Страница:
прислушалась: кажется, никто за ней не подсматривал. Она ощупала ногой порог
лаза и спустилась в него. Только завернув за угол фундамента, снова зажгла
фонарь и побежала по проходу.
Миссия просыпалась. Хотя жильцов в ней было немного, но Го Лин и Тан Кэ
только и делали, что защелкивали нумератор звонка, призывавший их в комнаты.
Американцы не стеснялись. Если горничная мешкала одну-две минуты, нумератор
выскакивал снова, и настойчивая дробь звонка резала слух У Дэ, возившейся у
плиты. Чаще других выглядывала в окошечко нумератора цифра "3". Она
появлялась каждые десять-пятнадцать минут. Когда это случалось, Го Лин вся
сжималась и кричала Тан Кэ:
- Опять этот рыжий американец!
Она боялась ходить в третью комнату. Там жил тощий рыжий
офицер-американец, терроризировавший своими требованиями весь персонал.
Большинство гостей, по заведенному обычаю, получало завтрак у себя в
комнатах. Но в изъятие из общего правила двое жильцов, Биб и Кароль,
спускались к завтраку в столовую. Это были агенты американской военной
миссии, составлявшие теперь постоянную охрану пансиона. За время пребывания
здесь оба поправились и располнели. Кароль стал еще медлительней, чем был. И
даже речь его, казалось, стала еще более растянутой. В противоположность ему
Биб не утратил ни прежней резкости движений, ни необыкновенной
стремительности речи. Он был многословен до надоедливости. Даже Ма,
привыкшая угождать жильцам, не могла подчас заставить себя дослушать его до
конца.
Спустившись со второго этажа в столовую, Биб повел носом, пытаясь по
запаху распознать, что будет дано на завтрак. Быстрым движением он потирал
ладошки своих пухлых, поросших густым кудреватым волосом рук.
Он с удивлением констатировал, что Тан Кэ поставила на стол только один
прибор.
- А мистер Кароль? - спросил он.
- Он уехал... еще с утра.
- Уехал?.. - Биб хотел еще что-то прибавить, судя по интонации не
слишком лестное для Кароля, но раздумал. Вместо того с важностью сказал: -
Можно подавать!
Вошедшая через несколько минут Ма застала его за столом с салфеткой,
заткнутой за воротничок, с энтузиазмом уписывающим гренки со шпинатом.
Однако, как ни был Биб увлечен едой, он все же намеревался заговорить, но Ма
предупредила его:
- Говорят, у нас сегодня гости?
Это был не то вопрос, не то сообщение. Биб насторожился.
- Собственно говоря, - недовольно сказал он, - это моя обязанность, как
начальника охраны пансиона, первым знать о гостях.
- Случайно я...
Как всегда, он не стал слушать:
- Вся наша жизнь состоит из случайностей, но я не люблю таких, которые
проходят мимо меня, непосредственно меня касаясь. И прямо скажу: если бы это
были не вы... Чего не простишь красивой женщине?! Случайность! А разве не
случайность то, что мы с Каролем, лучшие детективы Америки, оказались вдруг
тут, в этом китайском захолустье? Сначала, когда мне сказали: "Биб, ты
будешь охранять духовную миссию", я даже обиделся. Я и монахи! Но, увидев
вас, понял: на мою долю выпала именно та счастливая случайность, какая
бывает раз в жизни. Вы верите в счастье? Нет? Когда я увидел вас...
- Вы не знаете, куда поехал мистер Кароль? - перебила Ма.
- Кароль? Да, именно ему я и сказал тогда: мой друг Кароль, вот она,
моя судьба...
Ма повернулась и молча вышла из комнаты.
Несколько мгновений Биб стоял ошеломленный. Потом потянул из кармана
яркий платок, сердито встряхнул его и отер выступившие на лбу капли пота.
- Дура! - сказал он негромко. - Они все тут дуры. Ей объясняется в
любви американец, а у нее такой вид, как будто перед нею давят лимон. Дура!
Дура! - повторил он еще раз и, повернувшись к двери, увидел входящего в
комнату высокого грузного мужчину с большою лысой головой. Лицо верзилы было
широкое, студенистое, со щеками, отливающими темной синевой от тщательно
сбриваемой, но стремительно прорастающей бороды. Это был Кароль.
- Куда тебя чорт носил? - резко спросил Биб.
- Опять сломался автомобиль. Полдороги от города тащился пешком. Этот
прохвост У Вэй совсем распустился.
- Отправь его в полицейский участок на порку: живо придет в себя.
- Я просто набью ему морду... У нас новости. Куча новостей! Во-первых,
у нас сегодня важный гость: сам генерал Янь Ши-фан.
- Так вот о ком говорила Ма! - Лицо Биба отразило почтение. - Это
важно, очень важно!
- Это сущие пустяки по сравнению с тем, что я тебе еще скажу.
- Не тяни.
- К нам едет новый начальник.
- Вместо Баркли?
Кароль загадочно улыбнулся и, помедлив, ответил:
- Вместо тебя! Приезжает новый начальник охраны этой лавочки.
Лицо Биба налилось кровью, и брань неудержимым потоком полилась из его
уст. Смысл немногих общечеловеческих слов, вкрапленных в этот поток
сквернословия, сводился к тому, что, повидимому, какая-то дрянь переплюнула
его и купила у начальства это выгодное местечко. А может быть, сюда решил
пробраться какой-нибудь рекетир-гастролер? Появится, потребует, чтобы Биб от
него откупился, и укатит с легким заработком. Пожалуй, это самое вероятное!
- Придется платить рекет, - сказал Биб Каролю.
- Рекетом тут не отделаешься. Новое начальство не берет, - проговорил
Кароль и сам, кажется, поразился тому, что такая нелепость могла сорваться с
языка. - Дело в том, что это почти не американка.
- Что значит "почти"?
- Китаянка из Штатов - мисс Ада.
- Глупости. Мы не можем подчиняться китаянке.
- Если мне платят, я готов подчиниться даже негру. К тому же, говорят,
эта особа - работник высшего класса. Столичная штучка.
- Знаем мы этих птиц! - усмехнулся Биб. - Там, где от нас можно
отделаться десятком долларов, ей подавай всю сотню.
- Эта едет со специальной целью.
- Нет ничего хуже, чем начальник, задавшийся специальной целью
заработать на новых подчиненных.
- Ее задача: покончить тут с подпольщиками.
- С этого начинают все новички! - с облегчением воскликнул Биб. - Разве
мы с тобой, отправляясь сюда, не дали клятвенного обещания раз и навсегда
покончить с возможностью появления партизан вблизи миссии? А что из этого
вышло?
- У меня нет никакого желания встречаться с ними.
- Этим же кончит и твоя новая штучка. Чем гоняться за этими красными,
куда проще и верней за каждого убитого партизанами нашего вешать десяток
китайцев. А новички всегда хотят чего-нибудь особенного.
- Но про эту рассказывают удивительные вещи, - нерешительно проговорил
Кароль.
Биб рассмеялся.
- А вспомни-ка, старина, какие удивительные штуки мы с тобою сочиняли
про самих себя, чтобы создать себе репутацию, а?
Но Кароль не сдавался. Выговаривая по два слова в минуту и заставляя
слушателя приплясывать от нетерпения, он рассказал, как вновь назначенная
начальница охраны мисс Ада уже по дороге сумела перехватить только что
высаженную самолетом диверсантку красных и овладела ее паролем. Теперь под
видом этой посланницы красных Ада намерена явиться к местным подпольщикам,
чтобы проникнуть в их ряды и разгромить всю организацию.
Биб снова, еще громче, чем прежде, рассмеялся.
- Сказки для журналистов. Нас с тобой на такой мякине не проведешь.
- Что касается меня, то... - начал было Кароль, но Биб его не слушал.
- Чтобы я поверил, будто красная партизанка дала себя скрутить какой-то
хвастливой штучке! За кого ты меня принимаешь?
- Я собственными глазами видел в полиции парашют диверсантки.
- Ты был уже пьян.
- Это же было утром, - возмутился Кароль.
- А ее, эту Аду, ты видел?
- Нет. Ее тут видел только капитан, да и тот лишь мельком и в первый
раз.
- Значит, из здешних ее решительно никто раньше не знал? -
подозрительно спросил Биб.
- Разумеется. - Кароль пожал плечами. - Я же сказал тебе: она прямо из
Штатов.
- А почем же они знают, что она - именно она.
- Ты настоящий кретин, старина!.. Неужели капитан глупее тебя и не
подумал об этом? Наверно, уже навел все необходимые справки и просветил ее
насквозь.
- И все-таки, все-таки... - повторил Биб, делая вид, будто ему очень
весело, и лихорадочно обдумывал, как ему теперь выйти из положения, не теряя
престижа в глазах этого тупицы Кароля. - Садись-ка лучше завтракать, -
сказал он, чтобы что-нибудь сказать, но тут же спохватился: - А как мы
узнаем эту Аду?
- Ее пароль: "Надеюсь найти приют под сенью звезд и полос".
- О, мы ей окажем приют!.. - со смехом воскликнул Биб и принялся за
еду.
Далеко впереди забрезжил свет. Цзинь Фын погасила фонарик и замедлила
шаги. Она знала: свет падает через колодец. Обыкновенный колодец, где берут
воду, прорезывает подземелье, и дальше итти нельзя - свод там совсем
обрушился и завалил ход. Здесь Цзинь Фын должна выйти на поверхность.
Колодец расположен во дворе маленькой усадьбы. На усадьбе живет
старушка - мать доктора Ли Хай-дэ, а сам доктор Ли живет в городе и работает
в клинике.
Доктора Ли знает весь город. Он очень хороший доктор, но полиция его не
любит, потому что он, по секрету от нее, лечил простых крестьян из
окрестностей Тайюани и тайюаньских рабочих. А полиция не хочет, чтобы лечили
таких людей: она боится, что ежели позволить их лечить, то вместе с другими
придут к доктору и скрывающиеся в городе и под городом партизаны. Среди
партизан много раненых, и среди тех, кто скрывается в подземельях, есть
больные, и, конечно, гоминдановцы не хотят, чтобы их лечили. А полиция не
знает, что под землей есть свой врач Цяо Цяо, учившаяся в Пекине, поэтому
полиция подозревает доктора Ли в том, что он лечит именно таких сомнительных
людей, которых не стали бы лечить другие, благонамеренные доктора. Его уже
несколько раз арестовывали и допрашивали. Даже сажали на электрический стул.
Ли сидел на электрическом стуле, а следователь поворачивал ручку. Доктора
трясло током, и следователь ждал, когда он назовет партизан, которых лечил
по секрету от властей. Но Ли никого не называл; его били, и он опять никого
не называл. Тогда полицейские звали других докторов, чтобы они лечили Ли и
уничтожали видимые следы истязаний. Ли был очень хороший доктор, и когда
нужно было сделать сложную операцию какому-нибудь большому гоминдановскому
чиновнику, то звали его. Поэтому начальник полиции сам сидел в комнате
следователя, когда допрашивали доктора Ли, и не позволял поворачивать ручку
электрического стула так, чтобы совсем убить Ли.
Доктор Ли уже три раза возвращался из полиции. Теперь он был болен не
только потому, что его били, и не только потому, что его сажали на
электрический стул, а еще и потому, что у него была сильная чахотка.
Доктор Ли не хотел, чтобы его мать видела, каким он возвращается из
полиции, или была дома, когда приходят его арестовывать. Поэтому он и жил в
городе один, думая, что старушка совсем ничего не знает про аресты и про
электрический стул. Он был спокоен за мать, которую очень любил. А она знала
все. Она знала, что его уже три раза арестовывали, что его били, что он
сидел на электрическом стуле. Но она не хотела, чтобы он знал про то, что
она знает.
Все это знала Цзинь Фын.
Если она приходила на маленькую усадьбу Ли, мать доктора прижимала к
своему плечу ее головку, и когда отпускала ее, то волосы девочки были совсем
мокрые от слез старушки. Старушка уже почти ничего не могла говорить.
Заикалась и только плакала. И слушать могла только через черный рожок. Но
вовсе не потому, что была такая старая. Прежде, пока не пришли японцы и
когда еще никто не знал по-настоящему, чего стоят американцы, она никогда не
плакала и хорошо слышала и хорошо говорила.
Девочку, выходившую из колодца, старушка любила, потому что очень
хорошо знала, какое дело делает девочка, - то же самое, какое делал ее сын.
И девочка любила старушку и не боялась ее. Почти всегда, выходя на
поверхность, чтобы пробежать сотню шагов, отделявшую колодец от спуска в
продолжение подземелья, она навещала старую матушку Ли. Если поблизости были
солдаты и из колодца не следовало выходить, старушка вешала на его край
старый ковшик так, что его было видно снизу.
Сегодня ковшика наверху не было. Значит, на поверхности все обстояло
хорошо, и Цзинь Фын смело поднялась по зарубкам, выдолбленным в стенках
колодца. Дверь домика, как всегда, была отворена. Девочка вошла, но на этот
раз, кроме старушки, увидела в доме чужого человека. Он был худой и бледный.
Такой бледный, что девочка подумала даже, что это лежит мертвец. Его кожа
была совсем-совсем прозрачная - как промасленная бумага, из какой делают
зонтики. Человек лежал на старушкиной постели и широко открытыми глазами
глядел на девочку. Только потому, что эти глаза были живые и добрые-добрые,
девочка и поняла, что перед нею не мертвец, а живой человек. А старушка
сидела около постели, держала его руку двумя своими сухонькими ручками. А
рука у него была узкая, длинная, с тонкими-тонкими пальцами, и кожа на этой
руке была такал же прозрачная, как на его лице.
Снова переведя взгляд с лица человека на эту руку, Цзинь Фын увидела,
что рука совсем мокрая от падающих на нее одна за другой слез старушки.
Девочка поняла: это и есть доктор Ли. Она нахмурила брови и подумала: если
он пришел сюда и лег в постель матери, значит он уже так устал, что не может
больше жить.
Старушка хотела что-то сказать, но губы ее очень дрожали, а из глаз все
катились и катились слезы. Доктор осторожно положил руку на седые волосы
матери, хотел погладить их, но рука упала и у него нехватило сил поднять ее
снова. Рука свисала почти до пола; девочка смотрела на нее, и ей казалось,
что рука все вытягивается, вытягивается. Девочка взяла руку, подержала ее,
ласково погладила своими загорелыми пальчиками и осторожно положила на край
кана.
Потом девочка взяла старушку под руку, вывела в кухню и вымыла ей лицо,
и тогда старушка немного успокоилась и сказала:
- Они снова взяли его и опять посадили на электрический стул... Теперь
он уже никогда не вылечится. Они знают это и больше уже не станут его
беречь; он не может делать операций и совсем им не нужен. Если они возьмут
его еще раз, то убьют совсем.
- Нет, - сказала Цзинь Фын так твердо, что старушка утерла побежавшие
было снова слезы. - Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним,
унесут его, и полицейские больше никогда-никогда его не возьмут, а доктор
Цяо Цяо его вылечит. - И, подумав, прибавила: - Все это совершенная правда.
Старушка покачала головой:
- Вы видели, какой он... А у меня ничего нет... ничего, кроме
прошлогодней кукурузы, совсем уже черной.
Цзинь Фын на секунду задумалась.
- До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. - Она достала
из корзинки вторую плетенку с картофелем и поставила на стол перед
старушкой.
Старушка прижала к своей старой груди голову девочки и поцеловала ее
сухими губами. Поцелуй пришелся в то самое место, откуда начиналась косичка,
связанная красной бумажкой. И на этот раз волосы девочки остались сухими,
потому что старушка больше не плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
- Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему нужно помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на ее трясущиеся, слабые руки, на
умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к двери,
сквозь которую виден был лежащий на кане доктор. Она посмотрела на его лицо
и поняла, что действительно без нее старушка ни в чем не сможет ему помочь.
Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было жалко
больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор Ли очень,
очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она подумала: а
как бы поступил на ее месте большой "Красный крот"? Остался ли бы он тут?
Нет, наверно, не остался бы, а пошел бы дальше с заданием командира. Цзинь
Фын положила свою маленькую загорелую руку на сухую руку старушки и,
преодолевая жалость, сказала, как взрослая ребенку:
- Потерпите, очень прошу вас. Я непременно вернусь. - И, подумав,
прибавила так, что старушка улыбнулась впервые с тех пор, как девочка ее
знала: - Вот вернусь и, если позволите, подумаем с вами вместе.
Она пошла через двор к изгороди, в которой был лаз ко входу в следующую
галлерею, а старушка стояла у двери и глядела на дорогу: нет ли там
кого-нибудь постороннего.
На дороге никого не было, и девочка сошла под землю. Этот ход должен
был привести ее в самую миссию. Никем не замеченная она выйдет из-под земли
в кустах акации за гаражом.
Девочка засветила фонарик, нагнулась и побежала.
Между десятью утра и двумя пополудни в доме миссии никого из
постояльцев не оставалось. Эти часы, когда солнце стоит высоко, гости -
китайцы и американцы - проводили у маленького бассейна и забавлялись
кормлением рыбок.
В доме находилась только прислуга. У Дэ, грохоча сковородками с еще
большим ожесточением, чем обычно, готовила второй завтрак. Девушки
приступили к уборке комнат.
Ма Ню отправилась в направлении Тайюани, намереваясь проникнуть в
город. Повез ее У Вэй на старом, дребезжавшем всеми суставами автомобиле,
собранном им из брошенных миссией двух разбитых фордов.
Занятая уборкой, Тан Кэ не сразу услышала настойчивый звонок у ворот и
побежала отворять.
За решеткой стояла Цзинь Фын и робко, нараспев выговаривала:
- Овощи, свежие овощи...
Тан Кэ отперла калитку и поманила девочку к себе:
- Овощи свежие?
- Морковь совсем сахарная.
- Без обмана?
- Уверяю вас: как для родных.
Тан Кэ быстро огляделась и понизила голос:
- Почему вы? Где Чэн Го?
Цзинь Фын молча отвернулась. Тан Кэ испуганно схватила девочку за руку.
- Взяли? - меняясь в лице, быстро спросила она.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
Наступило долгое молчание. Девочка продолжала смотреть в землю и
дрожащими пальчиками мяла край платьица.
- Никого не выдала? - тихо спросила Тан Кэ.
Девочка подняла на нее глаза, опушенные длинными штрихами необыкновенно
густых ресниц, и с укоризной, от которой Тан Кэ стало не по себе, сказала:
- Чэн Го?
- Да, да... - растерянно проговорила Тан Кэ: - Я знаю... Ее пытали?
- Ей отрубили руки.
- Ох!
Тан Кэ закрыла лицо руками. А девочка сказала совсем тихо, так, что Тан
Кэ скорее угадала, чем расслышала:
- ...и повесили... вниз головой.
Тан Кэ отняла от лица руки и смотрела на девочку, не в силах проронить
ни слова. А та спросила коротко и строго:
- Ну?
Тан Кэ провела рукой по бледному лицу:
- Ей было только четырнадцать.
- Уже четырнадцать, - поправила Цзинь Фын.
- Ты... не боишься?
Вместо ответа девочка, нахмурившись, спросила:
- Извините, пожалуйста, не могу ли я видеть сторожа У Вэя?
- Он уехал в город. Подождите его.
- Извините, но это невозможно... - несколько растерянно проговорила
Цзинь Фын. - Видите ли, я очень тороплюсь.
- Тогда передай все мне... Ты же знаешь: мне все можно сказать.
- Благодарю вас, я это знаю, - колеблясь, сказала девочка и затем
смущенно добавила: - Извините, пожалуйста, но не могли бы вы немного
нагнуться?
При этом она приподнялась на цыпочках, тщетно пытаясь дотянуться до уха
Тан Кэ. Той пришлось еще больше нагнуться, и тогда Цзинь Фын приблизила губы
к ее уху и, закрыв глаза в стремлении быть точной, стала шептать. Тан Кэ
пришлось напрячь слух, чтобы не пропустить ни слова.
Приняв передачу и проводив Цзинь Фын, Тан Кэ поглядела ей вслед и,
вернувшись к Го Лин, шепнула:
- Маленькая связная.
У Го Лин сделались испуганные глаза.
- Боюсь новых людей.
- Это сестра Чэн Го.
- Почему не она сама?
- Повесили...
Го Лин испуганно взмахнула руками, как бы отгоняя страшное известие.
Оправившись, она спросила:
- Зачем пришла связная?
- К нам на самолете послан уполномоченный штаба, женщина. Сегодня ночью
она должна была спуститься на парашюте и вот-вот будет здесь.
- Как мы ее узнаем?
- Ее пароль: "Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда
ли?"
- Какой странный пароль!
- Мы должны ей подчиняться беспрекословно, исполнять все ее приказания.
- Мне это не нравится.
- А тебе хочется, чтобы партизанам было предоставлено право обсуждать
приказы?
- Ты опять скажешь, что я трусиха, ну что ж, я и не скрываю: да, я
трусиха. Я боюсь всех, кого не знаю; боюсь всех тайн и вот таких приказов.
Придется быть настороже. Посмотрим, что собою представляет эта женщина...
- О, как ты рассуждаешь! - воскликнула Тан Кэ. - Центр требует
подчинения, а мы будем "смотреть", понравится ли нам начальник... Можно
подумать, что ты забыла: мы не просто партизаны...
- Ах, ты же знаешь, при дружбе Марии с полицией ей немного нужно, чтобы
посадить даже святого... - в смущении проговорила Го Лин.
- Ты ее чересчур боишься.
- Она на нас так смотрит в последнее время.
- Мало ли кто и на кого смотрит. Главное - Мария не подозревает, кто мы
с тобой...
Заслышав шум приближающегося по аллее автомобиля, Тан Кэ торопливо
оправила фартук:
- Мария вернулась.
Го Лин взялась за щетку.
Через несколько минут в комнату вошла Ма. У нее был усталый вид. Она
недовольно оглядела девушек и отослала их прочь.
Тан Кэ подошла к гаражу и остановилась, наблюдая, как У Вэй моет
запыленный автомобиль. За шумом воды У Вэй не слышал шагов Тан Кэ и
продолжал напевать что-то себе под нос. Только повернувшись к ней и едва не
обдав ее водой, увидел и улыбнулся.
- Иди ко мне в помощницы! - весело крикнул он.
- В помощницы? - Тан Кэ смотрела на него без улыбки.
У Вэй опустил ведро и удивленно уставился на сердитое лицо девушки.
- Что случилось?
- Я хочу с тобою серьезно поговорить.
У Вэй вытер руки и жестом пригласил Тан Кэ к скамеечке.
- Ничего, я постою, - неприветливо сказала она.
- Я вижу: у тебя длинный разговор, - продолжая улыбаться, сказал У Вэй.
- То, что я хочу сказать, очень важно. Мы хотим предупредить тебя: ты
должен бросить это... с Марией. Она нехорошая. Она может дорого обойтись и
тебе и всем нам, эта полицейская дрянь... Мы же видим, что ты... - Тан Кэ не
договорила, глядя в глаза У Вэю.
- Вы ничего видеть не можете, - ответил он недовольно. - Не можете и не
должны, - настойчиво повторил он. - Начальник здесь я, и я знаю, что делаю.
- Я обязана была предупредить.
- Хорошо, хорошо... - сказал он, не скрывая желания окончить неприятный
разговор.
Помолчав, Тан Кэ сказала:
- Была связная.
Он сразу насторожился:
- Ну?
- Принесла серьезное задание: взять живым Янь Ши-фана... Только я не
понимаю, как это выполнить.
- Разве ты не знаешь, что Янь Ши-фан сегодня будет тут?
- А ты откуда знаешь? - с беспокойством спросила Тан Кэ, полагавшая,
что только она знала это от связной Цзинь Фын.
- От... Ма, - ответил У Вэй.
- Ага!.. - Она хотела еще что-то сказать, но осеклась и, подумав,
сказала: - Тогда это действительно подозрительно.
- Что?
- Это задание. Может быть, Го Лин права. Как-то уж очень кстати вдруг
все сходится. Только получили задание, и Янь Ши-фан уже тут.
- Ты думаешь, возможна... - Он не договорил, но она поняла
недосказанное слово "провокация" и нерешительно кивнула головой.
Вернувшись в комнаты, Тан Кэ тихонько сказала Го Лин:
- Может быть, ты и права. Все как-то уж очень подозрительно совпало:
появление новой связной, прибытие нового человека из штаба, приезд такого
лица, как Янь Ши-фан.
- Янь Ши-фан?
- Да, он должен вечером быть тут вместе с этим янки Баркли. Теперь
нужно уберечься от Марии, чтобы она ничего не заподозрила...
- Значит, мы должны?..
- Задание остается заданием.
- Даже когда оно так подозрительно?
- Откладывать мы не имеем права.
- Ты права.
- Нужно действовать.
Цзинь Фын отодвинула камень и осторожно выглянула из впадины, служившей
выходом на поверхность. Двор был пуст. Девочка вышла на двор и присела в
тени, отбрасываемой разрушенным домом. Цзинь Фын устала, ужасно устала. Она
закрыла глаза, и ей почудилось, что она гуляет в тенистом парке у дома
губернатора. Она испуганно подняла веки, но видение сада секунду назад было
так ярко, что она не сразу его отогнала.
Иногда, проходя мимо этого парка, она сквозь узоры его каменной ограды
заглядывалась на гуляющих там детей. Особенно хотелось ей прокатиться в
коляске, запряженной осликом. Но девочка знала, что эти катающиеся и
играющие ребята - дети важных чиновников, или купцов, или генералов из армии
Янь Ши-фана. А таким, как она, нельзя кататься, можно только иногда издали
посмотреть на катание других. И то лишь до тех пор, пока на ней не
останавливался взгляд полицейского или садовника. Тогда нужно было уйти из
тени ограды. А еще около этого сада всегда толпились продавцы сластей. Один
раз в жизни, на Новый год, Цзинь Фын довелось попробовать белой липучки, и с
тех пор при взгляде на это лакомство легкая судорога всегда сводила ей
челюсти. А тут в корзине каждого торговца лежали целые кучи липучек. Это
было почти невыносимо. Может быть, красные и зеленые человечки, такие
прозрачные, словно они были сделаны из стекла, были еще вкуснее, но девочка
равнодушно смотрела, как торговец снимал прозрачного человечка с высокой
палки, где они были натыканы в соломенную подушку, как булавки в праздничную
прическу щеголихи. И даже когда покупательница, отправив стеклянного
человечка в рот и пососав, вытаскивала его, чтобы полюбоваться его блеском,
Цзинь Фын не очень завидовала, потому что она, несмотря на свои двенадцать
лет, еще не знала, что такое сахар.
Она вздохнула и встала. Словно и сейчас она почувствовала на себе
взгляд полицейского или садовника, даже оглянулась. Но никого поблизости не
было. Она вышла на улицу, так как ей нужно было попасть в музей - там был
лаза и спустилась в него. Только завернув за угол фундамента, снова зажгла
фонарь и побежала по проходу.
Миссия просыпалась. Хотя жильцов в ней было немного, но Го Лин и Тан Кэ
только и делали, что защелкивали нумератор звонка, призывавший их в комнаты.
Американцы не стеснялись. Если горничная мешкала одну-две минуты, нумератор
выскакивал снова, и настойчивая дробь звонка резала слух У Дэ, возившейся у
плиты. Чаще других выглядывала в окошечко нумератора цифра "3". Она
появлялась каждые десять-пятнадцать минут. Когда это случалось, Го Лин вся
сжималась и кричала Тан Кэ:
- Опять этот рыжий американец!
Она боялась ходить в третью комнату. Там жил тощий рыжий
офицер-американец, терроризировавший своими требованиями весь персонал.
Большинство гостей, по заведенному обычаю, получало завтрак у себя в
комнатах. Но в изъятие из общего правила двое жильцов, Биб и Кароль,
спускались к завтраку в столовую. Это были агенты американской военной
миссии, составлявшие теперь постоянную охрану пансиона. За время пребывания
здесь оба поправились и располнели. Кароль стал еще медлительней, чем был. И
даже речь его, казалось, стала еще более растянутой. В противоположность ему
Биб не утратил ни прежней резкости движений, ни необыкновенной
стремительности речи. Он был многословен до надоедливости. Даже Ма,
привыкшая угождать жильцам, не могла подчас заставить себя дослушать его до
конца.
Спустившись со второго этажа в столовую, Биб повел носом, пытаясь по
запаху распознать, что будет дано на завтрак. Быстрым движением он потирал
ладошки своих пухлых, поросших густым кудреватым волосом рук.
Он с удивлением констатировал, что Тан Кэ поставила на стол только один
прибор.
- А мистер Кароль? - спросил он.
- Он уехал... еще с утра.
- Уехал?.. - Биб хотел еще что-то прибавить, судя по интонации не
слишком лестное для Кароля, но раздумал. Вместо того с важностью сказал: -
Можно подавать!
Вошедшая через несколько минут Ма застала его за столом с салфеткой,
заткнутой за воротничок, с энтузиазмом уписывающим гренки со шпинатом.
Однако, как ни был Биб увлечен едой, он все же намеревался заговорить, но Ма
предупредила его:
- Говорят, у нас сегодня гости?
Это был не то вопрос, не то сообщение. Биб насторожился.
- Собственно говоря, - недовольно сказал он, - это моя обязанность, как
начальника охраны пансиона, первым знать о гостях.
- Случайно я...
Как всегда, он не стал слушать:
- Вся наша жизнь состоит из случайностей, но я не люблю таких, которые
проходят мимо меня, непосредственно меня касаясь. И прямо скажу: если бы это
были не вы... Чего не простишь красивой женщине?! Случайность! А разве не
случайность то, что мы с Каролем, лучшие детективы Америки, оказались вдруг
тут, в этом китайском захолустье? Сначала, когда мне сказали: "Биб, ты
будешь охранять духовную миссию", я даже обиделся. Я и монахи! Но, увидев
вас, понял: на мою долю выпала именно та счастливая случайность, какая
бывает раз в жизни. Вы верите в счастье? Нет? Когда я увидел вас...
- Вы не знаете, куда поехал мистер Кароль? - перебила Ма.
- Кароль? Да, именно ему я и сказал тогда: мой друг Кароль, вот она,
моя судьба...
Ма повернулась и молча вышла из комнаты.
Несколько мгновений Биб стоял ошеломленный. Потом потянул из кармана
яркий платок, сердито встряхнул его и отер выступившие на лбу капли пота.
- Дура! - сказал он негромко. - Они все тут дуры. Ей объясняется в
любви американец, а у нее такой вид, как будто перед нею давят лимон. Дура!
Дура! - повторил он еще раз и, повернувшись к двери, увидел входящего в
комнату высокого грузного мужчину с большою лысой головой. Лицо верзилы было
широкое, студенистое, со щеками, отливающими темной синевой от тщательно
сбриваемой, но стремительно прорастающей бороды. Это был Кароль.
- Куда тебя чорт носил? - резко спросил Биб.
- Опять сломался автомобиль. Полдороги от города тащился пешком. Этот
прохвост У Вэй совсем распустился.
- Отправь его в полицейский участок на порку: живо придет в себя.
- Я просто набью ему морду... У нас новости. Куча новостей! Во-первых,
у нас сегодня важный гость: сам генерал Янь Ши-фан.
- Так вот о ком говорила Ма! - Лицо Биба отразило почтение. - Это
важно, очень важно!
- Это сущие пустяки по сравнению с тем, что я тебе еще скажу.
- Не тяни.
- К нам едет новый начальник.
- Вместо Баркли?
Кароль загадочно улыбнулся и, помедлив, ответил:
- Вместо тебя! Приезжает новый начальник охраны этой лавочки.
Лицо Биба налилось кровью, и брань неудержимым потоком полилась из его
уст. Смысл немногих общечеловеческих слов, вкрапленных в этот поток
сквернословия, сводился к тому, что, повидимому, какая-то дрянь переплюнула
его и купила у начальства это выгодное местечко. А может быть, сюда решил
пробраться какой-нибудь рекетир-гастролер? Появится, потребует, чтобы Биб от
него откупился, и укатит с легким заработком. Пожалуй, это самое вероятное!
- Придется платить рекет, - сказал Биб Каролю.
- Рекетом тут не отделаешься. Новое начальство не берет, - проговорил
Кароль и сам, кажется, поразился тому, что такая нелепость могла сорваться с
языка. - Дело в том, что это почти не американка.
- Что значит "почти"?
- Китаянка из Штатов - мисс Ада.
- Глупости. Мы не можем подчиняться китаянке.
- Если мне платят, я готов подчиниться даже негру. К тому же, говорят,
эта особа - работник высшего класса. Столичная штучка.
- Знаем мы этих птиц! - усмехнулся Биб. - Там, где от нас можно
отделаться десятком долларов, ей подавай всю сотню.
- Эта едет со специальной целью.
- Нет ничего хуже, чем начальник, задавшийся специальной целью
заработать на новых подчиненных.
- Ее задача: покончить тут с подпольщиками.
- С этого начинают все новички! - с облегчением воскликнул Биб. - Разве
мы с тобой, отправляясь сюда, не дали клятвенного обещания раз и навсегда
покончить с возможностью появления партизан вблизи миссии? А что из этого
вышло?
- У меня нет никакого желания встречаться с ними.
- Этим же кончит и твоя новая штучка. Чем гоняться за этими красными,
куда проще и верней за каждого убитого партизанами нашего вешать десяток
китайцев. А новички всегда хотят чего-нибудь особенного.
- Но про эту рассказывают удивительные вещи, - нерешительно проговорил
Кароль.
Биб рассмеялся.
- А вспомни-ка, старина, какие удивительные штуки мы с тобою сочиняли
про самих себя, чтобы создать себе репутацию, а?
Но Кароль не сдавался. Выговаривая по два слова в минуту и заставляя
слушателя приплясывать от нетерпения, он рассказал, как вновь назначенная
начальница охраны мисс Ада уже по дороге сумела перехватить только что
высаженную самолетом диверсантку красных и овладела ее паролем. Теперь под
видом этой посланницы красных Ада намерена явиться к местным подпольщикам,
чтобы проникнуть в их ряды и разгромить всю организацию.
Биб снова, еще громче, чем прежде, рассмеялся.
- Сказки для журналистов. Нас с тобой на такой мякине не проведешь.
- Что касается меня, то... - начал было Кароль, но Биб его не слушал.
- Чтобы я поверил, будто красная партизанка дала себя скрутить какой-то
хвастливой штучке! За кого ты меня принимаешь?
- Я собственными глазами видел в полиции парашют диверсантки.
- Ты был уже пьян.
- Это же было утром, - возмутился Кароль.
- А ее, эту Аду, ты видел?
- Нет. Ее тут видел только капитан, да и тот лишь мельком и в первый
раз.
- Значит, из здешних ее решительно никто раньше не знал? -
подозрительно спросил Биб.
- Разумеется. - Кароль пожал плечами. - Я же сказал тебе: она прямо из
Штатов.
- А почем же они знают, что она - именно она.
- Ты настоящий кретин, старина!.. Неужели капитан глупее тебя и не
подумал об этом? Наверно, уже навел все необходимые справки и просветил ее
насквозь.
- И все-таки, все-таки... - повторил Биб, делая вид, будто ему очень
весело, и лихорадочно обдумывал, как ему теперь выйти из положения, не теряя
престижа в глазах этого тупицы Кароля. - Садись-ка лучше завтракать, -
сказал он, чтобы что-нибудь сказать, но тут же спохватился: - А как мы
узнаем эту Аду?
- Ее пароль: "Надеюсь найти приют под сенью звезд и полос".
- О, мы ей окажем приют!.. - со смехом воскликнул Биб и принялся за
еду.
Далеко впереди забрезжил свет. Цзинь Фын погасила фонарик и замедлила
шаги. Она знала: свет падает через колодец. Обыкновенный колодец, где берут
воду, прорезывает подземелье, и дальше итти нельзя - свод там совсем
обрушился и завалил ход. Здесь Цзинь Фын должна выйти на поверхность.
Колодец расположен во дворе маленькой усадьбы. На усадьбе живет
старушка - мать доктора Ли Хай-дэ, а сам доктор Ли живет в городе и работает
в клинике.
Доктора Ли знает весь город. Он очень хороший доктор, но полиция его не
любит, потому что он, по секрету от нее, лечил простых крестьян из
окрестностей Тайюани и тайюаньских рабочих. А полиция не хочет, чтобы лечили
таких людей: она боится, что ежели позволить их лечить, то вместе с другими
придут к доктору и скрывающиеся в городе и под городом партизаны. Среди
партизан много раненых, и среди тех, кто скрывается в подземельях, есть
больные, и, конечно, гоминдановцы не хотят, чтобы их лечили. А полиция не
знает, что под землей есть свой врач Цяо Цяо, учившаяся в Пекине, поэтому
полиция подозревает доктора Ли в том, что он лечит именно таких сомнительных
людей, которых не стали бы лечить другие, благонамеренные доктора. Его уже
несколько раз арестовывали и допрашивали. Даже сажали на электрический стул.
Ли сидел на электрическом стуле, а следователь поворачивал ручку. Доктора
трясло током, и следователь ждал, когда он назовет партизан, которых лечил
по секрету от властей. Но Ли никого не называл; его били, и он опять никого
не называл. Тогда полицейские звали других докторов, чтобы они лечили Ли и
уничтожали видимые следы истязаний. Ли был очень хороший доктор, и когда
нужно было сделать сложную операцию какому-нибудь большому гоминдановскому
чиновнику, то звали его. Поэтому начальник полиции сам сидел в комнате
следователя, когда допрашивали доктора Ли, и не позволял поворачивать ручку
электрического стула так, чтобы совсем убить Ли.
Доктор Ли уже три раза возвращался из полиции. Теперь он был болен не
только потому, что его били, и не только потому, что его сажали на
электрический стул, а еще и потому, что у него была сильная чахотка.
Доктор Ли не хотел, чтобы его мать видела, каким он возвращается из
полиции, или была дома, когда приходят его арестовывать. Поэтому он и жил в
городе один, думая, что старушка совсем ничего не знает про аресты и про
электрический стул. Он был спокоен за мать, которую очень любил. А она знала
все. Она знала, что его уже три раза арестовывали, что его били, что он
сидел на электрическом стуле. Но она не хотела, чтобы он знал про то, что
она знает.
Все это знала Цзинь Фын.
Если она приходила на маленькую усадьбу Ли, мать доктора прижимала к
своему плечу ее головку, и когда отпускала ее, то волосы девочки были совсем
мокрые от слез старушки. Старушка уже почти ничего не могла говорить.
Заикалась и только плакала. И слушать могла только через черный рожок. Но
вовсе не потому, что была такая старая. Прежде, пока не пришли японцы и
когда еще никто не знал по-настоящему, чего стоят американцы, она никогда не
плакала и хорошо слышала и хорошо говорила.
Девочку, выходившую из колодца, старушка любила, потому что очень
хорошо знала, какое дело делает девочка, - то же самое, какое делал ее сын.
И девочка любила старушку и не боялась ее. Почти всегда, выходя на
поверхность, чтобы пробежать сотню шагов, отделявшую колодец от спуска в
продолжение подземелья, она навещала старую матушку Ли. Если поблизости были
солдаты и из колодца не следовало выходить, старушка вешала на его край
старый ковшик так, что его было видно снизу.
Сегодня ковшика наверху не было. Значит, на поверхности все обстояло
хорошо, и Цзинь Фын смело поднялась по зарубкам, выдолбленным в стенках
колодца. Дверь домика, как всегда, была отворена. Девочка вошла, но на этот
раз, кроме старушки, увидела в доме чужого человека. Он был худой и бледный.
Такой бледный, что девочка подумала даже, что это лежит мертвец. Его кожа
была совсем-совсем прозрачная - как промасленная бумага, из какой делают
зонтики. Человек лежал на старушкиной постели и широко открытыми глазами
глядел на девочку. Только потому, что эти глаза были живые и добрые-добрые,
девочка и поняла, что перед нею не мертвец, а живой человек. А старушка
сидела около постели, держала его руку двумя своими сухонькими ручками. А
рука у него была узкая, длинная, с тонкими-тонкими пальцами, и кожа на этой
руке была такал же прозрачная, как на его лице.
Снова переведя взгляд с лица человека на эту руку, Цзинь Фын увидела,
что рука совсем мокрая от падающих на нее одна за другой слез старушки.
Девочка поняла: это и есть доктор Ли. Она нахмурила брови и подумала: если
он пришел сюда и лег в постель матери, значит он уже так устал, что не может
больше жить.
Старушка хотела что-то сказать, но губы ее очень дрожали, а из глаз все
катились и катились слезы. Доктор осторожно положил руку на седые волосы
матери, хотел погладить их, но рука упала и у него нехватило сил поднять ее
снова. Рука свисала почти до пола; девочка смотрела на нее, и ей казалось,
что рука все вытягивается, вытягивается. Девочка взяла руку, подержала ее,
ласково погладила своими загорелыми пальчиками и осторожно положила на край
кана.
Потом девочка взяла старушку под руку, вывела в кухню и вымыла ей лицо,
и тогда старушка немного успокоилась и сказала:
- Они снова взяли его и опять посадили на электрический стул... Теперь
он уже никогда не вылечится. Они знают это и больше уже не станут его
беречь; он не может делать операций и совсем им не нужен. Если они возьмут
его еще раз, то убьют совсем.
- Нет, - сказала Цзинь Фын так твердо, что старушка утерла побежавшие
было снова слезы. - Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним,
унесут его, и полицейские больше никогда-никогда его не возьмут, а доктор
Цяо Цяо его вылечит. - И, подумав, прибавила: - Все это совершенная правда.
Старушка покачала головой:
- Вы видели, какой он... А у меня ничего нет... ничего, кроме
прошлогодней кукурузы, совсем уже черной.
Цзинь Фын на секунду задумалась.
- До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. - Она достала
из корзинки вторую плетенку с картофелем и поставила на стол перед
старушкой.
Старушка прижала к своей старой груди голову девочки и поцеловала ее
сухими губами. Поцелуй пришелся в то самое место, откуда начиналась косичка,
связанная красной бумажкой. И на этот раз волосы девочки остались сухими,
потому что старушка больше не плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
- Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему нужно помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на ее трясущиеся, слабые руки, на
умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к двери,
сквозь которую виден был лежащий на кане доктор. Она посмотрела на его лицо
и поняла, что действительно без нее старушка ни в чем не сможет ему помочь.
Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было жалко
больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор Ли очень,
очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она подумала: а
как бы поступил на ее месте большой "Красный крот"? Остался ли бы он тут?
Нет, наверно, не остался бы, а пошел бы дальше с заданием командира. Цзинь
Фын положила свою маленькую загорелую руку на сухую руку старушки и,
преодолевая жалость, сказала, как взрослая ребенку:
- Потерпите, очень прошу вас. Я непременно вернусь. - И, подумав,
прибавила так, что старушка улыбнулась впервые с тех пор, как девочка ее
знала: - Вот вернусь и, если позволите, подумаем с вами вместе.
Она пошла через двор к изгороди, в которой был лаз ко входу в следующую
галлерею, а старушка стояла у двери и глядела на дорогу: нет ли там
кого-нибудь постороннего.
На дороге никого не было, и девочка сошла под землю. Этот ход должен
был привести ее в самую миссию. Никем не замеченная она выйдет из-под земли
в кустах акации за гаражом.
Девочка засветила фонарик, нагнулась и побежала.
Между десятью утра и двумя пополудни в доме миссии никого из
постояльцев не оставалось. Эти часы, когда солнце стоит высоко, гости -
китайцы и американцы - проводили у маленького бассейна и забавлялись
кормлением рыбок.
В доме находилась только прислуга. У Дэ, грохоча сковородками с еще
большим ожесточением, чем обычно, готовила второй завтрак. Девушки
приступили к уборке комнат.
Ма Ню отправилась в направлении Тайюани, намереваясь проникнуть в
город. Повез ее У Вэй на старом, дребезжавшем всеми суставами автомобиле,
собранном им из брошенных миссией двух разбитых фордов.
Занятая уборкой, Тан Кэ не сразу услышала настойчивый звонок у ворот и
побежала отворять.
За решеткой стояла Цзинь Фын и робко, нараспев выговаривала:
- Овощи, свежие овощи...
Тан Кэ отперла калитку и поманила девочку к себе:
- Овощи свежие?
- Морковь совсем сахарная.
- Без обмана?
- Уверяю вас: как для родных.
Тан Кэ быстро огляделась и понизила голос:
- Почему вы? Где Чэн Го?
Цзинь Фын молча отвернулась. Тан Кэ испуганно схватила девочку за руку.
- Взяли? - меняясь в лице, быстро спросила она.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
Наступило долгое молчание. Девочка продолжала смотреть в землю и
дрожащими пальчиками мяла край платьица.
- Никого не выдала? - тихо спросила Тан Кэ.
Девочка подняла на нее глаза, опушенные длинными штрихами необыкновенно
густых ресниц, и с укоризной, от которой Тан Кэ стало не по себе, сказала:
- Чэн Го?
- Да, да... - растерянно проговорила Тан Кэ: - Я знаю... Ее пытали?
- Ей отрубили руки.
- Ох!
Тан Кэ закрыла лицо руками. А девочка сказала совсем тихо, так, что Тан
Кэ скорее угадала, чем расслышала:
- ...и повесили... вниз головой.
Тан Кэ отняла от лица руки и смотрела на девочку, не в силах проронить
ни слова. А та спросила коротко и строго:
- Ну?
Тан Кэ провела рукой по бледному лицу:
- Ей было только четырнадцать.
- Уже четырнадцать, - поправила Цзинь Фын.
- Ты... не боишься?
Вместо ответа девочка, нахмурившись, спросила:
- Извините, пожалуйста, не могу ли я видеть сторожа У Вэя?
- Он уехал в город. Подождите его.
- Извините, но это невозможно... - несколько растерянно проговорила
Цзинь Фын. - Видите ли, я очень тороплюсь.
- Тогда передай все мне... Ты же знаешь: мне все можно сказать.
- Благодарю вас, я это знаю, - колеблясь, сказала девочка и затем
смущенно добавила: - Извините, пожалуйста, но не могли бы вы немного
нагнуться?
При этом она приподнялась на цыпочках, тщетно пытаясь дотянуться до уха
Тан Кэ. Той пришлось еще больше нагнуться, и тогда Цзинь Фын приблизила губы
к ее уху и, закрыв глаза в стремлении быть точной, стала шептать. Тан Кэ
пришлось напрячь слух, чтобы не пропустить ни слова.
Приняв передачу и проводив Цзинь Фын, Тан Кэ поглядела ей вслед и,
вернувшись к Го Лин, шепнула:
- Маленькая связная.
У Го Лин сделались испуганные глаза.
- Боюсь новых людей.
- Это сестра Чэн Го.
- Почему не она сама?
- Повесили...
Го Лин испуганно взмахнула руками, как бы отгоняя страшное известие.
Оправившись, она спросила:
- Зачем пришла связная?
- К нам на самолете послан уполномоченный штаба, женщина. Сегодня ночью
она должна была спуститься на парашюте и вот-вот будет здесь.
- Как мы ее узнаем?
- Ее пароль: "Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда
ли?"
- Какой странный пароль!
- Мы должны ей подчиняться беспрекословно, исполнять все ее приказания.
- Мне это не нравится.
- А тебе хочется, чтобы партизанам было предоставлено право обсуждать
приказы?
- Ты опять скажешь, что я трусиха, ну что ж, я и не скрываю: да, я
трусиха. Я боюсь всех, кого не знаю; боюсь всех тайн и вот таких приказов.
Придется быть настороже. Посмотрим, что собою представляет эта женщина...
- О, как ты рассуждаешь! - воскликнула Тан Кэ. - Центр требует
подчинения, а мы будем "смотреть", понравится ли нам начальник... Можно
подумать, что ты забыла: мы не просто партизаны...
- Ах, ты же знаешь, при дружбе Марии с полицией ей немного нужно, чтобы
посадить даже святого... - в смущении проговорила Го Лин.
- Ты ее чересчур боишься.
- Она на нас так смотрит в последнее время.
- Мало ли кто и на кого смотрит. Главное - Мария не подозревает, кто мы
с тобой...
Заслышав шум приближающегося по аллее автомобиля, Тан Кэ торопливо
оправила фартук:
- Мария вернулась.
Го Лин взялась за щетку.
Через несколько минут в комнату вошла Ма. У нее был усталый вид. Она
недовольно оглядела девушек и отослала их прочь.
Тан Кэ подошла к гаражу и остановилась, наблюдая, как У Вэй моет
запыленный автомобиль. За шумом воды У Вэй не слышал шагов Тан Кэ и
продолжал напевать что-то себе под нос. Только повернувшись к ней и едва не
обдав ее водой, увидел и улыбнулся.
- Иди ко мне в помощницы! - весело крикнул он.
- В помощницы? - Тан Кэ смотрела на него без улыбки.
У Вэй опустил ведро и удивленно уставился на сердитое лицо девушки.
- Что случилось?
- Я хочу с тобою серьезно поговорить.
У Вэй вытер руки и жестом пригласил Тан Кэ к скамеечке.
- Ничего, я постою, - неприветливо сказала она.
- Я вижу: у тебя длинный разговор, - продолжая улыбаться, сказал У Вэй.
- То, что я хочу сказать, очень важно. Мы хотим предупредить тебя: ты
должен бросить это... с Марией. Она нехорошая. Она может дорого обойтись и
тебе и всем нам, эта полицейская дрянь... Мы же видим, что ты... - Тан Кэ не
договорила, глядя в глаза У Вэю.
- Вы ничего видеть не можете, - ответил он недовольно. - Не можете и не
должны, - настойчиво повторил он. - Начальник здесь я, и я знаю, что делаю.
- Я обязана была предупредить.
- Хорошо, хорошо... - сказал он, не скрывая желания окончить неприятный
разговор.
Помолчав, Тан Кэ сказала:
- Была связная.
Он сразу насторожился:
- Ну?
- Принесла серьезное задание: взять живым Янь Ши-фана... Только я не
понимаю, как это выполнить.
- Разве ты не знаешь, что Янь Ши-фан сегодня будет тут?
- А ты откуда знаешь? - с беспокойством спросила Тан Кэ, полагавшая,
что только она знала это от связной Цзинь Фын.
- От... Ма, - ответил У Вэй.
- Ага!.. - Она хотела еще что-то сказать, но осеклась и, подумав,
сказала: - Тогда это действительно подозрительно.
- Что?
- Это задание. Может быть, Го Лин права. Как-то уж очень кстати вдруг
все сходится. Только получили задание, и Янь Ши-фан уже тут.
- Ты думаешь, возможна... - Он не договорил, но она поняла
недосказанное слово "провокация" и нерешительно кивнула головой.
Вернувшись в комнаты, Тан Кэ тихонько сказала Го Лин:
- Может быть, ты и права. Все как-то уж очень подозрительно совпало:
появление новой связной, прибытие нового человека из штаба, приезд такого
лица, как Янь Ши-фан.
- Янь Ши-фан?
- Да, он должен вечером быть тут вместе с этим янки Баркли. Теперь
нужно уберечься от Марии, чтобы она ничего не заподозрила...
- Значит, мы должны?..
- Задание остается заданием.
- Даже когда оно так подозрительно?
- Откладывать мы не имеем права.
- Ты права.
- Нужно действовать.
Цзинь Фын отодвинула камень и осторожно выглянула из впадины, служившей
выходом на поверхность. Двор был пуст. Девочка вышла на двор и присела в
тени, отбрасываемой разрушенным домом. Цзинь Фын устала, ужасно устала. Она
закрыла глаза, и ей почудилось, что она гуляет в тенистом парке у дома
губернатора. Она испуганно подняла веки, но видение сада секунду назад было
так ярко, что она не сразу его отогнала.
Иногда, проходя мимо этого парка, она сквозь узоры его каменной ограды
заглядывалась на гуляющих там детей. Особенно хотелось ей прокатиться в
коляске, запряженной осликом. Но девочка знала, что эти катающиеся и
играющие ребята - дети важных чиновников, или купцов, или генералов из армии
Янь Ши-фана. А таким, как она, нельзя кататься, можно только иногда издали
посмотреть на катание других. И то лишь до тех пор, пока на ней не
останавливался взгляд полицейского или садовника. Тогда нужно было уйти из
тени ограды. А еще около этого сада всегда толпились продавцы сластей. Один
раз в жизни, на Новый год, Цзинь Фын довелось попробовать белой липучки, и с
тех пор при взгляде на это лакомство легкая судорога всегда сводила ей
челюсти. А тут в корзине каждого торговца лежали целые кучи липучек. Это
было почти невыносимо. Может быть, красные и зеленые человечки, такие
прозрачные, словно они были сделаны из стекла, были еще вкуснее, но девочка
равнодушно смотрела, как торговец снимал прозрачного человечка с высокой
палки, где они были натыканы в соломенную подушку, как булавки в праздничную
прическу щеголихи. И даже когда покупательница, отправив стеклянного
человечка в рот и пососав, вытаскивала его, чтобы полюбоваться его блеском,
Цзинь Фын не очень завидовала, потому что она, несмотря на свои двенадцать
лет, еще не знала, что такое сахар.
Она вздохнула и встала. Словно и сейчас она почувствовала на себе
взгляд полицейского или садовника, даже оглянулась. Но никого поблизости не
было. Она вышла на улицу, так как ей нужно было попасть в музей - там был