского парохода "Патриа", бывшего когда-то гордостью линии
"Гамбург - Южная Америка". Там и разыгралась заключительная сцена крушения
того, что кучке гитлеровских последышей еще хотелось считать Германской
империей.
Деница и прилетевшего из Реймса Йодля ввели в "зал заседаний", еще
вчера бывший попросту судовым баром. Вдоль переборок стояли сдвинутые в
сторону высокие стулья, на стойке сверкали кофейники и приборы бармена.
Длинный стол посреди салона был накрыт простой белой скатертью. Ничего не
подозревавший Дениц не сразу решился положить на эту прозаическую скатерть
свой жезл гроссадмирала. Йодль первый почувствовал неладное в холодной
официальности, с которой к ним обращались американские офицеры.
- Боюсь, как бы русские нам не напортили, - сквозь зубы проговорил он
так, что его мог слышать только Дениц.
Адмирал не реагировал на это замечание, он не разделял опасений Йодля.
Его недавний разговор с Мэрфи и Руксом вселил в адмирала уверенность, что
достичь договоренности с союзниками нетрудно, лишь бы удалось оттереть в
сторону русских.
Когда в каюту вошел Рукс, Дениц сделал было попытку улыбнуться, но тот
отвел взгляд. Дениц понял, что американца связывает стоящий рядом с ним
советский генерал. Рукс сухо проговорил:
- Джентльмены! Я получил инструкцию от штаба верховного командования
союзников на европейском театре сообщить вам, что действующее ныне
германское правительство и верховное командование берется под стражу вместе
с рядом их сотрудников. Генерал Кейтель уже находится на положении
военнопленного. Действующее ныне германское правительство распущено. Офицеры
союзных армий проводят вас отсюда в ваши каюты, где вам надлежит сложить
вещи, позавтракать и закончить все дела. После этого вас доставят на
аэродром для дальнейшего следования к месту назначения на самолете.
Куда лететь, зачем? Неужели русские все-таки добились своего и Деница
ждет тюрьма?! Похоже на то... Если бы еще дело шло об одном Йодле - куда ни
шло. Но он, Дениц! Нет, это немыслимо!
Адмирал еще старался кое-как держать себя в руках, но потрясение было
слишком велико. Он весь поник. Ему хотелось тут же подняться и сказать
что-нибудь высокомерно-резкое, однако ноги не повиновались ему, он
беспомощно продолжал сидеть в кресле.
Не меньше, а может быть, еще больше, чем Дениц, был потрясен Йодль. Его
лицо покрылось мертвенной бледностью, потом пошло красными пятнами. Особенно
красным стал острый нос. Генерал силился что-то сказать, но дрожащие губы
его не слушались. Его ненавидящий взгляд остановился на лице советского
представителя в контрольной комиссии. Да, значит, предчувствие не обмануло
Йодля: русские сделали-таки свое дело, они заставили американцев и англичан
покончить с попытками гитлеровцев удержаться на ногах. Их нокаутировали.
Это было предательством со стороны американцев. Не для того он, Йодль,
спешил в Реймс, не для того он убеждал оттуда свое командование не тянуть с
капитуляцией перед западными державами...
Йодль обвел взглядом стоявших вокруг американских и английских
офицеров, и снова вспыхнула надежда: не может быть! Этот спектакль только
игра американцев. Они не могут принести его в жертву русским требованиям
возмездия! Не могут! Он нужен американцам. Он и все офицеры его штаба.
Другое дело - Дениц. Пусть русские делают с адмиралом, что хотят. Но он,
Йодль! Он же совершенно ясно договорился с американцами.
И тем не менее американцы были вынуждены посадить его в самолет и
отправить в тюрьму.
С этого момента одно за другим прибывали известия об исчезновении или
поимке нацистских главарей. Одним из первых исчез без следа Мартин Борман,
покончил с собою Геббельс, вскрыл себе вены судетский гаулейтер Хенлейн, был
схвачен Штрейхер, арестован в Праге Далюге... Целой вереницей шествовали они
в американские тюрьмы, чтобы укрыться от гнева народов, чьи страны залили
кровью, и от гнева своего собственного немецкого народа.
Когда Бельц потерял следы Геринга, он сам перелетел в американский тыл.
За коротким пребыванием в плену последовало предложение выбирать между
Вьетнамом и Китаем. Под словом "Вьетнам" Бельцу мерещились джунгли, москиты
и неуловимые мстители с кривыми ножами; к тому же это означало бы службу у
французов, которые сами не знали, что они будут есть завтра. В Китай же, как
было известно, золотым потоком лились американские доллары; там делались
хорошие дела на контрабанде, говорили, будто Ченнолт, командовавший
американской авиацией у Чан Кай-ши, сколотил на контрабанде целое состояние.
Бельц выбрал Китай.

2

Уже много позже из разговоров с американскими офицерами Бельц узнал о
судьбе несостоявшегося кандидата в фюреры Генриха Гиммлера: бежав из штаба
Деница, Гиммлер решил один пробраться к американцам. Он переоделся в
штатский костюм, сбрил усы и закрыл один глаз черной повязкой. В путь он
отправился под именем Гиценгера, путешественника.
Однако это путешествие было внезапно прервано на мосту в Бремерферде.
Хотя маскарад Гиммлера не возбуждал никаких подозрений, но солдату
английской военной полиции что-то не понравилось в документах
"путешественника Гиценгера". Патруль хотел подвергнуть "путешественника"
допросу в своей караулке, однако "герр Гиценгер" отказался разговаривать с
простыми солдатами. Очевидно, он рассчитывал, что офицеры окажутся к нему
более снисходительными. Но на его беду "путешественника" привели не к
какому-нибудь высокопоставленному политику в военном мундире, а к рядовому
офицеру разведки 2-й английской армии генерала Демпси. Там Гиммлеру пришлось
довольно скоро расстаться со своей черной повязкой и сбросить очки. Когда
явился вызванный старший офицер разведки, он нашел "путешественника" уже
раздетым догола. Быть может, решив, что долго его маскарад продолжаться не
может, а может быть потому, что рассчитывал, открыв себя, найти более
ласковый прием, Гиммлер назвался. К его ужасу, простым офицерам оказалось
очень мало дела до тех обещаний, которые Гиммлеру давали американские
политики при прежних тайных переговорах. Ему даже не вернули его платья. Он
получил солдатские брюки, рубашку и одеяло. Завернувшись в это одеяло, он и
сидел все дальнейшее время допроса. Пройдя через руки еще двух офицеров и
будучи еще дважды раздет и обыскан, Гиммлер, наконец, очутился в автомобиле.
Его повезли в штаб 2-й армии.
Тут у него воскресла надежда добраться до высокопоставленных чинов
союзного командования, со стороны которых он рассчитывал встретить полное
понимание и более теплый прием, нежели тот, какой оказывали простые
британские офицеры.
Но и эта надежда исчезла: на вилле армейской разведки его в четвертый
раз раздели и подвергли еще более строгому осмотру при содействии врача.
Гиммлер понял: его хотят лишить возможности пустить в ход яд. Врач осмотрел
его волосы, уши, подмышки, пальцы ног и рук, все части тела, где только
можно было скрыть яд. Наконец врач приказал ему открыть рот Гиммлер исполнил
и это. Все, казалось, было окончено. Но тут у врача возникло какое-то
подозрение: он без церемонии засунул палец в рот возмущенному, яростно
сопротивляющемуся на этот раз "страшному Генриху". Однако было поздно: зубы
бывшего рейхсфюрера СС уже раздавили крошечную стеклянную ампулу. В ту же
минуту он рухнул на пол. Немедленно прибегли к выкачиванию желудка. Пленного
долго держали вниз головой над ведром. Но все оказалось напрасным: цианистый
калий сделал свое дело...


Бельцу было совершенно безразлично: отравился Гиммлер, повесили его или
даже четвертовали. Его занимало в этом деле совсем другое: если правду
говорил Гиммлер, будто американцы обещали ему жизнь и безопасность в обмен
на содействие капитуляции Германии, то с их стороны было свинством не
предупредить слишком старательных офицеров о том, как следует обращаться с
таким важным нацистом, если он попадет в плен Мало ли, что Гиммлер нарвался
на англичан. Англичане - союзники американцев. И американцы, как старшие
партнеры, отвечают за действия англичан. Раз так - жизнь Гиммлера должна
была быть в безопасности. Впрочем, если бы Гиммлер не отравился, может быть,
сыграли бы его головой так же, как пожертвовали головами одиннадцати
нюрнбергских подсудимых. Тогда западные союзники русских еще не считали
нужным раскрывать миру свои карты. Они строили из себя демократов, из кожи
вон лезли, чтобы доказать свои "честные намерения", подыгрывали русским,
лебезили перед всеми антифашистами. Небось, теперь кусают себе локти, что
сумели спасти только Шахта, Папена, да этого кретина Гесса... Ведя с ними
дело, не имеешь никакой уверенности в том, что и тебя самого не продадут за
несколько центов. Дрянные лавочники!.. Да что там "суверенность",
"продадут"? Разве они уже не обманули его, заманив в Китай? Правда, сначала
все шло хорошо, даже, пожалуй, блестяще. Быть может, так могло бы
продолжаться, если бы не вчерашняя глупая выходка с решением лететь самому
для выброски диверсанта, чтобы доказать свое усердие. Неужели эта ошибка
непоправима?
Не может этого быть! Он, Бельц, нужен американцам, они постараются его
спасти! Конечно, он не так нужен им, как Шахт или Папен, но все же они
понимают: он мог бы принести много пользы. И именно здесь, где американцам
хотелось зажечь ссору между Китаем и Монголией, чтобы втянуть Россию в
водоворот дальневосточной войны, - именно здесь он мог быть полезен. И
вот...
Порыв ветра донес плач шакала.
Бельц не пошевелился, не поднял головы. Он спал.
Напротив него сидел майор Харада. Японец был неподвижен и молчалив. Но
он не спал. Он вовсе не чувствовал себя усталым, подобно этому европейцу. Он
мог спокойно думать. Воспоминания ему не мешали. Единственное, что он считал
нужным сейчас помнить, - приказания американского полковника Паркера. Ему
подчинен майор Харада: Паркер - американский резидент. Сегодняшнее
приказание было простым и ясным, и чтобы его выполнить, Хараде следовало
добраться до заброшенного монастыря. Для этого Бельц не был ему больше
нужен. Напротив, немец мог только помешать. Очень досадно, что самолет, на
котором Бельц вез Хараду, потерпел аварию так, что немец остался жив. Это
вынуждало Хараду решать теперь задачу: что с ним делать?
О том, чтобы возвращаться к границе, не могло быть и речи. Такое
путешествие безнадежно: пройти несколько сот километров по безводной степи!
Тащить немца за собою в Араджаргалантахит, чтобы он помешал Хараде
делать порученное ему дело?.. Нет! Значит, бросить немца тут, пока он спит,
и одному итти к монастырю?.. Но и этого не следовало делать. Кто знает, что
случится после восхода солнца? Как далеко отсюда проходит дорога, по которой
в любую минуту может проехать автомобиль? Кто знает, не раскинулось ли
поблизости стойбище монгольских скотоводов? Пастухи обнаружат обломки
самолета и по ним доберутся до неуклюжего немца. А добравшись до немца, они,
конечно, найдут и Хараду.
Имеет ли Харада право рисковать?
Нет!
Выводы из этого краткого ответа были ясны: нужно лишить немца
возможности говорить, даже если его найдут пастухи или стража. Харада
прислушался к прерывистому сопению немца.
Тот спал сидя, уткнув лицо в колени.
Харада вынул из-за пазухи маленький пистолет и отвел предохранитель.
Но, подумав, положил пистолет обратно. Осторожно пошарил вокруг себя.
Нащупав камень, показавшийся ему достаточно тяжелым и острым, Харада
зажал его как можно удобней. После этого он стал приближаться к Бельцу.
Харада продвигался к нему, не поднимаясь с корточек и совершая едва
уловимые, бесшумные движения. С каждым шажком согнутых ног расстояние между
ним и Бельцем сокращалось на несколько сантиметров.
Приближаясь к немцу, Харада не спускал с него немигающих глаз.


Тем временем поезд, на котором Бельц во сне возвращался в Европу, вошел
под шатер вокзала во Франкфурте-на-Майне. Несколько офицеров радостными
взмахами рук приветствовали Бельца. Он отлично знал каждого из этих старых
сослуживцев по гитлеровской военной авиации и не мог понять, в какую форму
они теперь одеты: чужую и вместе с тем странно знакомую. Позвольте! Бельц
оглядел себя и увидел, что на нем такой же не немецкий мундир, как и на
других...


Майору Хараде оставалось сделать еще четыре или пять крошечных шажков,
чтобы дотянуться до склоненной головы Бельца. После этого Харада сможет
спокойно отправиться к цели, чтобы выполнить приказание полковника Паркера.
За его выполнение Хараде обещано возвращение в Японию. Если верить известиям
с островов, дела там идут так, как и хотелось бы майору Хараде: все
становится на прежние места - и Хирохито и дзайбацу*. И даже те же самые
генералы, что прежде подписывали приказы.
______________
* Дзайбацу - японские монополии.

Хараде оставалось сделать два крошечных шажка, чтобы дотянуться до
Бельца.
Харада сделал последний шажок и крепче сжал камень.


...Давно уже наступил день, а Харада не решался двигаться. Лучше
потерять день, чем рисковать быть обнаруженным. Майор Харада очень хорошо
знал, что его ждет в случае встречи с монголами. Он вовсе не желал такой
встречи, прежде чем удалится на большое расстояние от остатков самолета и от
трупа Бельца. Даже если встречными окажутся не цирики военной стражи, а
простые пастухи.
Звери быстро уничтожат останки немца - одним следом станет меньше.
Потом, через несколько дней, подальше отсюда, Харада сможет появиться. Но не
теперь. Сейчас он должен лежать в своей ямке и издали наблюдать за
окрестностями Араджаргалантахита. Если он убедится в том, что монастырь
необитаем и не служит пристанищем пастухам, Харада проберется туда и
исследует вопрос о пригодности монастыря как базы для главного задания. Если
майор признает монастырь для этого подходящим, то приступит к осуществлению
задания, которое американский полковник Паркер назвал "запасным". Харада
должен будет под видом одинокого путника переночевать в двух-трех юртах. В
этих юртах он оставит дары своего соотечественника, доблестного генерала
императорской армии, великого врача и бактериолога господина Исии Сиро. Эти
дары заключены в запаянные маленькие ампулы. Перед уходом из каждой юрты,
где ему дадут ночлег, Харада должен раздавить по одной ампуле Хараде
неизвестно, что в них заключено, он только знает, что сам он должен
немедленно и как можно дальше уйти от стойбища. Кроме того, у майора Харады
имеются три ампулы побольше. Они не уместились в поясе и хранятся у него на
груди. Содержимое этих сосудов он должен будет влить в водоемы, где пастухи
поят скот.
Собственно говоря, называя эти смертоносные ампулы дарами Исии, Харада
был не совсем прав, хотя содержимое ампул действительно было изготовлено по
рецептам японского бактериолога. Ампулы, выданные Хараде Паркером, были им
вынуты из железного ящика, доставленного на американском самолете из Кэмп
Детрик, штата Массачузетс США. Но для Харады все это не имело значения: