Шпанов Николай. Заговорщики. Перед расплатой

- Бросьте болтать чепуху, вы не перед микрофоном радио! - вспылил
Доллас. - Мне нужна работа, а вы с вашей шайкой возитесь, как старые бабы!
- Я попрошу вас... фра Фостер! - обиженно сказал Уорнер. - У меня была
не "шайка", а первоклассное дело, сэр! Одно из лучших дел в Штатах.
- Это вы сообщите сборщикам рекламы, а мне давайте работу!
- Я привел вам две тысячи отборных малых...
- Мы платим им жалованье сенаторов!
- Они сделали честь вместе со мной перейти на службу его святейшества и
едят честно заработанный хлеб.
- Пусть они жрут хотя бы священные облатки, но дают мне дело!
- Две тысячи ребят, собранных в этот кулак, - Уорнер поднял над столом
лапу, сжатую в огромный, как кувалда, кулачище, - равноценны...
- Шайке Аль-Капоне?
- Вы обижаете нас, сэр... то-есть брат мой...
- Ставите себя на одну доску с Костелло?
- Нет, монсиньор, я скромно полагаю, что кое в чем мы можем потягаться
и с государственным департаментом, - с хорошо разыгранной скромностью
проговорил Уорнер. - Именно так... брат мой. - Он еще больше распахнул
сутану. - Честное слово, нечем дышать!.. Завели бы у себя хоть виски со
льдом.
- Терпение, брат мой, все будет. И холодильники и электрические
вентиляторы тоже... Дайте срок.
- Если так чувствуешь себя в "святом городе", то что же ждет в
преисподней?
- За хорошие деньги сам сатана разведет под вашей сковородкой
бутафорский огонь.
- "За хорошие деньги"! Тут заработаешь, как бы не так.
- Не хнычьте, деньги будут. Ванденгейм обещал создать особый фонд для
поощрения работы по моему отделу "Про Руссиа".
- Старый чорт! Тоже тянется к России...
- А кто к ней не тянется?
- Кстати о Ванденгейме! - оживился вдруг Уорнер. - Говорят, будто
Дюпончик перехватил у вашего Джона заказ на производство новейших реактивных
штучек для военного министерства.
- Глупости, не может быть!.. А впрочем, кто вам говорил? - озабоченно
спросил Доллас.
- Так я вам и выложил! - с усмешкой сказал Уорнер.
Доллас с заискивающим видом похлопал Уорнера по колену.
- Но вы же знаете, старина, что я немного заинтересован в реактивных
делах Ванденгейма.
- Тем хуже для вас, старина, - фамильярно заявил Уорнер. - Заказик,
перехваченный Дюпоном, оценивают в несколько сотен миллионов.
- Нет, право, кто вам говорил? - Доллас в волнении ткнул сигару в
пепельницу так, что она сломалась и погасла.
Но Уорнер только рассмеялся.
Доллас посмотрел на часы.
- Пора, вон уже звонят к торжественной мессе.
- Хорошо, что мне не приходится принимать участие хотя бы в этом цирке,
- не скрывая удовольствия, сказал Уорнер. - А по какому поводу месса?
- Господь-бог вразумил королевских судей в британской зоне оккупации
Германии: они оправдали шайку немецких эскулапов.
- При чем тут врачи, не понимаю?
- Они испытывали на военнопленных средства бактериологической войны.
Убили несколько тысяч человек.
- Чего доброго, среди убитых были и католики?
- Кажется, несколько тысяч поляков, но это не беда. Папа не очень
щепетилен насчет католиков из стран Восточной Европы.
- А именно там-то и нужно браться за дело!
- Да, нужно работать засучив рукава! - согласился Доллас. - У нас нет
ни одного лишнего дня.
- Какая муха вас укусила? - весело воскликнул Уорнер. - Вы же только
что уверяли, будто готовы ждать века.
Доллас посмотрел на Уорнера так, словно перед ним сидел сумасшедший, и
ничего не ответил.
- Никогда не поймешь, врете вы или говорите серьезно, - недовольно
пробормотал Уорнер.
- Видно, вскрывать сейфы не то же самое, что делать политику, -
сокрушенно покачав головою, сказал Доллас.
- А политический босс Нового Орлеана и Луизианы бывал мною доволен, -
хвастливо произнес Уорнер.
- Другое дело, там можно работать почти в открытую, а эти европейцы еще
не привыкли к нашим приемам...
- Этикет! - презрительно сказал Уорнер.
- Во всяком случае, вы должны запомнить, что завоевывать ватиканскую
державу должны итти не молодчики с кастетами, а "крестоносцы воинства
пречистой невесты христовой, святой римской церкви, паладины святого Петра".
Ясно?
- Откуда вы взяли эту чепуху? - сдерживая смех, спросил Уорнер.
- Формула его святейшества.
- Ах, старый мул! - Уорнер прыснул со смеху. - Мои молодцы в роли
паладинов!
- Вы удивительная тупица, Уорнер, - с укоризною сказал Доллас. -
Неужели вы не понимаете: ваша же собственная польза требует усвоения всеми
католиками без исключения, что у них нет и не может быть иного отечества,
как только святая римская церковь, как вселенская держава Христа? Нужно
заставить их забыть национальность и все земные обязательства и
привязанности, кроме обязательства перед нами.
- Что-то вроде католического варианта Соединенных штатов мира?
- Отцы иезуиты зря потратили деньги на ваше образование, Джордж: не
что-то вроде, а именно Соединенные штаты мира. Сначала Европы, а потом
именно мира.
- А знаете что, брат Фостер?! - Уорнер, кривляясь, подмигнул Долласу. -
Такая лавочка меня устроит, если за мною сохранят должность главного
эксперта по вскрытию всех сейфов, какие достанутся нам в качестве трофеев,
а?
- Разговор с вами может вогнать в пот даже на Северном полюсе, - со
вздохом сказал Доллас. - Попробуйте-ка впустить сюда немного свежего
воздуха.
- Окна здесь, как в Синг-синге, - насмешливо ответил Уорнер, показывая
на толстые старинные решетки, - но воздуху мы вам сейчас впустим из
приемной. - И он направился к выходу в приемную...
Обливавшийся потом отец Август невольно перевел взгляд на широкое окно
приемной, выходившее на площадь, в конце которой высилась громада собора
святого Петра. В последние минуты Август уже плохо следил за разговором
прелатов. В голове его гудело так, словно она была наполнена горячим,
звонким металлом. Он торопился придумать оправдание тому, что сидит здесь
один. Американцы, конечно, поймут, что он мог слышать их разговор. Тут, в
помещении апостольской секретной службы, это могло окончиться для него худо.
Он поспешно вскочил и, перебежав приемную, громко хлопнул дверью.
- Кто тут? - спросил вошедший с другого конца комнаты Уорнер и сумрачно
уставился на склонившегося перед ним священника.
- Я к отцу Уорнеру, ваше преподобие, - негромко ответил Август.
Уорнер движением тяжелого подбородка указал на кресло и неприветливо
буркнул:
- Подождите... - словно через силу прибавил: - ...брат мой. - И снова
скрылся в кабинете, плотно притворив за собою дверь.

6

История шла своим неумолимым путем.
Два лагеря стояли во всеоружии друг против друга: лагерь мира и лагерь
войны. Борьба развернулась по всему земному шару; она сорвала все покровы,
обнажила все тайны реакции.
Забыв кровавые уроки недавней войны, забыв позор немецкой оккупации,
забыв о море благородной крови лучших французов, пролитой гитлеровцами и их
пособниками из петэновско-лавалевской шайки, предатели во фраках дипломатов,
изменники в потрепанных сюртучках министров и провокаторы в депутатских
пиджачках действовали по указке все тех же пресловутых "двухсот семейств",
что и прежде. Они объявили преступной самую мысль о том, что Франция никогда
не станет воевать со своим союзником и освободителем - Советским Союзом.
Отвыкшая краснеть наемная шваль вопила о необходимости лишить депутатской
неприкосновенности поседевших в боях за независимость и достоинство Франции,
за жизнь и свободу трудового французского народа Кашена и Тореза: ведь это
была их мысль - "Франция никогда не будет воевать против Советского Союза!"
С бессовестностью американского судьи французский прокурор требовал санкций
не только для "Юманите", пустившей в мир эту "крамольную" идею, но и для
всех печатавших ее левых газет. Кабинету не стыдно было обсуждать вопрос об
этих диких требованиях распоясавшейся реакции. Министры Франции уже не
считали нужным скрывать, что у себя, в прекрасной Франции, еще три года тому
назад так высоко, с такой гордостью державшей знамя сопротивления фашизму,
они приветствовали бы линчевание коммунистов.
Буржуазная пресса изо всех сил раздувала психоз войны.
Этот психоз всходил на дрожжах страха. Главный смысл "войны нервов"
заключался не столько в том, чтобы попытаться запугать людей, живущих в
народно-демократических странах Восточной и Юго-Восточной Европы и в
Советском Союзе, сколько в том, чтобы шантажировать выдуманной опасностью
тех, кто жил в границах самих капиталистических стран. Той же цели в самой
Америке и в Англии служила и крикливая возня вокруг атомной бомбы.
Английские "лейбористы" вместе с американскими миллиардерами визжали от
страха утратить преимущества владения пресловутой "тайной" этой бомбы. А
единственное, что еще действительно было в этом деле тайной от простых
людей, - это то, что день, когда было бы достигнуто соглашение о запрещении
атомного оружия и открылась бы возможность применения атомной энергии в
мирных целях, был бы днем краха многих капиталистических монополий. Вылетели
бы в трубу всякие "короли" электростанций и нефти, "капитаны"
промышленности. Монополистическая дипломатия дралась из-за страха своих
хозяев потерять военные прибыли от замораживания величайшего научного
достижения последних веков и командовать народными массами в Америке, в
Азии, в Европе...
Не чем иным, как истерическим, животным страхом вызвано было рычание,
издаваемое по другую сторону океана старым бульдогом Черчиллем. Так же как
он делал это десять, двадцать и тридцать лет назад, Черчилль пытался
скалиться в сторону СССР и грозить ему "священной войной" капитализма. Но и
те немногие зубы, что еще торчали в слюнявой пасти бульдога, были теперь
вставные. В их силу не верили больше даже его собственные союзники. Недаром
же крайняя правая пресса в самой Англии иронически писала после пресловутой
речи в Лландэдно: "Наш бывший премьер заявил, что англичане должны были
захватить Берлин, прежде чем к нему подошли русские. Это, на наш взгляд,
так. Но почему же господин премьер не отдал такого приказа? Ведь тогда
только он мог и именно он должен был отдать его!.. Мы вам скажем, почему он
его не отдал: потому, что впервые за всю свою историю Англия не была уже
первым партнером коалиции. Она была ее третьим партнером!"
На этот раз не соврали даже и испытанные лгуны - консерваторы:
британский бульдог был не тот. От него уже очень мало что зависело - и в
1945 году, когда Советская Армия добивала гитлеровцев под Берлином и в
Берлине, и в 1948-м, когда мистер Черчилль брызгал старческой слюной в
Лландэдно и в последующие годы.
Настало то критическое для капитализма время, когда политическим
шулерам уже нечем было прикрыть вопиющую наготу американского империализма.
Это была уже откровенная по цинизму борьба за войну, за возможность
развязать ее и навязать народам. Потому что под ударами советских
разоблачений безнадежно рушились все их попытки выдать стремления к войне за
жажду мира. Народы прозрели. Они видели преступников за их грязным делом.
Греческие монархо-фашисты воевали с народом американским оружием, на
американские деньги, с помощью американских генералов, офицеров и солдат. На
американские деньги формировались банды немецко-фашистского сброда для
помощи голландцам и французам в их войне с народами Индо-Китая и Индонезии,
поднявшими знамя освободительной борьбы. Уже нечем было маскировать отправку
военного снаряжения из Соединенных Штатов, стремившихся поддержать пламя
войны во всей Юго-Восточной Азии, в Индии, в Бирме, в Малайе. Британская и
американская секретные службы уже и не скрывали роли своих эмиссаров в
кровавой распре, которую им удалось зажечь на Ближнем Востоке; американские
разведчики шныряли по Южной Корее, подготовляя братоубийственную войну и
интервенцию против корейского народа, только что стряхнувшего с себя кошмар
полувекового японского рабства.
Но повсюду поджигателям противостояли народные массы - повсюду, во всем
мире. Погибли безвозвратно миллиарды, вложенные американскими колонизаторами
в дело китайской реакции, в преступное предприятие "тигра" Чан Кай-ши,
ставшего больше похожим на пыльную шкуру, набитую опилками, чем на "царя
джунглей". Великая народная революция выбила из-под этого предателя и его
явных и замаскированных ставленников последние подпорки, волна
всесокрушающего гнева героического пятисотмиллионного народа заливала
последние островки китайской реакции, и над головою старого разбойника уже
болталась петля, свитая терпеливыми руками китаянок. Вашингтон скрежетал
зубами от бессильного гнева.
Так же последовательно и настойчиво, как они делали это десять,
двадцать и тридцать лет назад, советские политики продолжали бороться за мир
и отстаивать дело мира.
На Информационном совещании представителей коммунистических партий
Жданов доказал, что пресловутый план Маршалла - не что иное, как возвращение
к порочному пути, с которого американские монополисты четверть века назад
начинали завоевание Старого Света, вызывая к жизни немецкий фашизм как
ударную банду американского империализма в Европе. Повидимому, они, эти
империалисты, забыли, что их затея привела к осуществлению гениального
прогноза, данного Сталиным за полтора десятилетия до описываемых дней:
"...они получили разгром капитализма в России, победу пролетарской
революции в России и - ясное дело - Советский Союз. Где гарантия, что вторая
империалистическая война даст им "лучшие" результаты, чем первая? Не вернее
ли будет предположить обратное?"
Затеявшие вторую мировую войну капиталисты получили усиление влияния
коммунистов на народы Европы, Азии и Америки, они получили целую плеяду
стран народной демократии в Европе, они получили неугасимое пламя
народно-освободительных войн по всей Азии, они получили революционный Китай.
Что могли они получить от столь желанной им третьей мировой войны?
В дни ожесточенной "холодной" войны на Генеральной ассамблее
Организации Объединенных Наций Вышинский доказал, что пришедшие туда под
маской миротворцев капиталистические дипломаты имели одну единственную цель:
не допустить запрета атомного оружия, спастись от разоружения и избежать
какой бы то ни было договоренности с СССР.
В те дни на весь мир прозвучали исполненные мудрости, спокойствия и
веры в человечество слова:
"Это может кончиться только позорным провалом поджигателей новой войны.
Черчилль, главный поджигатель новой войны, уже добился того, что лишил себя
доверия своей нации и демократических сил всего мира. Такая же судьба
ожидает всех других поджигателей войны. Слишком живы в памяти народов ужасы
недавней войны и слишком велики общественные силы, стоящие за мир, чтобы
ученики Черчилля по агрессии могли их одолеть и повернуть в сторону новой
войны".
Весь прогрессивный мир, затаив дыхание, внимал этим словам. И не было
во всем мире ни одного здравомыслящего человека, которому не стал бы ясен
истинный смысл американской политики и действительные цели Вашингтона, когда
человечество узнало, как реагировал Белый дом на ответы товарища Сталина
Кингсбери Смиту. Сотни миллионов простых людей во всем мире послали в тот
день проклятие лицемерам с Уолл-стрита и их изолгавшимся лакеям из Белого
дома. Все стало ясно всем, даже самым наивным, самым доверчивым и самым
прекраснодушным людям во всем свете. Не осталось ни надежд, ни даже иллюзий:
те, на ком лежала кровь десятков миллионов жертв второй мировой войны,
хотели третьей; те, на чьих деньгах взросли гитлеры и Муссолини, искали
новых палачей человечества; те, кто десятилетиями оплачивал целые армии
шпионов и диверсантов, подготовлявших вторую мировую войну, засылали новые
полчища своих агентов во все страны, в тыл всем народам, чтобы с новой силой
развернуть подрывную работу для подготовки третьей мировой войны. Всюду: в
военное дело, в энергетику, на транспорт, в промышленность, в философию и
искусство, в дела веры и воспитания, в учреждения и в семьи, - всюду
стремились проникнуть наемные агенты англо-американского империализма, чтобы
шпионить, вредить, разлагать. Опытные разведчики в ранге послов и
разжалованные капралы, кардиналы и попы-расстриги, миллионеры и мелкие
спекулянтики - все, кому удавалось проникнуть в пределы стран народной
демократии, все, кому удавалось пролезть в Советский Союз, все вели
разведывательную работу, враждебную миру и народам миролюбивых стран.
Но в мире произошли коренные сдвиги. Прошли те времена, когда
фашистская агрессия неудержимо развивалась. Прошла пора, когда поджигатели
войны могли дурачить народные массы, готовить войну в глубокой тайне и потом
внезапно навязывать ее народам, застигнутым врасплох. На пути новых
агрессоров стала такая могучая сила, как Советский Союз и сплотившиеся
вокруг него страны народной демократии. На пути агрессоров стояло такое
препятствие, как возросшее классовое самосознание трудящихся в странах
Западной Европы. На пути агрессоров стояло такое препятствие, как
коммунистические партии, уверенно возглавившие освободительную борьбу
трудящихся за независимость их стран, за неприкосновенность их национального
суверенитета, борьбу со всеми попытками навязать народам ярмо фашизирующейся
Америки под ярлыком проповедуемого ее агентами космополитизма. На пути
агрессоров стало всемирное движение за мир. Среди трудящихся всех стран,
независимо от их партийной принадлежности, все яснее утверждалась истина,
что их национальные интересы не имеют ничего общего с интересами буржуазии,
ибо буржуазия предает интересы всей нации во имя собственных корыстных
интересов. Для пролетариата правильно понятые интересы нации совпадают с его
классовыми интересами.
Все происходившее в Западной Европе и в ряде стран Азии было яркой
иллюстрацией к положению Ленина о том, что когда "дело доходит до частной
собственности капиталистов и помещиков, они забывают все свои фразы о любви
к отечеству и независимости", что когда дело касается прибылей, "буржуазия
продает родину и вступает в торгашеские сделки против своего народа с какими
угодно чужеземцами... гаков закон классовых интересов, классовой политики
буржуазии во все времена и во всех странах".
Трудящимся во всех странах становилось ясно, что наиболее
последовательными и единственно неподкупными патриотами являются коммунисты.
Каждая весть, приходившая с фронтов освободительной борьбы в Европе и в
Азии, говорила, что там против народов действует кровавый союз
капиталистических агрессоров всех стран. Для трудящегося человека уж не
могло быть сомнений в том, что национальные интересы совпадают с его
классовыми интересами и что его долгом является защита своей страны против
капиталистов, защита своей свободы и чести в братском сотрудничестве с
отечеством трудящихся всего мира - СССР. Никого не могли больше обмануть
вопли геббельсовских выучеников из Вашингтона, Лондона, Парижа, Мадрида,
Анкары и из других клоак, где копошилось продажное паучье платной армии
пропагандистов войны, клеветавших на государство трудящихся.
Простые люди всего мира уже знали цену этой пропаганде и давали ей
отпор. Подытоживая настроения простых французов, всегда бывших в передовых
рядах борьбы за права народа, Морис Торез первым бросил клич о том, что если
советские войска, отражая предательский удар напавших на них армий
капиталистических агрессоров, должны будут переступить границы Франции, то
французы знают, на чьей стороне они будут. Ни один честный француз, любящий
свое отечество, не повернет оружия против советских воинов-освободителей!
Этот благородный призыв французских коммунистов был тотчас подхвачен
итальянцами, и пламенный Тольятти провозгласил принцип единства трудящихся
Италии с советским народом. За итальянскими коммунистами так же ясно и
твердо высказались руководители рабочих всех стран Европы. Это был моральный
натиск такой гигантской силы, что правительства всех маршаллизованных стран
ответили диким воем испуга, а Уолл-стрит разразился воплями бешенства и
пустил в ход весь аппарат полицейских репрессий, какой был в его
распоряжении.
Но ничто не могло уже остановить роста антивоенного движения и затмить
для народов смысл ленинских слов, что "все события мировой политики
сосредоточиваются неизбежно вокруг одного центрального пункта, именно:
борьбы всемирной буржуазии против Советской Российской республики, которая
группирует вокруг себя неминуемо, с одной стороны... движения передовых
рабочих всех стран, с другой стороны, все национально-освободительные
движения колоний и угнетенных народностей..."
Поток народного возмущения растекался по миру все шире, все прочнее
становилось единство передовых отрядов человечества, преграждавших путь
поджигателям новой, третьей мировой войны.
В те дни один за другим собирались конгрессы и конференции сторонников
мира. Съезжались ученые и рабочие, женщины и юноши; собирались по признакам
профессиональным и национальным; собирались везде, где можно было не бояться
дубинок и слезоточивых газов полиции. Особенно охотно простые люди всего
мира съезжались в те дни в города молодых стран народной демократии в
Восточной Европе. Их влекли симпатии к братьям, нашедшим свое освобождение в
народоправстве, интерес к жизни, о которой в их собственных странах простые
люди могли только мечтать.
Одним из центров притяжения демократических сил мира стала и древняя
Злата Прага. В то время, о котором идет рассказ, в одном из ее старых
дворцов, глядевшем седыми стенами в воды Влтавы, заседал конгресс
сторонников мира. Тут были люди десятков национальностей и сотен профессий.
Сюда пришли испанцы со своей родины, задавленной режимом гнусного палача
Франко; сумели обойти рогатки госдепартамента американцы; не побоялись своей
полиции кубинцы и многие южноамериканцы. Из далекой, но теперь такой близкой
Азии и Океании приехали китайцы и корейцы, явились представители Вьетнама и
Индонезии. Индусы и финны, датчане и арабы, египтяне и норвежцы... Не было
ни одной страны народной демократии, делегация которой не заняла бы мест в
зале братской Праги. Флаг Советского Союза стоял на столе во главе длинной
вереницы маленьких цветных полотнищ.
Председательствовавший по праву старейшего Вильгельм Пик, открывая
первое заседание конгресса, предложил почтить вставанием память мужественных
борцов за мир и свободу, павших от руки фашистских палачей, замученных в
застенках Италии Муссолини, гитлеровского рейха и продолжающих страдать в
бесчисленных тюрьмах франкистской Испании. В голосе Пика зазвучала особенная
теплота, и он даже, кажется, дрогнул при упоминании бессмертного имени
славного вождя немецких трудящихся Эрнста Тельмана и имен его сподвижников,
погибших на своих партийных постах, - Иона Шеера, Эдгара Андрэ, Фите Шульце,
Гойка, Люкса, Лютгенса...
Несколько минут царила тишина, торжественная, как гимн. Она царила так
безраздельно, что можно было подумать, будто неподвижно стоящие делегаты
боятся спугнуть вошедшие в зал славные тени.
Но вот скрипнуло чье-то кресло. Звякнул о стекло стакана графин в руке
Пика, наливавшего воду. В чьей-то руке зашуршала бумага.
- Слово для предложения о повестке дня имеет член германской делегации
Алоиз Трейчке, - сказал Пик.
На трибуну взошел худощавый человек с седыми волосами, гладко
зачесанными над высоким узким лбом.
Сидевший прямо напротив трибуны коренастый усач старательно переложил
блокнот из левой руки в непослушные пальцы протеза, заменявшего ему правую
руку, вынул из кармана карандаш и всем корпусом подался в сторону оратора,
выражая напряженное внимание...


...Заседание конгресса было окончено. Пик не успел еще сказать "до
вечера", как над залом повис громкий, произнесенный ясным молодым голосом
возглас:
- Матраи!.. Генерал!
Сидевший в первых рядах плотный мужчина оглянулся. Их взгляды
встретились: этого человека и того, что крикнул, - венгра Тибора Матраи и
испанца Хименеса Руиса Матраи порывисто поднялся, и тотчас же в разных
концах зала поднялось еще несколько фигур и на разных языках послышалось
радостное: "Матраи!", "Генерал!", "Матраи!" К нему с радостными лицами
бежали бывшие бойцы интернациональной бригады. Тут были француз Луи Даррак,
эльзасец Лоран, немец Цихауэр, американец Стил, чех Купка.
С высоты эстрады президиума Ибаррури увидела эту сцену. Она вся
загорелась от радости и крикнула:
- Слава бойцам интернациональных бригад!.. Слава братьям-освободителям!
Зал ответил рукоплесканиями, и Пик, улыбаясь, сказал несколько
приветственных слов.
Через полчаса все старые друзья, счастливые и оживленные, сидели в
ресторане, который был ближе всего к месту заседаний и потому всегда бывал
полон делегатов.
Сыпались расспросы, приветствия, поднимались тосты. Подчас вспыхивали и
короткие, горячие споры. Громче всех раздавался звонкий голос Матраи.
- Извините меня, - послышалось вдруг поблизости, и все увидели
подошедшего к их столу худенького старичка, маленького и согбенного, с
лицом, словно изъеденным серной кислотой, и с седыми клочьями бороды